Бурцев Андрей. Убийственный чемпионат

   Хороший мужик Боб Смит! Приятно с таким работать. Весело насвистывая, выхожу на крыльцо. А вот это уже лишнее! Гляжу: стоит мой согбенный Карл Маркс (Хорошо, видать, я ему въехал, раз до сих пор не разогнулся) в окружении шести-семи явно уголовных элементов и о чем-то с ними сговаривается. Нюх у меня на такие вещи верный, сразу понимаю: быть грандиозной драке. Ну, это меня не пугает – шесть-семь бугаев мне на одну левую. Продолжая насвистывать, спускаюсь к Машине. Слышу сзади:
   – Эй, фраер, стой!
   Мне что, могу и постоять. Свежий воздух еще ничему не вредил. Стою, дышу и смотрю, как это кодло во всем правилам игры «Семеро одного бьют» берет меня в полукольцо. Через пару секунд они заканчивают построение и слышится традиционная команда к атаке:
   – Мужик, у тебя закурить не найдется?
   – Ну как же, – отвечаю, – не найдется? Для милого дружка и серьгу из ушка!
   И тут же хватаю двумя пальцами нос близстоящего любителя канцерогенов. Этот поступок вызывает в толпе желающих покурить на халяву некоторое замешательство. Его мне хватает на то, чтобы, не отпуская носа самого страждущего, ударом свободной руки сбить еще одного. А потом эффектнейшим, но, к сожалению, незаметным для глаза движением левой ноги повалить на землю самого здорового из противников.
   Честно признаться, я думал, эти действия собьют с них охоту покурить. Но я глубоко заблуждался. Гляжу, начинают вооружаться подручными средствами – палки, камни, сомнительной чистоты железяки.
   – А вот это уже нечестно, хлопцы, – обращаюсь к ним с совершенно искренней обидой в голосе. – Так мы не договаривались…
   Да разве их проймешь? Продолжают, как ни в чем не бывало, совершать угрожающие движения своими примитивными орудиями нападения. Ну, ладно! Раз миром не получается – пеняйте на себя!
   Но предстать перед этими молодчиками во всей своей красе не удается. Случается невероятное. Страшный, чудовищной силы удар обрушивается на меня сзади, опрокидывает на землю. Руки-ноги перестают подчиняться мысленным приказам, в голове гудит, на глаза накатывает противная до рвоты пелена. В довершение ко всему, чувствую, что сознание коварно покидает меня. Последнее, что успеваю зафиксировать из окружающей действительности – сапоги, кеды, ботинки и кроссовки, которые разом устремляются в мой левый глаз. И совсем уже на грани небытия – крик Тренажера: «Ах, вы, титьки тараканьи!..»
   Тут я окончательно проваливаюсь в бездну мрака…

