Страница:
Андрей сбросил ноги с постели и обнаружил, что гимназические брюки измялись. Это было плохо – потому что на набережной, куда он собрался, еще совсем светло и там разгуливают франты из Петербурга. Угораздило же его заснуть не раздеваясь…
Но он даже не успел расстроиться, как без стука вошла Глаша. Она несла, держа перед собой, отлично отглаженные, новые черные узкие брюки. Не говоря ни слова, она повесила их на спинку стула. И, сложив руки на высокой груди, склонила голову. Ее зеленые глаза смеялись.
– Хорошо я придумала? – спросила она.
– Ты умница! – воскликнул Андрей, поднимаясь. – Ты ангел – но во плоти.
– Плоти во мне достаточно, – сказала Глаша, уклоняясь от его рук. Но Андрей обнял ее – искренне хотел, чтобы объятия были братскими, но как только его пальцы дотронулись до белых плеч, все в Андрее сжалось от вспыхнувшего желания, и он притянул к себе служанку, перехватил руками, чтобы прижать теснее, и ее смеющееся лицо оказалось совсем рядом, она отклонила голову, чтобы поцелуй не пришелся в губы.
– Полно, – говорила она, смеясь, – ну что ты, Андрю-ю-юша…
Андрей искал ее губы, повторяя:
– Надо, надо, надо…
Глаша вздохнула, она умела как-то особенно глубоко и шумно вздыхать, и вдруг повернула к нему лицо, приоткрыла губы и сама начала целовать его, ласкать его губы языком, прижавшись всем телом, отчего у Андрея закружилась голова и рука – сам не понял, как случилось, – отыскала ее грудь, мягкую и большую.
Глаша ахнула и рванулась.
И вот она уже стоит в двух шагах, подняв руки, поправляя прическу и уже не смеясь. Андрей сделал шаг к ней, она отступила к двери.
– Не надо, – сказала она. – Ну зачем так? Я же брюки принесла.
– Спасибо, – сказал Андрей и понял, что нельзя более дотронуться до нее.
– Я тебе в матери гожусь, – заявила вдруг Глаша, словно прочитала эти слова в книге.
– Вряд ли, – сказал Андрей, и ему стало смешно.
Глаша много читала, но только романы, в «Женском журнале», в «Ниве». Романы о любви. Порой она вечером пересказывала их за столом. Пересказывала она очень смешно, со своими комментариями, романы получались еще глупее и наивнее, чем в самом деле.
– Нет, правда, – сказала Глаша неуверенно. – Мне уже тридцать три будет.
– Еще скажешь, что в люльке меня качала.
– Качала, – сказала Глаша. – Это правда. Ей-богу, качала.
Тут Андрей совсем развеселился, а Глаша почему-то обиделась и сказала:
– Ты примерь, может, не подойдут, я тебе еще вчера купила по старым, которые ты в том году здесь оставил. Но с запасом.
Она закрыла за собой дверь.
Андрей сразу примерил брюки – они были в самый раз, даже чуть узковаты. И материал был дорогой. Любопытно, Сергей Серафимович дал ей денег или она сама?
Дом Сергея Серафимовича был комфортабельным. Второго такого в Ялте не найдешь. Даже у высокой знати. К каждой спальне (их было четыре: на первом этаже жила Глаша и пустовали две – детская и гостевая, на втором – обитал лишь Сергей Серафимович) была приспособлена туалетная комната, где был умывальник, душ и фаянсовый унитаз. Андрей привел себя в порядок, помылся, достал свежую сорочку и через три минуты, поглядев в большое зеркало, убедился, что готов к боям и походам, Андрей де-Берестов – гроза молодых барышень!
Сергей Серафимович был в саду. Он срезал розы – розарий у него был великолепный, как утверждала Глаша, именно увлечение розами послужило причиной его недолговременной дружбы с покойным Чеховым. Если ждали гостей, отчим готовил букет.
Это занятие столь увлекло Сергея Серафимовича, что он не заметил, как элегантно одет его пасынок. Он лишь рассеянно помахал ему. Но Глаша, которая уже успела убежать на двор, к своим любимым курам, взмахнула руками, изображая восторг и преклонение, чем рассмешила Андрея.
Андрей быстро шел вниз, по крутой улице. Море то показывалось спереди между деревьев или домов, то скрывалось; с каждым шагом становилось теплее и влажней. Уже внизу Андрей замедлил шаги, стало почти жарко. Он остановился возле ларька, в котором мрачный грек торговал сельтерской. Перед ним стояли две толстые дамы, от которых сильно пахло цветочными духами.
И именно в тот момент, когда дамы отошли со стаканами, продолжая громко осуждать какого-то Алексея Львовича, который ведет себя совершенно неприлично, грек протянул руку к высокому стеклянному сифону, готовый обслужить Андрея, того посетила грустная мысль – его портмоне осталось на столике в детской, а мелочь – в кармане гимназических брюк. И он оказался на набережной совершенно нищим.
– Спасибо, я передумал, – сказал Андрей греку. Можно было поспешить наверх, домой, за деньгами – но это четверть часа в гору быстрым шагом, а в восемь у гостиницы «Мариано» его ждет Коля. Но остаться без копейки денег…
– Эх, черт! – выругался Андрей и махнул рукой, толкнув девушку, стоявшую за его спиной. Да так неудачно, что у нее слетела белая шляпка.
Человек редко замечает то мгновение, с которого жизнь его изменяет ход и приобретает новое направление. У Андрея случилось иначе. Он точно знал, что переворот в его жизни произошел в тот момент, когда он сказал: «Эх, черт!» и сбил шляпку с Лиды.
В тот момент он, разумеется, не подозревал, что ту девушку зовут Лидой. Он лишь увидел, как шляпка неровно планирует, словно аэроплан, у которого выключился мотор, намереваясь угодить в лужу, натекшую у ларька с сельтерской. И сообразив, что, если шляпка не будет поймана, вина его усугубится, Андрей коршуном кинулся вслед за шляпкой, поскользнулся и чуть не сел в лужу, правда, шляпку успел подхватить, хотя помял ее в кулаке.
Еще мало что соображая, Андрей выпрямился и услышал звонкий девичий голос:
– Может быть, вы мне ее вернете?
Андрей обернулся к голосу, все еще думая о невезении, которое преследует его сегодня, и увидел девушку, которая протягивала к нему руку.
Девушка точно сошла с рождественской открытки, ибо была неправдоподобно и ангельски хороша, хотя следует признать, что девицы с рождественских открыток, а также розочки и вазончики оставляли Андрея равнодушным, ибо он был воспитан в правилах хорошего вкуса. Если человек читает футуристов и своим богом в искусстве почитает Гогена, он не может опускаться до мещанских красот.
Вторым ощущением, исходившим от девушки, было ощущение безмерной, неправдоподобной чистоты. Кожа, покрытая легким золотистым загаром, была без единой точки, прыщика или морщинки; она столь совершенно облекала лицо, шею и руки, словно ее сотворила не сама природа, которая всегда допускает неточности и неровности для жизненности и правдоподобия, а мириады фей и Дюймовочек, что выглаживали, вылизывали щеки и наносили на них легкий румянец, так, чтобы не нарушить общей гармонии и ничуть не противоречить цвету нежно-зефирных губ, очерченных с помощью совершенных чертежных инструментов, и подчеркнуть высокогорную белизну белков, в которых сверкали ледниковые голубые озера. Это потом Андрей сообразит, что нос Лиды вовсе не точен, как бы следовало, а мягок к кончику, лоб чуть шире, чем положено по открыточным канонам, а волосы, столь нежно и естественно вьющиеся и локонами спадающие на плечи, в самом деле требуют завивки, иначе распрямляются и тогда красота несколько теряет рождественский стиль. Иных дефектов в Лиде Андрей не обнаружил ни в тот момент, ни в последующие годы.
На девушке было длинное голубое платье, не доходившее до земли на вершок, отчего были видны тонкие щиколотки в белых чулках и башмачки на небольших каблуках. На груди и плечах платья проходили белые полоски, и, не будучи матроской, платье все же создавало ощущение чего-то морского.
Девушка приняла из руки Андрея шляпку и стала ее распрямлять. Шляпка была соломенной с синим бантом, и рука Андрея нанесла ей некоторый ущерб, что огорчило девушку. Она не глядела на Андрея, а водила рукой внутри шляпки, расправляя соломку.
Андрей же, не в силах оторвать от девушки взгляда, стоял столбом, не представляя, что же делать дальше. И только женский голос, произнесший повелительно:
– Простите, но ваши брюки испорчены, – заставил его заметить, что девушка не одна, а с подругой – яркой кареглазой брюнеткой с высокой, собранной в пук прической.
Более ничего заметить во второй девушке Андрей не успел, потому что, повинуясь ее голосу, обратил свой взор к брюкам. Сбоку шла полоса грязи, особенно видная на черной ткани.
– Купите стакан сельтерской, – приказала кареглазая девица, – и смойте грязь.
Андрей почувствовал вспышку ненависти к кареглазой девице, потому что у него не было двух копеек на стакан сельтерской, а сознаться в том было невозможно.
Рождественская девушка на него не смотрела, а все крутила в руках шляпку, локоны закрыли ее лицо, и видно было лишь покрасневшее маленькое ухо. Оттого наваждение покинуло Андрея, и он смог соображать. И понял, что единственный для него выход – вернуться домой, к доброй Глаше.
– Ничего, – сказал он. – Я тут близко живу.
И быстро зашагал прочь, непроизвольно похлопывая и возя ладонью по брючине, чтобы снять с нее грязь. Ему показалось, что сзади засмеялись, и он прибавил шагу.
И в этот момент его ладонь ощутила некую неровность в боковом кармане. У Андрея мелькнула мысль – не положила ли Глаша в карман носовой платок. Глаша могла предусмотреть нужду в платке.
Он угадал. Это было если не спасением, то каким-то выходом из положения. Андрей остановился и стал затирать грязь платком и тут же задумался: не проявила ли Глафира иной сообразительности… Он провел рукой по другому карману. Пусто. По заднему карману. Тоже пусто. Нет, не догадалась… «Постой, – сказал он себе, – есть еще кармашек для часов».
Андрей запустил в него пальцы и извлек на свет – ах, Глаша, умный друг! – завернутые в синюю пятерку три серебряных рубля.
Когда Андрей вернулся к продавцу сельтерской, возле него никого не было. Андрей кинул на жестяной прилавок серебряный рубль и сказал:
– Два стакана.
Грек посмотрел на рубль с недоверием – видно, у него уже сложилось собственное невысокое мнение об этом молодом человеке – и, налив стакан, начал медленно отсчитывать сдачу медяками. Андрей выпил стакан залпом, затем вытащил платок и второй стакан пустил на спасение брюк, что ему вполне удалось. Мокрое пятно на черном было вовсе не заметно.
Скоро восемь – Коля ждет у «Мариано». Андрей вышел на набережную и быстро пошел по ней, крутя головой, потому что надеялся, что две девушки ушли не так далеко и можно будет их отыскать.
Но тут пришлось остановиться, потому что по набережной навстречу ехала знакомая пролетка. На козлах в образе шофера сидел Ахмет, а на сиденье – прелестная и явно знатная девица с молодым человеком с незначительным, но аристократическим лицом. Знатность девицы определялась не только скромностью ее туалета, но и тем, что единственным украшением на ней была чрезвычайно длинная, до пояса, нить жемчужных бус.
– Эй! – окликнул Андрея Ахмет. – Коля там тебя заждался!
Почему-то молодому аристократу не понравилось, что Ахмет разговаривает с прохожим, и он постучал по облучку тросточкой, которую держал на коленях.
– Простите, ваше высочество! – сказал Ахмет громче, чем требовалось.
Он легонько стегнул Тифа, и пролетка покатила дальше.
Когда Андрей наконец дошел до «Мариано», Коля уже ждал его там. Вместе со своими приятельницами.
К крайнему удивлению Андрея, ими оказались рождественская девушка, шляпку которой он чуть не погубил, и ее кареглазая приятельница.
При виде Андрея, нерешительно остановившегося в двух шагах, кареглазая девушка вдруг засмеялась, а Коля, не знавший причины смеха, сказал церемонно:
– Разрешите представить: мой друг – Андрей Берестов.
– Мы знакомы, – сказала кареглазая девушка. – Ваш друг совершил на нас нападение.
– Маргарита, не надо, – сказала рождественская девушка. – Андрей не виноват.
Она протянула Андрею руку. Рука была узкой, сухой, с длинными прохладными пальцами.
– Лидия Иваницкая.
– Что за тайны! – воскликнул Коля. – Неужели наш Андрей вел себя недостойно?
– Я у сельтерского киоска… – сказал Андрей. – Толкнул нечаянно.
– Судьба направляет наши действия, – сказал Коля с явным облегчением. Он любил во всем ясность. Киоск и нечаянное столкновение были объяснимы и понятны.
– Маргарита, – протянула Андрею руку вторая девушка.
– Раз уж мы познакомились, – сказал Коля, – предлагаю для начала мороженое. У господина Лагидзе. Там мы сможем неспешно обсудить, что будем делать дальше.
«Воды Лагидзе» – большой открытый павильон – располагались, чуть отступив от набережной, за старым, могучим платаном. Они сели за столик у белых перил, совсем рядом журчала речка, за ней были видны окна гостиницы «Ореанда», а напротив – ряд татарских домиков, выстроившийся вдоль пляжа.
– Что будем заказывать? – спросил Коля.
– Мне – грушевую, – сказала Маргарита.
– А мне – мандариновую.
– Мороженое – крем-брюле?
– Ненавижу крем-брюле, – сказала Маргарита. – Попросите шоколадное.
Подошел официант. Коля сделал заказ, Андрей видел профиль Лиды, очерченный закатным солнцем. Лучики пробивались сквозь русые волосы и зажигали их золотом. «Господи, – молил Бога Андрей, понимая всю тщету своей молитвы, – сделай так, чтобы Коля был влюблен в Маргариту, я отдам за это все сокровища Сергея Серафимовича». Это мысленное обещание, словно миллионная ставка в Монте-Карло, сделанная босяком, не имеющим ни су в кармане, лишь свидетельствовало о том, что Андрей смирился с проигрышем. И это было ужасно: именно сегодня, когда он встретил девушку, которая отвечала всем требованиям романтического идеала, она окажется объектом увлечения друга, то есть табу…
– Простите. – Андрей дотронулся до рукава официанта. – И еще бутылку шампанского.
Это было непорядочно, потому что Андрей отлично знал, что у Коли почти нет денег. А ведь приглашал сюда он, значит, и расплачиваться следовало ему.
– У нас только «Клико», – сказал официант, как бы давая понять, что подобные развлечения молодым людям не по карману.
– Не надо шампанского, – сказала Лида. – Зачем это?
Андрей отвел глаза, чтобы не встретить настойчивого взгляда Коли. Ему злорадно захотелось подразнить друга. Но тут же он устыдился, незаметно подмигнул Беккеру, как бы давая понять: все в порядке. Коля понял, но все равно был недоволен и не придумал ничего лучше, как взрослым голосом завсегдатая спросить:
– Сколько же вы за бутылку берете?
«Сейчас он скажет – десять рублей, – подумал Андрей, – и отказываться придется мне».
– Шесть рублей, – сказал официант. – Как везде.
– Несите, – сказал Андрей, – несите, голубчик.
– А я не испугалась, – сказала Маргарита. – Вы не знаете, а по набережной гуляет папин приятель. Когда бы вы разорились, я бы побежала к нему и одолжила.
– Не люблю хвастунов, – сказала Лида.
– Мой папа – купец второй гильдии, – сказал Андрей. – Мы торгуем скобяным товаром.
– А что такое скобяной товар? – спросила Маргарита. Она закусила полную нижнюю губу, стараясь не рассмеяться.
– По-моему, это сковородки, – сказал Андрей таким тоном, чтобы никто не подумал, что он действительно может иметь отношение к скобяному товару.
Принесли мороженое и шампанское. Шампанское было теплым и совсем не таким вкусным, как днем у отчима. Андрей старался не глазеть на Лиду, но не мог не любоваться тем, как она подносит бокал к губам, как держит ложечку с мороженым, даже как откидывает мешающую ей прядь волос.
Маргарита, как выяснилось в разговоре, гостила здесь у Лидочки. Они были знакомы домами, отец Лиды служил в управлении Ялтинского порта, а раньше, много лет назад, жил в Одессе. Там они и подружились с отцом Маргариты, одесским судовладельцем Потаповым.
Коля оказывал Лиде особые подчеркнутые знаки внимания, впрочем, он был любезен и с Маргаритой.
Андрей подумал, что сейчас придет официант и надо сделать так, чтобы не подвести друга. Он поднялся с места, попросил прощения у дам и сказал Коле:
– Мне нужно сказать тебе два слова.
Они отошли к выходу из кафе. Андрей заранее сложил пятерку так, чтобы два серебряных рубля лежали внутри. Он протянул деньги Коле. Тот сразу все понял и сказал:
– Не понимаю твоего гусарства. Ты что, получил наследство?
– Прости, нечаянно так вышло.
– Ты мог поставить меня в неловкое положение.
В Колином голосе появились знакомые нравоучительные интонации старшего брата.
– Ты лучше скажи, – спросил Андрей, – которая Татьяна?
– У тебя могли быть сомнения? – Коля достал портмоне, раскрыл его и вложил пятерку в кармашек, где уже лежали три рубля, а монеты положил в другое отде ление. Только тогда добавил: – Надеюсь, что ты будешь вести себя в рамках хорошего тона.
– Сергей Серафимович просил меня пораньше вернуться домой, – сказал Андрей. – Так что я вас скоро покину.
– И не мечтай, – сказал Коля. – Если ты мне друг, тебе придется остаться. Твое присутствие входит в мои планы.
– Мне, честное слово, надо…
– Ну полно, Андрюша.
И Коля быстро пошел к столу, так что Андрею ничего не оставалось, как говорить ему в спину. В таком случае лучше промолчать.
Андрей понял Колю однозначно: как и следовало ожидать, его избранница – Лидочка, хоть прямо в том Коля не признался. Происходило это убеждение оттого, что самому Андрею полногрудая, громкая, пышноволосая Маргарита не понравилась и не верилось, что она может понравиться Коле.
Когда они снова вышли на набережную, Коля предложил покататься на пароходике «Анапа», который ждал пассажиров, чтобы сделать круг по Ялтинской бухте. Но девушки воспротивились – уже было темно, десятый час, и им скоро возвращаться домой.
Они пошли по набережной дальше, за «Ореанду», в парк. В ресторане «Голубой залив» играл духовой оркестр, с моря донесся гудок парохода, аллеи были освещены электрическими фонарями. Идти вчетвером в ряд по аллее было трудно. Коля взял Лиду под руку и повел вперед. Маргарита спросила:
– Вы, наверное, пишете стихи?
– Почему вы так думаете? – сказал Андрей.
– Вам никто не говорил, что у вас романтическая внешность?
Андрей смотрел на тонкую фигурку Лидии. Порой она поворачивала голову к Коле и тот склонялся к ней. Андрею очень хотелось, чтобы Лида отняла у Коли руку.
– Хотите, я почитаю вам Блока? – спросила Маргарита.
– Не знаю, – сказал Андрей.
Они вышли к обрыву над морем. Маргарита схватила Андрея за руку горячими крепкими пальцами и повлекла к Лиде с Колей.
– Послушайте, послушайте! – воскликнула она. – Этот момент требует поэзии!
Она начала быстро, захлебываясь, читать Блока и не отпускала пальцев Андрея, а ему неловко было вырывать руку. Коля скучал, он смотрел на море. Андрей увидел, как он поднял руку и положил ее на плечо Лиде.
«Убери руку, – приказывал мысленно Андрей. – Сейчас же! Лида, убери его руку. Это же неприлично!»
– Я хотела бы летать, – сказала Маргарита. – Давайте посидим здесь, полюбуемся морем.
Она первой села на лавочку и потянула за собой Андрея.
Андрей обернулся. Коля увел Лидию прочь. И ведь не кинешься следом. Ничего не сделаешь.
Маргарита закрыла глаза.
– Какая божественная тишина! – прошептала она.
Совсем рядом взвизгнула кошка, и кто-то выругался в кустах.
Маргарита смотрела перед собой. Нос у нее был крупный, костистый, щеки выдавались остро. Густые ресницы затеняли глаза.
– Они ушли, – сказала она. – Этого следовало ожидать. Вам грустно, потому что вам понравилась моя Лидочка. Моя фарфоровая девочка.
– Нет, напротив, – сказал Андрей.
– Не надо лжи, – сказала Маргарита. – Я чувствую мужчин. Я видела, как вы на нее смотрели. Потерпите и получите свое.
– Ничего подобного!
Человек более всего возражает, когда слышит о себе правду.
– Я вас скоро отпущу, но выполните одну мою просьбу.
– Пожалуйста.
– Посидите здесь со мной хотя бы десять минут и постарайтесь не думать о том, что ваш друг сейчас целуется в темной аллее с простушкой Лидочкой.
Маргарита связала платочек в узел и теперь дергала за концы, затягивая его все туже.
Андрей старался побороть в себе желание кинуться туда, в эти самые темные аллеи, чтобы разлучить Колю и Лиду. Простушка? Какое гадкое слово!
– Это все – кафешантан! – продолжала между тем Маргарита. – Я знаю этому цену!
Платок разорвался – отлетела кружевная кайма.
– Я вас не понимаю!
– В отличие от вас, я знаю жизнь, – отрезала Маргарита. – У меня немало недостатков, но глупость к ним не относится. И я не терплю пошлости!
– Сколько вам лет? – не выдержав, спросил Андрей.
– Не важно. Может быть, мы с вами ровесники, но женщина всегда старше мужчины.
Маргарита смотрела в море. Стало совсем темно, и огоньки на море – верно, на рыбачьих лодках, а может, отражения звезд – были редки и неярки. Звук ресторанного оркестра долетал лишь ровным буханьем барабана.
– Лидочка – чудесное существо, – сказала вдруг Маргарита. – Добрая и в то же время эгоистическая, бескорыстная и избалованная, легкомысленная и расчетливая – она кажется себе такой, какой ее представляют влюбленные мужчины. Ей суждено страдать.
– Вы рассуждаете, словно ревнуете, – сказал Андрей.
– Скорее жалею. Ваш друг – настоящий мужчина. Завоеватель. Гунн. Если моя крепость ему не сдалась, он кинулся к другой, слабенькой.
– Коля – обыкновенный человек… Нет, я не хотел сказать – обыкновенный. Он очень способный. Он окончил гимназию с медалью.
– Еще бы, – сказала Маргарита не без злорадства, – с такими родственниками можно было бы учиться и в Александровском лицее.
– С какими родственниками?
– Вы же его друг – вам лучше знать, что его дядя барон фон Беккер один из самых богатых промышленников в Риге.
– Дядя? В Риге?
Андрей осекся. Еще мгновение, и он предаст друга. Конечно же, Коля, который так стесняется своей бедности, придумал для них красивую историю о богатом дяде и даже эту приставку – фон! Нет, он не будет раскрывать глаза Маргарите, но Ахмету он завтра же расскажет… фон Беккер! Надо же!
– Он лгал? – спросила проницательная Маргарита.
– Может быть, и есть дядя, – сказал Андрей, стараясь говорить естественно. – Я не знаю.
– Вы покрываете его.
– А какая разница? – сказал Андрей. – Неужели вы судите о человеке по его родственникам?
– Как вы наивны! – ответила Маргарита. – Я презираю титулы! Я жду восстания, которое сметет эту жалкую мишуру!
– Тогда я вам скажу, что у меня нет никакого богатого дяди в Риге. И вообще у меня никого нет, кроме моей тети, которая трудится на ниве филантропии, за что получает небольшое жалованье. И мне не на кого надеяться…
«Зачем я это говорю, – подумал Андрей. – Ведь это тоже ложь!» Сегодня днем он вместе с отчимом ползал по его кабинету и рассматривал коробочки с драгоценностями.
– Жаль, что вы бедный, – прервала филиппику Андрея Маргарита. – Иначе бы мы с вами каждый вечер пили шампанское на набережной. – Она аффектированно рассмеялась.
– Пойдемте, – сказал Андрей. – Я провожу вас. Уже поздно, и ваши родные будут беспокоиться.
– Простите, если я вас обидела. Это все мой вредный язык. Некрасивой девушке приходится быть умной.
Они шли на расстоянии шага друг от друга, Андрей стал насвистывать. Тетя всегда говорила, что свист – признак дурного воспитания. И Андрею хотелось, чтобы Маргарита убедилась в том, что он плохо воспитан. Как все пошло получилось! Весь мир построен на лжи и лицемерии, и за рождественской открыткой скрывается мушка, которая норовит попасть в сети богатенького паука…
Извозчики стояли у входа в «Ореанду». С моря потянуло подвальной сыростью, поднимался ветер и гнал перед собой волны – они бились в набережную, с каждой минутой все сильнее. Звезды заволокло мглой.
Маргарита остановилась, повернулась к Андрею. Глаза ее в полумраке были огромны и бездонны.
– Спасибо за чудесный вечер, – церемонно сказала она. Протянула ему руку, высоко, для поцелуя.
Андрей поцеловал руку.
– Я вас довезу, – сказал он.
– Прощайте, у меня есть полтинник, – сказала Маргарита.
Она легко вскочила в пролетку. Извозчик крикнул лошади по-татарски, и та легко взяла с места.
Андрей смотрел вслед Маргарите. Она не обернулась.
Настроение было испорчено окончательно. Андрей пошел было к морю, чтобы посмотреть на прибой, но тут увидел под светом далекого фонаря, что из парка идут, под руку, Беккер и Лида. Они были еще далеко и не могли его увидеть, тем более что были погружены в разговор. Но Андрея охватил страх, что они его заметят. Он подбежал к свободному извозчику, вскочил в пролетку и сказал адрес.
Последний рубль Андрей разменял, расплатившись с извозчиком. Извозчик ворчал, увидев, что ему придется пятиться под горку: площадка перед домом Сергея Серафимовича была занята. Там стояло три экипажа и длинное черное авто, которое Андрей видел на набережной.
«Ого, какие гости у дяди! – подумал он. – Жаль, что Коля Беккер не знал, а то бы бросил свою рождественную Лидочку и примчался сюда». Может быть, Андрей был в тот момент несправедлив к другу, но обида и разочарование все еще владели им.
Но он даже не успел расстроиться, как без стука вошла Глаша. Она несла, держа перед собой, отлично отглаженные, новые черные узкие брюки. Не говоря ни слова, она повесила их на спинку стула. И, сложив руки на высокой груди, склонила голову. Ее зеленые глаза смеялись.
– Хорошо я придумала? – спросила она.
– Ты умница! – воскликнул Андрей, поднимаясь. – Ты ангел – но во плоти.
– Плоти во мне достаточно, – сказала Глаша, уклоняясь от его рук. Но Андрей обнял ее – искренне хотел, чтобы объятия были братскими, но как только его пальцы дотронулись до белых плеч, все в Андрее сжалось от вспыхнувшего желания, и он притянул к себе служанку, перехватил руками, чтобы прижать теснее, и ее смеющееся лицо оказалось совсем рядом, она отклонила голову, чтобы поцелуй не пришелся в губы.
– Полно, – говорила она, смеясь, – ну что ты, Андрю-ю-юша…
Андрей искал ее губы, повторяя:
– Надо, надо, надо…
Глаша вздохнула, она умела как-то особенно глубоко и шумно вздыхать, и вдруг повернула к нему лицо, приоткрыла губы и сама начала целовать его, ласкать его губы языком, прижавшись всем телом, отчего у Андрея закружилась голова и рука – сам не понял, как случилось, – отыскала ее грудь, мягкую и большую.
Глаша ахнула и рванулась.
И вот она уже стоит в двух шагах, подняв руки, поправляя прическу и уже не смеясь. Андрей сделал шаг к ней, она отступила к двери.
– Не надо, – сказала она. – Ну зачем так? Я же брюки принесла.
– Спасибо, – сказал Андрей и понял, что нельзя более дотронуться до нее.
– Я тебе в матери гожусь, – заявила вдруг Глаша, словно прочитала эти слова в книге.
– Вряд ли, – сказал Андрей, и ему стало смешно.
Глаша много читала, но только романы, в «Женском журнале», в «Ниве». Романы о любви. Порой она вечером пересказывала их за столом. Пересказывала она очень смешно, со своими комментариями, романы получались еще глупее и наивнее, чем в самом деле.
– Нет, правда, – сказала Глаша неуверенно. – Мне уже тридцать три будет.
– Еще скажешь, что в люльке меня качала.
– Качала, – сказала Глаша. – Это правда. Ей-богу, качала.
Тут Андрей совсем развеселился, а Глаша почему-то обиделась и сказала:
– Ты примерь, может, не подойдут, я тебе еще вчера купила по старым, которые ты в том году здесь оставил. Но с запасом.
Она закрыла за собой дверь.
Андрей сразу примерил брюки – они были в самый раз, даже чуть узковаты. И материал был дорогой. Любопытно, Сергей Серафимович дал ей денег или она сама?
Дом Сергея Серафимовича был комфортабельным. Второго такого в Ялте не найдешь. Даже у высокой знати. К каждой спальне (их было четыре: на первом этаже жила Глаша и пустовали две – детская и гостевая, на втором – обитал лишь Сергей Серафимович) была приспособлена туалетная комната, где был умывальник, душ и фаянсовый унитаз. Андрей привел себя в порядок, помылся, достал свежую сорочку и через три минуты, поглядев в большое зеркало, убедился, что готов к боям и походам, Андрей де-Берестов – гроза молодых барышень!
Сергей Серафимович был в саду. Он срезал розы – розарий у него был великолепный, как утверждала Глаша, именно увлечение розами послужило причиной его недолговременной дружбы с покойным Чеховым. Если ждали гостей, отчим готовил букет.
Это занятие столь увлекло Сергея Серафимовича, что он не заметил, как элегантно одет его пасынок. Он лишь рассеянно помахал ему. Но Глаша, которая уже успела убежать на двор, к своим любимым курам, взмахнула руками, изображая восторг и преклонение, чем рассмешила Андрея.
Андрей быстро шел вниз, по крутой улице. Море то показывалось спереди между деревьев или домов, то скрывалось; с каждым шагом становилось теплее и влажней. Уже внизу Андрей замедлил шаги, стало почти жарко. Он остановился возле ларька, в котором мрачный грек торговал сельтерской. Перед ним стояли две толстые дамы, от которых сильно пахло цветочными духами.
И именно в тот момент, когда дамы отошли со стаканами, продолжая громко осуждать какого-то Алексея Львовича, который ведет себя совершенно неприлично, грек протянул руку к высокому стеклянному сифону, готовый обслужить Андрея, того посетила грустная мысль – его портмоне осталось на столике в детской, а мелочь – в кармане гимназических брюк. И он оказался на набережной совершенно нищим.
– Спасибо, я передумал, – сказал Андрей греку. Можно было поспешить наверх, домой, за деньгами – но это четверть часа в гору быстрым шагом, а в восемь у гостиницы «Мариано» его ждет Коля. Но остаться без копейки денег…
– Эх, черт! – выругался Андрей и махнул рукой, толкнув девушку, стоявшую за его спиной. Да так неудачно, что у нее слетела белая шляпка.
Человек редко замечает то мгновение, с которого жизнь его изменяет ход и приобретает новое направление. У Андрея случилось иначе. Он точно знал, что переворот в его жизни произошел в тот момент, когда он сказал: «Эх, черт!» и сбил шляпку с Лиды.
В тот момент он, разумеется, не подозревал, что ту девушку зовут Лидой. Он лишь увидел, как шляпка неровно планирует, словно аэроплан, у которого выключился мотор, намереваясь угодить в лужу, натекшую у ларька с сельтерской. И сообразив, что, если шляпка не будет поймана, вина его усугубится, Андрей коршуном кинулся вслед за шляпкой, поскользнулся и чуть не сел в лужу, правда, шляпку успел подхватить, хотя помял ее в кулаке.
Еще мало что соображая, Андрей выпрямился и услышал звонкий девичий голос:
– Может быть, вы мне ее вернете?
Андрей обернулся к голосу, все еще думая о невезении, которое преследует его сегодня, и увидел девушку, которая протягивала к нему руку.
Девушка точно сошла с рождественской открытки, ибо была неправдоподобно и ангельски хороша, хотя следует признать, что девицы с рождественских открыток, а также розочки и вазончики оставляли Андрея равнодушным, ибо он был воспитан в правилах хорошего вкуса. Если человек читает футуристов и своим богом в искусстве почитает Гогена, он не может опускаться до мещанских красот.
Вторым ощущением, исходившим от девушки, было ощущение безмерной, неправдоподобной чистоты. Кожа, покрытая легким золотистым загаром, была без единой точки, прыщика или морщинки; она столь совершенно облекала лицо, шею и руки, словно ее сотворила не сама природа, которая всегда допускает неточности и неровности для жизненности и правдоподобия, а мириады фей и Дюймовочек, что выглаживали, вылизывали щеки и наносили на них легкий румянец, так, чтобы не нарушить общей гармонии и ничуть не противоречить цвету нежно-зефирных губ, очерченных с помощью совершенных чертежных инструментов, и подчеркнуть высокогорную белизну белков, в которых сверкали ледниковые голубые озера. Это потом Андрей сообразит, что нос Лиды вовсе не точен, как бы следовало, а мягок к кончику, лоб чуть шире, чем положено по открыточным канонам, а волосы, столь нежно и естественно вьющиеся и локонами спадающие на плечи, в самом деле требуют завивки, иначе распрямляются и тогда красота несколько теряет рождественский стиль. Иных дефектов в Лиде Андрей не обнаружил ни в тот момент, ни в последующие годы.
На девушке было длинное голубое платье, не доходившее до земли на вершок, отчего были видны тонкие щиколотки в белых чулках и башмачки на небольших каблуках. На груди и плечах платья проходили белые полоски, и, не будучи матроской, платье все же создавало ощущение чего-то морского.
Девушка приняла из руки Андрея шляпку и стала ее распрямлять. Шляпка была соломенной с синим бантом, и рука Андрея нанесла ей некоторый ущерб, что огорчило девушку. Она не глядела на Андрея, а водила рукой внутри шляпки, расправляя соломку.
Андрей же, не в силах оторвать от девушки взгляда, стоял столбом, не представляя, что же делать дальше. И только женский голос, произнесший повелительно:
– Простите, но ваши брюки испорчены, – заставил его заметить, что девушка не одна, а с подругой – яркой кареглазой брюнеткой с высокой, собранной в пук прической.
Более ничего заметить во второй девушке Андрей не успел, потому что, повинуясь ее голосу, обратил свой взор к брюкам. Сбоку шла полоса грязи, особенно видная на черной ткани.
– Купите стакан сельтерской, – приказала кареглазая девица, – и смойте грязь.
Андрей почувствовал вспышку ненависти к кареглазой девице, потому что у него не было двух копеек на стакан сельтерской, а сознаться в том было невозможно.
Рождественская девушка на него не смотрела, а все крутила в руках шляпку, локоны закрыли ее лицо, и видно было лишь покрасневшее маленькое ухо. Оттого наваждение покинуло Андрея, и он смог соображать. И понял, что единственный для него выход – вернуться домой, к доброй Глаше.
– Ничего, – сказал он. – Я тут близко живу.
И быстро зашагал прочь, непроизвольно похлопывая и возя ладонью по брючине, чтобы снять с нее грязь. Ему показалось, что сзади засмеялись, и он прибавил шагу.
И в этот момент его ладонь ощутила некую неровность в боковом кармане. У Андрея мелькнула мысль – не положила ли Глаша в карман носовой платок. Глаша могла предусмотреть нужду в платке.
Он угадал. Это было если не спасением, то каким-то выходом из положения. Андрей остановился и стал затирать грязь платком и тут же задумался: не проявила ли Глафира иной сообразительности… Он провел рукой по другому карману. Пусто. По заднему карману. Тоже пусто. Нет, не догадалась… «Постой, – сказал он себе, – есть еще кармашек для часов».
Андрей запустил в него пальцы и извлек на свет – ах, Глаша, умный друг! – завернутые в синюю пятерку три серебряных рубля.
* * *
Когда Андрей вернулся к продавцу сельтерской, возле него никого не было. Андрей кинул на жестяной прилавок серебряный рубль и сказал:
– Два стакана.
Грек посмотрел на рубль с недоверием – видно, у него уже сложилось собственное невысокое мнение об этом молодом человеке – и, налив стакан, начал медленно отсчитывать сдачу медяками. Андрей выпил стакан залпом, затем вытащил платок и второй стакан пустил на спасение брюк, что ему вполне удалось. Мокрое пятно на черном было вовсе не заметно.
Скоро восемь – Коля ждет у «Мариано». Андрей вышел на набережную и быстро пошел по ней, крутя головой, потому что надеялся, что две девушки ушли не так далеко и можно будет их отыскать.
Но тут пришлось остановиться, потому что по набережной навстречу ехала знакомая пролетка. На козлах в образе шофера сидел Ахмет, а на сиденье – прелестная и явно знатная девица с молодым человеком с незначительным, но аристократическим лицом. Знатность девицы определялась не только скромностью ее туалета, но и тем, что единственным украшением на ней была чрезвычайно длинная, до пояса, нить жемчужных бус.
– Эй! – окликнул Андрея Ахмет. – Коля там тебя заждался!
Почему-то молодому аристократу не понравилось, что Ахмет разговаривает с прохожим, и он постучал по облучку тросточкой, которую держал на коленях.
– Простите, ваше высочество! – сказал Ахмет громче, чем требовалось.
Он легонько стегнул Тифа, и пролетка покатила дальше.
Когда Андрей наконец дошел до «Мариано», Коля уже ждал его там. Вместе со своими приятельницами.
К крайнему удивлению Андрея, ими оказались рождественская девушка, шляпку которой он чуть не погубил, и ее кареглазая приятельница.
При виде Андрея, нерешительно остановившегося в двух шагах, кареглазая девушка вдруг засмеялась, а Коля, не знавший причины смеха, сказал церемонно:
– Разрешите представить: мой друг – Андрей Берестов.
– Мы знакомы, – сказала кареглазая девушка. – Ваш друг совершил на нас нападение.
– Маргарита, не надо, – сказала рождественская девушка. – Андрей не виноват.
Она протянула Андрею руку. Рука была узкой, сухой, с длинными прохладными пальцами.
– Лидия Иваницкая.
– Что за тайны! – воскликнул Коля. – Неужели наш Андрей вел себя недостойно?
– Я у сельтерского киоска… – сказал Андрей. – Толкнул нечаянно.
– Судьба направляет наши действия, – сказал Коля с явным облегчением. Он любил во всем ясность. Киоск и нечаянное столкновение были объяснимы и понятны.
– Маргарита, – протянула Андрею руку вторая девушка.
– Раз уж мы познакомились, – сказал Коля, – предлагаю для начала мороженое. У господина Лагидзе. Там мы сможем неспешно обсудить, что будем делать дальше.
«Воды Лагидзе» – большой открытый павильон – располагались, чуть отступив от набережной, за старым, могучим платаном. Они сели за столик у белых перил, совсем рядом журчала речка, за ней были видны окна гостиницы «Ореанда», а напротив – ряд татарских домиков, выстроившийся вдоль пляжа.
– Что будем заказывать? – спросил Коля.
– Мне – грушевую, – сказала Маргарита.
– А мне – мандариновую.
– Мороженое – крем-брюле?
– Ненавижу крем-брюле, – сказала Маргарита. – Попросите шоколадное.
Подошел официант. Коля сделал заказ, Андрей видел профиль Лиды, очерченный закатным солнцем. Лучики пробивались сквозь русые волосы и зажигали их золотом. «Господи, – молил Бога Андрей, понимая всю тщету своей молитвы, – сделай так, чтобы Коля был влюблен в Маргариту, я отдам за это все сокровища Сергея Серафимовича». Это мысленное обещание, словно миллионная ставка в Монте-Карло, сделанная босяком, не имеющим ни су в кармане, лишь свидетельствовало о том, что Андрей смирился с проигрышем. И это было ужасно: именно сегодня, когда он встретил девушку, которая отвечала всем требованиям романтического идеала, она окажется объектом увлечения друга, то есть табу…
– Простите. – Андрей дотронулся до рукава официанта. – И еще бутылку шампанского.
Это было непорядочно, потому что Андрей отлично знал, что у Коли почти нет денег. А ведь приглашал сюда он, значит, и расплачиваться следовало ему.
– У нас только «Клико», – сказал официант, как бы давая понять, что подобные развлечения молодым людям не по карману.
– Не надо шампанского, – сказала Лида. – Зачем это?
Андрей отвел глаза, чтобы не встретить настойчивого взгляда Коли. Ему злорадно захотелось подразнить друга. Но тут же он устыдился, незаметно подмигнул Беккеру, как бы давая понять: все в порядке. Коля понял, но все равно был недоволен и не придумал ничего лучше, как взрослым голосом завсегдатая спросить:
– Сколько же вы за бутылку берете?
«Сейчас он скажет – десять рублей, – подумал Андрей, – и отказываться придется мне».
– Шесть рублей, – сказал официант. – Как везде.
– Несите, – сказал Андрей, – несите, голубчик.
– А я не испугалась, – сказала Маргарита. – Вы не знаете, а по набережной гуляет папин приятель. Когда бы вы разорились, я бы побежала к нему и одолжила.
– Не люблю хвастунов, – сказала Лида.
– Мой папа – купец второй гильдии, – сказал Андрей. – Мы торгуем скобяным товаром.
– А что такое скобяной товар? – спросила Маргарита. Она закусила полную нижнюю губу, стараясь не рассмеяться.
– По-моему, это сковородки, – сказал Андрей таким тоном, чтобы никто не подумал, что он действительно может иметь отношение к скобяному товару.
Принесли мороженое и шампанское. Шампанское было теплым и совсем не таким вкусным, как днем у отчима. Андрей старался не глазеть на Лиду, но не мог не любоваться тем, как она подносит бокал к губам, как держит ложечку с мороженым, даже как откидывает мешающую ей прядь волос.
Маргарита, как выяснилось в разговоре, гостила здесь у Лидочки. Они были знакомы домами, отец Лиды служил в управлении Ялтинского порта, а раньше, много лет назад, жил в Одессе. Там они и подружились с отцом Маргариты, одесским судовладельцем Потаповым.
Коля оказывал Лиде особые подчеркнутые знаки внимания, впрочем, он был любезен и с Маргаритой.
Андрей подумал, что сейчас придет официант и надо сделать так, чтобы не подвести друга. Он поднялся с места, попросил прощения у дам и сказал Коле:
– Мне нужно сказать тебе два слова.
Они отошли к выходу из кафе. Андрей заранее сложил пятерку так, чтобы два серебряных рубля лежали внутри. Он протянул деньги Коле. Тот сразу все понял и сказал:
– Не понимаю твоего гусарства. Ты что, получил наследство?
– Прости, нечаянно так вышло.
– Ты мог поставить меня в неловкое положение.
В Колином голосе появились знакомые нравоучительные интонации старшего брата.
– Ты лучше скажи, – спросил Андрей, – которая Татьяна?
– У тебя могли быть сомнения? – Коля достал портмоне, раскрыл его и вложил пятерку в кармашек, где уже лежали три рубля, а монеты положил в другое отде ление. Только тогда добавил: – Надеюсь, что ты будешь вести себя в рамках хорошего тона.
– Сергей Серафимович просил меня пораньше вернуться домой, – сказал Андрей. – Так что я вас скоро покину.
– И не мечтай, – сказал Коля. – Если ты мне друг, тебе придется остаться. Твое присутствие входит в мои планы.
– Мне, честное слово, надо…
– Ну полно, Андрюша.
И Коля быстро пошел к столу, так что Андрею ничего не оставалось, как говорить ему в спину. В таком случае лучше промолчать.
Андрей понял Колю однозначно: как и следовало ожидать, его избранница – Лидочка, хоть прямо в том Коля не признался. Происходило это убеждение оттого, что самому Андрею полногрудая, громкая, пышноволосая Маргарита не понравилась и не верилось, что она может понравиться Коле.
Когда они снова вышли на набережную, Коля предложил покататься на пароходике «Анапа», который ждал пассажиров, чтобы сделать круг по Ялтинской бухте. Но девушки воспротивились – уже было темно, десятый час, и им скоро возвращаться домой.
Они пошли по набережной дальше, за «Ореанду», в парк. В ресторане «Голубой залив» играл духовой оркестр, с моря донесся гудок парохода, аллеи были освещены электрическими фонарями. Идти вчетвером в ряд по аллее было трудно. Коля взял Лиду под руку и повел вперед. Маргарита спросила:
– Вы, наверное, пишете стихи?
– Почему вы так думаете? – сказал Андрей.
– Вам никто не говорил, что у вас романтическая внешность?
Андрей смотрел на тонкую фигурку Лидии. Порой она поворачивала голову к Коле и тот склонялся к ней. Андрею очень хотелось, чтобы Лида отняла у Коли руку.
– Хотите, я почитаю вам Блока? – спросила Маргарита.
– Не знаю, – сказал Андрей.
Они вышли к обрыву над морем. Маргарита схватила Андрея за руку горячими крепкими пальцами и повлекла к Лиде с Колей.
– Послушайте, послушайте! – воскликнула она. – Этот момент требует поэзии!
Она начала быстро, захлебываясь, читать Блока и не отпускала пальцев Андрея, а ему неловко было вырывать руку. Коля скучал, он смотрел на море. Андрей увидел, как он поднял руку и положил ее на плечо Лиде.
«Убери руку, – приказывал мысленно Андрей. – Сейчас же! Лида, убери его руку. Это же неприлично!»
– Я хотела бы летать, – сказала Маргарита. – Давайте посидим здесь, полюбуемся морем.
Она первой села на лавочку и потянула за собой Андрея.
Андрей обернулся. Коля увел Лидию прочь. И ведь не кинешься следом. Ничего не сделаешь.
Маргарита закрыла глаза.
– Какая божественная тишина! – прошептала она.
Совсем рядом взвизгнула кошка, и кто-то выругался в кустах.
Маргарита смотрела перед собой. Нос у нее был крупный, костистый, щеки выдавались остро. Густые ресницы затеняли глаза.
– Они ушли, – сказала она. – Этого следовало ожидать. Вам грустно, потому что вам понравилась моя Лидочка. Моя фарфоровая девочка.
– Нет, напротив, – сказал Андрей.
– Не надо лжи, – сказала Маргарита. – Я чувствую мужчин. Я видела, как вы на нее смотрели. Потерпите и получите свое.
– Ничего подобного!
Человек более всего возражает, когда слышит о себе правду.
– Я вас скоро отпущу, но выполните одну мою просьбу.
– Пожалуйста.
– Посидите здесь со мной хотя бы десять минут и постарайтесь не думать о том, что ваш друг сейчас целуется в темной аллее с простушкой Лидочкой.
Маргарита связала платочек в узел и теперь дергала за концы, затягивая его все туже.
Андрей старался побороть в себе желание кинуться туда, в эти самые темные аллеи, чтобы разлучить Колю и Лиду. Простушка? Какое гадкое слово!
– Это все – кафешантан! – продолжала между тем Маргарита. – Я знаю этому цену!
Платок разорвался – отлетела кружевная кайма.
– Я вас не понимаю!
– В отличие от вас, я знаю жизнь, – отрезала Маргарита. – У меня немало недостатков, но глупость к ним не относится. И я не терплю пошлости!
– Сколько вам лет? – не выдержав, спросил Андрей.
– Не важно. Может быть, мы с вами ровесники, но женщина всегда старше мужчины.
Маргарита смотрела в море. Стало совсем темно, и огоньки на море – верно, на рыбачьих лодках, а может, отражения звезд – были редки и неярки. Звук ресторанного оркестра долетал лишь ровным буханьем барабана.
– Лидочка – чудесное существо, – сказала вдруг Маргарита. – Добрая и в то же время эгоистическая, бескорыстная и избалованная, легкомысленная и расчетливая – она кажется себе такой, какой ее представляют влюбленные мужчины. Ей суждено страдать.
– Вы рассуждаете, словно ревнуете, – сказал Андрей.
– Скорее жалею. Ваш друг – настоящий мужчина. Завоеватель. Гунн. Если моя крепость ему не сдалась, он кинулся к другой, слабенькой.
– Коля – обыкновенный человек… Нет, я не хотел сказать – обыкновенный. Он очень способный. Он окончил гимназию с медалью.
– Еще бы, – сказала Маргарита не без злорадства, – с такими родственниками можно было бы учиться и в Александровском лицее.
– С какими родственниками?
– Вы же его друг – вам лучше знать, что его дядя барон фон Беккер один из самых богатых промышленников в Риге.
– Дядя? В Риге?
Андрей осекся. Еще мгновение, и он предаст друга. Конечно же, Коля, который так стесняется своей бедности, придумал для них красивую историю о богатом дяде и даже эту приставку – фон! Нет, он не будет раскрывать глаза Маргарите, но Ахмету он завтра же расскажет… фон Беккер! Надо же!
– Он лгал? – спросила проницательная Маргарита.
– Может быть, и есть дядя, – сказал Андрей, стараясь говорить естественно. – Я не знаю.
– Вы покрываете его.
– А какая разница? – сказал Андрей. – Неужели вы судите о человеке по его родственникам?
– Как вы наивны! – ответила Маргарита. – Я презираю титулы! Я жду восстания, которое сметет эту жалкую мишуру!
– Тогда я вам скажу, что у меня нет никакого богатого дяди в Риге. И вообще у меня никого нет, кроме моей тети, которая трудится на ниве филантропии, за что получает небольшое жалованье. И мне не на кого надеяться…
«Зачем я это говорю, – подумал Андрей. – Ведь это тоже ложь!» Сегодня днем он вместе с отчимом ползал по его кабинету и рассматривал коробочки с драгоценностями.
– Жаль, что вы бедный, – прервала филиппику Андрея Маргарита. – Иначе бы мы с вами каждый вечер пили шампанское на набережной. – Она аффектированно рассмеялась.
– Пойдемте, – сказал Андрей. – Я провожу вас. Уже поздно, и ваши родные будут беспокоиться.
– Простите, если я вас обидела. Это все мой вредный язык. Некрасивой девушке приходится быть умной.
Они шли на расстоянии шага друг от друга, Андрей стал насвистывать. Тетя всегда говорила, что свист – признак дурного воспитания. И Андрею хотелось, чтобы Маргарита убедилась в том, что он плохо воспитан. Как все пошло получилось! Весь мир построен на лжи и лицемерии, и за рождественской открыткой скрывается мушка, которая норовит попасть в сети богатенького паука…
Извозчики стояли у входа в «Ореанду». С моря потянуло подвальной сыростью, поднимался ветер и гнал перед собой волны – они бились в набережную, с каждой минутой все сильнее. Звезды заволокло мглой.
Маргарита остановилась, повернулась к Андрею. Глаза ее в полумраке были огромны и бездонны.
– Спасибо за чудесный вечер, – церемонно сказала она. Протянула ему руку, высоко, для поцелуя.
Андрей поцеловал руку.
– Я вас довезу, – сказал он.
– Прощайте, у меня есть полтинник, – сказала Маргарита.
Она легко вскочила в пролетку. Извозчик крикнул лошади по-татарски, и та легко взяла с места.
Андрей смотрел вслед Маргарите. Она не обернулась.
Настроение было испорчено окончательно. Андрей пошел было к морю, чтобы посмотреть на прибой, но тут увидел под светом далекого фонаря, что из парка идут, под руку, Беккер и Лида. Они были еще далеко и не могли его увидеть, тем более что были погружены в разговор. Но Андрея охватил страх, что они его заметят. Он подбежал к свободному извозчику, вскочил в пролетку и сказал адрес.
* * *
Последний рубль Андрей разменял, расплатившись с извозчиком. Извозчик ворчал, увидев, что ему придется пятиться под горку: площадка перед домом Сергея Серафимовича была занята. Там стояло три экипажа и длинное черное авто, которое Андрей видел на набережной.
«Ого, какие гости у дяди! – подумал он. – Жаль, что Коля Беккер не знал, а то бы бросил свою рождественную Лидочку и примчался сюда». Может быть, Андрей был в тот момент несправедлив к другу, но обида и разочарование все еще владели им.