Брофи Сара. Жена в награду

   Роберт сделал вид, что задумался, он впервые осмелился поверить, что для него существует завтра.
   – Нет, – ответил он, не скрывая усмешки.
   Вильгельм осторожно повернул голову и снова стал смотреть в окно.
   – Я свалял дурака, – тихо и презрительно сказал он. – Каким-то образом ухитрился поддаться злобной иллюзии. – Ему не требовалось ответа, он был слишком поглощен печальным открытием, о котором Роберт понятия не имел.
   Вдруг он круто повернулся, все видимые признаки горя исчезли.
   – Так что ты знаешь о прошлом леди Имоджин?
   Роберт был не готов к резкой смене темы разговора.
   Он пожал плечами.
   – Очень немного. Она скрывала его, как талисман, боясь навлечь новые беды. Однако я знаю, что брат держал ее как в тюрьме, этот ублюдок ее запугивал и мучил.
   В то же время он каким-то образом привязал ее к себе, так что я, кажется, не в состоянии распутать узлы – пока. – Роберт посмотрел на свои стиснутые кулаки.
   – Короче, я знаю столько, что если вы хоть на несколько минут оставите меня наедине с вашим драгоценным Придворным Ангелом, я отошлю его прямиком к дьяволу.
   Вильгельм мрачно улыбнулся:
   – Заманчиво.
   Роберт вопросительно поднял брови, и Вильгельм приветливо встретил его взгляд.
   – Скажем, Роджер стал представлять некое неудобство. Надеюсь, ваша жена будет и дальше хранить в тайне то, что касается ее брата. Чтобы мир не узнал о моей дурацкой роли в этой драме.
   Роберт должен был довольствоваться этим, Вильгельм явно не собирался продолжать. Детали и не нужны, раз король сказал, что снимает с них угрозу смерти.
   Когда прошел первый момент ликования, Роберт почувствовал смутную тревогу. Он был слишком осторожен, чтобы верить тому, чего не понимал, а инстинкт предупреждал, что все не может быть так просто.
   – Итак, куда вы нас отправляете, меня и Имоджин? – Роберт напрягся в ожидании ответа.
   Вильгельм пожал плечами.
   – Как можно дальше от меня, – кратко ответил он.
   Роберт засмеялся.
   – Нельзя ли получить приказ в письменном виде? – спросил он, не давая ликованию заслонить детали.
   – Если это цена твоего отъезда, я сделаю это сейчас же. – Он подошел к двери и кликнул секретаря. Бедняга прибежал и быстро нацарапал официальное разрешение короля на выезд Роберта и Имоджин в Шедоусенд.
   Роберт медленно поднялся, поморщившись от боли.
   – Я позволю себе попросить у вас еще немного гостеприимства. Полдня на отдых. – Он оглядел чужую одежду на себе. – И ванну.
   Вильгельм хмыкнул, подогревая в ложке воск для печати.
   – Что ж, полагаю, я обязан вернуть леди Имоджин отдохнувшего мужа. Она упадет в обморок, если ты заявишься к ней в таком виде. – Он с отвращением окинул взглядом Роберта.
   – Она сделана из более крепкого материала, – загадочно пробормотал Роберт, принимая из рук Вильгельма бумагу.
   Роберт поклонился и собрался уходить, но Вильгельм его остановил и взял со стола маленькое колечко.
   – Отдай своей жене. – Вильгельм пристально смотрел на простой ободок. – И скажи ей, что правосудие свершится.
   Роберт молча взял необычно теплое кольцо и пошел к двери, торопясь принести Имоджин известие о свободе. Когда он открывал дверь, до него донеслось бормотание:
   – Все-таки я никогда тебя не любил.
   – Не волнуйтесь, ваше величество, я тоже не был от вас в восторге, – через плечо бросил Роберт.
   Смех Вильгельма преследовал его всю дорогу через зал, который Роберт покидал свободным человеком.
   – Роберт, если ты не перестанешь бубнить, я вылезу из кровати и убью тебя, – сквозь зубы сказал Гарет. – Хотя мысль покинуть кровать кажется мне извращением.