5

   …откуда меня подымают заполошные гудки Машины. Открываю глаза и ничего не понимаю. Каким образом я очутился в своей комнате? Да еще в кровати? Последнее, что помню из вчерашнего, богатого событиями дня, как кто-то очень ловко и профессионально выключил меня из игры. Дальнейшее – густой мрак. А Машина продолжает разоряться за окном. Пытаюсь встать… Вот это номер! Руки и ноги как не свои. В голове гуд. Единственно спасение – горячая ванна. С грехом пополам добираюсь до ванной комнаты, с криками и слезами стаскиваю с себя одежду и буквально столбенею. Вся спина и задница сине-зелено-черного цвета. Вот это синячище! Первый раз такой вижу! Это с какой же силой надо было въехать? А самое главное – кто это сделал? Ведь насколько я помню, сзади у меня никого не было. Тыл прикрывала Машина. Пробраться туда никто не мог. Лезу под душ и продолжаю размышлять. Хотя, если честно, какие могут быть размышления, если все мысли разбегаются, как мыши от кошки.
   Снова раздаются требовательные сигналы Машины. И тут в голове у меня начинают появляться какие-то проблески.
   – А-а-а! – ору я и стремительно вылетаю из ванной. Быстренько натягиваю штаны, хватаю молоток поувесистей и со всей возможной в моем положении быстротой вылетаю из дверей. – Ну, держись, сундук компьютеризированный! Сейчас я за все твои вчерашние фокусы рассчитаюсь. Я научу тебя свободу любить!
   Такая меня злоба взяла, аж дыхание перехватило. Качусь по ступенькам и предвкушаю, как буду громить этого одисплеенного предателя. На молекулы разложу! На болты и гайки…
   Вылетаю из подъезда во двор. Вот она стоит, родимая, пиликает. Сейчас ты у меня попиликаешь, сума переметная! Поднимаю молоток над головой и с воинственным индейским улюлюканьем устремляюсь на абордаж…
   Ничего не выходит. Эта сволочь рявкает мотором и откатывается на пару метров в сторону. По инерции меня проносит мимо и врезает в стену дома. Бам-м-м! Вторая попытка еще хуже. Машина опять вовремя откатывается, а я… Короче, молоток вместе с моей рукой и прочим синюшным телом с грохотом и звоном проникает через окно с чью-то квартиру. Злости у меня поубавляется, но, как говорится, Бог троицу любит. Предпринимаю третью попытку. На этот раз действую более осторожно и осмотрительно. Поигрывая молотком, выхожу на середину двора и останавливаюсь. Жду ответного шага бывшего союзника и «верного друга». Машина тоже останавливается и ехидно подмигивает левой фарой.
   – Что, шеф, наигрался? Индеец… – И видя, что я собираюсь бросить в нее молоток, добавляет: – Вот только не надо молоток в бумеранг превращать. Сам же и получишь по голове… А она у тебя далеко не самое крепкое место, если ты до сих пор ничего не понял…
   – Ты мне лапшу на уши не вешай! – задыхаюсь от негодования. – Я все равно до тебя доберусь!
   – Доберешься, доберешься, – отвечает Машина. – Но сначала пойди мозги промой. Клизмой.
   – Почему это клизмой? – оторопело спрашиваю я.
   – Потому что у тебя голова там, где задница, и наоборот, – отвечает Машина. – Другой бы на твоем месте в колеса бы поклонился, весь капот облизал бы мне из благодарности, а ты…
   – Это за что же я должен тебя благодарить? За коварство и предательство? За это вот?.. – Спускаю штаны и заголяю зад.
   – Да-а! – хмыкает Машина. – Классный удар, приятно вспомнить. Но кто же мог знать, что у тебя такая тонкая организация задницы?! Абстракционист… – Немного помолчав, добавляет: – Выставка абстрактного искусства закончена. Экспонаты могут расходиться по домам. – И, поскольку я продолжаю стоять с голым задом, орет: – Да убери свой курдюк! Он не вызывает у меня приятных эмоций. И молоток брось!
   Поняв, что эту битву мне не выиграть, бросаю молоток. Не в подружку мою. Мимо.
   – Вот так-то лучше, удовлетворяется моими действиями Машина. – А теперь лезь в салон и послушай, что я тебе скажу. И покажу.
   Что остается делать? Вздохнуть и действовать согласно ее указаниям.

