Страница:
Милославский. Ай, спасибо! (Бунше.) Неувязка вышла с фамилией… Повесили меня… Выручай, а то засыплемся. (Тихо.) Что же ты молчишь, сволочь? (Вслух.) А, вспомнил! Ведь это не меня повесили! Этого повешенного-то как звали?
Дьяк. Ванька-разбойник.
Милославский. Ага. А я, наоборот, Жорж. И этому бандиту двоюродный брат. Но я от него отмежевался. И обратно – царский любимец и приближенный человек. Ты что на это скажешь?
Дьяк. Вот оно что! То-то я гляжу, похож, да не очень. А откуда же ты тут-то взялся?
Милославский. Э, дьяк Федя, до чего ты любопытный! Тебе бы в уголовном розыске служить! Приехал я внезапно, сюрпризом, как раз когда у вас эта мура с демонами началась… Ну, я, конечно, в палату, к царю, где и охранял ихнюю особу.
Дьяк. Исполать тебе, князь!
Милославский. И все в порядочке!
За сценой шум.
Чего это они опять разорались? Сбегай, Федюша, узнай.
Дьяк выбегает.
Бунша. Боже мой, где я? Что я? Кто я? Николай Иванович!!
Милославский. Без истерики!
Дьяк возвращается.
Дьяк. Опричники царя спасенного видеть желают. Радуются.
Милославский. Э, нет. Это отпадает. Некогда. Некогда. Радоваться потом будем. (Бунше.) Услать их надо немедленно куда-нибудь. Молчит, проклятый! (Вслух.) А что, Фединька, войны никакой сейчас нету?
Дьяк. Как же это нету, кормилец? Крымский хан да шведы прямо заедают! Крымский хан на Изюмском шляхе безобразничает!…
Милославский. Что ты говоришь? Как же это вы так допустили, а?
Дьяк бросается в ноги.
Встань, Федор, я тебя не виню. Ну, вот чего… садись, пиши царский указ. Пиши. Послать опричников выбить крымского хана с Изюмского шляха. Точку поставь.
Дьяк. Точка. (Бунше.) Подпиши, великий государь. Бунша (шепотом). Я не имею права по должности управдома такие бумаги подписывать.
Милославский. Пиши. Ты что написал, голова дубовая? Управдом? И печать жакта приложил?… Вот осел! Пиши: Иван Грозный. (Дьяку.) На.
Дьяк. Вот словечко-то не разберу…
Милославский. Какое словечко? Ну, ге… ре… Грозный.
Дьяк. Грозный?
Милославский. Что ты, Федька, цепляешься к каждому слову! Что, он не грозен, по-твоему? Не грозен? Да накричи ты, наконец, на него, великий государь, натопай ножками! Что же это он тебя не слушает?
Бунша. Да как вы смеете?! Да вы!… Да я вас!…
Дьяк (валясь в ноги). Узнал таперича! Узнал тебя, батюшка-царь…
Милославский. Ну, то-то. Да ты скажи им, чтобы они обратно не торопились. Какое бы им еще поручение дать? Поют потехи брани… дела былых времен… И взятие Казани… ты им скажи, чтобы они на обратном пути заодно Казань взяли… чтобы два раза не ездить…
Дьяк. Как же это, батюшка… чтоб тебя не прогневить… Ведь Казань-то наша… ведь мы ее давным-давно взяли…
Милославский. А… Это вы поспешили… Ну, да раз взяли, так уж и быть. Не обратно же ее отдавать… Ну, ступай, и чтобы их духу здесь не было через пять минут.
Дьяк выбегает.
Ну, пошли дела кой-как. Что дальше будет, впрочем, неизвестно. Что же он не крутит свою машинку назад?
Бунша. Я должен открыть вам ужасную тайну. Я с собой ключ в панике захватил. Вот он.
Милославский. Чтоб ты сдох, проклятый! Все из-за тебя, дурака! Что же мы теперь будем делать? Ну, ладно, тише, дьяк идет.
Дьяк (входит). Поехали, великий государь.
Милославский. Не удивились? Ну и прекрасно. Дальше чего на очереди?
Дьяк. Посол шведский тут.
Милославский. Давай его сюда.
Дьяк впускает Шведского посла. Тот, взглянув на Буншу, вздрагивает, потом начинает делать поклоны.
Посол. Пресветлейши… вельможнейши… государ… (Кланяется.) Дер гроссер кениг дес шведишен кенигсрейх зандте мих, зейнен трейен динер, цу имен, царь и фелики князе Иван Василович Усарусса, дамит ди фраге фон Кемска волост, ди ди румфоллвюрдиге шведише арме эроберы хат, фрейвиллиг ин орднунг бринген…
Милославский. Так, так… интурист хорошо говорит… но только хоть бы одно слово понять! Надо бы переводчика, Фединька!
Дьяк. Был у нас толмач-немчин, да мы его анадысь в кипятке сварили.
Милославский. Федя, это безобразие! Нельзя так с переводчиками обращаться! (Бунше.) Отвечай ему что-нибудь… а то ты видишь, человек надрывается.
Бунша. Я на иностранных языках только революционные слова знаю, а все остальное забыл.
Милославский. Ну, говори хоть революционные, а то ты ведь никаких слов не произносишь… Как рыба на троне! (Послу.) Продолжайте, я с вами совершенно согласен.
Посол. Ди фраге фон Кемска волост… Шведише арме хат зи эроберн… Дер гроссер кениг дес шведишен кенигс рейхе зандте мих… унд… Дас ист зер эрнсте фраге… Кемска волост…
Милославский. Правильно. Совершенно правильно. (Дьяку.) Интересно бы хоть в общих чертах узнать, что ему требуется… Так сказать, идейка… смысл… Я, как назло, в шведском языке не силен, а царь нездоров…
Дьяк. Он, батюшка, по-немецки говорит. Да понять-то его немудрено. Они Кемскую волость требуют. Воевали ее, говорят, так подай теперь ее, говорят!…
Милославский. Так что же ты молчал? Кемскую волость?
Посол. О, я… о, я…
Милославский. Да об чем разговор? Да пущай забирают на здоровье!… Господи, я думал, что!…
Дьяк. Да как же так, кормилец?!
Милославский. Да кому это надо? (Послу.) Забирайте, забирайте, царь согласен. Гут.
Дьяк. О господи Исусе!
Посол (обрадован, кланяется). Канн их мих фрейцелен унд ин мейн
фатерланд цурюккерен?
Дьяк. Он спрашивает, можно ли ему домой ехать?
Милославский. А, конечно! Пускай сегодня же и едет. (Послу.) Оревуар.
Посол (кланяясь). Вас бефельт цар и фелики кнезе Иван Василович ден гроссен кениг дес Шведенс хинтербринген?
Дьяк. Он спрашивает: чего королю передать?
Милославский. Мой пламенный привет.
Бунша. Я не согласен королю пламенные приветы передавать. Меня общественность загрызет.
Милославский. Молчи, бузотер. (Обнимает посла, и у того с груди пропадает драгоценный медальон.) Ауфвидерзеен. Королю кланяйтесь и скажите, чтобы пока никого не присылал. Не надо. Нихтс.
Посол, кланяясь, уходит с Дьяком.
Приятный человек. Валюты у него, наверно, в кармане, воображаю!…
Бунша. Я изнемогаю под тяжестью государственных преступлений, которые мы совершили. О боже мой! Что теперь делает несчастная Ульяна Андреевна? Она, наверно, в милиции. Она плачет и стонет, а я царствую против воли… Как я покажусь на глаза общему нашему собранию?
Дьяк входит и ищет что-то на полу.
Милославский. Ты чего, отец, ползаешь?
Дьяк. Не вели казнить, государь… Посол королевский лик с груди потерял… на нем алмазы граненые…
Милославский. Нельзя быть таким рассеянным.
