Булычев Кир. На днях землетрясение в Лигоне

   — Ну и хорошо, — сказал Отар.
   — Да, — вздохнул Вспольный, — за исключением того, что в горах сложная обстановка, а мы должны вылетать. Иван Федорович специально обратил мое внимание на это и просил довести до вашего сведения. Вы можете отказаться от поездки.
   — Мы уже об этом говорили, — сказал Отар. — И летим. Но вы можете остаться.
   — Нет, — возразил Вспольный без энтузиазма. — Если вы летите, то и я лечу. Так Иван Федорович, кстати, сказал. А я даже собраться не успел, не переоделся…
   — Мы с вами поделимся, — сказал я. — А зубную щетку и полотенце купим.
   Не надо было мне вмешиваться. Вспольный посмотрел на меня с укоризной. Я представил себе, какая буря бушует в сердце нашего толстяка: в горы, в глушь, в Саратов — и без зубной щетки! Но меня сам черт за язык тянул. Я сказал:
   — Я сейчас, одну минутку.
   — Володя, не дури, — сказал Отар. Он все понимал, он знает меня как облупленного; но я уже бежал.
   Человек часто совершает двойные поступки. Так и я. Вроде бы спешу за зубной щеткой для сопровождающего лица, а при том хочу взглянуть, куда пожилая женщина увела ту печальную девушку. В зале внутренних авиалиний ее не было. Упустил. Вся жизнь, должен сказать, соткана из встреч и расставаний.
   Киоск, торговавший всякой мелочью, был открыт. Возле него стоял лишь один покупатель, странно выглядевший в теплом, черном пиджаке, белой тряпке, обмотанной наподобие кальсон вокруг ног, и черных, замечательно начищенных ботинках. Словно он торопился из дому и забыл натянуть брюки. Толстяк держал в руке такой же грузный, как и он сам, саквояж (вещи и собаки часто похожи на своих хозяев), а перед ним на стеклянном прилавке лежала груда лекарств в пачках, бутылочках и пакетиках. Я заподозрил, что он намеревается открыть частную аптеку. А может быть, он сильно болен? Я пригляделся. Но на лице никаких следов близкой кончины. Профиль у него был строгий, античный, как у римского кесаря периода упадка. Если убрать лишние подбородки и облачить его в латы, то не стыдно поставить такого героя во главе победоносных легионов. Но когда он, почувствовав мой взгляд, обернулся, оказалось, что фас его никак не соответствует героическому профилю. Энергичный подбородок и линия носа терялись в массе обвислых щек.
   Я показал на зубную щетку и сказал по-английски «плиз», что означает «будьте любезны», затем отыскал глазами тюбик с зубной пастой, надеясь, что это не крем для бритья. Продавщица информировала меня по-английски, что все это обойдется мне в два вата.
   Я достал пятидолларовую бумажку.
   — Ноу, — сказала женщина, показав на курившего метрах в двадцати солдата. Все ясно: сегодня мы не имеем дела с иностранной валютой.
   — Я помогу вам, — сказал толстяк. — Банк закрыт.
   Чтобы я не заподозрил его в злых умыслах, он показал на окошко с английской надписью «обмен валюты, чеки путешественников». Окошко было закрыто.
   Я не был уверен, что поступаю правильно, вступая в валютные сделки, но зубная щетка была мне нужна.
   — Совершенно честно, по курсу, — сказал толстяк.
   На указательном пальце у него было два золотых перстня. Его пальцы двигались с поразительной быстротой, и губы шевелились в такт — я догадался, что он переводит доллары в ваты, стараясь меня при этом не обмануть.
   Не успел я опомниться, как у меня в руке было две купюры по десять ват и много мелочи. А доллары исчезли в пиджаке.
   — Спасибо, — сказал я толстяку. — Спасибо, — сказал я продавщице.
   Толстяк поспешил в дальний конец зала. Там обнаружился наш майор, возле него пожилая дама и грустная девушка. Майор беседовал с женщинами, а толстяк замер в пяти шагах, скособочившись под тяжестью саквояжа.

 

ЮРИЙ СИДОРОВИЧ ВСПОЛЬНЫЙ

   С уходом Владимира Ли возникла тягостная пауза. Отар Давидович тщательно пережевывал салат, а у меня не было аппетита. Пожалуй, на месте Ивана Федоровича я бы настоял на том, чтобы дать отдохнуть нашим товарищам, прежде чем кидать их в тревожный и отдаленный район. Однако я тут же изгнал эту мысль из головы, ибо Иван Федорович знает, что делает. Я был легко одет, а в горах вечерами температура падает ниже нуля. В моем распоряжении находилась лишь небольшая сумма денег, оказавшаяся в бумажнике. Правда, Иван Федорович обещал, что деньги будут немедленно переведены в Танги…
   — Простите, — отвлек меня голос Отара Давидовича, — но хочу заверить вас, что Володя не хотел вас обидеть. Он очень отзывчивый молодой человек.
   — Я сам могу о себе позаботиться, — отрезал я. Потом спросил: — Сколько мы там пробудем?
   — По нашим расчетам, недели две. Может, месяц.
   Ответ меня удивил. Оформление заграничной командировки требует знания сроков. Это связано с валютными расходами и переговорами с соответствующими зарубежными организациями.
   — Тогда я уточню вопрос: на какой срок командировка?
   — Без срока.
   Я откашлялся. Зачем таиться от меня? Если лигонская сторона в курсе, то я, как ответственный работник…
   — Не поймите меня превратно, — сказал Котрикадзе. — Я не шучу. Длительность нашей командировки зависит от бога. Точнее, от Плутона. Вы, видно, не успели ознакомиться с деталями?
   — Меня подключили лишь за час до вашего прилета.
   — Мы с Володей работаем в лаборатории по прогнозированию сильных землетрясений, и нам удалось добиться некоторых успехов. Особым образом измеряя напряжения в различных участках земной коры, мы можем определить очаг будущего стихийного бедствия и даже его сроки.
   К столику подошел Володя Ли. Он держал в руке пакетик, который положил на стол у моей руки. Затем как ни в чем не бывало уселся на место и набросился на салат. Я развернул бумагу. Там была зубная щетка и крем от перхоти.
   — Спасибо, — сказал я холодно. Меня раздражают мальчишеские выходки.
   — Сколько я вам должен?
   — Потом сочтемся.
   — Володя, не устраивай купеческих представлений, — сказал Котрикадзе.
   — Юрий Сидорович их не любит.
   — Два вата за все, — сказал Ли. — За щетку и зубную пасту.
   Я молча передал молодому человеку деньги. Отар Давидович крутил в пальцах тюбик с кремом.
   — Так и знал, — сказал он. — Тебе еще учиться и учиться. Это же крем от перхоти.
   — Ужас! Я забыл, как по-английски зубная паста. Я сбегаю, сменю.
   Он был расстроен. Меня это раскаяние, как ни странно, несколько примирило с молодым человеком.
   — Не беспокойтесь, — остановил я его. — Продолжайте, Отар Давидович. И не старайтесь излагать свои мысли популярно. Моего образования хватит, чтобы следить за ходом изложения.
   — Не сомневаюсь, — согласился со мной Отар Давидович. Он отхлебнул кофе. — Недавно нами окончены испытания установки, позволяющей улавливать и измерять напряжения в любой точке земного шара. Следовательно, если мы получаем такого рода информацию, скажем, с Камчатки, мы тут же обращаемся к сейсмическим картам и определяем, нет ли в том месте опасного разлома… Но такие карты составлены далеко не везде.
   — В том числе их нет в Лигоне, — догадался я.
   — Дело не только в картах, — продолжал Котрикадзе. — Мы засекли тревожные сигналы, источник которых находится в четырехстах километрах к северу от Лигона. Судя по нашим данным, конвекционный поток, движущийся по границе разлома, может привести к стрессовой ситуации в течение ближайших недель.
   — То есть будет землетрясение?
   — Возможно, крайне сильное. Мы передали наши сведения в академию, а оттуда они были посланы в Лигон.
   — Представляете, — вмешался Ли, — взяли данные через половину шарика! Первая удача такого масштаба.
   — И редкое по силе землетрясение, — добавил Котрикадзе.
   — И вас пригласили в Лигон? — Обыденность, с которой они говорили о том, что собираются провести ближайшие дни буквально на вулкане, меня нервировала.
   — Для локализации очага и определения даты возможного возмущения мы должны провести полевые исследования.
   — И землетрясение, которое вы предсказываете, может начаться в любой момент? — Эти слова вырвались у меня помимо моего желания. И жаль, что я не сдержался. Ли откровенно усмехнулся. Но Отар Давидович был тактичнее.
   — Оно может вообще не начаться, — сказал он. — Рост напряжения не обязательно приводит к катаклизму. Все зависит от конкретных условий.
   — Ну, а если?..
   — Наша задача определить сроки и возможную силу землетрясения. И рекомендовать меры по защите населения и имущества.
   — Мы как врачи на чумной эпидемии, — сказал Ли. — Совсем не обязательно заражать себя чумой. Лучше, если вылечим других.
   В его словах я уловил иной смысл. Ведь известны же случаи, когда врачи заражали себя чумой в интересах науки.

 

ТИЛЬВИ КУМТАТОН

   Я решил, что высплюсь в самолете, и эта мысль меня утешила. И я занялся делами, которых было немало. Из всего экипажа на аэродроме обнаружился только второй пилот. Дежурный помочь мне не мог — у него еле хватило людей, чтобы обслужить русский рейс. Вместо десяти автоматчиков, которых мне обещали, прибыло только пятеро. Врач исчез. Зато приехал лейтенант из Управления пропаганды с кипами воззваний и сказал, что летит с нами. Радиста кто-то по ошибке направил в морской порт. При том возникали тысячи мелочей — то мне звонили из ресторана, чтобы выяснить, кто будет платить за обед для русских, то обнаруживалось, что к миномету, который прислали из штаба округа, нет мин. Хозуправление требовало, чтобы я обеспечил место на борту господину директору Матуру, а я его в глаза не видал… На секунду я замер посреди зала, чтобы привести в порядок мысли, и тут возникла тетушка Амара, моя дальняя родственница, у которой я жил, когда учился в университете. Она драла с меня за постой дороже, чем в гостинице «Кинг», а удрать от нее оказалось труднее, чем из объятий питона.
   — Кумти, — воскликнула она, — как ты вырос!
   — Здравствуйте, тетя Амара. Что вы здесь делаете?
   — Такое счастье, — продолжала она, не отвечая на мой вопрос, — что именно ты командуешь рейсом в Танги.
   Каким-то чудом по аэродрому распространился слух, что в Танги уходит спецрейс, и уже человек двадцать пытались получить у меня место на борту. Я мог бы даже разбогатеть.
   — Это военный рейс, тетушка, — сказал я.
   — Неважно, — отрезала тетушка. — Ты обязан помочь нашей родственнице. Бедная девочка едет к умирающему отцу. Ты не можешь ей отказать. Покойные предки вернутся оттуда, чтобы наказать тебя.
   Она толстым пальцем показала, откуда прибудут мои предки. Я попытался отказаться. Но недооценил силу родственных связей в Лигоне. Тетушка Амара передала мне привет от двоюродного дедушки, пригрозила мне гневом дяди и бросила в бой тяжелую артиллерию в виде девушки, красота которой заставила меня на мгновение забыть о долге перед революцией.
   — Тетушка Амара просила за меня, — сказала девушка, стараясь не робеть. Она была одета так, как одеваются студентки в небогатых семьях, — чудом сочетая традиции с европейской модой. — Я бы не посмела обеспокоить вас, если бы мой отец не был ранен. А я везу лекарство, которое может ему помочь.
   Я хотел было сказать, что с удовольствием передам лекарство по назначению, а вместо этого услышал свой собственный голос, говорящий девушке, чтобы она прошла к выходу номер три и сказала там солдату, что ее прислал майор.
   Шагах в пяти от меня стоял толстый индиец в пиджаке, надетом поверх дхоти, с губами, измазанными бетелем. Он слышал весь разговор. Это был спекулянт, из тех, которых мы хотим выгнать, когда победит революция. «Ну уж ты места на самолете не получишь», — подумал я и тут же услышал, как индиец спрашивает:
   — Господин майор, куда мне проходить?
   Я повернулся и пошел прочь. Индиец обогнал меня и старался поймать мой взгляд.
   — Господин майор, — сказал он, — я директор Матур.
   — Какой еще директор Матур?
   Торгаш в мгновение ока извлек бумагу на бланке управления снабжения. В ней доводилось до моего сведения, что господин директор Матур направляется в Танги по делам армии.
   — Вы можете позвонить. Моя репутация…
   Я не стал звонить. Я вспомнил, что мне уже звонили. Удивительно, когда он успел получить эту бумагу?

 

ЮРИЙ СИДОРОВИЧ ВСПОЛЬНЫЙ

   Майор пригласил нас к самолету, заверив, что груз уже на месте. Мы проследовали через пустой зал и только повернули к дальнему выходу, как меня остановил крик:
   — Юрий, погоди!
   Мы остановились. К нам подбежал взмокший, растрепанный Александр Громов. На какое-то мгновение меня охватило предчувствие, что мой вылет отменяется. Но оказалось иначе.
   Громов протягивал мне мой же атташе-кейс, купленный в прошлом году в Дели и всегда сопровождавший меня в поездки.
   — Мне твою комнату сторож открыл, — сказал он. — Прости, что без твоего разрешения. Здесь мыло, щетка и так далее. — Затем Громов вынул бумажник и, протягивая мне деньги, продолжал: — Тут тысяча ватов. От Ивана Федоровича. Он единственный из нас вспомнил, что ты отправляешься в поход гол как сокол. Потом в бухгалтерии отчитаешься. Если понадобятся деньги, телеграфируй прямо мне.
   Он обернулся к моим спутникам, представился им, передал наилучшие пожелания от Ивана Федоровича и добавил:
   — Что касается Юрия Сидоровича, то он знаток лигонского языка и обычаев и собирает материалы для будущей книги.
   Я был тронут личной заботой Ивана Федоровича, пониманием важности моей миссии.
   — Не буду задерживать, — сказал Громов, — ни пуха ни пера.
   — Катись к черту! — в сердцах сказал я.
   За дверью жарился на солнце небольшой «вайкаунт» местных авиалиний. В дверях толпилась группа людей. Несколько солдат, молодой лейтенант, толстый индиец в пиджаке поверх дхоти, с красными от неумеренного потребления бетеля губами, и молоденькая девушка, возможно медицинская сестра, в длинной юбке с увядшим белым цветком дерева татабин в черных волосах.
   Мы двинулись к самолету. Шел третий час, жара была тяжелой, отягощенной близким муссоном. Я подумал, что Громов наверняка забыл захватить мою полотняную кепочку.
   Поднявшись по короткому шаткому трапу, я внутренне сжался от ожидавшей меня духоты. И не ошибся в худших ожиданиях. На секунду я задержался у двери, размышляя, сесть ли мне поближе к двери, сквозь которую проникал воздух, или занять место в хвосте, где больше шансов уцелеть при вынужденной посадке. Наконец, сел сзади.
   — Нельзя ли получить воды? — спросил толстый индиец.
   — Потерпите, — услышал его майор.
   Дверь закрылась, медленно начали вертеться винты. Я глядел в окно, торопил винты. И когда я уже буквально терял сознание, самолет оторвался от земли, и вскоре в кабину хлынул прохладный воздух. Я с минуту наслаждался им, затем застегнул ворот, чтобы резкое переохлаждение тела не привело к простуде.

 

ТИЛЬВИ КУМТАТОН

   Все обошлось. Никто не умер от духоты. Директор Матур вытащил из саквояжа шерстяной шарф, замотал шею и принялся сосредоточенно жевать бетель.