6

   В салоне тепло, уютно. Пахнет хорошим французским одеколоном. Негромко играет музыка. Грешки свои замаливает, думаю. Поглядим, что будет дальше.
   А дальше начинаются интересные события. Музыка прерывается и на дисплее появляется лицо теледиктора. С серьезной миной оно начинает вещать о злодейском преступлении – ограблении газетного киоска. Потом идет запись репортажа с места событий (это уделанный-то киоск – место событий!), далее интервью со следователем Иксом. Он долго и многоумно распинается о том, что с таким коварным преступлением ему еще не приходилось сталкиваться, что по его мнению работал очень опытный преступник, и в довершение всего, делает доведшее меня до судорог (от смеха) заявление: «На месте преступления преступник оставил неоспоримую преступную улику и вещественное доказательство – пару туфель, размер сорок один, производства Кимрской обувной фабрики. Лиц, знающих владельца этих туфель, просим позвонить по телефону…» – и далее целая куча номеров.
   Вот я и сподобился. Точнее, мои туфли. Теперь они будут стоять в камере вещдоков на самом почетном месте.
   – Повеселился? – прерывает мой смех Машина. – А теперь маленько погрусти над бренностью всего земного и своего бытия в частности… – И выдает следующее сообщение: – «Вчера, в двадцать три ноль-ноль местного времени, в районе Гусинояйцевского оврага произошел взрыв бомбы замедленного действия. Жертвами стали шесть лиц мужского пола. Идентифицировать личности не удалось. Трупы в сильно поврежденном состоянии. В ходе предварительного расследования выяснилось, что взрывное устройство было замаскировано под самопишущую авторучку фирмы „Паркер“. Лиц, знающих…»
   Вот это да! Как обухом по голове! Ведь это что же получается? Это же презентованный мне «Паркер» взорвался! Это же я должен сейчас находиться в состоянии невозможности идентификации личности!
   Усаживаюсь поудобнее и заискивающе гляжу в дисплей.
   – Что-то я давно твоего голоса не слышал, милая. Обласкай мне слух объяснением всего этого кошмара.
   – Похоже, шеф, вчерашние события окончательно скособочили твои мозги, – вздыхает Машина. – Это ведь просто, как, по выражению твоего забугорного друга – выедка от яйца. Но, видя, что я продолжаю таращиться на дисплей, она все же снисходит до пояснений: – Вчера, пока ты героически махался с превосходящими силами противника, я уловила подозрительное тиканье в твоем правом нагрудном кармане. Вычислить, что там тикает и сколько еще этого тиканья осталось, было делом пары минут. Ты же тем временем продолжал разминать свои верхние и нижние конечности. Разминал и не подозревал, какую конфетку подложил сам себе. Я встала перед выбором: или взорваться, заметь, вместе с тобой через непродолжительное время, или любыми доступными средствами избавить тебя от этого презента. Ну, а поскольку я знаю твои способности в разминании конечностей, у меня возникло твердое убеждение, что судьба склоняет чашу весов в пользу первого варианта. Надеюсь, даже ты со своими куриными мозгами согласишься, что это далеко не лучший выбор. Пришлось вмешаться. Заметь, вмешательство носило относительно ненавязчивый характер, в результате чего «Паркер» оказался в качестве премиальных у неосмотрительно накативших на тебя не идентифицированных личностей. А мы с тобой целы и вполне работоспособны. Доволен, шеф?
   Доволен ли я? Да я готов целовать не только капот моей милой, но и каждое колесо в отдельности! Приношу ей во всевозможных формах миллион извинений и заверений в вечной любви. Обещаю даже носить на руках…
   – А вот это не надо, – прерывает мои словоизлияния Машина. – Ручки тебе самому пригодятся. Или ты решил бросить начатое вчера дело? Если нет, у нас впереди напряженный день.
   – На стадион! – решительно командую я, и Машина, весело бренча всеми железками (видимо, маскируясь под старый драндулет), несется к месту спортивных побоищ.

7

   Стадион окружает несметная толпа безбилетников, желающая попасть на спортивное событие века – чемпионат мира по ГТО. Лишний билетик спрашивают, не доезжая километров двух до стадиона. Весь Город залеплен афишами и анонсами. С большим трудом удается припарковаться на стоянке возле главного входа, да и то потому, что Машина приняла облик старого, заезженного «козла». В воротах подмигиваю знакомому контролеру (как-то я накрыл по его просьбе жену его на месте совокупления с любовником) и беспрепятственно прохожу на трибуну. Народу-у-у! Как за «ливеркой». Все орут, все вопят, машут флагами и дуют в дудки. Так, надо сориентироваться. У кого я могу выяснить соответствие списочного состава с участвовавшими во вчерашнем дне соревнований? Кто давил сачка, так сказать?.. Кто тут хозяин бала?
   Проще всего обратиться к телекомментатору (тоже мой бывший клиент), уж этот-то прохвост знает все на свете. Так и делаю. Нахально лезу в комментаторскую будку и через пару минут имею все нужные данные. Отсутствовали вчера трое. А, Б и С. Кстати, все трое – гэтэошники мирового уровня. Вот так-то! Остается самый пустяк: сегодня же разыскать их и немного прижать за жабры. Это дело можно отложить до вечера, то есть, до окончания сегодняшнего дня соревнований. Гляжу на часы – двенадцать. Время до встречи со вчерашним иностранцем-бомбистом еще есть. Не торопясь, покидаю стадион. По рации, спрятанной в дубле зуба, связываюсь с Машиной, даю указания ждать меня возле кафе с интригующим названием «Китайский подвальчик».

