Бронвин Скотт. Добропорядочный распутник

   — О нет, дорогая, Генри сегодня приглашен на ужин с нашим викарием, мистером Брауном, и его семейством, — успокоила ее Петиция.
   Дженивра нахмурилась, пытаясь вспомнить это приглашение.
   — Вчера, когда мы ходили на прогулку, мистер Беннингтон ничего не сказал о предстоящем ужине. — И викарий словом не обмолвился об этом событии, а ведь они заходили к нему домой передать кое-какие вещицы для приходского собрания рукодельниц.
   Петиция легко отмахнулась от нее:
   — Генри упомянул, что приглашение пришло сегодня днем совершенно неожиданно. Но, бог мой, не расстраивайся, дорогая, ведь здесь Эш.
   Больше Дженивре не удалось промолвить ни слова, поскольку Гарденер объявил о начале ужина. На мгновение Дженни показалось, что темноволосый бог, опиравшийся на каминную полку, готов предложить ей руку и сопроводить к столу. Однако Бедивер повернулся к Петиции:
   — Вы позволите, тетушка?
   Величавая Петиция хихикнула, как молоденькая девушка.
   — О, прошло много лет с тех пор, как кто-нибудь сопровождал меня на ужин, юный негодник. — Она приняла его руку и, подмигнув, заметила: — Но ведь у тебя две руки, не так ли, мой мальчик?
   — Миссис Ральстон, не окажете ли вы мне честь? — В своем элегантном вечернем костюме он являл собой воплощение этикета и благородных манер, однако в его глазах не было и капли приличия. Взгляд, казалось, пронзал ее насквозь, причем у Дженивры возникло непередаваемое и весьма некомфортное ощущение, будто мысленно он уже снял с нее всю одежду.
   Парадная гостиная Бедивера буквально преобразилась. Длинный обеденный стол был сервирован фамильным фарфором и хрусталем, в центре возвышалась ваза с цветами, выращенными в теплице Лавинии.
   В мягком располагающем свете мерцающих огоньков свечей можно было забыть все недостатки несколько потрепанного временем и отсутствием средств окружения. Дженивре подумалось, что в атмосфере неумолимо ощущалось былое величие Бедивера, создавая представление о том, как выглядело это поместье в более благополучные и счастливые годы. Мистер Бедивер рассадил их за столом, предложив ей занять место по левую руку от себя, а Петиции по правую. «У лукавого дьявола превосходные манеры», — не могла не признать она. Однако манеры и привлекательная наружность лишь усиливали опасения. Филипп производил сходное впечатление, а ее опыт убедительно доказал, что за красивой внешностью могло скрываться далеко не самое прекрасное содержание.
   — Вам нравится Ситон-Холл, миссис Ральстон? — вежливо поинтересовался мистер Бедивер, когда перед ними поставили густой раковый суп.
   Дженивра улыбнулась. Ситон-Холл был одной из ее самых любимых тем.
   — Очень. Осталось еще кое-что доделать в садах, я надеюсь завершить все работы к лету. — Сады должны были стать первым шагом по пути превращения Ситон-Холла в туристический бизнес. Если мистер Бедивер пожелает, она вполне сможет устроить здесь то же самое, что непременно позволит поместью стать более окупаемым. И в самом деле, он не должен возражать. Родовое поместье пребывало в упадке, а его более чем десятилетнее отсутствие красноречиво свидетельствовало о том, что он не собирается здесь жить. Хозяйственный эксперимент вряд ли нарушит его планы.
   Бедивер приподнял бровь, окидывая девушку многозначительным взглядом.
   — Разве вы не собираетесь перебраться в Лондон на время сезона через месяц-другой? Мне представлялось, светские развлечения, которыми может похвастаться столица, гораздо более привлекательны, особенно после долгой зимы в деревне.
   Перед ней вовсе не стояла задача пребывания в Лондоне, тем более здесь необходимо еще столько всего успеть. Дженивра так долго утешала себя подобными соображениями, что со временем и сама поверила в их правдивость. Кроме того, со стороны могло показаться, что единственным поводом перебраться в Лондон для леди в ее положении является желание найти себе мужа. Вращаясь в лондонском свете, она, несомненно, привлекла бы внимание к своей персоне, и кто-нибудь обязательно выставил бы на всеобщее обозрение подробности давнего скандала. Дженивра пожала плечами и произнесла с показным равнодушием:
   — Лондон меня мало привлекает, мистер Бедивер. — Особенно надоедливые лондонские холостяки. Краткий опыт замужества оказался настолько занимательным, что не вызывал желания его повторить.
