Страница:
Кира Буренина
Из записок переводчицы
ШЕРРИ ЛЕДИ
Ключ никак не хотел влезать в замочную скважину. Я только что вернулась с часового турне по близлежащим магазинам, и, понятное дело, не с пустыми руками. Три огромные сумки важно привалились к двери своими крутыми боками. Наконец замок и ключ вошли в контакт, щелчок — и я дома. Уже в прихожей меня оглушила звуковая волна — это был не то Децл, не то Земфира. С тех пор как я вышла замуж за бывшего хоккеиста, большого меломана Сашу, я вообще перестала разбираться в музыке. Сейчас мой муж возлежал на диване и балдел. Увидев меня и сумки, он вскочил и, выудив банку пива, сообщил:
— Звонили эти, с паразитологии. Просят, чтобы ты им скорее высылала перевод.
Я в сердцах хлопнула дверцей холодильника:
— Да выруби ты эту музыку! Ну когда я все успею?! Саша насупился, взял меня за руку и повел в комнату.
Выгребая словари и учебники из секретера, он приговаривал:
— Ты работай, работай, я мешать тебе не буду и обед приготовлю, лады?
Я обреченно уселась за компьютер, но доклад доктора Адлера для конференции паразитологов не лез в голову. Мысли витали вокруг совсем других проблем.
Через пятнадцать минут дверь комнаты приоткрылась, в щель заглянул Саша и тихо позвал:
— Мариш, а Мариш...
Только сейчас я ощутила, что в квартире пахнет горелым. По кухне витал сизый чад, по плите, шипя и пузырясь текла бурая жидкость. На столе лежала поваренная книга французской кухни XVII века, купленная по случаю у букиниста, раскрытая на «руанском соусе по-королевски». А за спиной виновато бубнил Саша:
— Хотел соус к макаронам... А тут кассета с Ричи Блэкмором... Я же балдею... Потом смотрю — горит. Да ты что плачешь! Вымою я плиту! Хочешь, твою любимую песню поставлю, хочешь? Мигом!
Я уткнулась носом в книжку, рассматривая, как капли слез расплываются на пожелтевших страницах в большие темные кляксы. Стены квартиры сотрясались от музыки. И высокий мужской голос нежно выводил: «Шерри, шерри леди...»
Все еще расстроенно сопя носом, Саша подобрался к комоду и взял связку ключей. Небрежно поигрывая ими, он уже с безопасного расстояния спросил:
— Мариш, я в гараж слетаю, ничего?
Не дожидаясь моего ответа, выскользнул за дверь. Вытерев слезы, я огляделась вокруг уютная кухонька все еще была полна дыма, на плите застыла корка соуса, которую придется отдирать чуть ли не зубами, да и обед все еще не готов. Мой взгляд остановился на книге. «Руанский соус по-королевски», — повторила я вслух. Представив Сашу в короне, горностаевой мантии, со скипетром и державой в руках, я расхохоталась. Бедные повара! Будь мой супруг действительно королем, они бы не отходили от плиты ни днем, ни ночью, иначе не сносить им головы.
Песня закончилась, и только теперь я услышала, что телефон настойчиво разрывается от звонков.
— Это из фирмы «Интеримпекс», — проговорил мягкий мужской голос. — Мы бы хотели предложить вам работу: поездку в Уренгой с двумя нашими представителями. Вылет завтра утром, оплата, как всегда, наличными. Ждем вас завтра в восемь в аэропорту. Вы согласны?
У меня неприятно засосало под ложечкой. Доклад паразитологов был еще не закончен. С другой стороны, отказаться от такого выгодного предложения было бы безумием. Конечно, согласилась.
Сейчас же надо было решать, что первично — паразиты или обед? Кротко вздохнув, я пошла на кухню. Через два часа явился румяный с мороза муж. Он остановился на пороге, чутко втягивая носом воздух, как гончая, чующая дичь, и радостно воскликнул:
— Свининка!
Проходя мимо отмытой сверкающей плиты, он подмигнул, подняв большой палец класс! Сидя напротив мужа за столом и наблюдая, как весело он расправляется со свиной отбивной, я почему-то вспомнила старую историю. Работая на одной выставке, я, вероятно, очень понравилась представителям фирмы, так как получила почти официальное приглашение на работу в Англию — намечался большой инвестиционный проект в России. Собрали семейный совет. Мои родители были за, родные Саши — против. Сам Саша сидел потерянно посередине, зажав ладони между коленей, и поглядывал своими совиными глазами то в одну, то в другую сторону. Тогда к единому мнению так и не пришли, но я верила, что все-таки уеду. Ведь два года могут пролететь так быстро.
— Нет, Мариш, — сказал тогда внезапно Саша, — ты уезжай, только сначала давай разведемся. Я не смогу жить в одиночку, и ты отвыкнешь от меня.
Эта фраза определила все. Я осталась, поссорившись на некоторое время со своими родителями, стенающими об упущенных возможностях дочери. Как-то так получилось, что Саша оказался тогда дороже карьеры и родителей.
А что сейчас? Сейчас уже должны были истечь те самые два года работы по контракту. Ничего не изменилось с тех пор. Я продолжаю подрабатывать частными переводами, имея свою постоянную клиентуру. Саша, уйдя из спорта, так и не смог найти себя. Он устраивается то на одну, то на другую работу с целью залатать дыры в семейном бюджете, но, не удовлетворенный, бросает и возвращается в свой гараж, где его ждут всегда готовые посочувствовать товарищи.
Когда ближе к ночи я вернулась к компьютеру, дух у меня был боевой. Яростно колотя по клавишам, я громко и с выражением произносила такие особо заковыристые выражения, как «лейшманиоз», «латентная инфекция», «пиноцитоз» и «лямблии». Ночью работается лучше всего. В половине четвертого утра факс отправил последние страницы перевода. Ровно в семь меня разбудили Саша и «Шерри леди». Пора.
Оставив Сашу в потоке децибелов, «дыша духами и туманами», я уселась в заказанное такси. «Итак, сегодня двадцатое... Два дня в поездке. Сколько же я заработаю?» — прикидывала я. И, вздохнув, решила: «Куплю Саше новый диск, так и быть. Он давно о нем мечтал».
— Звонили эти, с паразитологии. Просят, чтобы ты им скорее высылала перевод.