8

   Кафешка эта в кругу людей строгой морали пользовалась дурной славой. Для тех же, кто не обременен узами благопристойности, этот уголок кооппита был просто раем. Что касается меня – так мама привила мне с детства любовь к китайской кухне.
   Заказываю обед, в ожидании незаметно оглядываю посетителей. Все тот же контингент. Знакомые все лица. Проститутки, педерасты, сутенеры. Валютные дельцы (мелочь, конечно). Замечаю, что одна из проституток призывно подмигивает мне и делает пальцами непристойное движение. Попутно с этим автоматически отмечаю, что лет этой девице четырнадцать, от силы пятнадцать. И тут меня бес попутал: беру и подмигиваю в ответ. Хотя знаю на сто процентов, чем эти подмигивания кончаются. Этой скороспелке только того и надо. Через пару секунд она уже сидит у меня на коленях и приторно сюсюкает:
   – Мущ-щ-щина, угостите коньячком, а я вам за это что-то покажу!
   Сижу и в душе костерю себя: «Козел безрогий!», а сам делаю малявке бодливую козу и не менее противным голосом отвечаю:
   – Что же такого девочка может мне показать? Коньячок нынче дорог. За коньячок-то я могу такого потребовать, ой-ой-ой!
   А стерва эта, не на секунду не задумываясь:
   – Что угодно, куда угодно и сколько угодно! – и лезет рукой мне в брюки. Этого еще не хватало!
   – Ты что же, дорогая, хочешь прямо здесь трахаться? спрашиваю напрямик.
   – А почему бы и нет? – отвечает.
   – Э, нет, так дело не пойдет! – решительно заявляю я. – Я не привык заниматься этим среди кулинарных изделий. Поедем по мне домой. На «би-би» поедем.
   – На красивой? – вопрошает малолетняя любительница траханья.
   – О, – отвечаю, – на шикарной! Иди и жди меня у входа.
   Та моментально слетает с моих колен и, неимоверно вихляя задом, идет к дверям. Я, не теряя ни секунды, ретируюсь через служебный выход. Поел, называется! Ну, да сам виноват. Знал, где сижу.
   Вызываю по рации Машину и, вкратце обрисовав ситуацию, назначаю новое место встречи.

