Страница:
Вторник, 28 октября 1941 г.
Вчера пополудни наши орудия произвели несколько выстрелов, но это был самый тихий день из всех, что мы провели на позиции. Вечером я сидел у огня и писал письмо Лоте (сестра Буффа. — Ю. Л.). Ночь прошла спокойно. С утра тоже тихо. На других участках слышен сильный шум боя. Русские, похоже, вновь пытаются форсировать Неву.
У меня несколько просьб. Чего нам в долгие вечера не хватает, так это света. Нельзя ли прислать несколько свечей и батареек? В этой глуши абсолютно нечего купить. Сегодня после обеда вновь было спокойно. Мы сделали лишь несколько выстрелов. Снаружи пакостно. Мокрый снег уже по щиколотку. А с запада дует холодный ветер. Начинаешь ценить свою землянку, особенно после философской фразы Петера, вернувшегося с поста после холодной ночи: «Такая маленькая нора и так много счастья!»
Почта, которая удивительным образом приходит почти ежедневно, сегодня одарила меня особенно щедро. Письма от Лоты и Теклы, марципан от тёти Марии, зелёный сыр от Метхильды, открытки от доктора Шенцеллера и брата Иоахима. Получил также письма из Бельгии. Одно на французском языке от моих квартиросдатчиков Дюпо в Пети Рояль и другое на голландском — от господина ван ден Хоувеля из Антверпена. Сразу же написал ответ. У меня по-прежнему всё в порядке. В последние дни у нас больше не было потерь. Только мерзкая погода и трудности с обустройством. Чувствую себя здоровым, ни разу не простужался, хотя ноги несколько раз замерзали. Снабжение сейчас хорошее и достаточное. Сегодня русские вновь немного стреляли. Но их снаряды ложатся далеко за нами.
Среда, 29 октября 1941 г.
Минувшая ночь вновь прошла тихо. В течение дня мы сделали несколько выстрелов. Капитан вернулся с передовой и сообщил о непонятной полной тишине в окопах русских. Однако мы сомневаемся, что это так. Мы начеку, чтобы встретить новую атаку.
Сегодня по-настоящему морозно. Нежный рассыпчатый снег по щиколотку, а вокруг стоит лес в своём прекрасном зимнем убранстве. Когда вечерняя заря окрашивает небо на западе в пурпурный цвет и начинают мигать первые звёзды, то меня охватывает чувство подобное тому, когда слушаешь церковное вечернее песнопение.
Сегодня нам сообщили, что Сталин, наконец, уехал из Москвы и направился в Сталинград. Там он с английской и американской помощью намерен продолжить сопротивление.
Примечание: Опять Буфф по радио и из армейской прессы получает фальсифицированные сообщения, составленные пропагандистским аппаратом Геббельса. Поскольку никакой другой информации нет, то он всему этому полностью верит. — Ю. Л.
Четверг, 30 октября 1941 г.
Ночь была спокойной, но морозной. Утром холодный северо-восточный ветер. Кажется, что русская зима прочно вошла в эти широты. Самые прекрасные дни осени позади. Эту ночь я провожу в офицерском блиндаже, так как капитан отсутствует, и вахмистр Об пригласил меня туда. С нами третий спутник — лохматая собачонка папаши Рихтера.
После спокойной ночи настоящее зимнее утро с обильным снегом и небольшим морозцем. Растопив снег, я умылся и побрился. Не люблю ходить с длинной бородой, хотя здесь это повсеместная мода. На фронте сегодня до обеда тихо, в небе тоже. Мы ни разу не стреляли. Всё больше признаков, что в этом году снег больше уже не сойдёт. Когда не стреляют, мы собираемся у огня в землянках. Вместе с Линдеманном и Маршталлером мы вспоминаем былое и строим планы на будущее.
Ноябрь
Суббота, 1 ноября 1941 г.
