Булычев Кир. Похищение чародея

   — Вы археологи?
   — Нет. Мы должны спасти человека. А вы нам мешаете.
   — Неправда. Спасайте. И учтите, что я вам пока не верю. И зачем забираться в средневековье? Кого спасать? Он тоже путешественник?
   — Нет, он гений.
   — А вы откуда знаете?
   — Наша специальность — искать гениев.
   — А как его звали?
   — Его имя — Роман. Боярин Роман.
   — Никогда не слышала.
   — Он рано погиб. Так говорят летописи.
   — Может, летописцы все придумали?
   — Летописцы многого не понимали. И не могли придумать.
   — Что, например?
   — Например, то, что он использовал порох при защите города. Что у него была типография… Это был универсальный гений, который обогнал свое время.
   — Если он погиб, как вы его спасете?
   — Мы возьмем его к себе.
   — И вы хотите, чтобы он не погиб, а продолжал работать и изобрел еще и микроскоп? А разве можно вмешиваться в прошлое?
   — Мы не будем вмешиваться. И не будем менять его судьбу.
   — Так что же?
   — Мы возьмем его к себе в момент смерти. Это не окажет влияния на ход исторических событий.
   — Не могу поверить. Да и зачем это вам?
   — Самое ценное на свете — мозг человека. Гении так редки, моя дорогая Анна…
   — Но он же жил тысячу лет назад! Сегодня любой первоклассник может изобрести порох.
   — Заблуждение. Человеческий мозг развит одинаково уже тридцать тысяч лет. Меняется лишь уровень образования. Сегодня изобретение пороха не может быть уделом гения. Сегодняшний гений должен изобрести…
   — Машину времени?
   — Скажем, машину времени… Но это не значит, что его мозг совершенней, чем мозг изобретателя колеса или пороха.
   — А зачем вам изобретатель пороха?
   — Чтобы он изобрел что-то новое.

 

5

   Облака, высокие, темные с изнанки, освободили солнце, и оно снова осветило берег. Но цвет его изменился — стал тревожным и белым. И тут же хлынул дождь, хлестнул по тростнику, по траве. Анна подхватила книгу и, закрывая голову полотенцем, бросилась к яблоням. Кин в два прыжка догнал ее, и они прижались спинами к корявому стволу. Капли щелкали по листьям.
   — А если он не захочет? — спросила Анна.
   Кин вдруг засмеялся.
   — Вы мне почти поверили, — сказал он.
   — А не надо было верить? — Ее треугольное, сходящееся к ямке на крепком остром подбородке лицо покраснело, отчего волосы казались еще светлее.
   — Это замечательно, что вы поверили. Мало кто может похвастаться таким непредвзятым восприятием.
   — Такая я, видно, дура.
   — Наоборот.
   — Ладно, спасибо. Вы все-таки лучше скажите, зачем вам лезть за гением в тринадцатый век? Что, поближе не оказалось?
   — Во-первых, гениев мало. Очень мало. Во-вторых, не каждого мы можем взять к себе. Он должен быть не стар, потому что с возрастом усложняется проблема адаптации, и, главное, он должен погибнуть случайно или трагически… без следа. На похоронах Леонардо да Винчи присутствовало много людей.
   — И все-таки — тринадцатый век!
   Дождь иссякал, капли все реже били по листьям.
   — Вы не представляете, что такое перемещение во времени…
   — Совершенно не представляю.
   — Я постараюсь примитивно объяснить. Время — объективная физическая реальность, оно находится в постоянном поступательном движении. Движение это, как и движение некоторых иных физических процессов, осуществляется по спирали.
   Кин опустился на корточки, подобрал сухой сучок и нарисовал на влажной земле спираль времени.
   — Мы с вами — частички, плывущие в спиральном потоке, и ничто в мире не в силах замедлить или ускорить это движение. Но существует другая возможность — двигаться прямо, вне потока, как бы пересекая виток за витком.
   Кин, не вставая, нарисовал стрелку рядом со спиралью.
   Затем он поднял голову, взглянул на Анну, чтобы убедиться, поняла ли она. Анна кивнула.
   Кин выпрямился и задел ветку яблони — на него посыпались брызги. Он тряхнул головой и продолжал:
   — Трудность в том, что из любого конкретного момента в потоке времени вы можете попасть только в соответствующий момент предыдущего временного витка. А продолжительность витка более семисот лет. Очутившись в предыдущем или последующем витке, мы тут же вновь попадаем в поток времени и начинаем двигаться вместе с ним. Допустим, что приблизительно двадцатому июля 2745 года соответствует двадцатое июля 1980 года. Или берем следующий виток, двадцатое июля 1215 года, или следующий виток, двадцатое июля 540 года. Поглядите. — Кин дополнил рисунок датами: 1215 —> 1980 —> 2745.
   — Теперь вы понимаете, почему мы не можем откладывать нашу работу? — спросил он.
   Анна не ответила.
   — Мы несколько лет готовились к переходу в 1215 год, давно ждали, когда момент смерти боярина Романа совпадет с моментом на нашем витке времени. Город Замошье падет через три дня в 1215 году. И через три дня погибнет неизвестный гений тринадцатого века. Если мы не сделаем все в три дня, обо всей операции надо будет забыть. Навсегда. А тут вы…
   — Я же не знала, что вам помешаю.
   — Никто вас не винит.
   — А почему нельзя прямо в тринадцатый век?
   — К сожалению, нельзя пересечь сразу два витка времени. На это не хватит всей энергии Земли. Мы должны остановиться и сделать промежуточный пункт здесь, в двадцатом веке.
   — Пошли домой, — сказала Анна. — Дождь кончился.
   Она посмотрела на спираль времени, нарисованную на влажной бурой земле. Рисунок был прост и обыден. Но он был нарисован человеком, который еще не родился.
   Они пошли к дому. Облака уползли за лес. Парило.
   — Значит, нас разделяет семьсот лет, — сказала Анна.
   — Примерно. — Кин отвел ветку яблони, чтобы Анне не надо было наклоняться. — Это хорошо, потому что такая пропасть времени делает нашу с вами связь эфемерной. Даже если бы вы захотели узнать, когда умрете, а это естественный вопрос, я бы ответить на него не смог. Слишком давно.
   — Вам задавали такие вопросы?
   — Мы не должны говорить об этом. Но такие случаи уже были и не нарушали эксперимента. Временная система стабильна и инерционна. Это же море, поглощающее смерчи…
   — Я жила давно… — подумала Анна вслух. — Для вас я ископаемое. Ископаемое, которое жило давно. Мамонт.
   — В определенной степени, да. — Кин не хотел щадить ее чувств. — Для меня вы умерли семьсот лет назад.
   — Вы в этом уверены?
   — Уверен. Хоть и не видел вашей могилы.
   — Спасибо за прямоту… Я была вчера на кладбище. Там, на холме. Я могу оценить величину этой пропасти.
   — Мы хотим пересечь ее.
   — И забрать оттуда человека? А если он будет несчастен?
   — Он гениален. Гений адаптабелен. У нас есть опыт.
   — Вы категоричны.
   — К сожалению, я всегда сомневаюсь. Категоричен Жюль. Может, потому что молод. И не историк, а в первую очередь физик-временщик.
   — Вы историк?
   — У нас нет строгого деления на специальности. Мы умеем многое.
   — Хотя в общем вы не изменились.
   — Антропологический тип человека остался прежним. Мы далеко не все красивы и не все умны.
   — Во мне просыпаются вопросы, — сказала Анна, остановившись у крыльца.
   Кин вынул грабли из бочки и приставил к стене.
   — Разумеется, — сказал он. — Об обитаемости миров, о социальном устройстве, о войнах и мире… Я не отвечу вам, Анна. Я ничего не могу вам ответить. Хотя, надеюсь, сам факт моего прилета сюда уже оптимистичен. И то, что мы можем заниматься таким странным делом, как поиски древних мудрецов…
   — Это ничего не доказывает. Может, вы занимаетесь поисками мозгов не от хорошей жизни.
   — При плохой жизни не хватает энергии и времени для таких занятий. А что касается нехватки гениев…
   В калитке возник дед Геннадий с кринкой в руке.
   — Здравствуй, — сказал он, будто не замечая Кина, который стоял к нему спиной. — Ты что за молоком не пришла?
   — Познакомьтесь, — сказала Анна. — Это мои знакомые приехали.
   Кин медленно обернулся.

 

6

   Лицо Кина удивительным образом изменилось. Оно вытянулось, обвисло, собралось в морщины и сразу постарело лет на двадцать.
   — Геннадий… простите, запамятовал.
   — Просто Геннадий, дед Геннадий. Какими судьбами? А я вот вчера еще Анне говорил: реставратор Васильев, человек известный, обещал мне, что не оставит без внимания наши места по причине исторического интереса. Но не ожидал, что так скоро.
   — Ага, — тихо сказала Анна. — Разумеется. Васильев. Известный реставратор из Ленинграда.
   И в этом, если вдуматься, не было ничего странного: конечно, они бывали здесь раньше, вынюхивали, искали место для своей машины. Серьезные люди, большие ставки. А вот недооценили дедушкиной страсти к истории.
   — И надолго? — спросил дед Геннадий. — Сейчас ко мне пойдем, чаю попьем, а? Как семья, как сотрудники? А я ведь небольшой музей уже собрал, некоторые предметы, имеющие научный интерес.
   — Обязательно, — улыбнулся Кин очаровательной гримасой уставшего от постоянной реставрации, от поисков и находок великого человека. — Но мы ненадолго, проездом Аню навестили.
   — Навестили, — эхом откликнулась Анна.
   — Правильно, — согласился дед, влюбленно глядя на своего кумира, — я сейчас мой музей сюда принесу. Вместе посмотрим и выслушаем ваши советы.
   Кин вдруг обратил на Анну умоляющий взгляд: спасайте!
   — Не бесплатно, — сказала Анна одними губами, отвернувшись от зоркого деда. — Мы погодя зайдем, — сказала она. — Вместе зайдем, не надо сюда музей нести, можно помять что-нибудь, сломать…
   — Я осторожно, — сказал дед. — Вы, конечно, понимаете, что мой музей пока не очень велик. Я некоторые кандидатуры на местах оставляю. Отмечаю и оставляю. Мы с вами должны на холм сходить, там я удивительной формы крест нашел, весь буквально кружевной резьбы, принадлежал купцу второй гильдии Сумарокову, супруга и чада его сильно скорбели в стихах.
   Анна поняла, что и она бессильна перед напористым дедом. Спасение пришло неожиданно. В сенях скрипнуло, дверь отворилась. Обнаружился Жюль в кожанке. Лицо изуродовано половецкими усами.
   — Терентий Иванович, — сказал он шоферским голосом, — через пятнадцать минут едем. Нас ждать не будут. — Он снисходительно кивнул деду Геннадию, и дед оробел, потому что от Жюля исходила уверенность и небрежность занятого человека.