Буковски Чарльз. Хлеб с ветчиной

   Я лежал в постели, сквозь окно светило солнце, и это было приятно. Доктор улыбнулся мне, сестра выпрямилась и тоже улыбнулась. Мне определенно нравилось здесь.
   – У тебя есть имя? – спросил доктор.
   – Генри.
   – Генри, а дальше?
   – Чинаски.
   – Поляк, да?
   – Немец.
   – Почему никто не хочет быть поляком?
   – Я родился в Германии.
   – А где ты живешь? – спросила сестра.
   – У родителей.
   – Вот как? И где же это? – спросил доктор.
   – А что случилось с моими локтями и коленями? – поинтересовался я.
   – Тебя сбила машина. Хорошо, что колеса прошли мимо. Свидетели утверждают, что водитель был сильно пьян. Сбил и убежал. Но в машине нашли его права. Скоро полиция его разыщет.
   – А у вас красивая медсестра, – сказал я доктору.
   – Спасибо, – улыбнулась сестра.
   – Хочешь пригласить ее на свидание? – спросил доктор.
   – А что это?
   – Ну, ты хотел бы погулять с ней?
   – Я даже не знаю, смогу ли я сделать это. Я же еще маленький.
   – Сделать что? – удивился доктор.
   – Ну, сами знаете.
   – Ладно, – рассмеялась сестра, – встретимся, после того как твои колени заживут, и посмотрим, что мы сможем сделать.
   – Прошу прощения, – сказал доктор, – но я должен идти осмотреть следующего пострадавшего. – И вышел из палаты.
   – Так, теперь скажи мне, на какой улице ты живешь? – спросила сестра.
   – Виргиния-роуд.
   – А какой номер, мой сладкий?
   Я назвал номер нашего дома. Она спросила еще про телефон. Я сказал, что есть и телефон, но номера я не знаю.
   – Ну ничего, – сказала сестра, – мы и так найдем, где это. А ты не волнуйся. Все обошлось. У тебя только шишка на голове и немножко содрана кожа.
   Сестра действительно была очень красивой и доброй, но я знал, что, как только мои колени заживут, она не захочет со мной встречаться.
   – Я хочу остаться здесь, – промямлил я.
   – Что? Ты не хочешь возвращаться домой к родителям?
   – Нет. Оставьте меня здесь.
   – Мы так не можем, мой сладкий. Эти кровати нужны другим людям, кто по-настоящему болен или ранен.
   Она еще раз улыбнулась и вышла.
 
   Когда отец узнал, где я нахожусь, он примчался в больницу, вихрем ворвался в палату, выхватил меня из кровати и поволок к выходу.
   – Щенок! Сколько раз я учил тебя, что, перед тем как перейти улицу, нужно посмотреть в ОБЕ стороны?
   Он нес меня через холл больницы, когда нам навстречу попалась сестра.
   – Прощай, Генри, – сказала она.
   – Прощайте, – ответил я.
   Мы вошли в лифт вместе со стариком на инвалидной коляске, которую толкала санитарка. Лифт пополз вниз, и старик забормотал:
   – Я думал, что умираю. Я не хочу умирать. Мне страшно…
   – Ты достаточно пожил, старый пердун! – проворчал мой отец.
   Старик ошалело вытаращился на нас. Лифт остановился, но двери не открывались. И тут я заметил лифтера, он сидел в углу на маленьком стульчике. Это был карлик, одетый в ярко-красную униформу и такого же цвета фуражку.
   Карлик тоже смотрел на отца.
   – Сэр, – наконец сказал он, – вы отвратительное мурло!
   – Ты, огрызок, – зашипел мой отец, – открывай свою ебаную дверь, или я сделаю это твоей жопой.
   Дверь распахнулась, и мы устремились к выходу. На мне оставался больничный халат, а моя одежда лежала в пакете, что болтался у отца в руке. Мы выскочили во двор. Ветер откинул полу халата, и я увидел свои ободранные колени, они не были забинтованы, лишь смазаны йодом. Отец почти бежал.
   – Когда они поймают этого ублюдка, – твердил он, – я разорю его. Я выкачаю из него все до последнего пенни! Он будет содержать меня всю оставшуюся жизнь! Меня тошнит от этого молоковоза! Меня воротит от этого молокозавода! «Золотое государство молокопродуктов!» «Золотое государство», поцелуй мою волосатую жопу! Мы уедем на острова в южных морях. Мы будем кушать кокосы и ананасы!
   Добежав до нашего автомобиля, отец водрузил меня на переднее сиденье, сел за руль и запустил двигатель.
   – Я ненавижу алкашей! Мой отец был пропойца! Мои братья пьют! Все алкаши – слизняки! Они трусы! Алкаши, которые сбивают детей и удирают, должны гнить в тюрьме всю оставшуюся жизнь!
   Пока мы ехали домой, он продолжал свой монолог.
   – Ты знаешь, что на островах аборигены живут в травяных хижинах? Они встают рано утром, и еда уже у них под ногами, она падает с деревьев. Они просто ходят, собирают, что пожелают, и едят – кокосы, ананасы, апельсины. Аборигены думают, что белые люди – боги! Они ловят рыбу, охотятся на кабанов, их девушки танцуют и носят юбки из листьев. Они ласкают своих мужчин, поглаживая их за ушами. О, «Золотое государство» молокопродуктов, целуй мою волосатую жопу!
 