   – Ты никогда не был ранней пташкой, верно? – добродушно сказал Роберт, влезая в медную ванну, которую слуги принесли в комнату Мэтью и Гарета. Он был счастлив, оттого что жив. Ему не терпелось увидеться с Имоджин, но он хотел, чтобы на нем не оставалось и следа пребывания в темнице. Начинался новый период их жизни, и на этот раз он все сделает правильно. Он поскорее плюхнулся в ванну, не желая терять времени вдали от Имоджин.
   – Какой ты наблюдательный, – ехидно сказал Гарет. – Я действительно не люблю утро, особенно когда от ночи его отделяет несколько минут сна. И у меня пропадает чувство юмора, когда я вижу отвратительно счастливого человека, который спрашивает, нельзя ли ему принять ванну и не одолжу ли я ему одежду, чтобы он мог пойти к своей жене. – Гарет зевнул и натянул одеяло до подбородка. – Надо сказать, я проявил бесподобную терпимость, что не задушил тебя.
   Роберт хохотнул и со счастливым стоном стал намыливаться.
   – Скажи спасибо, что я не оторвал тебе голову за то, что ты притащил Имоджин в крепость, а потом еще и в темницу, – сказал Роберт, с восторгом взбивая пену. – Я оставил тебя охранять ее.
   – Ну извини. Я знал, что ты будешь недоволен, но в то время больше боялся ее, чем тебя. С тех пор как ты уехал, эта женщина превратилась в истинную мегеру. – Он театрально задрожал. – Хорошо еще у них хватило ума приковать тебя к стене. Ее оставили на свободе, чтобы запугивала честной народ, а я человек простой, и, признаюсь, она застращала меня до чертиков.
   – Мудрый человек.
   – Я тоже так думаю, – скромно ответил Гарет.
   – Пощадите меня, – вяло сказал Мэтью, не отрывая глаз от меча Роберта, который он затачивал.
   Роберт только засмеялся и нырнул в воду, смывая остатки мыльной пены. Закончив, он встал, привычно обмотал бедра полотенцем и глубоко вздохнул.
   – Господи, как хорошо. Я снова почувствовал себя человеком, это совершенно новое ощущение после долгого заточения в звериной клетке.
   Гарет открыл один глаз и оценивающе посмотрел на пожелтевшие синяки и исхудавшее тело.
   – Мне плевать, как ты себя чувствуешь, ноты похож на голодающего. – Он закрыл глаз и повернулся на спину, – Ты совершил подвиг, когда съел просто неприличную гору еды. А меня заставил смотреть.
   – Ну так ты лучше отвернись, потому что я намерен съесть еще больше до исхода дня. Воспользуюсь в полной мере вынужденным гостеприимством короля после куда менее гостеприимной тюрьмы. – Он улыбнулся. – Ты становишься привередливым, старик.
   – Старик? – Гарет открыл глаза. – Я моложе тебя.
   – Всего на двенадцать месяцев, – парировал Роберт и стал искать одежду. – Как вижу, толика хорошей еды и разнеженная жизнь сведут разницу на нет.
   – На твоем месте, мальчик, я бы не слишком рассчитывал на изнеженную жизнь. – В угрюмом лице Мэтью Роберту почудилась безысходность.
   – Почему? Кажется, хватит с меня тяжелой жизни?
   – Может быть, и так, но ты проглядел одну маленькую деталь. – Роберт насторожился. Мэтью смотрел на лезвие меча, сверкавшее под утренним солнцем. – Ты, кажется, забыл, что ее брат все еще околачивается поблизости и не сошел со сцены.
   Роберт облегченно засмеялся, взял синюю тунику и натянул на себя.
   – Ты ошибся, старик. Я ни на секунду не забываю об этом негодяе. С радостью жду, когда отправлю его в ад с головой под мышкой, но это не относится к трудностям жизни, это будет чистейшее удовольствие.
   – Помощь понадобится? – буднично спросил Гарет.
