Страница:
В провинции Сычуань, где родился доктор Вэй (кстати, она же – родина великого китайского поэта Ли Бо), есть особый вид чаепития. Специально обученный служащий наливает посетителям обжигающий кипяток из большого металлического чайника с тонким и длинным, почти метровым, носиком. Струя кипятка, выплеснувшаяся из такого носика, может по воздуху преодолевать расстояние от нескольких десятков сантиметров до полутора метров…
Весь мой ближний круг был в курсе моих страданий, о моем плачевном состоянии знали дальние родственники, даже давно забытые одноклассники. В издательском доме все мои коллеги подсовывали мне брошюры с рекламой лечебных кроватей, чудо-средств для физиотерапии, я постоянно получала телефоны гомеопатов, хирургов, экстрасенсов и костоправов из глухих деревень. Я слышала об одной туземной культуре, в которой люди получают поддержку от других, рассказывая о своих страданиях, несчастиях, тяжелом опыте, но не более чем три раза. Эта культура признает, что важно делиться с людьми своим опытом, чтобы высвободить боль, но повторение этой истории более трех раз только удержит человека в положении жертвы. Поэтому теперь я говорила о своей боли только с врачами.
Занятия йогой продолжались, и мой инструктор Вика подмечала, как левая часть тела все больше теряет координацию. Асан, которые я могла осилить, становилось все меньше, но я упорно занималась.
Журнал «Имена», вернее, пилотный номер, был готов. Сколько предшествовало этому событию споров, поздних вечерних обсуждений концепции, макета, названии рубрик да и самого журнала. Ведь он имел шансы называться ЖЗЛ, кстати говоря. Это было чудесное время, когда совместный мозговой штурм в кабинете генерального директора издательского дома был обычным явлением, когда, перебивая друг друга, мы выкрикивали разные предложения, когда одновременно нас осеняла одна и та же идея. Но это время прошло. Наверное, безвозвратно. Об этих вечерах, об этих дискуссиях я ностальгирую. Теперь «высокий» кабинет надежно прикрыт фигурами издателей, а дискуссии, если они и проводятся, проходят без моего участия. Я получаю команду к действию и все.
А тогда в полемике, в спорах и процессе постоянной обработки идей мне вручили журнал «Даша». И это было мое второе «пришествие» в журнал. Вообще за время работы я умудрилась поруководить, кроме неизменной «Лизы», два раза журналом «Даша», два раза журналом «Лиза. Гороскоп», один раз журналом «Сделай паузу», один раз журналом «Имена» и один раз Lisa Style. Теперь у меня осталась только «Лиза», и я грущу по тем временам, когда в жизни было разнообразие, работало несколько коллективов, я все время находилась в драйве, переключалась из одной области или, как говорят, из одного формата на другой. На мой взгляд и по моим ощущениям, это было самое лучшее время. Не потому ли я чувствую себя сегодня в состоянии некоего застоя?
Как все относительно. Меня мучила боль в спине, но я «купалась» в радостном творческом процессе. Правда, в то время совсем перестала спать. Днем, вечером, ночью на меня воздействовали антидепрессанты, чтобы притупить боль и устранить страх перед самой болью. Но спать я уже не могла. Мне удавалось прикорнуть на два-три часа. А потом я снова тупо маршировала по квартире, шагала на степпере, чтобы «расходиться», и снова укладывалась перед стопкой книг и тетрадей. Так я начала первую тетрадь «Дневника боли» – обычный рабочий ежедневник в кожаной обложке. Пролистывая ее сегодня, я диву даюсь, какой объем информации мне удалось усвоить, сколько интересных шагов сделать в профессиональной деятельности. Тогда-то мы защитили перед высоким руководством наш проект «Имена». Но об этом я узнала уже в больнице.
В больнице молоденькая доктор-интерн, грустно глядя на мои свежие снимки компьютерной томографии, вымолвила: «Мы провели консилиум, выход один – операция». «Доктор, – взмолилась я, – давайте испробуем все, что предлагает центр по восстановлению. Не зря же я сюда приехала». «Три недели – срок принятия решения», – сообщила она мне. Был составлен список процедур, которые мне предстояло пройти.
Ночь я переночевала «на ходу» – шагала по длинному унылому коридору отделения невропатологии. Моя соседка-старушка спала беспокойно, часто вскрикивала во сне. Утром я спустилась к киоску печати – прямо на меня смотрел внушительный том. Монография «История Китая. С древности до наших дней». Автор Рейн Крюгер. С «драгоценной» книгой в одной руке и чемоданом – в другой я переехала в отделение травмы, где для меня подготовили одноместную палату. В коридоре мне встретился уже не очень молодой мужчина в спортивном костюме. Засмотревшись на увесистый том в моей руке, он удивился: «Вы этим интересуетесь?» «Да», – с жаром ответила я. И тут он вдруг по-петушиному, высоким фальцетом выкрикнул фразу… по-китайски. Я обомлела. «Это значит “Да здравствует коммунистическая партия Китая!”, – перевел мне востоковед Женя.
Нити наших судеб согласно представлениям древних греков плетут три мойры – Клото, Лахесис и Атропа. Первая, в образе прядущей женщины, олицетворяет собой неуклонное и спокойное действие судьбы, вторая – ее случайности, третья – неотвратимость ее решений. Так что судьба неотвратимо двигала меня в сторону китайской цивилизации, подселив в соседней палате синолога. По вечерам после процедур мы уединялись в конце коридора под ветвями огромных комнатных деревьев, и Женя посвящал меня в тонкости истории.
А я вспоминаю детство. В мои пять-шесть лет самым страшным наказанием для меня было услышать: «Вот отдадим тебя в интернат». В своем детском воображении я представляла себе детский дом. На самом же деле в семье серьезно обсуждалась идея отдать меня в интернат с углубленным изучением китайского языка. Интернат находился за городом, домой дети приезжали только на выходные. Но или семья не захотела со мной расставаться, или градус отношений СССР – Китай в тот момент опустился много ниже нуля, только идея выучить меня китайскому языку с младых ногтей как-то сама по себе растворилась.