   Но мечте моего отца не суждено было сбыться. Полиция поймала человека, который сбил меня, и посадила за решетку. У него была жена, трое детей и не было работы. Он был нищим алкашом. Некоторое время он пробыл в заключении, но мой отец отказался выставить против него обвинение.
   – Нельзя из репки выжать кровь! – так он объяснил свой отказ.

15

   Отец всегда гонял дворовых ребят из нашего дома. Я уже говорил, что никогда ни с кем не играл. Но я все же гулял по улице и, так или иначе, виделся с ними.
   – Эй, ты, Хренли! – орали они мне. – Почему не сваливаешь в свою Германию?
   Откуда они разузнали, где я родился? Самое паршивое заключалось в том, что эти парни были примерно моего возраста. Все они жили в одном квартале и ходили в одну католическую школу. Это были крепкие ребята, часами они играли в футбол, и почти каждый день между ними происходили кулачные бои. Возглавляла шайку четверка – Чак, Эдди, Джин и Фрэнк.
   – Эй ты, Хренли, вали к своей немчуре!
   Они меня отвергали.
   Потом по соседству с Чаком поселился рыжий парень. Он ходил в какую-то спецшколу. Однажды я сидел на улице, когда он вышел из своего дома. Рыжий присел рядом со мной.
   – Привет, меня Редом зовут.
   – Меня Генри.
   Мы сидели и смотрели, как другие ребята играют в футбол. Я заметил на левой руке Реда перчатку.
   – А чего это у тебя на левой руке перчатка?
   – У меня только одна рука, – ответил он.
   – Она выглядит как настоящая.
   – Это протез. Потрогай.
   – Что?
   – Потрогай его.
   Я потрогал. Рука была жесткой, как камень.
   – Протез по локоть. Ремнями пристегивается. А на локте у меня есть малюсенькие пальчики, с ногтями, ну, как у всех, только они не работают. Это у меня с рождения.
   – У тебя есть друзья? – спросил я.
   – Нет.
   – У меня тоже.
   – Эти ребята с тобой не играют?
   – Нет.
   – Я играю в футбол.
   – Ты?
   – Запросто, – ответил Ред.
   – Давай сыграем.
   – Давай.
   Ред сбегал в гараж, принес мяч и отдал его мне. Затем он снова отбежал на несколько шагов.
   – Давай, пасуй…
   Я бросил. Его настоящая рука пошла вперед, ненастоящая тоже, и он поймал пас. Только его протез слегка скрипнул, когда коснулся мяча.
   – Здорово, – сказал я. – Теперь ты бросай!
   Ред взмахнул рукой – и мяч полетел. Он ударил меня, как снаряд. Я сумел удержать его только потому, что он угодил мне в живот.
   – Ты слишком близко стоишь, – сказал я. – Отойди подальше.
   Наконец-то, думал я, потренируюсь ловить и бросать. Это было действительно здорово.
   Я был нападающим и сделал крученый бросок. Мяч не долетел до Реда, но он бросился вперед, прыгнул, схватил его и, перевернувшись два-три раза, поднялся – мяч был в его руках.
   – Здорово, Ред. Где ты так научился?
   – Отец научил. Мы много тренировались.
   Он вернулся на свое место и бросил мяч мне. Мяч пролетел выше моей головы, и я побежал за ним, стараясь поймать его, чтобы он не перелетел через забор, за которым был уже двор Чака. Но мяч зацепил забор и упал на территорию Чака. Мне пришлось лезть через изгородь. Чак подхватил мяч и послал мне.
   – Что, Хренли, подружился с уродом?
 
