Страница:
Кир Булычев
Дом в Лондоне
Но есть еще одно желанье!
Боюсь сказать! — душа дрожит!
Что, если я со дня изгнанья
Совсем на родине забыт?
… … … … … … … … …
О, если так: своей метелью,
Казбек, засыпь меня скорей
И прах бездомный по ущелью
Без сожаления развей.
М. Ю. Лермонтов
ГЛАВА 1
Зал Шереметьевского аэропорта, в котором шла посадка на несколько рейсов сразу, напоминал палубу парохода «Титаник» в последние минуты перед гибелью. Потоки пассажиров устремились на палубу, где люди с погонами ядовито-зеленого цвета стерегли подходы к спасительным трапам.
Время еще осталось. Марксина Ильинична задерживалась. Андрей, не выносивший скоплений народа, украдкой поглядывал на часы. Конечно, идеальная жена не заметит такого взгляда, но Лидочка не удержалась и спросила, куда он торопится. По ее словам можно судить, насколько она была раздражена и взвинчена почти бессонной ночью и стечением неприятных обстоятельств, которые словно сговорились, чтобы не пустить Лидочку в Англию. Она готова уже была им подчиниться, но стечение других обстоятельств толкало ее в эту поездку. Ни один из вариантов Лидочку не радовал. Андрей об этом знал, и не следовало ему украдкой глядеть на часы. Посмотрел бы открыто.
Так Лидочка ему и сказала.
К счастью, Андрей сохранил чувство юмора и сказал:
— Мышка у нас некормленый.
Кота Мышку забыли накормить, потому что опаздывали, вернее, казалось, что опоздают. Это происходило от уверенности Лидочки, что машина не заведется, а на площади Белорусского вокзала будет пробка, хотя непонятно, кому придет в голову устраивать пробку у Белорусского вокзала в семь утра.
— Сейчас я тебя освобожу, — сообщила Лидочка мужу.
— Спасибо, — беззлобно ответил Андрей.
— О чем ты думаешь? — спросила Лидочка.
— Я думаю о том, что приехал Миклош.
Лидочка чуть было не произнесла самоубийственное словосочетание: «Опять пьянка!», но сдержалась. А Андрей догадался, что она хотела сказать, и рассмеялся.
Миклош был их общим приятелем, археологом из Будапешта, полагавшим, что в гостях обязан вести себя, как венгр за границей. То есть неумеренно буйствовать и неумеренно шиковать.
— Вы Лидия Кирилловна? — спросила женщина лет шестидесяти из тех блюдущих себя дам, которых неприлично назвать старухами. Такие женщины всю жизнь торопятся, чтобы утром успеть в бассейн, вечером к внукам. А по воскресеньям полоть морковку и вскапывать грядки. Именно такие женщины занимают самые пристойные места в консерватории или на премьере у Захарова. Детей же они в свое время взрастили на жалованье младшего научного сотрудника и нередко без отцов.
— Марксина Ильинична?
— Я решила добраться на автобусе, — сказала Марксина Ильинична. — Сумка у меня не тяжелая. Все рассчитала, а поезд в метро встал в туннеле. И стоял двадцать две минуты. Я думала, что сойду с ума.
Лицо у Марксины Ильиничны было относительно гладким, ухоженным, волосы покрашены удачно, глаза чуть подведены. Никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом…
— Ты что? — недоуменно спросил Андрей. Значит, она заговорила вслух. Это опасно и стыдно.
— Это Киплинг. А может быть, я ошиблась, — ответила Лидочка.
— Вот эту сумку вы отдадите Славе, — сказала Марксина Ильинична. — А этот пакет, поменьше, для Иришки. Вот здесь письма, пожалуйста, не потеряйте. Тут и от меня, и от Аллы.
Лидочка уже знала, что Алла — жена Славы, сына Марксины Ильиничны, живущего в Англии. Слава и Алла расстались давно, несколько лет назад, но у них есть общая дочь по имени Иришка. У Аллы сложная личная жизнь, поэтому Иришка, как и бывает с детьми, одинокие матери которых специализируются на сложной жизни, жила с бабушкой. А на каникулы уехала к папе. Все ясно и очень современно. Кстати, Алла через месяц собирается в Лондон. Тоже погостить.
Конечно же, Марксине Ильиничне не меньше шестидесяти — уже к середине тридцатых годов детей перестали называть идиотскими кличками в честь вождей пролетариата и достижений народного хозяйства.
Андрей запихнул сумку Марксины Ильиничны в чемодан жены. Марксина тем временем описывала Лидочке содержимое свертков и пакетов на случай, если таможенник спросит об этом. И тогда нужно будет ответить, где лежит буханка черного хлеба, куда спрятана икра и босоножки Иришки, без которых она не может жить. А вот здесь последние газеты и журналы. Слава порой так тоскует без наших сплетен и недоразумений. У нас в бассейне есть одна женщина, ее муж заведует отделом в «Огоньке»…
Под журчание речи Лидочка смотрела, как толпа подростков с рюкзачками штурмовала таможенный коридор, хотя никто и не собирался досматривать их добро. Ребята вели себя шумно и бесцеремонно. Можно было подумать, что поездки за границу — их основное жизненное занятие.
За минуту до расставания Марксина Ильинична вдруг забыла, что она — дама средних лет, и по-бабушкиному стала торопиться, вспоминать что-то важное и несказанное.
— Есть же телефон, — вмешался Андрей, который не выносил расставаний, даже ненадолго. В жизни у них с Лидочкой случалось слишком много расставаний и даже расставаний навсегда, куда больше, чем у нормальных людей.
— Какой телефон! — почему-то возмутилась Марксина Ильинична. — Вы не представляете, сколько стоит каждая минута.
Лидочка подняла свою сумку, как бы давая знак к началу движения. Андрей тут же подхватил чемодан. Чемодан был на двух колесиках, но те вечно отказывались крутиться как следует.
Новая группа туристов надвигалась сзади. Может быть, они спешили не на лондонский, а на франкфуртский самолет, но таможенных проходов на всех не хватало. Так что в результате Лидочка убежала, не простившись толком с Андреем и бросив провожающих на полуслове.
Пока их было видно в щель, на которую претендовало немало провожающих, Лидочка махала рукой, но когда прошла пограничный контроль, оказалась уже на полпути в Англию.