Дьяк. Вошел сюда – был, а вышел – нету…
Милославский. Так всегда и бывает. В театрах это постоянно в буфете. Смотреть надо за вещами, когда в комнату входишь. Да отчего ты так на меня таращишься? Уж не думаешь ли ты, что я взял?
Дьяк. Что ты, что ты?!
Милославский (Бунше). Ты не брал?
Бунша. Может быть, за трон завалился? (Ищет.)
Милославский. Ну, нету! Под столом еще посмотри. Нету и нету.
Дьяк. Ума не приложу… вот горе! (Уходит.)
Бунша. Происшествия все ужаснее и ужаснее. Что бы я отдал сейчас, чтобы лично явиться и заявить о том, что я нашелся. Какое ликование поднялось бы! Дьяк (входит). Патриарх тебя видеть желает, государь. Радуется.
Бунша. Чем дальше, тем хуже!
Милославский. Скажи ему, что мы просим его сюда в срочном порядке.
Бунша. Что вы делаете? В присутствии служителя культа я не могу находиться в комнате, я погиб.
Колокольный звон. Входит Патриарх.
Патриарх. Здравствуй, государь, нынешний год и впредь идущие лета! Вострубим, братие, в златокованые трубы! Царь и великий князь яви нам зрак и образ красен! Царь, в руцах демонов побывавший, возвращается к нам. Подай же тебе, господи, самсонову силу, александрову храбрость, соломонову мудрость и кротость давидову! Да тя славят все страны и всякое дыхание человече и ныне и присно и во веки веков!
Милославский (аплодируя). Браво! Аминь! Ничего не в силах прибавить к вашему блестящему докладу, кроме одного слова – аминь!
Хор запел многолетие. Милославский отдает честь, поет что-то веселое и современное.
(Бунше.) Видишь, как тебя приветствуют! А ты хныкал!… (Патриарху.) Воистину воскресе, батюшка! (Обнимает Патриарха, причем у того с груди пропадает панагия.) Еще раз благодарю вас, батюшка, от царского имени и от своего также благодарю, а затем вернитесь в собор, к вашим угодникам. Вы совершенно и абсолютно свободны, в хоре надобности тоже нет. А в случае чего-нибудь экстренного мы вас кликнем. (Провожает Патриарха до дверей, отдавая ему честь.)
Патриарх уходит с Дьяком.
Дьяк тотчас вбегает в смятении обратно.
Чего еще случилось?
Дьяк. Ох, поношение! У патриарха панагию с груди…
Милославский. Неужто сперли?
Дьяк. Сперли!
Милославский. Ну уж, это мистика какая-то! Что же это у вас делается, ась?
Дьяк. Панагия – золота на четыре угла, яхонт лазоревый, два изумруда…
Милославский. Это безобразие?
Дьяк. Что делать прикажешь, князь? Уж мы воров и за ребра вешаем, а все извести их не можем.
Милославский. Ну зачем же за ребра вешать? Уж тут я прямо скажу, что я против. Это типичный перегиб. С ворами, Федя, если хочешь знать, надо обращаться мягко. Ты ступай к патриарху и как-нибудь так поласковее с ним… утешь его… Что он, очень расстроился?
Дьяк. Столбом стоит.
Милославский. Ну, оно понятно. Большие потрясения от этого бывают. Уж кому-кому, а мне приходилось видеть в театрах…
Дьяк выбегает.
Бунша. Меня начинают терзать смутные подозрения. У Шпака – костюм, у посла – медальон, у патриарха – панагия…
Милославский. Ты на что намекаешь? Не знаю, как другие, а я лично ничего взять не могу. У меня руки так устроены… ненормально. Мнев пяти городах снимки с пальцев делали… ученые… и все начальники единогласно утверждают, что с такими пальцами человек присвоить чужого не может. Я даже в перчатках стал ходить, так мне это надоело.
Дьяк (входит). Татарский князь Едигей к государю.
Милославский. Э, нет! Этак я из сил выбьюсь. Объявляю перерыв на обед.
Дьяк. Царь трапезовать желает.
Тотчас стольники вносят кушанья, за стольниками появляются гусляры.
Бунша. Это сон какой-то!…Милославский (Дьяку). Это что?
Дьяк. Почки заячьи верченые да головы щучьи с чесноком… икра, кормилец. Водка анисовая, приказная, кардамонная, какая желаешь.
Милославский. Красота!… Царь, по стопочке с горячей закуской!… (Пьет.) Ко мне, мои тиуны, опричники мои!…
Бунша пьет.
Дьяк. Услали же, батюшка-князь, опричников!
Милославский. И хорошо сделали, что услали, ну их в болото! Без отвращения вспомнить не могу. Манера у них сейчас рубить, крошить! Секиры эти… Бандиты они, Федя. Простите, ваше величество, за откровенность, но опричники ваши просто бандиты! Вотр сантэ!
Бунша. Вероятно, под влиянием спиртного напитка нервы мои несколько успокоились.
Милославский. Ну, вот. А ты, Федя, что ты там жмешься возле почек? Ты выпей, Федюня, не стесняйся. У нас попросту. Ты мне очень понравился. Я бы без тебя, признаться, как без рук был. Давай с тобой на брудершафт выпьем. Будем дружить с тобой, я тебя выучу в театр ходить… Да, ваше величество, надо будет театр построить;
Бунша. Я уже наметил кое-какие мероприятия и решил, что надо будет начать с учреждения жактов.
Милославский. Не велите казнить, ваше величество, но, по-моему, театр важнее. Воображаю, какая сейчас драка на Изюмском шляхе идет! Как ты думаешь, Федя? Что, у вас яхонты в магазины принимают?
Дьяк. Царица к тебе, великий государь, видеть желает.
Бунша. Вот тебе раз! Этого я как-то не предвидел. Боюсь, чтобы не вышло недоразумения с Ульяной Андреевной. Она, между нами говоря, отрицательно к этому относится. А впрочем, ну ее к черту, что я ее, боюсь, что ли?
Милославский. И правда.
Бунша снимает повязку.
Повязку это ты зря снял. Не царская, говоря откровенно, у тебя физиономия.
Бунша. Чего? Попрошу вас?! С кем говоришь?
Милославский. Молодец! Ты бы раньше так разговаривал!
Появляется Царица, и Бунша надевает пенсне.
Царица (в изумлении). Пресветлый государь, княже мой и господин! Дозволь рабыне твоей, греемой милостью твоею…
Бунша. Очень рад. (Целует руку царицы.) Очень рад познакомиться. Позвольте вам представить: дьяк… и гражданин Милославский. Прошу вас к нашему столику.
Милославский. Ты что плетешь? Сними, гад, пенсне.
Бунша. Но-но-но! Человек! Почки один раз царице! Простите, ваше имя-отчество не Юлия Владимировна?
Царица. Марфа Васильевна я…
Бунша. Чудесно, чудесно!
Милославский. Вот разошелся! Э-ге-ге? Да ты, я вижу, хват! Вот так тихоня!
Бунша. Рюмку кардамонной, Марфа Васильевна.
Царица (хихикая). Что вы, что вы…
Бунша. Сейчас мы говорили на интереснейшую тему. Вопрос об учреждении жактов.
Царица. И все-то ты в трудах, все в трудах, великий государь, аки пчела!
Бунша. Еще рюмку, под щучью голову.
Царица. Ой, что это вы…
Бунша (Дьяку). Вы что на меня так смотрите? Я знаю, что у тебя на уме! Ты думаешь, уж не сын ли я какого-нибудь кучера или кого-нибудь в этом роде? Сознавайся!
Дьяк валится в ноги.
Нет, ты сознавайся, плут… Какой там сын кучера? Это была хитрость с моей стороны. (Царице.) Это я, уважаемая Марфа Васильевна, их разыгрывал. Что? Молчать! (Дьяку.) Скажите, пожалуйста, что у вас, нет отдельного кабинета?
Милославский. Милые! Да он нарезался! Да ведь как быстро, как ловко! Надо спасать положение. (Гуслярам.) Да что вы, граждане, молчите? Гряньте нам что-нибудь.
Гусляры заиграли и запели.
Гусляры (поют). А не сильная туча затучилася… А не сильные громы грянули… Куда едет собака крымский царь…
Бунша. Какая это собака? Не позволю про царя такие песни петь! Он хоть и крымский, но не собака! (Дьяку.) Ты каких это музыкантов привел? Распустились здесь без меня!
Дьяк валится в ноги.
Милославский. Что, Федюша, у вас нарзану нету?
Бунша. Пускай онирумбу играют! Гусляры. Ты, батюшка, только скажи, как это… а мы переймем… мы это сейчас…
Бунша напевает современный танец. Гусляры играют его.
Бунша (Царице). Позвольте вас просить на один тур, Юлия Васильевна.
Царица. Ой, срамота? Что это ты, батюшка-царь…
Бунша. Ничего, ничего. (Танцует с Царицей.)
Дьяк рвет на себе волосы.
Милославский. Ничего, Федя, не расстраивайся! Ну, перехватил царь, ну, что такого… с кем не бывало! Давай с тобой! (Танцует с Дьяком.)
Набат и шум. Гусляры замолчали.
Это мне не нравится, что еще такое?
Дьяк выбегает, потом возвращается.
Дьяк. Беда, беда! Опричники взбунтовались, сюда едут! Кричат, что царь ненастоящий. Самозванец, говорят!
Царица. Ох-ти мне, молодой! С ненастоящим плясала… Ох, чернеческий чин наложат!… Ой, погибель моя!… (Убегает.)
Милославский. Как, опричники? Они же на Изюмский шлях поехали!
Дьяк. Не доехали, батюшка. Смутили их. От заставы повернули.
Милославский. Какой же гад распространил этот гнусный слух?
Дьяк. Патриарх, батюшка, патриарх.
Милославский. Дорогой самодержец, мы пропали!
Бунша. Я требую продолжения танца! Как пропали? Граждане, что делать?
Гусляры исчезают вместе с Дьяком.
Николай Иваныч, спасите!
Шум ближе. Звон. Тьма. Свет. Стенка распадается, и рядом с палатой появляется комната Тимофеева.
Тимофеев. Скорее, Иван Васильевич!
Иоанн (застегивая царское облачение). Слава тебе господи!
Тимофеев. Вот они, живы!
Милославский. Живы, живы! (Бунше.) Вали, вали, вали! (Вбегает с Буншей к Тимофееву.)
Иоанн (при виде Бунши). Ой, сгинь, пропади!
Милославский. Временно, временно, отец, не волнуйся!
Иоанн вбегает в палату.
Иван Васильевич! Имейте в виду, что мы шведам Кемскую волость отдали! Так что все в порядке!
Иоанн. Шведам – Кемь? Да как же вы смели, щучьи вы дети?!
В палату вбегают Опричник и Дьяк.
Шведам – Кемь? А ты, лукавый дьяк, куда смотрел?
Дьяк валится в ноги. Иоанн в ярости валит Дьяка на аппарат. Дьяк тотчас вскакивает, бросается в палату. Тьма. Свет. Палаты нет.
Тимофеев. Аппарат мой! Аппарат! Раздавили! Что вы наделали? Зачем вы его разозлили??… Погибло мое изобретение!
В передней появляются милиция и Шпак.
Шпак. Вот они, товарищи начальники, гляньте! Тимофеев. Ах ты, подлец! Милиция. Эге!… (Бунше.) Вы – царь? Ваше удостоверение личности, гражданин.
Бунша. Каюсь, был царем, но под влиянием гнусного опыта инженера Тимофеева.
Милославский. Что вы его слушаете, товарищи! Мы с маскарада, из парка культуры и отдыха мы. (Снимает боярское облачение.).
Бунша снимает царское облачение. На груди Милославского – медальон и панагия.
Бунша. Оправдались мои подозрения! Он патриарха обокрал и шведского посла!
Шпак. Держите его! Мой костюм!
Милиция. Что же вы, гражданин, милицию путаете? Они воры?
Шпак. Воры, воры! Они же крадут, они же царями притворяются!
Появляется Ульяна Андреевна.
Ульяна. Вот он где! Что это, замели тебя? Дождался, пьяница!
Бунша. Ульяна Андреевна! Чистосердечно признаюсь, что я царствовал, но вам не изменил, дорогая Ульяна Андреевна! Царицей соблазняли, дьяк свидетель!
Ульяна. Какой дьяк? Что ты порешь, алкоголик? Какой он царь, товарищи начальники! Он – управдом!
Тимофеев. Молчите все! Молчите все! Мой аппарат, моя машина погибла! А вы об этих пустяках… Да, это я, я сделал опыт, но нужно же такое несчастье на каждом шагу… явился этот болван управдом и ключ утащил с собой! Старый рамоли, князь-развалина… и этот разозлил Ивана Грозного! И вот нет моего аппарата! А вы об этой ерунде!
Милиция. Вы кончили, гражданин?
Тимофеев. Кончил.
Милиция (Милославскому). Ваше удостоверение?
Милославский. Ну, чего удостоверение? Что же удостоверение? Милославский я, Жорж.
Милиция (радостно). А! Так вы в Москве, стало быть?
Милославский. Не скрою. Прибыл раньше времени.
Милиция. Ну-с, пожалуйте все в отделение.
Бунша. С восторгом предаюсь в руки родной милиции, надеюсь на нее и уповаю.
Милославский. Эх, Коля, академик! Не плачь! Видно, уж такая судьба! А насчет панагии, товарищи, вы не верьте, это мне патриарх подарил.
Милиция выводит всех из квартиры. В ту же минуту гаснет свет в комнате Тимофеева. Радостный голос в рупоре в передней: "Слушайте продолжение "Псковитянки". И тотчас грянули колокола и заиграла хриплая музыка. Комната Тимофеева освещается, Тимофеев спит в той самой позе, как заснул в первом акте.
Тимофеев. Скорей, скорей, Иван Васильевич… Фу, черт, да я заснул! Боже, какая ерунда приснилась… Аппарат-то цел? Цел. Батюшки, меня жена бросила… Да нет, это во сне. Слава богу, во сне. А вдруг… Косинус… черт, надоел мне с колоколами…
Передняя освещается. Входит Зинаида.
Зинаида. Коля, это я.
Тимофеев. Зиночка, ты!
Зинаида. Ты так и не ложился? Колька, ты с ума сойдешь, я тебе говорю. Я тебе сейчас дам чаю, и ложись… Нельзя так работать.
Тимофеев. Зина, я хотел тебя спросить… видишь ли, я признаю свою вину… я действительно так заработался, что обращал мало внимания на тебя в последнее время… Косинус… ты понимаешь меня?
Зинаида. Ничего не понимаю.
Тимофеев. Ты где сейчас была?
Зинаида. На репетиции.
Тимофеев. Скажи мне, только правду. Ты любишь Якина?
Зинаида. Какого Якина?
Тимофеев. Не притворяйся. Очень талантлив… ему действительно дадут квартиру? Ну, словом, он ваш кинорежиссер.
Зинаида. Никакого Якина-режиссера нету у нас.
Тимофеев. Правда?
Зинаида. Правда.
Тимофеев. А Молчановского нету? Зинаида. И Молчановского нету.
Тимофеев. Ура! Это я пошутил.
Зинаида. Я тебе говорю, ты с ума сойдешь!
Стук в дверь.
Да, да!
Вбегает Шпак.
Тимофеев. Антон Семенович, мне сейчас приснилось, что вас обокрали.
Шпак (заливаясь слезами). Что приснилось? Меня действительно обокрали!
Тимофеев. Как?
Шпак. Начисто. Пока был на службе. Патефон, портсигар, костюм! Батюшки! И телефонный аппарат срезали!… Зинаида Михайловна, позвольте позвонить. Батюшки! (Бросается к телефону.) Милицию! Где наш управдом?
Зинаида (распахнув окно, кричит). Ульяна Андреевна! Где Иван Васильевич? Шпака обокрали!
В радиорупоре сильнее грянула музыка.
Занавес
Конец
Дьяк. Ванька-разбойник.
Милославский. Ага. А я, наоборот, Жорж. И этому бандиту двоюродный брат. Но я от него отмежевался. И обратно – царский любимец и приближенный человек. Ты что на это скажешь?
Дьяк. Вот оно что! То-то я гляжу, похож, да не очень. А откуда же ты тут-то взялся?
Милославский. Э, дьяк Федя, до чего ты любопытный! Тебе бы в уголовном розыске служить! Приехал я внезапно, сюрпризом, как раз когда у вас эта мура с демонами началась… Ну, я, конечно, в палату, к царю, где и охранял ихнюю особу.
Дьяк. Исполать тебе, князь!
Милославский. И все в порядочке!
За сценой шум.
Чего это они опять разорались? Сбегай, Федюша, узнай.
Дьяк выбегает.
Бунша. Боже мой, где я? Что я? Кто я? Николай Иванович!!
Милославский. Без истерики!
Дьяк возвращается.
Дьяк. Опричники царя спасенного видеть желают. Радуются.
Милославский. Э, нет. Это отпадает. Некогда. Некогда. Радоваться потом будем. (Бунше.) Услать их надо немедленно куда-нибудь. Молчит, проклятый! (Вслух.) А что, Фединька, войны никакой сейчас нету?
Дьяк. Как же это нету, кормилец? Крымский хан да шведы прямо заедают! Крымский хан на Изюмском шляхе безобразничает!…
Милославский. Что ты говоришь? Как же это вы так допустили, а?
Дьяк бросается в ноги.
Встань, Федор, я тебя не виню. Ну, вот чего… садись, пиши царский указ. Пиши. Послать опричников выбить крымского хана с Изюмского шляха. Точку поставь.
Дьяк. Точка. (Бунше.) Подпиши, великий государь. Бунша (шепотом). Я не имею права по должности управдома такие бумаги подписывать.
Милославский. Пиши. Ты что написал, голова дубовая? Управдом? И печать жакта приложил?… Вот осел! Пиши: Иван Грозный. (Дьяку.) На.
Дьяк. Вот словечко-то не разберу…
Милославский. Какое словечко? Ну, ге… ре… Грозный.
Дьяк. Грозный?
Милославский. Что ты, Федька, цепляешься к каждому слову! Что, он не грозен, по-твоему? Не грозен? Да накричи ты, наконец, на него, великий государь, натопай ножками! Что же это он тебя не слушает?
Бунша. Да как вы смеете?! Да вы!… Да я вас!…
Дьяк (валясь в ноги). Узнал таперича! Узнал тебя, батюшка-царь…
Милославский. Ну, то-то. Да ты скажи им, чтобы они обратно не торопились. Какое бы им еще поручение дать? Поют потехи брани… дела былых времен… И взятие Казани… ты им скажи, чтобы они на обратном пути заодно Казань взяли… чтобы два раза не ездить…
Дьяк. Как же это, батюшка… чтоб тебя не прогневить… Ведь Казань-то наша… ведь мы ее давным-давно взяли…
Милославский. А… Это вы поспешили… Ну, да раз взяли, так уж и быть. Не обратно же ее отдавать… Ну, ступай, и чтобы их духу здесь не было через пять минут.
Дьяк выбегает.
Ну, пошли дела кой-как. Что дальше будет, впрочем, неизвестно. Что же он не крутит свою машинку назад?
Бунша. Я должен открыть вам ужасную тайну. Я с собой ключ в панике захватил. Вот он.
Милославский. Чтоб ты сдох, проклятый! Все из-за тебя, дурака! Что же мы теперь будем делать? Ну, ладно, тише, дьяк идет.
Дьяк (входит). Поехали, великий государь.
Милославский. Не удивились? Ну и прекрасно. Дальше чего на очереди?
Дьяк. Посол шведский тут.
Милославский. Давай его сюда.
Дьяк впускает Шведского посла. Тот, взглянув на Буншу, вздрагивает, потом начинает делать поклоны.
Посол. Пресветлейши… вельможнейши… государ… (Кланяется.) Дер гроссер кениг дес шведишен кенигсрейх зандте мих, зейнен трейен динер, цу имен, царь и фелики князе Иван Василович Усарусса, дамит ди фраге фон Кемска волост, ди ди румфоллвюрдиге шведише арме эроберы хат, фрейвиллиг ин орднунг бринген…
Милославский. Так, так… интурист хорошо говорит… но только хоть бы одно слово понять! Надо бы переводчика, Фединька!
Дьяк. Был у нас толмач-немчин, да мы его анадысь в кипятке сварили.
Милославский. Федя, это безобразие! Нельзя так с переводчиками обращаться! (Бунше.) Отвечай ему что-нибудь… а то ты видишь, человек надрывается.
Бунша. Я на иностранных языках только революционные слова знаю, а все остальное забыл.
Милославский. Ну, говори хоть революционные, а то ты ведь никаких слов не произносишь… Как рыба на троне! (Послу.) Продолжайте, я с вами совершенно согласен.
Посол. Ди фраге фон Кемска волост… Шведише арме хат зи эроберн… Дер гроссер кениг дес шведишен кенигс рейхе зандте мих… унд… Дас ист зер эрнсте фраге… Кемска волост…
Милославский. Правильно. Совершенно правильно. (Дьяку.) Интересно бы хоть в общих чертах узнать, что ему требуется… Так сказать, идейка… смысл… Я, как назло, в шведском языке не силен, а царь нездоров…
Дьяк. Он, батюшка, по-немецки говорит. Да понять-то его немудрено. Они Кемскую волость требуют. Воевали ее, говорят, так подай теперь ее, говорят!…
Милославский. Так что же ты молчал? Кемскую волость?
Посол. О, я… о, я…
Милославский. Да об чем разговор? Да пущай забирают на здоровье!… Господи, я думал, что!…
Дьяк. Да как же так, кормилец?!
Милославский. Да кому это надо? (Послу.) Забирайте, забирайте, царь согласен. Гут.
Дьяк. О господи Исусе!
Посол (обрадован, кланяется). Канн их мих фрейцелен унд ин мейн
фатерланд цурюккерен?
Дьяк. Он спрашивает, можно ли ему домой ехать?
Милославский. А, конечно! Пускай сегодня же и едет. (Послу.) Оревуар.
Посол (кланяясь). Вас бефельт цар и фелики кнезе Иван Василович ден гроссен кениг дес Шведенс хинтербринген?
Дьяк. Он спрашивает: чего королю передать?
Милославский. Мой пламенный привет.
Бунша. Я не согласен королю пламенные приветы передавать. Меня общественность загрызет.
Милославский. Молчи, бузотер. (Обнимает посла, и у того с груди пропадает драгоценный медальон.) Ауфвидерзеен. Королю кланяйтесь и скажите, чтобы пока никого не присылал. Не надо. Нихтс.
Посол, кланяясь, уходит с Дьяком.
Приятный человек. Валюты у него, наверно, в кармане, воображаю!…
Бунша. Я изнемогаю под тяжестью государственных преступлений, которые мы совершили. О боже мой! Что теперь делает несчастная Ульяна Андреевна? Она, наверно, в милиции. Она плачет и стонет, а я царствую против воли… Как я покажусь на глаза общему нашему собранию?
Дьяк входит и ищет что-то на полу.
Милославский. Ты чего, отец, ползаешь?
Дьяк. Не вели казнить, государь… Посол королевский лик с груди потерял… на нем алмазы граненые…
Милославский. Нельзя быть таким рассеянным.
Дьяк. Вошел сюда – был, а вышел – нету…
Милославский. Так всегда и бывает. В театрах это постоянно в буфете. Смотреть надо за вещами, когда в комнату входишь. Да отчего ты так на меня таращишься? Уж не думаешь ли ты, что я взял?
Дьяк. Что ты, что ты?!
Милославский (Бунше). Ты не брал?
Бунша. Может быть, за трон завалился? (Ищет.)
Милославский. Ну, нету! Под столом еще посмотри. Нету и нету.
Дьяк. Ума не приложу… вот горе! (Уходит.)
Бунша. Происшествия все ужаснее и ужаснее. Что бы я отдал сейчас, чтобы лично явиться и заявить о том, что я нашелся. Какое ликование поднялось бы! Дьяк (входит). Патриарх тебя видеть желает, государь. Радуется.
Бунша. Чем дальше, тем хуже!
Милославский. Скажи ему, что мы просим его сюда в срочном порядке.
Бунша. Что вы делаете? В присутствии служителя культа я не могу находиться в комнате, я погиб.
Колокольный звон. Входит Патриарх.
Патриарх. Здравствуй, государь, нынешний год и впредь идущие лета! Вострубим, братие, в златокованые трубы! Царь и великий князь яви нам зрак и образ красен! Царь, в руцах демонов побывавший, возвращается к нам. Подай же тебе, господи, самсонову силу, александрову храбрость, соломонову мудрость и кротость давидову! Да тя славят все страны и всякое дыхание человече и ныне и присно и во веки веков!
Милославский (аплодируя). Браво! Аминь! Ничего не в силах прибавить к вашему блестящему докладу, кроме одного слова – аминь!
Хор запел многолетие. Милославский отдает честь, поет что-то веселое и современное.
(Бунше.) Видишь, как тебя приветствуют! А ты хныкал!… (Патриарху.) Воистину воскресе, батюшка! (Обнимает Патриарха, причем у того с груди пропадает панагия.) Еще раз благодарю вас, батюшка, от царского имени и от своего также благодарю, а затем вернитесь в собор, к вашим угодникам. Вы совершенно и абсолютно свободны, в хоре надобности тоже нет. А в случае чего-нибудь экстренного мы вас кликнем. (Провожает Патриарха до дверей, отдавая ему честь.)
Патриарх уходит с Дьяком.
Дьяк тотчас вбегает в смятении обратно.
Чего еще случилось?
Дьяк. Ох, поношение! У патриарха панагию с груди…
Милославский. Неужто сперли?
Дьяк. Сперли!
Милославский. Ну уж, это мистика какая-то! Что же это у вас делается, ась?
Дьяк. Панагия – золота на четыре угла, яхонт лазоревый, два изумруда…
Милославский. Это безобразие?
Дьяк. Что делать прикажешь, князь? Уж мы воров и за ребра вешаем, а все извести их не можем.
Милославский. Ну зачем же за ребра вешать? Уж тут я прямо скажу, что я против. Это типичный перегиб. С ворами, Федя, если хочешь знать, надо обращаться мягко. Ты ступай к патриарху и как-нибудь так поласковее с ним… утешь его… Что он, очень расстроился?
Дьяк. Столбом стоит.
Милославский. Ну, оно понятно. Большие потрясения от этого бывают. Уж кому-кому, а мне приходилось видеть в театрах…
Дьяк выбегает.
Бунша. Меня начинают терзать смутные подозрения. У Шпака – костюм, у посла – медальон, у патриарха – панагия…
Милославский. Ты на что намекаешь? Не знаю, как другие, а я лично ничего взять не могу. У меня руки так устроены… ненормально. Мнев пяти городах снимки с пальцев делали… ученые… и все начальники единогласно утверждают, что с такими пальцами человек присвоить чужого не может. Я даже в перчатках стал ходить, так мне это надоело.
Дьяк (входит). Татарский князь Едигей к государю.
Милославский. Э, нет! Этак я из сил выбьюсь. Объявляю перерыв на обед.
Дьяк. Царь трапезовать желает.
Тотчас стольники вносят кушанья, за стольниками появляются гусляры.
Бунша. Это сон какой-то!…Милославский (Дьяку). Это что?
Дьяк. Почки заячьи верченые да головы щучьи с чесноком… икра, кормилец. Водка анисовая, приказная, кардамонная, какая желаешь.
Милославский. Красота!… Царь, по стопочке с горячей закуской!… (Пьет.) Ко мне, мои тиуны, опричники мои!…
Бунша пьет.
Дьяк. Услали же, батюшка-князь, опричников!
Милославский. И хорошо сделали, что услали, ну их в болото! Без отвращения вспомнить не могу. Манера у них сейчас рубить, крошить! Секиры эти… Бандиты они, Федя. Простите, ваше величество, за откровенность, но опричники ваши просто бандиты! Вотр сантэ!
Бунша. Вероятно, под влиянием спиртного напитка нервы мои несколько успокоились.
Милославский. Ну, вот. А ты, Федя, что ты там жмешься возле почек? Ты выпей, Федюня, не стесняйся. У нас попросту. Ты мне очень понравился. Я бы без тебя, признаться, как без рук был. Давай с тобой на брудершафт выпьем. Будем дружить с тобой, я тебя выучу в театр ходить… Да, ваше величество, надо будет театр построить;
Бунша. Я уже наметил кое-какие мероприятия и решил, что надо будет начать с учреждения жактов.
Милославский. Не велите казнить, ваше величество, но, по-моему, театр важнее. Воображаю, какая сейчас драка на Изюмском шляхе идет! Как ты думаешь, Федя? Что, у вас яхонты в магазины принимают?
Дьяк. Царица к тебе, великий государь, видеть желает.
Бунша. Вот тебе раз! Этого я как-то не предвидел. Боюсь, чтобы не вышло недоразумения с Ульяной Андреевной. Она, между нами говоря, отрицательно к этому относится. А впрочем, ну ее к черту, что я ее, боюсь, что ли?
Милославский. И правда.
Бунша снимает повязку.
Повязку это ты зря снял. Не царская, говоря откровенно, у тебя физиономия.
Бунша. Чего? Попрошу вас?! С кем говоришь?
Милославский. Молодец! Ты бы раньше так разговаривал!
Появляется Царица, и Бунша надевает пенсне.
Царица (в изумлении). Пресветлый государь, княже мой и господин! Дозволь рабыне твоей, греемой милостью твоею…
Бунша. Очень рад. (Целует руку царицы.) Очень рад познакомиться. Позвольте вам представить: дьяк… и гражданин Милославский. Прошу вас к нашему столику.
Милославский. Ты что плетешь? Сними, гад, пенсне.
Бунша. Но-но-но! Человек! Почки один раз царице! Простите, ваше имя-отчество не Юлия Владимировна?
Царица. Марфа Васильевна я…
Бунша. Чудесно, чудесно!
Милославский. Вот разошелся! Э-ге-ге? Да ты, я вижу, хват! Вот так тихоня!
Бунша. Рюмку кардамонной, Марфа Васильевна.
Царица (хихикая). Что вы, что вы…
Бунша. Сейчас мы говорили на интереснейшую тему. Вопрос об учреждении жактов.
Царица. И все-то ты в трудах, все в трудах, великий государь, аки пчела!
Бунша. Еще рюмку, под щучью голову.
Царица. Ой, что это вы…
Бунша (Дьяку). Вы что на меня так смотрите? Я знаю, что у тебя на уме! Ты думаешь, уж не сын ли я какого-нибудь кучера или кого-нибудь в этом роде? Сознавайся!
Дьяк валится в ноги.
Нет, ты сознавайся, плут… Какой там сын кучера? Это была хитрость с моей стороны. (Царице.) Это я, уважаемая Марфа Васильевна, их разыгрывал. Что? Молчать! (Дьяку.) Скажите, пожалуйста, что у вас, нет отдельного кабинета?
Милославский. Милые! Да он нарезался! Да ведь как быстро, как ловко! Надо спасать положение. (Гуслярам.) Да что вы, граждане, молчите? Гряньте нам что-нибудь.
Гусляры заиграли и запели.
Гусляры (поют). А не сильная туча затучилася… А не сильные громы грянули… Куда едет собака крымский царь…
Бунша. Какая это собака? Не позволю про царя такие песни петь! Он хоть и крымский, но не собака! (Дьяку.) Ты каких это музыкантов привел? Распустились здесь без меня!
Дьяк валится в ноги.
Милославский. Что, Федюша, у вас нарзану нету?
Бунша. Пускай онирумбу играют! Гусляры. Ты, батюшка, только скажи, как это… а мы переймем… мы это сейчас…
Бунша напевает современный танец. Гусляры играют его.
Бунша (Царице). Позвольте вас просить на один тур, Юлия Васильевна.
Царица. Ой, срамота? Что это ты, батюшка-царь…
Бунша. Ничего, ничего. (Танцует с Царицей.)
Дьяк рвет на себе волосы.
Милославский. Ничего, Федя, не расстраивайся! Ну, перехватил царь, ну, что такого… с кем не бывало! Давай с тобой! (Танцует с Дьяком.)
Набат и шум. Гусляры замолчали.
Это мне не нравится, что еще такое?
Дьяк выбегает, потом возвращается.
Дьяк. Беда, беда! Опричники взбунтовались, сюда едут! Кричат, что царь ненастоящий. Самозванец, говорят!
Царица. Ох-ти мне, молодой! С ненастоящим плясала… Ох, чернеческий чин наложат!… Ой, погибель моя!… (Убегает.)
Милославский. Как, опричники? Они же на Изюмский шлях поехали!
Дьяк. Не доехали, батюшка. Смутили их. От заставы повернули.
Милославский. Какой же гад распространил этот гнусный слух?
Дьяк. Патриарх, батюшка, патриарх.
Милославский. Дорогой самодержец, мы пропали!
Бунша. Я требую продолжения танца! Как пропали? Граждане, что делать?
Гусляры исчезают вместе с Дьяком.
Николай Иваныч, спасите!
Шум ближе. Звон. Тьма. Свет. Стенка распадается, и рядом с палатой появляется комната Тимофеева.
Тимофеев. Скорее, Иван Васильевич!
Иоанн (застегивая царское облачение). Слава тебе господи!
Тимофеев. Вот они, живы!
Милославский. Живы, живы! (Бунше.) Вали, вали, вали! (Вбегает с Буншей к Тимофееву.)
Иоанн (при виде Бунши). Ой, сгинь, пропади!
Милославский. Временно, временно, отец, не волнуйся!
Иоанн вбегает в палату.
Иван Васильевич! Имейте в виду, что мы шведам Кемскую волость отдали! Так что все в порядке!
Иоанн. Шведам – Кемь? Да как же вы смели, щучьи вы дети?!
В палату вбегают Опричник и Дьяк.
Шведам – Кемь? А ты, лукавый дьяк, куда смотрел?
Дьяк валится в ноги. Иоанн в ярости валит Дьяка на аппарат. Дьяк тотчас вскакивает, бросается в палату. Тьма. Свет. Палаты нет.
Тимофеев. Аппарат мой! Аппарат! Раздавили! Что вы наделали? Зачем вы его разозлили??… Погибло мое изобретение!
В передней появляются милиция и Шпак.
Шпак. Вот они, товарищи начальники, гляньте! Тимофеев. Ах ты, подлец! Милиция. Эге!… (Бунше.) Вы – царь? Ваше удостоверение личности, гражданин.
Бунша. Каюсь, был царем, но под влиянием гнусного опыта инженера Тимофеева.
Милославский. Что вы его слушаете, товарищи! Мы с маскарада, из парка культуры и отдыха мы. (Снимает боярское облачение.).
Бунша снимает царское облачение. На груди Милославского – медальон и панагия.
Бунша. Оправдались мои подозрения! Он патриарха обокрал и шведского посла!
Шпак. Держите его! Мой костюм!
Милиция. Что же вы, гражданин, милицию путаете? Они воры?
Шпак. Воры, воры! Они же крадут, они же царями притворяются!
Появляется Ульяна Андреевна.
Ульяна. Вот он где! Что это, замели тебя? Дождался, пьяница!
Бунша. Ульяна Андреевна! Чистосердечно признаюсь, что я царствовал, но вам не изменил, дорогая Ульяна Андреевна! Царицей соблазняли, дьяк свидетель!
Ульяна. Какой дьяк? Что ты порешь, алкоголик? Какой он царь, товарищи начальники! Он – управдом!
Тимофеев. Молчите все! Молчите все! Мой аппарат, моя машина погибла! А вы об этих пустяках… Да, это я, я сделал опыт, но нужно же такое несчастье на каждом шагу… явился этот болван управдом и ключ утащил с собой! Старый рамоли, князь-развалина… и этот разозлил Ивана Грозного! И вот нет моего аппарата! А вы об этой ерунде!
Милиция. Вы кончили, гражданин?
Тимофеев. Кончил.
Милиция (Милославскому). Ваше удостоверение?
Милославский. Ну, чего удостоверение? Что же удостоверение? Милославский я, Жорж.
Милиция (радостно). А! Так вы в Москве, стало быть?
Милославский. Не скрою. Прибыл раньше времени.
Милиция. Ну-с, пожалуйте все в отделение.
Бунша. С восторгом предаюсь в руки родной милиции, надеюсь на нее и уповаю.
Милославский. Эх, Коля, академик! Не плачь! Видно, уж такая судьба! А насчет панагии, товарищи, вы не верьте, это мне патриарх подарил.
Милиция выводит всех из квартиры. В ту же минуту гаснет свет в комнате Тимофеева. Радостный голос в рупоре в передней: "Слушайте продолжение "Псковитянки". И тотчас грянули колокола и заиграла хриплая музыка. Комната Тимофеева освещается, Тимофеев спит в той самой позе, как заснул в первом акте.
Тимофеев. Скорей, скорей, Иван Васильевич… Фу, черт, да я заснул! Боже, какая ерунда приснилась… Аппарат-то цел? Цел. Батюшки, меня жена бросила… Да нет, это во сне. Слава богу, во сне. А вдруг… Косинус… черт, надоел мне с колоколами…
Передняя освещается. Входит Зинаида.
Зинаида. Коля, это я.
Тимофеев. Зиночка, ты!
Зинаида. Ты так и не ложился? Колька, ты с ума сойдешь, я тебе говорю. Я тебе сейчас дам чаю, и ложись… Нельзя так работать.
Тимофеев. Зина, я хотел тебя спросить… видишь ли, я признаю свою вину… я действительно так заработался, что обращал мало внимания на тебя в последнее время… Косинус… ты понимаешь меня?
Зинаида. Ничего не понимаю.
Тимофеев. Ты где сейчас была?
Зинаида. На репетиции.
Тимофеев. Скажи мне, только правду. Ты любишь Якина?
Зинаида. Какого Якина?
Тимофеев. Не притворяйся. Очень талантлив… ему действительно дадут квартиру? Ну, словом, он ваш кинорежиссер.
Зинаида. Никакого Якина-режиссера нету у нас.
Тимофеев. Правда?
Зинаида. Правда.
Тимофеев. А Молчановского нету? Зинаида. И Молчановского нету.
Тимофеев. Ура! Это я пошутил.
Зинаида. Я тебе говорю, ты с ума сойдешь!
Стук в дверь.
Да, да!
Вбегает Шпак.
Тимофеев. Антон Семенович, мне сейчас приснилось, что вас обокрали.
Шпак (заливаясь слезами). Что приснилось? Меня действительно обокрали!
Тимофеев. Как?
Шпак. Начисто. Пока был на службе. Патефон, портсигар, костюм! Батюшки! И телефонный аппарат срезали!… Зинаида Михайловна, позвольте позвонить. Батюшки! (Бросается к телефону.) Милицию! Где наш управдом?
Зинаида (распахнув окно, кричит). Ульяна Андреевна! Где Иван Васильевич? Шпака обокрали!
В радиорупоре сильнее грянула музыка.
Занавес
Конец
КОММЕНТАРИИ
Впервые опубликована вторая редакция комедии: Булгаков М. А. Драмы и комедии. М., 1965. Затем: Булгаков М. А. Пьесы. Составители Л. Е. Белозерская, И. Ю. Ковалева. М., Советский писатель, 1986; Булгаков М. А. Кабала святош. Составители В. И. Лосев, В. В. Петелин. М., Современник, 1991.
Публикуется по расклейке последнего издания; сверено с машинописью, хранящейся в фонде 562, к. 14 ед. хр. 2, ОР РГБ.
В 1965 году публикация была осуществлена с благословения Е. С. Булгаковой. Л. Е. Белозерская тоже выбрала для публикации вторую редакцию. В третьем томе Собрания сочинений (1990) и сборнике "Пьесы 30-х годов" (1994) публикуется первая редакция пьесы по машинописному списку, хранящемуся в РГАЛИ, ф. 656 (фонд Главреперткома), оп. 3. ед. хр. 329. На этом списке есть подписи рецензентов Реперткома 9 и 25 декабря 1940 г. и штамп: "Главное управление по контролю за зрелищами и репертуаром Комитета по делам искусств. Разрешается только к печати…" Но в то время пьеса не была опубликована.
Публикатор и автор примечаний к пьесе "Иван Васильевич" в Собрании сочинений в пяти томах, Я. С. Лурье, сравнив обе редакции, пришел к выводу: "Главное различие между первой редакцией и второй (к которой примыкает также сценическая версия, созданная в Театре Сатиры) заключается в том, что история с машиной времени, созданной изобретателем Тимофеевым, описывалась в первой редакции как реально происшедшая, а во второй – как сон Тимофеева. Переделка эта была вынужденной: на одном из экземпляров второй редакции (РГБ, ф.562, к 14 ед хр. 2) было надписано: "Поправки по требованию и приделанный сон". Другие "поправки по требованию" выразились в том, что был удален текст, читавшийся в начале и конце первого акта: лекция "свиновода" по радиорепродуктору. О том, что мотив этот имел отнюдь не безобидный характер, свидетельствуют слова Тимофеева в финале, когда его, вместе с двумя путешественниками в прошлое, арестовывает милиция: "Послушайте меня. Да, я сделал опыт. Но разве можно с такими свиньями, чтобы вышло что-нибудь путное?…" (первоначальный текст первой редакции). Тема пьесы здесь заметно перекликалась с темой "Собачьего сердца". Во второй редакции пьеса стала начинаться передачей по радио музыки "Псковитянки" (чем и мотивировался сон Тимофеева), а заканчиваться пробуждением Тимофеева. Слова управдома в первом акте, что жильцы дома "рассказывают про советскую жизнь такие вещи, которые рассказывать неудобно", были заменены во второй редакции на: "рассказывают такую ерунду, которую рассказывать неудобно". (См.: Булгаков М. А. Собрание сочинений в пяти томах. М., Художественная литература, 1990, т. 3, с. 674).
После того как Театр отказался от "Блаженства", предложив на этом материале написать новую пьесу – комедию об Иване Васильевиче Грозном, попавшем в советскую эпоху, Булгаков без всякого воодушевления принял эти рекомендации. Но потом эта идея все больше и больше захватывала его. И не удивительно: чуть ли не при каждой встрече с теми, кто слушал чтение его пьесы, говорилось, что надо написать новую пьесу, использовав все ту же машину времени: из этого можно извлечь много комедийных положений, конфликтов, можно от души посмеяться над прошлыми и нынешними нравами и обычаями. Так, Е. С. Булгакова записывает в "Дневнике": 30 сентября 1934. "Вчера у меня была встреча с Веровым – новым заместителем директора в Сатире. Театр усиленно просит М. А. согласиться на переделки "Блаженства". 7 мая 1935: "У нас вечером: Горчаков, Веров, Калинкин (из Сатиры). Просят, умоляют переделать "Блаженство". М. А. прочитал им те отрывки, что сделал. Обещал им сдать к первому декабря". 17 октября 1935. "Звонок из Реперткома в Сатиру (рассказывает Горчаков): Пять человек в Реперткоме читали пьесу, все искали, нет ли в ней чего подозрительного? Ничего не нашли. Замечательная фраза: "А нельзя ли, чтобы Иван Грозный сказал, что теперь лучше, чем тогда?" Двадцатого придется М. А. ехать туда с Горчаковым".
20 октября 1935 года скорее всего Булгаков не ездил в Репертком. Поехали туда Калинкин и Горчаков. И привезли к Булгакову одного из сотрудников Реперткома – Млечина. "Последний – записывает Е. С. Булгакова, – никак не может решиться – разрешить "Ивана Васильевича". Сперва искал в пьесе вредную идею. Не найдя, расстроился от мысли, что в ней никакой идеи нет. Сказал: "Вот если бы такую комедию написал, скажем, Афиногенов, мы бы подняли на щит… Но Булгаков!…"И тут же выдал с головой Калинкина, сказав ему: "Вот ведь есть же и у вас опасения какие-то…"
29 октября 1935: "Ночью звонок Верова: "Ивана Васильевича" разрешили с небольшими поправками". 31 октября: "Мы вечером в Сатире. М. А. делал поправки цензурные". 1 ноября: "М. А. читал труппе "Ивана Васильевича". Громадный успех". 18 ноября: "Первая репетиция "Ивана Васильевича" (См.: "Дневник", с. 73-109).
9 марта 1936 года, М. А. Булгаков, прочитав статью ъ "Правде" "Внешний блески фальшивое содержание", сказал: "Конец "Мольеру", конец "Ивану Васильевичу". Действительно, "Мольера" сняли тут же, а с "Иваном Васильевичем" история еще продолжалась некоторое время.
Но Театр тут же потребовал дополнительных переделок. 5 апреля: "М. А. диктует исправления к "Ивану Васильевичу".
Несколько дней назад Театр сатиры пригласил для переговоров. Они хотят выпускать пьесу, но боятся неизвестно чего. Просили о поправках. Горчаков придумал бог знает что: ввести вкомедию пионерку, положительную. М. А. наотрез отказался. Идти по этой дешевой линии!"
11 мая: "Репетиция "Ивана Васильевича" в гримах и костюмах. Без публики. По безвкусию и безобразию это редкостная постановка. Горчаков почему-то испугался, что роль Милославского (блестящий вор – как его задумал М. А.) слишком обаятельна и велел Полю сделать грим какого-то поросенка рыжего, с дефективными ушами. Хорошо играют Курихин и Кара-Дмитриев. Да, слабый, слабый режиссер Горчаков. Ик тому же трус".
13 мая: "Генеральная без публики "Ивана Васильевича". (И это бывает – конечно, не у всех драматургов!) Впечатление от спектакля такое же безотрадное. Смотрели спектакль (кроме нашей семьи – М. А., Евгений и Сергей, Екатерина Ивановна и я) – Боярский, Ангаров из ЦК партии, и к концу пьесы, даже не снимая пальто, держа в руках фуражку и портфель, вошел в зал Фурер, – кажется, он из МК партии.
Немедленно после спектакля пьеса была запрещена. Горчаков передал, что Фурер тут же сказал: – Ставить не советую" ("Дневник", с. 118-120).
На этом сценическая история "Ивана Васильевича" закончилась.
В критике чаще всего мелькала мысль, что М. Булгаков в этой пьесе высказался резко отрицательно об Иване Грозном и результатах его царствования. Так, в частности, Я. С. Лурье писал: "Изображение эпохи Грозного в "Иване Васильевиче" было однозначным и весьма выразительным. Изображенный в пьесе опричный террор, не только страшный, но и чудовищно-абсурдный, мог вызвать весьма неприятные ассоциации" (См.: т. 3, с. 676.). Вряд ли с этим можно согласиться. У Булгакова нет однозначных решений, всегда явление у него показано многогранным, многозначным, даже в комедийной интерпретации. Так и здесь Иван Грозный суров, беспощаден, но вместе с тем умен, справедлив, щедр… Образ его выразителен и не однозначен.
Много лет с успехом "Иван Васильевич" шел в Театре киноактера, во многих других театрах России и стран Ближнего и Дальнего Зарубежья.
Публикуется по расклейке последнего издания; сверено с машинописью, хранящейся в фонде 562, к. 14 ед. хр. 2, ОР РГБ.
В 1965 году публикация была осуществлена с благословения Е. С. Булгаковой. Л. Е. Белозерская тоже выбрала для публикации вторую редакцию. В третьем томе Собрания сочинений (1990) и сборнике "Пьесы 30-х годов" (1994) публикуется первая редакция пьесы по машинописному списку, хранящемуся в РГАЛИ, ф. 656 (фонд Главреперткома), оп. 3. ед. хр. 329. На этом списке есть подписи рецензентов Реперткома 9 и 25 декабря 1940 г. и штамп: "Главное управление по контролю за зрелищами и репертуаром Комитета по делам искусств. Разрешается только к печати…" Но в то время пьеса не была опубликована.
Публикатор и автор примечаний к пьесе "Иван Васильевич" в Собрании сочинений в пяти томах, Я. С. Лурье, сравнив обе редакции, пришел к выводу: "Главное различие между первой редакцией и второй (к которой примыкает также сценическая версия, созданная в Театре Сатиры) заключается в том, что история с машиной времени, созданной изобретателем Тимофеевым, описывалась в первой редакции как реально происшедшая, а во второй – как сон Тимофеева. Переделка эта была вынужденной: на одном из экземпляров второй редакции (РГБ, ф.562, к 14 ед хр. 2) было надписано: "Поправки по требованию и приделанный сон". Другие "поправки по требованию" выразились в том, что был удален текст, читавшийся в начале и конце первого акта: лекция "свиновода" по радиорепродуктору. О том, что мотив этот имел отнюдь не безобидный характер, свидетельствуют слова Тимофеева в финале, когда его, вместе с двумя путешественниками в прошлое, арестовывает милиция: "Послушайте меня. Да, я сделал опыт. Но разве можно с такими свиньями, чтобы вышло что-нибудь путное?…" (первоначальный текст первой редакции). Тема пьесы здесь заметно перекликалась с темой "Собачьего сердца". Во второй редакции пьеса стала начинаться передачей по радио музыки "Псковитянки" (чем и мотивировался сон Тимофеева), а заканчиваться пробуждением Тимофеева. Слова управдома в первом акте, что жильцы дома "рассказывают про советскую жизнь такие вещи, которые рассказывать неудобно", были заменены во второй редакции на: "рассказывают такую ерунду, которую рассказывать неудобно". (См.: Булгаков М. А. Собрание сочинений в пяти томах. М., Художественная литература, 1990, т. 3, с. 674).
После того как Театр отказался от "Блаженства", предложив на этом материале написать новую пьесу – комедию об Иване Васильевиче Грозном, попавшем в советскую эпоху, Булгаков без всякого воодушевления принял эти рекомендации. Но потом эта идея все больше и больше захватывала его. И не удивительно: чуть ли не при каждой встрече с теми, кто слушал чтение его пьесы, говорилось, что надо написать новую пьесу, использовав все ту же машину времени: из этого можно извлечь много комедийных положений, конфликтов, можно от души посмеяться над прошлыми и нынешними нравами и обычаями. Так, Е. С. Булгакова записывает в "Дневнике": 30 сентября 1934. "Вчера у меня была встреча с Веровым – новым заместителем директора в Сатире. Театр усиленно просит М. А. согласиться на переделки "Блаженства". 7 мая 1935: "У нас вечером: Горчаков, Веров, Калинкин (из Сатиры). Просят, умоляют переделать "Блаженство". М. А. прочитал им те отрывки, что сделал. Обещал им сдать к первому декабря". 17 октября 1935. "Звонок из Реперткома в Сатиру (рассказывает Горчаков): Пять человек в Реперткоме читали пьесу, все искали, нет ли в ней чего подозрительного? Ничего не нашли. Замечательная фраза: "А нельзя ли, чтобы Иван Грозный сказал, что теперь лучше, чем тогда?" Двадцатого придется М. А. ехать туда с Горчаковым".
20 октября 1935 года скорее всего Булгаков не ездил в Репертком. Поехали туда Калинкин и Горчаков. И привезли к Булгакову одного из сотрудников Реперткома – Млечина. "Последний – записывает Е. С. Булгакова, – никак не может решиться – разрешить "Ивана Васильевича". Сперва искал в пьесе вредную идею. Не найдя, расстроился от мысли, что в ней никакой идеи нет. Сказал: "Вот если бы такую комедию написал, скажем, Афиногенов, мы бы подняли на щит… Но Булгаков!…"И тут же выдал с головой Калинкина, сказав ему: "Вот ведь есть же и у вас опасения какие-то…"
29 октября 1935: "Ночью звонок Верова: "Ивана Васильевича" разрешили с небольшими поправками". 31 октября: "Мы вечером в Сатире. М. А. делал поправки цензурные". 1 ноября: "М. А. читал труппе "Ивана Васильевича". Громадный успех". 18 ноября: "Первая репетиция "Ивана Васильевича" (См.: "Дневник", с. 73-109).
9 марта 1936 года, М. А. Булгаков, прочитав статью ъ "Правде" "Внешний блески фальшивое содержание", сказал: "Конец "Мольеру", конец "Ивану Васильевичу". Действительно, "Мольера" сняли тут же, а с "Иваном Васильевичем" история еще продолжалась некоторое время.
Но Театр тут же потребовал дополнительных переделок. 5 апреля: "М. А. диктует исправления к "Ивану Васильевичу".
Несколько дней назад Театр сатиры пригласил для переговоров. Они хотят выпускать пьесу, но боятся неизвестно чего. Просили о поправках. Горчаков придумал бог знает что: ввести вкомедию пионерку, положительную. М. А. наотрез отказался. Идти по этой дешевой линии!"
11 мая: "Репетиция "Ивана Васильевича" в гримах и костюмах. Без публики. По безвкусию и безобразию это редкостная постановка. Горчаков почему-то испугался, что роль Милославского (блестящий вор – как его задумал М. А.) слишком обаятельна и велел Полю сделать грим какого-то поросенка рыжего, с дефективными ушами. Хорошо играют Курихин и Кара-Дмитриев. Да, слабый, слабый режиссер Горчаков. Ик тому же трус".
13 мая: "Генеральная без публики "Ивана Васильевича". (И это бывает – конечно, не у всех драматургов!) Впечатление от спектакля такое же безотрадное. Смотрели спектакль (кроме нашей семьи – М. А., Евгений и Сергей, Екатерина Ивановна и я) – Боярский, Ангаров из ЦК партии, и к концу пьесы, даже не снимая пальто, держа в руках фуражку и портфель, вошел в зал Фурер, – кажется, он из МК партии.
Немедленно после спектакля пьеса была запрещена. Горчаков передал, что Фурер тут же сказал: – Ставить не советую" ("Дневник", с. 118-120).
На этом сценическая история "Ивана Васильевича" закончилась.
В критике чаще всего мелькала мысль, что М. Булгаков в этой пьесе высказался резко отрицательно об Иване Грозном и результатах его царствования. Так, в частности, Я. С. Лурье писал: "Изображение эпохи Грозного в "Иване Васильевиче" было однозначным и весьма выразительным. Изображенный в пьесе опричный террор, не только страшный, но и чудовищно-абсурдный, мог вызвать весьма неприятные ассоциации" (См.: т. 3, с. 676.). Вряд ли с этим можно согласиться. У Булгакова нет однозначных решений, всегда явление у него показано многогранным, многозначным, даже в комедийной интерпретации. Так и здесь Иван Грозный суров, беспощаден, но вместе с тем умен, справедлив, щедр… Образ его выразителен и не однозначен.
Много лет с успехом "Иван Васильевич" шел в Театре киноактера, во многих других театрах России и стран Ближнего и Дальнего Зарубежья.