Страница:
— Вот это вы правильно! — сказала я. — Разъясните ей, каков характер у вашего сына! Покажите, в чем Линтон похож на вас, и тогда, я надеюсь, мисс Кэти дважды подумает, прежде чем выйти замуж за гадюку!
— Мне незачем говорить сейчас о его приятных качествах, — ответил он. — Она все равно должна будет или пойти за него, или оставаться под арестом с тобою вместе, покуда твой господин не помрет. Я могу держать тут вас обеих взаперти тайно ото всех. Если сомневаешься, подбей ее взять назад свое слово, тогда тебе представится возможность в этом убедиться.
— Я не возьму назад своего слова, — сказала Кэтрин. — Я обвенчаюсь с Линтоном сейчас же, если мне разрешат после этого вернуться на Мызу. Мистер Хитклиф, вы жестокий человек, но вы не злодей. Вы не захотите просто по злобе сделать меня на всю жизнь непоправимо несчастной. Если папа подумает, что я покинула его нарочно, и если он умрет раньше, чем я вернусь, как мне жить после этого? Я больше не плачу, но вот я бросаюсь вам в ноги, и я не встану с колен и не сведу глаз с вашего лица, пока вы не взглянете на меня! Нет, не отворачивайтесь, глядите! Вы не увидите ничего, что могло бы вас раздражать. У меня нет к вам ненависти. Я не сержусь, что вы меня ударили. Вы никогда никого в вашей жизни не любили, дядя? Никогда? Ах! вы должны взглянуть на меня хоть раз. Я так несчастна, что вы не можете не пожалеть меня!
— Разожмите ваши цепкие пальцы и убирайтесь, или я дам вам пинка! — крикнул Хитклиф, грубо ее оттолкнув. — Я предпочту, чтоб меня обвила змея. Какого черта вздумалось вам ластиться ко мне? Вы мне противны!
Он брезгливо повел плечами, передернулся, точно в самом деле по телу его пробежала дрожь отвращения, и вскочил со стула, когда я раскрыла рот, чтоб обрушить на него поток брани. Но меня оборвали на первой же фразе угрозой: если я скажу еще полслова, меня запрут в другой комнате. Уже смеркалось. Мы услышали голоса у садовых ворот. Наш хозяин поспешил тотчас выйти. Он не терял головы, а мы были как безумные. Две-три минуты шел разговор, затем хозяин дома вернулся один.
— Мне показалось, что это ваш двоюродный брат Гэртон, — заметила я, обратившись к Кэтрин. — Хорошо бы, если б он пришел! Кто знает, может быть, он примет нашу сторону?
— Это были трое слуг, посланных в поиски за вами с Мызы, — сказал Хитклиф, подслушав меня. — Тебе нужно было только открыть окно и позвать; но клянусь, девочка рада-радешенька, что ты этого не сделала; рада, что принуждена остаться, я уверен!
Узнав, какой мы упустили случай, обе мы безудержно предались своему горю, и Хитклиф позволил нам плакать до девяти часов. В девять он приказал нам пройти наверх, через кухню, в комнату Зиллы, и я шепнула моей молодой госпоже, чтоб она подчинилась: может быть, нам удастся вылезть там в окно или пробраться на чердак и оттуда на крышу. Однако проем окна оказался там таким же узким, как внизу, а выйти на чердачную лестницу даже и попробовать не пришлось, потому что нас опять заперли. Мы обе всю ночь не ложились. Кэтрин стояла у окна и с нетерпением ждала рассвета, отвечая только глубокими вздохами на мои уговоры прилечь и отдохнуть. Сама я сидела в кресле и раскачивалась, жестоко осуждая себя за то, что неоднократно нарушила долг, из чего, как мне тогда казалось, проистекли все несчастья моих господ. На деле, я понимаю, это было не так, но так оно мнилось моему воображению в ту горькую ночь; и я самого Хитклифа считала менее виновным, чем себя.
В семь часов утра он явился к нам и спросил, встала ли мисс Линтон. Она тотчас подбежала к двери и крикнула: «Да!».
— Живей сюда! — сказал он, открыв дверь, и вытащил Кэтрин за порог. Я поднялась, чтобы последовать за ней, но он снова повернул ключ в замке. Я требовала, чтобы меня выпустили.
— Потерпи! — ответил он. — Я сию минуту пришлю тебе завтрак.
Я колотила в дверь и яростно гремела щеколдой; и Кэтрин спросила, почему меня все еще держат под замком. Хитклиф ответил, что мне придется потерпеть еще час, и они ушли. Я терпела два и три часа. Наконец я услышала шаги, но не Хитклифа.
— Я несу вам поесть, — сказал голос. — Отворите.
Радостно распахнув дверь, я увидела Гэртона, нагруженного запасом снеди, достаточным для меня на весь день.
— Возьмите, — сказал он, сунув мне в руки поднос.
— Постойте минутку, — начала я.
— Нельзя, — крикнул он и ушел, как я ни молила его подождать. Он и слушать не стал.
И так меня продержали под замком весь тот день и всю ночь, и еще одни сутки, и следующие… Пять ночей и четыре дня я просидела там, не видя никого, кроме Гэртона раз в сутки, по утрам, а он был образцовым тюремщиком: угрюмым и немым, и глухим ко всякой попытке затронуть в нем чувство справедливости или сострадания.
— Мне незачем говорить сейчас о его приятных качествах, — ответил он. — Она все равно должна будет или пойти за него, или оставаться под арестом с тобою вместе, покуда твой господин не помрет. Я могу держать тут вас обеих взаперти тайно ото всех. Если сомневаешься, подбей ее взять назад свое слово, тогда тебе представится возможность в этом убедиться.
— Я не возьму назад своего слова, — сказала Кэтрин. — Я обвенчаюсь с Линтоном сейчас же, если мне разрешат после этого вернуться на Мызу. Мистер Хитклиф, вы жестокий человек, но вы не злодей. Вы не захотите просто по злобе сделать меня на всю жизнь непоправимо несчастной. Если папа подумает, что я покинула его нарочно, и если он умрет раньше, чем я вернусь, как мне жить после этого? Я больше не плачу, но вот я бросаюсь вам в ноги, и я не встану с колен и не сведу глаз с вашего лица, пока вы не взглянете на меня! Нет, не отворачивайтесь, глядите! Вы не увидите ничего, что могло бы вас раздражать. У меня нет к вам ненависти. Я не сержусь, что вы меня ударили. Вы никогда никого в вашей жизни не любили, дядя? Никогда? Ах! вы должны взглянуть на меня хоть раз. Я так несчастна, что вы не можете не пожалеть меня!