Еще я помню рассказы мамы: она росла в «доме военных» в пятидесятых годах на Хорошевском шоссе. Все друг друга знали, дружили семьями. За стенкой жил одноклассник мамы, ее друг Генка. Он по окончании школы поступил в Институт восточных языков и стал переводчиком с китайского.
Так что слова «Китай» и «китайское» в моем сознании связаны с позитивом гораздо больше, нежели с негативом. Это потом в нашу жизнь вошел китайский ширпотреб… Кстати, в китайском павильоне на ВВЦ продаются тонкие легкие платья с широкими рукавами, более похожие на японские кимоно, чем на традиционные китайские ципао, – отличная домашняя одежда для лета. Туда же послал меня доктор Вэй за очередным лекарством. Его записка к некоему Чжа хранится у меня до сих пор. Чжа выдал мне яркую коробку с капсулами, которые следовало принимать, запивая обычной водой. По мнению доктора Вэй, чьи сеансы иглоукалывания, к сожалению, не возымели никакого действия, новое лекарство должно было меня поднять на ноги. Однако не получилось.
Открыв в «травме» (так мы, пациенты, называли отделение травматологии) увесистый том о Китае, я впервые попыталась мыслить структурно – брать картинку фрагментами, которые составляли единое целое – огромную необъятную историческую реальность, имя которой «китайская цивилизация».
Монографию я начала читать не по порядку, а с правления последнего императора Пу И, о котором снял свой известный фильм режиссер Бертолуччи. Потом принялась изучать эпоху Циньской династии, начиная с императора Цинь Шихуан-ди, который правил в III веке до н. э., кто первым объединил китайские государства «под одним небом» и начал строить Великую Китайскую стену. Кстати, ту стену, которой любуются сегодня туристы со всего света, принимая ее за древнее сооружение, перестроили при императоре династии Мин Юнлэ в XV веке н. э. Когда я открывала монографию, боль переставала существовать. Я прочитала эту книгу дважды – сначала взахлеб, а потом медленно – страницу за страницей. Непонятное мне растолковывал сосед-китаист Женя.
– Удивительно! – восклицала я. – Наши предки бегали в шкурах по лесам, а в Китае уже были изобретены компас, колесницы и развита письменность.
– А вы знаете, что настоящий китайский компас не такой, как все?
– Как это? – не поняла я.
– По-китайски компас – стрелка, указывающая на ЮГ! У нас стрелка указывает на север. У них другая пространственная ориентация, и это китайская специфика. Для китайцев Китай – не Восток, а Центр! Древние китайцы представляли Землю в виде панциря черепахи – квадрата, поделенного на девять сегментов. Небо над черепахой изображалось в виде круга. Если наложить проекцию круга на квадрат, то получится Срединное государство, где все под небесами. Все земли и страны за пределами проекции круга – чужеземные И если Китай – Чжун-го – центр, то весь остальной мир является окраиной. «Го» переводится как «государство».
– Значит, Россия и Америка – окраины Китая? – развеселилась я.
– Не совсем так. О, я вижу, вы купили прекрасную книгу Девятова «Китайская специфика»! Давайте посмотрим, вот и карта «по-китайски» – вверху юг, внизу север. Смотрите – вот государства, которые образуют «ближний круг», – Страна восходящего солнца – Япония, Страна утренней свежести – Корея, Умиротворенный юг – Вьетнам, Цветущее государство – Таиланд. Далее следуют Бирма, Индия, Тибет, Туркестан с такими же красивыми поэтичными названиями и Древняя страна заходящей предрассветной луны, она же Темная старина – Монголия…
– Как красиво все звучит, – вырвалось у меня, – но где весь прочий мир?
– За ближними странами по орбите «дальнего круга» следуют страны, населенные чужеродными народами. Слева от центра живут янгуй – «заморские черти» – Страна выдающегося таланта – Великобритания, за ней – Государство логики закона – Франция, Государство нравственного примера – Германия и Прекрасное государство, угадайте какое? Правильно – Америка. А вот справа от центра на дальней сухопутной окраине живут народы под общим названием «обращенные в себя» – «хуйцзу» – мусульмане. Здесь же и Государство неожиданностей (или затягивания и мгновенных перемен) – Э-го – Россия.
– Не шутите! Неужели они так нас называют? – поразилась я. – Государство неожиданностей? Воистину мудр тот, кто так определил суть нашей страны.
Женя с его потрясающим знанием особенностей древнего и современного Китая занимал меня беседами, как правило, после ужина, когда движение по коридору затихало, только старичок тренировал больную ногу, постукивая костылем. Он, между прочим, ни разу не сбился и не отказался от своего вечернего моциона – ровно десять минут по коридору туда-сюда. Если бы Женя не спал, так же, как я, и мог бы продолжать свои рассказы, как Шехерезада, по ночам, было бы совсем хорошо. Но Женя готовился к выписке, спал отлично, и ночью мне ничего не оставалось делать как заваривать бесчисленное количество чашек чая и маршировать по палате, чтобы не очень сильно болела нога. Иногда я выскальзывала в больничный затемненный коридор и на первых порах пугала дежурную ночную сестру. Но потом все привыкли к моей беспокойной фигуре, меряющей шагами коридор, и даже перестали замечать.
«В жизни столько пустых поводов для огорчений – не так кто-то что-то сказал, не так сделал, куда-то не позвали, что-то не дали, но все это ерунда…» – размышляла я, глядя на крюк над своей головой, подвешенный на раме над кроватью. Крюк предназначался для пациентов с травмой, которые могли бы, зацепившись за него, подняться с кровати. Но даже этой возможности я была лишена, так как могла лежать только на животе. Меня навещали, и визитеров я принимала в томной позе, лежа на боку, подперев кулаком голову.