   – Нет, это удовольствие я оставляю себе одному. Я доберусь до сукина сына и выпущу из него кишки.
   – Красочная картина, – одобрил Гарет.
   – Мне нравится, – скромно ответил Роберт.
   – Как мальчишки, играющие в войну, – с отвращением сказал Мэтью и поставил меч в угол.
   – Тебе не нравится? Я думаю, он этого заслуживает. – Роберт помолчал.
   – Вопрос не в том, заслуживает или нет, – проворчал Мэтью, теряя терпение. – Я спрашиваю, почему он до сих пор жив, почему не наступила обещанная мучительная смерть? По-моему, ты недооцениваешь врага, а это роковая ошибка, знаю по опыту. Думаешь, он сидит и ждет, когда ты придешь и разыграешь показательную казнь? Знаю я этих подонков. Пока мы болтаем, он строит планы.
   Роберт покачал головой.
   – Что бы он ни планировал, я его планы разобью. Он больше не будет играть с запуганными сиротами, а в данный моменту меня на первом месте эта самая сирота. Роджер подождет своей очереди, а когда время придет, его соперником выступит не девочка, а взрослый мужчина.
   – Я всего лишь говорю, как это вижу, – со спокойной убежденностью сказал Мэтью, и Роберт на мгновение заколебался.
   – Знаешь, временами ты похож на старуху, – сказал Гарет и опять зевнул.
   – Лучше быть живой старухой, чем мертвым героем.
   – Играйте тихо, ребятишки, – с легкой улыбкой сказал Роберт, наслаждаясь привычной сценой ссоры приятелей. Он признавался, что соскучился по ним.
   Роберт сел на кровать и натянул сапоги Гарета, которые нашел возле очага. Потопал ногами, жизнерадостно пропустив ворчание Гарета: «Чувствуй себя как дома».
   Роберт встал и раскинул руки.
   – Ну, я готов идти к жене и сообщить ей об изгнании. – Он улыбнулся. – У меня даже есть на этот счет бумага с печатью самого короля.
   – Катись отсюда, только потише, кое-кому из нас необходимо поспать. – Гарет сердито посмотрел в сияющее лицо Роберта и накрыл голову подушкой.
   – А Роджер? – тихо спросил Мэтью.
   – Не бойся, я зайду к нему перед отъездом, а пока мне надо к жене. Я должен убедиться, что мы оба живы. – Выходя из комнаты, он обернулся и послал Мэтью счастливую улыбку.
   – Дурак, – проворчал Мэтью.
   – Не дурак, а влюбленный.
   Хорошее настроение Роберта испарилось, когда он увидел, что комната Имоджин пуста. Он мгновенно понял, что случилось что-то ужасное, и холод проник в самую глубину сердца.
   Роберт ни секунды не сомневался, что Имоджин грозит смертельная опасность: она была его половинкой, и он чувствовал ее ужас как свой. Рука потянулась к мечу, но он вспомнил, что тот стоит прислоненный к стене, как его поставил Мэтью.
   Роберт грозно прищурился и пошел искать Роджера Коулбрука.
   Его комнаты тоже оказались пусты. А когда он узнал, что слуг Роджер отпустил с вечера, его сковал непередаваемый страх. Страх заполнил его изнутри так, что было трудно дышать, но Роберт не позволил ему взять над собой верх. Он понимал, как бы ему ни было страшно, Имоджин страшнее.
   Она пребывает в смертельной опасности.
   Роберт стиснул зубы, представив себе, что за кошмар переживает Имоджин – если жива. Он должен успеть, иначе Роджер ее уничтожит. Роберт заставил себя успокоиться и принялся за поиски жены. Один из часовых на воротах сказал, что, кажется, видел, как двое уезжали на одной лошади, и у него сложилось впечатление, что они поехали на север.
   В Шедоусенд.
   Логично. Но если он ошибается, будет потеряно драгоценное время, время, которое Имоджин проведет в худшем из своих кошмаров. Роберт пришел к решению, что надо перестать думать. Как только он начинал думать, его охватывал паралич, а этого нельзя допускать, он должен действовать.