   Он остановил на ней взгляд и, внимательно рассматривая, прикрывшись бокалам, удержал с ней контакт глазами несколько дольше, чем позволяли приличия. Когда же заговорил, его слова показались тщательно продуманными и вызвали всеобщий интерес.
   — И почему же, миссис Ральстон? Лондон считается одним из самых прелестных городов мира. Сам же я прожил здесь уже несколько лет, и для меня его былое очарование несколько притупилось. Я заскучал…
   Дженивра ощутила смутное подозрение, что он ее испытывает, проверяет. И если она не перехватит инициативу, непременно последуют новые вопросы, которые ей не понравятся.
   — О да, в самом деле! Не можем же мы все жить в Лондоне? Кому-то надо и в деревне хозяйством заниматься.
   Темные брови едва заметно приподнялись, словно одобряя ее тонкий выпад.
   — Touché^[3], миссис Ральстон, — прошептал он ей на ухо, оставляя только гадать, принесла ли ей эта робкая атака больше вреда, чем пользы.
   Дженивра перевела внимание на тетушек. Беседовать с ними значительно проще, чем с их племянником, однако, несмотря на смену круга общения, она продолжала ощущать на себе проницательный взгляд Бедивера, словно пытавшегося прочесть ее самые сокровенные мысли, интуитивно полагая, что ответы, которые она высказывала вслух, лишь жизнерадостная ширма, за которой таилась правда. Но ведь это просто невозможно! Они только что познакомились. Не мог же он догадаться, что тихие воды благочестивой стаффордширской глубинки стали для нее убежищем, единственным местом, куда не могли добраться отголоски отвратительного скандала.

* * *

   Однако тихие воды Стаффордшира таят немало сюрпризов, и не последним из них стала элегантная молодая женщина слева от него, с копной густых темных волос и изящной фигуркой, которую подчеркивали изысканные линии платья из серо-голубого шелка.
   За рыбой Эш уже решил: как бы ни сложились обстоятельства, общение с миссис Ральстон может стать весьма и весьма приятным. Он получил истинное удовольствие, наблюдая, как она мило беседует с тетушками об их акварелях и вышивках.
   Когда подали фазана, все это удовольствие начало работать против нее. Мысленно Эш сопоставил ее ответы о причинах своего здесь пребывания, еще ранее показавшиеся ему невнятными и неопределенными, с очевидным фактом, что мнимая миссис Ральстон слишком хороша для того, чтобы прозябать в провинции.
   С тайной беспристрастностью он наблюдал за тем, как она отрезает мелкие ломтики фазаньего мяса. Подозрительно, что миссис Ральстон — прекрасная, богатая, обладающая изысканными манерами и благородным характером, столь привлекавшим тетушек, — появилась именно здесь, по соседству от Бедивера, и именно в то время, когда ему понадобилась наследница для спасения поместья.
   Намерения отца казались все более и более очевидными. Своей прямотой с ними могли соперничать разве что своднические махинации тетушек. И если бы Эш сам не являлся объектом этих весьма прозрачных брачных планов, он даже нашел их смешными. Милые старушки, не таясь, превозносили бесчисленные достоинства миссис Ральстон за каждым блюдом торжественного ужина. Правда, все мысли Эша невольно сходились к одному: если существует нечто слишком хорошее для того, чтобы быть правдой, значит, так оно и есть.
   На протяжении всего ужина он пытался отыскать в ней дефект — дурные манеры, неспособность поддерживать беседу, раздражающие привычки. И с очевидным разочарованием вынужден был признать, что, несмотря на американское воспитание, она правильно пользуется приборами, без малейших усилий ведет легкую и непринужденную беседу и не имеет ни одной вредной привычки, которую бы мог заметить его критически настроенный глаз.
   Это рождало в сознании логичный вопрос: что забыла здесь прелестная наследница? Весь его опыт кричал о том, что столь совершенный незамужний образчик женской привлекательности должен находиться в Лондоне, американка она или нет. Никаких явных причин, побудивших бы ее выбрать отшельническую жизнь в деревне, не существовало. И это само по себе не могло не заинтриговать Эша. Почему миссис Ральстон находится там, где не должна находиться?