— Разожмите ваши цепкие пальцы и убирайтесь, или я дам вам пинка! — крикнул Хитклиф, грубо ее оттолкнув. — Я предпочту, чтоб меня обвила змея. Какого черта вздумалось вам ластиться ко мне? Вы мне противны!
Он брезгливо повел плечами, передернулся, точно в самом деле по телу его пробежала дрожь отвращения, и вскочил со стула, когда я раскрыла рот, чтоб обрушить на него поток брани. Но меня оборвали на первой же фразе угрозой: если я скажу еще полслова, меня запрут в другой комнате. Уже смеркалось. Мы услышали голоса у садовых ворот. Наш хозяин поспешил тотчас выйти. Он не терял головы, а мы были как безумные. Две-три минуты шел разговор, затем хозяин дома вернулся один.
— Мне показалось, что это ваш двоюродный брат Гэртон, — заметила я, обратившись к Кэтрин. — Хорошо бы, если б он пришел! Кто знает, может быть, он примет нашу сторону?
— Это были трое слуг, посланных в поиски за вами с Мызы, — сказал Хитклиф, подслушав меня. — Тебе нужно было только открыть окно и позвать; но клянусь, девочка рада-радешенька, что ты этого не сделала; рада, что принуждена остаться, я уверен!
Узнав, какой мы упустили случай, обе мы безудержно предались своему горю, и Хитклиф позволил нам плакать до девяти часов. В девять он приказал нам пройти наверх, через кухню, в комнату Зиллы, и я шепнула моей молодой госпоже, чтоб она подчинилась: может быть, нам удастся вылезть там в окно или пробраться на чердак и оттуда на крышу. Однако проем окна оказался там таким же узким, как внизу, а выйти на чердачную лестницу даже и попробовать не пришлось, потому что нас опять заперли. Мы обе всю ночь не ложились. Кэтрин стояла у окна и с нетерпением ждала рассвета, отвечая только глубокими вздохами на мои уговоры прилечь и отдохнуть. Сама я сидела в кресле и раскачивалась, жестоко осуждая себя за то, что неоднократно нарушила долг, из чего, как мне тогда казалось, проистекли все несчастья моих господ. На деле, я понимаю, это было не так, но так оно мнилось моему воображению в ту горькую ночь; и я самого Хитклифа считала менее виновным, чем себя.
В семь часов утра он явился к нам и спросил, встала ли мисс Линтон. Она тотчас подбежала к двери и крикнула: «Да!».
— Живей сюда! — сказал он, открыв дверь, и вытащил Кэтрин за порог. Я поднялась, чтобы последовать за ней, но он снова повернул ключ в замке. Я требовала, чтобы меня выпустили.
— Потерпи! — ответил он. — Я сию минуту пришлю тебе завтрак.
Я колотила в дверь и яростно гремела щеколдой; и Кэтрин спросила, почему меня все еще держат под замком. Хитклиф ответил, что мне придется потерпеть еще час, и они ушли. Я терпела два и три часа. Наконец я услышала шаги, но не Хитклифа.
— Я несу вам поесть, — сказал голос. — Отворите.
Радостно распахнув дверь, я увидела Гэртона, нагруженного запасом снеди, достаточным для меня на весь день.
— Возьмите, — сказал он, сунув мне в руки поднос.
— Постойте минутку, — начала я.
— Нельзя, — крикнул он и ушел, как я ни молила его подождать. Он и слушать не стал.
И так меня продержали под замком весь тот день и всю ночь, и еще одни сутки, и следующие… Пять ночей и четыре дня я просидела там, не видя никого, кроме Гэртона раз в сутки, по утрам, а он был образцовым тюремщиком: угрюмым и немым, и глухим ко всякой попытке затронуть в нем чувство справедливости или сострадания.
28
На пятое утро, верней — на пятый день, послышались другие шаги, легче и мельче, и на этот раз пришедший переступил порог. Это была Зилла — нарядная, в пунцовой шали, в черной шелковой шляпе, а на руке — плетеная корзинка.
— Господи, миссис Дин! — воскликнула она. — А в Гиммертоне только и разговору, что о вас. Я думала, вы не иначе, как утонули в болоте Черной Лошади, и барышня вместе с вами, — пока хозяин не сказал мне, что вы нашлись и что он вас устроил здесь у меня! Вот оно как! Вы, надо думать, выбрались на островок? Сколько же времени вы просидели в болоте? И кто вас спас, миссис Дин, — хозяин? Но вы не похудели, — видно, вам пришлось не так уж скверно, да?..
— Ваш хозяин — сущий негодяй! — отвечала я. — Но он за все ответит. Зря он рассказывает свои басни: все равно правда выйдет наружу.
— Что вы хотите сказать? — спросила Зилла. — Ведь не он пустил этот слух. Так на деревне рассказывают, будто вы потонули в болоте; а я, как пришла, говорю этому Эрншо: «Ох, какая тут вышла страшная история, пока меня не было. Как жалко барышню — такая была красивая! И славную Нелли Дин». А он только вытаращил глаза. Я подумала, он ничего не знает, ну и передала ему, какая идет молва. А хозяин слушает тоже, и все улыбается про себя, и говорит: «Если они и сидели в болоте, то теперь их вытащили, Зилла. Нелли Дин находится сейчас в вашей комнате. Можете ей сказать, когда подниметесь к себе, чтоб она выметалась. Вот ключ. Болотные пары ударили ей в голову, и она хотела бежать стремглав домой, но я ее запер на то время, пока она не прочухается. Можете сейчас же отправить ее в Скворцы, если только она в состоянии идти, и передайте ей от меня, что ее молодая госпожа последует за нею как раз вовремя, чтобы не опоздать на похороны сквайра».
— Мистер Эдгар умер? Не может быть! — закричала я. — Ох, Зилла, Зилла!
— Нет, нет. Сядьте, моя добрая миссис Дин, — ответила она. — Никак вам дурно? Он не умер. Доктор Кеннет думает, что он протянет еще денек. Я встретила его по дороге и спросила.
Я не села — я схватила салоп и шляпу и бросилась вниз, благо путь передо мною был свободен. Войдя в дом, я посмотрела, нет ли кого, кто мог бы мне что-нибудь сказать о Кэтрин. Комнату заливало солнце, и дверь была раскрыта настежь, но никого поблизости не оказалось. Пока я не могла решиться, уйти ли мне сразу же, или вернуться и поискать свою госпожу, легкий кашель привлек мое внимание к очагу. Линтон, один во всей комнате, лежал на диване, сосал леденец и равнодушным взглядом следил за мной.