   Через пару дней мы с Редом снова играли в футбол на газоне перед его домом. Чака с его дружками поблизости не было. У нас с Редом все лучше и лучше получалось управляться с мячом. Тренировки шли нам на пользу. Все, что нужно пацану, – немного удачи. Как ни крути, есть некто, кто контролирует, чтобы все получили свой шанс.
   Я принял мяч на плечо, подхватил его, раскрутил и отослал Реду; тот подпрыгнул и поймал подачу. Может, когда-нибудь мы смогли бы участвовать в чемпионате Америки. Но тут я увидел приближающихся к нам пятерых парней. Ребята были не из моей школы, примерно наших лет и выглядели опасными. Мы продолжали перебрасываться мячом, а они стояли и смотрели.
   Потом один парень зашел на газон. Самый здоровый.
   – Ну-ка брось мне мяч, – сказал он Реду.
   – Зачем?
   – Хочу посмотреть, смогу ли я поймать твою подачу, или нет.
   – А мне плевать, можешь ты ловить или нет.
   – Брось мне мяч!
   – Эй, у него одна рука, – сказал я. – Отвяжись от него.
   – А ты не ввязывайся, обезьянья рожа! – прикрикнул верзила на меня и снова обратился к Реду:
   – Бросай мяч!
   – Пошел к черту! – огрызнулся Ред.
   – Отберите у него мяч, – приказал парень своим дружкам.
   Шайка бросилась на нас, но Ред повернулся и закинул мяч на крышу своего дома. У крыши был слишком крутой склон, мяч покатился обратно, но, зацепившись за водосток, остановился. Нас окружили. Пятеро против двоих. «Шансов нет», – подумал я, сжал кулак, прицелился одному в висок, ударил и промахнулся. В ответ получил пинок под зад. Это был крепкий удар, боль прошила весь позвоночник – от копчика до затылка. Но тут я услышал хлопок, почти как выстрел винтовки, и один из пятерых напавших, схватившись за голову, рухнул на землю.
   – Ой, черт, – застонал парень, – он мне череп пробил!
   Я посмотрел на Реда, тот стоял в центре газона и здоровой рукой сжимал протез. Теперь тот у него был вместо дубинки. Еще один замах, хлопок – и следующий на земле. Почувствовав прилив храбрости, я размахнулся и заехал третьему прямо в рыло. Я разбил ему губу, и кровь брызнула на подбородок. Он отскочил на тротуар. Двое, наблюдавшие за дракой с дороги, смылись. К этому времени с земли поднялись те двое, которых свалил Ред. Они пошатывались и держались за головы. Третий с окровавленным ртом махал им с тротуара. Собравшись, пораженцы стали отступать вдоль улицы. Удалившись на безопасное расстояние, верзила повернулся и выкрикнул:
   – Мы еще вернемся!
   Ред бросился за ними, а я за Редом. Мы прекратили погоню только тогда, когда троица скрылась за углом. Вернувшись домой, мы отыскали в гараже лестницу, достали мяч и продолжили игру.
 