Сегодня утром в 6 часов была небольшая работа для наших орудий, так как русские вновь проявили активность. Действительно, это был живой праздник всех святых. Долго я сидел в капитанском бункере за телефоном. После обеда стало спокойнее, а к вечеру совсем всё стихло. Вновь втроём мы сидели у огня и разговаривали о празднике всех святых.
Воскресенье, 2 ноября 1941 г.
Ночью никто не мешал, а с утра было много дел: укладка боеприпасов, оборудование блиндажа, заготовка дров и т. д. В промежутках — обеспечение стрельбы из орудий. Шеф сегодня один. Я замещал его в блиндаже у телефона, когда он выходил наружу. Ему тоже тяжело. В 53 года это неудивительно. От недостатка света у него болят глаза, от мороза — ноги. Он старается этого не показывать, но я неоднократно слышал, как он, думая, что он один, стонет: «Мне так больно. Я едва ли это выдержу». Длительное пребывание в блиндаже, где можно только сидеть, угнетает. Капитан как-то вышел на воздух размять конечности, попытался помочь в подноске снаряда и упал под его тяжестью. К счастью, без последствий. Бедствием сегодня является отсутствие света. С нетерпением жду свечей и батареек, сколько бы они ни стоили. Днём здесь много работы, а в 16 часов уже темно. Свечей и батареек хватает только на выполнение служебных задач. Поэтому сидим в темноте или полумраке, озаряемые лишь пламенем коптилок.
Угнетает то, что в долгие вечерние часы нельзя ни читать, ни писать.
Две вещи воздействуют сейчас на наши чувства: холодный зимний лес и широкая заснеженная русская равнина. Лишь иногда видны окутанные снегом крыши домов и верхушка церкви в Синявино. И всё это на фоне безжизненности зимней природы. И вдруг пробуждение от грохота орудий и вспышек выстрелов, а также от гула фронта, над которым ночью взлетают осветительные ракеты и видно зарево пожарищ.
Понедельник, 3 ноября 1941 г.
День принёс много хлопот. Работа и стрельба уже с 5 утра. Растёт холод, снег хрустит под ногами и в блиндажах приходится хорошенько топить, чтобы стало тепло. Сегодня на позицию поступило 28 тулупов для часовых, из которых один достался и мне, хотя я не стою в карауле, но в холодном блиндаже за расчётами и ночью он будет мне верно служить.
Вторник, 4 ноября 1941 г.
Вчера пришло письмо от мамы от 22.10 из Крефельда. Первое — на имя унтер-офицера Буффа. Петлички и нарукавные нашивки я достал в Вырице, где разыскал портного. Я ношу не серебряные атрибуты, а полевого образца, что вполне понятно: для меня это всё условности. Надеюсь, что здесь, в полевых условиях, я в полной мере выполняю обязанности унтер-офицера и подаю хороший пример подчинённым. Моим девизом в отношении подчинённых является справедливость и любовь. Как командир отделения вычислителей, я обязан выполнять свой долг, насколько мне позволяют силы. В казарменной атмосфере мне это давалось бы тяжелее, надеюсь, что до этого не дойдёт.
Вселяющими бодрость выглядят сообщения о великолепных успехах наших войск в Крыму и на Азовском море. Также и здесь, на Севере, мы слышим о решающих успехах, и вновь возникает надежда, что нам не придётся проводить здесь всю зиму. Я пишу через день, так как заканчиваются конверты, и я не знаю, когда поступят новые. Вы тоже пишите чаще. Я так радуюсь каждой весточке с родины.
Сегодня мы лишь немного работали, то есть стреляли. Сделали только 16 выстрелов. Пока это рекорд — минимум. На других участках фронта тоже довольно спокойно, даже в воздухе. Вот только сейчас, вечером, русская артиллерия подбрасывает нам к ужину «гостинцы». Но они падают далеко за нами.
Воскресенье, 9 ноября 1941 г.