9

   После моего не совсем достойного ухода из кафе судьба преподносит очередной сюрприз. Еще живо под брюками ощущение шаловливо-настойчивой ручонки карликовой секс-бомбы, как из-за угла с криком: «Держи его!» на меня наезжает великолепная тройка гениев сыска, следствия и криминалистики. Такой прыти я от них никак не ожидал и, честно признаться, немного теряюсь. Секундной растерянности им хватает на то, чтобы защелкнуть на моих запястьях холодные наручники. При этом Икс злорадно приговаривает: «Ну все, теперь ты у нас в руках!», Игрек неосмотрительно размахивает перед моим носом пушкой, а Зет с идиотской ухмылкой козлит вокруг меня.
   – Убери свою пукалку, кретин! – пытаюсь я испортить настроение этим налетчикам. – Жену свою можешь ею стращать. Со мной этот номер не пройдет. Она же у тебя горохом заряжена, мичуринец!
   Игрек на мои слова реагирует совершенно неожиданно. Я думал, он обидится, а этот стрелок-любитель ликует:
   – Все слышали? Все? Оскорбление при исполнении!
   – И это тебе зачтется! Все зачтется! – не менее радостно замечает Зет, продолжая скакать вокруг меня. – О многом придется тебе пожалеть…
   – Сейчас, разбежался, – отвечаю. – Майя Плисецкая недотраханная…
   Больше не успеваю сказать ничего обидного – эти паразиты затыкают мне рот моим же носовым платком (хоть за это спасибо, у меня-то он чистый) и, подбадривая пинками, волокут в отделение. Тащусь и ничего не понимаю. Неимоверно стыдно перед прохожими (ведут, как какого-то матерого уголовника), а самое главное – за что ведут-то?!
   В отделении, куда меня не совсем самостоятельно доставили, приходится пережить еще одно унижение. Пока эти самодеятельные артисты оформляли сцену для следующего действия, меня не совсем вежливо (точнее – совсем невежливо) усаживают на деревянную скамью в коридоре. Одиноким я себя не чувствую, кроме меня, на скамейке томятся ожиданием еще с пяток задержанных. И как на грех, знакомые все лица. Все, в разное время, имели дело со мной, как с инспектором. А теперь получается, я с ними одна компашка! Они ехидно ржут…
   Войдя в кабинет, я профессионально оцениваю обстановку. Пеналообразная комната, зарешеченное окно. Дистрофичный стол и геморроидальные стулья. Из достижений несовременной техники – кассетный магнитофон местного производства да непонятного дизайна настольная лампа. На что она похожа, и думать неловко. В общем – серость под стать хозяевам кабинета. Святая троица садится на мягкие стулья (геморроя не боятся, сволочи), меня же усаживают на жесткий колченогий табурет в самой середине комнаты. Экзекуцию начинает Икс. Шикарным жестом он включает магнитофон и плебейски орет:
   – Фамилия? Имя? Отчество?
   Меня разбирает смех. Эти гении не удосужились дать свободу хотя бы моему языку. Ну, да бог с ними! Пусть сами ломают головы над моим молчанием.
   Икс тем временем продолжает реветь быком:
   – Постоянное местожительство? Место работы? Национальность? Пол? Возраст? Принадлежность к какой партии?
   Настроение у меня поднимается еще выше. Представляю, что было бы с ними, если бы я ляпнул, что пол у меня женский. И ведь поверили бы! Потому как анкетам не лгут. По крайней мере, в нашей стране. Даже для проверки пощупать бы не полезли. Ну, про принадлежность и говорить нечего. Член какой партии? А может, бракованной?.. Лично я предпочитаю быть самим собой, а член пусть остается членом, коим ему по природе быть положено.
   Тем временем Икс выдыхается и в работу включается Игрек. Ревет он потише, зато каждую фразу подтверждает тычком кулака в загривок.
   – Можете не отвечать на наши вопросы! Мы и так все про вас знаем! – И трясет перед моим носом папкой с моими инициалами на обложке.
   Ого, думаю, шустряки! Уже и дело успели сварганить!
   – И улик против вас предостаточно, – продолжает Игрек и выставляет на стол… Что бы вы думали? Мои измазанные в дерьме туфли! Те, что я выбросил вчера неподалеку от обделанного киоска.
   – Улика номер один! – голосом базарной торговки включилась в ихний ор Зет. – И тебе не удастся доказать, что это не твоя обувка! Экспертизой доказано, что эти туфли последние три дня носил ты. А самое главное, испражнения на них по химическому и биологическому составу полностью идентичны испражнениям, найденным на месте происшествия!
   Эге! – думаю. – Это ужа посерьезнее будет. Надо выкручиваться, не то знаю я этих волков – пришьют все нераскрытые дела за последние сто пятьдесят лет. А как, скажите на милость, выкручиваться, если у меня рот заткнут? Сижу, трясу головой, мычу что-то нечленораздельное.
   – Ага! – хором заголосили все трое. – И крыть нечем! Ишь, как заюлил…
   Заюлишь тут, тем более, Икс достает из стола пачку фотографий, показывает мне и заявляет:
   – А на это что скажешь?
   Гляжу я на снимки и млею. Покойный Золотарь во всех ракурсах.
   – И учти, – добавляет Игрек, – у нас есть свидетельские показания хозяина кемпинга. А в них он, между прочим, прямо заявляет, что последний, с кем он видел живого Золотаря, был ты. И он же под присягой признался, что и первый, с кем он видел мертвого Золотаря, тоже был ты. Будешь продолжать играть в молчанку?
   Я сижу и тщетно пытаюсь вытолкнуть языком кляп. Челюсти трещат, щеки рвутся! Основательно законопатили, гады! Делаю последнюю отчаянную попытку и (жив буду, свечку поставлю!) чувствую, как кляп потихоньку начинает покидать мой рот. Еще одно усилие и… Фу-у-у! Наконец-то! Потихоньку двигаю челюстями – целы вроде. Делаю несколько глубоких вдохов и выдаю:
   – Ну, вы, лапсердаки ушастые, даете! Я подозревал, что с мозгами у вас не густо, но не до такой же степени! Допрашивать битый час и ждать взаимности, не замечая кляпа в моем рту? Это даже не идиотизм, это что-то биологическое! Уж не обижайтесь, коллеги, на правду-матку!
   Вижу, смутились. Смотрят оторопело на кляп, валяющийся у моих ног, потом друг на друга. А я сижу и думаю, что следующим их шагом будет отыскание виновного в этом ляпсусе. Так и случилось. Жаль только, спектакль был коротким. Мое присутствие не позволило им раскрыться во всей красе. При постороннем не очень-то дашь волю рукам и языку. Финал этой трагикомедии тоже был мне заранее известен. Тройной вопль вызвал дежурившего за дверью сержанта и… Грех с души – гора с плеч!
   А я в это время ускоренными темпами вырабатывал линию поведения. Рассказать, как все было на самом деле? Едва ли поможет. У этих волчар устойчивая аллергия к правдивым показаниям. Чем правдивее им отвечаешь, тем меньше они верят. С другой стороны, чем нелепее ложь (лишь бы только в нее укладывались все имеющиеся в распоряжении следствия факты), тем больше веры твоим показаниям. Но я находился в цейтноте, времени на фантазирование не было. Да и принципами своими, даже под угрозой потери свободы, не хотелось поступаться. Будь что будет! Случаются же чудеса на белом свете!
   – Вечер вопросов и ответов объявляю открытым, – начинаю я. – Позвольте представиться. Ломов Николай Иванович. Одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения. Русский. Холост. Частный инспектор. Мужской. Не член, но с ним, – отвечаю на вопросы в порядке поступления. – Далее: мои ли это туфли? Ответ: мои. Далее: я ли был тем человеком, который видел живого Золотаря последним и мертвого первым? Ответ: да, этим человеком был я. Чем очень горжусь. Уважаемая публика имеет еще вопросы? Не имеет. Я кончил, господа!
   Ну и рожы у этой великолепной троицы! Рты – хоть трамвай вкатывай. Глаза у кого где. Далее всех они укатились у Зета. Куда-то в район ушей. Да и сам я, признаться, не ожидал от себя подобного монолога, выдержанного в стиле наглой правды. Смотри-ка ты, оказывается, иногда полезно проводить такие сеансы шоковой правдотерапии. Потихоньку встаю и направляюсь к выходу. Пинком открываю дверь, при этом чуть не сшибив с ног вахтенного сержанта, и без слов протягиваю ему скованные руки. На улице появляюсь уже без этих украшений.
   Первое, что вижу, выйдя на крыльцо отделения – моя милая, ненаглядная Машина. Мое появление она приветствует радостным гудком и гостеприимным распахиванием передней дверцы. Остальные три, а также капот и багажник, открываются и закрываются, производя неимоверный лязг и стук.
   Похоже на аплодисменты, думаю я и с криком: «Я люблю тебя, дорогая!» падаю в зовущий комфорт салона.