   Однажды в воскресенье мы с Редом решили сходить искупаться в открытом бассейне на улице Баймини. Ред был странный парень – он почти не разговаривал. Я тоже не отличался болтливостью, и мы шли молчком. Просто не о чем было трепаться. Единственный вопрос, который я ему задал, был о его школе, но Ред сказал только, что это спецшкола, за которую его отцу приходится отстегивать немалые денежки.
   Мы прибыли на место к полудню, отыскали свободные шкафчики и разделись. Плавки были уже на нас. Ред отстегнул протез и положил его в шкаф. Я впервые видел его без протеза и старался не смотреть на руку, которая заканчивается на локте. Мы направились к бадье с раствором хлора, где все обрабатывали ноги. Вонь была ужасная, но это предотвращало грибковые заболевания, так нам объясняли. Наконец мы плюхнулись в бассейн. Вода тоже пованивала. Как только я оказался в бассейне, мне захотелось писать, и я облегчился. Здесь было полно народу: мужчины и женщины, мальчики и девочки, разных возрастов. Реду нравилась вода. Он плескался, прыгал, потом начал нырять, а когда выныривал, то струйкой выплевывал изо рта воду. Я тоже пытался плавать, но у меня не получалось так самозабвенно, как у Реда. Я никак не мог заставить себя не смотреть на его руку, вернее, на полуруку. Я неизменно пялился на нее, когда Ред не мог этого видеть. Рука действительно заканчивалась на локте, как будто закруглялась. Я разглядел маленькие пальчики. Мне показалось, что их всего три или четыре: тоненькие, скрюченные, очень красные, с крошечными ноготками. Они не собирались расти дальше; вот такие они были и все тут. Мне не хотелось думать об этих уродцах, и я нырнул, чтобы напугать Реда. Я решил подплыть сзади и схватить его под водой за ноги. И вдруг прямо передо мной появилось что-то большое и круглое. С ходу я уткнулся лицом в это большое и круглое и понял, что это огромная мягкая женская задница. В тот же момент меня схватили за волосы и поволокли на поверхность. На женщине была голубая плавательная шапочка с подвязочками, которые скрывались в жировых складках ее подбородка. На передних зубах мерцали серебряные коронки, изо рта несло чесноком.
   – Ах ты маленький извращенец! Хотел пощупать на халяву, да?
   Я отпрянул от нее и попятился, она стала преследовать меня. Ее обвислые груди колыхались на воде и гнали перед собой волну.
   – У-у, поганец, онанист сопливый! Хотел полапать мои титьки? Тебе хотелось попробовать, как это, да? А не хочешь попробовать моего говна? Как насчет порции моего говнеца, маленький выродок?
   Я отступал все дальше, становилось все глубже. Я уже поднялся на цыпочки, нахлебался воды, а она все продолжала двигаться на меня – женщина-пароход. Дальше я отступать не мог. Она подошла вплотную. Бледные пустые глаза без признаков какого-либо цвета уставились на меня. Я почувствовал, как ее тело коснулось моего.
   – А ну-ка, схвати меня за пизду, – приказала она. – Я знаю, ты хотел этого, так давай – хватай! Хватай, тебе говорят!
   Она не отступала.
   – Если ты не сделаешь это, я скажу спасателям, что ты приставал ко мне, и тебя посадят в тюрьму! Так что хватай!
   Я не мог решиться на такое. Неожиданно она сама схватила меня между ног и дернула. Она чуть не оторвала мой стручок! Я отпрянул, упал на спину и пошел ко дну. Я отчаянно работал руками, лягался и в конце концов вынырнул. Женщина была в шести футах от меня, и я поплыл вперед, хлебая воду.
   – Я скажу спасателям, что ты ко мне приставал! – неслось мне вслед.
   Между нами проплывал мужчина.
   – Этот ублюдок, – закричала она ему, указывая на меня, – эта маленькая тварь схватила меня за пизду!
   – Успокойтесь, леди, – ответил мужчина, – мальчик просто подумал, что это решетка от водостока.
   Я добрался до Реда.
   – Слушай, надо сматываться! Вон та жирная тетка собирается рассказать спасателям, что я хватал ее за пизду.
   – А зачем ты это сделал? – спросил Ред.
   – Ну, я хотел попробовать, какая она на ощупь.
   – Ну и какая?
   Мы выскочили из бассейна, сполоснулись под душем. Ред нацепил свою руку, и мы оделись.
   – Ты правда это сделал? – опять спросил Ред.
   – Ну, когда-то же надо начинать.
   Примерно через месяц семья Реда уехала. В один день они просто исчезли. Как и не было. Ред никогда и ничего мне не рассказывал наперед. Реда не стало, не стало футбола, не стало его тоненьких красных пальчиков с крошечными ноготками, они исчезли. Ред был хорошим парнем.