   На ум приходило два возможных ответа: либо скрывается, что влечет за собой ряд предосудительных выводов и последствий, либо охотница за наследством или, применительно к ситуации, скорее за титулом. Ибо это единственное наследство, которое еще мог принести Бедивер сегодня, и, видимо, она о том прекрасно осведомлена.
   Сидящая подле него таинственная миссис Ральстон рассмеялась. Этот низкий, чуть с хрипотцой, горловой смешок словно специально предназначался для вечера и загадочного света свечей. Она покачала головой, реагируя на какое-то замечание Мелисанды, и приглушенный свет отразился от изящных бриллиантов ее сережек. Дорогие бриллианты. Прошло много времени с тех пор, как он мог позволить себе преподносить женщинам подобные подарки. Драгоценные камни ярко поблескивали, создавая вокруг нее изысканную и утонченную атмосферу.
   Ему очень легко было себе представить, как отец увлекся этой красоткой. И как бы ни пытался Марсбьюри убедить его в обратном, Эш был практически уверен, что миссис Ральстон намеревалась выйти замуж за отца до его вероятной кончины. Когда же ее стратегия провалилась, предпочла остаться в поместье и подождать, пока титул не окажется у вполне здорового второго сына, а потом иметь дело уже с ним. Вовсе не первый случай, когда женщины их круга продают себя за титул. Не надо быть немощным стариком, чтобы очарование миссис Ральстон вскружило голову. Что вполне подтверждает его растущее увлечение незваной гостьей.
   Эш допил вино и отставил бокал в сторону. К черту постель и перезвон свадебных колокольчиков, стоило бы попытаться разоблачить ее тайны, прежде чем двигаться дальше. Подобная задача нравилась ему почти так же, как и разоблачение очаровательной леди в прямом смысле слова.
   — Миссис Ральстон, возможно, вас не затруднит оказать любезность и прогуляться со мной в оранжерею. Похоже, я припоминаю, насколько очаровательно выглядит зимний сад в лунном свете. — Самое лучшее время для разоблачений.
   Его предложение встретило восторженный отклик со стороны тетушек, и Эш сразу представил себе, как они всей толпой направляются в оранжерею. Картина, имеющая мало общего с предполагаемым соблазнительным планом выведывания чужих секретов.
   — Дженни существенно улучшила летний сад, — заметила Лавиния, — буквально спасла наши розы прошлым летом, когда на них напала тля. Смешала специальный состав для опрыскивания.
   — О, в таком случае, миссис Ральстон, я просто не представляю, как вы можете отказаться. Пройдемте? — Эш поднялся, предлагая руку.
   Они медленно брели по дорожке, почти касаясь друг друга, при каждом ее движении длинная юбка задевала штанины его узких брюк. От нее исходил аромат экзотического лимонного сорго и корицы, когда она шла с ним под руку. О, это был очень о многом говорящий букет запахов, сильно отличающийся от стандартной лавандовой или розовой воды лондонских дебютанток. Резкий пряный лимонный вкус никак не аромат невинности. Это духи настоящей женщины, умной и уверенной в себе.
   При входе в оранжерею он опустил руку ей на талию, нежно подтолкнул вперед и не убрал, едва заметно поглаживая, словно внушая уверенность и доверие, которое он так надеялся от нее получить.
   Интуиция его не обманула. Оранжерея и в самом деле оказалась прекрасной. Серебристые потоки лунного света проникали сквозь стеклянную крышу, в воздухе стоял насыщенный цветочный аромат. Где-то в отдалении журчал небольшой фонтанчик.
   — Это мое самое любимое место в Бедивере.
   Миссис Ральстон пыталась идти впереди него, ступая слишком быстро, надеясь, вероятно, отделаться от покоившейся на талии руки. Однако Эш немедленно сократил дистанцию, сделав широкий шаг и продолжая удерживать руку чуть ниже ее спины. Он заставил ее нервничать. Прекрасно.
   И я вполне понимаю почему, миссис Ральстон. Просто прелестно!

Глава 4

   Он определенно ее нервировал. Даже невинная дебютантка не поверила бы, что последняя ремарка относится к оранжерее. Учитывая то, как Бедивер буквально поедал ее глазами за столом, а потом подкрался, не дав подняться. Не говоря уже о руке, свободно гулявшей у нее на талии. Хуже, что его внимание возбудило ее.
