Тут все увидели, что крыса пошевелила головой, повела усами и медленно поползла прочь.
– Чего же она, не померла? – удивился Удалов, который поверил было профессору, а теперь усомнился.
– Она даже помереть толком не может, – сказал профессор, – настолько ей плохо.
– Вспомнил научный термин, – воскликнул Грубин. – Это называется нирвана! Ну, я побежал на автобус!
– Не наступи на крысу, – предупредил его Удалов, – она счастливая, где-то ползает.
И вот однажды профессор рано возвратился домой и столкнулся в воротах с Корнелием Удаловым. Удалов кутался в плащ, надвинул на нос кепку, а профессор несся, как на свидание, и лысина его блестела от испарины.
– Новая идея? – спросил Удалов.
– Гениальная идея, скажу я тебе! – ответил профессор.
Удалов весь вечер ходил на цыпочках, чтобы не помешать соседу снизу. Ведь там рождается открытие.
Открытие родилось опять же ночью, но на этот раз оно обошлось без внутреннего голоса. В семь утра профессор, плохо разбиравшийся во времени суток, громко постучал к Удаловым, чем всех перебудил.
Удалов смог обогнать рванувшуюся с перепугу к двери Ксению.
– Удалось? – прошептал он, увидев объемистую фигуру в китайском халате.
– Пошли! – приказал Минц.
– Я буду жаловаться! – заявила из глубины коридора Ксения. – Мне эта научная коммуналка надоела.
Игнорируя ее угрозу, друзья спустились к Минцу, и там торжествующий ученый показал Удалову скромный пузырек, в каких держат валерьянку.
– Я нашел выход, – сообщил Минц. – Бился, бился, но нашел. Дело было в принципе. Лекарство от всего бесполезно и смертельно. Но если разделить универсальность на части?
– Получаются разные лекарства от разных болезней, – сказал сонный Удалов, который еще не осознал величия соседа.
– А если снова обобщить?
– Не томи, признайся! – потребовал Удалов.
– Я обобщил по революционному принципу, – сказал Минц. – Лекарства от отдельных болезней неэкономичны. Я же соединил их по буквам алфавита.
– Не понял.
– Ты сейчас держишь в руке лекарство, которое излечивает от всех болезней на букву «а». Понял? Завтра я примусь за лекарство от всех болезней на букву «б» и так далее.
– Та-ак, – сказал Удалов, стараясь переварить информацию. – А если эта болезнь тебе неизвестна?
– Во-первых, я просмотрел справочники и медицинскую энциклопедию. И сомневаюсь, что пропустил какую-нибудь серьезную болезнь. Но даже если пропустил, лекарство само справится. Не беспокойся, вылечит. Ну, предложи мне какой-нибудь недуг, и мы проверим.
– Ангина…
– А она у тебя есть? Нет? Тогда приходи, когда будет. Не могу же я лечить несуществующую. Еще?
– Артрит… Анестезия…
– Это не болезнь. Давай дальше!
– А у тебя от геморроя нет чего-нибудь?
– Лекарство на «г» будет готово на той неделе, – сообщил Минц.
В тот день Удалов ушел досыпать, так и не вылечившись от аритмии, потому что аритмии у него не обнаружилось. Но в ближайшие дни, пока Минц еще не послал в Москву свое средство на испытания, он не отказывал соседям в помощи. Больше всех повезло Гавриловой, которую одним лекарством вылечили от зубной боли, зуда и запора.
Но в последний день перед отправкой образцов и документации в Главное фармакологическое управление случилась неприятность, которая, следует признаться, в конечном счете загубила открытие Минца.
К Минцу пришел Погосян, который мучился давлением и которому все, от врача до мамы, велели сбросить вес.
И надо же было так случиться, что именно в этот момент Минц бежал через двор, чтобы успеть к междугородному автобусу, которым к нему приезжал господин Арман Сингх, друг и коллега.
– Ты постой, Лев Христофорович! – закричал Погосян. – Ты мой живот видишь? До какого я ожирения дошел – вот-вот рожу, понимаешь? А сегодня меня в гости к директору рынка позвали. Если я пойду, то еще килограмма два ожирения прибавлю. Мое сердце сделает чик-чик – и готов! Весь город говорит, что у тебя лекарство по буквам дают.
– Вот что, – сказал тогда Минц, который не имел времени вернуться домой и снабдить Погосяна нужным пузырьком. – Дверь ко мне открыта, лекарства стоят на полке справа, все подряд, на каждой бутылочке буква. Ясно? Возьми бутылочку с первой буквой твоей болезни, накапай себе восемь капель и поставь бутылочку на место, понял?
– Все понял, – ответил Погосян. – Спасибо тебе, Лев Христофорович, приходи в гости, всей семьей будем рады.
На этом они и расстались.
На следующее утро, совсем еще рано, Погосян подошел к окну Минца и постучал сурово, как судьба.
Минц, ежась, отворил окно.
– Ты убийца, – сказал Погосян.
Под глазом у него желтело, на виске багровела ссадина, нос был слишком красным.
– Господи! – испугался Минц. – Кто это вас так?
– Ты мне какое вредное лекарство дал! Я за столом хозяина обидел, а хозяйские родственники потом меня коллективно обидели.
– Погодите, погодите, – оборвал стенания Погосяна Лев Христофорович. – Вы в окно можете влезть?
В окно Погосян влез, не прекращая стенать, потому что у него болело все тело.
– Рассказывайте! – велел Минц, а сам тем временем накапал пострадавшему несколько капель лекарства на «у» от ушибов и на букву «ц» от царапин.
– Я в гости пришел, костюм надел, – признался Погосян, – сижу за столом, культурно. Никто на меня внимания не обращает. Только в рюмку налили. Потом Джуликадзе, уважаемый человек, тамада, говорит тост за здоровье уважаемого директора рынка товарища-господина Попийвода. Все, конечно, выпивают, а я не выпиваю.
– Почему? – спросил Минц, протягивая гостю лекарство.
– Потому что не хочется, – признался Погосян. – Кушать зверски хочется, а пить не хочется. Я покушал немножко, а тут второй тост за хозяйку дома. Я кушать хочу, а пить не могу. Кушаю, а люди на меня смотрят очень подозрительно. А уважаемый товарищ Джуликадзе громко говорит: «Был один французский человек граф Монте-Кристо, он в дом приходил к кровникам, ничего не пил, только кушал. А потом мстил. Скажите мне, почему этот самый Погосян хочет мстить нашему товарищу-господину Попийвода?!»
– И что же?
– Потом меня бить стали, – закончил Погосян.
Лекарство на буквы «у» и «ц» уже помогало. Царапины и ушибы исчезали с кожи.
– Дорогой Погосян, – вежливо сказал Минц. – Вы не будете любезны показать мне на полке, какую бутылочку брали и пили из нее капли?
– Какую сказал, из такой и пил, – ответил Погосян.
Но поднялся, кряхтя, подошел к полке, взял с нее бутылочку и показал профессору.
– Эх, это я виноват! – сказал профессор. – Вкупе с отечественной системой образования. Плохо мы учимся в школе, ой как плохо! Признайся, на какую букву начинается слово «ожирение»?!
– Ясно на какую! – обиделся недоверию Погосян. – На букву «а»!
– Вот именно. – Минц отобрал у Погосяна бутылочку с лекарством от болезней на букву «а». – Тебя мы вылечили от алкоголизма. Ты теперь никогда пить не захочешь.
– Ай-ай-ай! – завопил несчастный Погосян. – А как же презентации? А как же общественная деятельность?
Хоть и не хотелось Ложкину идти к Минцу на поклон, ввиду того что Минц был лицом еврейской национальности, почти чеченом, но склероз замучил. Старуха смеялась и издевалась, пенсионеры не брали в лото играть, да и сам чувствовал, что теряет хватку. А Ложкин занимался общественной и непримиримой политической деятельностью. Ему была нужна память.
Так он и заявил Минцу. Со всей прямотой.
Минц сказал:
– Любопытно. А вы не пробовали записную книжку завести?
– Пробовал, три раза в автобусе забывал, остальные разы дома или на скамейке.
– Значит, вам нужно такое напоминание, которое нельзя забыть?
– Ну хоть разовое! – взмолился Ложкин. – Чтобы я, из дома когда ухожу, вспомнил, куда ухожу.
– Это можно сделать, – ответил Минц. – Я завтра к вам зайду.
Когда Минц назавтра зашел, Ложкин не сразу вспомнил, зачем это лицо к нему явилось, и сначала решил, что Минц пришел сдаваться. Минц напомнил, Ложкин смутился.
– Покажите, – попросил Лев Христофорович, – как вы покидаете квартиру.
– А просто, – ответил Ложкин. – Галоши надеваю, причесываюсь перед зеркалом…
– Всегда?
– А как же непричесанным на улицу выйдешь?
– Замечательно. На это я и рассчитывал. – Минц достал из кармана тюбик и тряпицу. Выжал из тюбика немного мази.
На голоса вышла Матрена Ложкина. Спросила, чего мужики расшумелись.
– Сейчас я сделаю для вашего супруга антисклерозник, – сказал Минц. – Но нам нужна ваша помощь. Это зеркало будет теперь работать по принципу записной книжки. Вечером или с утра, неважно когда, вы этому зеркалу будете сообщать, куда вашему супругу надо идти, с кем встречаться. А когда он будет перед зеркалом причесываться на предмет ухода из дома, лицо, к которому он идет, будет появляться в зеркале и сообщать… Впрочем, к чему лишние слова! Смотрите.
Минц смазал из тюбика большое зеркало и сказал:
– Сегодня Ложкин должен пойти в универмаг и купить пасту.
– Зачем мне паста? – рассердился Ложкин.
– Это условность, – сообразила его жена. – Ты иди, иди к зеркалу, проверять будем.
Ложкин подошел к зеркалу, автоматически вынул расческу и стал приводить в порядок редкую седую поросль. И тут же в зеркале возникло, как живое, изображение Ванды Казимировны из универмага, которая сказала: «Ждем, ждем, паста «Сигнал» уже приготовлена».
– Ясно? – спросил Минц. Он спрятал тюбик и ушел.
Два дня жизнь Ложкиных протекала спокойно. По сведениям, сообщенным Матреной, Ложкин стал другим человеком. Никуда без совета с зеркалом не выходил. Матрена лишь боялась, что мазь кончится, но Минц обещал, что мазь стойкая.
На третий день случилась беда.
Минц возвращался домой и увидел у подъезда «Скорую помощь». Оказалось, она приехала к Ложкину. Ложкина вынесли из дома на носилках, при виде Минца он принялся ругаться, отчего Минц понял, что жизнь Ложкина вне опасности.
Профессор поднялся к Матрене Ложкиной. И первое, что он увидел, – из зеркала на него таращилось страшненькое изображение смерти с косой в руке.
– Что? Почему? Откуда? – накинулся перепуганный Минц на Матрену.
– Сам ее и спрашивай! – гневно ответила Матрена.
Смерть в зеркале повторяла, словно испорченная пластинка:
– Жду тебя в три, Николай Ложкин. Не забудь, Николай Ложкин!
Минц присмотрелся к смерти и крикнул:
– Сними маску, глупец!
Смерть послушно сняла маску. Под маской было молодое, прыщавое, розовое лицо Раечки, воспитательницы детского садика.
– Куда вы его ждете? – грозно спросил Минц.
– На репетицию детского утренника, – ответила Раечка. – По мотивам сказок. Он у нас обещал консультантом быть.
– На репетицию его не ждите, – сказал Минц. – Если Ложкин пробился в больницу, его оттуда не выжить, пока он все лекарства не попробует.
– Так это Раиса! – спохватилась Матрена. – А он-то решил, что его туда, наверх, к трем часам вызывают! Побегу в больницу, разъясню дураку.
ДЕВОЧКА С ЛЕЙКОЙ
– Чего же она, не померла? – удивился Удалов, который поверил было профессору, а теперь усомнился.
– Она даже помереть толком не может, – сказал профессор, – настолько ей плохо.
– Вспомнил научный термин, – воскликнул Грубин. – Это называется нирвана! Ну, я побежал на автобус!
– Не наступи на крысу, – предупредил его Удалов, – она счастливая, где-то ползает.
Компромисс
Провал смелой попытки изобрести универсальное лекарство поверг профессора во временную депрессию. По выходным он перестал ездить на рыбалку с Корнелием Удаловым, а просиживал часами на любимой лавочке над речкой Гусь. Он глядел, как облетали березы на том берегу, и не чувствовал холодного северного ветра, прилетавшего с реки.И вот однажды профессор рано возвратился домой и столкнулся в воротах с Корнелием Удаловым. Удалов кутался в плащ, надвинул на нос кепку, а профессор несся, как на свидание, и лысина его блестела от испарины.
– Новая идея? – спросил Удалов.
– Гениальная идея, скажу я тебе! – ответил профессор.
Удалов весь вечер ходил на цыпочках, чтобы не помешать соседу снизу. Ведь там рождается открытие.
Открытие родилось опять же ночью, но на этот раз оно обошлось без внутреннего голоса. В семь утра профессор, плохо разбиравшийся во времени суток, громко постучал к Удаловым, чем всех перебудил.
Удалов смог обогнать рванувшуюся с перепугу к двери Ксению.
– Удалось? – прошептал он, увидев объемистую фигуру в китайском халате.
– Пошли! – приказал Минц.
– Я буду жаловаться! – заявила из глубины коридора Ксения. – Мне эта научная коммуналка надоела.
Игнорируя ее угрозу, друзья спустились к Минцу, и там торжествующий ученый показал Удалову скромный пузырек, в каких держат валерьянку.
– Я нашел выход, – сообщил Минц. – Бился, бился, но нашел. Дело было в принципе. Лекарство от всего бесполезно и смертельно. Но если разделить универсальность на части?
– Получаются разные лекарства от разных болезней, – сказал сонный Удалов, который еще не осознал величия соседа.
– А если снова обобщить?
– Не томи, признайся! – потребовал Удалов.
– Я обобщил по революционному принципу, – сказал Минц. – Лекарства от отдельных болезней неэкономичны. Я же соединил их по буквам алфавита.
– Не понял.
– Ты сейчас держишь в руке лекарство, которое излечивает от всех болезней на букву «а». Понял? Завтра я примусь за лекарство от всех болезней на букву «б» и так далее.
– Та-ак, – сказал Удалов, стараясь переварить информацию. – А если эта болезнь тебе неизвестна?
– Во-первых, я просмотрел справочники и медицинскую энциклопедию. И сомневаюсь, что пропустил какую-нибудь серьезную болезнь. Но даже если пропустил, лекарство само справится. Не беспокойся, вылечит. Ну, предложи мне какой-нибудь недуг, и мы проверим.
– Ангина…
– А она у тебя есть? Нет? Тогда приходи, когда будет. Не могу же я лечить несуществующую. Еще?
– Артрит… Анестезия…
– Это не болезнь. Давай дальше!
– А у тебя от геморроя нет чего-нибудь?
– Лекарство на «г» будет готово на той неделе, – сообщил Минц.
В тот день Удалов ушел досыпать, так и не вылечившись от аритмии, потому что аритмии у него не обнаружилось. Но в ближайшие дни, пока Минц еще не послал в Москву свое средство на испытания, он не отказывал соседям в помощи. Больше всех повезло Гавриловой, которую одним лекарством вылечили от зубной боли, зуда и запора.
Но в последний день перед отправкой образцов и документации в Главное фармакологическое управление случилась неприятность, которая, следует признаться, в конечном счете загубила открытие Минца.
К Минцу пришел Погосян, который мучился давлением и которому все, от врача до мамы, велели сбросить вес.
И надо же было так случиться, что именно в этот момент Минц бежал через двор, чтобы успеть к междугородному автобусу, которым к нему приезжал господин Арман Сингх, друг и коллега.
– Ты постой, Лев Христофорович! – закричал Погосян. – Ты мой живот видишь? До какого я ожирения дошел – вот-вот рожу, понимаешь? А сегодня меня в гости к директору рынка позвали. Если я пойду, то еще килограмма два ожирения прибавлю. Мое сердце сделает чик-чик – и готов! Весь город говорит, что у тебя лекарство по буквам дают.
– Вот что, – сказал тогда Минц, который не имел времени вернуться домой и снабдить Погосяна нужным пузырьком. – Дверь ко мне открыта, лекарства стоят на полке справа, все подряд, на каждой бутылочке буква. Ясно? Возьми бутылочку с первой буквой твоей болезни, накапай себе восемь капель и поставь бутылочку на место, понял?
– Все понял, – ответил Погосян. – Спасибо тебе, Лев Христофорович, приходи в гости, всей семьей будем рады.
На этом они и расстались.
На следующее утро, совсем еще рано, Погосян подошел к окну Минца и постучал сурово, как судьба.
Минц, ежась, отворил окно.
– Ты убийца, – сказал Погосян.
Под глазом у него желтело, на виске багровела ссадина, нос был слишком красным.
– Господи! – испугался Минц. – Кто это вас так?
– Ты мне какое вредное лекарство дал! Я за столом хозяина обидел, а хозяйские родственники потом меня коллективно обидели.
– Погодите, погодите, – оборвал стенания Погосяна Лев Христофорович. – Вы в окно можете влезть?
В окно Погосян влез, не прекращая стенать, потому что у него болело все тело.
– Рассказывайте! – велел Минц, а сам тем временем накапал пострадавшему несколько капель лекарства на «у» от ушибов и на букву «ц» от царапин.
– Я в гости пришел, костюм надел, – признался Погосян, – сижу за столом, культурно. Никто на меня внимания не обращает. Только в рюмку налили. Потом Джуликадзе, уважаемый человек, тамада, говорит тост за здоровье уважаемого директора рынка товарища-господина Попийвода. Все, конечно, выпивают, а я не выпиваю.
– Почему? – спросил Минц, протягивая гостю лекарство.
– Потому что не хочется, – признался Погосян. – Кушать зверски хочется, а пить не хочется. Я покушал немножко, а тут второй тост за хозяйку дома. Я кушать хочу, а пить не могу. Кушаю, а люди на меня смотрят очень подозрительно. А уважаемый товарищ Джуликадзе громко говорит: «Был один французский человек граф Монте-Кристо, он в дом приходил к кровникам, ничего не пил, только кушал. А потом мстил. Скажите мне, почему этот самый Погосян хочет мстить нашему товарищу-господину Попийвода?!»
– И что же?
– Потом меня бить стали, – закончил Погосян.
Лекарство на буквы «у» и «ц» уже помогало. Царапины и ушибы исчезали с кожи.
– Дорогой Погосян, – вежливо сказал Минц. – Вы не будете любезны показать мне на полке, какую бутылочку брали и пили из нее капли?
– Какую сказал, из такой и пил, – ответил Погосян.
Но поднялся, кряхтя, подошел к полке, взял с нее бутылочку и показал профессору.
– Эх, это я виноват! – сказал профессор. – Вкупе с отечественной системой образования. Плохо мы учимся в школе, ой как плохо! Признайся, на какую букву начинается слово «ожирение»?!
– Ясно на какую! – обиделся недоверию Погосян. – На букву «а»!
– Вот именно. – Минц отобрал у Погосяна бутылочку с лекарством от болезней на букву «а». – Тебя мы вылечили от алкоголизма. Ты теперь никогда пить не захочешь.
– Ай-ай-ай! – завопил несчастный Погосян. – А как же презентации? А как же общественная деятельность?
Смерть в зеркале
Третье из неудачных изобретений Минца было связано со стариком Ложкиным, человеком вздорным и пожилым.Хоть и не хотелось Ложкину идти к Минцу на поклон, ввиду того что Минц был лицом еврейской национальности, почти чеченом, но склероз замучил. Старуха смеялась и издевалась, пенсионеры не брали в лото играть, да и сам чувствовал, что теряет хватку. А Ложкин занимался общественной и непримиримой политической деятельностью. Ему была нужна память.
Так он и заявил Минцу. Со всей прямотой.
Минц сказал:
– Любопытно. А вы не пробовали записную книжку завести?
– Пробовал, три раза в автобусе забывал, остальные разы дома или на скамейке.
– Значит, вам нужно такое напоминание, которое нельзя забыть?
– Ну хоть разовое! – взмолился Ложкин. – Чтобы я, из дома когда ухожу, вспомнил, куда ухожу.
– Это можно сделать, – ответил Минц. – Я завтра к вам зайду.
Когда Минц назавтра зашел, Ложкин не сразу вспомнил, зачем это лицо к нему явилось, и сначала решил, что Минц пришел сдаваться. Минц напомнил, Ложкин смутился.
– Покажите, – попросил Лев Христофорович, – как вы покидаете квартиру.
– А просто, – ответил Ложкин. – Галоши надеваю, причесываюсь перед зеркалом…
– Всегда?
– А как же непричесанным на улицу выйдешь?
– Замечательно. На это я и рассчитывал. – Минц достал из кармана тюбик и тряпицу. Выжал из тюбика немного мази.
На голоса вышла Матрена Ложкина. Спросила, чего мужики расшумелись.
– Сейчас я сделаю для вашего супруга антисклерозник, – сказал Минц. – Но нам нужна ваша помощь. Это зеркало будет теперь работать по принципу записной книжки. Вечером или с утра, неважно когда, вы этому зеркалу будете сообщать, куда вашему супругу надо идти, с кем встречаться. А когда он будет перед зеркалом причесываться на предмет ухода из дома, лицо, к которому он идет, будет появляться в зеркале и сообщать… Впрочем, к чему лишние слова! Смотрите.
Минц смазал из тюбика большое зеркало и сказал:
– Сегодня Ложкин должен пойти в универмаг и купить пасту.
– Зачем мне паста? – рассердился Ложкин.
– Это условность, – сообразила его жена. – Ты иди, иди к зеркалу, проверять будем.
Ложкин подошел к зеркалу, автоматически вынул расческу и стал приводить в порядок редкую седую поросль. И тут же в зеркале возникло, как живое, изображение Ванды Казимировны из универмага, которая сказала: «Ждем, ждем, паста «Сигнал» уже приготовлена».
– Ясно? – спросил Минц. Он спрятал тюбик и ушел.
Два дня жизнь Ложкиных протекала спокойно. По сведениям, сообщенным Матреной, Ложкин стал другим человеком. Никуда без совета с зеркалом не выходил. Матрена лишь боялась, что мазь кончится, но Минц обещал, что мазь стойкая.
На третий день случилась беда.
Минц возвращался домой и увидел у подъезда «Скорую помощь». Оказалось, она приехала к Ложкину. Ложкина вынесли из дома на носилках, при виде Минца он принялся ругаться, отчего Минц понял, что жизнь Ложкина вне опасности.
Профессор поднялся к Матрене Ложкиной. И первое, что он увидел, – из зеркала на него таращилось страшненькое изображение смерти с косой в руке.
– Что? Почему? Откуда? – накинулся перепуганный Минц на Матрену.
– Сам ее и спрашивай! – гневно ответила Матрена.
Смерть в зеркале повторяла, словно испорченная пластинка:
– Жду тебя в три, Николай Ложкин. Не забудь, Николай Ложкин!
Минц присмотрелся к смерти и крикнул:
– Сними маску, глупец!
Смерть послушно сняла маску. Под маской было молодое, прыщавое, розовое лицо Раечки, воспитательницы детского садика.
– Куда вы его ждете? – грозно спросил Минц.
– На репетицию детского утренника, – ответила Раечка. – По мотивам сказок. Он у нас обещал консультантом быть.
– На репетицию его не ждите, – сказал Минц. – Если Ложкин пробился в больницу, его оттуда не выжить, пока он все лекарства не попробует.
– Так это Раиса! – спохватилась Матрена. – А он-то решил, что его туда, наверх, к трем часам вызывают! Побегу в больницу, разъясню дураку.
ДЕВОЧКА С ЛЕЙКОЙ
Ничего нельзя предсказать.
Поэтому самые лживые люди – футурологи. Они надувают свои умные щеки, морщат свои крутые лбы и сообщают нам, что человечеству грозит гибель от перенаселения. К двухтысячному году на Земле останется мало свободных для жилья мест, люди примутся толкаться локтями, возникнут кровопролитные войны за место в очереди за водкой, и земные ресурсы будут вычерпаны до дна.
Есть и другие прогнозы. Экологические и индустриальные об увеличении озоновой дыры или о наступлении зимы из-за замутнения атмосферы.
Вы об этом читали? Вы об этом слышали?
Не верьте!
Разумеется, Земля погибнет. И в ближайшем будущем. Но ни один футуролог не догадывается отчего. Потому что действительная угроза Земле сегодня не очевидна. Она, можно сказать, путается под ногами, отчего и разглядеть такую мелочь трудно.
Укус каракурта опаснее, чем укус слона!
Ввиду трудностей, переживаемых городом Великий Гусляр вследствие неразумно проведенной ваучеризации, либерализации и приватизации, властям приходилось искать способы раздобыть денег. Тем более что оставшиеся без зарплаты работники секретного предприятия № 12, о существовании которого в городе стало известно лишь в последние годы, особенно после первой демонстрации его сотрудников, постоянно стоят с красными флагами у Гордома, требуя возвращения старого гимна Советского Союза под названием «Интернационал». Демонстранты даже поют порой первые строки гимна:
Денег в городе нет, идеи иссякли, рейтинг падает…
В кабинет вошел пенсионер Ложкин, сохранивший острый критический ум.
– Пора отмечать юбилей, – сказал пенсионер. – Пополним казну, прославимся.
– Ты о чем, хороший мой человечище? – спросил Леонид Борисович.
– Надвигается дата.
– Подскажи какая, старик, – попросил Мощин, указательным пальцем поправляя очки, съехавшие на кончик острого носа.
– Судя по Андриановской летописи, – продолжал Ложкин, отбивая такт своим словам ортопедической тростью, – в 1222 году от Рождества Христова потемкинский князь Гаврила Незлобивый «пришех и истребих» непокорных обитателей города Гусляр.
– Так давно? – удивился Мощин.
Он подвинул к себе органайзер и записал в него дату. Потом поинтересовался:
– А он почему потемкинский? Фаворит?
– Это от села Потьма, соседнего района, – ответил Ложкин. – В те времена Потьма была центром небольшого княжества.
– Любопытно, очень любопытно, – сказал Мощин и занес сведения в органайзер. – Продолжайте.
– Сейчас в разгаре какой год?
– Девяносто седьмой.
– Теперь вычитаем!
Мощин долго шевелил губами, нажимал кнопочки в своем органайзере и родил интересную идею:
– Нашему городу исполняется 775 лет!
– Это юбилей, – сказал старик Ложкин.
– Какой такой юбилей? Разве это тысяча лет? Разве это сто лет?
– Москве 850 как отпраздновали! Весь Кремль зайками и мишками обставили, – возразил Ложкин. – Нам тоже допустимо. Бейте в набат! Вызывайте главного редактора городской газеты, давайте интервью кому ни попадя. Ищите спонсоров.
Мощин ходил по кабинету, заложив руки за спину и горбясь от мыслей.
– А в какое время года? – спросил Мощин.
– Князь Гаврила Незлобивый в декабре нас штурмом брал, – ответил Ложкин. – Тогда зимой легче было технику подвозить, летом грязь непролазная.
– Это правильно, – похвалил Мощин наших предков. – Собираем актив.
На следующий день газета «Гуслярское знамя» вышла под шапкой:
«ВЕЛИКОМУ ГУСЛЯРУ 775 ЛЕТ! ДОГОНИМ
И ПЕРЕГОНИМ МОСКВУ!»
Корнелий Удалов сказал своему другу Минцу:
– Тоже мне, круглая дата! Через год снова справим, да?
– Народу нужны зрелища, – ответил Минц. – Нужнее хлеба, не считая колбасы.
Мощин совершил ряд дальних и ближних поездок. Собирал деньги на юбилей. Дали многие, но понемногу: Вологодская администрация, Академия вредителей леса, банк «Неустройкредит», Министерство культуры, Ассоциация малых народов Севера и ряд коммерческих структур.
Конечно, если бы Мощин догадался, то денег у Ассоциации не стал бы брать. Гусляру еще национальных проблем не хватало.
Деньги стекались в Гусляр тонкими ручейками. Их было недостаточно.
И тут на прием к Мощину пришел Глеб Неунывных.
Это был небольшого росточка дядечка, в одежде черного цвета на пять размеров больше, чем надо. Галстук ему тоже был велик.
Посетитель уселся на стул и достал визитку, вырезанную из янтаря, с золотыми буквами:
«Глеб Неунывных, генеральный президент ООО «Чистюля-онал».
– Зачем пожаловали? – спросил Мощин.
Посетитель был крутой, денежный и опасный.
– Зима наступает, – сказал генеральный президент. – Снегопады, заносы. Катастрофа! Юбилей придется отменить.
– Зачем же отменять? – усмехнулся Мощин. – Народ съедется. Может, даже из дальнего космоса. Спонсоры есть.
– Спонсоры не помогут, – сказал посетитель. Глазенки у него злобно сверкнули. – Спонсоры в снегу утопнут. У вас в городе уборка не организована.
– Опять же ошибка! – радостно засмеялся Мощин. – У нас в наличии два уборочных комбайна…
– Без запчастей.
– Три грузовика для вывоза.
– Водку возят.
– Целая армия дворников.
– Пьет ваша армия.
– Может, и пьет, но когда город говорит: «Надо!», они отвечают: «Есть!»
– Будем чистить, – сказал генеральный директор. – Поможем. Обеспечу уборку города на период зимы. Почти бесплатно.
Мощин нашелся и ответил пословицей:
– Бесплатный сыр, дорогой мой человек, бывает только в мышеловке.
– Принимаю вашу шутку и отвечаю: моя фирма имеет завод по производству «Розочки». Приходилось слышать? Не приходилось. Безвредно, быстро, ласково. По минимальной отпускной цене, возможны варианты. Закупаете тонну, получаете комиссионные.
– Как так комиссионные? – рассердился Мощин. – Кому какие комиссионные, понимаешь?
– Безвредно, – ответил гость. – Лично в конверте, сто баксов с тонны. Радость всеобщая.
Он положил на стол длинный белый конверт, совершенно пустой на вид. Конверт загадочным образом скользнул к Мощину, но тот отбивался и попискивал.
– Место! – крикнул Неунывных конверту. Потому что вряд ли он мог так крикнуть городскому главе.
Конверт исчез в кармане Мощина, и тот, как ни выковыривал его, ничего не вышло. Мощин сказал посетителю:
– Вон отсюда! Чтобы вашей ноги здесь не было.
– Поставка завтра, будете благодарить до конца жизни, – ответил Неунывных и исчез. Через пять минут взвизгнула из приемной секретарша, а еще через минуту зашуршал шинами белый «Мерседес». Мощин выбежал в приемную. Валюша была почти растерзана, она сладко стонала.
– Прикройся, – сказал Мощин.
Валюша попыталась прикрыться зелеными купюрами, что лежали стопкой на ее животике.
Через неделю прибыл «КамАЗ», полный пластиковых мешков с изображением роз в натуральных цветах. Мощин подписал накладную и созвал городской актив на полевые испытания.
Как раз прошел снег, площадь Землепроходцев была похожа на степь-да-степь-кругом, заслуженный дворник Рахат Мухитдинов вышел на простор с эмалированным лукошком через плечо и пошел по целине, размахивая правой рукой, как сеятель на агитплакате двадцатых годов. Демонстранты с красными флагами выкрикивали критические замечания. Снег за спиной дворника начал таять, чуть дымясь. На площади образовалась черная блестящая полоса.
Присутствовавший на демонстрации Глеб Неунывных стал хлопать в ладоши.
– А если тридцать градусов мороза? – спросил Ложкин.
– Будем испаряться! – ответил генеральный директор. – И в сорок не замерзнем! Ваш город спасен.
– Сколько придется платить? – спросил Корнелий Удалов.
– По бартеру, – ответил Мощин. – Все утрясено. Город не потеряет ни копейки.
Неунывных умчался на своем «Мерседесе» на базу благоустройства. Оттуда он взял курс в свои края. За «Мерседесом» следовали два грузовика и три снегоуборочных комбайна, которые он получил по бартеру как предоплату за «Розочку».
В Великом Гусляре началась цивилизованная жизнь. Как в Москве.
При трескучих морозах его жители брели по черным лужам, хлюпали по черной жирной грязи, машины разбрызгивали грязь по стенам домов, вечерами женщины старались отстирать засоленные брюки и ботинки, а шоферы соскребали с машин белый жгучий налет… Было куплено вдоволь кумача на украшение улиц.
Профессор Минц пришел к Мощину в начале декабря, когда до юбилея оставались считаные недели. Мощину не хотелось видеть надоедливого профессора, добра от этой встречи он не ждал, к тому же он спешил: пора было выкупать красный кирпич для завершения строительства замка. Благо Глебушка привез вчера две сотни баксов.
– Ну что у вас, мой дорогой человечище? – спросил Мощин, поправляя очки, которые все сползали на кончик острого носа, удивительно выдававшегося на совершенно круглом и даже пухлом лице.
– Я подсчитал возможные последствия, – сказал Минц. – Это может плохо кончиться для города.
– Лишнее, лишнее, вот это лишнее. Не советую слушать злопыхателей. Наверное, опять Корнелий Иванович Удалов под меня копает?
– Вы хоть состав этой «Розочки» установили?
– Одобрено. Одобрено Ассоциацией фармакологов, мне лично даны гарантии, – сказал Мощин.
– При контакте ног с солью «Розочки» могут начаться процессы деформации, – сказал Минц. – Дыхание сопровождается…
– Ах, спрячьте свою записную книжку, дорогой мой дружище, – сказал Мощин. – И покиньте мой кабинет. Вы хотите возмущения? Народ вас не поддержит. Раньше мы как жили? Ходили и скользили. А теперь где ваши дворники? На заслуженном отдыхе.
– Вы тоже не застрахованы, – сказал Минц. – Ваши поставщики везут в Гусляр отходы завода «Льизифосгенпроект-13 имени Клары Цеткин».
Мощин заткнул уши указательными пальцами и стал топать ногами, чтобы не слышать проклятого профессора.
Не могут футурологи предсказать главную опасность. Даже Нострадамус им не помощник. Он ведь что написал в шестьсот тридцатом катрене:
После обеда главгор Мощин велел шоферу ехать на строительство объекта номер один – своей дачи. Он ехал и думал, что дачу надо завершить до юбилея. «Пригласим из Москвы какого-нибудь великого скульптора, чтобы поставил монумент. Все равно какой. А на даче будет большой банкет – руководители области отведают наших осетров».
Машина неслась по улицам, разбрызгивая черную грязь. Прохожие жались к стенам. Стоял жгучий мороз, у центрального супермаркета мерзла очередь за резиновыми сапогами. Детей выпускали на улицы только в марлевых повязках. Поперек улицы рабочие растягивали транспарант:
«Слава нашему городу на пути к тысячелетию!»
Второй плакат Мощину попался на выезде из Гусляра:
«Экология должна быть экологичной!»
– Вот именно, – сказал Мощин. – Так держать!
– Вы ко мне? – спросил шофер.
– Я с собой беседовал, – ответил Мощин.
– Это правильно, – согласился шофер. – Всегда лучше с умным человеком поговорить. У меня к вам просьба, Леонид Борисович. Когда будете снова с собой разговаривать, спросите, когда будем новый кар получать?
– А чем тебе наш скромный «Ауди» не подходит, Трофимыч? – удивился Мощин.
– Беспокоит меня состояние его днища, – сказал шофер.
– Отчего же?
– От этой грязи! От «Розочки», блин.
– Не надо бы тебе слушать бабские сплетни, – сказал Мощин.
Машина съехала с шоссе и пошла, слегка подпрыгивая, по дорожке, что вела к стройке века. Пока еще здесь не было покрытия.
Вот и показался впереди возведенный до третьего этажа замок – личная резиденция Леонида Борисовича.
Машина съехала с пригорка, в ней что-то треснуло, и днище ее отвалилось. К счастью, скорость была невелика, и, отваливаясь вместе с днищем, шофер успел тормознуть.
Мощин рассердился на шофера, на машину и на интриги.
Он вылез и пошел дальше пешком по снегу, а шофер вел машину сзади, держась за руль и перебирая ногами.
Дальнейшая судьба главгора складывалась драматично.
Отдав деньги за кирпичи, Мощин оставил шофера с машиной, а сам побрел обратно к шоссе, чтобы там проголосовать и вернуться в город.
Время было к вечеру, пятница, ни одной машины к городу не встретилось, а те, что встретились, не остановились.
Только к шести часам вечера (вы представляете, в каком состоянии?) Леонид Борисович вступил в Гусляр, который уже издали дал о себе знать легким запахом тления, испускаемого «Розочкой». Над городом царил мир. Кое-где в окнах мерцало голубым – работали телевизоры. По мере продвижения руководителя к центру города глубина грязи увеличивалась. Одно дело ездить по Гусляру на персональной машине, другое – оказаться в положении пошлого пешехода.
Мощин был зол на фирму «Ауди», которая выпускает такие негодные автомобили, на глупого шофера, на черную грязь, на плохое освещение на улицах, на машины, которые, проезжая, обдавали его черной грязью, на молодежь, которая не уступает дороги, на жену, которая не ждет его обедать…
Жена не ждала его обедать. У жены было горе.
Она ждала мужа, чтобы поделиться с ним.
– Герасима Ксюша привезла, – заплакала она, увидев на пороге мокрого, несчастного, осунувшегося мужа. – С утра доктора надо вызывать.
Поэтому самые лживые люди – футурологи. Они надувают свои умные щеки, морщат свои крутые лбы и сообщают нам, что человечеству грозит гибель от перенаселения. К двухтысячному году на Земле останется мало свободных для жилья мест, люди примутся толкаться локтями, возникнут кровопролитные войны за место в очереди за водкой, и земные ресурсы будут вычерпаны до дна.
Есть и другие прогнозы. Экологические и индустриальные об увеличении озоновой дыры или о наступлении зимы из-за замутнения атмосферы.
Вы об этом читали? Вы об этом слышали?
Не верьте!
Разумеется, Земля погибнет. И в ближайшем будущем. Но ни один футуролог не догадывается отчего. Потому что действительная угроза Земле сегодня не очевидна. Она, можно сказать, путается под ногами, отчего и разглядеть такую мелочь трудно.
Укус каракурта опаснее, чем укус слона!
Ввиду трудностей, переживаемых городом Великий Гусляр вследствие неразумно проведенной ваучеризации, либерализации и приватизации, властям приходилось искать способы раздобыть денег. Тем более что оставшиеся без зарплаты работники секретного предприятия № 12, о существовании которого в городе стало известно лишь в последние годы, особенно после первой демонстрации его сотрудников, постоянно стоят с красными флагами у Гордома, требуя возвращения старого гимна Советского Союза под названием «Интернационал». Демонстранты даже поют порой первые строки гимна:
А у окна своего кабинета стоит демократично выбранный новый главгор Леонид Борисович Мощин, патриот, русофил, радикал, глава движения за возвращение Шпицбергена в Великогуслярский район, известный не только в Вологде, но и в Москве.
Вы жертвою пали в бою роковом
Отмстить неразумным хазарам…
Денег в городе нет, идеи иссякли, рейтинг падает…
В кабинет вошел пенсионер Ложкин, сохранивший острый критический ум.
– Пора отмечать юбилей, – сказал пенсионер. – Пополним казну, прославимся.
– Ты о чем, хороший мой человечище? – спросил Леонид Борисович.
– Надвигается дата.
– Подскажи какая, старик, – попросил Мощин, указательным пальцем поправляя очки, съехавшие на кончик острого носа.
– Судя по Андриановской летописи, – продолжал Ложкин, отбивая такт своим словам ортопедической тростью, – в 1222 году от Рождества Христова потемкинский князь Гаврила Незлобивый «пришех и истребих» непокорных обитателей города Гусляр.
– Так давно? – удивился Мощин.
Он подвинул к себе органайзер и записал в него дату. Потом поинтересовался:
– А он почему потемкинский? Фаворит?
– Это от села Потьма, соседнего района, – ответил Ложкин. – В те времена Потьма была центром небольшого княжества.
– Любопытно, очень любопытно, – сказал Мощин и занес сведения в органайзер. – Продолжайте.
– Сейчас в разгаре какой год?
– Девяносто седьмой.
– Теперь вычитаем!
Мощин долго шевелил губами, нажимал кнопочки в своем органайзере и родил интересную идею:
– Нашему городу исполняется 775 лет!
– Это юбилей, – сказал старик Ложкин.
– Какой такой юбилей? Разве это тысяча лет? Разве это сто лет?
– Москве 850 как отпраздновали! Весь Кремль зайками и мишками обставили, – возразил Ложкин. – Нам тоже допустимо. Бейте в набат! Вызывайте главного редактора городской газеты, давайте интервью кому ни попадя. Ищите спонсоров.
Мощин ходил по кабинету, заложив руки за спину и горбясь от мыслей.
– А в какое время года? – спросил Мощин.
– Князь Гаврила Незлобивый в декабре нас штурмом брал, – ответил Ложкин. – Тогда зимой легче было технику подвозить, летом грязь непролазная.
– Это правильно, – похвалил Мощин наших предков. – Собираем актив.
На следующий день газета «Гуслярское знамя» вышла под шапкой:
«ВЕЛИКОМУ ГУСЛЯРУ 775 ЛЕТ! ДОГОНИМ
И ПЕРЕГОНИМ МОСКВУ!»
Корнелий Удалов сказал своему другу Минцу:
– Тоже мне, круглая дата! Через год снова справим, да?
– Народу нужны зрелища, – ответил Минц. – Нужнее хлеба, не считая колбасы.
Мощин совершил ряд дальних и ближних поездок. Собирал деньги на юбилей. Дали многие, но понемногу: Вологодская администрация, Академия вредителей леса, банк «Неустройкредит», Министерство культуры, Ассоциация малых народов Севера и ряд коммерческих структур.
Конечно, если бы Мощин догадался, то денег у Ассоциации не стал бы брать. Гусляру еще национальных проблем не хватало.
Деньги стекались в Гусляр тонкими ручейками. Их было недостаточно.
И тут на прием к Мощину пришел Глеб Неунывных.
Это был небольшого росточка дядечка, в одежде черного цвета на пять размеров больше, чем надо. Галстук ему тоже был велик.
Посетитель уселся на стул и достал визитку, вырезанную из янтаря, с золотыми буквами:
«Глеб Неунывных, генеральный президент ООО «Чистюля-онал».
– Зачем пожаловали? – спросил Мощин.
Посетитель был крутой, денежный и опасный.
– Зима наступает, – сказал генеральный президент. – Снегопады, заносы. Катастрофа! Юбилей придется отменить.
– Зачем же отменять? – усмехнулся Мощин. – Народ съедется. Может, даже из дальнего космоса. Спонсоры есть.
– Спонсоры не помогут, – сказал посетитель. Глазенки у него злобно сверкнули. – Спонсоры в снегу утопнут. У вас в городе уборка не организована.
– Опять же ошибка! – радостно засмеялся Мощин. – У нас в наличии два уборочных комбайна…
– Без запчастей.
– Три грузовика для вывоза.
– Водку возят.
– Целая армия дворников.
– Пьет ваша армия.
– Может, и пьет, но когда город говорит: «Надо!», они отвечают: «Есть!»
– Будем чистить, – сказал генеральный директор. – Поможем. Обеспечу уборку города на период зимы. Почти бесплатно.
Мощин нашелся и ответил пословицей:
– Бесплатный сыр, дорогой мой человек, бывает только в мышеловке.
– Принимаю вашу шутку и отвечаю: моя фирма имеет завод по производству «Розочки». Приходилось слышать? Не приходилось. Безвредно, быстро, ласково. По минимальной отпускной цене, возможны варианты. Закупаете тонну, получаете комиссионные.
– Как так комиссионные? – рассердился Мощин. – Кому какие комиссионные, понимаешь?
– Безвредно, – ответил гость. – Лично в конверте, сто баксов с тонны. Радость всеобщая.
Он положил на стол длинный белый конверт, совершенно пустой на вид. Конверт загадочным образом скользнул к Мощину, но тот отбивался и попискивал.
– Место! – крикнул Неунывных конверту. Потому что вряд ли он мог так крикнуть городскому главе.
Конверт исчез в кармане Мощина, и тот, как ни выковыривал его, ничего не вышло. Мощин сказал посетителю:
– Вон отсюда! Чтобы вашей ноги здесь не было.
– Поставка завтра, будете благодарить до конца жизни, – ответил Неунывных и исчез. Через пять минут взвизгнула из приемной секретарша, а еще через минуту зашуршал шинами белый «Мерседес». Мощин выбежал в приемную. Валюша была почти растерзана, она сладко стонала.
– Прикройся, – сказал Мощин.
Валюша попыталась прикрыться зелеными купюрами, что лежали стопкой на ее животике.
Через неделю прибыл «КамАЗ», полный пластиковых мешков с изображением роз в натуральных цветах. Мощин подписал накладную и созвал городской актив на полевые испытания.
Как раз прошел снег, площадь Землепроходцев была похожа на степь-да-степь-кругом, заслуженный дворник Рахат Мухитдинов вышел на простор с эмалированным лукошком через плечо и пошел по целине, размахивая правой рукой, как сеятель на агитплакате двадцатых годов. Демонстранты с красными флагами выкрикивали критические замечания. Снег за спиной дворника начал таять, чуть дымясь. На площади образовалась черная блестящая полоса.
Присутствовавший на демонстрации Глеб Неунывных стал хлопать в ладоши.
– А если тридцать градусов мороза? – спросил Ложкин.
– Будем испаряться! – ответил генеральный директор. – И в сорок не замерзнем! Ваш город спасен.
– Сколько придется платить? – спросил Корнелий Удалов.
– По бартеру, – ответил Мощин. – Все утрясено. Город не потеряет ни копейки.
Неунывных умчался на своем «Мерседесе» на базу благоустройства. Оттуда он взял курс в свои края. За «Мерседесом» следовали два грузовика и три снегоуборочных комбайна, которые он получил по бартеру как предоплату за «Розочку».
В Великом Гусляре началась цивилизованная жизнь. Как в Москве.
При трескучих морозах его жители брели по черным лужам, хлюпали по черной жирной грязи, машины разбрызгивали грязь по стенам домов, вечерами женщины старались отстирать засоленные брюки и ботинки, а шоферы соскребали с машин белый жгучий налет… Было куплено вдоволь кумача на украшение улиц.
Профессор Минц пришел к Мощину в начале декабря, когда до юбилея оставались считаные недели. Мощину не хотелось видеть надоедливого профессора, добра от этой встречи он не ждал, к тому же он спешил: пора было выкупать красный кирпич для завершения строительства замка. Благо Глебушка привез вчера две сотни баксов.
– Ну что у вас, мой дорогой человечище? – спросил Мощин, поправляя очки, которые все сползали на кончик острого носа, удивительно выдававшегося на совершенно круглом и даже пухлом лице.
– Я подсчитал возможные последствия, – сказал Минц. – Это может плохо кончиться для города.
– Лишнее, лишнее, вот это лишнее. Не советую слушать злопыхателей. Наверное, опять Корнелий Иванович Удалов под меня копает?
– Вы хоть состав этой «Розочки» установили?
– Одобрено. Одобрено Ассоциацией фармакологов, мне лично даны гарантии, – сказал Мощин.
– При контакте ног с солью «Розочки» могут начаться процессы деформации, – сказал Минц. – Дыхание сопровождается…
– Ах, спрячьте свою записную книжку, дорогой мой дружище, – сказал Мощин. – И покиньте мой кабинет. Вы хотите возмущения? Народ вас не поддержит. Раньше мы как жили? Ходили и скользили. А теперь где ваши дворники? На заслуженном отдыхе.
– Вы тоже не застрахованы, – сказал Минц. – Ваши поставщики везут в Гусляр отходы завода «Льизифосгенпроект-13 имени Клары Цеткин».
Мощин заткнул уши указательными пальцами и стал топать ногами, чтобы не слышать проклятого профессора.
Не могут футурологи предсказать главную опасность. Даже Нострадамус им не помощник. Он ведь что написал в шестьсот тридцатом катрене:
Каждому ясно, что страна гипербореев – Российская Федерация, а крупная птица – гусь.
В конце рокового столетия
В стране гипербореев
Город от имени крупной птицы
Будет поражен проклятием подобно столице.
После обеда главгор Мощин велел шоферу ехать на строительство объекта номер один – своей дачи. Он ехал и думал, что дачу надо завершить до юбилея. «Пригласим из Москвы какого-нибудь великого скульптора, чтобы поставил монумент. Все равно какой. А на даче будет большой банкет – руководители области отведают наших осетров».
Машина неслась по улицам, разбрызгивая черную грязь. Прохожие жались к стенам. Стоял жгучий мороз, у центрального супермаркета мерзла очередь за резиновыми сапогами. Детей выпускали на улицы только в марлевых повязках. Поперек улицы рабочие растягивали транспарант:
«Слава нашему городу на пути к тысячелетию!»
Второй плакат Мощину попался на выезде из Гусляра:
«Экология должна быть экологичной!»
– Вот именно, – сказал Мощин. – Так держать!
– Вы ко мне? – спросил шофер.
– Я с собой беседовал, – ответил Мощин.
– Это правильно, – согласился шофер. – Всегда лучше с умным человеком поговорить. У меня к вам просьба, Леонид Борисович. Когда будете снова с собой разговаривать, спросите, когда будем новый кар получать?
– А чем тебе наш скромный «Ауди» не подходит, Трофимыч? – удивился Мощин.
– Беспокоит меня состояние его днища, – сказал шофер.
– Отчего же?
– От этой грязи! От «Розочки», блин.
– Не надо бы тебе слушать бабские сплетни, – сказал Мощин.
Машина съехала с шоссе и пошла, слегка подпрыгивая, по дорожке, что вела к стройке века. Пока еще здесь не было покрытия.
Вот и показался впереди возведенный до третьего этажа замок – личная резиденция Леонида Борисовича.
Машина съехала с пригорка, в ней что-то треснуло, и днище ее отвалилось. К счастью, скорость была невелика, и, отваливаясь вместе с днищем, шофер успел тормознуть.
Мощин рассердился на шофера, на машину и на интриги.
Он вылез и пошел дальше пешком по снегу, а шофер вел машину сзади, держась за руль и перебирая ногами.
Дальнейшая судьба главгора складывалась драматично.
Отдав деньги за кирпичи, Мощин оставил шофера с машиной, а сам побрел обратно к шоссе, чтобы там проголосовать и вернуться в город.
Время было к вечеру, пятница, ни одной машины к городу не встретилось, а те, что встретились, не остановились.
Только к шести часам вечера (вы представляете, в каком состоянии?) Леонид Борисович вступил в Гусляр, который уже издали дал о себе знать легким запахом тления, испускаемого «Розочкой». Над городом царил мир. Кое-где в окнах мерцало голубым – работали телевизоры. По мере продвижения руководителя к центру города глубина грязи увеличивалась. Одно дело ездить по Гусляру на персональной машине, другое – оказаться в положении пошлого пешехода.
Мощин был зол на фирму «Ауди», которая выпускает такие негодные автомобили, на глупого шофера, на черную грязь, на плохое освещение на улицах, на машины, которые, проезжая, обдавали его черной грязью, на молодежь, которая не уступает дороги, на жену, которая не ждет его обедать…
Жена не ждала его обедать. У жены было горе.
Она ждала мужа, чтобы поделиться с ним.
– Герасима Ксюша привезла, – заплакала она, увидев на пороге мокрого, несчастного, осунувшегося мужа. – С утра доктора надо вызывать.