16

   Не знаю почему, но Чак, Эдди, Джин и Фрэнк стали брать меня в свои игры. Скорее всего, потому, что в их компанию затесался пятый, и теперь для ровного счета им нужен был еще один игрок. Я по-прежнему играл плохо, и мне нужно было много тренироваться, но кое-чему я уже научился. Самым интересным днем недели была суббота. Мы затевали большую игру. К нам присоединялись ребята из других кварталов, и мы играли на проезжей части. Когда мы играли на газонах, пас разрешалось только перехватывать, но, когда мы выходили на улицу, в ход шли блоки. Тогда и пасов становилось больше, потому что при контактной игре трудно долго продержаться с мячом. Я играл в футбол каждую субботу. Дома у нас были сплошные проблемы, ссоры между матерью и отцом участились, и родители обо мне забыли.
   Во время одной такой субботней игры я прорвался сквозь защиту противника и увидел, что Чак метнул мяч. Это была высокая затяжная свеча. Я помчался вперед к голевой линии, наблюдая за мячом через плечо. Я видел, он летит мне прямо в руки, и я поймал его за гол-линией.
   Но тут я услышал пронзительный окрик моего отца:
   – ГЕНРИ!
   Он стоял на тротуаре напротив нашего дома. Я отдал мяч игроку из нашей команды, а сам побежал к отцу. Вид у него был свирепый. Я так и чувствовал исходящие от него потоки ярости. Он стоял в своей обычной позе: одна нога чуть выставлена вперед, налитое кровью лицо и дергающееся от учащенного дыхания пузо. Как я уже говорил, когда эта шестифутовая махина впадала в бешенство, то подавляла собой все вокруг. Я не мог смотреть ему в глаза, я видел только уши, рот и нос.
   – Ну что, – начал он, – теперь ты уже достаточно взрослый и можешь ухаживать за газоном. Ты вырос и должен косить траву, подрезать кусты, поливать цветы. Пришло время поработать. Пора тебе пошевелить своей задницей!
   – Но я играю с ребятами в футбол. Суббота мой единственный день.
   – Ты что, перечишь мне?
   – Нет.
   В доме из-за занавесок за нами следила мать. Каждую субботу они затевали в доме уборку – пылесосили ковры и половики, полировали мебель, вощили паркет, а потом снова застилали его половиками, так что навощенного паркета и не было видно.
   Косилка и прочий инструмент лежали на дорожке. Отец показал мне на них:
   – Бери косилку и начинай подстригать газон, да смотри, не оставляй полос. Очищай бункер, как только он забьется. Когда закончишь подстригать в одном направлении, сделай то же самое в другом, ясно? Сначала двигайся с севера на юг и с юга на север, а потом с востока на запад и с запада на восток. Ты все понял?
   – Да.
   – И не корчи из себя несчастного, а не то я действительно сделаю тебя несчастным! После того как закончишь с косилкой, возьмешь резак и пройдешься вдоль краев газона мелким ножом. Не забудь подрезать траву под забором, срежь каждый стебелек! Затем… поставишь на резак эту циркулярку и подровняешь край. Запомни, линия края должна быть абсолютно прямой! Понял?
   – Да.
   – Когда закончишь, возьмешь вот это, – отец показал на большие ножницы, – встанешь на колени и подстрижешь все оставшиеся волоски по всему газону. Затем вытянешь шланг и польешь все клумбы и грядки. Далее переключишь насадку на разбрызгиватель и подержишь фонтан над каждой частью газона по пятнадцать минут. Все, что ты сделаешь здесь, – на газоне и в цветнике, повторишь на заднем дворе. Вопросы есть?
   – Нет.
   – Отлично. А теперь послушай, что я тебе скажу. Когда ты все сделаешь и здесь и там, я выйду и проверю, и не дай бог, я увижу хоть одну торчащую травинку! Хоть один волосок! Если найду…
   Он выдержал паузу, потом повернулся и пошел к дому, поднялся на веранду, открыл дверь и, хлопнув ею, скрылся. Я взял косилку, выкатил на газон и стал толкать ее с севера на юг. С улицы доносились возгласы ребят – они играли в футбол…
 