   — В этом месте жарко даже зимой. Стеклянная крыша позволяет получать тепло от солнца, — довольно бессвязно пробормотала она, движимая отчаянным стремлением уменьшить образовавшееся между ними напряжение. — Ваш отец любил бывать здесь, когда чувствовал себя достаточно хорошо. Мы с Генри привозили его сюда и вместе проводили всю вторую половину дня за чтением.
   Внезапно она остановилась и обернулась к нему лицом, осознав, что еще не успела выразить свои соболезнования. Ранее было неловко, учитывая веселую атмосферу на импровизированном торжественном ужине.
   — Я очень сожалею о вашей утрате. Ваш отец был хорошим человеком, храбрым мужчиной.
   — Неужели? — Зеленые глаза Бедивера опасно сузились в очевидном неодобрении. — Прошу простить меня, миссис Ральстон, но я вовсе не нуждаюсь в рассказах посторонних о моем отце.
   Человек, обладающий меньшей силой духа, смутился бы от этих ледяных слов. Дженивра лишь расправила плечи и стойко встретила его взгляд.
   — Простите меня, я подумала, что знание того, что он умер хорошо, уменьшит вашу скорбь.
   — Почему? Потому что меня здесь не было?
   Вот оно, преступление, которое она вменяла еще за праздничным столом, — его отсутствие. Он даже не побеспокоился о том, чтобы вернуться домой. Как же неправильно, как ненормально то, что она, всего лишь незнакомка, недавняя соседка, знала о последних днях графа больше, чем собственный сын!
   — Уверена, вы знали, насколько под конец граф был… был близок к концу.
   — Это неудачный подбор слов или вы и в самом деле каламбурили, миссис Ральстон? — Саркастическое выражение аристократически вылепленной нижней челюсти и мрачный взгляд как нельзя лучше соответствовали его неподвижной, сурово нависшей над ней фигуре.
   Дженивра разозлилась. Красавчик он или нет, но с его стороны в высшей степени дурно думать, будто она способна заниматься пустым словоблудием во время весьма деликатного разговора.
   — Нет. Это вышло ненамеренно. А ваше отсутствие? Намеренно, я имею в виду?
   В его глазах зажглись опасные огоньки, хотя голос звучал подозрительно тихо, словно предвещая грозу.
   — Должен проинформировать вас, миссис Ральстон, что нахожу эту тему неприличной для беседы между двумя едва знакомыми людьми.
   Она гордо задрала вверх подбородок, ее холодный тон вовсе не выражал сожаления.
   — Прошу простить меня за неподобающее поведение.
   Он снова внимательно посмотрел на нее, недавняя суровость сменилась на нечто более хищное.
   — Не кривите душой, миссис Ральстон. Не надо говорить то, что вы не имеете в виду. — На его губах появилась едва заметная порочная усмешка. Проклятый Бедивер раскусил ее, догадавшись, что она и не думала извиняться.
   — А вам, сэр, не следовало бы вступать в пререкания с леди. — Дженивра решила высказать ему все без экивоков.
   — Интересно, почему?
   Он подошел ближе, и его чистый мужской запах заполонил все ее чувства, а столь тесное соседство лишь подчеркивало достоинства атлетической фигуры. Мужское естество словно кричало о себе, и ей некуда было скрыться. Дженивра прислонилась к каменной скамейке. Как же это не похоже на минуты наедине с Генри. О, тот превосходный компаньон, удобный, никогда не подавляющий ее своим присутствием. С ним она не чувствовала и намека на беспокойство, не говоря уже о мурашках и нервическом ознобе, охватившем ее сейчас.
   — Потому что вы джентльмен.
   По крайней мере, одет именно так. Находясь в непосредственной близости от него, Дженивра могла по достоинству оценить безупречно сшитый фрак, подчеркивающий широкие плечи, и насыщенный бордовый оттенок шелкового жилета, но сомневалась, что с джентльменами ее круга Бедивера роднит что-нибудь, кроме одежды.
   — Вы уверены? — Голос его прозвучал низко, и Дженни внезапно обнаружила, что он накручивает на палец ее длинный локон. Эш порочно ухмыльнулся, продолжая внимательно изучать ее лицо, скользя взглядом по шее и ниже. Все ее чувства опасно напряглись.
   — Нет, — вымолвила она хриплым дрожащим шепотом, уже не уверенная и не понимавшая, каким образом они дошли до обсуждения подобных вопросов. Ведь начали разговаривать о его отце. Ему же как-то удалось перевести беседу от утешительных соболезнований к совершенно иной теме, гораздо более соблазнительной и личной.