Сегодня, наконец, пришла долгожданная почта, обрадовавшая меня: письмо от Бруно за 27 октября. Я становлюсь богатым человеком. Сегодня мне перечислили деньги с июля по сентябрь и за ноябрь по 75,50 рейхсмарок, то есть всего 310,50 рейхсмарок. Отсутствует ещё перевод за октябрь, о чём я завтра подам рекламацию. Мне также должны повысить жалованье за унтер-офицерское звание. Открываю счёт в Немецком банке.
Сегодня на нашем фронте было абсолютно спокойно. Впервые за чуть не месячное пребывание наши орудия почти целый день молчали. Капитан Рихтер вернулся с передовой и с удовлетворением сообщил о своих впечатлениях. Кажется, русские выдохлись. Рано утром пришло радостное известие, что важный железнодорожный узел Тихвин, который находится в тылу нашего непосредственного противника, взят танковыми частями. Радостная уверенность вновь охватила нас. Мы продвигаемся! Тем не менее на нашей позиции идёт дальнейшее обустройство, а свободное время используется для улучшения ослабшей дисциплины и наведения порядка.
Понедельник, 10 ноября 1941 г.
На нашей позиции сегодня вновь было тихо и можно было привести себя в порядок. Ефрейтор Хуберт Шмитц сделался «придворным» парикмахером. Я сидел на ящике из-под снарядов, а он сбривал мою восьмидневную щетину. Теперь я чувствую себя помолодевшим, в то время как мои товарищи ходят с бородами, как у сказочного Рюбецаля, и заявляют, что им так теплее.
Вечером мы небольшими группами отправились в ближайшую деревню, где устроили себе русскую баню. Но из-за отсутствия опыта, недостатка освещения и воды баня не доставила удовольствия. Почти задохнувшись от дыма, мы выскочили наружу. Единственное, что утешило, так это чистое бельё на немытом теле. Завтра вновь придётся обтираться снегом.
Сегодня получил письма и посылки с тёплыми вещами, а также от Лоты русский разговорник. Я уже могу кое-что говорить по-русски и определённо имею возможность совершенствоваться дальше. Но с кем здесь говорить? С деревьями в лесу, которые меня окружают со всех сторон и которые я сегодня впервые за месяц покинул на два часа. И всё же я встретил светлоглазого мальчика с широкими скулами, который стоял у входа в деревянную баню. Я вытащил мою тетрадку и спросил по-русски: «Как вы поживаете?» На что получил ответ: «Спасибо, хорошо».
Когда мы возвращались по снежной равнине, день уже завершался. Нежный розовый закат покрывал вечернее небо. Какой-то мягкий и ясный знак примирения царил над суровым ландшафтом, пока не погрузился в ночь. Тогда мне пришли на ум прекрасные стихи Петера Розеггера: «С родной земли струится свет. Страны, прекрасней, чем моя, на всей планете нет».
И, радостный, я продолжал свой путь.
Вторник, 11 ноября 1941 г.
Сегодняшний день принёс большие хлопоты. Мороз до — 16 градусов. К тому же небывало сильный огонь русской артиллерии. Это явное испытание для нас, и милость Божья, что обошлось без потерь.
Среда, 12 ноября 1941 г.
День, полный хлопот. Работа при сильном морозе. Но всё идёт так, как мы планировали. Со всех сторон звучат выстрелы наших орудий. То, что было в последние дни — это затишье перед бурей. Дай Бог, чтобы всё удалось.
Четверг, 13 ноября 1941 г.
Сегодня пришла запоздалая почта. Письма от мамы от 13 октября и несколько вязаных носков. Эти вещи здесь очень к месту. Большое спасибо. Письма, а также посылки с едой доставляют мне истинную радость и повышают настроение. Времени для чтения и написания писем здесь достаточно, но нет света.
Пятница, 14 ноября 1941 г.