   Роберт попытался получить аудиенцию у короля. Он целую вечность прождал у его двери, расхаживая и отправляя послания одно за другим. Ответа не было.
   Вильгельм уверился в молчании Имоджин и настоял на отъезде Роберта и теперь хотел только одного – чтобы они убрались из замка и из его мыслей. Через три часа ожидания Роберт понял, что королевской помощи не будет. Придется действовать одному.
   Как ни странно, его это устраивало. Роберт мрачно хмурился, возвращаясь к Гарету и Мэтью и мысленно готовясь к самой важной охоте в своей жизни.
   Войдя в комнату, он нашел свой меч и застегнул его на бедрах, приветствуя знакомую холодную тяжесть.
   Гарет сидел на кровати и лениво бросал кости; он удивленно посмотрел, как Роберт вставляет меч в ножны и поправляет ремень.
   – Воссоединение семьи пошло не по плану?
   – Не было воссоединения, – без выражения сказал Роберт, взял кинжал и сунул за обруч на рукаве. – Роджер увез ее из крепости. Кажется, он держит путь в Шедоусенд.
   Не было нужды добавлять, что Роберт собирается последовать за ним.
   – Что… Как?! – завопил Гарет и вскочил, не заметив, что опрокинул стул.
   – Должно быть, он поджидал ее в комнате, когда она утром вернулась. Часовой на воротах сказал, что видел их за час до рассвета. – Роберт скрипнул зубами. – По его наблюдению, леди выглядела слегка расстроенной. Слегка расстроенной! И он дал им уехать?
   – Сколько после этого у него осталось зубов?
   – Я оставил ему его зубы. Я разбил ему нос. Когда он в следующий раз увидит расстроенную леди, гарантирую, он начнет задавать вопросы.
   Гарета посетила ужасная мысль, и он шумно сглотнул.
   – Может быть, ночью Имоджин сказала тебе что-то важное? – напрямик спросил он.
   – Не вижу, какое это имеет отношение к делу, – прорычал Роберт, стараясь не вспоминать о счастье, которое он нашел этой ночью. Сейчас не время.
   – Черт! Значит, не сказала. Если бы сказала, ты бы понял, о чем я говорю. – Гарет перевел дыхание. – Роберт, Имоджин беременна.
   Потрясенный, Роберт замер.
   – Как… – начал он, стараясь привести мысли в порядок.
   – Думаю, обычным способом, – развеселился Гарет. Роберт вдруг сгорбился и осел на кровать. Голова отказывалась рассуждать здраво.
   – Я тебе не говорил, чтобы не сделать хуже. – Гарет положил руку Роберту на плечо. – Но раз ты за ними гонишься, ты должен быть готов ко всему. – Гарет убрал руку и уставился в пространство; по голосу было понятно, что он обвиняет себя. – Путь до крепости ее очень утомил, хотя она старалась этого не показывать, и… ну, ты знаешь, боролась. Не знаю, сколько страданий может выдержать тело женщины. А теперь еще это… – Гарет беспомощно пожал плечами. – Я просто не знаю.
   Роберт спрятал лицо в ладонях, потом поднял голову, встал и с бесстрастным лицом закончил одевание.
   – Хочешь, я поеду с тобой? – тихо спросил Гарет.
   – Нет! – Роберт неловко покашлял. – Нет, это личное. Я настигну его сам. Я хочу от вас с Мэтью, чтобы вы как можно скорее погнали своих кляч в Шедоусенд. Там соберите людей и готовьтесь к войне.
   – К войне?
   – Если я за две недели не найду Имоджин, я сам приеду в Шедоусенд, возьму людей и разнесу этот остров в клочья, переверну каждый камень, пока не найду ее, – хмуро сказал Роберт.
   – Вильгельму это не понравится.
   – Для меня больше не имеет значения, что ему нравится, а что нет.
   Гарет кивнул:
   – Ну, друг, тогда счастливой тебе охоты.