   — Прекрасно, поскольку я могу придумать значительно более приятный способ провести время при луне, чем вступать в бесполезные споры, а вы?
   Следующее же его движение глубоко потрясло Дженни. Прежде чем она успела осмыслить происходящее, его рука, теплая и ласкающая, оказалась у нее на шее, притягивая, давая губам возможность овладеть ее устами в горячем поцелуе, пославшем волны жара по всему телу.
   Поцелуй стал настоящим вызовом, она ответила на него без дополнительных понуканий. Этот самонадеянный мужчина слишком уверен в себе. Ему, видимо, доставляло особое удовольствие сознание того, что она не полностью контролирует ситуацию. Бедивер коснулся языком ее язычка, и поцелуй превратился в неистовый поединок. Его вкус, насыщенного красного вина, пьянил, оставаясь на губах. Руки приятно согревали ее, лаская сквозь тонкий шелк платья, поглаживая, прижимая к нему, давая ощутить твердые очертания мускулистой фигуры, прочувствовать грешное и соблазнительное приглашение напряженного тела. Дженивра откинула назад голову, позволяя горячим губам спуститься на ее шею. Отнюдь не робкий поцелуй рафинированного денди. Нет, таким поцелуем мог одарить лишь настоящий мужчина, сведущий в искусстве любви. Поцелуй, обещающий продолжение. Словно кричащий о том, что она не будет разочарована, если примет его предложение.
   Ее руки обвились вокруг его шеи, Дженивра глубоко вдохнула мужской аромат. Если бы искушение имело запах, он был бы именно таким: терпкая смесь сандалового дерева и ванили в сочетании с чистым ароматом свежевыглаженной ткани. Дженни легко коснулась губами мочки его уха, вызвав чисто мужское довольное урчание. Значит, не только она одурманена чувственным поединком.
   Неожиданно Эш отступил назад, отпуская ее. Его дымчато-зеленые глаза привлекли ее внимание. Обрамленные длинными мягкими черными ресницами, зеленые радужки, напротив, казались мрачными, когда он смотрел на нее. Не похоже на глаза мужчины, охваченного желанием, пусть тело и свидетельствует об обратном.
   — Не имею понятия, что вы здесь делаете, миссис Ральстон, но обязательно узнаю.
   — Что заставляет вас думать, будто я вообще «что-то» делаю?
   — Женщина не целуется так, как только что целовались вы, если не хочет чего-то добиться. Очень хочет.
   Ей понадобилось какое-то время, чтобы осознать, о чем он говорит, настолько неожиданным оказалось замечание.
   — Если бы я была джентльменом, вызвала бы вас на дуэль за эти слова. — Дженивру едва не трясло от гнева. Еще никогда ее так не оскорбляли. И если он не побережется, она таки его вызовет.
   — Мы только что установили, что в данный момент здесь нет джентльменов, — протянул Эш. — А вы, миссис Ральстон, далеко не леди.
   Дженивра застыла на месте, характер все-таки взял свое. Пусть она не может швырнуть перчатку ему в лицо, остается другой выход. Не говоря ни слова, она залепила пощечину.
 
   Уже позже, размышляя бессонной ночью о случившемся, Дженивра осознала, что ударила Эша Бедивера не только за его предосудительное поведение, но и за свое собственное. Ей следовало остаться безразличной к его поцелую. Вместо этого она настолько взволновалась, что приказала заложить экипаж и устремилась домой. Нет, она не проведет больше ни одной ночи под одной крышей с Бедивером.
   Дженивра продолжала ругать себя, ворочаясь в постели, не в силах уснуть, пока наконец не прекратила самобичевание и не поднялась на заре. Все еще мысленно раздумывая над своим поведением, она наблюдала, как за окном занимается рассвет.
   Можно было бы назвать несколько причин, побудивших ее уступить Эшу. Во-первых, некая внезапность. Она не ожидала с его стороны подобной дерзости. Во-вторых, одиночество. Компания престарелых тетушек да Генри — вот и весь круг ее общения. Эту часть Стаффордшира сложно назвать эпицентром светской жизни.