Я в сердцах хлопнула дверцей холодильника:
— Да выруби ты эту музыку! Ну когда я все успею?! Саша насупился, взял меня за руку и повел в комнату.
Выгребая словари и учебники из секретера, он приговаривал:
— Ты работай, работай, я мешать тебе не буду и обед приготовлю, лады?
Я обреченно уселась за компьютер, но доклад доктора Адлера для конференции паразитологов не лез в голову. Мысли витали вокруг совсем других проблем.
Через пятнадцать минут дверь комнаты приоткрылась, в щель заглянул Саша и тихо позвал:
— Мариш, а Мариш...
Только сейчас я ощутила, что в квартире пахнет горелым. По кухне витал сизый чад, по плите, шипя и пузырясь текла бурая жидкость. На столе лежала поваренная книга французской кухни XVII века, купленная по случаю у букиниста, раскрытая на «руанском соусе по-королевски». А за спиной виновато бубнил Саша:
— Хотел соус к макаронам... А тут кассета с Ричи Блэкмором... Я же балдею... Потом смотрю — горит. Да ты что плачешь! Вымою я плиту! Хочешь, твою любимую песню поставлю, хочешь? Мигом!
Я уткнулась носом в книжку, рассматривая, как капли слез расплываются на пожелтевших страницах в большие темные кляксы. Стены квартиры сотрясались от музыки. И высокий мужской голос нежно выводил: «Шерри, шерри леди...»
Все еще расстроенно сопя носом, Саша подобрался к комоду и взял связку ключей. Небрежно поигрывая ими, он уже с безопасного расстояния спросил:
— Мариш, я в гараж слетаю, ничего?
Не дожидаясь моего ответа, выскользнул за дверь. Вытерев слезы, я огляделась вокруг уютная кухонька все еще была полна дыма, на плите застыла корка соуса, которую придется отдирать чуть ли не зубами, да и обед все еще не готов. Мой взгляд остановился на книге. «Руанский соус по-королевски», — повторила я вслух. Представив Сашу в короне, горностаевой мантии, со скипетром и державой в руках, я расхохоталась. Бедные повара! Будь мой супруг действительно королем, они бы не отходили от плиты ни днем, ни ночью, иначе не сносить им головы.
Песня закончилась, и только теперь я услышала, что телефон настойчиво разрывается от звонков.
— Это из фирмы «Интеримпекс», — проговорил мягкий мужской голос. — Мы бы хотели предложить вам работу: поездку в Уренгой с двумя нашими представителями. Вылет завтра утром, оплата, как всегда, наличными. Ждем вас завтра в восемь в аэропорту. Вы согласны?
У меня неприятно засосало под ложечкой. Доклад паразитологов был еще не закончен. С другой стороны, отказаться от такого выгодного предложения было бы безумием. Конечно, согласилась.
Сейчас же надо было решать, что первично — паразиты или обед? Кротко вздохнув, я пошла на кухню. Через два часа явился румяный с мороза муж. Он остановился на пороге, чутко втягивая носом воздух, как гончая, чующая дичь, и радостно воскликнул:
— Свининка!
Проходя мимо отмытой сверкающей плиты, он подмигнул, подняв большой палец класс! Сидя напротив мужа за столом и наблюдая, как весело он расправляется со свиной отбивной, я почему-то вспомнила старую историю. Работая на одной выставке, я, вероятно, очень понравилась представителям фирмы, так как получила почти официальное приглашение на работу в Англию — намечался большой инвестиционный проект в России. Собрали семейный совет. Мои родители были за, родные Саши — против. Сам Саша сидел потерянно посередине, зажав ладони между коленей, и поглядывал своими совиными глазами то в одну, то в другую сторону. Тогда к единому мнению так и не пришли, но я верила, что все-таки уеду. Ведь два года могут пролететь так быстро.
— Нет, Мариш, — сказал тогда внезапно Саша, — ты уезжай, только сначала давай разведемся. Я не смогу жить в одиночку, и ты отвыкнешь от меня.
Эта фраза определила все. Я осталась, поссорившись на некоторое время со своими родителями, стенающими об упущенных возможностях дочери. Как-то так получилось, что Саша оказался тогда дороже карьеры и родителей.
А что сейчас? Сейчас уже должны были истечь те самые два года работы по контракту. Ничего не изменилось с тех пор. Я продолжаю подрабатывать частными переводами, имея свою постоянную клиентуру. Саша, уйдя из спорта, так и не смог найти себя. Он устраивается то на одну, то на другую работу с целью залатать дыры в семейном бюджете, но, не удовлетворенный, бросает и возвращается в свой гараж, где его ждут всегда готовые посочувствовать товарищи.
Когда ближе к ночи я вернулась к компьютеру, дух у меня был боевой. Яростно колотя по клавишам, я громко и с выражением произносила такие особо заковыристые выражения, как «лейшманиоз», «латентная инфекция», «пиноцитоз» и «лямблии». Ночью работается лучше всего. В половине четвертого утра факс отправил последние страницы перевода. Ровно в семь меня разбудили Саша и «Шерри леди». Пора.
Оставив Сашу в потоке децибелов, «дыша духами и туманами», я уселась в заказанное такси. «Итак, сегодня двадцатое... Два дня в поездке. Сколько же я заработаю?» — прикидывала я. И, вздохнув, решила: «Куплю Саше новый диск, так и быть. Он давно о нем мечтал».
НОЧНОЙ МОНОЛОГ
Все-таки здорово очутиться после слякотной, просоленной Москвы в настоящей зиме с прозрачным воздухом и скрипящим снежком под ногами. Нас было трое — два представителя фирмы «Интеримпекс» из Кельна и я. Встречала нас худенькая востроглазая девушка в высокой, похожей на полковничью папаху, шапке. В руках она держала листок с названием нашей фирмы и явно очень волновалась. Видимо, это ее первая официальная встреча гостей. По дороге из аэропорта в город выяснилось, что она закончила местный пединститут и очень неплохо говорит по-немецки, однако от робости не могла ответить ни на один самый простой вопрос наших иностранцев. Я немного позабавилась этой ситуацией, с ностальгией вспоминая свои первые встречи-проводы. А пока с удовольствием глядела в окно на проплывающий мимо город. Люблю я вечерние города! В них всегда все кажется таинственным и неожиданным. При этом я себя ощущаю героиней романа, которая мчится куда-то...
Примчались... Поселили нас в заводской гостинице с романтическим названием «Волна». Мартин Мюллер, неунывающий весельчак и балагур, потерял присущее ему чувство юмора, когда узнал, что его ожидает двухкоечный номер, который он разделит со своим коллегой Зигфридом Вайссом. При этом удобства располагаются в конце коридора. Меня поселили в узкой одноместной комнатке, называвшейся из-за наличия в ней удобств цивилизации люксом. В люксе было страшно холодно, и ночью мне пришлось накинуть поверх одеяла шубу. Утром за завтраком Зигфрид и Мартин с неподражаемым актерским искусством в духе Дж.К. Джерома рассказывали, что происходило с ними ночью — о том, что Зигфрид впервые услышал храп Мартина, о том, как Мартин блуждал ночью по коридору в поисках удобств, распугивая своей пижамой кавказских постояльцев.
Так или иначе, мы приехали сюда работать и нам пора было на завод. Нас уже ждали. Пока мы излагали свою точку зрения, российская сторона слушала нас чинно и с пониманием. Стоило нам задать конкретный вопрос, начиналось нечто невообразимое. Отвечать на вопрос вызывался один специалист и говорил примерно так: «Конечно, мы это сделаем». Моментально отзывался второй и решительно опровергал заявление предыдущего оратора. В разговор вмешивался третий коллега, чтобы выступить в роли арбитра, который пытался рассудить обоих. Переводить было невозможно. Мы сидели и смотрели, как напротив нас бушевали страсти. Через некоторое время спорящие приходили к консенсусу и выдавали нам коллективно составленный ответ. Переговоры затянулись до позднего вечера. Я чувствовала себя страшно усталой и опасалась, что при таких темпах нам придется остаться в этом городе еще на один долгий день. Так бы и случилось, если бы не заместитель директора, представившийся нам коротко: Решетов. С появлением этого человека возникло ощущение ворвавшейся шаровой молнии. Возня и споры прекратились, Решетов действовал решительно и четко. За час были решены все вопросы и подписан протокол.
Во время ужина после переговоров Решетов был душой компании. С Мартином он нашел общий язык, и оба на пару смешили весь стол и, кажется, весь ресторан «Русская изба». Время от времени Решетов бросал на меня взгляды, в которых читалось тревожное любопытство, как будто он пытался разрешить какой-то вопрос. После ужина он сам отвез нас к гостинице. Пока немцы, оживленно переговариваясь, вылезали из машины, он несмело спросил:
— Вы не согласились бы осмотреть город? У нас есть много красивых мест.
Я изумленно уставилась на него, но он совершенно серьезно добавил:
— Особенно вечером.
Пожелав нам спокойной ночи, Зигфрид и Мартин скрылись за дверью гостиницы. «Мерседес», мягко заурчав, унес меня в ночной незнакомый город.
— Вам не холодно? — первым нарушил молчание мой неожиданный экскурсовод.
— Скажите, а как вас зовут? Ведь, кроме фамилии, у вас есть имя? — поинтересовалась я.
— Андрей, — ослепительно улыбнулся он мне. Честно скажу, я почти не помню описание города, в котором мы совершали удивительный ночной маршрут. Я чувствовала, как время сжималось вокруг нас, и ощущала способность предвидеть каждое последующее слово и каждый жест. Андрей изредка посматривал на меня своими черными глазами и молчал. Но я знала, что через три секунды он заговорит и все, что он скажет, останется со мной на всю жизнь.
— Я ведь недавно здесь живу, — начал мой собеседник, — приехал из Заполярья семь лет назад, а до того жил в маленьком городке в Узбекистане. Представляете, из жары в холод, вечную мерзлоту. Но я сказал себе: «Ты что, испугался? Отступать? Нет, ни за что». И я много чего сделал, почти своими руками на пустом месте создал предприятие, о котором заговорили в Союзе. Меня уважали, боялись, я ведь директором был, депутатом Верховного Совета. Казалось, что меня ждет только успех, счастье и достаток. Но когда возносишься высоко, очень больно падать. Нашелся один подлюга, который стал копать под меня, искать компромат, интриговать. Началось следствие, везде обыск, допросы. Захлопнулась за мной дверь камеры. Пять раз прокрутил в голове свою жизнь, думал, сведу с ней счеты. Но понял, что не за что мне себя упрекать. Жил честно, все заработал своим трудом — и уважение, и деньги, словом, все. Нашлись люди — ездили в прокуратуру в Москву, здесь хлопотали, закрыли дело. Вышел я через три месяца на свободу, но оставаться на старом месте уже не смог. Переехал сюда. Директором не назначили, стал замом. Но меня это не трогает и не унижает. Мне сейчас ничего уже не страшно. Боюсь, что умру внезапно, так и не сделав чего-нибудь стоящего. Сердце подводит. Через день в кабинет «скорую» вызывают. Говорят, уходи с работы. Но как я уйду, если в ней моя жизнь? Я все здесь знаю на ощупь, всех рабочих по имени, как у них дела. Они это ценят. Скольких я от водки отучил, в семью вернул. Недавно беженец из Чечни устроился у нас работать. Декабрь, а он в плаще тонком — вещи все в Грозном пропали. Я приказал за свой счет его одеть. Зато я знаю, что мои люди работают и думают только о том, что они делают, не болит у них душа ни за дом, ни за семью.
Я, не перебивая, молча слушала этот монолог. Мужество, уверенность, сила и столько боли и отчаяния сочетались в этом человеке.
— Знаете, — продолжал он, — я благодарен вам за то, что вы здесь, слушаете меня. Я наблюдал за вами весь день, Марина. Вы — профессионал высокого класса. И дело не только в языке. Я видел, что вы утомлены, но вы ни на минуту не сбавили темп и оставались такой же спокойной и доброжелательной. Вы были четки, организованны, ничем не показали своего раздражения от несуразности наших деятелей. Они отличные ребята, но прямо с производства, учатся на ходу, не все получается сразу. И благодаря таким людям, как вы, они учатся мастерству. Вы — умница и чудесная женщина.
Он вздохнул.
— Когда я слышу об активных женщинах, мне становится так обидно. Я вспоминаю сразу свою жену — ничего не хочет делать. Только читает дамские романы и смотрит сериалы. А ведь была умная красивая девушка. Тоже о чем-то мечтала, хотела чего-то добиться. Да я сам виноват, сбил ее с толку. Знаете, как мы поженились?
Он остановил машину, выключил зажигание и повернулся ко мне. Мы находились на какой-то возвышенности, перед нами как на ладони раскинулся город, сверкали редкие огоньки окон, светился факел нефтеперерабатывающего завода. Мой спутник тем временем продолжал:
— Я был видным парнем там, в Узбекистане, комсоргом, капитаном волейбольной команды, занимался борьбой, имел авторитет. Городок-то крошечный. Все девчонки строили мне глазки, но приехала Галя, и я решил: «Новенькая будет моя». Она приехала пожить у сестры и подготовиться на юрфак на следующий год. Я стал за ней ухаживать, но, наверное, не любила она меня никогда. Однажды я пришел к ней. «Галя, — говорю, — выходи за меня замуж». Она гладила белье и, не отрываясь от утюга, кивнула в сторону окна: «Вон паспорт, на подоконнике лежит».
Ах так, думаю. Взял ее паспорт и в ЗАГС. Там у меня дружок был, расписал нас сразу. Когда я ей паспорт со штампом показал, она чуть не упала. Но деваться было некуда. Стали жить. И всю жизнь она меня пилит, пилит. Я много работал, а она мне устраивала скандалы, что я по бабам бегаю. От секретарши моей требовала отчет, где и с кем я бываю. Уходила от меня раз десять, потом возвращалась. Разводиться с ней не могу, чувствую, что виноват перед ней на всю жизнь за свое молодечество, за ЗАГС тот, за ту жизнь, которая могла бы у нее быть и которой нет. Мне сейчас так легко стало, что я вам это рассказал. Вы умеете слушать. Можно мне позвонить вам, когда я буду в Москве? Завтра я приеду проводить вас в аэропорт.
— Спасибо, Андрей. Успеха вам! Все будет хорошо, — ответила я ему слоганом из телерекламы.
Коротко просигналив, машина умчалась.
Утром меня разбудил Зигфрид, деликатно постучавшись в дверь. Пора улетать. До последней минуты я искала глазами в толпе провожавших в аэропорту высокую фигуру Решетова. Он не пришел. И не позвонил.
Наверное, никому не захочется встретиться второй раз с попутчиком, которому неожиданно выкладываем свою жизнь, зная, что наутро, сойдя с поезда, мы уже не увидим друг друга. Я была тем самым попутчиком в поезде Андрея. И только.
Примчались... Поселили нас в заводской гостинице с романтическим названием «Волна». Мартин Мюллер, неунывающий весельчак и балагур, потерял присущее ему чувство юмора, когда узнал, что его ожидает двухкоечный номер, который он разделит со своим коллегой Зигфридом Вайссом. При этом удобства располагаются в конце коридора. Меня поселили в узкой одноместной комнатке, называвшейся из-за наличия в ней удобств цивилизации люксом. В люксе было страшно холодно, и ночью мне пришлось накинуть поверх одеяла шубу. Утром за завтраком Зигфрид и Мартин с неподражаемым актерским искусством в духе Дж.К. Джерома рассказывали, что происходило с ними ночью — о том, что Зигфрид впервые услышал храп Мартина, о том, как Мартин блуждал ночью по коридору в поисках удобств, распугивая своей пижамой кавказских постояльцев.
Так или иначе, мы приехали сюда работать и нам пора было на завод. Нас уже ждали. Пока мы излагали свою точку зрения, российская сторона слушала нас чинно и с пониманием. Стоило нам задать конкретный вопрос, начиналось нечто невообразимое. Отвечать на вопрос вызывался один специалист и говорил примерно так: «Конечно, мы это сделаем». Моментально отзывался второй и решительно опровергал заявление предыдущего оратора. В разговор вмешивался третий коллега, чтобы выступить в роли арбитра, который пытался рассудить обоих. Переводить было невозможно. Мы сидели и смотрели, как напротив нас бушевали страсти. Через некоторое время спорящие приходили к консенсусу и выдавали нам коллективно составленный ответ. Переговоры затянулись до позднего вечера. Я чувствовала себя страшно усталой и опасалась, что при таких темпах нам придется остаться в этом городе еще на один долгий день. Так бы и случилось, если бы не заместитель директора, представившийся нам коротко: Решетов. С появлением этого человека возникло ощущение ворвавшейся шаровой молнии. Возня и споры прекратились, Решетов действовал решительно и четко. За час были решены все вопросы и подписан протокол.
Во время ужина после переговоров Решетов был душой компании. С Мартином он нашел общий язык, и оба на пару смешили весь стол и, кажется, весь ресторан «Русская изба». Время от времени Решетов бросал на меня взгляды, в которых читалось тревожное любопытство, как будто он пытался разрешить какой-то вопрос. После ужина он сам отвез нас к гостинице. Пока немцы, оживленно переговариваясь, вылезали из машины, он несмело спросил:
— Вы не согласились бы осмотреть город? У нас есть много красивых мест.
Я изумленно уставилась на него, но он совершенно серьезно добавил:
— Особенно вечером.
Пожелав нам спокойной ночи, Зигфрид и Мартин скрылись за дверью гостиницы. «Мерседес», мягко заурчав, унес меня в ночной незнакомый город.
— Вам не холодно? — первым нарушил молчание мой неожиданный экскурсовод.
— Скажите, а как вас зовут? Ведь, кроме фамилии, у вас есть имя? — поинтересовалась я.
— Андрей, — ослепительно улыбнулся он мне. Честно скажу, я почти не помню описание города, в котором мы совершали удивительный ночной маршрут. Я чувствовала, как время сжималось вокруг нас, и ощущала способность предвидеть каждое последующее слово и каждый жест. Андрей изредка посматривал на меня своими черными глазами и молчал. Но я знала, что через три секунды он заговорит и все, что он скажет, останется со мной на всю жизнь.
— Я ведь недавно здесь живу, — начал мой собеседник, — приехал из Заполярья семь лет назад, а до того жил в маленьком городке в Узбекистане. Представляете, из жары в холод, вечную мерзлоту. Но я сказал себе: «Ты что, испугался? Отступать? Нет, ни за что». И я много чего сделал, почти своими руками на пустом месте создал предприятие, о котором заговорили в Союзе. Меня уважали, боялись, я ведь директором был, депутатом Верховного Совета. Казалось, что меня ждет только успех, счастье и достаток. Но когда возносишься высоко, очень больно падать. Нашелся один подлюга, который стал копать под меня, искать компромат, интриговать. Началось следствие, везде обыск, допросы. Захлопнулась за мной дверь камеры. Пять раз прокрутил в голове свою жизнь, думал, сведу с ней счеты. Но понял, что не за что мне себя упрекать. Жил честно, все заработал своим трудом — и уважение, и деньги, словом, все. Нашлись люди — ездили в прокуратуру в Москву, здесь хлопотали, закрыли дело. Вышел я через три месяца на свободу, но оставаться на старом месте уже не смог. Переехал сюда. Директором не назначили, стал замом. Но меня это не трогает и не унижает. Мне сейчас ничего уже не страшно. Боюсь, что умру внезапно, так и не сделав чего-нибудь стоящего. Сердце подводит. Через день в кабинет «скорую» вызывают. Говорят, уходи с работы. Но как я уйду, если в ней моя жизнь? Я все здесь знаю на ощупь, всех рабочих по имени, как у них дела. Они это ценят. Скольких я от водки отучил, в семью вернул. Недавно беженец из Чечни устроился у нас работать. Декабрь, а он в плаще тонком — вещи все в Грозном пропали. Я приказал за свой счет его одеть. Зато я знаю, что мои люди работают и думают только о том, что они делают, не болит у них душа ни за дом, ни за семью.
Я, не перебивая, молча слушала этот монолог. Мужество, уверенность, сила и столько боли и отчаяния сочетались в этом человеке.
— Знаете, — продолжал он, — я благодарен вам за то, что вы здесь, слушаете меня. Я наблюдал за вами весь день, Марина. Вы — профессионал высокого класса. И дело не только в языке. Я видел, что вы утомлены, но вы ни на минуту не сбавили темп и оставались такой же спокойной и доброжелательной. Вы были четки, организованны, ничем не показали своего раздражения от несуразности наших деятелей. Они отличные ребята, но прямо с производства, учатся на ходу, не все получается сразу. И благодаря таким людям, как вы, они учатся мастерству. Вы — умница и чудесная женщина.
Он вздохнул.
— Когда я слышу об активных женщинах, мне становится так обидно. Я вспоминаю сразу свою жену — ничего не хочет делать. Только читает дамские романы и смотрит сериалы. А ведь была умная красивая девушка. Тоже о чем-то мечтала, хотела чего-то добиться. Да я сам виноват, сбил ее с толку. Знаете, как мы поженились?
Он остановил машину, выключил зажигание и повернулся ко мне. Мы находились на какой-то возвышенности, перед нами как на ладони раскинулся город, сверкали редкие огоньки окон, светился факел нефтеперерабатывающего завода. Мой спутник тем временем продолжал:
— Я был видным парнем там, в Узбекистане, комсоргом, капитаном волейбольной команды, занимался борьбой, имел авторитет. Городок-то крошечный. Все девчонки строили мне глазки, но приехала Галя, и я решил: «Новенькая будет моя». Она приехала пожить у сестры и подготовиться на юрфак на следующий год. Я стал за ней ухаживать, но, наверное, не любила она меня никогда. Однажды я пришел к ней. «Галя, — говорю, — выходи за меня замуж». Она гладила белье и, не отрываясь от утюга, кивнула в сторону окна: «Вон паспорт, на подоконнике лежит».
Ах так, думаю. Взял ее паспорт и в ЗАГС. Там у меня дружок был, расписал нас сразу. Когда я ей паспорт со штампом показал, она чуть не упала. Но деваться было некуда. Стали жить. И всю жизнь она меня пилит, пилит. Я много работал, а она мне устраивала скандалы, что я по бабам бегаю. От секретарши моей требовала отчет, где и с кем я бываю. Уходила от меня раз десять, потом возвращалась. Разводиться с ней не могу, чувствую, что виноват перед ней на всю жизнь за свое молодечество, за ЗАГС тот, за ту жизнь, которая могла бы у нее быть и которой нет. Мне сейчас так легко стало, что я вам это рассказал. Вы умеете слушать. Можно мне позвонить вам, когда я буду в Москве? Завтра я приеду проводить вас в аэропорт.
— Спасибо, Андрей. Успеха вам! Все будет хорошо, — ответила я ему слоганом из телерекламы.
Коротко просигналив, машина умчалась.
Утром меня разбудил Зигфрид, деликатно постучавшись в дверь. Пора улетать. До последней минуты я искала глазами в толпе провожавших в аэропорту высокую фигуру Решетова. Он не пришел. И не позвонил.
Наверное, никому не захочется встретиться второй раз с попутчиком, которому неожиданно выкладываем свою жизнь, зная, что наутро, сойдя с поезда, мы уже не увидим друг друга. Я была тем самым попутчиком в поезде Андрея. И только.
ОШИБКА
Из всех праздников больше всего я люблю Новый год. Предвкушение нового периода в жизни, белый снег, закрывающий все проблемы, массовая беготня за подарками, атмосфера ожидания чуда — все это бодрит и вселяет надежду на то счастье, которого ждешь из года в год.
Этот год тоже не был исключением. Заранее зная, что пройдет новогодняя ночь, наступит первое января, пронесутся святки и жизнь пойдет своей накатанной колеей под серым январским небом, я все равно волновалась и загадывала желания на будущий год. Проблема подарков всегда стоит очень остро — совсем не хочется дарить игрушки, символизирующие очередной год по китайскому календарю, поэтому приходится проявить массу фантазии и сделать каждому из родных и знакомых оригинальный подарок, соответственно его или ее вкусу.
Ну а чтобы сделать подарки, в декабре проблема денег вырастает до гигантских размеров. Уже с первого числа я заранее обзваниваю все знакомые фирмы с напоминанием о себе и вопросом, нет ли у них переводов для меня. Если в обычные дни я могу покапризничать, выбрать наиболее легкую тему, то в декабре я берусь за все — от конференции сексопатологов до разливки стали в изложницы с подачей аргона через полый стопор. Я очень хорошо знаю, что с 25 декабря большинство фирм закрывается в связи с католическим Рождеством, поэтому работы очень немного.
И когда мне позвонили и попросили сделать большой перевод для одного знакомого германского бизнесмена, который в будущем намерен открыть в России свою фирму, я не задумываясь дала согласие. Мешать работать мне никто не будет — муж отправился к родственникам на Украину, обещав вернуться прямо в новогоднюю ночь, так что я была готова работать днем и ночью, не отвлекаясь ни на готовку, ни на собственно общение с дорогим супругом.
Через час в дверь позвонили. На пороге стоял высокий, худощавый мужчина с огромной копной когда-то белокурых, а теперь седых волос и пшеничными усами. Он излучал здоровье и оптимизм.
— Халли-халло! — приветствовал он меня.
Вальтер Рихтер, так звали моего гостя, сразу приступил к делу. Я посмотрела и присвистнула огромная папка скрывала в себе сто с лишним страниц плюс таблицы и графики. Мне стало как-то не по себе. Вальтер внимательно посмотрел мне в лицо и спросил: «Марина, а вы успеете? Срок сдачи — через пять дней». И хотя алчность не входит в список моих пороков, я прикинула сумму, которую мне заплатят за перевод, и очень убедительно заверила герра Рихтера, что я работаю профессионально и его не подведу.
А когда я приступила к работе, поняла, какую глупость совершила. Если переводить грамотно и литературно, то есть достойно депутатов Мосгордумы, то надо кропотливо заглядывать в толковые словари, выискивая наиболее удачное выражение. А такое занятие займет не пять, а двадцать пять дней. Как быть? Переводить же по своему разумению, где-то заменить слово синонимом, а иногда и вообще передать общий смысл — значит обмануть доверие заказчика. Мне этого не хотелось. Первые два дня я старательно стучала на компьютере, окружив себя грудой словарей. Устала адски! Меня уже не подбадривали ни музыка, ни предпраздничные телепередачи, я до исступления сидела над бумагами, ощущая себя намертво прикованным к галерам рабом.
Два дня и две бессонные ночи одолели только половину заказа. Что делать? Позвонить и признаться, что я не могу доделать работу? Моя подруга, также зарабатывающая себе на жизнь частными переводами, уехала в дом отдыха, и мне не с кем поделить эту ношу. В отчаянии я оделась и вышла на улицу. Кружа по накатанным скрипящим улицам, проходя мимо елочных базаров и магазинов с яркими надписями «SALE», я ощущала себя ужасно одинокой, отрезанной от веселой, праздничной толпы, клубящейся вокруг. Я чувствовала себя изгоем среди всех этих людей, которые с легким сердцем радовались и хлопотали. А мне же предстояло совершить сделку. Сделку со своей совестью. Будь что будет. Зачем себя мучить, я же вижу этого Вальтера в первый и последний раз. Работа пошла веселее. Строчки перевода ровно и без задержек появлялись на экране. Я работала быстро, автоматически, не задумываясь ни о чем. Результатом был гораздо больший объем перевода, чем за предыдущий день. Я ускорила темп — к вечеру стопка переведенных страниц выросла еще. Уф! На следующий день все было закончено. Проверять текст мне не хотелось — я знала, что там есть ошибки, а исправлять их уже не было ни времени, ни желания. Я позвонила Вальтеру и сообщила, что он может забирать работу. Он приехал с какими-то свертками и не глядя убрал папку в кейс.
— Завтра Новый год, а я здесь, в России. Вы не откажетесь выпить со мной по бокалу шампанского?
Из одного свертка появилась бутылка шампанского, что-то из закуски. Другой сверток он вручил мне:
— Здесь ваш гонорар и мой скромный подарок.
Я развернула подарочную бумагу. Там была маленькая бархатная коробочка, из нее я вытащила веселого маленького клоуна на золотой цепочке.
— Это вам на память, — улыбнулся Вальтер.
Он ушел, а я весь вечер чувствовала ужасную пакость на душе, особенно когда мой взгляд падал на маленького золотого клоуна, раскачивающегося на цепочке. Мне уже не хотелось идти за подарками и вообще встречать Новый год. На следующий день я подскакивала к каждому телефонному звонку, ожидая, что звонит Рихтер. Я включила компьютер и нашла файл с переводом. Заново просматривая страницы, я, сама не зная зачем, исправляла ошибки. Их было не много, но они были. «А что, если он не проверит документы и так их подаст в Мосгордуму? — спрашивала себя я. — А вдруг именно эти слова являются важными и ключевыми?»
...Куранты торжественно пробили двенадцать. Зазвенели хрустальные фужеры, все закричали: «С Новым годом, с новым счастьем!» За столом сидели мушкетер, цыганка, граф, царица Ночи, гусар и я, маркиза. Все были довольны моими подарками. Меня же не радовал ни задор моих друзей, ни вовремя вернувшийся супруг, ни мой сногсшибательный костюм — платье с фижмами и кружевные перчатки. Где-то в глубине сознания маленький червячок сомнения извивался, не давая мне полностью отдаться празднику. Меня мучили мои ошибки.
Этот год тоже не был исключением. Заранее зная, что пройдет новогодняя ночь, наступит первое января, пронесутся святки и жизнь пойдет своей накатанной колеей под серым январским небом, я все равно волновалась и загадывала желания на будущий год. Проблема подарков всегда стоит очень остро — совсем не хочется дарить игрушки, символизирующие очередной год по китайскому календарю, поэтому приходится проявить массу фантазии и сделать каждому из родных и знакомых оригинальный подарок, соответственно его или ее вкусу.
Ну а чтобы сделать подарки, в декабре проблема денег вырастает до гигантских размеров. Уже с первого числа я заранее обзваниваю все знакомые фирмы с напоминанием о себе и вопросом, нет ли у них переводов для меня. Если в обычные дни я могу покапризничать, выбрать наиболее легкую тему, то в декабре я берусь за все — от конференции сексопатологов до разливки стали в изложницы с подачей аргона через полый стопор. Я очень хорошо знаю, что с 25 декабря большинство фирм закрывается в связи с католическим Рождеством, поэтому работы очень немного.
И когда мне позвонили и попросили сделать большой перевод для одного знакомого германского бизнесмена, который в будущем намерен открыть в России свою фирму, я не задумываясь дала согласие. Мешать работать мне никто не будет — муж отправился к родственникам на Украину, обещав вернуться прямо в новогоднюю ночь, так что я была готова работать днем и ночью, не отвлекаясь ни на готовку, ни на собственно общение с дорогим супругом.
Через час в дверь позвонили. На пороге стоял высокий, худощавый мужчина с огромной копной когда-то белокурых, а теперь седых волос и пшеничными усами. Он излучал здоровье и оптимизм.
— Халли-халло! — приветствовал он меня.
Вальтер Рихтер, так звали моего гостя, сразу приступил к делу. Я посмотрела и присвистнула огромная папка скрывала в себе сто с лишним страниц плюс таблицы и графики. Мне стало как-то не по себе. Вальтер внимательно посмотрел мне в лицо и спросил: «Марина, а вы успеете? Срок сдачи — через пять дней». И хотя алчность не входит в список моих пороков, я прикинула сумму, которую мне заплатят за перевод, и очень убедительно заверила герра Рихтера, что я работаю профессионально и его не подведу.
А когда я приступила к работе, поняла, какую глупость совершила. Если переводить грамотно и литературно, то есть достойно депутатов Мосгордумы, то надо кропотливо заглядывать в толковые словари, выискивая наиболее удачное выражение. А такое занятие займет не пять, а двадцать пять дней. Как быть? Переводить же по своему разумению, где-то заменить слово синонимом, а иногда и вообще передать общий смысл — значит обмануть доверие заказчика. Мне этого не хотелось. Первые два дня я старательно стучала на компьютере, окружив себя грудой словарей. Устала адски! Меня уже не подбадривали ни музыка, ни предпраздничные телепередачи, я до исступления сидела над бумагами, ощущая себя намертво прикованным к галерам рабом.
Два дня и две бессонные ночи одолели только половину заказа. Что делать? Позвонить и признаться, что я не могу доделать работу? Моя подруга, также зарабатывающая себе на жизнь частными переводами, уехала в дом отдыха, и мне не с кем поделить эту ношу. В отчаянии я оделась и вышла на улицу. Кружа по накатанным скрипящим улицам, проходя мимо елочных базаров и магазинов с яркими надписями «SALE», я ощущала себя ужасно одинокой, отрезанной от веселой, праздничной толпы, клубящейся вокруг. Я чувствовала себя изгоем среди всех этих людей, которые с легким сердцем радовались и хлопотали. А мне же предстояло совершить сделку. Сделку со своей совестью. Будь что будет. Зачем себя мучить, я же вижу этого Вальтера в первый и последний раз. Работа пошла веселее. Строчки перевода ровно и без задержек появлялись на экране. Я работала быстро, автоматически, не задумываясь ни о чем. Результатом был гораздо больший объем перевода, чем за предыдущий день. Я ускорила темп — к вечеру стопка переведенных страниц выросла еще. Уф! На следующий день все было закончено. Проверять текст мне не хотелось — я знала, что там есть ошибки, а исправлять их уже не было ни времени, ни желания. Я позвонила Вальтеру и сообщила, что он может забирать работу. Он приехал с какими-то свертками и не глядя убрал папку в кейс.
— Завтра Новый год, а я здесь, в России. Вы не откажетесь выпить со мной по бокалу шампанского?
Из одного свертка появилась бутылка шампанского, что-то из закуски. Другой сверток он вручил мне:
— Здесь ваш гонорар и мой скромный подарок.
Я развернула подарочную бумагу. Там была маленькая бархатная коробочка, из нее я вытащила веселого маленького клоуна на золотой цепочке.
— Это вам на память, — улыбнулся Вальтер.
Он ушел, а я весь вечер чувствовала ужасную пакость на душе, особенно когда мой взгляд падал на маленького золотого клоуна, раскачивающегося на цепочке. Мне уже не хотелось идти за подарками и вообще встречать Новый год. На следующий день я подскакивала к каждому телефонному звонку, ожидая, что звонит Рихтер. Я включила компьютер и нашла файл с переводом. Заново просматривая страницы, я, сама не зная зачем, исправляла ошибки. Их было не много, но они были. «А что, если он не проверит документы и так их подаст в Мосгордуму? — спрашивала себя я. — А вдруг именно эти слова являются важными и ключевыми?»
...Куранты торжественно пробили двенадцать. Зазвенели хрустальные фужеры, все закричали: «С Новым годом, с новым счастьем!» За столом сидели мушкетер, цыганка, граф, царица Ночи, гусар и я, маркиза. Все были довольны моими подарками. Меня же не радовал ни задор моих друзей, ни вовремя вернувшийся супруг, ни мой сногсшибательный костюм — платье с фижмами и кружевные перчатки. Где-то в глубине сознания маленький червячок сомнения извивался, не давая мне полностью отдаться празднику. Меня мучили мои ошибки.
БЕЛАЯ ВОРОНА
Когда мне позвонили из фирмы «Карл Майер» и спросили, не найдется ли у меня времени для сопровождения прилетающего из Франкфурта Отто Штайера, я задумалась. Времени у меня было достаточно. Но не было желания, вдохновения, если хотите. Одно дело — сидеть дома у компьютера, попивая кофе, спокойно переводить иногда простые, иногда доводящие до умопомрачения тексты. Для этого не надо хорошо выглядеть и даже полностью высыпаться. Но работать личным переводчиком — надо подумать. Итак, программа Штайера — три дня пребывания в Москве. Осмотр столицы (это еще не страшно), Большой театр (давно там не была), переговоры и два ужина с важными заказчиками (с трудом, но вынести можно, если не будут напиваться). В общем, я согласилась.
Самолет из Франкфурта прилетел без опозданий. Очень скоро стали появляться пассажиры, среди них был Отто Штайер. Я чуть было не проглядела его. И неудивительно. Вместо представительного бизнесмена с обычным набором, состоящим из дорогого кейса, клетчатого пиджака и ручки «Паркер», выглядывающей из нагрудного кармана, напротив меня остановился молодой, очень молодой человек.
— Штайер, — представился он, и это короткое слово прозвучало хлестко, как удар мяча. Видя мое откровенное недоумение, он улыбнулся, отчего лицо его приняло просто мальчишеское выражение, и, подхватив свой чемодан, пошел вслед за мной.
Я была сбита с толку. Интересно, что это за предприниматель, думала я. Невысокого роста, спортивного телосложения, с непроницаемым лицом, он был похож скорее на юного гангстера из американского боевика, чем на благообразного немецкого сэйлс-менеджера.
Водитель фирмы Паша спал, уютно привалившись виском к окошку. Он лениво открыл глаз, когда я постучала, и нехотя вылез из своего «вольво» открывать багажник. На лице его было написано пренебрежение ко всему роду человеческому. Мгновенно оценив ситуацию, он не взял чемодана из рук Штайера, а предоставил молодому атлету самому пристроить свой багаж.
По пути в гостиницу Штайер не интересовался, как это принято у впервые посещающих Москву, ни количеством жителей, ни протяженностью города в километрах. Он невозмутимо поглядывал в окно. Все мое красноречие куда-то пропало. Обычный переводческий треп был как-то неуместен, а общих тем для разговора пока не находилось.
Мы договорились о программе на завтра. Штайер был деловит, немногословен, и только его теплая улыбка компенсировала внешнюю сухость.
По пути домой я неожиданно поймала себя на мысли, что клиент меня заинтриговал. На ум мне приходило сравнение с башней, в которой заключены необыкновенные чудеса, только стены у башни из крепкого камня, да и стража не дремлет. И не каждому позволено туда войти.
Что обычно делают иностранцы, попав в Кремль? Ахают , щелкают фотоаппаратами, гуськом следуют за экскурсоводом, вытягивают шеи, боясь пропустить хотя бы слово. Раньше я долго размышляла, почему так педантичны и нетерпеливы иностранные туристы. Или потому, что «за все заплачено» и надо получить услуги по полной программе, или эмоционально они более восприимчивы к новой информации и рады ей? До сих пор мне не удалось разгадать этот феномен.
Штайер был другим. Он действительно с любопытством слушал мой накатанный рассказ, и по его лицу было видно, что очень вдумчиво и сосредоточенно он впитывает каждый интересный эпизод, пропуская его сквозь свой мозг как сквозь компьютер. Поразительно было, однако, что при этом он вдруг обнаружил море невежественности в самых простых вопросах. Конечно, он не должен был знать, что в России когда-то правили цари, а не кайзеры, да и по сути православия совсем не обязательно проходить университетский курс. Но все же! Все мое интеллигентское воспитание и несколько образований протестовали против этого самым серьезным образом. Когда я обнаруживаю, что человек просто не понимает, о чем я толкую, и не может поддержать беседу об оттенках голоса Марии Кал-лас, о балетном даровании Большого Цискаридзе, о лирике Блока и о покаянии русского народа, мне становится скучно и тяжело. Все, что наполняет мою жизнь, придает ей хоть какой-то смысл, оказывается пустым и ненужным в общении с такими людьми. Если я не проясню это со Штайером, я не вынесу еще два дня работы с ним.
Самолет из Франкфурта прилетел без опозданий. Очень скоро стали появляться пассажиры, среди них был Отто Штайер. Я чуть было не проглядела его. И неудивительно. Вместо представительного бизнесмена с обычным набором, состоящим из дорогого кейса, клетчатого пиджака и ручки «Паркер», выглядывающей из нагрудного кармана, напротив меня остановился молодой, очень молодой человек.
— Штайер, — представился он, и это короткое слово прозвучало хлестко, как удар мяча. Видя мое откровенное недоумение, он улыбнулся, отчего лицо его приняло просто мальчишеское выражение, и, подхватив свой чемодан, пошел вслед за мной.
Я была сбита с толку. Интересно, что это за предприниматель, думала я. Невысокого роста, спортивного телосложения, с непроницаемым лицом, он был похож скорее на юного гангстера из американского боевика, чем на благообразного немецкого сэйлс-менеджера.
Водитель фирмы Паша спал, уютно привалившись виском к окошку. Он лениво открыл глаз, когда я постучала, и нехотя вылез из своего «вольво» открывать багажник. На лице его было написано пренебрежение ко всему роду человеческому. Мгновенно оценив ситуацию, он не взял чемодана из рук Штайера, а предоставил молодому атлету самому пристроить свой багаж.
По пути в гостиницу Штайер не интересовался, как это принято у впервые посещающих Москву, ни количеством жителей, ни протяженностью города в километрах. Он невозмутимо поглядывал в окно. Все мое красноречие куда-то пропало. Обычный переводческий треп был как-то неуместен, а общих тем для разговора пока не находилось.
Мы договорились о программе на завтра. Штайер был деловит, немногословен, и только его теплая улыбка компенсировала внешнюю сухость.
По пути домой я неожиданно поймала себя на мысли, что клиент меня заинтриговал. На ум мне приходило сравнение с башней, в которой заключены необыкновенные чудеса, только стены у башни из крепкого камня, да и стража не дремлет. И не каждому позволено туда войти.
Что обычно делают иностранцы, попав в Кремль? Ахают , щелкают фотоаппаратами, гуськом следуют за экскурсоводом, вытягивают шеи, боясь пропустить хотя бы слово. Раньше я долго размышляла, почему так педантичны и нетерпеливы иностранные туристы. Или потому, что «за все заплачено» и надо получить услуги по полной программе, или эмоционально они более восприимчивы к новой информации и рады ей? До сих пор мне не удалось разгадать этот феномен.
Штайер был другим. Он действительно с любопытством слушал мой накатанный рассказ, и по его лицу было видно, что очень вдумчиво и сосредоточенно он впитывает каждый интересный эпизод, пропуская его сквозь свой мозг как сквозь компьютер. Поразительно было, однако, что при этом он вдруг обнаружил море невежественности в самых простых вопросах. Конечно, он не должен был знать, что в России когда-то правили цари, а не кайзеры, да и по сути православия совсем не обязательно проходить университетский курс. Но все же! Все мое интеллигентское воспитание и несколько образований протестовали против этого самым серьезным образом. Когда я обнаруживаю, что человек просто не понимает, о чем я толкую, и не может поддержать беседу об оттенках голоса Марии Кал-лас, о балетном даровании Большого Цискаридзе, о лирике Блока и о покаянии русского народа, мне становится скучно и тяжело. Все, что наполняет мою жизнь, придает ей хоть какой-то смысл, оказывается пустым и ненужным в общении с такими людьми. Если я не проясню это со Штайером, я не вынесу еще два дня работы с ним.