Помню, подруга Света, ворвавшись с «воли» в больничную палату, в тишину кремовых стен, где предположительно вас должно охватить умиротворение, посидев минут пять, сказала: «Я тоже хочу полежать в больнице. Здесь так хорошо». «Боже упаси!» – сказала я тогда Свете, воюющей, как всегда, с двумя мобильниками и очень важными клиентами на проводе. В подарок, чтобы я не скучала, Света привезла мне фотоальбом и рамочку в цвет больничных стен. На подарках был размещен гербарий – и в воздухе повеяло ботаническим садом. «Это, чтобы ты сделала фото, когда поправишься и будешь снова здоровой и сильной», – пожелала мне Света. Пустую рамочку я поставила на тумбочку, и она радовала меня все оставшееся в «Травме» время.
Еще ночами я продолжала заполнять свой «Дневник боли». Иногда записывала для себя совсем неожиданные вещи. Вспомнились строки поэта Уильяма Вордсворта: «Нас манит суеты избитый путь, проходит жизнь за выгодой в погоне…» А написал он это в 1888 году. Что бы он подумал о сегодняшнем мире! Мы словно испытываем отвращение к состоянию «быть наедине с собой», бежим от него. Если мы не работаем, то занимаем себя чтением журналов, разгадыванием кроссвордов, плаванием в интернет-водах и, конечно, просмотром телепередач. Если у нас нет ничем не занятого времени, мы обязательно должны его заполнить совершенно бесполезными делами. А если прибавить всеобщую озабоченность быть «в зоне доступа сети» в течение двадцати четырех часов в сутки всю неделю… Жизнь стала мультимедийной, яркой. А наша внутренняя тишина, которая придает жизни смысл и глубину, проявляется все реже. Поэтому наша жизнь и напоминает порой «мышиный вальс». Находясь в больнице, как ни странно, я очень часто оказывалась один на один со своей внутренней тишиной и пыталась ее слушать. Это было не так просто, но я научилась распознавать ее по особым признакам. Я включала MP3-плеер, слушала Моцарта и медленно «стирала» все, что находилось в пределах видимости и слышимости. А потом настраивалась на музыку. А музыка вела меня к собственному миру. К внутреннему голосу. К самой себе. В дневнике я часто планировала какое-нибудь новое занятие, обозначив для себя отправным пунктом «когда это все закончится». Я была уверена, что боль когда-нибудь закончится. Иначе и быть не может. Для карьерной книги я делала выписки из деловых газет, журналов, запоем читала книги с рецептами успеха известных бизнесменов. Я не знала, когда, но верила, что наступит день, и я тоже поделюсь с каким-нибудь уважаемым интервьюером своим рецептом.
Но поделиться рецептом могу прямо сейчас, не дожидаясь интервьюера, в этой книге. Каждый день должно присутствовать пусть хотя бы одно острое мгновение счастья. Даже если ждут неприятные дела, где-то в этом ворохе неприятностей есть одно дело, которое наверняка вдохновит. Может, это фильм или книга, которые ждут вас по окончании рутинного рабочего дня. А может, это удивительной формы облако, которое вы увидели из окна маршрутки. Искренняя улыбка прохожего, запах любимого кофе, sms-ка от подруги… Сконцентрируйтесь на ощущении счастья. Если хотите – запишите это приятное переживание на узкой полоске бумаги. А в один из дней соберите ворох «приятных воспоминаний», нанизав их на нить наподобие бус, и перебирайте в дни, когда на душе не очень светло. Пополняйте свою коллекцию «бусин», начинайте новую. Придумайте что-нибудь, что не даст моментам счастья уплыть в глубины вашего сознания.
А еще вот какое наблюдение: счастье не купишь ни за какие деньги, точно так же, как они не приносят хорошее здоровье. Когда возникают проблемы с деньгами или со здоровьем, почти ни о чем другом рассуждать невозможно. Когда эти проблемы отсутствуют, то о них совсем не думаешь. Вклад, который деньги и здоровье вносят в уровень счастья, описывается, как правило, в негативных представлениях, а их отсутствие приносит больше несчастья. Мы транжирим здоровье, воспринимая его наличие как само собой разумеющееся. И только проблемы с ним заставляют нас сожалеть о том, как мы были беспечны.
Сколько поездок – уже утвержденных, одобренных и подкрепленных въездными визами соответствующих стран – я пропустила только потому, что «сорвала» спину и была не в состоянии просто выдержать перелет? Прага, Лондон, Дублин, Стамбул, Берлин – список можно продолжать…
Я чувствовала, что в больнице все шло как-то не так. Все процедуры – массажи, лечебная физкультура, физиотерапия лишь притупляли острую боль. И в это «свободное» время я могла сидеть по полчаса у компьютера, переписываясь с Олегом, ответственным редактором журнала «Имена». В этот раз мы уже готовили полноценный первый номер, который должен был выйти в свет в декабре.
Ночью же я написала короткое письмо менеджеру по связям с общественностью одного крупного издательского дома, прикрепив к письму синопсис книги. Имя и адрес Артура, так его звали, мне оставила Светлана, моя подруга. Артур перезвонил мне на следующий день. Он пообещал передать синопсис в дирекцию спецпроектов, заверив при этом, что все очень интересно и проблем не будет. Узнав о моем местонахождении и плачевном состоянии, он пришел в необычайное волнение:
– А вы знаете, моя бабушка перенесла операцию на позвоночнике, но у нее до сих пор проблемы. А у знакомой маму оперировали, так она не встала, лежит… Вы не соглашайтесь на операцию, обещайте мне. Столько примеров… Последствия невозможно предугадать.
Успокоил, ничего не скажешь. Зато перспектива составить сборник из имеющихся статей о карьере и написать серию книг о карьере – карьера, офисные войны, фактор здоровья, дресс-код – меня очень вдохновила. Появилась цель. Не все же о больной спине бубнить. Скажу, что из этого проекта были опубликованы только две книги – «Карьера» и «Офис. Стратегия выживания». Третья, уже написанная, так и осталась у меня в компьютере. Но я надеюсь, что она увидит свет.
Отрадой для меня оставались вечера с Женей.
– Как вы думаете, помнят ли китайцы, что Харбин – русский город? – как-то поинтересовалась я.
– Нет, из личного опыта могу сказать, что не помнят. Вернее, говорят, что в Харбине когда-то жили русские, но и только. Скажу вам больше – Далянь и находящийся рядом с ним Люйшунь – города именно РУССКОЙ славы. Города Дальний и Порт-Артур соответственно.
– Порт-Артур! Морское сражение в русско-японской войне! И это теперь Люйшунь?
Женя позволил себе снисходительно усмехнуться:
– На Дальнем Востоке России, как в Царстве Польском и на Кавказе, было наместничество, и резиденция наместника русского царя долгие годы была не во Владивостоке, а в Дальнем. Из боевой летописи защиты морских крепостей порт-артурская эпопея сравнима лишь с обороной Севастополя. Порт-Артур около года держался совершенно отрезанным японцами от основных русских сил. Многие осуждают адмиралов за преждевременную сдачу крепости японцам, но это спасло много жизней. А вот город Дальний, как и Харбин, был основан при строительстве Китайско-Восточной железной дороги в одна тысяча девятьсот девяносто восьмом году русскими. КВЖД – часть Транссибирской магистрали связывала Читу с Владивостоком. Город Дальний был крайним форпостом российской и советской империи на Тихом океане. Железная дорога, военно-морская база и коммерческий порт в Дальнем лишь в 1950–1952 годах были переданы Сталиным китайцам. Сейчас вся память о русских старательно вытеснена. Площадь Сталина была переименована, а памятник советским воинам-освободителям Даляна от японских оккупантов перенесен с главной площади на дальнее кладбище. Зато японский огромный обелиск на господствующей над Люйшунем горе никто и никуда не переносил. О том, что Харбин и Дальний основали русские, мало кто помнит.
Через два дня Женя выписался из больницы. Мы не успели попрощаться – меня спешно вызвали на процедуры. Даже телефонами не обменялись. Женя ушел из моей жизни так же «многозначительно», как и Саша Белоконь. Была ли в этом некая предопределенность?
На занятиях лечебной физкультурой левая нога двигалась с трудом, а о наклонах не было и речи. Мой инструктор по йоге Вика подбадривала меня по телефону, она же предложила (после того, как меня выпишут из больницы) перенести наши занятия в бассейн. Есть, мол, у нее знакомый тренер, он прекрасно справляется с такими страдальцами, как я. Для мотивации Вика купила качественные очки для плавания, которыми я пользуюсь до сих пор.
Близилась к концу моя третья неделя лечения. Я бы не сказала, что сильно продвинулась вперед. Лежа под капельницей, я давала поручения по работе, мама привозила мне гору документов на подпись. Заместителей ни в одном из четырех журналов я не имела. Зато коллективы во всех редакциях были подобраны так, что каждый сотрудник сознавал ответственность за свою работу и за журнал в целом. Так что мы не сорвали ни одну сдачу, ни один номер.
Помню одну ночь. Ноябрь в тот год был бесснежным и сухим. За окном моей палаты был виден еще один корпус клиники, справа кусочек шоссе, за ним простирался лес. Прямо под окнами – квадрат сквера, который по диагонали пересекала тропинка, протоптанная пешеходами. Той ночью я заварила чай и встала у окна. И вдруг пошел снег. Это было так торжественно. Коротко тренькнул телефон – это коллега из «дружественной редакции» поздно возвращалась из гостей и решила мне на волне хорошего настроения написать веселую sms-ку. Сквер под окнами вскоре стал похож на белую скатерть со столовыми приборами – скамейками и бокалами на тонких ножках – деревьями. Негатив и позитив, черное и белое. Излюбленная тема каллиграфов Китая. Занесенные снегом вершины, террасы, беседки – все под легким покрывалом снега. И бамбук в снегу – мужественно противостоящий всем невзгодам холодной поры. Это я, тот самый несгибаемый, живучий бамбук.
Я открыла окно. Два часа ночи. Город объят, как сном, тишиной. Абсолютная тишина, которая бывает только в те дни, когда падает первый снег. И мы так редко замечаем эти мгновения. Как пел Визбор: «Мы смотрели телевизор, а за окнами шел снег». Жаль, что никто сейчас не видит этой красоты.
Китайский поэт Шэнь Юэ, созерцая снег, написал следующие строки:
Когда я писала книгу «Арена», а начинала я ее писать в зной в городе Бердянске несколько лет назад, соседи по лестничной клетке без конца заводили шлягер группы «Авария» – «Ждать уже недолго, скоро будет елка». Они так «загипнотизировали» меня, что эту книгу я начала со слов: «Больше всего на свете Алиса любила Новый год…» И вот в предновогодние дни у меня всплывает в памяти тот эпизод – приморский город, плавящийся в жаре, я только что вернулась с пляжа, а за окном – новогодняя песня, в тетрадке описание новогодней Москвы…
Я очень люблю Новый год. Думаю, на свете мало людей, которые не любят этот праздник. С ним связано столько воспоминаний… Кто-то помнит себя еще в шапке с накрахмаленными заячьими ушами, кто-то был снежинкой, некоторые счастливицы Снегурочкой.
Я тоже была Снегурочкой в школе, в восьмом классе. Ставилась часть пьесы «Двенадцать месяцев», еще какие-то фрагменты из сказок силами пятиклассников. А Снегурочка и Дед Мороз конферировали. Нам с парнишкой из десятого класса, который изображал Деда Мороза, повезло – в школе в основном учились дети сотрудников Киностудии имени Горького, поэтому родители расстарались и из костюмерной киностудии привезли сундук с дивным платьем для Снегурочки в русском стиле и роскошной шубой для Деда Мороза. Конферировали мы с Дедом Морозом часов пять без передышки – представление посмотрели все – от первого до восьмого класса. На последнем Дед Мороз взвыл: «Отпусти меня, сил уже нет», и я отдувалась перед старшеклассниками за дедушку сама.
Весь мой ближний круг был в курсе моих страданий, о моем плачевном состоянии знали дальние родственники, даже давно забытые одноклассники. В издательском доме все мои коллеги подсовывали мне брошюры с рекламой лечебных кроватей, чудо-средств для физиотерапии, я постоянно получала телефоны гомеопатов, хирургов, экстрасенсов и костоправов из глухих деревень. Я слышала об одной туземной культуре, в которой люди получают поддержку от других, рассказывая о своих страданиях, несчастиях, тяжелом опыте, но не более чем три раза. Эта культура признает, что важно делиться с людьми своим опытом, чтобы высвободить боль, но повторение этой истории более трех раз только удержит человека в положении жертвы. Поэтому теперь я говорила о своей боли только с врачами.
Занятия йогой продолжались, и мой инструктор Вика подмечала, как левая часть тела все больше теряет координацию. Асан, которые я могла осилить, становилось все меньше, но я упорно занималась.
Журнал «Имена», вернее, пилотный номер, был готов. Сколько предшествовало этому событию споров, поздних вечерних обсуждений концепции, макета, названии рубрик да и самого журнала. Ведь он имел шансы называться ЖЗЛ, кстати говоря. Это было чудесное время, когда совместный мозговой штурм в кабинете генерального директора издательского дома был обычным явлением, когда, перебивая друг друга, мы выкрикивали разные предложения, когда одновременно нас осеняла одна и та же идея. Но это время прошло. Наверное, безвозвратно. Об этих вечерах, об этих дискуссиях я ностальгирую. Теперь «высокий» кабинет надежно прикрыт фигурами издателей, а дискуссии, если они и проводятся, проходят без моего участия. Я получаю команду к действию и все.
А тогда в полемике, в спорах и процессе постоянной обработки идей мне вручили журнал «Даша». И это было мое второе «пришествие» в журнал. Вообще за время работы я умудрилась поруководить, кроме неизменной «Лизы», два раза журналом «Даша», два раза журналом «Лиза. Гороскоп», один раз журналом «Сделай паузу», один раз журналом «Имена» и один раз Lisa Style. Теперь у меня осталась только «Лиза», и я грущу по тем временам, когда в жизни было разнообразие, работало несколько коллективов, я все время находилась в драйве, переключалась из одной области или, как говорят, из одного формата на другой. На мой взгляд и по моим ощущениям, это было самое лучшее время. Не потому ли я чувствую себя сегодня в состоянии некоего застоя?
Как все относительно. Меня мучила боль в спине, но я «купалась» в радостном творческом процессе. Правда, в то время совсем перестала спать. Днем, вечером, ночью на меня воздействовали антидепрессанты, чтобы притупить боль и устранить страх перед самой болью. Но спать я уже не могла. Мне удавалось прикорнуть на два-три часа. А потом я снова тупо маршировала по квартире, шагала на степпере, чтобы «расходиться», и снова укладывалась перед стопкой книг и тетрадей. Так я начала первую тетрадь «Дневника боли» – обычный рабочий ежедневник в кожаной обложке. Пролистывая ее сегодня, я диву даюсь, какой объем информации мне удалось усвоить, сколько интересных шагов сделать в профессиональной деятельности. Тогда-то мы защитили перед высоким руководством наш проект «Имена». Но об этом я узнала уже в больнице.
В больнице молоденькая доктор-интерн, грустно глядя на мои свежие снимки компьютерной томографии, вымолвила: «Мы провели консилиум, выход один – операция». «Доктор, – взмолилась я, – давайте испробуем все, что предлагает центр по восстановлению. Не зря же я сюда приехала». «Три недели – срок принятия решения», – сообщила она мне. Был составлен список процедур, которые мне предстояло пройти.
Ночь я переночевала «на ходу» – шагала по длинному унылому коридору отделения невропатологии. Моя соседка-старушка спала беспокойно, часто вскрикивала во сне. Утром я спустилась к киоску печати – прямо на меня смотрел внушительный том. Монография «История Китая. С древности до наших дней». Автор Рейн Крюгер. С «драгоценной» книгой в одной руке и чемоданом – в другой я переехала в отделение травмы, где для меня подготовили одноместную палату. В коридоре мне встретился уже не очень молодой мужчина в спортивном костюме. Засмотревшись на увесистый том в моей руке, он удивился: «Вы этим интересуетесь?» «Да», – с жаром ответила я. И тут он вдруг по-петушиному, высоким фальцетом выкрикнул фразу… по-китайски. Я обомлела. «Это значит “Да здравствует коммунистическая партия Китая!”, – перевел мне востоковед Женя.
Нити наших судеб согласно представлениям древних греков плетут три мойры – Клото, Лахесис и Атропа. Первая, в образе прядущей женщины, олицетворяет собой неуклонное и спокойное действие судьбы, вторая – ее случайности, третья – неотвратимость ее решений. Так что судьба неотвратимо двигала меня в сторону китайской цивилизации, подселив в соседней палате синолога. По вечерам после процедур мы уединялись в конце коридора под ветвями огромных комнатных деревьев, и Женя посвящал меня в тонкости истории.
А я вспоминаю детство. В мои пять-шесть лет самым страшным наказанием для меня было услышать: «Вот отдадим тебя в интернат». В своем детском воображении я представляла себе детский дом. На самом же деле в семье серьезно обсуждалась идея отдать меня в интернат с углубленным изучением китайского языка. Интернат находился за городом, домой дети приезжали только на выходные. Но или семья не захотела со мной расставаться, или градус отношений СССР – Китай в тот момент опустился много ниже нуля, только идея выучить меня китайскому языку с младых ногтей как-то сама по себе растворилась.
Еще я помню рассказы мамы: она росла в «доме военных» в пятидесятых годах на Хорошевском шоссе. Все друг друга знали, дружили семьями. За стенкой жил одноклассник мамы, ее друг Генка. Он по окончании школы поступил в Институт восточных языков и стал переводчиком с китайского.
Так что слова «Китай» и «китайское» в моем сознании связаны с позитивом гораздо больше, нежели с негативом. Это потом в нашу жизнь вошел китайский ширпотреб… Кстати, в китайском павильоне на ВВЦ продаются тонкие легкие платья с широкими рукавами, более похожие на японские кимоно, чем на традиционные китайские ципао, – отличная домашняя одежда для лета. Туда же послал меня доктор Вэй за очередным лекарством. Его записка к некоему Чжа хранится у меня до сих пор. Чжа выдал мне яркую коробку с капсулами, которые следовало принимать, запивая обычной водой. По мнению доктора Вэй, чьи сеансы иглоукалывания, к сожалению, не возымели никакого действия, новое лекарство должно было меня поднять на ноги. Однако не получилось.
Открыв в «травме» (так мы, пациенты, называли отделение травматологии) увесистый том о Китае, я впервые попыталась мыслить структурно – брать картинку фрагментами, которые составляли единое целое – огромную необъятную историческую реальность, имя которой «китайская цивилизация».
Монографию я начала читать не по порядку, а с правления последнего императора Пу И, о котором снял свой известный фильм режиссер Бертолуччи. Потом принялась изучать эпоху Циньской династии, начиная с императора Цинь Шихуан-ди, который правил в III веке до н. э., кто первым объединил китайские государства «под одним небом» и начал строить Великую Китайскую стену. Кстати, ту стену, которой любуются сегодня туристы со всего света, принимая ее за древнее сооружение, перестроили при императоре династии Мин Юнлэ в XV веке н. э. Когда я открывала монографию, боль переставала существовать. Я прочитала эту книгу дважды – сначала взахлеб, а потом медленно – страницу за страницей. Непонятное мне растолковывал сосед-китаист Женя.
– Удивительно! – восклицала я. – Наши предки бегали в шкурах по лесам, а в Китае уже были изобретены компас, колесницы и развита письменность.
– А вы знаете, что настоящий китайский компас не такой, как все?
– Как это? – не поняла я.
– По-китайски компас – стрелка, указывающая на ЮГ! У нас стрелка указывает на север. У них другая пространственная ориентация, и это китайская специфика. Для китайцев Китай – не Восток, а Центр! Древние китайцы представляли Землю в виде панциря черепахи – квадрата, поделенного на девять сегментов. Небо над черепахой изображалось в виде круга. Если наложить проекцию круга на квадрат, то получится Срединное государство, где все под небесами. Все земли и страны за пределами проекции круга – чужеземные И если Китай – Чжун-го – центр, то весь остальной мир является окраиной. «Го» переводится как «государство».
– Значит, Россия и Америка – окраины Китая? – развеселилась я.
– Не совсем так. О, я вижу, вы купили прекрасную книгу Девятова «Китайская специфика»! Давайте посмотрим, вот и карта «по-китайски» – вверху юг, внизу север. Смотрите – вот государства, которые образуют «ближний круг», – Страна восходящего солнца – Япония, Страна утренней свежести – Корея, Умиротворенный юг – Вьетнам, Цветущее государство – Таиланд. Далее следуют Бирма, Индия, Тибет, Туркестан с такими же красивыми поэтичными названиями и Древняя страна заходящей предрассветной луны, она же Темная старина – Монголия…
– Как красиво все звучит, – вырвалось у меня, – но где весь прочий мир?
– За ближними странами по орбите «дальнего круга» следуют страны, населенные чужеродными народами. Слева от центра живут янгуй – «заморские черти» – Страна выдающегося таланта – Великобритания, за ней – Государство логики закона – Франция, Государство нравственного примера – Германия и Прекрасное государство, угадайте какое? Правильно – Америка. А вот справа от центра на дальней сухопутной окраине живут народы под общим названием «обращенные в себя» – «хуйцзу» – мусульмане. Здесь же и Государство неожиданностей (или затягивания и мгновенных перемен) – Э-го – Россия.
– Не шутите! Неужели они так нас называют? – поразилась я. – Государство неожиданностей? Воистину мудр тот, кто так определил суть нашей страны.
Женя с его потрясающим знанием особенностей древнего и современного Китая занимал меня беседами, как правило, после ужина, когда движение по коридору затихало, только старичок тренировал больную ногу, постукивая костылем. Он, между прочим, ни разу не сбился и не отказался от своего вечернего моциона – ровно десять минут по коридору туда-сюда. Если бы Женя не спал, так же, как я, и мог бы продолжать свои рассказы, как Шехерезада, по ночам, было бы совсем хорошо. Но Женя готовился к выписке, спал отлично, и ночью мне ничего не оставалось делать как заваривать бесчисленное количество чашек чая и маршировать по палате, чтобы не очень сильно болела нога. Иногда я выскальзывала в больничный затемненный коридор и на первых порах пугала дежурную ночную сестру. Но потом все привыкли к моей беспокойной фигуре, меряющей шагами коридор, и даже перестали замечать.
«В жизни столько пустых поводов для огорчений – не так кто-то что-то сказал, не так сделал, куда-то не позвали, что-то не дали, но все это ерунда…» – размышляла я, глядя на крюк над своей головой, подвешенный на раме над кроватью. Крюк предназначался для пациентов с травмой, которые могли бы, зацепившись за него, подняться с кровати. Но даже этой возможности я была лишена, так как могла лежать только на животе. Меня навещали, и визитеров я принимала в томной позе, лежа на боку, подперев кулаком голову.
Помню, подруга Света, ворвавшись с «воли» в больничную палату, в тишину кремовых стен, где предположительно вас должно охватить умиротворение, посидев минут пять, сказала: «Я тоже хочу полежать в больнице. Здесь так хорошо». «Боже упаси!» – сказала я тогда Свете, воюющей, как всегда, с двумя мобильниками и очень важными клиентами на проводе. В подарок, чтобы я не скучала, Света привезла мне фотоальбом и рамочку в цвет больничных стен. На подарках был размещен гербарий – и в воздухе повеяло ботаническим садом. «Это, чтобы ты сделала фото, когда поправишься и будешь снова здоровой и сильной», – пожелала мне Света. Пустую рамочку я поставила на тумбочку, и она радовала меня все оставшееся в «Травме» время.
Еще ночами я продолжала заполнять свой «Дневник боли». Иногда записывала для себя совсем неожиданные вещи. Вспомнились строки поэта Уильяма Вордсворта: «Нас манит суеты избитый путь, проходит жизнь за выгодой в погоне…» А написал он это в 1888 году. Что бы он подумал о сегодняшнем мире! Мы словно испытываем отвращение к состоянию «быть наедине с собой», бежим от него. Если мы не работаем, то занимаем себя чтением журналов, разгадыванием кроссвордов, плаванием в интернет-водах и, конечно, просмотром телепередач. Если у нас нет ничем не занятого времени, мы обязательно должны его заполнить совершенно бесполезными делами. А если прибавить всеобщую озабоченность быть «в зоне доступа сети» в течение двадцати четырех часов в сутки всю неделю… Жизнь стала мультимедийной, яркой. А наша внутренняя тишина, которая придает жизни смысл и глубину, проявляется все реже. Поэтому наша жизнь и напоминает порой «мышиный вальс». Находясь в больнице, как ни странно, я очень часто оказывалась один на один со своей внутренней тишиной и пыталась ее слушать. Это было не так просто, но я научилась распознавать ее по особым признакам. Я включала MP3-плеер, слушала Моцарта и медленно «стирала» все, что находилось в пределах видимости и слышимости. А потом настраивалась на музыку. А музыка вела меня к собственному миру. К внутреннему голосу. К самой себе. В дневнике я часто планировала какое-нибудь новое занятие, обозначив для себя отправным пунктом «когда это все закончится». Я была уверена, что боль когда-нибудь закончится. Иначе и быть не может. Для карьерной книги я делала выписки из деловых газет, журналов, запоем читала книги с рецептами успеха известных бизнесменов. Я не знала, когда, но верила, что наступит день, и я тоже поделюсь с каким-нибудь уважаемым интервьюером своим рецептом.
Но поделиться рецептом могу прямо сейчас, не дожидаясь интервьюера, в этой книге. Каждый день должно присутствовать пусть хотя бы одно острое мгновение счастья. Даже если ждут неприятные дела, где-то в этом ворохе неприятностей есть одно дело, которое наверняка вдохновит. Может, это фильм или книга, которые ждут вас по окончании рутинного рабочего дня. А может, это удивительной формы облако, которое вы увидели из окна маршрутки. Искренняя улыбка прохожего, запах любимого кофе, sms-ка от подруги… Сконцентрируйтесь на ощущении счастья. Если хотите – запишите это приятное переживание на узкой полоске бумаги. А в один из дней соберите ворох «приятных воспоминаний», нанизав их на нить наподобие бус, и перебирайте в дни, когда на душе не очень светло. Пополняйте свою коллекцию «бусин», начинайте новую. Придумайте что-нибудь, что не даст моментам счастья уплыть в глубины вашего сознания.
А еще вот какое наблюдение: счастье не купишь ни за какие деньги, точно так же, как они не приносят хорошее здоровье. Когда возникают проблемы с деньгами или со здоровьем, почти ни о чем другом рассуждать невозможно. Когда эти проблемы отсутствуют, то о них совсем не думаешь. Вклад, который деньги и здоровье вносят в уровень счастья, описывается, как правило, в негативных представлениях, а их отсутствие приносит больше несчастья. Мы транжирим здоровье, воспринимая его наличие как само собой разумеющееся. И только проблемы с ним заставляют нас сожалеть о том, как мы были беспечны.
Сколько поездок – уже утвержденных, одобренных и подкрепленных въездными визами соответствующих стран – я пропустила только потому, что «сорвала» спину и была не в состоянии просто выдержать перелет? Прага, Лондон, Дублин, Стамбул, Берлин – список можно продолжать…
Я чувствовала, что в больнице все шло как-то не так. Все процедуры – массажи, лечебная физкультура, физиотерапия лишь притупляли острую боль. И в это «свободное» время я могла сидеть по полчаса у компьютера, переписываясь с Олегом, ответственным редактором журнала «Имена». В этот раз мы уже готовили полноценный первый номер, который должен был выйти в свет в декабре.
Ночью же я написала короткое письмо менеджеру по связям с общественностью одного крупного издательского дома, прикрепив к письму синопсис книги. Имя и адрес Артура, так его звали, мне оставила Светлана, моя подруга. Артур перезвонил мне на следующий день. Он пообещал передать синопсис в дирекцию спецпроектов, заверив при этом, что все очень интересно и проблем не будет. Узнав о моем местонахождении и плачевном состоянии, он пришел в необычайное волнение:
– А вы знаете, моя бабушка перенесла операцию на позвоночнике, но у нее до сих пор проблемы. А у знакомой маму оперировали, так она не встала, лежит… Вы не соглашайтесь на операцию, обещайте мне. Столько примеров… Последствия невозможно предугадать.
Успокоил, ничего не скажешь. Зато перспектива составить сборник из имеющихся статей о карьере и написать серию книг о карьере – карьера, офисные войны, фактор здоровья, дресс-код – меня очень вдохновила. Появилась цель. Не все же о больной спине бубнить. Скажу, что из этого проекта были опубликованы только две книги – «Карьера» и «Офис. Стратегия выживания». Третья, уже написанная, так и осталась у меня в компьютере. Но я надеюсь, что она увидит свет.
Отрадой для меня оставались вечера с Женей.
– Как вы думаете, помнят ли китайцы, что Харбин – русский город? – как-то поинтересовалась я.
– Нет, из личного опыта могу сказать, что не помнят. Вернее, говорят, что в Харбине когда-то жили русские, но и только. Скажу вам больше – Далянь и находящийся рядом с ним Люйшунь – города именно РУССКОЙ славы. Города Дальний и Порт-Артур соответственно.
– Порт-Артур! Морское сражение в русско-японской войне! И это теперь Люйшунь?
Женя позволил себе снисходительно усмехнуться:
– На Дальнем Востоке России, как в Царстве Польском и на Кавказе, было наместничество, и резиденция наместника русского царя долгие годы была не во Владивостоке, а в Дальнем. Из боевой летописи защиты морских крепостей порт-артурская эпопея сравнима лишь с обороной Севастополя. Порт-Артур около года держался совершенно отрезанным японцами от основных русских сил. Многие осуждают адмиралов за преждевременную сдачу крепости японцам, но это спасло много жизней. А вот город Дальний, как и Харбин, был основан при строительстве Китайско-Восточной железной дороги в одна тысяча девятьсот девяносто восьмом году русскими. КВЖД – часть Транссибирской магистрали связывала Читу с Владивостоком. Город Дальний был крайним форпостом российской и советской империи на Тихом океане. Железная дорога, военно-морская база и коммерческий порт в Дальнем лишь в 1950–1952 годах были переданы Сталиным китайцам. Сейчас вся память о русских старательно вытеснена. Площадь Сталина была переименована, а памятник советским воинам-освободителям Даляна от японских оккупантов перенесен с главной площади на дальнее кладбище. Зато японский огромный обелиск на господствующей над Люйшунем горе никто и никуда не переносил. О том, что Харбин и Дальний основали русские, мало кто помнит.
Через два дня Женя выписался из больницы. Мы не успели попрощаться – меня спешно вызвали на процедуры. Даже телефонами не обменялись. Женя ушел из моей жизни так же «многозначительно», как и Саша Белоконь. Была ли в этом некая предопределенность?
На занятиях лечебной физкультурой левая нога двигалась с трудом, а о наклонах не было и речи. Мой инструктор по йоге Вика подбадривала меня по телефону, она же предложила (после того, как меня выпишут из больницы) перенести наши занятия в бассейн. Есть, мол, у нее знакомый тренер, он прекрасно справляется с такими страдальцами, как я. Для мотивации Вика купила качественные очки для плавания, которыми я пользуюсь до сих пор.
Близилась к концу моя третья неделя лечения. Я бы не сказала, что сильно продвинулась вперед. Лежа под капельницей, я давала поручения по работе, мама привозила мне гору документов на подпись. Заместителей ни в одном из четырех журналов я не имела. Зато коллективы во всех редакциях были подобраны так, что каждый сотрудник сознавал ответственность за свою работу и за журнал в целом. Так что мы не сорвали ни одну сдачу, ни один номер.
Помню одну ночь. Ноябрь в тот год был бесснежным и сухим. За окном моей палаты был виден еще один корпус клиники, справа кусочек шоссе, за ним простирался лес. Прямо под окнами – квадрат сквера, который по диагонали пересекала тропинка, протоптанная пешеходами. Той ночью я заварила чай и встала у окна. И вдруг пошел снег. Это было так торжественно. Коротко тренькнул телефон – это коллега из «дружественной редакции» поздно возвращалась из гостей и решила мне на волне хорошего настроения написать веселую sms-ку. Сквер под окнами вскоре стал похож на белую скатерть со столовыми приборами – скамейками и бокалами на тонких ножках – деревьями. Негатив и позитив, черное и белое. Излюбленная тема каллиграфов Китая. Занесенные снегом вершины, террасы, беседки – все под легким покрывалом снега. И бамбук в снегу – мужественно противостоящий всем невзгодам холодной поры. Это я, тот самый несгибаемый, живучий бамбук.
Я открыла окно. Два часа ночи. Город объят, как сном, тишиной. Абсолютная тишина, которая бывает только в те дни, когда падает первый снег. И мы так редко замечаем эти мгновения. Как пел Визбор: «Мы смотрели телевизор, а за окнами шел снег». Жаль, что никто сейчас не видит этой красоты.
Китайский поэт Шэнь Юэ, созерцая снег, написал следующие строки:
И я снова задумалась: конечно, в «прошлой жизни», до болезни, бывали дни, когда я здоровая и оттого счастливая радовалась снежинкам, морозу, приближающемуся Новому году. Когда я вижу первый снег, у меня в голове звучит танец снежинок из балета «Щелкунчик». Или заученная с первого курса института фраза из сказки Frau Holle. Почему, думалось мне в который раз, почему раньше я не догадывалась о той остроте впечатлений, не делилась ими с друзьями, отмахивалась от такого чуда. Все на бегу. Как бы я сейчас сбежала вниз, скатала колючий снежок. Как горько осознавать, что много-много зим прошли почти незаметно. С такими мыслями я выскользнула в коридор и снова принялась его мерить шагами. Да, Новый год приближался. Хотя был только конец ноября, ожидание праздника витало в воздухе. Утром в коридоре отделения шустрые сестры развешивали мишуру и шары, украшали маленькую елочку. В центре реабилитации, куда я с утра направилась на процедуры, за ночь установили большую ель. Рабочие растягивали по всем стенам толстые как тросы пластиковые шланги гирлянд, которые при включении переливались всеми цветами радуги. В воздухе царило предпраздничное оживление.
Воспеваю избыток снега
Дворик тенистый белыми убран цветами,
Возле ступеней вьюга траву замела.
С яшмовой башни падают белые хлопья,
Зелень вершины
наполовину бела…
Когда я писала книгу «Арена», а начинала я ее писать в зной в городе Бердянске несколько лет назад, соседи по лестничной клетке без конца заводили шлягер группы «Авария» – «Ждать уже недолго, скоро будет елка». Они так «загипнотизировали» меня, что эту книгу я начала со слов: «Больше всего на свете Алиса любила Новый год…» И вот в предновогодние дни у меня всплывает в памяти тот эпизод – приморский город, плавящийся в жаре, я только что вернулась с пляжа, а за окном – новогодняя песня, в тетрадке описание новогодней Москвы…
Я очень люблю Новый год. Думаю, на свете мало людей, которые не любят этот праздник. С ним связано столько воспоминаний… Кто-то помнит себя еще в шапке с накрахмаленными заячьими ушами, кто-то был снежинкой, некоторые счастливицы Снегурочкой.
Я тоже была Снегурочкой в школе, в восьмом классе. Ставилась часть пьесы «Двенадцать месяцев», еще какие-то фрагменты из сказок силами пятиклассников. А Снегурочка и Дед Мороз конферировали. Нам с парнишкой из десятого класса, который изображал Деда Мороза, повезло – в школе в основном учились дети сотрудников Киностудии имени Горького, поэтому родители расстарались и из костюмерной киностудии привезли сундук с дивным платьем для Снегурочки в русском стиле и роскошной шубой для Деда Мороза. Конферировали мы с Дедом Морозом часов пять без передышки – представление посмотрели все – от первого до восьмого класса. На последнем Дед Мороз взвыл: «Отпусти меня, сил уже нет», и я отдувалась перед старшеклассниками за дедушку сама.