Глава 18

   Имоджин не могла от него сбежать. Он был повсюду. Он без усилий поглотил весь ее мир, остались только его руки, его запах, угрожающе окружавший ее. Он посадил ее на лошадь перед собой и держал, как ребенка, безжалостно заключив в свой мир, откуда не было исхода.
   Она резко выдохнула и стиснула руки, пытаясь отгородиться от реальности.
   Если бы она перестала существовать, то перестала бы чувствовать его тело, прижатое к спине, тело, старающееся ее поглотить. Но она его чувствовала, и что бы ни делала, оно не уходило.
   Дрожь отвращения пробежала по спине, он это почувствовал, и она с тошнотворной ясностью поняла, что он наслаждается. Роджер так прижался к ней, что она испугалась, что впечатается в него навеки, и от этого опять задрожала.
   Это его возбудило еще больше.
   Руки сжали ее до боли.
   – Это дрожь предвкушения? Не можешь дождаться, когда я тебя возьму? Что ж, придется потерпеть, я не погублю тебя спешкой, – заговорщицки прошептал он ей на ухо, хохотнул, и она инстинктивно попыталась отодвинуться. – Имоджин, дорогая, это же седло. Тебе некуда деваться. – Он небрежно подтянул ее к себе. – Придется тебе остаться здесь. Со мной.
   Одинокая слеза сползла по ее щеке. Надо надеяться, Роджер не видит, нельзя показывать ему свою слабость. Если он узнает, то станет только сильнее и сможет погубить ее окончательно.
   Вообще-то она этого не очень боялась. Если умрет тело, то душа освободится от этого жуткого мира, но ей не хотелось принимать покой, который предлагала смерть. Нельзя сдаваться, слишком многое поставлено на карту. Имоджин не пошевелилась, боясь, что Роджер узнает ее секрет, но мысленно закрыла живот руками.
   Она должна перетерпеть этот ужас ради их с Робертом ребенка.
   Каждый раз, когда ребенок шевелился, Имоджин сдерживала дыхание, боясь, что Роджер уловит это движение, а если он узнает, никакие силы на земле его не остановят, он вырвет у нее ребенка.
   Но он пока не заметил, и она с яростью подумала, что сделает все, что в ее власти, чтобы и дальше было так. Она не даст причинить вред ребенку, даже если придется не считаться со своими желаниями.
   Ребенок сохраняет ей жизнь, а она сохраняет жизнь ему; она слабо улыбнулась, ей пришло в голову, что он уже похож на своего отца. Как будто эта пара договорилась защищать ее, каждый своим способом.
   От мысли о Роберте у нее перехватило горло, за воспоминанием пришло чувство вины. Она оставила его в опасности. Брат сказал, что сейчас он, может, и лишился благоволения короля, но это ненадолго, зато Роберт этого благоволения никогда не имел. Роджер со смехом пророчествовал, что Вильгельм воспользуется ситуацией и навсегда избавится от Роберта.
   Может быть, это уже случилось; может быть, его уже отправили в иной мир. Она вздрогнула и запретила себе такие мысли. Если она их допустит, они ее погубят, а Роберт не хочет этого. Роберт хочет, чтобы она жила и всегда помнила, что он ее любит. Время и расстояние, жизнь и смерть – ничто не могло опровергнуть ее уверенность.
   Она стала вспоминать о любви, которую Роберт ей отдавал в тюремной камере, о любви, которую она давала ему в ответ, о силе, которую излучал Роберт, даже готовясь к смерти. Даже в преддверии смерти он заботился только о ее безопасности, думал только о том, что она его любит, и это наполняло ее благоговением.
   Нет, не просто любит. Он – ее часть, ее половинка, и она должна жить, чтобы оставалась в живых эта половинка.
   Он всегда будет жить в ее памяти и в той душе, которая создана их любовью.
   Значит, она должна выдержать.
   Еще одна непрошеная слеза скатилась по щеке.
   Она вздрогнула, когда Роджер стер слезу большим пальцем.
   – Если ты будешь плакать, дорогая, я подумаю, что ты не хочешь быть со мной, и обижусь. – Он поцеловал ее в шею. Она содрогнулась, он засмеялся и всосал в себя нежную кожу, как будто старался напиться ее страхом. – А мы этого не хотим, правда? – подняв голову, насмешливо спросил он.
   Она напряженно помотала головой.
   – Этого мало, – прошептал он, и рука двинулась вверх. – Я хочу услышать, как ты это скажешь. Я всегда находил твой голос… утешительным. – Рука накрыла грудь. – Утешь меня, сестренка.
   – Нет, Роджер, я этого не хочу, – резко сказала она и попыталась сдернуть руку, больно впившуюся в грудь.
   Роджер хохотнул и опустил руку.
   – Так-то лучше.
   На этот раз ей удалось сдержать дрожь отвращения. Она постаралась избавиться от любых мыслей, погрузилась в пустоту, где не было ни ее, ни Роджера, ни страдания.
   Она не знала, сколько пробыла в таком состоянии, но, видимо, успешно построила эту пустоту, потому что не сразу поняла, что они остановились. Роджер снял ее с лошади; Имоджин послушно последовала знакомому порядку устройства лагеря, как будто все происходило не с ней, а с кем-то другим.
   Она не пыталась бежать. Бежать было некуда.
   Она услышала, как он приближается, поняла, что он сделал издевательский поклон, перед тем как ухватить ее за локоть и подтолкнуть.
   – Миледи, позвольте препроводить вас к ручью.
   Сначала она спотыкалась, но вскоре приноровилась. Она быстро выучилась исполнять все, что он велел. Слишком уж он будет наслаждаться, подавляя бунт, а она не хотела давать ему дополнительного удовольствия.
   Роджер довел ее до ручья, отпустил руку, отступил на шаг, но не ушел. Он никогда не уходил.
   Он смотрел, как она облегчается. Она сжималась от унижения. Потом она вытянула дрожащие руки и пошла на звук воды, умылась, мешая воду со слезами. Унижение было таким сильным, что она не стала протестовать, когда Роджер неожиданно подхватил ее на руки и понес обратно в лагерь.
   Он крепко держал ее, горячее дыхание обжигало щеку. Поставив Имоджин на землю, он сдавил ее руку до синяков.
   – Ты прибавила в весе, – ласково сказал он.
   Она поняла, что кровь отхлынула от лица, что лицо ее выдает.
   – Я только что заметил. – Он снял с нее плащ и бросил на землю. – Очень странно, – пробормотал он, оценивающе рыская глазами по фигуре.
   Потом спустил руку с предплечья на грудь.
   – Здесь стало толще, – сказал он и передвинул руку на живот. – И здесь.
   Он понял! Как он догадался? Когда? Он заметил, когда нес ее, или, умываясь, она сделала что-то такое, что его насторожило?
   Она сама себя как-то выдала?
   Никто из них не проронил ни слова, рука продолжала ее ощупывать. Им не нужны были слова, оба знали, что думает другой, оба знали, что должно будет случиться. Он не остановится, пока ее не погубит. У него нет выбора. Правила игры были установлены так давно, что отступничество означало гибель вне зависимости от того, чего сейчас мог бы хотеть каждый.
   Тишину нарушил звук пощечин, и Имоджин даже почувствовала облегчение и приветствовала полученную боль.
   – Сука, – проскрипел он. – Ты впустила этого ублюдка в свое тело, в мое тело?
   – Он стал моим мужем. Ты сам мне его дал, – спокойно сказала она, хотя в лице пульсировала боль. – Чего еще ты ожидал?
   – Я не ожидал, что ты будешь этим наслаждаться. – Рука опять хлестнула ее по лицу, разбила губы, во рту появился металлический привкус крови. – Ты раздвинула свои белые ноги, впустила его в свое тело, приняла его семя. Шлюха!
   От следующего удара она упала на колени, но и этим он не смог остановить торжество, вскипевшее у нее внутри.