— Где мисс Кэтрин? — я спросила строго, полагая, что могу припугнуть его и узнать все, что нужно, пока мы с ним тут с глазу на глаз. Он с невинным видом продолжал сосать.
— Ушла? — спросила я.
— Нет, — ответил он, — она наверху: ей незачем уходить, мы ее не пустим.
— Вы ее не пустите? Безмозглый щенок! — закричала я. — Немедленно отведите меня в ее комнату, или вы у меня взвоете.
— Это вы взвоете у папы, если попробуете туда пройти, — ответил он. — Он говорит, что я должен быть построже с Кэтрин: она моя жена, и это позор, что она хочет оставить меня. Он говорит, что она ненавидит меня и хочет моей смерти, чтобы ей достались мои деньги, но они ей не достанутся, и она не уйдет домой! Не уйдет! Сколько бы ни плакала и ни падала в обморок!
Он вернулся к прежнему своему занятию и сомкнул веки, как будто решив соснуть.
— Мастер Хитклиф, — заговорила я опять, — неужели вы забыли, как добра была к вам Кэтрин этой зимой, когда вы уверяли, что любите ее? Забыли, как она носила вам книжки и пела песни, и не раз приходила в холод и вьюгу, чтобы с вами повидаться? Если ей приходилось пропустить один вечер, она плакала, что вы будете ждать понапрасну. Тогда вы понимали, что она к вам во сто раз добрее, чем надо; а теперь вы верите облыжным наговорам отца, хоть и знаете, что он ненавидит вас обоих. И вы в союзе с ним против Кэти. Так-то вы ей благодарны, да?
Углы губ у Линтона опустились; он вынул изо рта леденец.
— Разве стала б она приходить на Грозовой Перевал, если бы ненавидела вас? — продолжала я. — Подумайте сами! А что до ваших денег, так она даже не знает, что они у вас будут. И вы сами сказали, что ее доводят до обмороков, и все-таки оставляете ее одну в чужом доме! Уж вам ли не знать, каково это — быть у всех в загоне! Вы так жалели себя самого из-за своих страданий, и она тоже вас жалела, а к ней у вас нет жалости! Вот я лью слезы, мастер Хитклиф, вы видите — пожилая женщина и всего лишь слуга. А вы после того, как говорили, что так ее любите, вы, кому бы следовало ее боготворить, вы все свои слезы приберегли для себя самого и лежите здесь преспокойно. Ах вы мальчишка, бессердечный себялюбец!
— Я не могу сидеть с ней, — ответил он брюзгливо. — Она меня выжила из моей комнаты: все время ревет, а я не могу этого переносить! Она все не перестает, хоть я и говорю, что позову отца. Я раз позвал его, и он пригрозил задушить ее, если она не уймется; но она начала снова, как только он вышел за дверь, и ныла и причитала всю ночь, хоть я стонал от мучения, потому что не мог заснуть.
— Мистера Хитклифа нет? — спросила я, видя, что этот жалкий человечек не способен посочувствовать своей двоюродной сестре в ее душевной пытке.
— Он во дворе, — ответил Линтон, — разговаривает с доктором Кеннетом, а доктор говорит, что дядя наконец и в самом деле умирает. Я рад, потому что останусь после него владельцем Скворцов. Кэтрин всегда говорит о Мызе как о своем доме. А дом не ее: он мой. Папа говорит: все, что есть у нее, — мое. Все ее чудные книжки — мои. Она предлагала отдать мне и книжки, и свою лошадку Минни, и красивых птиц, если я достану ключ от нашей комнаты и выпущу ее, но я ей ответил, что ей нечего мне предложить — это все мое. И тогда она заплакала и сняла с шеи маленький портрет и сказала, что отдаст это мне — два портрета в золотом медальоне: с одной стороны ее мать, с другой — дядя, когда были молодыми. Это произошло вчера. Я сказал, что портреты тоже мои, и попробовал забрать у нее медальон. А злая девчонка не давала; она оттолкнула меня и сделала мне больно. Я закричал; тогда она испугалась — услышала, что идет мой отец, — сломала петли, разняла медальон и отдала мне портрет своей матери. Второй портрет она попыталась спрятать: но папа спросил, в чем дело, и я объяснил. Он отобрал ту половину, что была у меня, и велел ей отдать мне свою. Она отказалась, и он… он избил ее и сорвал медальон с цепочки и раздавил его каблуком.
— И вам было приятно смотреть, как ее бьют? — спросила я, нарочно поощряя его говорить еще и еще.
— Я зажмурил глаза, — ответил он, — я всегда жмурюсь, когда отец у меня на глазах бьет лошадь или собаку, он это делает так жестоко! Все же я сперва обрадовался — Кэти заслуживала наказания за то, что толкнула меня. Но когда папа ушел, она подвела меня к окну и показала мне свою щеку, разодранную изнутри о зубы, и полный крови рот. А потом она подобрала обрывки портрета и отошла и села лицом к стене, и с того часу она ни разу со мной не заговорила; временами кажется, что она не может говорить от боли. Мне неприятно это думать, но она противная, что непрестанно плачет, и такая бледная и дикая на вид, что я ее боюсь.
— А вы можете достать ключ, если захотите? — спросила я.
— Да, когда я пойду наверх, — ответил он. — Но сейчас я не могу пойти наверх.
— В какой это комнате? — спросила я.
— Ну, нет! — закричал он. — Вам я не скажу где! Это наша тайна. Никто не должен знать — ни Гэртон, ни Зилла. Довольно! я устал от вас — уходите, уходите! — И он склонил голову на руку и снова закрыл глаза.
Я сочла наилучшим уйти, не повидавшись с мистером Хитклифом, и принести освобождение моей молодой госпоже из ее родительского дома. Когда я там появилась, слуги встретили меня с большим удивлением и большой радостью, а когда они услышали, что и барышня наша цела и невредима, двое или трое из них хотели тут же броситься наверх и закричать об этом у дверей мистера Эдгара, но я заявила, что должна сама сообщить ему новость. До чего он изменился, на мой взгляд, за эти несколько дней! В ожидании смерти он лежал, как воплощение скорби и покорности. И выглядел совсем молодым: на деле ему было тридцать девять лет, но вы не дали бы ему и тридцати. Он думал, видно, о Кэтрин, так как шептал ее имя. Я взяла его за руку и заговорила.
— Кэтрин придет, мой дорогой господин, — сказала я тихо, — она жива и здорова, и к вечеру, надеюсь, будет здесь.
Я задрожала, когда увидела первое действие этих слов: он приподнялся, жадно обвел глазами комнату и упал на подушку в обмороке. Когда он пришел в себя, я рассказала, как нас принудили посетить Грозовой Перевал, а потом насильственно там задержали. Я сказала, что Хитклиф попросту втащил меня в дом, хоть это и не совсем отвечало правде. Я старалась говорить как можно меньше против Линтона и не стала описывать всю грубость его отца, потому что не хотела добавлять горечи в чашу, и без того переполненную.
Он разгадал, что в намерения его врага входило закрепить за сыном — вернее, за собою — не только земли Линтонов, но и личное имущество мисс Кэтрин. Но почему Хитклиф не ждал спокойно его смерти, оставалось загадкой для моего господина, потому что он не знал, как быстро вслед за ним должен был сойти в могилу и его племянник. Все же он понял, что нужно изменить завещание. Он решил не оставлять Кэтрин капитал в личное распоряжение, а передать его в руки опекунов, завещав его ей в пожизненное пользование с последующим переходом к ее детям, если они у нее будут. Таким образом, если б Линтон умер, наследство не могло бы перейти к мистеру Хитклифу.
Получив распоряжение от моего господина, я отправила человека за стряпчим, а четырех других, снабженных пригодным оружием, послала вытребовать у ее тюремщика мою молодую госпожу. И тот и эти задержались до ночи. Одиночный посланец пришел обратно первым. Он сказал, что мистер Грин, наш поверенный, когда он прибыл к нему, находился в отлучке и пришлось два часа ждать его возвращения; а когда Грин наконец вернулся, то сказал, что у него есть одно дельце в деревне, которое он никак не может отложить, но что он еще до рассвета прибудет на Мызу. Те четверо тоже никого с собой не привели. Они только принесли весть, что Кэтрин больна — так больна, что не может выйти из комнаты, — и что Хитклиф не дал им повидаться с нею. Я как следует отругала глупцов, что они поверили этой басне, которую я не стала пересказывать своему господину, решив нагрянуть утром всем гуртом на Перевал и буквально взять дом штурмом, если нам не выдадут узницу добром. Отец ее увидит, клялась я снова и снова, хотя бы нам пришлось убить этого дьявола на пороге его дома, когда он стал бы нам сопротивляться!
К счастью, я была избавлена от лишних хлопот и волнений. В три часа утра, спустившись вниз за водой, я с кувшином в руках проходила через переднюю и чуть не заплясала от радости, услышав решительный стук в парадную дверь. «Ах нет! это Грин, — сказала я, опомнившись, — это только мистер Грин!» И пошла дальше, решив, что вышлю кого-нибудь другого открыть ему. Однако стук повторился — негромко, но все же настойчиво. Я поставила кувшин на перила и поспешила отворить стряпчему сама. Осенний месяц ярко светил снаружи. То был не стряпчий. Моя милая маленькая госпожа кинулась, рыдая, мне на шею.
— Эллен! Эллен! папа еще жив?
— Да! — закричала я. — Да, мой ангел, он жив! Слава богу, что вы опять с нами!
Она хотела тут же, не отдышавшись, бежать в комнату мистера Линтона, но я ее заставила сесть на стул и дала ей напиться; я умыла ее и передником натерла до красноты ее бледные щеки; потом объяснила, что я должна пройти вперед и предупредить о ее возвращении; и я ее умоляла сказать отцу, что она будет счастлива с юным Хитклифом. Она посмотрела на меня в недоумении, но, быстро сообразив, почему я советую ей говорить неправду, она меня уверила, что не станет жаловаться.
Я не посмела присутствовать при их встрече. С четверть часа стояла я в коридоре за дверью и едва отважилась потом подойти к кровати. Все, однако, было тихо. Отчаяние Кэтрин проявлялось так же молчаливо, как радость ее отца. Он полусидел в подушках, и она его поддерживала, спокойная с виду; а он глядел в ее лицо расширившимися от восторга глазами.
Он умер блаженно, мистер Локвуд; да, именно так! Поцеловав ее в щеку, он прошептал:
— Я ухожу к ней. И ты, мое дорогое дитя, тоже придешь к нам! — и больше он не двигался и не говорил, только все глядел восхищенным лучистым взором, пока не перестало биться его сердце и не отлетела душа. Никто не заметил точно минуту, когда он умер, — так тихо он скончался, без всякой борьбы.
Все ли слезы иссякли у Кэтрин, или слишком было тяжким горе, чтоб дать им пролиться, но она сидела с сухими глазами, пока не взошло солнце. Она сидела до полудня и так и оставалась бы в задумчивости у кровати покойника, но я настояла, чтоб она ушла к себе и соснула. Хорошо, что мне удалось удалить ее, потому что к обеду явился наш законник, наведавшись перед тем на Грозовой Перевал, где получил указания, как ему действовать. Он продался мистеру Хитклифу; в этом была причина, почему он медлил прийти по приглашению моего господина. К счастью, после возвращения дочери ни единый помысел о мирских делах уже не приходил на ум мистеру Эдгару, не возмутил его дух.
Мистер Грин взял на себя распорядиться на месте всем и всеми. Он рассчитал всех слуг, кроме меня. И так широко толковал свои полномочия, что хотел похоронить Эдгара Линтона не рядом с его женой, а в церкви, в фамильном склепе Линтонов. Этому, однако, помешало завещание и мои громогласные протесты против всяких отступлений от указанной в нем воли покойного. С похоронами торопились. Кэтрин — теперь миссис Линтон Хитклиф — было разрешено оставаться в Скворцах, пока лежало в доме тело ее отца.
Она рассказала мне, что, видя, как она терзается, Линтон в конце концов отважился пойти на риск и выпустил ее. Она слышала, как посланные мною люди спорили у дверей, и угадала, что им ответил Хитклиф: это ее привело в отчаянье. Линтона вскоре после моего ухода перенесли в маленькую гостиную, и моя молодая госпожа так его запугала, что он согласился, пока отец не поднялся опять наверх, достать ключ. Он умел тихонько запирать и отпирать дверь; и когда он должен был ложиться спать, он попросил, чтоб ему позволили ночевать у Гэртона, и ему тут же разрешили. Кэтрин убежала до рассвета. Через дверь она выйти не посмела, боясь всполошить собак. Она заходила подряд во все пустые чуланы, осматривала окна и, попав, на свое счастье, в комнату покойной матери, легко вылезла там в окно и спустилась на землю по стволу росшей рядом ели. Ее сообщник понес наказание за то, что помог ей сбежать, — никакие трусливые выдумки его не спасли.
— Господи, миссис Дин! — воскликнула она. — А в Гиммертоне только и разговору, что о вас. Я думала, вы не иначе, как утонули в болоте Черной Лошади, и барышня вместе с вами, — пока хозяин не сказал мне, что вы нашлись и что он вас устроил здесь у меня! Вот оно как! Вы, надо думать, выбрались на островок? Сколько же времени вы просидели в болоте? И кто вас спас, миссис Дин, — хозяин? Но вы не похудели, — видно, вам пришлось не так уж скверно, да?..
— Ваш хозяин — сущий негодяй! — отвечала я. — Но он за все ответит. Зря он рассказывает свои басни: все равно правда выйдет наружу.
— Что вы хотите сказать? — спросила Зилла. — Ведь не он пустил этот слух. Так на деревне рассказывают, будто вы потонули в болоте; а я, как пришла, говорю этому Эрншо: «Ох, какая тут вышла страшная история, пока меня не было. Как жалко барышню — такая была красивая! И славную Нелли Дин». А он только вытаращил глаза. Я подумала, он ничего не знает, ну и передала ему, какая идет молва. А хозяин слушает тоже, и все улыбается про себя, и говорит: «Если они и сидели в болоте, то теперь их вытащили, Зилла. Нелли Дин находится сейчас в вашей комнате. Можете ей сказать, когда подниметесь к себе, чтоб она выметалась. Вот ключ. Болотные пары ударили ей в голову, и она хотела бежать стремглав домой, но я ее запер на то время, пока она не прочухается. Можете сейчас же отправить ее в Скворцы, если только она в состоянии идти, и передайте ей от меня, что ее молодая госпожа последует за нею как раз вовремя, чтобы не опоздать на похороны сквайра».
— Мистер Эдгар умер? Не может быть! — закричала я. — Ох, Зилла, Зилла!
— Нет, нет. Сядьте, моя добрая миссис Дин, — ответила она. — Никак вам дурно? Он не умер. Доктор Кеннет думает, что он протянет еще денек. Я встретила его по дороге и спросила.
Я не села — я схватила салоп и шляпу и бросилась вниз, благо путь передо мною был свободен. Войдя в дом, я посмотрела, нет ли кого, кто мог бы мне что-нибудь сказать о Кэтрин. Комнату заливало солнце, и дверь была раскрыта настежь, но никого поблизости не оказалось. Пока я не могла решиться, уйти ли мне сразу же, или вернуться и поискать свою госпожу, легкий кашель привлек мое внимание к очагу. Линтон, один во всей комнате, лежал на диване, сосал леденец и равнодушным взглядом следил за мной.
— Где мисс Кэтрин? — я спросила строго, полагая, что могу припугнуть его и узнать все, что нужно, пока мы с ним тут с глазу на глаз. Он с невинным видом продолжал сосать.
— Ушла? — спросила я.
— Нет, — ответил он, — она наверху: ей незачем уходить, мы ее не пустим.
— Вы ее не пустите? Безмозглый щенок! — закричала я. — Немедленно отведите меня в ее комнату, или вы у меня взвоете.
— Это вы взвоете у папы, если попробуете туда пройти, — ответил он. — Он говорит, что я должен быть построже с Кэтрин: она моя жена, и это позор, что она хочет оставить меня. Он говорит, что она ненавидит меня и хочет моей смерти, чтобы ей достались мои деньги, но они ей не достанутся, и она не уйдет домой! Не уйдет! Сколько бы ни плакала и ни падала в обморок!
Он вернулся к прежнему своему занятию и сомкнул веки, как будто решив соснуть.
— Мастер Хитклиф, — заговорила я опять, — неужели вы забыли, как добра была к вам Кэтрин этой зимой, когда вы уверяли, что любите ее? Забыли, как она носила вам книжки и пела песни, и не раз приходила в холод и вьюгу, чтобы с вами повидаться? Если ей приходилось пропустить один вечер, она плакала, что вы будете ждать понапрасну. Тогда вы понимали, что она к вам во сто раз добрее, чем надо; а теперь вы верите облыжным наговорам отца, хоть и знаете, что он ненавидит вас обоих. И вы в союзе с ним против Кэти. Так-то вы ей благодарны, да?
Углы губ у Линтона опустились; он вынул изо рта леденец.
— Разве стала б она приходить на Грозовой Перевал, если бы ненавидела вас? — продолжала я. — Подумайте сами! А что до ваших денег, так она даже не знает, что они у вас будут. И вы сами сказали, что ее доводят до обмороков, и все-таки оставляете ее одну в чужом доме! Уж вам ли не знать, каково это — быть у всех в загоне! Вы так жалели себя самого из-за своих страданий, и она тоже вас жалела, а к ней у вас нет жалости! Вот я лью слезы, мастер Хитклиф, вы видите — пожилая женщина и всего лишь слуга. А вы после того, как говорили, что так ее любите, вы, кому бы следовало ее боготворить, вы все свои слезы приберегли для себя самого и лежите здесь преспокойно. Ах вы мальчишка, бессердечный себялюбец!
— Я не могу сидеть с ней, — ответил он брюзгливо. — Она меня выжила из моей комнаты: все время ревет, а я не могу этого переносить! Она все не перестает, хоть я и говорю, что позову отца. Я раз позвал его, и он пригрозил задушить ее, если она не уймется; но она начала снова, как только он вышел за дверь, и ныла и причитала всю ночь, хоть я стонал от мучения, потому что не мог заснуть.
— Мистера Хитклифа нет? — спросила я, видя, что этот жалкий человечек не способен посочувствовать своей двоюродной сестре в ее душевной пытке.
— Он во дворе, — ответил Линтон, — разговаривает с доктором Кеннетом, а доктор говорит, что дядя наконец и в самом деле умирает. Я рад, потому что останусь после него владельцем Скворцов. Кэтрин всегда говорит о Мызе как о своем доме. А дом не ее: он мой. Папа говорит: все, что есть у нее, — мое. Все ее чудные книжки — мои. Она предлагала отдать мне и книжки, и свою лошадку Минни, и красивых птиц, если я достану ключ от нашей комнаты и выпущу ее, но я ей ответил, что ей нечего мне предложить — это все мое. И тогда она заплакала и сняла с шеи маленький портрет и сказала, что отдаст это мне — два портрета в золотом медальоне: с одной стороны ее мать, с другой — дядя, когда были молодыми. Это произошло вчера. Я сказал, что портреты тоже мои, и попробовал забрать у нее медальон. А злая девчонка не давала; она оттолкнула меня и сделала мне больно. Я закричал; тогда она испугалась — услышала, что идет мой отец, — сломала петли, разняла медальон и отдала мне портрет своей матери. Второй портрет она попыталась спрятать: но папа спросил, в чем дело, и я объяснил. Он отобрал ту половину, что была у меня, и велел ей отдать мне свою. Она отказалась, и он… он избил ее и сорвал медальон с цепочки и раздавил его каблуком.
— И вам было приятно смотреть, как ее бьют? — спросила я, нарочно поощряя его говорить еще и еще.
— Я зажмурил глаза, — ответил он, — я всегда жмурюсь, когда отец у меня на глазах бьет лошадь или собаку, он это делает так жестоко! Все же я сперва обрадовался — Кэти заслуживала наказания за то, что толкнула меня. Но когда папа ушел, она подвела меня к окну и показала мне свою щеку, разодранную изнутри о зубы, и полный крови рот. А потом она подобрала обрывки портрета и отошла и села лицом к стене, и с того часу она ни разу со мной не заговорила; временами кажется, что она не может говорить от боли. Мне неприятно это думать, но она противная, что непрестанно плачет, и такая бледная и дикая на вид, что я ее боюсь.
— А вы можете достать ключ, если захотите? — спросила я.
— Да, когда я пойду наверх, — ответил он. — Но сейчас я не могу пойти наверх.
— В какой это комнате? — спросила я.
— Ну, нет! — закричал он. — Вам я не скажу где! Это наша тайна. Никто не должен знать — ни Гэртон, ни Зилла. Довольно! я устал от вас — уходите, уходите! — И он склонил голову на руку и снова закрыл глаза.
Я сочла наилучшим уйти, не повидавшись с мистером Хитклифом, и принести освобождение моей молодой госпоже из ее родительского дома. Когда я там появилась, слуги встретили меня с большим удивлением и большой радостью, а когда они услышали, что и барышня наша цела и невредима, двое или трое из них хотели тут же броситься наверх и закричать об этом у дверей мистера Эдгара, но я заявила, что должна сама сообщить ему новость. До чего он изменился, на мой взгляд, за эти несколько дней! В ожидании смерти он лежал, как воплощение скорби и покорности. И выглядел совсем молодым: на деле ему было тридцать девять лет, но вы не дали бы ему и тридцати. Он думал, видно, о Кэтрин, так как шептал ее имя. Я взяла его за руку и заговорила.
— Кэтрин придет, мой дорогой господин, — сказала я тихо, — она жива и здорова, и к вечеру, надеюсь, будет здесь.
Я задрожала, когда увидела первое действие этих слов: он приподнялся, жадно обвел глазами комнату и упал на подушку в обмороке. Когда он пришел в себя, я рассказала, как нас принудили посетить Грозовой Перевал, а потом насильственно там задержали. Я сказала, что Хитклиф попросту втащил меня в дом, хоть это и не совсем отвечало правде. Я старалась говорить как можно меньше против Линтона и не стала описывать всю грубость его отца, потому что не хотела добавлять горечи в чашу, и без того переполненную.
Он разгадал, что в намерения его врага входило закрепить за сыном — вернее, за собою — не только земли Линтонов, но и личное имущество мисс Кэтрин. Но почему Хитклиф не ждал спокойно его смерти, оставалось загадкой для моего господина, потому что он не знал, как быстро вслед за ним должен был сойти в могилу и его племянник. Все же он понял, что нужно изменить завещание. Он решил не оставлять Кэтрин капитал в личное распоряжение, а передать его в руки опекунов, завещав его ей в пожизненное пользование с последующим переходом к ее детям, если они у нее будут. Таким образом, если б Линтон умер, наследство не могло бы перейти к мистеру Хитклифу.
Получив распоряжение от моего господина, я отправила человека за стряпчим, а четырех других, снабженных пригодным оружием, послала вытребовать у ее тюремщика мою молодую госпожу. И тот и эти задержались до ночи. Одиночный посланец пришел обратно первым. Он сказал, что мистер Грин, наш поверенный, когда он прибыл к нему, находился в отлучке и пришлось два часа ждать его возвращения; а когда Грин наконец вернулся, то сказал, что у него есть одно дельце в деревне, которое он никак не может отложить, но что он еще до рассвета прибудет на Мызу. Те четверо тоже никого с собой не привели. Они только принесли весть, что Кэтрин больна — так больна, что не может выйти из комнаты, — и что Хитклиф не дал им повидаться с нею. Я как следует отругала глупцов, что они поверили этой басне, которую я не стала пересказывать своему господину, решив нагрянуть утром всем гуртом на Перевал и буквально взять дом штурмом, если нам не выдадут узницу добром. Отец ее увидит, клялась я снова и снова, хотя бы нам пришлось убить этого дьявола на пороге его дома, когда он стал бы нам сопротивляться!
К счастью, я была избавлена от лишних хлопот и волнений. В три часа утра, спустившись вниз за водой, я с кувшином в руках проходила через переднюю и чуть не заплясала от радости, услышав решительный стук в парадную дверь. «Ах нет! это Грин, — сказала я, опомнившись, — это только мистер Грин!» И пошла дальше, решив, что вышлю кого-нибудь другого открыть ему. Однако стук повторился — негромко, но все же настойчиво. Я поставила кувшин на перила и поспешила отворить стряпчему сама. Осенний месяц ярко светил снаружи. То был не стряпчий. Моя милая маленькая госпожа кинулась, рыдая, мне на шею.
— Эллен! Эллен! папа еще жив?
— Да! — закричала я. — Да, мой ангел, он жив! Слава богу, что вы опять с нами!
Она хотела тут же, не отдышавшись, бежать в комнату мистера Линтона, но я ее заставила сесть на стул и дала ей напиться; я умыла ее и передником натерла до красноты ее бледные щеки; потом объяснила, что я должна пройти вперед и предупредить о ее возвращении; и я ее умоляла сказать отцу, что она будет счастлива с юным Хитклифом. Она посмотрела на меня в недоумении, но, быстро сообразив, почему я советую ей говорить неправду, она меня уверила, что не станет жаловаться.
Я не посмела присутствовать при их встрече. С четверть часа стояла я в коридоре за дверью и едва отважилась потом подойти к кровати. Все, однако, было тихо. Отчаяние Кэтрин проявлялось так же молчаливо, как радость ее отца. Он полусидел в подушках, и она его поддерживала, спокойная с виду; а он глядел в ее лицо расширившимися от восторга глазами.
Он умер блаженно, мистер Локвуд; да, именно так! Поцеловав ее в щеку, он прошептал:
— Я ухожу к ней. И ты, мое дорогое дитя, тоже придешь к нам! — и больше он не двигался и не говорил, только все глядел восхищенным лучистым взором, пока не перестало биться его сердце и не отлетела душа. Никто не заметил точно минуту, когда он умер, — так тихо он скончался, без всякой борьбы.
Все ли слезы иссякли у Кэтрин, или слишком было тяжким горе, чтоб дать им пролиться, но она сидела с сухими глазами, пока не взошло солнце. Она сидела до полудня и так и оставалась бы в задумчивости у кровати покойника, но я настояла, чтоб она ушла к себе и соснула. Хорошо, что мне удалось удалить ее, потому что к обеду явился наш законник, наведавшись перед тем на Грозовой Перевал, где получил указания, как ему действовать. Он продался мистеру Хитклифу; в этом была причина, почему он медлил прийти по приглашению моего господина. К счастью, после возвращения дочери ни единый помысел о мирских делах уже не приходил на ум мистеру Эдгару, не возмутил его дух.
Мистер Грин взял на себя распорядиться на месте всем и всеми. Он рассчитал всех слуг, кроме меня. И так широко толковал свои полномочия, что хотел похоронить Эдгара Линтона не рядом с его женой, а в церкви, в фамильном склепе Линтонов. Этому, однако, помешало завещание и мои громогласные протесты против всяких отступлений от указанной в нем воли покойного. С похоронами торопились. Кэтрин — теперь миссис Линтон Хитклиф — было разрешено оставаться в Скворцах, пока лежало в доме тело ее отца.
Она рассказала мне, что, видя, как она терзается, Линтон в конце концов отважился пойти на риск и выпустил ее. Она слышала, как посланные мною люди спорили у дверей, и угадала, что им ответил Хитклиф: это ее привело в отчаянье. Линтона вскоре после моего ухода перенесли в маленькую гостиную, и моя молодая госпожа так его запугала, что он согласился, пока отец не поднялся опять наверх, достать ключ. Он умел тихонько запирать и отпирать дверь; и когда он должен был ложиться спать, он попросил, чтоб ему позволили ночевать у Гэртона, и ему тут же разрешили. Кэтрин убежала до рассвета. Через дверь она выйти не посмела, боясь всполошить собак. Она заходила подряд во все пустые чуланы, осматривала окна и, попав, на свое счастье, в комнату покойной матери, легко вылезла там в окно и спустилась на землю по стволу росшей рядом ели. Ее сообщник понес наказание за то, что помог ей сбежать, — никакие трусливые выдумки его не спасли.
29
Вечером после похорон мы с моей молодой леди сидели в библиотеке, то раздумывая с печалью — а она с отчаяньем — о нашей потере, то загадывая о нашем горьком будущем.
Мы сошлись на том, что лучшее, чего Кэтрин могла ожидать, это, что ей разрешат проживать и дальше на Мызе — по крайней мере, покуда Линтон жив: быть может, и ему позволят поселиться здесь же, а меня оставят ключницей. Надежда на такой благоприятный исход казалась слишком смелой, но все же я не теряла ее, и я уже радовалась, поверив, что не расстанусь ни с домом, ни со службой, ни, главное, с моей любимой молодой хозяйкой, когда в комнату прибежал, запыхавшись, слуга — один из тех, которые получили расчет, но еще не уехали, — и сказал, что «этот чертов Хитклиф» идет по двору: так не запереть ли перед его носом дверь?
Если б у нас и достало безрассудства на такое дело, нам не хватило бы времени. Хитклиф не счел нужным постучаться или доложить о себе: он был хозяином и воспользовался хозяйским правом входить не спросившись. На наши голоса он прошел прямо в библиотеку, без слов выпроводил слугу и закрыл дверь.
Это была та самая комната, куда его ввели как гостя восемнадцать лет тому назад. Та же луна светила в окно, и лежал за окном тот же осенний пейзаж. Мы еще не зажигали свечу, но в комнате все было видно, даже портреты на стене: гордая голова миссис Линтон, изящная — Эдгара Линтона. Хитклиф подошел к очагу. Внешне он тоже мало изменился с годами. Тот же человек: только смуглое лицо его стало чуть желтей и спокойней, а фигура, пожалуй, чуть грузней — вот и все различие. При виде его Кэтрин встала, порываясь уйти.
— Стойте! — сказал он, удерживая ее за руку. — Больше побегов не будет! Куда вам бежать? Я пришел отвести вас домой, и вы, надеюсь, будете послушной дочерью и не станете впредь побуждать моего сына к неповиновению. Я не мог придумать, как мне его наказать, когда узнал о его соучастии в этой истории: он, как паутина, ущипнешь — и его не стало; но вы по его виду поймете, что он получил свое. Третьего дня вечерком я свел его вниз, посадил на стул и больше к нему не прикоснулся. Гэртона я выслал, мы остались вдвоем. Через два часа я позвал Джозефа отнести Линтона опять наверх; и с того часа мое присутствие так действует ему на нервы, точно ему явилось привидение: мне думается, он часто видит меня и тогда, когда меня нет поблизости. Гэртон говорит, что он просыпается среди ночи, и кричит целый час, и зовет вас защитить его от меня, и люб ли вам ваш бесценный супруг, или нет, вы пойдете к нему: теперь вам о нем думать; перелагаю на вас всю заботу о нем.
— А может быть, вы позволите Кэтрин жить и дальше здесь, — вступилась я, — и отошлете мистера Линтона к ней? Вы их обоих ненавидите и, значит, не станете скучать о них: для вас, лишенного сердца, от них одна докука.
— Мызу я думаю сдать, — ответил он, — и, понятно, я хочу, чтоб мои дети были при мне. Кроме того, эта девчонка должна платить мне услугами за свой хлеб. Я не намерен содержать ее в роскоши и безделье, когда Линтон умрет. А теперь — собирайтесь, да поскорей; и не вынуждайте меня прибегать к насильственным мерам.
— Я пойду, — сказала Кэтрин, — кроме Линтона, мне некого в мире любить; и хотя вы сделали все, что могли, чтобы он стал ненавистен мне, а я ему, все же вы не заставите нас разлюбить друг друга. И я посмотрю, как вы посмеете чинить ему вред при мне и как вы запугаете меня.
— Храбритесь, хвастливый вояка? — ответил Хитклиф. — Но и я не так вас люблю, чтобы вредить ему. Ваши мучения не должны кончиться до срока, и вы их изведаете сполна. Не я сделаю его ненавистным для вас — это сделает его милый нрав. Из-за вашего побега со всеми его последствиями Линтон теперь — сама желчь. Не ждите благодарности за вашу великодушную преданность. Я слышал, как он расписывал Зилле, что он стал бы делать, будь он так силен, как я: наклонности налицо, а самая слабость изощрит его изобретательность в замену силе.
— Я знаю, что у него злая натура, — сказала Кэтрин, — он ваш сын. Но я рада, что я добрее, что я могу простить; знаю, что он любит меня, — и по этой причине люблю его. Мистер Хитклиф, у вас нет никого, кто любил бы вас, и сколько бы вы ни старались сделать несчастными и сына, и меня, нас за все вознаграждает мысль, что жестокость ваша порождена еще большим вашим несчастьем. Ведь вы несчастны, правда? Одиноки, как дьявол, и, как он, завистливы? Вас никто не любит, никто не заплачет о вас, когда вы умрете. Не хотела бы я быть на вашем месте!
Кэтрин говорила с мрачным торжеством. Она как будто решила усвоить дух своей будущей семьи и находила наслаждение в горе своих врагов.
— Тебе придется пожалеть себя самое, — сказал ее свекор, — если ты промешкаешь здесь еще минуту. Ступай, ведьма, собирай свои вещи!
Она с презрением удалилась. Пока ее не было, я стала проситься на Грозовой Перевал на место Зиллы, предлагая уступить ей мое. Но Хитклиф ни за что не соглашался. Он попросил меня помолчать; и тут в первый раз решился обвести глазами комнату и посмотреть на портреты. Разглядывая портрет миссис Линтон, он сказал:
Мы сошлись на том, что лучшее, чего Кэтрин могла ожидать, это, что ей разрешат проживать и дальше на Мызе — по крайней мере, покуда Линтон жив: быть может, и ему позволят поселиться здесь же, а меня оставят ключницей. Надежда на такой благоприятный исход казалась слишком смелой, но все же я не теряла ее, и я уже радовалась, поверив, что не расстанусь ни с домом, ни со службой, ни, главное, с моей любимой молодой хозяйкой, когда в комнату прибежал, запыхавшись, слуга — один из тех, которые получили расчет, но еще не уехали, — и сказал, что «этот чертов Хитклиф» идет по двору: так не запереть ли перед его носом дверь?
Если б у нас и достало безрассудства на такое дело, нам не хватило бы времени. Хитклиф не счел нужным постучаться или доложить о себе: он был хозяином и воспользовался хозяйским правом входить не спросившись. На наши голоса он прошел прямо в библиотеку, без слов выпроводил слугу и закрыл дверь.
Это была та самая комната, куда его ввели как гостя восемнадцать лет тому назад. Та же луна светила в окно, и лежал за окном тот же осенний пейзаж. Мы еще не зажигали свечу, но в комнате все было видно, даже портреты на стене: гордая голова миссис Линтон, изящная — Эдгара Линтона. Хитклиф подошел к очагу. Внешне он тоже мало изменился с годами. Тот же человек: только смуглое лицо его стало чуть желтей и спокойней, а фигура, пожалуй, чуть грузней — вот и все различие. При виде его Кэтрин встала, порываясь уйти.
— Стойте! — сказал он, удерживая ее за руку. — Больше побегов не будет! Куда вам бежать? Я пришел отвести вас домой, и вы, надеюсь, будете послушной дочерью и не станете впредь побуждать моего сына к неповиновению. Я не мог придумать, как мне его наказать, когда узнал о его соучастии в этой истории: он, как паутина, ущипнешь — и его не стало; но вы по его виду поймете, что он получил свое. Третьего дня вечерком я свел его вниз, посадил на стул и больше к нему не прикоснулся. Гэртона я выслал, мы остались вдвоем. Через два часа я позвал Джозефа отнести Линтона опять наверх; и с того часа мое присутствие так действует ему на нервы, точно ему явилось привидение: мне думается, он часто видит меня и тогда, когда меня нет поблизости. Гэртон говорит, что он просыпается среди ночи, и кричит целый час, и зовет вас защитить его от меня, и люб ли вам ваш бесценный супруг, или нет, вы пойдете к нему: теперь вам о нем думать; перелагаю на вас всю заботу о нем.
— А может быть, вы позволите Кэтрин жить и дальше здесь, — вступилась я, — и отошлете мистера Линтона к ней? Вы их обоих ненавидите и, значит, не станете скучать о них: для вас, лишенного сердца, от них одна докука.
— Мызу я думаю сдать, — ответил он, — и, понятно, я хочу, чтоб мои дети были при мне. Кроме того, эта девчонка должна платить мне услугами за свой хлеб. Я не намерен содержать ее в роскоши и безделье, когда Линтон умрет. А теперь — собирайтесь, да поскорей; и не вынуждайте меня прибегать к насильственным мерам.
— Я пойду, — сказала Кэтрин, — кроме Линтона, мне некого в мире любить; и хотя вы сделали все, что могли, чтобы он стал ненавистен мне, а я ему, все же вы не заставите нас разлюбить друг друга. И я посмотрю, как вы посмеете чинить ему вред при мне и как вы запугаете меня.
— Храбритесь, хвастливый вояка? — ответил Хитклиф. — Но и я не так вас люблю, чтобы вредить ему. Ваши мучения не должны кончиться до срока, и вы их изведаете сполна. Не я сделаю его ненавистным для вас — это сделает его милый нрав. Из-за вашего побега со всеми его последствиями Линтон теперь — сама желчь. Не ждите благодарности за вашу великодушную преданность. Я слышал, как он расписывал Зилле, что он стал бы делать, будь он так силен, как я: наклонности налицо, а самая слабость изощрит его изобретательность в замену силе.
— Я знаю, что у него злая натура, — сказала Кэтрин, — он ваш сын. Но я рада, что я добрее, что я могу простить; знаю, что он любит меня, — и по этой причине люблю его. Мистер Хитклиф, у вас нет никого, кто любил бы вас, и сколько бы вы ни старались сделать несчастными и сына, и меня, нас за все вознаграждает мысль, что жестокость ваша порождена еще большим вашим несчастьем. Ведь вы несчастны, правда? Одиноки, как дьявол, и, как он, завистливы? Вас никто не любит, никто не заплачет о вас, когда вы умрете. Не хотела бы я быть на вашем месте!
Кэтрин говорила с мрачным торжеством. Она как будто решила усвоить дух своей будущей семьи и находила наслаждение в горе своих врагов.
— Тебе придется пожалеть себя самое, — сказал ее свекор, — если ты промешкаешь здесь еще минуту. Ступай, ведьма, собирай свои вещи!
Она с презрением удалилась. Пока ее не было, я стала проситься на Грозовой Перевал на место Зиллы, предлагая уступить ей мое. Но Хитклиф ни за что не соглашался. Он попросил меня помолчать; и тут в первый раз решился обвести глазами комнату и посмотреть на портреты. Разглядывая портрет миссис Линтон, он сказал: