Страница:
Андрей Бурцев, Кирилл Юрченко
Люди в сером 3: Головоломки
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Мы не утверждаем, что на самом деле все происходит именно так, в таком порядке и в тех местах. Но мы твердо знаем, что нечто подобное происходило и происходит на самом деле.
«Истина где-то рядом» – сказал Крис Картер.
«Это – часть истины» – говорим мы.
А насколько большая часть – судите сами.
Пролог
6 июня 1981 года
Небольшой лесок обложили по всем правилам тактической науки. В нужных местах скрытно выставили снайперов. Парой километров южнее барражировала небо «вертушка» с полным боекомплектом. Приказ был получен простой и ясный: чтобы муха из этого злосчастного леса не вылетела, а если уж вылетит, то чтоб не осталась живой. И подоплеку дела командиру отряда майору Головину объяснили кратко, но исчерпывающе – в лесу находится лежка особо опасных беглых зэков.
Собственно, лесом это убогое местечко в трех километрах от города Вирска назвать можно было лишь с огромной натяжкой. Так, жалкая рощица с кривыми, точно искалеченными, сосенками, да с подлеском из зарослей ольховника. И листва, и иглы были почему-то пожухлыми, тускло-желтыми, скукоженными, хотя до осени было еще далеко.
Потом в передвижном штабе, оборудованном в спецфургоне с разнообразной аппаратурой, появилось начальство, оно же заказчик операции, в лице аж трех штатских, очень похожих на профессиональных военных. Главный из них, с особо властными нотками в голосе и широким, скуластым лицом, представился Головину, как «просто Дежнев», вот так, без званий и чинов, а потом негромко скомандовал: «Начали».
Головин сказал по рации – десантный комплект наушник-микрофон – условную фразу. Кольцо вокруг леска пришло в движение, дрогнуло и стало сжиматься.
Аккурат посреди рощицы была большая поляна, на которой стояла избушка, то ли сторожка лесника, то ли просто зимовье. Давно уже ничейное, заброшенное и полуразвалившееся, оно и было целью операции. Именно в нем, по сведениям заказчика, окопалась группа беглых зэков. Очень опасных, к тому же вооруженных отнятых у перебитой ими охраны «калашами». Головин в эти детали не вникал. Ему было неинтересно, кто там и чем вооружен. Да хоть Папа Римский с ядерной бомбой в кармане. Приказ получен и будет выполнен. В этом Головин не сомневался.
Так он и доложил неделю спустя комиссии по расследованию ЧП. И категорически не согласился с обвинением, что он, майор Головин, затеял самовольную операцию, инспирированную неизвестно кем («А был ли вообще этот «кто»»?) и положил почти весь свой отряд. Из-за неопытности командира, бойцы затеяли в зарослях перестрелку друг с другом, а возникший вследствие этого пожар довершил дело. Такова была официальная версия.
Но к началу бесед со следователем Головин уже пришел в себя от шока и сообразил, о чем не стоит даже упоминать. Опытный спецназовец, он понял, что их элементарно подставили. Письменный приказ командира сводного Подразделения специального назначения «Каскад», который вручил Головину таинственный Главный, оказался липой, правда, липой, сработанной на высшем уровне. Даже эксперты не смогли обнаружить несоответствий в росписи, печати и т. п. Приказ был настоящим за исключением одной мелочи – начальник Управления понятия о нем не имел. Но подстава заключалась даже не в этом, а в том, что их элементарно ждали в проклятой чахлой рощице.
Сидя в камере предварительного заключения при Управлении, Головин раз за разом прокручивал череду молниеносно разворачивающихся событий, и с каждый разом убеждался все тверже – их ждали. Сжимая кольцо, бойцы уже почти подошли к поляне, когда все и началось. Пожар возник всюду одновременно, стали валиться деревья и вспучилась пригорками, точно нарывами, земля вокруг поляны, трясущаяся, как в лихорадке. Пожар был такой интенсивности, что от жара лопались кевларовые бронежилеты. Людям не оставалось ни малейшего шанса спастись, и все же из леса вышли, точнее, выползли, трое. Три человека из почти что сотни опытных бойцов. Три обгоревших, искалеченных, но все же выживших полутрупа. Один умер по дорогу в больницу, двоим удалось спасти жизнь, но не здоровье.
Но все это было потом. А тогда Головину операция казалась достаточно простой и рутинной. Даже если зэков окажется в избушке не пятеро, как было обещано Заказчиком, а, допустим, пара десяток, то все равно – что они могут сделать против сотни великолепно тренированных и вооруженных по последнему слову техники бойцов? Тем более, что живых ему брать не поручали.
Головин тронул кнопочку рации.
– Альфа, доложите обстановку, – негромко сказал он.
– Все чисто, выходим на огневой. Есть визуальный контакт с объектом, – прошелестел в ответ голос командира первого отделения капитана Олейникова. – Странный тут лес, командир. Словно глубокой осенью. Полно павшей листвы. А сейчас ведь июль…
– Альфа, не отвлекайтесь, – прервал его Головин. – Что с объектом?
– Избушка совсем развалилась, – ответил Олейников. – Даже крыша просела. Непонятно, чего они тут решили укрыться. Лесок хилый, за пять минут насквозь пройти можно – не затеряешься. И… А это что за черт? – прервал он себя.
Это было последнее, что услышал от него Головин. Майор так никогда и не узнал, что там увидел его подчиненный. Олейников, правда, оказался в числе тех двоих, что выжили в бушующем аде лесного пожара. Но в первый месяц Головин содержался под стражей во время ведения следствия, а после оказалось, что оба бойца его расформированной – да что там, попросту уничтоженной – роты бесследно исчезли из больницы. Майор подозревал в этом деятельность КГБ, но копать не стал, учитывая собственное, более чем хилое, положение.
А увидел капитан Олейников нечто несообразное, абсолютно не вписывающееся в его представления о мире.
Он как раз рассматривал избушку в бинокль – выбитые окна, распахнутая дверь, провалившаяся крыша: действительно, и как они тут ночуют? – когда очертания ее вдруг затуманились, дрогнули и оплыли, как бывает только в мультике, а сквозь них появилось перед взором Олейникова нечто настолько несуразное, что он и сравнить-то ни с чем не мог.
– А это что за черт? – спросил он, оторопев, и тут же оглох.
Вернее, это капитану Олейникову показалось, что он оглох. Потому что отрубилась не только рация. Исчезли все внешние шумы, шорохи, потрескивания. Исчезли разом, как будто повернули выключатель радиоприемника, «ловившего фон». У Олейникова возникло ощущение, что его обложили толстым слоем ваты. Потому что не бывает такой всеобъемлющей, полной тишины посреди пусть хилого, но все же леса. Такой тишины вообще нигде не бывает. Он даже на миг забыл о странной штуковине. Потряс головой и, нарушая маскировку, коротко выкрикнул: «А-а!».
Звуки собственного голоса принесли краткое успокоение, доказывая, что с ним все в порядке. Олейников даже успел снять свой «калаш» с предохранителя и крикнуть в безмолвную рацию «Атас!» – условный сигнал, означающий «открыть огонь», – но выстрелить уже не успел. Непонятная штуковина, напоминающая одновременно ежа, жабу и маленькую останкинскую башню, беззвучно завертелась, точно адская шутиха, как огненный волчок, плюя во все стороны толстыми струями огня, изгибающимися дугой, как струи воды из пожарных кранов. Мгновенно вспыхнуло со всех сторон всепожирающее пламя. Олейникову показалось, будто горит даже небо. Он покатился по земле, сбивая с себя огонь, и тут его сознание отключилось от шока и боли. Далее он действовал на голых инстинктах и условных рефлексах, поэтому ничего не помнил впоследствии. Поэтому не мог пояснить, как уцелел там, где погибла сотня его товарищей, не менее сильных и тренированных, чем он.
Так основательно провалившаяся операция началась в полдень. А в пятнадцать часов здесь уже было немерено людей и техники.
Сразу же после начала катастрофы Головин связался с Управлением и запросил подмогу по тревожному коду первой степени. До их прибытия он сидел возле фургона, тупо глядя на лес, где остались его бойцы. Стиснутые кулаки майора заметно дрожали, хотя лицо оставалось непроницаемым.
Куда девался из фургона Заказчик с сотоварищами, Головин не знал. Он вообще не вспомнил о них, пока его не спросили. Один из техников сказал, что, когда замолчала рация, странная троица штатских, ни слова не говоря, поднялась и вышла на улицу. Больше их никто не видел. Правда, один из техников утверждал, будто краем глаза заметил, что они направились к пылающему уже в тот момент лесу, и ушли прямо в огонь. Но мало ли что могло показаться получившему шок человеку?
Пожар кончился удивительно быстро, еще до прибытия пожарных с техникой. Прекратился, угас сам по себе, хотя пищи для его прожорливой глотки было еще предостаточно. Собственно, выгорела только центральная часть лесочка, круг радиусом в двести метров, словно дальше огонь кто-то не пустил, но уж выгорела на совесть: и следа не осталось ни от избушки-развалюхи, ни от террористов с их таинственным товаром, ни от Заказчика с помощниками. Сгорело все начисто в указанном круге, только головешки остались, рассыпающиеся в пыль при малейшем прикосновении и без оного.
Эксперты Управления пошарились-пошарились в остывшем уже пепле, плюнули, пожали плечами и укатили домой, прихватив с собой майора Головина. Двумя часами ранее две «скорые помощи», завывая сиренами, увезли три полутрупа, обгоревших до неузнаваемости. После убытия экспертов, остатки отряда Головина – снайперы, бывшие за пределами лесочка, поэтому оставшиеся целехонькими, и техники связи собрались в фургоне и покатили в том же направлении. Ехали они молча, делая вид, будто тщательно изучали новенькие, выданные каждому повестки с приказом прибыть завтра с утра в следственный отдел Управления ГБ. Так и произучали всю дорогу эти листочки, чтобы не глядеть друг на друга. Потому что всем было стыдно.
«Довожу до вашего сведения, что после тщательной экспертизы, изъятые у майора Головина разрешительные документы признаны поддельными. Допрос его начальства никаких результатов пока не дал. Источник, из которого поступил приказ об участии спецподразделения в несанкционированной руководством операции, выявить так же не удалось. В настоящий момент прикладываются все силы, чтобы не допустить распространения слухов о массовой гибели личного состава…»
(Входящие) Из отчетов по оперативной работе за июнь 1981 года.
«… по результатам разработки дела «Сибирского Оракула» следы привели нашу опергруппу в г. Вирск, где в нескольких километрах от города был обнаружен объект «Лесник», поселившийся в заброшенной сторожке. Наши сканеры показали внутри наличие предметов и биосистем иноземного происхождения. Решение брать «Лесника» было принято мною лично…
…К сожалению, из-за ограниченности личного состава мы не могли развернуть полноценную операцию только собственными силами, поэтому, согласно выданному предписанию, с целью подстраховки и оперативной необходимости нами была привлечена к операции спецрота подразделения «Каскад», при полном соответствии Уставу и стандартов «Консультации» по предотвращению утечки информации…
…Во время проведения операции «Невод» произошли человеческие жертвы и привлеченная к операции рота практически полностью уничтожена. Мы стали свидетелями пожара чудовищной силы, произошедшего от неизвестного источника. «Лесник» и все артефакты уничтожены этим огнем…»
(Служебные поручения). Июнь. 1981 г.
Необходимо оформить Приказ Руководству Восточно-Сибирского филиала «Консультации» о приостановлении дела «Оракула» как бесперспективного.
Небольшой лесок обложили по всем правилам тактической науки. В нужных местах скрытно выставили снайперов. Парой километров южнее барражировала небо «вертушка» с полным боекомплектом. Приказ был получен простой и ясный: чтобы муха из этого злосчастного леса не вылетела, а если уж вылетит, то чтоб не осталась живой. И подоплеку дела командиру отряда майору Головину объяснили кратко, но исчерпывающе – в лесу находится лежка особо опасных беглых зэков.
Собственно, лесом это убогое местечко в трех километрах от города Вирска назвать можно было лишь с огромной натяжкой. Так, жалкая рощица с кривыми, точно искалеченными, сосенками, да с подлеском из зарослей ольховника. И листва, и иглы были почему-то пожухлыми, тускло-желтыми, скукоженными, хотя до осени было еще далеко.
Потом в передвижном штабе, оборудованном в спецфургоне с разнообразной аппаратурой, появилось начальство, оно же заказчик операции, в лице аж трех штатских, очень похожих на профессиональных военных. Главный из них, с особо властными нотками в голосе и широким, скуластым лицом, представился Головину, как «просто Дежнев», вот так, без званий и чинов, а потом негромко скомандовал: «Начали».
Головин сказал по рации – десантный комплект наушник-микрофон – условную фразу. Кольцо вокруг леска пришло в движение, дрогнуло и стало сжиматься.
Аккурат посреди рощицы была большая поляна, на которой стояла избушка, то ли сторожка лесника, то ли просто зимовье. Давно уже ничейное, заброшенное и полуразвалившееся, оно и было целью операции. Именно в нем, по сведениям заказчика, окопалась группа беглых зэков. Очень опасных, к тому же вооруженных отнятых у перебитой ими охраны «калашами». Головин в эти детали не вникал. Ему было неинтересно, кто там и чем вооружен. Да хоть Папа Римский с ядерной бомбой в кармане. Приказ получен и будет выполнен. В этом Головин не сомневался.
Так он и доложил неделю спустя комиссии по расследованию ЧП. И категорически не согласился с обвинением, что он, майор Головин, затеял самовольную операцию, инспирированную неизвестно кем («А был ли вообще этот «кто»»?) и положил почти весь свой отряд. Из-за неопытности командира, бойцы затеяли в зарослях перестрелку друг с другом, а возникший вследствие этого пожар довершил дело. Такова была официальная версия.
Но к началу бесед со следователем Головин уже пришел в себя от шока и сообразил, о чем не стоит даже упоминать. Опытный спецназовец, он понял, что их элементарно подставили. Письменный приказ командира сводного Подразделения специального назначения «Каскад», который вручил Головину таинственный Главный, оказался липой, правда, липой, сработанной на высшем уровне. Даже эксперты не смогли обнаружить несоответствий в росписи, печати и т. п. Приказ был настоящим за исключением одной мелочи – начальник Управления понятия о нем не имел. Но подстава заключалась даже не в этом, а в том, что их элементарно ждали в проклятой чахлой рощице.
Сидя в камере предварительного заключения при Управлении, Головин раз за разом прокручивал череду молниеносно разворачивающихся событий, и с каждый разом убеждался все тверже – их ждали. Сжимая кольцо, бойцы уже почти подошли к поляне, когда все и началось. Пожар возник всюду одновременно, стали валиться деревья и вспучилась пригорками, точно нарывами, земля вокруг поляны, трясущаяся, как в лихорадке. Пожар был такой интенсивности, что от жара лопались кевларовые бронежилеты. Людям не оставалось ни малейшего шанса спастись, и все же из леса вышли, точнее, выползли, трое. Три человека из почти что сотни опытных бойцов. Три обгоревших, искалеченных, но все же выживших полутрупа. Один умер по дорогу в больницу, двоим удалось спасти жизнь, но не здоровье.
Но все это было потом. А тогда Головину операция казалась достаточно простой и рутинной. Даже если зэков окажется в избушке не пятеро, как было обещано Заказчиком, а, допустим, пара десяток, то все равно – что они могут сделать против сотни великолепно тренированных и вооруженных по последнему слову техники бойцов? Тем более, что живых ему брать не поручали.
Головин тронул кнопочку рации.
– Альфа, доложите обстановку, – негромко сказал он.
– Все чисто, выходим на огневой. Есть визуальный контакт с объектом, – прошелестел в ответ голос командира первого отделения капитана Олейникова. – Странный тут лес, командир. Словно глубокой осенью. Полно павшей листвы. А сейчас ведь июль…
– Альфа, не отвлекайтесь, – прервал его Головин. – Что с объектом?
– Избушка совсем развалилась, – ответил Олейников. – Даже крыша просела. Непонятно, чего они тут решили укрыться. Лесок хилый, за пять минут насквозь пройти можно – не затеряешься. И… А это что за черт? – прервал он себя.
Это было последнее, что услышал от него Головин. Майор так никогда и не узнал, что там увидел его подчиненный. Олейников, правда, оказался в числе тех двоих, что выжили в бушующем аде лесного пожара. Но в первый месяц Головин содержался под стражей во время ведения следствия, а после оказалось, что оба бойца его расформированной – да что там, попросту уничтоженной – роты бесследно исчезли из больницы. Майор подозревал в этом деятельность КГБ, но копать не стал, учитывая собственное, более чем хилое, положение.
А увидел капитан Олейников нечто несообразное, абсолютно не вписывающееся в его представления о мире.
Он как раз рассматривал избушку в бинокль – выбитые окна, распахнутая дверь, провалившаяся крыша: действительно, и как они тут ночуют? – когда очертания ее вдруг затуманились, дрогнули и оплыли, как бывает только в мультике, а сквозь них появилось перед взором Олейникова нечто настолько несуразное, что он и сравнить-то ни с чем не мог.
– А это что за черт? – спросил он, оторопев, и тут же оглох.
Вернее, это капитану Олейникову показалось, что он оглох. Потому что отрубилась не только рация. Исчезли все внешние шумы, шорохи, потрескивания. Исчезли разом, как будто повернули выключатель радиоприемника, «ловившего фон». У Олейникова возникло ощущение, что его обложили толстым слоем ваты. Потому что не бывает такой всеобъемлющей, полной тишины посреди пусть хилого, но все же леса. Такой тишины вообще нигде не бывает. Он даже на миг забыл о странной штуковине. Потряс головой и, нарушая маскировку, коротко выкрикнул: «А-а!».
Звуки собственного голоса принесли краткое успокоение, доказывая, что с ним все в порядке. Олейников даже успел снять свой «калаш» с предохранителя и крикнуть в безмолвную рацию «Атас!» – условный сигнал, означающий «открыть огонь», – но выстрелить уже не успел. Непонятная штуковина, напоминающая одновременно ежа, жабу и маленькую останкинскую башню, беззвучно завертелась, точно адская шутиха, как огненный волчок, плюя во все стороны толстыми струями огня, изгибающимися дугой, как струи воды из пожарных кранов. Мгновенно вспыхнуло со всех сторон всепожирающее пламя. Олейникову показалось, будто горит даже небо. Он покатился по земле, сбивая с себя огонь, и тут его сознание отключилось от шока и боли. Далее он действовал на голых инстинктах и условных рефлексах, поэтому ничего не помнил впоследствии. Поэтому не мог пояснить, как уцелел там, где погибла сотня его товарищей, не менее сильных и тренированных, чем он.
Так основательно провалившаяся операция началась в полдень. А в пятнадцать часов здесь уже было немерено людей и техники.
Сразу же после начала катастрофы Головин связался с Управлением и запросил подмогу по тревожному коду первой степени. До их прибытия он сидел возле фургона, тупо глядя на лес, где остались его бойцы. Стиснутые кулаки майора заметно дрожали, хотя лицо оставалось непроницаемым.
Куда девался из фургона Заказчик с сотоварищами, Головин не знал. Он вообще не вспомнил о них, пока его не спросили. Один из техников сказал, что, когда замолчала рация, странная троица штатских, ни слова не говоря, поднялась и вышла на улицу. Больше их никто не видел. Правда, один из техников утверждал, будто краем глаза заметил, что они направились к пылающему уже в тот момент лесу, и ушли прямо в огонь. Но мало ли что могло показаться получившему шок человеку?
Пожар кончился удивительно быстро, еще до прибытия пожарных с техникой. Прекратился, угас сам по себе, хотя пищи для его прожорливой глотки было еще предостаточно. Собственно, выгорела только центральная часть лесочка, круг радиусом в двести метров, словно дальше огонь кто-то не пустил, но уж выгорела на совесть: и следа не осталось ни от избушки-развалюхи, ни от террористов с их таинственным товаром, ни от Заказчика с помощниками. Сгорело все начисто в указанном круге, только головешки остались, рассыпающиеся в пыль при малейшем прикосновении и без оного.
Эксперты Управления пошарились-пошарились в остывшем уже пепле, плюнули, пожали плечами и укатили домой, прихватив с собой майора Головина. Двумя часами ранее две «скорые помощи», завывая сиренами, увезли три полутрупа, обгоревших до неузнаваемости. После убытия экспертов, остатки отряда Головина – снайперы, бывшие за пределами лесочка, поэтому оставшиеся целехонькими, и техники связи собрались в фургоне и покатили в том же направлении. Ехали они молча, делая вид, будто тщательно изучали новенькие, выданные каждому повестки с приказом прибыть завтра с утра в следственный отдел Управления ГБ. Так и произучали всю дорогу эти листочки, чтобы не глядеть друг на друга. Потому что всем было стыдно.
* * *
Из рапорта по ЧП с отрядом спецподразделения «Каскад» в р-не г. Вирска.(«Совершенно секретно. Особая папка»)Второе Главное Управление КГБ СССР.Из донесений от 11.06.1981 г.
«Довожу до вашего сведения, что после тщательной экспертизы, изъятые у майора Головина разрешительные документы признаны поддельными. Допрос его начальства никаких результатов пока не дал. Источник, из которого поступил приказ об участии спецподразделения в несанкционированной руководством операции, выявить так же не удалось. В настоящий момент прикладываются все силы, чтобы не допустить распространения слухов о массовой гибели личного состава…»
Отдел особых расследований ВГУ КГБ. Полковник Алексеенко.
* * *
Внутренняя документация группы «Консультация». (Русская группа «Консультация» – РГК).(Входящие) Из отчетов по оперативной работе за июнь 1981 года.
«… по результатам разработки дела «Сибирского Оракула» следы привели нашу опергруппу в г. Вирск, где в нескольких километрах от города был обнаружен объект «Лесник», поселившийся в заброшенной сторожке. Наши сканеры показали внутри наличие предметов и биосистем иноземного происхождения. Решение брать «Лесника» было принято мною лично…
…К сожалению, из-за ограниченности личного состава мы не могли развернуть полноценную операцию только собственными силами, поэтому, согласно выданному предписанию, с целью подстраховки и оперативной необходимости нами была привлечена к операции спецрота подразделения «Каскад», при полном соответствии Уставу и стандартов «Консультации» по предотвращению утечки информации…
…Во время проведения операции «Невод» произошли человеческие жертвы и привлеченная к операции рота практически полностью уничтожена. Мы стали свидетелями пожара чудовищной силы, произошедшего от неизвестного источника. «Лесник» и все артефакты уничтожены этим огнем…»
Начальник оперативного отряда Восточно-Сибирского филиала РГК.Агент «Старик» (капитан Дежнев)
* * *
Внутренняя документация группы «Консультация» (РГК).(Служебные поручения). Июнь. 1981 г.
Необходимо оформить Приказ Руководству Восточно-Сибирского филиала «Консультации» о приостановлении дела «Оракула» как бесперспективного.
Глава первая
«Уважаемый Геннадий Карпович, относительно происшествия во дворе на пересечении улиц Рабочей и Пролетарской, и прилегающем к скверу Декабристов, сообщаю следующее. Согласно расследованию, проведенному силами сотрудников НИИХИММАШ и представителя АН СССР, выяснено, что в означенном дворе после работ по ремонту коллектора произошел выброс редкого природного газа, который, периодически накапливаясь, вырывался из подземных недр и вызывал массовые галлюцинации у жильцов соседних домов и посетителей двора, включая местного участкового младшего лейтенанта Серегина, который первым поднял панику и своей излишней активностью только способствовал распространению слухов. В настоящий момент Серегин уволен из органов по собственному желанию. На сегодняшний день данное явление больше не наблюдается.Председателю Исполнительного Комитета Совета Депутатов г. Сибирска Нечесову Г.К., от начальника РОВД Коммунистического р-на г. Сибирска Иволгина Т.П.02.10.82
14 сентября 1982 года (за полгода до описываемых событий).С почтением, майор милиции Иволгин».
На чердаке было душно, как летом, несмотря на открытое окно. Густо пахло пылью. Серж, как всегда молчаливый и угрюмый, быстренько развернул свою немудрящую аппаратуру в самой выгодной позиции у правой створки окна, где двор был, как на ладони. Вольфраму и двоим его спутникам пришлось ютиться у левой. Достав бинокль, который только назывался так по старинке, а на деле нес в себе еще десятки разнообразных функций, Вольфрам внимательно разглядывал двор. У его локтя сопел Ляшко, новичок в отделе, да и вообще в «Консультации», но уже проявивший себя в паре дел. При мысли об этом Вольфрам тихонько вздохнул – он считал, что лучше бы Ляшко вообще никак себя не проявлял, чем так, как в те разы…
Участковый, младший лейтенант Серегин, пробормотав: «Че я там не видал?», сел чуть поодаль на пластиковый ящик из-под пива, поставленный на попа, и, достав из-за пазухи фляжку, глотнул, с любопытством разглядывая аппаратуру Сержа. Вольфрам вздохнул, ничего не сказал и перенес внимание на двор.
Двор был самый обыкновенный, каких в городе подавляющее большинство. Не сказать, что «преданье старины глубокой», но и не совсем уж «новодел». Так, срединка наполовинку.
С двух сторон его обрамляли две пятиэтажки примерно тридцатилетнего возраста, построенные еще в стиле «сталинского ампира», а чем свидетельствовала лепнина, тянущаяся под коньком крыши. Лепнина полуосыпалась, поэтому, даже разглядывая ее в бинокль, сложно было понять, что там когда-то было: то ли революционные тачанки с неизменными «максимами», то ли танки Защитников Отечества времен Второй мировой, не менее, если не более, знаменитые «Т-34».
С третьей стороны нависала, застя пятиэтажкам солнце, редкая для Сибирска двенадцатиэтажная «высотка», без всякой, разумеется, никчемной лепнины, зато с широченными балконами-лоджиями. Боковые же ее панели, свободные от балконов и окон, сплошняком закрывали громадные щиты, успевшие уже подмокнуть и отсыреть. На одном из них изображенная, правда, лишь до пояса стюардесса в синей форме, строго улыбаясь, призывала «летать самолетами Аэрофлота». На другом аршинными буквами было выложено нечто туманно-мистическое. Несколько букв оттуда отвалились, поэтому надпись гласила: «Партия, наш …вой». Чистая антисоветчина, куда только в горкоме глядят?
Четвертая сторона двора была прежде пустой, но с нынешней весны ее перегородили бетонным забором, за которым развернули кипучую деятельность. Вначале шокированные жильцы и так затюканных пятиэтажек решили, что это еще одна «высотка», и тогда уж «солнца нам вовсе не видать», в связи с чем стали писать коллективные письма-протесты и собираться по выходным на несанкционированные митинги посреди двора. Потом им, наконец, объяснили, что не жилой дом тут будет, а, напротив, крытый рынок. Власти, несомненно, хотели успокоить жильцов, но, как это водится, раззадорили их еще сильнее. После такого успокоения у обитателей не только пятиэтажек, но и «высотки» волосы стали дыбом на загривках. Ведь рынок – это беспрерывный шум-гам, это снующие туда-сюда «Зилки», подвозящие всякие товары и густо воняющие бензином, это толпы «чурок», слетавшихся в такие места, как мухи на… сами знаете на что. Это непрерывный «распивон на троих» во дворе, куда будет страшно выпустить детей, не говоря уж о том, чтобы гулять там по вечерам с собаками. И прочее, и прочее, и прочее.
Разъяренные жильцы совсем уж было собрались «идти демонстрацией протеста» до центральной площади города, где стоял, во всю ширь площади, горком партии в совокупности с исполкомом, и высказать властям в глаза, что они думают о них самих и их «заботе о городе», а также писать коллективное письмо в Москву. Собирались, как у нас водится, долго и обстоятельно, но… не успели. Потому что во дворе завелось привидение и стало как-то не до этого.
Готовясь к операции, старший лейтенант Волков тщательно проштудировал все относящиеся к делу материалы, поэтому знал о «призраке» не меньше самих очевидцев. Все началось две недели назад. Во дворе, не в самой середке, а ближе к пятиэтажкам, был за низкой, по колено, железной оградкой разбит крошечный скверик с десятком низкорослых яблонь-«дичек» и акации, и примыкающая к нему детская площадка с неизменной кучей песка под грибком-«мухомором», игрушечного домика, «катущкой» и качелями. И вот каждый вечер, ровно в семь, на границе скверика и деткой площадки стало появляться туманное марево. Чуток поколебавшись даже при полном отсутствии ветра, оно начинало вращаться, сворачивалось то ли штопором, то ли миниатюрным смерчиком – чуть выше ближайших «дичек» – и крутилось со скоростью старомодной пластинки, посверкивая разноцветными бликами и еле слышно потрескивая. Смерчик при этом был бледным, полупрозрачным и плохо заметным при достаточно еще ярком свете. Повертевшись так ровно полчаса, смерчик исчезал так же бесшумно, как и появлялся. Все это было бы безобидным и даже забавным, если бы всех, находившихся при этом во дворе больше тридцати секунд не охватывал дикий, неуправляемый, ничем не санкционированный страх. Даже не страх, а тот первобытный Ужас, от которого бешено колотится сердце, замирает дыхание и чернеет в глазах.
С таким Ужасом совладать не смог никто из обитателей всех трех домов, включая детей и собак. А ведь это был дворовый «час пик», когда детишки вовсю носились на площадке, когда выводили на прогулку домашних псин всех пород. А в скверике, за грубо сколоченным, плохо оструганным столом, потемневшим от времени, как и в старину, «забивали козла» пенсионеры, потягивая пивко вперемешку с водочкой. То есть двор был востребован именно в это время суток, и терять его люди никак не хотели.
Стали звонить в милицию, жаловаться. На четвертые сутки начальнику отделения надоело выслушивать от дежурных о постоянных звонках, и он послал участкового Серегина. В смысле, не далеко-далеко, а разобраться, что там за бодяга, принять меры, выявить виновных, словом, хватать и тягать.
Младший лейтенант Серегин, первогодок, только начавший топтать землю, не мог по этой причине возбухнуть и отказаться, прикрываясь тем, что это не его участок. Участок был Хлопырева, но тот, не желторотый юнец, а давно уже половозрелый «мусор» со всеми вытекающими, неделю назад «ушел в штопор», и вернуть его оттуда досрочно не было никакой возможности. У Серегина зашевелились нехорошие предчувствия по поводу этого дела, но он молодцевато козырнуть «Есть!», и пошел выполнять приказ начальства.
Вечером того же дня он при полной форме вошел в указанный двор, расстегнув на всякий случай кобуру. Наверное, он был единственным милиционером в городе, носившим табельный «макаров» в кобуре на поясе, как и написано в Уставе, где его никто никогда не носит. Пистолет носят в самых разнообразных местах – в боковом кармане пиджака, сзади за брючным ремнем, словом, где угодно, только не в кобуре. И в этом наверняка есть свой глубинный смысл, недоступный зеленым новичкам.
В общем, Серегин вошел во двор без двух минут семь, в надвинутой на глаза фуражке и держа руку на поясе. В глаза сразу бросилось непонятное безлюдие. Был «час пик» всех дворов в городе. Малышня резвилась и орала на детских площадках – самые младшие под неусыпным надзором бабушек и мам. Собаки выводили своих хозяев на вечернюю прогулку. Мужики лежали под «Москвичами» и разнообразными «числами» от единицы до семерки или просто курили кучками и трепались о бабах. В общем, жизнь во дворах кипела и била ключом во все стороны. Во всем городе, но только не здесь. Здешний двор встретил Серегина зловещей тишиной и настороженным ожиданием. Озираясь, нервно вздыхая и огибая лужи, Серегин успел пройти большую часть двора и почти дошел до детской площадки, когда началось. Никогда и никому Серегин даже не намекнул о том, что испытал и пережил в те страшные минуты, когда на границе детской площадки и скверика возник и закружился прозрачный, безобидный такой смерчик, разбрасывая бледные, медленно гаснувшие искры. Но в окна всех трех домов наблюдали, как милиционер с перекошенным лицом тщетно рвет из кобуры каким-то образом застрявший там пистолет, а потом галопом, потеряв по дороге фуражку, несется со двора через арку на улицу. Власть, потерпевшая фиаско, всегда представляет собой жалкое зрелище.
В отделение в кабинете, который он делил с еще тремя участковыми, Серегин долго отдышивался и отпивался теплой водой из-под крана, а потом сходу написал «Справку по делу», назвав в ней то, что происходило во дворе, «природным явлением мелкого масштаба», «угрожающим не жизни, но чести и достоинству граждан, а также их детей и собак», в следствие чего рекомендовал передать дело в Академию Наук. И опять-таки ни слова не написал о том, что конкретно произошло с ним в том дворе, когда появился смерчик.
На следующий день начальник отделения долго пыхтел, кряхтел и хмурился над этой «Справкой», потом махнул рукой и убрал ее в стол.
Еще четыре дня прошло без происшествий, не считая продолжающихся от терроризируемых «природным явлением» жильцов звонков с жалобами и угрозами. А на пятый в том проклятом дворе исчез человек.
«Высотка» считалась элитным домом, где все квартиры были трех и даже четырех комнатные. Селиться в таких домах должны были только ответственные партийные и номенклатурные работники. И непонятно, каким образом затесался в ряды ее жильцов Василий Григорьевич Свинарев, бывший не секретарем обкома или зав. отделом культуры горисполкома, а простым советским пенсионером. Впрочем, может, он был не совсем «простым», а каким-нибудь там стахановцем и прочим передовиком славных прежних времен. История об этом умалчивает. В трезвом виде Василий Григорьевич был вполне интеллигентен и безобиден, но когда входил в запой, из него так и перла дикая энергия, побуждающая «разоблачать и наказывать». «Разоблачал» Василий Григорьевич всех, начиная с правительства и кончая соседями по дому. Делал это громогласно, с «высокой трибуны», которой ему служил собственный балкон, как на грех расположенный аккурат над единственным подъездом «высотки» на третьем этаже. И все бы еще ничего, но после «разоблачений» Василий Григорьевич приступал к наказаниям, и делал это весьма оригинальным способом, а именно, пытался опрыскать из природного шланга, без которого не появляется на свет ни один мужчина, всех входящих и выходящих из дома виновных. А поскольку, виновными в его глазах были все, то доставалось тоже всем, кто не спрятался. Прямо хоть с зонтиком ходи. Уж и увещевали Василия Григорьевича, и стыдили, и сажали на «пятнашку». Один грузин, сильно пострадавший от «наказания», даже порывался его побить, но постеснялся ввиду преклонного возраста «этой твари, понимаэшь?» И все без толку. Потому что пьяный Василий Григорьевич не слушал никого и не замолкал, без устали «разоблачая», а трезвый не помнил в упор, что было, и только виновато улыбался и тихонечко извинялся.
И вот, когда начались эти передряги с «призраком», первую неделю Свинарев был трезвый и, как остальные, со страхом наблюдал за смерчиком из окна. А на вторую у него начался запой.
И вот на девятый день явления вышел Василий Григорьевич вечером на балкон и давай честить и разоблачать «гнусные происки империализьмов» и требовать, чтобы они подошли к нему, дабы понести наказание.
Смерчик крутился, где был, не внимая его пламенной речи. Тогда Василий Григорьевич погрозил ему костлявым кулаком и прогремел на весь двор не совсем понятное: «Если гора не идет к Махмеду, то Махмед не гордый…»