Яблоки, которые мне прислала мама, были насквозь промёрзшими, но когда оттаяли, оказались очень вкусными. Жаль, что у вас урожай был таким скудным. Его хватит, наверное, только на украшение рождественской ёлки и новогоднее угощение.
Вечерами мы довольно часто питаемся кониной. Бедных зверей приходится пристреливать. Поджаренная на костре конина становится желанным подарком. По вкусу она похожа на говядину. Рекомендую попробовать.
Только что командир батареи выдал нам на отделение вычислителей прекрасную карбидную лампу. Она отлично светит, что приносит облегчение воспалённым глазам. Но где же взять карбид? Сейчас лампа заправлена и будет светить несколько часов, но затем вновь заправка. Я не нашёл ничего лучшего, как обратиться к вам с просьбой. Пришлите мне карбид в килограммовых пакетах. По возможности, еженедельно по два, по крайней мере — один пакет. Это была бы достойная благодарности задача для одного из моих братьев, так как плохо освещённая палатка вычислителей — это не только мучение для глаз, но также источник ошибок при выполнении ответственной работы.
Суббота, 15 ноября 1941 г.
День, заполненный грохотом орудий, но вечер прошёл тихо. Петер Линден заставил забыть войну и Россию рассказами о своей монастырской службе в Гейленкирхене. Маршталлер тоже воспитывался в церковной школе. Оба, однако, отказались от духовной профессии.
Сегодня мой день рождения. Вы будет петь в мою честь «Хвала Господу, могущественному правителю благочестивых», а я буду ощущать Его поддержку в минуты моей слабости. Ваши письма с поздравлениями и пожеланиями я получил вовремя. Благодарю вас сердечно. Посылка, о которой пишет мама, видимо, ещё подойдёт. Приветствую вас, мои дорогие, ведь вы думаете обо мне в эти вечерние часы. Обнимаю и целую вас.
Ваш 27-летний новорождённый Вольфганг.
Воскресенье, 16 ноября 1941 г.
Сегодня было довольно спокойно. Даже ощущалось воскресное настроение. Солнце светило ярко и приветливо над великолепным лесным массивом. Пришла долгожданная почта, целый мешок, полный писем и посылок.
Понедельник, 17 ноября 1941 г.
За мамино письмо и привет от Иоахима от 2 ноября сердечное спасибо. Как радует меня то, что вы в прекрасном Нирсгейме чувствуете себя в безопасности! Как был бы я благодарен, если бы удалось вернуться из этого первобытного состояния и с этой ужасной войны. И всё же насколько меньше у нас оснований жаловаться на трудности по сравнению с теми, кто всё это здесь пережил или же ещё долгое время будет испытывать.
Уже пять недель мы на этой позиции. Обустроились с помощью примитивных средств и уже привыкли к жизни в землянках. Ночи в последнее время стали спокойнее, и большей частью мы спим глубоким сном. Артиллерия и самолёты противника сильно снизили свою активность, и уже несколько недель у нас нет потерь.
Хотя мы и занимаем позиции у осаждённого Ленинграда, но не так, как вы себе это представляете. Наши орудия туда не стреляют, но мы слышим откуда-то издали грохот крупнокалиберной артиллерии, которая ведёт огонь по своим целям.
Наше продовольственное снабжение осуществляется регулярно и в достаточном количестве. При таком холоде возникает чудовищный аппетит.
Среда, 19 ноября 1941 г.
Сегодня вновь спокойный день. Мы сделали лишь четыре выстрела, больше ничего не произошло. Усердно заготавливаем дрова, приводим в порядок одежду, достраиваем блиндаж. А тут уже и день заканчивается. После 15 часов уже темно. И тогда радуешься тому, что можешь влезть в своё тёплое убежище.
Иоахима ещё раз благодарю за милое поздравление с днём рождения. Если у тебя есть время, пиши мне чаще. Передай от меня привет господину Шенцеллеру. Скажи ему, что Западный поход в сравнении с нынешним — это прогулка. Но об этом он и так уже знает. При первой возможности я ему напишу.
Четверг, 20 ноября 1941 г.
Как прекрасна тишина последних дней, хотя это, возможно, только затишье перед бурей. Мои мысли вновь обращаются к далёкой родине, ко всем вам, и я чувствую, что душой я с вами.
После нескольких холодных дней с температурой ниже 10 градусов вновь стало теплее, и термометр поднялся до минус пяти градусов. Небо покрыто облаками, небольшой снег. Если зима будет такой же, то я обязан её выдержать. Но боюсь, что предстоит более суровый период.
Прогуливаясь сегодня утром вдоль заснеженных полей, я увидел русского, который в снегу что-то усердно рубил топором. Из замёрзших останков давно павшей лошади он вырубил несколько кусков, а затем знаками спросил у меня, нет ли у нас также убитой лошади. К сожалению, я не смог с ним толком объясниться. Только знак креста, который я нарисовал ему на снегу, смог он понять. Потом он достал из кармана чётки.
До этого я был лишь в нескольких русских домах. Всюду в углу висела икона, чаще всего с горящей лампадой. Как, например, сегодня в Синявино, где я сдал одной русской семье в стирку своё грязное бельё. За кусок мыла, пачку табака и краюху хлеба на большую ораву детей послезавтра получу его чистым. Это сказочное благодеяние.
Пятница, 21 ноября 1941 г.
За письма Теклы ещё раз сердечно благодарю. На Рождество я бы хотел получить тёплые вещи. Вам я ничего другого не могу послать, как только этот маленький привет из русского леса. Еловые ветки здесь такие же, как у вас, только шишки другие. Положите их на рождественский стол, где обычно моё место рядом с Лотой и Альбрехтом, и вспомните обо мне.
За исключением небольшой стрельбы артиллерии, сегодняшний день был спокойным. Я читал речь фюрера от 9 ноября, в которой нас особенно тронуло место, касающееся Ленинграда. Да, этот город должен пасть и падёт, и освобождённый из мрака безбожия Санкт-Петербург вновь станет для всей страны местом благословления и проявления милосердия. Так как этот город был столицей и является таковой, что имеет большое значение для Востока.
Примечание: Буфф, как и каждый немецкий солдат, с нетерпением ожидает падения Ленинграда, но в отличие от Гитлера хочет, чтобы город и дальше продолжал своё существование, а не был бы до основания разрушен. — Ю. Л.
Суббота, 22 ноября 1941 г.
Солидная прибавка к еде за счёт конины. Две бесхозные лошади неделю бродили на нашем участке, не даваясь в руки. Мы их пристрелили. Одна досталась нам, другая — соседней батарее. Сегодня вечером во всех блиндажах был суп и жаркое из конины. Этому тоже учишься в России.
В остальном день был вновь спокойным, за исключением нескольких выстрелов. Вместе с Линденом ходил в Синявино. Ветер дует с юго-запада, с родины. Тогда холод отступает, а небо покрывается плотными облаками и начинает падать снег. Как сегодня вечером. Лишь два градуса мороза.
Взят Ростов. Таким образом, в наших руках оказался десятый по величине город России, важный предпортовый узел на Азовском море при впадении в него реки Дон. Удастся ли то же сделать с Астраханью?
Воскресенье, 23 ноября 1941 г.
Воскресенье, несмотря на обычную огневую деятельность, прошло спокойно и, можно сказать, мирно. В своём блиндаже я смог весь день провести за лекциями и псалмами, приобщаясь к Господу.
После обеда пошёл в ближайшую деревню и получил бельё, которое мне хорошо выстирала русская женщина за кусок хлеба, пачку табака и горсть конфет для её детишек. Чистое бельё здесь большое благо. К сегодняшнему письму домой прикладываю 20 рейхсмарок, предназначенных для Рождества и нужд нашей семьи.
Вторник, 25 ноября 1941 г.
Оживлённое утро, но днём тихо. Чистое бельё, что вы прислали, надето. Приурочено это к предстоящему визиту к нам, в блиндаж вычислителей, румынских офицеров. Утром в качестве наблюдателя предстоит идти на передовую.
Примечание: Боевых или каких-либо других румынских частей под Ленинградом никогда не было. Видимо, здесь речь идёт о посещении румынскими офицерами района боёв под Ленинградом у Синявино в рамках военного сотрудничества стран гитлеровской коалиции. — Ю. Л.
Воскресенье, 30 ноября 1941 г.
В последние дни я не мог, сделать записи, так как был там, где иметь дневник и вести записи запрещено. Это передовая позиция рядом с пехотинцами, где я сидел в качестве наблюдателя в окопе на расстоянии чуть более ста метров от противника.
Благодаря Богу вернулся сегодня вечером на позицию живым и невредимым. Меня ждали письма и посылки. Мы провели это предрождественское воскресенье при свете первых присланных из дома рождественских свечей.
В последние дни холода отступили. Лишь несколько градусов ниже нуля. В остальном такое впечатление, что хотя и с трудом, но мы продвигаемся дальше. Пять дней, которые я провёл на передовой, были для меня особенным событием. Сегодня я не могу об этом много писать, кроме того, что в эти дни я чувствовал, что на несколько ступенек спустился в преисподнюю. Господи, снизойди к нам!
Сегодня в Синявино я вновь получил бельё. Оно, как и в прошлый раз, было прекрасно выстирано и даже выглажено. Но женщина, стиравшая бельё, мертва. В убежище, куда она спряталась, попал снаряд. Её маленького ребёнка удалось оттуда извлечь, хотя и раненого.
Декабрь
Вторник, 2 декабря 1941 г.
Спокойный день без особых событий. Ходил в Синявино, где снял у майора копию с карты по обстановке на нашем участке фронта. Вновь почувствовал, что и на нашем участке фронта предстоят атакующие действия.
Надеюсь, это последует скоро.
Четверг, 4 декабря 1941 г.
Ледяной северо-западный ветер был сегодня и другом и врагом наших землянок. День был довольно спокойным. Лишь вечером началась стрельба залпами в честь праздника Святой Барбары, что должно было устрашить русских.
Минус 11 градусов. Бедные пехотинцы на своих позициях, где едва ли можно передвигаться и нельзя развести огонь, чтобы хоть немного согреться! Им намного хуже, чем нам.
Суббота, 6 декабря 1941 г.
У меня всё в порядке. Но ужасно холодно. Минус 20 градусов. Мёрзнут ноги. На фронте стало, кажется, оживлённее. Других изменений нет.
Воскресенье, 7 декабря 1941 г.
Наконец, спустя восемь дней, пришла почта. Я не могу много писать. Болят глаза. Снаружи дьявольский холод. Мы вновь в объятьях русской зимы. Помоги нам Бог!
Вчера от мамы пришло подробное письмо. Так как перевод денег для глазной операции отца осуществляется отсюда слишком долго, я написал в Немецкий банк, чтобы он ежемесячно направлял мои 40 марок на счёт отца. Эти деньги помогут при ведении домашнего хозяйства. Если у кого-то ещё есть нужда, напишите. У меня нет намерения копить в банке большие деньги.
Сегодня в блиндаже праздничное освещение, поскольку помимо сконструированных мною из ручных гранат бензиновых горелок горит ещё и ваша свеча. Сегодня прибыли три большие и одна маленькая посылки. Если бы я мог вам описать, какую вы доставили мне радость этими тёплыми вещами и великолепным куском шпика. Тысячу раз спасибо! Но я хотел бы просить ещё шерстяные гольфы, а также спички или, ещё лучше, зажигалку.
Я опишу вам моё положение совершенно открыто, чтобы у вас не было лишних волнений. Опасность у нас в последнее время сильно уменьшилась. Уже несколько недель у нас нет потерь, за исключением 60 лошадей. Зима также способствует затиханию боёв.