Рейс был аэрофлотовский, дешевый. Лидочка думала, что самолет будет переполнен соотечественниками, на деле в нем оказалось много пустых мест. Их было столько, что в своем закутке Лидочка сидела одна. Можно было положить на соседнее пустое место сумку и газету… Счастье длилось почти до самого отлета. Потом на свободное место сел молодой мужчина и сообщил:
— У меня место в хвосте, а я дыма не выношу. Так что я к вам переселился.
Он не спросил разрешения, не извинился за вторжение. Он просто объяснил свой приход. Этого ему казалось достаточно.
Лидочка на него рассердилась. Впереди было такое же пустое место. Мог бы устроиться там. Но не будешь же жаловаться стюардессе. Стюардесса как раз проходила по рядам, проверяла, застегнуты ли ремни. Молодой человек улыбнулся ей, как знакомой. Длинноногая стюардесса с круглым простонародным, густо накрашенным лицом показала два ровных ряда искусственных зубов.
Лидочка раскрыла «Известия», которые Андрей купил ей перед отлетом, но газета скоро ей наскучила.
Самолет принялся разъезжать по аэродрому.
Все было непонятно, неизвестно и неопределенно — состояние, которого Лидочка не выносила. Она относила себя к людям упорядоченным, не склонным к приключениям и переменам в жизни. Путешествие в Англию, где она никогда не была и язык которой знала не в совершенстве, осложнялось тем, что ей следовало найти там скромное помещение для конторы и жилья, снять его, обставить и все это совершить за три недели. Желательно за две. Еще более желательно вчера. У пана Теодора, который давно уже взял за правило распоряжаться временем и судьбой Берестовых, идеи возникали мгновенно, и исполнение их возлагалось на людей, у которых прежде были совсем иные планы.
Ладно еще — поехала в Англию, ознакомилась с жизнью трудолюбивого и свободолюбивого великобританского народа, сходила в музей, сняла контору. Одинокая женщина, свободная, как птица… Но не тут-то было! Теодор договорился, что Лидочка будет жить у Славы, Вячеслава Андреевича Кошко.
Лидочка предпочла бы пожить в гостинице. Но она разумно сознавала, что случай, подаривший ей кров в доме Вячеслава Андреевича, приведет к большой экономии для фирмы. Нормальная гостиница — полсотни фунтов в день. Марксина Ильинична, которая и утрясала проблему жилья, брала с Лидочки из расчета десятки в день, на своих, правда, харчах, так как Слава с Иришкой прирожденные холостяки, обходятся бутербродами. Но места всем хватит.
Теодор сошелся с Марксиной Ильиничной на пятистах долларах (в пределах месяца). Все были довольны и уверяли Лидочку, что русской женщине куда комфортнее и безопаснее жить в приличном доме соотечественника, чем бедовать в каком-то пятизвездочном отеле. Лидочка, разумеется, сдалась, а теперь старалась убедить себя, что по волосам не плачут.
Одним из аргументов Теодора было то, что Слава — хороший знакомый Семена Семеновича и работал раньше в Гипрокаучуке. Интеллигентный, мягкий человек, которому повезло. С кем не бывает… А его маме, Марксине Ильиничне, бывшей сослуживице Андрея, нужны деньги. «Вот и прислал бы любимой маме», — пыталась возразить Лидочка. «Зачем присылать, если она получит здесь?» — удивился пан Теодор. Впрочем, каждый помогает маме, как может.
Лидочка не выспалась и только собралась прикорнуть, как ее сосед вытащил из бокового кармана пиджака маленькую плоскую коробку. Оказались карманные шахматы.
— Играете? — осведомился он.
— Нет, не играю, — сухо ответила Лида.
Лидочка в шахматы играла и любила играть, но ей не хотелось общаться с соседом.
Нет, не потому, что он внедрился на соседнее место. Просто этот человек ей не понравился. А Лидочка привыкла себе доверять.
Сосед был миловидным мужчиной лет тридцати, если такое слово можно отнести к мужчине, вполне энергичному на вид. Он был коротко подстрижен, так что виски оказались почти голыми, а наверху, там, где глазу хотелось увидеть ежик, лежала крыша из волос. Можно было подумать, что соседа Лидочки стриг плохой сельский парикмахер, но на самом деле Лидочка догадалась, что сосед употребляет лишь дорогих куаферов, к которым, как к дамским мастерам, надо записываться по телефону. А натолкнули ее на эту мысль очки соседа. Они были в меру темными, чтобы скрывать движения и переливы глаз, но в то же время их нельзя было назвать черными. Лидочка была убеждена, что если спросить, зачем ему в самолете понадобились полутемные очки, он ответит, что это совет доктора. Доктор прописал, лечимся от переутомления. Дела, дела… Свой дипломат он поставил в ногах, хотя багажная полка сверху осталась пустой. Значит, берег копии договоров и счетов.
Конечно же, он бизнесмен, новый русский. Насколько новый? И пиджак ему велик на два размера, дорогой пиджак. Галстук из анекдота, помните? «Ты за сколько галстук брал?», «В Париже — сто франков». — «Дурак, у нас за углом, на Тверской, такой за четыреста баксов купить можно!» Алогичность жизни, наполненной неуверенностью в том, будет ли завтра богатство, квартира и «Вольво» или тебя поставят к стенке. Причем, неизвестно кто.
Из этого образа катастрофически выпадала коробочка с магнитными шахматами. В шахматы играют хорошие мальчики.
Получив отказ, сосед положил коробочку с шахматами на колени, снял очки и стал их протирать специально для того запасенным клочком желтой замши. Он не удержался и кинул взгляд на Лидочку, чтобы проверить, какое впечатление на нее производит его благополучие.
На две секунды она встретилась с ним глазами и успела разглядеть его лицо.
В общем, лицо незначительное, если не считать странных глаз, которые блестели, словно налитые слезами. Глаза были расставлены шире, чем положено. Так бывает у душевно больных детей. И еще Лидочка обратила внимание на то, что он носил подбритые усики, как телеграфист в комедии с историческим уклоном. Люди с такими усиками не играют в шахматы, им достаточно домино.
— А мне показалось, что вы умеете в шахматы играть, — сказал сосед.
Так как Лидочка не ответила — она смотрела, как самолет выруливает на дорожку, замирает, как тигр перед прыжком, и ждет, скоро ли приблизится несчастная антилопа, — то сосед представился:
— Геннадий, — и даже протянул к ней руку, украшенную массивным перстнем с синим камнем.
— Лида, — сказала Лидочка. — Лидия Кирилловна.
Руку пришлось пожать, а то она вечно будет висеть над ее коленками.
— Вот мы и знакомы, — сказал Геннадий.
