сидящей за столом.
-- То есть, как это? (растерянно).
-- Нет, не бьют (зловеще).
-- Жаль.
Хотел поцеловать его в его еврейский нос. Оказывается, комплекта за
1923 год нет. С гордостью говорят -- разошлось. Удалось достать 11
номеров
за 1924 год, 12-й еще не вышел. Барышня, если можно так назвать
существо, дававшее мне его, неохотно дала мне его, узнав, что я частное
лицо.
-- Лучше я б его в библиотеку отдала.
Тираж, оказывается, 70000 и весь расходится. В редакции сидит
неимоверная сволочь, входят, приходят; маленькая сцена, какие-то
занавесы, декорации. На столе, на сцене, лежит какая-то священная книга,
возможно,
Библия, над ней склонились какие-то две головы.
-- Как в синагоге,-- сказал М., выходя со мной.
Меня очень заинтересовало, на сколько процентов все это было сказано
для меня специально. Не следует, конечно, это преувеличивать, но у меня
такое впечатление, что несколько лиц, читавших "Бел(ую) г(вардию)" в
"России", разговаривают со мной иначе, как бы с некоторым боязливым,
косоватым почтением.
М...н отзыв об отрывке "Б(елой) г(вардии)" меня поразил, его можно
назвать восторженным, но еще до его отзыва окрепло у меня что-то в
душе.
Это состояние уже дня три. Ужасно будет жаль, если я заблуждаюсь и
"Б(елая) г(вардия)" не сильная вещь.
* * *
Когда я бегло проглядел у себя дома вечером номера "Безбожника", был
потрясен. Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о
внешней стороне. Соль в идее: ее можно доказать документально -- Иисуса
Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. Нетрудно
понять,
чья это работа. Этому преступлению нет цены.
* * *
Вечером была Л. Л. и говорила, что есть на свете троцкисты. Анекдот:
когда Троцкий уезжал, ему сказали: "Дальше едешь, тише будешь".
Сегодня в "Гудке" в первый раз с ужасом почувствовал, что я писать
фельетонов больше не могу. Физически не могу. Это надругательство надо мной
и над физиологией.
* * *
Большинство заметок в "Безбожнике" подписаны псевдонимами.
"А сову эту я разъясню".
Позавчера был у П. Н. З(айце)ва на чтении А. Белого. В комнату
З(айцева) набилась тьма народу. Негде было сесть. Была С. 3. Федорченко и
сразу как-то обм(якла) и сомлела.
Белый в черной курточке. По-моему, нестерпимо ломается и паясничает.
Говорил воспоминания о Валерии Брюсове. На меня все это произвело
нестерпимое впечатление. Какой-то вздор символиста. "Бросив дом в 7 этажей".
-- Шли раз по Арбату. Он вдруг спрашивает (Белый подражал,
рассказыв(ая) в (... Брюсову): "Скажите, Борис Николаевич, как по-Вашему --
Христос пришел только для одной планеты или для многих?" Во-первых, что я за
такая Валаамова ослица-вещ(ая), а, во-вторых, в этом почувствовал
подковырку..."
В общем, пересыпая анекдотиками пе (...) занятными, долго нестерпимо
говорил... о каком-то папоротнике... о том, что Брюсов был "дик"
символистично,
в то же время любил гадости делать.
Я ушел, не дождавшись конца. После Брюсова должен был быть еще отрывок
из нового романа Белого. Me(r)ci.
Предо мной неразрешимый вопрос. Вот и все.
Уже около месяца не слежу за газетами. Мельком слышал, что умерла жена
Буд(енного). Потом слух, что самоубийство, а потом, оказывается, он ее убил.
Он влюбился, она ему мешала. Остается совершенно безнаказанным. По рассказу
-- она угрожала ему, что выступит с разоблачением его жестокостей с
солдатами в царское время, когда он был вахмистром.
Публикация К. Н. Кириленко и Г. С. Файмана.
* * *
ПРИЛОЖЕНИЕ
ГРЯДУЩИЕ ПЕРСПЕКТИВЫ
Теперь, когда наша несчастная родина находится на самом дне ямы позора
и бедствия, в которую ее загнала "великая социальная революция", у
многих из
нас все чаще и чаще начинает являться одна и та же мысль.
Эта мысль настойчивая.
Она --темная, мрачная, встает в сознании и властно требует ответа.
Она проста: а что же будет с нами дальше.
Появление ее естественно.
Мы проанализировали свое недавнее прошлое. О, мы очень хорошо изучили
почти каждый момент за последние два года. Многие же не только изучили, но
и прокляли.
Настоящее перед нашими глазами. Оно таково, что глаза эти хочется
закрыть.
Не видеть!
Остается будущее. Загадочное, неизвестное будущее.
В самом деле: что же будет с нами?..
Недавно мне пришлось просмотреть несколько экземпляров английского
иллюстрированного журнала.
Я долго, как зачарованный, глядел на чудно исполненные снимки.
И долго, долго думал потом...
Да, картина ясна!
Колоссальные машины на колоссальных заводах лихорадочно день за днем
пожирая каменный уголь, гремят, стучат, льют струи расплавленного металла,
куют, чинят, строят...
Они куют могущество мира, сменив те машины, которые еще недавно, сея
смерть и разрушая, ковали могущество победы.
На западе кончилась великая война великих народов. Теперь они
зализывают свои раны.
Конечно, они поправятся, очень скоро поправятся!
И всем, у кого наконец прояснился ум, всем, кто не верит жалкому бреду,
что наша злостная болезнь перекинется на запад и поразит его, станет ясен
тот мощный подъем титанической работы мира, который вознесет западные страны
на невиданную еще высоту мирного могущества.
А мы?
Мы опоздаем...
Мы так сильно опоздаем, что никто из современных пророков, пожалуй, не
скажет, когда же наконец мы догоним их и догоним ли вообще?
Ибо мы наказаны.
Нам немыслимо сейчас созидать. Перед нами тяжкая задача -- завоевать,
отнять свою собственную землю.
Расплата началась.
Герои-добровольцы рвут из рук Троцкого пядь за пядью русскую землю.
И все, все -- и они, бестрепетно совершающие свой долг, и те, кто
жмется сейчас по тыловым городам юга, в горьком заблуждении полагающие, что
дело спасения страны обойдется без них, все ждут страстно освобождения
страны.
И ее освободят.
Ибо нет страны, которая не имела бы героев, и преступно думать, что
родина умерла.
Но придется много драться, много пролить крови, потому что пока за
зловещей фигурой Троцкого еще топчутся с оружием в руках одураченные им
безумцы, жизни не будет, а будет смертная борьба.
Нужно драться.
И вот пока там на западе будут стучать машины созидания, у нас от края
и до края страны будут стучать пулеметы.
Безумство двух последних лет толкнуло нас на страшный путь, и нам нет
остановки, нет передышки. Мы начали пить чашу наказания и выпьем ее до
конца.
Там, на западе, будут сверкать бесчисленные электрические огни, летчики
будут сверлить покоренный воздух, там будут строить, исследовать, печатать,
учиться...
А мы... мы будем драться.
Ибо нет никакой силы, которая бы могла изменить это.
Мы будем завоевывать собственные столицы.
И мы завоюем их.
Англичане, помня как мы покрывали поля кровавой росой, били Германию,
оттаскивая ее от Парижа, дадут нам в долг еще шинелей и ботинок, чтобы
мы могли скорей добраться до Москвы.
И мы доберемся.
Негодяи и безумцы будут изгнаны, рассеяны, уничтожены.
И война кончится.
Тогда страна, окровавленная, разрушенная, начнет вставать... медленно,
тяжко вставать.
Те, кто жалуется на "усталость", увы, разочаруются. Ибо им придется
"yстать" еще больше...
Нужно будет платить за прошлое неимоверным трудом, суровой бедностью
жизни. Платить и в переносном и в буквальном смысле слова.
Платить за безумство мартовских дней, за безумство дней октябрьских, за
самостийных изменников, за развращение рабочих, за Брест, за безумное
пользование станком для печатания денег... за все!
И мы выплатим.
И только тогда, когда будет уже очень поздно, мы вновь начнем кой-что
созидать, чтобы стать полноправными, чтобы нас впустили опять в версальские
залы.
Кто увидит эти светлые дни?
Мы?
О, нет! наши дети, быть может, а быть может, и внуки, ибо размах
истории широк, и десятилетия она так же легко считает, как и отдельные
годы.
И мы, представители неудачливого поколения, умирая еще в чине жалких
банкротов, вынуждены будем сказать нашим детям:
-- Платите, платите честно и вечно помните социальную революцию!
1919 г.
Публикация Г. С. Файмана.
КРАСНЫЙ ФЛАГ
(Как шли бои в Париже)
18 марта 1871 года над зданием Думы в Париже взвилось красное знамя.
Глава белого правительства Тъер с остатками своей армии, министрами и
буржуазией бежал в Версаль. Власть в мировом городе захватил Центральный
Комитет и через 10 дней после этого ликующие толпы народа залили улицы
Парижа, стремясь на площадь Думы, с которой провозгласили Коммуну. Целый
день мимо бюста Республики в красных шарфах шли рабочие батальоны
черноблузников, приветствуя народных избранников -- вождей Коммуны.
До 21 мая прожила Коммуна Парижа под гром пушек белой версальской
армии, тщетно осаждавшей красный город.
Но в исторический час 21 мая через разрушенные ворота Сен-Клу на
западной окраине Парижа ворвались первые батальоны армии Тьера под
командою генерала Дуэ, и с этого часа началась великая неделя боя в Париже.
Тревожные сигналы труб подняли на ноги рабочих всех кварталов, и
гиантский город покрылся баррикадами, а флаги цвета крови и революции
затрепетали на них. Вслед за ними вспыхнули алые пятна рабочей крови на
серой мостовой.
Пядь за пядью, шаг за шагом шла белая армия от западных окраин
Парижа к восточным. С каждой площади и с каждого закоулка, из-за каждой
груды камней яростным боем приходилось выбивать блузников-рабочих,
защитников Коммуны. Баррикады падали тогда, когда с них некому уже
больше было стрелять. Когда не хватало зарядов, коммунары стреляли
кусками железа, камнями.
Тучи черного дыма 7 дней стояли над Парижем, и отсветы пожаров не
гасли в небе. Как факелы, горели роскошные дворцы Пале -Роялля и
Тюльери, здания министерств, церкви, целые кварталы улиц.
Сотни и тысячи рабочих и работниц пали в бою на улицах Парижа, на той
самой мостовой, которую они поклялись защищать.
К концу недели версальская армия, устилая трупами огненные кварталы,
сдавила остатки защитников Парижской Коммуны в восточных предместьях Парижа,
и грозное зарево пожара с Ла-Виллет освещало последний бой. В
субботу 7 мая, eepсальцы взяли кладбище IIep-Лашез, на котором дрались
последние бойцы Коммуны и у стен которого потом в расплате за идею
братства полегли сотни расстрелянных, a 28 мая, в воскресенье, в
предместьи,
на парижской улице грянул последний пушечный выстрел, возвестивший
конец. Париж Коммуны был взят.
Этот день был началом неслыханной бойни.
Без суда и следствия, по доносу, по взгляду расстреляли тысячи людей.
Вместе с теми вождями Коммуны, имена которых перешли в историю и
которые свои головы, полные мечтаний о счастье человечества, положили е
крови в майские дни, пали тысячи безвестных блузников-рабочих в защите
той
же идеи.
Прошли годы. История красным цветом отметила великую страницу
мартовских, апрельских и майских дней 71-го года в Париже, а память людей,
каждую годовщину возвращаясь к великим дням Парижа, возложила на
страницу той же истории во имя тысяч убитых коммунаров красный флаг.
1922
Булл.
Публикация Г. С. Файмана.
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие. Григорий Файман. Другой Булгаков........2
Из дневника 1922 года ................. 5
"Под пятой". Мой дневник ................ 7
ПРИЛОЖЕНИЕ
Грядущие перспективы ................ 44
Красный флаг (Как шли бои в Париже) .......... 46
-- То есть, как это? (растерянно).
-- Нет, не бьют (зловеще).
-- Жаль.
Хотел поцеловать его в его еврейский нос. Оказывается, комплекта за
1923 год нет. С гордостью говорят -- разошлось. Удалось достать 11
номеров
за 1924 год, 12-й еще не вышел. Барышня, если можно так назвать
существо, дававшее мне его, неохотно дала мне его, узнав, что я частное
лицо.
-- Лучше я б его в библиотеку отдала.
Тираж, оказывается, 70000 и весь расходится. В редакции сидит
неимоверная сволочь, входят, приходят; маленькая сцена, какие-то
занавесы, декорации. На столе, на сцене, лежит какая-то священная книга,
возможно,
Библия, над ней склонились какие-то две головы.
-- Как в синагоге,-- сказал М., выходя со мной.
Меня очень заинтересовало, на сколько процентов все это было сказано
для меня специально. Не следует, конечно, это преувеличивать, но у меня
такое впечатление, что несколько лиц, читавших "Бел(ую) г(вардию)" в
"России", разговаривают со мной иначе, как бы с некоторым боязливым,
косоватым почтением.
М...н отзыв об отрывке "Б(елой) г(вардии)" меня поразил, его можно
назвать восторженным, но еще до его отзыва окрепло у меня что-то в
душе.
Это состояние уже дня три. Ужасно будет жаль, если я заблуждаюсь и
"Б(елая) г(вардия)" не сильная вещь.
* * *
Когда я бегло проглядел у себя дома вечером номера "Безбожника", был
потрясен. Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о
внешней стороне. Соль в идее: ее можно доказать документально -- Иисуса
Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. Нетрудно
понять,
чья это работа. Этому преступлению нет цены.
* * *
Вечером была Л. Л. и говорила, что есть на свете троцкисты. Анекдот:
когда Троцкий уезжал, ему сказали: "Дальше едешь, тише будешь".
Сегодня в "Гудке" в первый раз с ужасом почувствовал, что я писать
фельетонов больше не могу. Физически не могу. Это надругательство надо мной
и над физиологией.
* * *
Большинство заметок в "Безбожнике" подписаны псевдонимами.
"А сову эту я разъясню".
Позавчера был у П. Н. З(айце)ва на чтении А. Белого. В комнату
З(айцева) набилась тьма народу. Негде было сесть. Была С. 3. Федорченко и
сразу как-то обм(якла) и сомлела.
Белый в черной курточке. По-моему, нестерпимо ломается и паясничает.
Говорил воспоминания о Валерии Брюсове. На меня все это произвело
нестерпимое впечатление. Какой-то вздор символиста. "Бросив дом в 7 этажей".
-- Шли раз по Арбату. Он вдруг спрашивает (Белый подражал,
рассказыв(ая) в (... Брюсову): "Скажите, Борис Николаевич, как по-Вашему --
Христос пришел только для одной планеты или для многих?" Во-первых, что я за
такая Валаамова ослица-вещ(ая), а, во-вторых, в этом почувствовал
подковырку..."
В общем, пересыпая анекдотиками пе (...) занятными, долго нестерпимо
говорил... о каком-то папоротнике... о том, что Брюсов был "дик"
символистично,
в то же время любил гадости делать.
Я ушел, не дождавшись конца. После Брюсова должен был быть еще отрывок
из нового романа Белого. Me(r)ci.
Предо мной неразрешимый вопрос. Вот и все.
Уже около месяца не слежу за газетами. Мельком слышал, что умерла жена
Буд(енного). Потом слух, что самоубийство, а потом, оказывается, он ее убил.
Он влюбился, она ему мешала. Остается совершенно безнаказанным. По рассказу
-- она угрожала ему, что выступит с разоблачением его жестокостей с
солдатами в царское время, когда он был вахмистром.
Публикация К. Н. Кириленко и Г. С. Файмана.
* * *
ПРИЛОЖЕНИЕ
ГРЯДУЩИЕ ПЕРСПЕКТИВЫ
Теперь, когда наша несчастная родина находится на самом дне ямы позора
и бедствия, в которую ее загнала "великая социальная революция", у
многих из
нас все чаще и чаще начинает являться одна и та же мысль.
Эта мысль настойчивая.
Она --темная, мрачная, встает в сознании и властно требует ответа.
Она проста: а что же будет с нами дальше.
Появление ее естественно.
Мы проанализировали свое недавнее прошлое. О, мы очень хорошо изучили
почти каждый момент за последние два года. Многие же не только изучили, но
и прокляли.
Настоящее перед нашими глазами. Оно таково, что глаза эти хочется
закрыть.
Не видеть!
Остается будущее. Загадочное, неизвестное будущее.
В самом деле: что же будет с нами?..
Недавно мне пришлось просмотреть несколько экземпляров английского
иллюстрированного журнала.
Я долго, как зачарованный, глядел на чудно исполненные снимки.
И долго, долго думал потом...
Да, картина ясна!
Колоссальные машины на колоссальных заводах лихорадочно день за днем
пожирая каменный уголь, гремят, стучат, льют струи расплавленного металла,
куют, чинят, строят...
Они куют могущество мира, сменив те машины, которые еще недавно, сея
смерть и разрушая, ковали могущество победы.
На западе кончилась великая война великих народов. Теперь они
зализывают свои раны.
Конечно, они поправятся, очень скоро поправятся!
И всем, у кого наконец прояснился ум, всем, кто не верит жалкому бреду,
что наша злостная болезнь перекинется на запад и поразит его, станет ясен
тот мощный подъем титанической работы мира, который вознесет западные страны
на невиданную еще высоту мирного могущества.
А мы?
Мы опоздаем...
Мы так сильно опоздаем, что никто из современных пророков, пожалуй, не
скажет, когда же наконец мы догоним их и догоним ли вообще?
Ибо мы наказаны.
Нам немыслимо сейчас созидать. Перед нами тяжкая задача -- завоевать,
отнять свою собственную землю.
Расплата началась.
Герои-добровольцы рвут из рук Троцкого пядь за пядью русскую землю.
И все, все -- и они, бестрепетно совершающие свой долг, и те, кто
жмется сейчас по тыловым городам юга, в горьком заблуждении полагающие, что
дело спасения страны обойдется без них, все ждут страстно освобождения
страны.
И ее освободят.
Ибо нет страны, которая не имела бы героев, и преступно думать, что
родина умерла.
Но придется много драться, много пролить крови, потому что пока за
зловещей фигурой Троцкого еще топчутся с оружием в руках одураченные им
безумцы, жизни не будет, а будет смертная борьба.
Нужно драться.
И вот пока там на западе будут стучать машины созидания, у нас от края
и до края страны будут стучать пулеметы.
Безумство двух последних лет толкнуло нас на страшный путь, и нам нет
остановки, нет передышки. Мы начали пить чашу наказания и выпьем ее до
конца.
Там, на западе, будут сверкать бесчисленные электрические огни, летчики
будут сверлить покоренный воздух, там будут строить, исследовать, печатать,
учиться...
А мы... мы будем драться.
Ибо нет никакой силы, которая бы могла изменить это.
Мы будем завоевывать собственные столицы.
И мы завоюем их.
Англичане, помня как мы покрывали поля кровавой росой, били Германию,
оттаскивая ее от Парижа, дадут нам в долг еще шинелей и ботинок, чтобы
мы могли скорей добраться до Москвы.
И мы доберемся.
Негодяи и безумцы будут изгнаны, рассеяны, уничтожены.
И война кончится.
Тогда страна, окровавленная, разрушенная, начнет вставать... медленно,
тяжко вставать.
Те, кто жалуется на "усталость", увы, разочаруются. Ибо им придется
"yстать" еще больше...
Нужно будет платить за прошлое неимоверным трудом, суровой бедностью
жизни. Платить и в переносном и в буквальном смысле слова.
Платить за безумство мартовских дней, за безумство дней октябрьских, за
самостийных изменников, за развращение рабочих, за Брест, за безумное
пользование станком для печатания денег... за все!
И мы выплатим.
И только тогда, когда будет уже очень поздно, мы вновь начнем кой-что
созидать, чтобы стать полноправными, чтобы нас впустили опять в версальские
залы.
Кто увидит эти светлые дни?
Мы?
О, нет! наши дети, быть может, а быть может, и внуки, ибо размах
истории широк, и десятилетия она так же легко считает, как и отдельные
годы.
И мы, представители неудачливого поколения, умирая еще в чине жалких
банкротов, вынуждены будем сказать нашим детям:
-- Платите, платите честно и вечно помните социальную революцию!
1919 г.
Публикация Г. С. Файмана.
КРАСНЫЙ ФЛАГ
(Как шли бои в Париже)
18 марта 1871 года над зданием Думы в Париже взвилось красное знамя.
Глава белого правительства Тъер с остатками своей армии, министрами и
буржуазией бежал в Версаль. Власть в мировом городе захватил Центральный
Комитет и через 10 дней после этого ликующие толпы народа залили улицы
Парижа, стремясь на площадь Думы, с которой провозгласили Коммуну. Целый
день мимо бюста Республики в красных шарфах шли рабочие батальоны
черноблузников, приветствуя народных избранников -- вождей Коммуны.
До 21 мая прожила Коммуна Парижа под гром пушек белой версальской
армии, тщетно осаждавшей красный город.
Но в исторический час 21 мая через разрушенные ворота Сен-Клу на
западной окраине Парижа ворвались первые батальоны армии Тьера под
командою генерала Дуэ, и с этого часа началась великая неделя боя в Париже.
Тревожные сигналы труб подняли на ноги рабочих всех кварталов, и
гиантский город покрылся баррикадами, а флаги цвета крови и революции
затрепетали на них. Вслед за ними вспыхнули алые пятна рабочей крови на
серой мостовой.
Пядь за пядью, шаг за шагом шла белая армия от западных окраин
Парижа к восточным. С каждой площади и с каждого закоулка, из-за каждой
груды камней яростным боем приходилось выбивать блузников-рабочих,
защитников Коммуны. Баррикады падали тогда, когда с них некому уже
больше было стрелять. Когда не хватало зарядов, коммунары стреляли
кусками железа, камнями.
Тучи черного дыма 7 дней стояли над Парижем, и отсветы пожаров не
гасли в небе. Как факелы, горели роскошные дворцы Пале -Роялля и
Тюльери, здания министерств, церкви, целые кварталы улиц.
Сотни и тысячи рабочих и работниц пали в бою на улицах Парижа, на той
самой мостовой, которую они поклялись защищать.
К концу недели версальская армия, устилая трупами огненные кварталы,
сдавила остатки защитников Парижской Коммуны в восточных предместьях Парижа,
и грозное зарево пожара с Ла-Виллет освещало последний бой. В
субботу 7 мая, eepсальцы взяли кладбище IIep-Лашез, на котором дрались
последние бойцы Коммуны и у стен которого потом в расплате за идею
братства полегли сотни расстрелянных, a 28 мая, в воскресенье, в
предместьи,
на парижской улице грянул последний пушечный выстрел, возвестивший
конец. Париж Коммуны был взят.
Этот день был началом неслыханной бойни.
Без суда и следствия, по доносу, по взгляду расстреляли тысячи людей.
Вместе с теми вождями Коммуны, имена которых перешли в историю и
которые свои головы, полные мечтаний о счастье человечества, положили е
крови в майские дни, пали тысячи безвестных блузников-рабочих в защите
той
же идеи.
Прошли годы. История красным цветом отметила великую страницу
мартовских, апрельских и майских дней 71-го года в Париже, а память людей,
каждую годовщину возвращаясь к великим дням Парижа, возложила на
страницу той же истории во имя тысяч убитых коммунаров красный флаг.
1922
Булл.
Публикация Г. С. Файмана.
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие. Григорий Файман. Другой Булгаков........2
Из дневника 1922 года ................. 5
"Под пятой". Мой дневник ................ 7
ПРИЛОЖЕНИЕ
Грядущие перспективы ................ 44
Красный флаг (Как шли бои в Париже) .......... 46