   Существовало множество оправданий минутной слабости, ни одно из них не в силах изменить горькой реальности. Она позволила возобладать над собой собственному своеволию и стремлению к независимости. Он поманил ее, и она поддалась, не в силах противостоять вызову. Мистер Бедивер снова проверял ее, как и несколько раз до того в застольной беседе, и она не ожидала подобного экзамена. Думала, что он испытывает ее на храбрость. Лишь услыхав оскорбительные слова, поняла, что Эш все еще пытается найти ответы на вопросы: почему она оказалась именно в этом месте и с какой стати его отец отписал некоей миссис Ральстон контрольную долю в управлении поместьем? Ответ на его вызов был не лучшим способом развеять опасения Бедивер а.
   Дженивра надеялась, что пощечина столь же очевидно выразила ее намерения, как и пылкие взгляды мистера Бедивера. Он чистой воды обольститель, привыкший получать все, что пожелает. Однако ему не удастся соблазнить ее расстаться со своей долей. Его игра слишком топорна, слишком очевидна, несмотря на мгновенное ослепление и замешательство, в которое ее вогнали его поцелуи. Да, следует признать, никогда и никто не возбуждал ее столь полно и внезапно. Опасно поддаваться подобным эмоциям. Поцелуи способны затуманить разум женщины, заставить забыть о реальности. Она уже усвоила этот урок с Филиппом. Тот хотел ее из-за капитала отца. Бедивер же хочет присвоить себе ее долю в опекунском управлении.
   Дженивра позвонила, чтобы приготовили платье. Спорить с собой из-за поцелуя — занятие бесплодное и пустое. Необходимо заняться чем-нибудь полезным, развеять воспоминания прошлой ночи. Работа в саду и наблюдение за благоустройством парка прекрасно отвлекут от треволнений.

Глава 5

   Генри искренне жаждал как-нибудь отвлечься. Птица, что ли, врезалась бы в роскошную стеклянную дверь, ведущую на террасу дома его патрона, слуга бы пролил горячий кофе кому-нибудь на колени. Да что угодно, в самом деле, лишь бы это заставило уважаемых джентльменов отвести от него глаза. Завтрак не самое его любимое время дня, особенно когда предстояло сообщить плохие новости. Глаза всех сидящих за изысканно сервированным столом были прикованы к его персоне. С едой давно уже было покончено. Настало время обсудить дела, ради которых радушный хозяин, мистер Маркус Трент, пригласил всех сегодня.
   — Итак, Беннингтон, мы уже отведали копченой рыбы и ветчины. Пора приступать к основному блюду, поведай-ка нам, как прошло вчера оглашение завещания. Надеюсь, ты теперь счастливый обладатель опекунства?
   Трент представлял собой некий образчик розовощекого торговца с грубоватыми манерами, обычными в деловой среде. Его представления о чести и конкуренции были родом совсем из иного мира, тайного и опасного мира трущоб и воровских притонов, где каждый привык добиваться желаемого при помощи ножа и пули. Какие бы внешние атрибуты благосостояния ни окружали Трента, он не был джентльменом. Еще в самом начале их взаимовыгодного знакомства Генри пришел к выводу, что не следует досаждать ему или приводить в дурное расположение духа. Сейчас Беннингтон опасался, что недалек от этого.
   — Есть хорошие новости, — бодро начал Генри. — Как я вам и говорил, мой дядя добился передачи поместья в опекунское управление. — Им следует помнить, что хоть в чем-то он прав. Если бы не он, они лишились бы и такого шанса.
   Трент угрожающе прищурился:
   — Кто опекун, Беннингтон?
   Генри взглянул на четверых других мужчин, ощущая их все возрастающую обеспокоенность и вместе с тем столь же сильно увеличивающееся к нему недоверие. Он был единственным чужаком в этой компании. Сидевшие за столом уже давно проворачивали разного рода делишки.
   — Опекунами названы сразу трое упомянутых в завещании наследников: мой кузен, я и американка миссис Ральстон. Каждый из нас получил долевое участие в управлении поместьем.
   — И какова ваша доля? — поинтересовался из дальнего угла стола мистер Эллингсон, казначей компании.
   — Четыре процента, — ответил Генри с видом оскорбленной гордости. Всю ночь он злился, вспоминая столь очевидно выраженное неуважение к своей особе. Да как посмел дядя отписать ему так мало после того, как он целый год преданно за ним ухаживал! Однако будь Генри Беннингтон проклят, если покажет этим инвесторам-головорезам свое разочарование. Он углубился в детали, рассказывая о долях в управлении поместьем, переданных Эшу и Дженивре, в то время как Эллингсон продолжал внимательно следить за ним, складывая в голове озвученные цифры.