Как будто завершил трудное и безнадежное дело. Втащил на шестой этаж пианино.
— По делу или в гости? — спросил Геннадий.
Допрос начался раньше, чем Лидочка того ожидала. Господи, сколько лететь до Лондона? Три с половиной часа! Это же подобно замужеству! Целая жизнь с нелюбимым человеком!
Самолет еще только разгонялся, словно завидев впереди антилопу, но не схватил добычу, а пронесся над ней и круто пошел к облакам. Самолеты всегда круче поднимаются, чем спускаются. Видно, садясь, они уже устают и тянут из последних сил.
Лидочка закрыла глаза, отдаваясь чувству взлета. Геннадий на некоторое время отстал.
Когда погасла надпись «Пристегните привязные ремни», он сказал:
— Теперь можно отстегнуться. Вам помочь?
— Спасибо, я сама.
— Я догадался, что вы самостоятельная женщина. Но если понадобится моя помощь, я всегда рядом.
Он широко улыбнулся. По-западному, как улыбаются зубные врачи на рекламе жевательной резинки «Стиморол без сахара». Зубы у Геннадия были дорогие.
Раз уж все равно никуда от него не деться, Лидочка решила узнать, кем и где трудится такой экземпляр. Конечно, он ответит «на фирме» или в «офисе», как-нибудь обтекаемо. Но Лидочка не успела спросить. Геннадий ее обогнал:
— Будете отдыхать? — спросил он.
— Наверное, — сказала Лидочка.
— Впервые на Альбион?
— Впервые. А вы?
— Нет, не впервые. Но пока моя очередь спрашивать.
— Здесь вопросы задают без очереди, — сказала Лидочка и осталась недовольна случайной остротой.
— Подруга рванула замуж за фирму? — спросил Геннадий.
— Со мной можно говорить по-русски, — мягко ответила Лидочка. — Я знаю слова «уехала», «иностранец» и тому подобное.
— Вы меня удивляете, — сказал Геннадий. — Я и не подозревал в вас чувства юмора. А провожали муж с мамой?
— Вы так давно за мной следили?
— Я не следил, я глядел, — ответил Геннадий. — Как говорится, один скучающий турист обвел взглядом толпу, рвущуюся к самолету, и тут его взор упал на красивую женщину средних лет.
— Средних?
— Я хотел вас задеть, и я вас задел, — обрадовался сосед. — Значит, вы не равнодушны.
— К чему?
— К комплиментам, к чему же?
Геннадий был доволен собой. Лидочка уже догадывалась, что самый страшный недостаток Геннадия для окружающих заключался в том, что он был постоянно доволен собой. Лидочка подумала, что при первой возможности надо будет проверить, насколько прочна броня самоуверенности.
Самолет пошел через облака. Его начало встряхивать. Геннадий замолчал. Он не заметил того, как пальцы его вцепились в рукоятки кресла. Пальцы были крепкие, толстые, с коротко обрезанными ногтями. С тыльной стороны пальцы поросли волосиками. Геннадий ударился ногой о собственный дипломат.
— Надо было наверх положить, — заметила Лидочка, увидев, как исказилось лицо соседа.
— Нет, — сказал тот, — я привык его в ногах ложить.
Никогда Лидочка не поправляла людей: неграмотность проистекает не столько от плохих школ, сколько от наплыва южан. Неграмотность, которая в Ставрополе или Донецке считается нормой, в Москве режет слух. Но постепенно привыкаешь не обращать внимания.
— Класть, — сказала Лидочка. Это была месть за «средние года», но Лидочка и себе бы не призналась в этом.
— Чего? — Геннадий не сразу сообразил, что Лидочка хочет сказать.
— По-русски говорят «класть», а не «ложить». Все шпионы попадаются на мелочах.
— Какой я… — И тут Геннадий заставил себя улыбнуться. — Ладно, лететь нам еще три часа, будете меня учить. Добро? Я не гордый. Хоть и с высшим образованием.
— Что вы заканчивали?
Геннадий лукаво усмехнулся.
— Кулинарный техникум, — сказал он. — Чес-слово.
— Простите, — спохватилась Лидочка. Ее спасение все время было под рукой — как же она забыла?! — Простите, у меня недочитанная книжка. Очень интересная.
Она достала книжку из сумки. Ей и на самом деле хотелось дочитать новый роман Рут Ренделл. Зачем было объяснять, что книга интересная? Разве она обязана отчитываться перед этим типом? Ничего себе — женщина средних лет!
— А ведь вы красивая! — негромко сказал Геннадий, словно подслушал ее мысли.
Лидочке пришлось улыбнуться.
Некоторое время он молчал, не мешал ей читать, а сам шуршал газетой. Но дипломат не раскрывал. Лидочка решила, что если он на самом деле деловой человек, то обязательно откроет дипломат. Деловым людям интересны собственные бумажки.
Лидочка увлеклась страшными событиями на пустоши за Кингсмархэмом, которые потребовали всей сообразительности инспектора Уэксфорда, и вернулась к действительности, только когда стюардесса попросила ее откинуть столик — надвигался аэрофлотовский обед.
— Интересно? — спросил сосед.
— Очень, — ответила Лидочка.
— А я никак не могу освоить, — сказал Геннадий. — Разговорный на уровне челнока, а читаю только вывески. Вот, в школе ленился, а теперь расплачиваюсь.
— Теряете в зарплате?
— Нет, мне не за это платят. Чес-слово.
Он не скрывал того, что обрадовался возможности снова поговорить с Лидочкой.
— А за что вам платят?
Геннадий посмотрел на Лидочку сумасшедшими мокрыми глазами и нормальным голосом сказал:
— За убийства.
— Как?
— Я не люблю это ихнее слово «киллер», — сказал Геннадий. — Не наше, жестокое какое-то, без мысли. Вы меня понимаете?
— Нет, — сказала Лидочка. — Я вас совершенно не понимаю.
— Вы не думайте, что я какой-то там банальный убийца, — сказал Геннадий. — Я организатор. Мне лично участия принимать не надо.
— А там, — Лидочка показала на дипломат, — пистолет, и поэтому вы его на полку ставить не хотите?
— Нет там пистолета, — ответил Геннадий. — Если мне ствол понадобится, я его в любом месте куплю. Это только в кино стволы с собой возят.
— Вы шутите? — спросила Лидочка. — Или хотите произвести впечатление на дамочку?
— Хочу произвести впечатление на дамочку, — согласился Геннадий. — Женщины любят, когда им нервы щекочут. Даже такие, как вы. Порядочные.