   Я скосил, выстриг и выровнял газон перед домом. Я полил цветочные клумбы и, включив воду, чтобы разбрызгиватель орошал подстриженный газон, двинулся на задний двор. По пути я выровнял края газона вдоль дорожки, ведущей за дом. Не знаю, чувствовал ли я себя более несчастным, я ведь и так был слишком запуган и жалок. Для меня весь мир обратился в этот газон, и я должен был просто толкать вперед косилку, и все. И я косил, стриг, резал и… Вдруг остановился. Я испугался, мне показалось, что так будет всегда: пройдет время, ребята закончат игру и пойдут по домам ужинать, пройдет суббота, а я все буду косить и косить…
   Когда я снова приступил к работе, то заметил, что с заднего крыльца за мной наблюдают мать с отцом.
   Они стояли молча, неподвижно. Я толкал косилку, как мне было велено, и вдруг мать сказала отцу:
   – Посмотри, а он, когда косит, не потеет, как ты. Посмотри, как он спокоен и непринужден.
   – СПОКОЕН? ОН НЕ СПОКОЕН, ОН МЕРТВ!
   Когда я в очередной раз проходил мимо них, то услышал окрик:
   – ТОЛКАЙ БЫСТРЕЕ! ЧТО ПОЛЗЕШЬ, КАК УЛИТКА!
   Я стал толкать быстрее. Хотя это было тяжело, но мне нравилось. Я толкал все быстрее и быстрее, я почти бежал за косилкой. Скошенная трава летела с такой силой и скоростью, что большая ее часть вылетала из бункера. Я знал, что это разозлит отца.
   – АХ ТЫ УБЛЮДОК! – заорал он, сбежал с крыльца и заскочил в гараж.
   Обратно он выскочил с поленом в руке, небольшим, примерно в фут длиной. Краем глаза я увидел, как он швырнул его в меня. Я даже не попытался увернуться. Полено угодило в правую ногу. Боль была ужасная. Нога отнялась, и мне пришлось силой заставить себя продолжить работу. Я толкал косилку вперед и старался не хромать. На обратном пути я наткнулся на это полено, подобрал его, отбросил в сторону и продолжил косьбу. Боль не стихала.
   – СТОЙ! – приказал отец. Я остановился.
   – Я хочу, чтобы ты вернулся и еще раз прошел то место, где ты косил с переполненным бункером. Ты понял меня?
   – Да.
   Отец повернулся и пошел к заднему крыльцу. Я вновь взялся за работу. А они стояли на крыльце и смотрели на меня.
 
   По окончании работы мне нужно было вымести всю траву с дорожки и вымыть ее. Я уже практически все закончил, оставалось лишь полить газон за домом по пятнадцать минут на каждую сторону. Я протянул шланг за дом, установил разбрызгиватель, когда отец снова вышел из дома.
   – Перед поливкой я хочу проверить, как выстрижен газон.
   Он вышел на середину газона, опустился на четвереньки и низко склонил голову, почти прижавшись щекой к траве, чтобы видеть оставшиеся травинки. Он прижимался то одной щекой, то другой. Я ждал.
   – АГА! – воскликнул отец, подскочил и бросился к дому. – МАМА! МАМА! МАМА! – Он вбежал на крыльцо.
   – Что такое?
   – Я нашел волосок! – завопил он и скрылся в доме.
   – Нашел?
   – Да! Пошли, я тебе покажу!
   Отец снова появился на крыльце, за ним поспешала мать.
   – Вот здесь! Здесь! Сейчас я покажу тебе! – тараторил отец, брякнувшись на четвереньки.
   – Вот, я вижу! О, я вижу два волоска!
   Мать опустилась рядом с ним. Я стоял и дивился на двух сумасшедших.
   – Видишь? – спросил он ее. – Два волоска. Ты видишь их?
   – Да, папочка, вижу…
   Наконец они поднялись. Мать пошла в дом, а отец посмотрел на меня:
   – Иди в дом… – приказал он.
   Я пошел, отец последовал за мной.
   – В ванную.
   И вот он закрыл за нами дверь.
   – Спусти штаны.
   Я слышал, как он снимает с крючка ремень для правки бритв. Правая нога все еще болела. Но для меня, перенесшего столько жоподралок, это уже не имело никакого значения. Весь мир за дверью ванной ровным счетом ничего не значил. Миллионы людей, собак, кошек, сусликов, зданий, улиц – все померкло. Только отец с ремнем в руке и я. По утрам он правил свою бритву на этом ремне, и я с ненавистью наблюдал, как он стоит перед зеркалом с намыленной физиономией и бреется.
   И вот я получил первый удар. Раздался плоский и громкий звук. Этот звук для меня был почти так же невыносим, как и боль. Еще удар. Отец махал ремнем, как заведенная машина. У меня было такое чувство, что я в могиле. Еще удар, и я подумал, что, наверное, это последний. Но я ошибся. Он бил и бил. У меня уже не было ненависти к нему. Он просто перестал для меня существовать, мне хотелось лишь поскорее убраться из его дома. Я даже не мог плакать. Мне было слишком больно. Больно и противно. Он ударил еще пару раз и остановился. Я ждал и слушал, как он вешает ремень на место.
   – Следующий раз я не хочу видеть ни одного волоска, – сказал он и вышел.
   Я осмотрелся – стены были прекрасными, ванна была прекрасна, тазик и занавеска были превосходны, и даже унитаз стал восхитительным – мой отец ушел.

17

   Из всех парней, живших в нашем квартале, Фрэнк был лучшим. Мы подружились и всегда гуляли вместе, больше нам никто не был нужен. С общей компанией у Фрэнка тоже не ладилось, так или иначе его выживали из шайки, и он стал водиться со мной. Фрэнк был не такой, как Дэвид, с которым мы возвращались из школы домой. С ним было намного интересней. Я даже стал посещать католическую церковь, потому что туда ходил Фрэнк, к тому же это нравилось моим родителям. Воскресная месса навевала тоску. И еще мы должны были изучать катехизис – скучные вопросы и скучные ответы.
   Однажды днем мы сидели на моей веранде, и я читал Фрэнку катехизис:
   – Бог имеет телесные глаза и все видит.
   – Телесные глаза? – переспросил Фрэнк.
   – Да.
   – Это вот такие, что ли? – снова спросил он, сжал кулаки и приложил их к своим глазам. – У него вместо глаз бутылки с молоком, – сказал Фрэнк, поворачиваясь ко мне и вдавливая кулаки в глазницы.
   Я засмеялся. Фрэнк тоже. Мы долго хохотали. Потом Фрэнк остановился и спросил:
   – Как ты думаешь, Он нас слышал?
   – Я думаю – да. Раз Он может все видеть, значит, может и все слышать.
   – Я боюсь, – зашептал Фрэнк. – Вдруг Он захочет нас убить. Как ты думаешь, он убьет нас?
   – Не знаю, – ответил я.
   – Лучше посидим и подождем. Только не шевелись. Сиди тихо.
   Мы сели на ступеньки и стали ждать. Мы прождали долго.
   – Наверное, Он не собирается убивать нас прямо сейчас, – наконец сказал я.
   – Да, решил не торопиться, – отозвался Фрэнк.
   Мы подождали еще с часик и пошли к Фрэнку. Он строил модель аэроплана, и мне хотелось посмотреть…
   Наступил день нашей первой исповеди, и мы пошли в церковь. Как-то в кафе-мороженом мы познакомились со священником и разговорились. Мы даже заходили к нему домой. Он жил в доме за церковью со своей старой женой. Мы просидели у него довольно долго и завалили его всевозможными вопросами о Боге: а какого Он роста? И что же, Он целый день сидит в своем кресле? А Он ходит в туалет, как все это делают? Священник никогда не давал нам точных ответов на наши конкретные вопросы, но все равно казался отличным мужиком, у него была приятная улыбка.