10

   Тихо играет ненавязчивая музыка. Что-то грустно-блюзовое. Стекла потемнели (поляроид, тоже немало стоил), не пропуская ни луча света извне. Только с дисплея льется мягкой цветовой гаммы потом. Воздух пропитан запахом моря и нежности. Временами возникает почти физическое ощущение прикосновения к моему лицу чего-то эфемерного, но теплого и ласкового.
   Через десять минут уравновешиваюсь душевно и физически, вхожу в полную боевую форму.
   – Знаешь, шеф, – с немалой долей уважения говорит Машина, – ты меня приятно удивил.
   – Это чем же? – спрашиваю.
   – Да тем, что ты выбрал самый беспроигрышный вариант освобождения из плена. Любой другой был изначально обречен на провал. Но не обольщайся. Скоро они выйдут из шока и устроят на тебя настоящую охоту. С борзыми и ружьями. А также книжной уголовного кодекса в лапах.
   – Сколько же, по твоим подсчетам, у нас осталось времени до их расстолбнячивания? – интересуюсь я.
   – Укрыться в какой-нибудь норе хватит, – отвечает Машина. – Но если ты решил расследовать это дело до конца, то ноль часов ноль минут. Правда, это если не предпринимать никаких ответных шагов, а сидеть, сложа руки, как китайский болванчик.
   – Что же мы можем сделать? Ведь сейчас на нас целая армия фараонов попрет. Сама же говорила!
   – Говорила. И от слов своих не отказываюсь. Что касается наших возможностей – есть у меня одна мысль. В случае, если эта небольшая импровизация пройдет – времени у нас будет вагон и маленькая тележка. Сейчас увидишь игру высшего класса.
   Наступает тишина, прерываемая редкими щелчками и телефонным гудением. На дисплее загорается сообщение: «Подключаюсь к городской телефонной сети. Ищу номер данного отделения». Неожиданно раздается громкий всхрюк, и голосом, полным металлическо-командных нот, Машина выдает: