Булычев Кир. Смерть этажом ниже

   — Примерно так, — согласился Николайчик. — А вы со мной не согласны?
   — Категорически.
   — Интересно, это ваше личное мнение?
   — Нет, — ответил Шубин. — Я его согласовал в Москве.
   Николайчик проглотил слюну. За спиной тихо ахнула женщина в школьном платье. Они уже вышли в вестибюль. Шубин увидел открытую дверь в буфет. Там все так же стояла длинная очередь.
   Николайчик резко обернулся к женщине в школьном платье:
   — Простите, я забыл позвонить в клуб химзавода о завтрашнем выступлении. Где телефон?
   — Я вас провожу.
   — Юрий Сергеевич, — сказал Николайчик официальным голосом. — Если вы согласитесь подождать три минуты, буквально три минуты, я вас завезу в гостиницу.
   — Не беспокойтесь, звоните спокойно, — сказал Шубин. — Ведь не исключено, что завтра клуб химзавода закроется на ремонт.
   — Как так?
   — И моя лекция будет отменена по техническим причинам. Так бывает.
   — Я бы этого не хотел.
   — До свидания. Я пойду пешком.
   Николайчик засуетился. Он разрывался между долгом отвезти домой Шубина и чувством долга, велевшим доложить кому следует о странной фразе московского журналиста.
   Шубин пошел к двери, но Николайчик догнал его.
   — Я хотел сегодня вас пригласить к себе, — сказал он, но моя жена прихворнула. Если позволите, давайте перенесем нашу встречу на завтра. Жена мечтает с вами познакомиться.
   — Разумеется, — сказал Шубин. — Я буду счастлив.
   Борис и Наташа ждали его у выхода. С ними еще два человека.
   — Мы хотели бы с вами поговорить, — сказала Наташа. — Вы извините, если вы устали.
   — Одну минуту, — сказал Шубин.
   Эля стояла возле машины. Шубин подошел к ней.
   — Я пойду до гостиницы пешком, — сказал он.
   — Я была в зале, — сказала Эля. — Вы интересно выступали. А где Федор Семенович?
   — Я ему сказал, что у меня особое задание. Из Москвы.
   — Он звонить побежал? — сказала Эля.
   — Ты его хорошо знаешь?
   — Как же не знать! Третий год с ним работаю. Только вы на него не сердитесь. Он от них зависит.
   — Я ни на кого не сержусь. У тебя телефон дома есть?
   — Нет. А зачем?
   — Я думал позвонить тебе вечером. Попозже.
   — Позже некуда. Девятый час.
   — Ну тогда до завтра.
   — Вы с ними гулять пойдете?
   — До гостиницы.
   — Тогда идите скорей. А то Федор Семенович сейчас выскочит, увидит вас в такой компании — испугается.
   — За меня?
   — За себя. Чего ему за вас пугаться? Вы сами за себя пугайтесь.
   — Спасибо за предупреждение.
   — Долго не гуляйте, — сказала Эля. — У нас неспокойно. На химии зэки расконвоированные работают. А у вас куртка импортная.
   Шубин поспешил к четырем темным фигурам, стоявшим возле выхода.
   — Пошли?
   Борис был без шапки — его космы и не уместились бы под шапку. Два других человека представились ему. Один был пожилой, с бородой клинышком. Такие бородки давно не в моде — они неизбежно вызывают представление о владельце, как о человеке с оппортунистическими взглядами. В революционных фильмах владельцы таких бородок предают дело рабочего класса. Бородку звали Николаем Николаевичем Бруни. Второй, молодой, в ватнике и железнодорожной фуражке, буркнул что-то, протягивая Шубину жесткую ладонь. Шубин не разобрал имени.
   Они спустились к пустому скверу.
   — Мы хотим вам нашу реку показать, — сказала Наташа.
   — Только давайте договоримся с самого начала, чтобы не было никаких неожиданностей, — сказала Шубин. — Я не агент Москвы, не тайный ревизор. Это все недоразумение.
   — А мы и не думали, — сказал Борис. — Это те, кто боятся, они легко верят всякой чепухе. Вы типичный благоустроенный международник. Наверное, «вольво» привезли?
   — У меня «Жигули», — сказал Шубин без обиды.
   — Боря, не цепляйся к человеку, — сказала Наташа.
   Начало подмораживать, было скользко. Они миновали сквер, уставленный мокрыми черными стволами. Две или три лампочки на столбах горели, остальные перегорели или были разбиты. По краю сквера тянулась тропинка, от которой шел скат к неширокой речке. От нее плохо пахло.
   За речкой тянулись темные склады. Дальше торчали усеянные святящимися квадратиками жилые башни, а за ними несколько труб, изрыгавших в неспокойное небо светлые клубы дыма.
   — Это не вода, — сказал Бруни. — Это жидкость замедленного действия.
   Вода в реке была черной, но странно отражала огни домов и завода на том берегу — они мерцали в воде, потому что по ее поверхности плыли обрывки желтоватого, почти прозрачного тумана.
   — Это еще что такое? — спросила Наташа, и все ее сразу поняли.
   — Я постараюсь прийти сюда завтра, — сказал Бруни, — чтобы разобраться.
   — И пахнет иначе, — сказал Борис. — Еще гаже, чем всегда.
   — Это у тебя нос слишком большой, — сказал парень в ватнике.
   — В самом деле — пахнет иначе, — подтвердил Шубин. — Я тут человек новый, еще не принюхался.
   Запах был тревожным и удушающе мертвым. Даже нельзя было сказать, насколько он неприятен, потому что ноздри отказывались пропускать его в легкие.
   — Наша беда в том, — сказал Бруни, — что инспекция и химики отказываются изучать сбросы в сумме воздействия, во взаимной активности. Сброс может быть умеренно гадким сам по себе и убийственным в соединении с каким-то вполне нейтральным веществом.
   — Пошли отсюда, — сказала Наташа и закашлялась.
   Когда они вернулись в сквер и дышать стало легче, Шубин спросил:
   — Но почему вы не пишете, не скандалите?
   — Завтра будем снова скандалить. А нас разгонят, — сказал парень в ватнике. — Я уже отсидел пятнадцать суток.
   — За что?
   — Они узнали, что я у брата на свадьбе был. На обратном пути подстерегли. Пьянство и хулиганство.
   — Я уверен, что наши письма и обращения доходят, — сказал Бруни. — Но потом, как у нас положено, их отправляют снова на круги своя — в обком, к нам в город, на завод. И получаем отработанные тексты. У нас выработалась замечательная система медленного нереагирования.
   Они отвели Шубина в маленькое, жаркое, набитое народом кафе. В углу гремел телевизор, показывая видеофильм про Микки Мауса. Парень в ватнике сумел вытеснить с одного из столиков девушек с дикими прическами. Наташа с Борисом принесли жидкий, но горячий кофе.
   — Кофе приходится класть втрое больше, — сказал Бруни, — чтобы отбить у воды этот вкус.
   — Я его убью, — сказал Борис.
   — Кого?
   — Главврача городской больницы. Он выступил со статьей, где доказал, что сочетание микроэлементов в нашей воде полезно для здоровья.
   — Я уже слышал об этом, — сказал Шубин.
   — Он Николайчика? — спросила Наташа.
   — Здесь все друг друга знают?
   — Нет, далеко не все, но есть ряд известных фигур, — сказала Наташа. — Например, Боря.
   И Шубин уловил в ее голосе нежность. Неужели можно испытывать нежность к этому чудищу?
   — Наш город численно разросся, — сказал Бруни. — В нем более ста пятидесяти тысяч человек. Но это в основном жители заводских районов — стандартных кварталов. Вы их видели, когда с аэродрома ехали. И шанхайчиков, где обитают бичи, бомжи, прочая подобная публика.
   — А еще зона, — сказал Борис.
   — К сожалению, на заводах мало интеллигенции, — сказал Бруни. — Большей частью это люди случайные. Они не укореняются здесь. Да и не хотят. Город невыгодный. Коэффициентов нет, климат паршивый, вонь, скучно, холодно. Стараются уехать.
   — Нет, ты не прав, есть хорошие ребята. На биокомбинате политический клуб организовали, — сказала Наташа.
   Шубина начало клонить в сон. Тепло, душно, перед глазами прыгает Микки Маус. Обычные милые, несчастные люди, которые хотят что-то сделать, но сделать не могут. А завтра их разгонит милиция. И поделом, не вставай на пути сильных мира сего…
   На самом деле Шубин так не думал. Он как бы проиграл чужую, не свою роль, за неимением своей… Он уедет, они останутся.
   — А что, становится хуже? — спросил Шубин, потому что от него ждали вопроса.
   — Разумеется. Все процессы такого рода необратимы. Если их не пресечь, они дают лавинообразный эффект, — сказал Бруни.
   — Николай Николаевич работает в пединституте, — сказала Наташа. — Он биолог.
   — Вы читали про Черновцы? — спросил Бруни. — у нас тоже были случаи выпадения волос. Родители напуганы.
   — И что же?
   — Наши медики считают, что таких случаев нет. Все в пределах нормы.
   — Еще кофе будете? — спросила Наташа.
   — Нет, спасибо, — ответил Шубин. Он вспомнил, что в чемодане у него початая банка бразильскаго кофе. Вернется, выпьет.
   — Положение ухудшается, — сказал Бруни. У него была манера осторожно пощипывать себя за конец бородки, будто пробуя ее на крепость. — Первый фактор, — продолжал Бруни, — введение в строй третьей очереди на комбинате. Они так спешили, что добились отсрочки ввода очистных сооружений до весны. А существующая система не справляется.
   Бруни говорил ровно, тихо, Шубин подумал, что на его лекциях все спят. Особенно если это первая лекция, за окном еще полутемно, а в аудитории уютно и тепло. И все спят.
   — Второй и важный фактор — стоки комбината и стоки химзавода перемешиваются в бывшем озере…
   — Именно в бывшем. Лет десять назад в нем еще купались, — сказала Наташа. — Знаете, как оно называется? Прозрачное. Честное слово, это как издевательство.
   Бруни терпеливо дождался, пока Наташа замолчит, и продолжал:
   — Вряд ли вам, как неспециалисту, что-либо даст перечисление трех компонентов, которые, вступая между собой в возможную реакцию, дают кумулятивный эффект. Достаточно знать химию в объеме вуза, чтобы понять, насколько это может быть опасно. Представьте себе…
   Бруни начал пальцем рисовать на столе направление стоков к озеру и называть химические соединения, которые определенным образом реагируют друг с другом. А Шубин представил себе, что он сидит на той самой утренней лекции, а Бруни стоит где-то далеко, на трибуне, и голос его долетает издалека. Все тише и тише…
   Только бы никто из них не догадался, что он засыпает. К счастью, все слушали Бруни и не глядели на Шубина.
   — Это может случиться сегодня, завтра, через неделю. Но случиться обязательно, — закончил лекцию Бруни.
   — Но если вы считаете, что положение такое опасное, — сказал Шубин, просыпаясь, — почему вы не послали телеграмму, письмо…
   — Есть указание: не выпускать порочащую информацию из города, — сказал Борис.
   — Передайте письмо с проводником поезда.
   — Письмо без убежденного человека — полдела.
   — Так поезжайте в Москву.
   — Нас никто слушать не будет.
   — А кого будут?
   — Вас, Юрий Сергеевич! — воскликнула Наташа.
   — Но почему же?
   — Вы известный журналист! У вас друзья в газетах, на телевидении! Вы обязаны нам помочь!
   Шубину не хотелось спорить — в полутьме эти люди казались группой не совсем нормальных заговорщиков, которые обсуждают с приезжим эмиссаром взрыв городской думы. Чепуха какая-то…