Последнее слово прозвучало неприлично. Будто Геннадий подсмотрел, какое на ней нижнее белье. Но не придерешься.
— Вас за это не посадят? — спросила Лидочка. Не из кокетства. Она в самом деле подумала, что Геннадий совершает с точки зрения конспирации непростительный промах.
Геннадий посмотрел на нее мокрыми глазами и тихо произнес:
— Шутка. Самая обыкновенная шутка. Чтобы произвести впечатление. А еду я за запасными частями. Для инвалидных колясок. От союза афганцев. Успокоилась?
Он пробовал почву, чтобы перейти на «ты». Этого Лидочка не хотела.
Беседа на время прервалась, потому что пришла очередь обедать, а количество маленьких упаковочек, вилочек, пакетиков, блюдечек требовало заботы и внимания. После разговор возобновился, но лишь гастрономический.
— Где кормят лучше всего, — заметил Геннадий, — это на сингапурской линии. Не летали?
— Не приходилось.
— Там местные приправы дают — обалденные!
Геннадий совершенно не мог все время поддерживать разговор на уровне «джентльмен беседует с дамой своего круга». Тем более что он не был уверен в том, насколько правильно повел себя, выступив убийцей-организатором, который не любит слова «киллер». На всякий случай об этом лучше было забыть — всегда полезно забывать о глупостях и оговорках случайного собеседника.
— Прилично кормят в Аргентине, — сообщил Геннадий.
Лидочка кивнула. В аэрофлотовском самолете кормили тоже прилично, по крайней мере, эта пища вызывала ностальгические чувства — сколько раз она за свою жизнь ела аэрофлотовский обед!
— Один раз мне подсунули устриц. Не ели? Я не знал, начал жевать. Чес-слово! Ластик школьный. Вы где обычно отдыхаете?
— На этот раз в Лондоне, — призналась Лидочка.
— В Лондоне не отдых, — сказал Геннадий. — Как-нибудь рванем с вами на Канары. Не пробовали? Море — синева, небо — синева, гостиница пятизвездочная. В пароходе берем люкс. Ну как, устраивает?
— Это рассуждение или предложение?
— Считайте, предложение. — Геннадий вроде бы шутил.
— Нельзя, — сказала Лидочка. — Я на отдыхе, а вы на работе.
— На вас мне времени не жалко.
— Не выполните задания, вас самого порешат. Или как это у вас называется? Зачем мне безутешно плакать?
Геннадий замолчал. Он сказал лишнее — независимо от того, были ли его слова шуткой или несли в себе долю правды. Не надо было ему так себя вести. Не мальчик ведь!
Геннадий зашуршал газетой и под это шуршание сразу после того, как стюардесса забрала подносики, Лидочка задремала.
Время еще осталось. Марксина Ильинична задерживалась. Андрей, не выносивший скоплений народа, украдкой поглядывал на часы. Конечно, идеальная жена не заметит такого взгляда, но Лидочка не удержалась и спросила, куда он торопится. По ее словам можно судить, насколько она была раздражена и взвинчена почти бессонной ночью и стечением неприятных обстоятельств, которые словно сговорились, чтобы не пустить Лидочку в Англию. Она готова уже была им подчиниться, но стечение других обстоятельств толкало ее в эту поездку. Ни один из вариантов Лидочку не радовал. Андрей об этом знал, и не следовало ему украдкой глядеть на часы. Посмотрел бы открыто.
Так Лидочка ему и сказала.
К счастью, Андрей сохранил чувство юмора и сказал:
— Мышка у нас некормленый.
Кота Мышку забыли накормить, потому что опаздывали, вернее, казалось, что опоздают. Это происходило от уверенности Лидочки, что машина не заведется, а на площади Белорусского вокзала будет пробка, хотя непонятно, кому придет в голову устраивать пробку у Белорусского вокзала в семь утра.
— Сейчас я тебя освобожу, — сообщила Лидочка мужу.
— Спасибо, — беззлобно ответил Андрей.
— О чем ты думаешь? — спросила Лидочка.
— Я думаю о том, что приехал Миклош.
Лидочка чуть было не произнесла самоубийственное словосочетание: «Опять пьянка!», но сдержалась. А Андрей догадался, что она хотела сказать, и рассмеялся.
Миклош был их общим приятелем, археологом из Будапешта, полагавшим, что в гостях обязан вести себя, как венгр за границей. То есть неумеренно буйствовать и неумеренно шиковать.
— Вы Лидия Кирилловна? — спросила женщина лет шестидесяти из тех блюдущих себя дам, которых неприлично назвать старухами. Такие женщины всю жизнь торопятся, чтобы утром успеть в бассейн, вечером к внукам. А по воскресеньям полоть морковку и вскапывать грядки. Именно такие женщины занимают самые пристойные места в консерватории или на премьере у Захарова. Детей же они в свое время взрастили на жалованье младшего научного сотрудника и нередко без отцов.
— Марксина Ильинична?
— Я решила добраться на автобусе, — сказала Марксина Ильинична. — Сумка у меня не тяжелая. Все рассчитала, а поезд в метро встал в туннеле. И стоял двадцать две минуты. Я думала, что сойду с ума.
Лицо у Марксины Ильиничны было относительно гладким, ухоженным, волосы покрашены удачно, глаза чуть подведены. Никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом…
— Ты что? — недоуменно спросил Андрей. Значит, она заговорила вслух. Это опасно и стыдно.
— Это Киплинг. А может быть, я ошиблась, — ответила Лидочка.
— Вот эту сумку вы отдадите Славе, — сказала Марксина Ильинична. — А этот пакет, поменьше, для Иришки. Вот здесь письма, пожалуйста, не потеряйте. Тут и от меня, и от Аллы.
Лидочка уже знала, что Алла — жена Славы, сына Марксины Ильиничны, живущего в Англии. Слава и Алла расстались давно, несколько лет назад, но у них есть общая дочь по имени Иришка. У Аллы сложная личная жизнь, поэтому Иришка, как и бывает с детьми, одинокие матери которых специализируются на сложной жизни, жила с бабушкой. А на каникулы уехала к папе. Все ясно и очень современно. Кстати, Алла через месяц собирается в Лондон. Тоже погостить.
Конечно же, Марксине Ильиничне не меньше шестидесяти — уже к середине тридцатых годов детей перестали называть идиотскими кличками в честь вождей пролетариата и достижений народного хозяйства.
Андрей запихнул сумку Марксины Ильиничны в чемодан жены. Марксина тем временем описывала Лидочке содержимое свертков и пакетов на случай, если таможенник спросит об этом. И тогда нужно будет ответить, где лежит буханка черного хлеба, куда спрятана икра и босоножки Иришки, без которых она не может жить. А вот здесь последние газеты и журналы. Слава порой так тоскует без наших сплетен и недоразумений. У нас в бассейне есть одна женщина, ее муж заведует отделом в «Огоньке»…
Под журчание речи Лидочка смотрела, как толпа подростков с рюкзачками штурмовала таможенный коридор, хотя никто и не собирался досматривать их добро. Ребята вели себя шумно и бесцеремонно. Можно было подумать, что поездки за границу — их основное жизненное занятие.
За минуту до расставания Марксина Ильинична вдруг забыла, что она — дама средних лет, и по-бабушкиному стала торопиться, вспоминать что-то важное и несказанное.
— Есть же телефон, — вмешался Андрей, который не выносил расставаний, даже ненадолго. В жизни у них с Лидочкой случалось слишком много расставаний и даже расставаний навсегда, куда больше, чем у нормальных людей.
— Какой телефон! — почему-то возмутилась Марксина Ильинична. — Вы не представляете, сколько стоит каждая минута.
Лидочка подняла свою сумку, как бы давая знак к началу движения. Андрей тут же подхватил чемодан. Чемодан был на двух колесиках, но те вечно отказывались крутиться как следует.
Новая группа туристов надвигалась сзади. Может быть, они спешили не на лондонский, а на франкфуртский самолет, но таможенных проходов на всех не хватало. Так что в результате Лидочка убежала, не простившись толком с Андреем и бросив провожающих на полуслове.
Пока их было видно в щель, на которую претендовало немало провожающих, Лидочка махала рукой, но когда прошла пограничный контроль, оказалась уже на полпути в Англию.
Рейс был аэрофлотовский, дешевый. Лидочка думала, что самолет будет переполнен соотечественниками, на деле в нем оказалось много пустых мест. Их было столько, что в своем закутке Лидочка сидела одна. Можно было положить на соседнее пустое место сумку и газету… Счастье длилось почти до самого отлета. Потом на свободное место сел молодой мужчина и сообщил:
— У меня место в хвосте, а я дыма не выношу. Так что я к вам переселился.
Он не спросил разрешения, не извинился за вторжение. Он просто объяснил свой приход. Этого ему казалось достаточно.
Лидочка на него рассердилась. Впереди было такое же пустое место. Мог бы устроиться там. Но не будешь же жаловаться стюардессе. Стюардесса как раз проходила по рядам, проверяла, застегнуты ли ремни. Молодой человек улыбнулся ей, как знакомой. Длинноногая стюардесса с круглым простонародным, густо накрашенным лицом показала два ровных ряда искусственных зубов.
Лидочка раскрыла «Известия», которые Андрей купил ей перед отлетом, но газета скоро ей наскучила.
Самолет принялся разъезжать по аэродрому.
Все было непонятно, неизвестно и неопределенно — состояние, которого Лидочка не выносила. Она относила себя к людям упорядоченным, не склонным к приключениям и переменам в жизни. Путешествие в Англию, где она никогда не была и язык которой знала не в совершенстве, осложнялось тем, что ей следовало найти там скромное помещение для конторы и жилья, снять его, обставить и все это совершить за три недели. Желательно за две. Еще более желательно вчера. У пана Теодора, который давно уже взял за правило распоряжаться временем и судьбой Берестовых, идеи возникали мгновенно, и исполнение их возлагалось на людей, у которых прежде были совсем иные планы.
Ладно еще — поехала в Англию, ознакомилась с жизнью трудолюбивого и свободолюбивого великобританского народа, сходила в музей, сняла контору. Одинокая женщина, свободная, как птица… Но не тут-то было! Теодор договорился, что Лидочка будет жить у Славы, Вячеслава Андреевича Кошко.
Лидочка предпочла бы пожить в гостинице. Но она разумно сознавала, что случай, подаривший ей кров в доме Вячеслава Андреевича, приведет к большой экономии для фирмы. Нормальная гостиница — полсотни фунтов в день. Марксина Ильинична, которая и утрясала проблему жилья, брала с Лидочки из расчета десятки в день, на своих, правда, харчах, так как Слава с Иришкой прирожденные холостяки, обходятся бутербродами. Но места всем хватит.
Теодор сошелся с Марксиной Ильиничной на пятистах долларах (в пределах месяца). Все были довольны и уверяли Лидочку, что русской женщине куда комфортнее и безопаснее жить в приличном доме соотечественника, чем бедовать в каком-то пятизвездочном отеле. Лидочка, разумеется, сдалась, а теперь старалась убедить себя, что по волосам не плачут.
Одним из аргументов Теодора было то, что Слава — хороший знакомый Семена Семеновича и работал раньше в Гипрокаучуке. Интеллигентный, мягкий человек, которому повезло. С кем не бывает… А его маме, Марксине Ильиничне, бывшей сослуживице Андрея, нужны деньги. «Вот и прислал бы любимой маме», — пыталась возразить Лидочка. «Зачем присылать, если она получит здесь?» — удивился пан Теодор. Впрочем, каждый помогает маме, как может.
Лидочка не выспалась и только собралась прикорнуть, как ее сосед вытащил из бокового кармана пиджака маленькую плоскую коробку. Оказались карманные шахматы.
— Играете? — осведомился он.
— Нет, не играю, — сухо ответила Лида.
Лидочка в шахматы играла и любила играть, но ей не хотелось общаться с соседом.
Нет, не потому, что он внедрился на соседнее место. Просто этот человек ей не понравился. А Лидочка привыкла себе доверять.
Сосед был миловидным мужчиной лет тридцати, если такое слово можно отнести к мужчине, вполне энергичному на вид. Он был коротко подстрижен, так что виски оказались почти голыми, а наверху, там, где глазу хотелось увидеть ежик, лежала крыша из волос. Можно было подумать, что соседа Лидочки стриг плохой сельский парикмахер, но на самом деле Лидочка догадалась, что сосед употребляет лишь дорогих куаферов, к которым, как к дамским мастерам, надо записываться по телефону. А натолкнули ее на эту мысль очки соседа. Они были в меру темными, чтобы скрывать движения и переливы глаз, но в то же время их нельзя было назвать черными. Лидочка была убеждена, что если спросить, зачем ему в самолете понадобились полутемные очки, он ответит, что это совет доктора. Доктор прописал, лечимся от переутомления. Дела, дела… Свой дипломат он поставил в ногах, хотя багажная полка сверху осталась пустой. Значит, берег копии договоров и счетов.
Конечно же, он бизнесмен, новый русский. Насколько новый? И пиджак ему велик на два размера, дорогой пиджак. Галстук из анекдота, помните? «Ты за сколько галстук брал?», «В Париже — сто франков». — «Дурак, у нас за углом, на Тверской, такой за четыреста баксов купить можно!» Алогичность жизни, наполненной неуверенностью в том, будет ли завтра богатство, квартира и «Вольво» или тебя поставят к стенке. Причем, неизвестно кто.
Из этого образа катастрофически выпадала коробочка с магнитными шахматами. В шахматы играют хорошие мальчики.
Получив отказ, сосед положил коробочку с шахматами на колени, снял очки и стал их протирать специально для того запасенным клочком желтой замши. Он не удержался и кинул взгляд на Лидочку, чтобы проверить, какое впечатление на нее производит его благополучие.
На две секунды она встретилась с ним глазами и успела разглядеть его лицо.
В общем, лицо незначительное, если не считать странных глаз, которые блестели, словно налитые слезами. Глаза были расставлены шире, чем положено. Так бывает у душевно больных детей. И еще Лидочка обратила внимание на то, что он носил подбритые усики, как телеграфист в комедии с историческим уклоном. Люди с такими усиками не играют в шахматы, им достаточно домино.
— А мне показалось, что вы умеете в шахматы играть, — сказал сосед.
Так как Лидочка не ответила — она смотрела, как самолет выруливает на дорожку, замирает, как тигр перед прыжком, и ждет, скоро ли приблизится несчастная антилопа, — то сосед представился:
— Геннадий, — и даже протянул к ней руку, украшенную массивным перстнем с синим камнем.
— Лида, — сказала Лидочка. — Лидия Кирилловна.
Руку пришлось пожать, а то она вечно будет висеть над ее коленками.
— Вот мы и знакомы, — сказал Геннадий.
Как будто завершил трудное и безнадежное дело. Втащил на шестой этаж пианино.
— По делу или в гости? — спросил Геннадий.
Допрос начался раньше, чем Лидочка того ожидала. Господи, сколько лететь до Лондона? Три с половиной часа! Это же подобно замужеству! Целая жизнь с нелюбимым человеком!
Самолет еще только разгонялся, словно завидев впереди антилопу, но не схватил добычу, а пронесся над ней и круто пошел к облакам. Самолеты всегда круче поднимаются, чем спускаются. Видно, садясь, они уже устают и тянут из последних сил.
Лидочка закрыла глаза, отдаваясь чувству взлета. Геннадий на некоторое время отстал.
Когда погасла надпись «Пристегните привязные ремни», он сказал:
— Теперь можно отстегнуться. Вам помочь?
— Спасибо, я сама.
— Я догадался, что вы самостоятельная женщина. Но если понадобится моя помощь, я всегда рядом.
Он широко улыбнулся. По-западному, как улыбаются зубные врачи на рекламе жевательной резинки «Стиморол без сахара». Зубы у Геннадия были дорогие.
Раз уж все равно никуда от него не деться, Лидочка решила узнать, кем и где трудится такой экземпляр. Конечно, он ответит «на фирме» или в «офисе», как-нибудь обтекаемо. Но Лидочка не успела спросить. Геннадий ее обогнал:
— Будете отдыхать? — спросил он.
— Наверное, — сказала Лидочка.
— Впервые на Альбион?
— Впервые. А вы?
— Нет, не впервые. Но пока моя очередь спрашивать.
— Здесь вопросы задают без очереди, — сказала Лидочка и осталась недовольна случайной остротой.
— Подруга рванула замуж за фирму? — спросил Геннадий.
— Со мной можно говорить по-русски, — мягко ответила Лидочка. — Я знаю слова «уехала», «иностранец» и тому подобное.
— Вы меня удивляете, — сказал Геннадий. — Я и не подозревал в вас чувства юмора. А провожали муж с мамой?
— Вы так давно за мной следили?
— Я не следил, я глядел, — ответил Геннадий. — Как говорится, один скучающий турист обвел взглядом толпу, рвущуюся к самолету, и тут его взор упал на красивую женщину средних лет.
— Средних?
— Я хотел вас задеть, и я вас задел, — обрадовался сосед. — Значит, вы не равнодушны.
— К чему?
— К комплиментам, к чему же?
Геннадий был доволен собой. Лидочка уже догадывалась, что самый страшный недостаток Геннадия для окружающих заключался в том, что он был постоянно доволен собой. Лидочка подумала, что при первой возможности надо будет проверить, насколько прочна броня самоуверенности.
Самолет пошел через облака. Его начало встряхивать. Геннадий замолчал. Он не заметил того, как пальцы его вцепились в рукоятки кресла. Пальцы были крепкие, толстые, с коротко обрезанными ногтями. С тыльной стороны пальцы поросли волосиками. Геннадий ударился ногой о собственный дипломат.
— Надо было наверх положить, — заметила Лидочка, увидев, как исказилось лицо соседа.
— Нет, — сказал тот, — я привык его в ногах ложить.
Никогда Лидочка не поправляла людей: неграмотность проистекает не столько от плохих школ, сколько от наплыва южан. Неграмотность, которая в Ставрополе или Донецке считается нормой, в Москве режет слух. Но постепенно привыкаешь не обращать внимания.
— Класть, — сказала Лидочка. Это была месть за «средние года», но Лидочка и себе бы не призналась в этом.
— Чего? — Геннадий не сразу сообразил, что Лидочка хочет сказать.
— По-русски говорят «класть», а не «ложить». Все шпионы попадаются на мелочах.
— Какой я… — И тут Геннадий заставил себя улыбнуться. — Ладно, лететь нам еще три часа, будете меня учить. Добро? Я не гордый. Хоть и с высшим образованием.
— Что вы заканчивали?
Геннадий лукаво усмехнулся.
— Кулинарный техникум, — сказал он. — Чес-слово.
— Простите, — спохватилась Лидочка. Ее спасение все время было под рукой — как же она забыла?! — Простите, у меня недочитанная книжка. Очень интересная.
Она достала книжку из сумки. Ей и на самом деле хотелось дочитать новый роман Рут Ренделл. Зачем было объяснять, что книга интересная? Разве она обязана отчитываться перед этим типом? Ничего себе — женщина средних лет!
— А ведь вы красивая! — негромко сказал Геннадий, словно подслушал ее мысли.
Лидочке пришлось улыбнуться.
Некоторое время он молчал, не мешал ей читать, а сам шуршал газетой. Но дипломат не раскрывал. Лидочка решила, что если он на самом деле деловой человек, то обязательно откроет дипломат. Деловым людям интересны собственные бумажки.
Лидочка увлеклась страшными событиями на пустоши за Кингсмархэмом, которые потребовали всей сообразительности инспектора Уэксфорда, и вернулась к действительности, только когда стюардесса попросила ее откинуть столик — надвигался аэрофлотовский обед.
— Интересно? — спросил сосед.
— Очень, — ответила Лидочка.
— А я никак не могу освоить, — сказал Геннадий. — Разговорный на уровне челнока, а читаю только вывески. Вот, в школе ленился, а теперь расплачиваюсь.
— Теряете в зарплате?
— Нет, мне не за это платят. Чес-слово.
Он не скрывал того, что обрадовался возможности снова поговорить с Лидочкой.
— А за что вам платят?
Геннадий посмотрел на Лидочку сумасшедшими мокрыми глазами и нормальным голосом сказал:
— За убийства.
— Как?
— Я не люблю это ихнее слово «киллер», — сказал Геннадий. — Не наше, жестокое какое-то, без мысли. Вы меня понимаете?
— Нет, — сказала Лидочка. — Я вас совершенно не понимаю.
— Вы не думайте, что я какой-то там банальный убийца, — сказал Геннадий. — Я организатор. Мне лично участия принимать не надо.
— А там, — Лидочка показала на дипломат, — пистолет, и поэтому вы его на полку ставить не хотите?
— Нет там пистолета, — ответил Геннадий. — Если мне ствол понадобится, я его в любом месте куплю. Это только в кино стволы с собой возят.
— Вы шутите? — спросила Лидочка. — Или хотите произвести впечатление на дамочку?
— Хочу произвести впечатление на дамочку, — согласился Геннадий. — Женщины любят, когда им нервы щекочут. Даже такие, как вы. Порядочные.
Последнее слово прозвучало неприлично. Будто Геннадий подсмотрел, какое на ней нижнее белье. Но не придерешься.
— Вас за это не посадят? — спросила Лидочка. Не из кокетства. Она в самом деле подумала, что Геннадий совершает с точки зрения конспирации непростительный промах.
Геннадий посмотрел на нее мокрыми глазами и тихо произнес:
— Шутка. Самая обыкновенная шутка. Чтобы произвести впечатление. А еду я за запасными частями. Для инвалидных колясок. От союза афганцев. Успокоилась?
Он пробовал почву, чтобы перейти на «ты». Этого Лидочка не хотела.
Беседа на время прервалась, потому что пришла очередь обедать, а количество маленьких упаковочек, вилочек, пакетиков, блюдечек требовало заботы и внимания. После разговор возобновился, но лишь гастрономический.
— Где кормят лучше всего, — заметил Геннадий, — это на сингапурской линии. Не летали?
— Не приходилось.
— Там местные приправы дают — обалденные!
Геннадий совершенно не мог все время поддерживать разговор на уровне «джентльмен беседует с дамой своего круга». Тем более что он не был уверен в том, насколько правильно повел себя, выступив убийцей-организатором, который не любит слова «киллер». На всякий случай об этом лучше было забыть — всегда полезно забывать о глупостях и оговорках случайного собеседника.
— Прилично кормят в Аргентине, — сообщил Геннадий.
Лидочка кивнула. В аэрофлотовском самолете кормили тоже прилично, по крайней мере, эта пища вызывала ностальгические чувства — сколько раз она за свою жизнь ела аэрофлотовский обед!
— Один раз мне подсунули устриц. Не ели? Я не знал, начал жевать. Чес-слово! Ластик школьный. Вы где обычно отдыхаете?
— На этот раз в Лондоне, — призналась Лидочка.
— В Лондоне не отдых, — сказал Геннадий. — Как-нибудь рванем с вами на Канары. Не пробовали? Море — синева, небо — синева, гостиница пятизвездочная. В пароходе берем люкс. Ну как, устраивает?
— Это рассуждение или предложение?
— Считайте, предложение. — Геннадий вроде бы шутил.
— Нельзя, — сказала Лидочка. — Я на отдыхе, а вы на работе.
— На вас мне времени не жалко.
— Не выполните задания, вас самого порешат. Или как это у вас называется? Зачем мне безутешно плакать?
Геннадий замолчал. Он сказал лишнее — независимо от того, были ли его слова шуткой или несли в себе долю правды. Не надо было ему так себя вести. Не мальчик ведь!
Геннадий зашуршал газетой и под это шуршание сразу после того, как стюардесса забрала подносики, Лидочка задремала.
ГЛАВА 2
Вячеслав Кошко встречал Лидочку за барьером. Сначала она шла к нему бесконечными светлыми коридорами, за стеклянными стенками которых нежились под ярким солнцем самолеты, потом стояла в длинной, но быстро идущей очереди к пограничникам. Лидочке достался скучного вида сикх, у которого, кажется, болел живот. Больше всего он боялся, что Лидочка останется в Англии жить и работать и отнимет этим рабочее место у честных выходцев из стран Британского содружества, в том числе и у его племянницы. Дальнейшее произошло без задержек, потому что таможня Лидочкой не заинтересовалась. Она прошла закоулком зеленого коридора и оказалась в просторном, гулком и светлом зале. За легким барьером стоял Вячеслав Андреевич, которого Лидочка не знала, но которому Лидочку описала Марксина Ильинична.
При виде правильно описанной Лидочки он стал махать тонкой длинной рукой.
Почему Лидочка ожидала увидеть жовильного толстяка — уму непостижимо! Видно, Славу Кошко в детстве заставляли есть, заталкивали в него ложечки за папу и за маму, и, в конце концов, он выработал в себе стойкое отвращение к еде. На всю жизнь.
«Будь я его женой, — непроизвольно подумала Лидочка, — я бы придумала ему толщинки в одежду, чтобы окружающие не заподозрили, что я морю голодом такого милого человека».
Ни о каких толщинках и речи быть не могло, потому что это существо гордо носило на себе советский ископаемый костюм на два размера меньше, чем положено. Относительно чистые манжеты и длинные худые кисти рук далеко вылезали из рукавов.
Вячеслав Андреевич подхватил небольшой Лидочкин чемодан и вместо приветствия сказал:
— Вот, я тележку достал. Знаете, их расхватывают по утрам, я минут десять искал.
— Спасибо, а как вы меня узнали?
— По маминому описанию, — ответил Вячеслав Андреевич. — Я думал, что у вас будет много вещей, вот и стал искать тележку. Хорошо еще, что я приехал сюда заранее. Знаете, даже здесь, при их хваленой пунктуальности, самолеты прилетают, как захотят. Особенно это касается нашего Аэрофлота.
Геннадия Лидочка не видела с тех пор, как они поднялись, чтобы выходить из самолета. Геннадий, не прощаясь, рванулся вперед — хотел оказаться в числе первых. Не видела его Лидочка и на паспортном контроле. А вот сейчас он прошел с другим, похожим на него, молодым человеком довольно далеко от нее. Их громоздкие костюмы казались униформой. К таким костюмам придаются сотовые телефоны, прически и походка.
Словно подчиняясь правилам игры, спутник Геннадия вынул из-за пазухи белый сотовый телефон и, не замедляя шагов, принялся бормотать. Его Лидочка толком не разглядела, обратила лишь внимание на то, что он прихрамывал.
— Вы меня слушаете, Лидия Кирилловна? — спросил Вячеслав Андреевич. — Мне так приятно произносить это сочетание…
Он сложил губы и повторил: «Лидия Кирилловна».
Если не считать худобы, Вячеслав Андреевич ничем особенным не отличался от русского интеллигента, каким такового изображали, начиная с дореволюционных времен и кончая современными сатириками. Этот тип неистребим, хотя как раз его-то и истребляли с наибольшим рвением.
Вячеслав Андреевич был лысоват и укладывал последние серые волосы поперек узкого желтоватого черепа. Он носил шкиперскую бородку, которая не придавала его лицу ничего мужественного и морского. Ростом он был невелик, пожалуй, чуть пониже Лидочки. Вячеславу Андреевичу суждено было по гроб жизни мало зарабатывать, выносить бесконечные упреки толстой, опустившейся жены, пытаться дать образование бездельнице-дочке, отчего половина ночных и воскресных заработков должна была уходить ей на репетиторов.
Лидочка уже знала, что внешние впечатления чаще всего — правдоподобная ложь.
Мужчина, согбенную спину которого она видела перед собой (Слава толкал тележку, которая была впятеро тяжелее чемодана и сумки), обладал состоянием, солидным даже по здешним меркам. Его красавица жена, расставшаяся с ним до того, как он разбогател, была бы рада вернуться и больше никогда не пилить мужа за бедность. А вот что касается дочки, то репетиторов Слава, видно, доставал без особого труда.
Выглядел новый знакомый Лидочки лет на сорок, может, чуть больше.
Он уверенно и целенаправленно катил тележку вниз по длинным коридорам. Лидочка торопилась за ним, сбиваясь на семенящий бег.
При виде правильно описанной Лидочки он стал махать тонкой длинной рукой.
Почему Лидочка ожидала увидеть жовильного толстяка — уму непостижимо! Видно, Славу Кошко в детстве заставляли есть, заталкивали в него ложечки за папу и за маму, и, в конце концов, он выработал в себе стойкое отвращение к еде. На всю жизнь.
«Будь я его женой, — непроизвольно подумала Лидочка, — я бы придумала ему толщинки в одежду, чтобы окружающие не заподозрили, что я морю голодом такого милого человека».
Ни о каких толщинках и речи быть не могло, потому что это существо гордо носило на себе советский ископаемый костюм на два размера меньше, чем положено. Относительно чистые манжеты и длинные худые кисти рук далеко вылезали из рукавов.
Вячеслав Андреевич подхватил небольшой Лидочкин чемодан и вместо приветствия сказал:
— Вот, я тележку достал. Знаете, их расхватывают по утрам, я минут десять искал.
— Спасибо, а как вы меня узнали?
— По маминому описанию, — ответил Вячеслав Андреевич. — Я думал, что у вас будет много вещей, вот и стал искать тележку. Хорошо еще, что я приехал сюда заранее. Знаете, даже здесь, при их хваленой пунктуальности, самолеты прилетают, как захотят. Особенно это касается нашего Аэрофлота.
Геннадия Лидочка не видела с тех пор, как они поднялись, чтобы выходить из самолета. Геннадий, не прощаясь, рванулся вперед — хотел оказаться в числе первых. Не видела его Лидочка и на паспортном контроле. А вот сейчас он прошел с другим, похожим на него, молодым человеком довольно далеко от нее. Их громоздкие костюмы казались униформой. К таким костюмам придаются сотовые телефоны, прически и походка.
Словно подчиняясь правилам игры, спутник Геннадия вынул из-за пазухи белый сотовый телефон и, не замедляя шагов, принялся бормотать. Его Лидочка толком не разглядела, обратила лишь внимание на то, что он прихрамывал.
— Вы меня слушаете, Лидия Кирилловна? — спросил Вячеслав Андреевич. — Мне так приятно произносить это сочетание…
Он сложил губы и повторил: «Лидия Кирилловна».
Если не считать худобы, Вячеслав Андреевич ничем особенным не отличался от русского интеллигента, каким такового изображали, начиная с дореволюционных времен и кончая современными сатириками. Этот тип неистребим, хотя как раз его-то и истребляли с наибольшим рвением.
Вячеслав Андреевич был лысоват и укладывал последние серые волосы поперек узкого желтоватого черепа. Он носил шкиперскую бородку, которая не придавала его лицу ничего мужественного и морского. Ростом он был невелик, пожалуй, чуть пониже Лидочки. Вячеславу Андреевичу суждено было по гроб жизни мало зарабатывать, выносить бесконечные упреки толстой, опустившейся жены, пытаться дать образование бездельнице-дочке, отчего половина ночных и воскресных заработков должна была уходить ей на репетиторов.
Лидочка уже знала, что внешние впечатления чаще всего — правдоподобная ложь.
Мужчина, согбенную спину которого она видела перед собой (Слава толкал тележку, которая была впятеро тяжелее чемодана и сумки), обладал состоянием, солидным даже по здешним меркам. Его красавица жена, расставшаяся с ним до того, как он разбогател, была бы рада вернуться и больше никогда не пилить мужа за бедность. А вот что касается дочки, то репетиторов Слава, видно, доставал без особого труда.
Выглядел новый знакомый Лидочки лет на сорок, может, чуть больше.
Он уверенно и целенаправленно катил тележку вниз по длинным коридорам. Лидочка торопилась за ним, сбиваясь на семенящий бег.