   – Ты проиграл! – Она откинула голову, слезы градом катились по лицу. – Ты проиграл, потому что думал, что у всех такие уродливые души, как у тебя, что все, как и ты, – получеловеки, не способные на подлинные чувства. Ты думал, что можешь заставить другого человека играть в свою игру? – Она медленно поднялась на ноги. – Но ты проиграл. Роберт оказался не таким, как ты думал. – Она в насмешку широко раскинула руки. – Да, я его приветствовала. Он вошел в мою жизнь, вернул свет и смех, которые ты у меня отнял. И знаешь, что смешно? Я была так слепа, что не видела, какой он хороший. Я чуть не упустила его, потому что ты разрушил во мне способность распознавать любовь. Почти разрушил. – Она звонко засмеялась. – Но он сильнее тебя. Ты ничто в сравнении с ним. Да, я впустила его в свое тело; да, я любила его всем сердцем, душой и телом. А ты знаешь, что это значит? Что бы ты теперь ни сделал, победила я. – Ее лицо лучилось улыбкой. – Я победила, потому что я люблю и любима.
   На этот раз он ударил ее так, что она упала, ударилась головой о камень и на миг потеряла сознание.
   – И не мечтай, сука, – свирепо сказал он и пнул ногой распростертое тело. – Ребенка легко извлечь, а после этого ты забудешь пустые байки про любовь. Это поганое отродье долго не заживется. Твое тело – мое и всегда будет моим. Это я обещаю.
   Он злобно выругался и отвернулся от нее, а она сжалась в комочек, защищая плод и слушая, как Роджер разводит огонь и варит соленое мясо, которое взял в дорогу. Когда оно сварилось, он не дал ей ни кусочка и начал есть с шумным чавканьем, но Имоджин было все равно.
   Она победила! Несмотря на все черные игры Роджера, она стала цельным человеком, способным любить, а не пешкой в его извращенных ритуалах и желаниях.
   Она на самом деле победила.
 
   Роберт присел и потрогал остывшие угли. Черт! Он на таком же расстоянии от них, что и вчера, и позавчера, и третьего дня. Как он ни подгонял себя, Роджер оставался впереди, потому что ему не приходилось выслеживать путь жертвы, а Роберт сейчас был охотником. Он применил все свое мастерство и опыт, чтобы идти за ними к северу, но чтобы отыскивать следы, нужно было время, а каждый новый день становился кошмаром для Имоджин.
   Роберт представил себе, как она сейчас страдает, стиснул руки и быстро встал. Он не мог позволить себе поддаться гневу. Он нужен Имоджин и потому не должен терять голову.
   Он подавил эмоции и опытным взглядом окинул лагерь. Они все еще были на день впереди него, вдвоем на одной лошади они не могли двигаться так быстро, как ехал бы он, если бы знал, куда они направляются.
   И хотя у Роберта не было никаких улик, он не сомневался в цели их путешествия. Инстинкт говорил ему, что это Шедоусенд, они ехали в ту башню, что Роджер построил много лет назад.
   Годы тяжкого опыта не позволяли полагаться только на инстинкт, но с каждой новой милей уверенность Роберта нарастала. Из того немногого, что Имоджин ему рассказала, он достаточно знал о Роджере, знал, что для него важнее всего ритуал. Чтобы он насладился в полной мере, все должно идти определенным образом. Роджер хотел, чтобы было так, и годами жил в ожидании этого момента.
   Но Роберт не мог позволить мыслям сбить себя с пути.
   Он скрипнул зубами от расстройства и уже поворачивался к лошади, чтобы ехать дальше, когда вдруг заметил деталь, которую сначала проглядел. В пыли отпечатались следы борьбы. Одно тело упало на землю, кто-то другой стоял рядом, темное пятно говорило о том, что пролилась кровь.
   Это кровь Имоджин.
   У Роберта задергалась щека.
   Холодная ярость прожгла его насквозь, следы в пыли уничтожили последние колебания. Он вскочил на коня, и, не оглядываясь, галопом помчался прочь от сцены унижения Имоджин.