Уже восемь недель мы сидим в наших землянках. Теснота, темнота и холод истощают нас духовно и физически. Иногда я думаю, что разум покидает меня. Я становлюсь возбуждённым и нервным. В этом виноваты также плохое освещение, затхлый воздух, дым и копоть в блиндаже. Но мы стараемся радоваться тому, что имеем хотя бы такое убежище. И меня утешает, что всё это временно.
Суббота, 13 декабря 1941 г.
В последние дни холодно и много снега. Сегодня утром была метель, занесло все блиндажи, так что обитатели, как кроты, выбирались наружу. К счастью, к обеду метель прекратилась. Ясное небо при сильном морозе. Минус 16 градусов. На участках фронта, слава богу, всё спокойно. Небольшая стрельба.
Вчера и сегодня поступала долгожданная почта. Большим потрясением для меня было известие о смерти дяди Генриха. В утешение останутся его последние слова, которые он прокричал вслед поезду, уносившему меня из Фрайбурга в 1938 г.: «Я знаю, что мы ещё увидимся!»
Воскресенье, 14 декабря 1941 г.
Благословенное предрождественское воскресенье на бескрайних просторах России и в заснеженной зоне боевых действий. Уже и природа надела праздничный наряд. Вчера вечером было -26 градусов при ледяном ветре, сегодня лишь -16 градусов и небо сумрачное со снежными облаками. Зато окружающий нас лес превратился в удивительный рождественский мир. Каждая ветка, укрытая ковром из ледяных кристаллов, таинственно искрилась на хмуром небе, не пропускающем сегодня ни единого солнечного лучика. Из-за безветрия мороз казался слабым и терпимым, все радовались прекрасной рождественской погоде.
Очередной день войны завершён несколькими выстрелами с нашей стороны, а в полдень вместе с полевой кухней пришла почта: два больших мешка, полных писем и посылок. Все были этим очень растроганы. Вечером все читали письма и распаковывали посылки.
Затем мы втроём праздновали адвент (третье предрождественское воскресенье. — Ю. Л.). Мы зажгли свечу и вслух читали рождественские истории. Мы должны радоваться и быть благодарными тому, что активность боевых действий из-за морозов существенно снизилась, и можно действительно быть спокойным, что мы в силах противостоять противнику, который хуже самой суровой зимы. Хотя фронт никогда не молчит, и раскаты орудий днём, а осветительные ракеты ночью постоянно дают о себе знать. Однако русские теперь особой активности не проявляют.
Здесь, как и везде, актуальна фраза из сообщения Главного командования вермахта, прозвучавшего несколько дней назад: «Из-за русской зимы крупные боевые действия на Востоке теперь невозможны». Кто как может готовится к зиме и живёт ожиданием весны. Это относится и к нам.
Среда, 17 декабря 1941 г.
В последние дни жестокий мороз несколько ослаб. Температуру от -16 до -11 градусов мы воспринимаем как приемлемую. Русские в последнее время оставили нас в покое, мы также великодушно позволили себе это сделать. Кажется, что ни у кого нет интереса к большим изменениям, и радуешься тому, что можешь оставаться там, где находишься, и обустраиваешься по мере своих сил.
Как же должен выглядеть Ленинград, крупный город, ворота России на Запад, находящийся с 8 сентября в осаде? В мирное время он насчитывает три миллиона жителей, сейчас сюда надо причислить ещё один миллион солдат. Уже в октябре мы слышали, что в осаждённом и частично разрушенном городе неистовствовали эпидемии и голод, ощущалась нехватка самого необходимого. Как же там сейчас, в холодное время года? Переживёт ли город, находящийся к тому же под ежедневным обстрелом наших орудий и бомбёжкой нашей авиации, эту зиму? Этого мы не знаем, высказывания перебежчиков в этом плане противоречивы.