Булычев Кир. Чума на ваше поле!

Кир Булычев


 
Чума на ваше поле!

   Махонький муравей волочит сосновую иголку, для него эта ноша солиднее, чем бревно для участников субботника.
   Неизмеримы возможности и достижения.
   За подвигом должно стоять страстное желание его совершить.
   В 1998 году чемпионом мира по футболу стала сборная Франции, которая разгромила в финале великих и непобедимых бразильцев. За спинами французов маячили Фермопилы. Поэтому поражение, столь очевидное для всего трезвого мира, оказалось немыслимым.
   Миллионы русских людей, просадившие свои ворованные или заработанные доллары в нелегальных ставках на Бразилию и оставшиеся в дураках, принялись сетовать на то, что бразильцы куплены, а великого Рональде отравили французские повара.
   В аморальной России, где недорого покупается министр юстиции и любая футбольная команда, умоляют: «Купите нас, мы недорого стоим!», никто не верит, что муравей дотащит до дома неподъемную иголку, потому что в этом его муравьиный долг. Ведь мы знаем, что Ильич только подставлял плечо, а бревно на субботнике волокли сытые сотрудники Чрезвычайной комиссии.
   Однако всеобщая продажность еще не значит, что в России вовсе нет людей, готовых к подвигу. Был бы стимул.
   Так случилось в городе Веревкине, где жила Елена Валентиновна Сидорова, преподавательница физкультуры в школе N2.
   Если бы кто-то еще в прошлом году сказал этой скромной миловидной женщине, матери-одиночке, что она своими руками изменит судьбу Земли, она бы первой засмеялась.
   Слышали, как Лена смеется? Тихо-тихо, как надтреснутый серебряный колокольчик.
   …Но обстоятельства оказались сильнее ее.
   Борису, сыну Елены Валентиновны, семнадцать лет. Неизвестно, где он заработал гепатит. Его положили в инфекционную больницу в Туле, и Елена Валентиновна после школы ездила туда на электричке.
   Иногда вместе с ней в Тулу ездила Оксана, девочка Бориса, она учится с ним в одном классе. Оксана происходит из бедной семьи армянских беженцев. Беженцы приехали из Чечни.
   Чтобы ехать вместе, Елена Валентиновна встречалась с Оксаной у третьего вагона с конца. Между ними не было дружбы и даже теплоты, но Елена Валентиновна отдавала должное Оксане. Ведь в ее возрасте тащиться на электричке в Тулу, привозить скромные дары — Боря сидит на строгой диете,
   — ждать, пока нянечка вынесет записку с крупно написанными несколькими словами, и снова спешить на вокзал — своего рода подвиг. И наверное, на самом деле Оксана лишь старается казаться грубой, циничной, чуть ли не развратной девушкой.
   Два раза Оксана проникала на строго охраняемую территорию. Шепталась о чем-то с охранником и шмыгала в дверцу за его спиной. Она даже предложила Елене Валентиновне присоединиться к ней. Но та, хоть и хотелось посмотреть на Борю, не посмела нарушить порядок и осталась снаружи, сердясь на Оксану, которую не беспокоили морально-этические проблемы.
   — Ты ему платишь деньги? — спросила Елена, когда Оксана возвратилась с пластиковым пакетом белья, которое надо постирать, и прочитанными книжками. Все это должно было остаться внутри и сгореть, но Оксану проблемы вирусов не волновали.
   Оксана ответила не сразу. Потом сказала, глядя в пол:
   — Я ему услуги оказываю.
   Лена подумала, что у Оксаны чудесные волосы, жаль только, что она их так жестоко завивает и подкрашивает безумным оранжевым тоном. Она была стройной, крепкой, ладной, чуть более крутобедрой, чем следует в семнадцать лет. Вскоре она раздобреет. Но Боря, конечно, об этом не подозревает.
   — Какие услуги? — осторожно спросила Елена.
   — Не бойтесь, Елена Валентиновна, не сексуальные, — хрипло ответила девица. — Мне этот козел по фигу.
   — Я и не думала, — быстро сказала Елена, и получилось, что она будто только об этом и думала. Лучше было бы промолчать.
   Когда они возвращались в электричке, Оксана рассказала Елене, что в заразном отделении всегда требуются наркотики. Их приносят с воли. Но далеко не всегда прямо в отделение, можно попасть под шмон, горя не оберешься. Лучше сговориться с ментом, передать ему дозу, а он тебя пустит. Остальное на себе пронесешь. Некоторые заключенные, в смысле больные, тоже выходят. Но это стоит дороже. Ментам подставляться ни к чему. Такое халявное место где еще найдешь?
   — И Боря об этом знает? — спросила Елена.
   Она искренне расстраивалась, как тяжко складывается жизнь этой девчушки, которая вынуждена ради Бориса идти на подлые сделки.
   — Еще бы, — ответила Оксана.
   Тут бы Елене догадаться, но она тщательно заткнула уши и глаза. Она не допускала мысли о том, что ее чистый, домашний мальчик Боря может оказаться одним из этих…
   Лена молчала, глядя в окно электрички, и считала пробегающие за окном дачи.
   Оксана тоже не спешила продолжить разговор.
   Когда поезд уже подъезжал к Веревкину, Елена все-таки задала проклятый вопрос. Вернее, он сам задался:
   — А ты… или Боря, вы эту гадость не пробовали?
   — Что вы несете, Елена Валентиновна, — сказала девушка. — Ваш Боря уж полгода на игле.
   — Ага, — согласилась Елена. — А ты?
   — Он и меня посадил. Я знаете чего боюсь? По-честному? Я боюсь, что я уже бациллоноситель и скоро туда же загремлю. Ведь гепатит половым путем передается. Вы знаете?
   — Ты думаешь, что это связано?
   — Вы про меня не ответили.
   — А что я могу ответить? — сказала Елена и быстро, не попрощавшись, поспешила домой. Убежала.
   Она хотела обернуться, но не обернулась, потому что была уверена, что Оксана стоит и глядит ей в спину, как матери наркомана… Мать наркомана.
   Елена шла к дому, и в ней по очереди возникали слова Оксаны, которые теперь, на расстоянии, приобретали новый, куда более угрожающий смысл.
   «Половым путем передается»… Значит, эта девочка совратила Бориса? Уложила его в постель? И они теперь, как говорится в плохих переводах с американского, «занимаются любовью»? Немыслимо! Какая грязь!
   «Боря уж полгода на игле»… Она эти слова тоже слышала. В кино. Это означает, что ее сын наркоман. И вернее всего, эта девица не врет. Она его затянула в эту компанию, она приучила его к наркотикам, она заразила его гепатитом — страшной прилипчивой болезнью…
   Надо будет посоветоваться с врачом, раз больше не с кем советоваться.
   Елена пришла домой, рухнула на диван, словно весь день таскала кирпичи, и забылась — организм таинственным образом сам находил способ погасить беду. Если не погасить, то хотя бы отсрочить. Даже если уже поздно.
   Она проспала до заката.
   Врач был под боком. Николай.
   Николай — бывший муж Елены и отец ребенка, то есть Бориса.
   Работает он не врачом, а сотрудником на станции защиты растений. В свое время, несколько лет назад, у него был выбор остаться участковым врачом или заняться квазинаучной работой. Он и занялся.
   С тех пор поднялся до заведующего станцией, получает гроши, но счастлив.
   На станции есть лаборатория, невесть какая, денег на оборудование не дают, но Николай чего-то выбивает, у него хорошие отношения в области. Когда специалисты разбегаются, начинаешь ценить оставшихся. Благо Николай не стар и даже талантлив. У него есть двадцать с лишним статей в центральных журналах.
   В принципе он неплохой человек, но слабый и лишенный самолюбия. Он никогда не защитится и не станет богатым или знаменитым.
   Елена Валентиновна разочаровалась в муже на третий год после свадьбы, как раз когда родился Боря. Но, конечно, старалась ничем не показать — терпела. А у Николая были романы с лаборантками и агрономшами в совхозах. Когда Боре было шесть лет, он пришел домой поздно, Елена согрела суп, а Николай, быстро и жадно глотая ложку за ложкой, хвалил суп, а потом признался, что пришел прямо из объятий Верочки, о которой Елена раньше и не слышала. Что он вынужден теперь как честный человек жениться на Верочке, потому что он обещал это сделать в порыве влюбленности.
   Елена собрала в чемодан вещи Николая, у него и не было особенных вещей. Одежда, шахматы с потерянным белым конем, выходные ботинки… Николай молчал, потом стал связывать в стопку самые нужные книги и бумаги. Сказал, что за остальными заедет потом.
   Он ушел, и Елена стала себя уговаривать, что все случившееся — к лучшему, так как она давно не любит этого человека. Но было горько.
   Недели через две Николай позвонил ей на работу, но не посмел прийти домой. Он сказал, что готов вернуться, потому что ошибся. Елена спросила, правда ли, что Верочка отказала ему. Николай сказал, что жизнь, оказывается, куда более сложная штука, чем представляется ее участникам.
   Елена засмеялась, она чувствовала превосходство над мужем и попросила его больше не приходить.
   — А как же Боря? — спросил Николай. — Ты лишаешь меня права общаться с сыном? Моя мама этого не переживет.
   — Как ты банален! — воскликнула Елена. — Ты когда придешь за остальными книгами и бумагами? А то я замыслила ремонт, давно пора!..
   С тех пор прошло десять лет. Они жили рядом. Николай вернулся в квартиру своей мамы. Свекровь приходила посидеть с Борей и помочь, если надо, она была рыхлой, равнодушной, но разговорчивой женщиной. Она обсуждала с Еленой планы, как бы выгодно женить Николая, не понимая, что Елене эти разговоры неприятны. С Николаем они виделись часто, несколько раз на неделе — ведь городок Веревкин невелик, а главная улица, Советская, по которой все ходят, пересекает его, деля пополам.
   Два дня после поездки в Тулу Елена провела в таком глубоком упадке сил, в таком нежелании мыслить и двигаться, что даже не подходила к телефону, хотя ей звонили из школы, да и приятельницы беспокоились, не случилось ли чего плохого с Борей.
   На третий день Елена пошла к Николаю.
   Он был в одиночестве — все разъехались по отпускам, тем более что платить им было нечем. Даже верной лаборантки не осталось.
   Николай оторвался от микроскопа. Он был согнутым, но гибким и, если нужно, вытягивался в струнку. Волосы отросли с весны вдвое и делали его похожим на папуасского вождя — хотелось в эту туго заверченную массу волос сунуть гребень и бедренную кость козленка.
   Он узнал Елену по легкой, музыкальной, как кастаньеты, походке и спросил:
   — Ты не помнишь, куда я завалил очки? С утра ищу.
   — Не лги, мой ангел, — ответила Елена. — Они у тебя в верхнем кармане.
   — Садись, — сказал Николай. — Чаю все равно нет.
   Елена могла бы ответить достойно, но придумывать остроумный ответ не хотелось.
   — Борис попал в больницу, — сказала она.
   — Знаю. Мама говорила, — признался Николай. — Я обязательно к нему съезжу. Только вот с деньгами полный зарез. Ему нужны фрукты?
   — Ты хоть знаешь, чем он болен? — спросила Елена.
   — Да, кстати… — Тут Николай смутился. Запустил пальцы в волосы и стал искать в них козлиную кость. Неловко отцу быть столь нелюбопытным.
   — У Бори гепатит, — сообщила Елена голосом прокурора. — Но не в этом дело.
   И рассказала о наркомании.
   Николай елозил на стуле, словно ждал обвинений: «Как ты мог так игнорировать собственного ребенка, как ты мог упустить его?» Но Елена вдруг заплакала, что ей было не свойственно. Николай впервые увидел, что бывшая жена плачет. Он подумал, какая красивая женщина Елена. Она склонила голову, а волосы у нее темно-медного цвета и даже на шее веснушки. И почему она так коротко стрижется? Разве физкультурнице положено носить мальчиковую прическу? Все годы, пока они жили вместе, Николай мечтал о том, чтобы у Лены отросли пышные медные волосы, чтобы можно было гладить их и нюхать. Может, поэтому Николай, обретя одиночество, отпустил такую гриву.
   Николай преодолел острое желание обнять Елену и утешить ее поцелуями, потому что понимал — сейчас она все это поймет неверно и решит, что он совсем уж бессердечный сексуальный маньяк.
   — Наркомания и гепатит тесно связаны, — сказал он. — Мне приходилось об этом читать.
   — Где?
   — В газете, где же еще?
   — И что же ты предлагаешь?
   — А разве я должен что-то предлагать?
   — Не могу же я одна с этим справиться.
   — Возможно, это не очень серьезно — попробовал и все. С подростками это бывает. Если хочешь, я с ним серьезно поговорю.
   Николаю еще ни разу не удавалось серьезно поговорить с Борисом. Борис не считал его настоящим родителем, имеющим право наказывать.
   — Узнай, пожалуйста, какие есть от этого лекарства, — попросила Елена.
   — У тебя же есть связи среди медиков. Наверняка появились новые средства. Может быть, импортные.
   — А ты уверена, что Боренька? — спросил Николай вместо того, чтобы ответить на вопрос.
   — Чем ты можешь помочь? — спросила Елена.
   За немытым окном лаборатории торчали покосившиеся после урагана тополя.
   — Я сам с ним поговорю, — сказал Николай.
   — Тебя не пустят. Это инфекционное отделение.
   — У меня в области каждый второй врач знакомый.
   — Тогда достань лекарства.
   — Но их же нет, — разумно сказал Николай. — Наркомания лечится усердием близких, силой воли больного, разумным медицинским уходом, а в медикаментозные средства я, прости, Алена, не верю.
   — Коля, у тебя же хорошая голова. Придумай что-нибудь.
   — Хорошо, хорошо, завтра я еду в Тулу.

 
   Елена ждала на скамейке в больничном саду. Ехали они раздельно. Николай в Туле ночевал — он остановился у своего институтского друга, чтобы уже с вечера обзванивать знакомых. Елена приехала ранней, набитой народом электричкой.
   Николай сразу прошел внутрь, а о Елене не подумал. Она и не обижалась, но страшно хотела хотя бы поглядеть на Борю.
   Два парня подозрительного вида стояли за кустами, у анатомички. К ним подошел милиционер. Елена ненавидела их. Она знала, что дозы, которые переходят к охранникам, предназначены и ее мальчику.
   Раньше она никогда бы не посмела, да и не позволила себе вмешаться. Но сейчас она защищала сына.
   Она поднялась со скамейки и пошла к троице.
   При виде приближающейся женщины собеседники прервали разговор. Обернулись к Елене. Как оборачивается стадо гиен, когда посторонний прерывает пир у трупа. Милиционер был туп и грузен, один из курьеров (она называла их для себя по-газетному, курьерами) — просто громила со скошенным подбородком и симметрично скошенным черепом. Третий был куда значительнее, может, даже привлекателен, если бы не рыжие глаза. Злые глаза. Тигриные глаза. А остальное из плохого американского фильма — выправка, плечи, обтянутые футболкой, чтобы окружающие бабы могли полюбоваться мышцами, узкие бедра, обтянутые джинсами. Наверное, голубой, подумала Елена.
   — Ты чего? — спросил мент.
   — У меня там лежит мальчик, — сказала Елена. Она не хотела ничего говорить, даже подходить к ним, разумеется, не хотела. Но все происходило помимо ее желания. Нервы разыгрались.
   — Ну и лежит, — сказал мент.
   — Он наркоман, — сказала Елена. — И я знаю, что туда приносят наркотики. И если вы с этим связаны, то должны понять, насколько это бесчеловечно.
   — И что? — спросил милиционер. — Что?
   — Я надеюсь, что вы к этому не причастны. Но если это не так…
   — Гражданка, шли бы вы отсюда, — сказал милиционер.
   — Психованная, — сказал Скошенный подбородок.
   — В конце концов, должна же быть на вас управа, — сказала Елена. — Не может быть, чтобы вас не запретили.
   Тигриный глаз чуть сощурился. Был он опасен. Но не рычал и кинуться не собирался. Пока.
   Елена почувствовала свою беззащитность. Никого близко, будешь кричать — никто не обратит внимания. Теперь многие кричат вслух.
   Мент присвистнул и пошел прочь, размахивая дубинкой.
   — Что здесь происходит? — Николай окликнул издали, почуяв неладное.
   Елена кинула на него взгляд, а когда обернулась вновь к тигроглазому бандиту, тот уже уходил. Он шел впереди, спина у него была прямая, как у балетного мальчика, Скошенный подбородок ковылял сзади, он был так широк, что скрывал товарища.
   — Что они говорили? — спросил Николай. — Ты зачем к ним подошла? Или они к тебе подошли?
   — Ничего, ничего, я уже забыла, — сказала Елена. И в самом деле уже забыла. — Что с Борей, ты его видел?
   — Я его видел, — ответил Николай. — Пошли, сядем на скамеечку.
   У него была манера давать предметам уменьшительные названия.
   — Тебе постричься надо. — Елена не выдержала долгой паузы.
   — Не понравился мне Боречка, похудел, понимаешь, — сказал Николай. — Но в целом держится. Ослаб, конечно, но держится.
   — Когда его выпустят?
   — Пока не сказали.
   — Но что о перспективах?
   — Подлечат. Сначала подлечат, а потом сдадут тебе. Тогда придется нелегко.
   — Ты знаешь, что в отделение проникают наркотики?
   — Не может быть!
   — Разве твои знакомые врачи не знают?
   — Знают, — проговорился Николай.
   — Я вот с ними сейчас разговаривала.
   — Нет, там был милиционер, я видел.
   — Кто-то должен передавать.
   Николай дернул себя за тугой локон.
   — По крайней мере, — сказал он, — будут получше ухаживать. Получше… что бы они мне ни обещали, я понимаю: у них нет возможностей лечить Борю отдельно от других. Ну какие, скажи, у них возможности?
   — А что с лекарствами?
   — Я спишусь кое с кем. Спишусь. Завтра же.
   Они ехали обратно в пустой электричке. К сожалению, верхние, опускающиеся половинки окон были сломаны, заклинились, и воздух в вагон не попадал, зато его сильно накаляло солнце.
   Николай рассказывал о том, как болеет его мамочка. Потом вдруг спросил, положив пальцы на ее кисть, не лучше ли теперь, когда так трудно, когда такая беда с Борей, не лучше ли снова объединиться. Вместе жить лучше. Тем более когда Боря…
   — Это шантаж, — сказала Лена.
   — Это потому что мне без тебя скучно, — сказал Николай.
   — Сначала надо поставить на ноги Бориса.
   — А потом поговорим?
   — Ты как ребенок, Николай.
   — Может быть. Сегодня же займусь маком.
   — Почему маком?
   — Героин — производное от макового сока. Есть цепочка: мак — опиум — героин. Я плохой химик, но стал неплохим ботаником.
   — Конечно, — согласилась Елена, которой хотелось верить в возможности бывшего мужа. — Не исключено, что есть лекарства, просто никто не задумывался.
   — Должны быть.
   — Как гомеопатия, правда? Ты берешь капельку героина и потом выбиваешь ею болезнь.
   — Даже самая маленькая капелька героина работает как наркотик, — возразил Николай. — Боюсь, что твой путь бесперспективен.
   — Но еще важнее, — сказала Лена, — найти какие-то зарубежные лекарства.
   — Я постараюсь.
   Лене стало легче. Значительно легче. Теперь она была не одна. Можно кому-то поплакать в жилетку, не стыдясь того, что произошло в семье. Правда же, в семье?
   Николай проводил Лену до дома. Потянулся поцеловать в щеку, Лена отстранилась. Ей показалось, что кто-то может заметить.

 
   Николай вел себя достойно. Съездил в Москву, поговорил с какими-то людьми, сказал по приезде, что сам будет лечить ребенка. Лене хотелось верить, что теперь все образуется.
   Бориса выписали из больницы, под честное слово родителей. Он был слабый, вялый, даже физически так ослаб, что не смог нарубить дров, когда его попросила соседка с первого этажа. Елена накинулась на соседку, чуть не кричала: ребенок только что после заболевания, такого тяжелого, что некоторые умирают — ему нельзя напрягаться.
   Соседка хоть и стерва, смешалась, забормотала, даже кончик носа покраснел.
   Оксана пришла на второй день, они с Борисом долго сидели на диване перед телевизором и о чем-то шептались. Елена была полна подозрений, ей казалось, что девушка пытается незаметно подсунуть Борису какое-то зелье.
   Вечером кто-то звал с улицы, из кустов, чтобы Боря вышел.
   — Кто это? — спросила Елена.
   — Я им бабки должен, — сказал равнодушно Борис. — Они меня достают.
   Елена сразу догадалась, что бабки — это деньги, она была к этому готова. Она знала, что наркомафия именно так затягивает в свои сети простаков. Сначала — бесплатно, а потом все глубже и глубже ты тонешь в долгах.
   — И сколько ты им должен?
   — Не знаю.
   — Ты не можешь не знать.
   — Честно, мам, не знаю.
   — Но приблизительно?
   — Они все равно Давали.
   — А теперь?
   — Оксана с ними поговорит.
   — Ты не боишься за свою девушку?
   — Чего за нее бояться? Ты не знаешь, кто ее брат!
   — Кто же?
   — Так я тебе и сказал.
   — Ты дурак, Борька, — сказала Лена. — Ведь мне все равно придется самой за тебя расплачиваться.
   — Я пойду работать, — сказал Борис. — Меня звали. Охранником.
   — И кого же ты будешь охранять?
   — Кого надо.
   — А если тебя ветром сдует?
   — Помолчи, ма, ты все равно не понимаешь.
   — Куда уж мне.
   Борис лег, свернулся калачиком, носом к стене. Его колотила дрожь.
   Лена была на кухне, готовила ему диетическую кашу, когда сын постарался незаметно уйти из дома. Она оттащила его за рукав от двери — она стала куда сильнее его и страх за мальчика удваивал ее силы. Не рассчитав усилия, она так дернула его, что Борис потерял равновесие и ударился спиной о вешалку. И заныл, что было ему не свойственно.
   — Ты чего? Размахалась!
   Лена его не стала жалеть, даже не помогла подняться — была зла.
   — Физкультурник, — сказала она, — метр восемьдесят в высоту! Вы на него посмотрите!
   У них с сыном был свой, легкий, подчеркнуто ироничный, игривый тон общения, так бывает у одинокой матери с единственным сыном. Мать как бы играет в старшую сестру, а то и в отца-братишку. Дружит с приятелями, усиленно и даже настырно влезает в их дела, особенно в сексуальные. Но матери не очевидно то, что понятно подросткам: она чужая на их пиру.
   И вдруг в одночасье этот тон исчез — он больше не был нужен. Пришла пора выяснить отношения и определить, кто вожак, а кто хроменький аутсайдер.
   Той ночью он убежал из дома — со второго этажа выпрыгнул, хорошо еще ногу не сломал. А вот обратно под утро попросился — не лезть же наверх.
   Лена сидела у окна и видела, как Борька возвращается домой — уверенно, как здоровый.
   Но она знала, что это не Борька, это его болезнь, это нажравшийся наркотиками зверь, который сидит в сыне и грызет его. И пока не сожрет, не успокоится. Или пока не кончатся все наркотики на Земле.
   Она открыла дверь — он сжался, думал, будет бить.
   А Елена спросила с интересом, будто всю ночь ждала задать именно этот вопрос:
   — А ты чем колешься?
   — Тишшш, — испугался Борис. На лестничную клетку выходили еще две квартиры. Борис охранял честь дома.
   — Заходи, — сказала Лена. — Сейчас горячего чайку выпьем, а то я уже спать расхотела, пока тебя ждала.
   — Я не хочу чаю, — сказал Борис.
   — И не думай — ночь какая холодная! Тебе еще не хватало воспаления легких! Тогда ты точно загнешься.
   Елена надеялась, что на рассвете, когда ты с сыном совсем одна во всем мире, он будет открыт для нее, искренен. Ей не справиться с чудовищем, если Боренька не поможет.
   Но Борька сказал, что хочет спать. Признался, что колется героином, но потом заскучал, стал заговариваться и ушел. Это очень страшно — видеть, как бормочет твой сыночек, уходя в свой закрытый, больной мир непонятных образов.
   На следующую ночь Боренька снова убежал.
   Елена видела, как он это сделал, но не стала его останавливать. Она решила выследить его. Заранее надела кроссовки и джинсы.
   Боря шел не оглядываясь, он не боялся погони. Он мерз, переходил порой на трусцу, но ему было тяжело бежать, и он снова шел, согнувшись и прижимая кулачки к груди.
   Он дошел до кафе «Свежий ветер» — «Открыто круглосуточно 24 часа».
   Он прошел внутрь, сонный мужик у входа знал его — впрочем, не так много встретишь незнакомцев в Веревкине.
   Окна в кафе были зашторены, Лена подошла к двери.
   — Тебе куда? — спросил мужик. Было темно, мужик, видно, принял ее за девицу, из приезжих. Порой на каникулы сюда присылают детей из больших городов к бабушкам. Воздух в Веревкине пока еще деревенский.
   — Я в кафе, — сказала Елена.
   Мужик перекрыл дверь длинной рукой. В полумраке видно было, как блестит золото его зубов.
   — Я сказал же, — ответил мужик лениво. Он не желал ей вреда, но пускать незнакомую бабу не хотел.
   — Пропустите, — сказала Елена настойчиво.
   Он так ее и не узнал, а Елена его узнала — он учился в ее школе, два раза приходил в секцию по самбо, которую она вела когда-то в районном Доме пионеров. Только Лена забыла, как его зовут — он оказался неспособным, ленивым и боялся падать. В спорте мало перспектив у тех, кто боится падать.
   Елена протянула руку, чтобы отстранить его, и страж ворот схватил ее за руку, чтобы отбросить, забыв, что у спортсмена — две руки. И две ноги.
   Страж грохнулся о землю. Тяжело грохнулся, тем более что владельцы кафе для красоты выложили квадрат перед дверью керамической плиткой.
   Елена вошла в кафе.
   И тут же увидела Борю.
   Он сидел за столом. Напротив — тот, Скошенный, которого Лена видела в Туле. Скошенный как раз двинул ладонью какой-то белый пакетик.
   Лена шагнула к столику и тут же увидела старшего, с тигриными глазами. Он стоял у бара и смотрел на нее.
   Она шла сюда, чтобы поговорить с теми, кто снабжает Борю отравой, поговорить, может, убедить их в чем-то, может, откупиться.
   Но неожиданно для себя она не совладала с рефлексом защиты ребенка.
   Она кинулась к столику.
   От соседних столов, утопавших в полутьме, оборачивались к ней бледные круги лиц.
   Прежде чем Боря и его спутник ее увидели, Лена сбросила пакетик на пол.
   Боря кинулся под стол и пропал — он ползал там, в темноте, разыскивая драгоценный пакетик.