Страница:
Так я и лежал целый день, смачивая себе губы ватным тампоном, страдая от дикой боли при малейшем движении, мочась через катетер. Меня навестили менты, уговаривали сказать, кто меня пырнул, но я убедил их, что это я сам, и подписал какую-то бумагу. Вечером пришел врач. Я был поражен: это был друг моего брата Женя Белоусов.
– Женя, – спросил я, – кто меня оперировал? Ты можешь спросить у него, что со мной будет? Я умру или стану калекой?
– Я тебя и оперировал, – ответил он. – Ничего с тобой не будет. Такое впечатление, что ты в себя нож вогнал после долгих тренировок: не задет ни один жизненноважный орган, даже кишочка ни одна! Мяско подрезал, и все. Правда, чтобы в этом убедиться, пришлось тебя основательно располосовать, но это скоро заживет.
Я понял, что это предупреждение. Я понял, что Господь сказал мне: «Умирать тебе не время. Я даю тебе еще один шанс. Но если ты вновь устроишь что-то подобное, так легко уже не отделаешься».
Эльку пустили ко мне через пару дней. Она все время плакала. Сказала, что уж теперь-то она точно решила остаться со мной. Она кормила меня с ложечки манной кашей и приподнимала мой зад, когда я хотел пукнуть.
Через неделю я уговорил ее выкрасть меня из больницы на один вечер. Швы еще не срослись, на мне был бандаж, стягивающий живот. Но она помогла мне выйти и усесться в машину. Мы приехали в беляевскую квартиру… Мы ели жареное мясо, пили вино и даже ухитрились каким-то изощренным инвалидским способом потрахаться. Вечером она привезла меня обратно в больницу. Ночью я чуть не умер по-настоящему. Жареное мясо и вино вместо манной кашки + секс – всё это чуть не убило меня.
В результате этой вылазки я провалялся в больнице раза в два дольше, чем пророчили врачи.
Как я уже говорил в самом начале, тогда я был уверен, что когда-нибудь на основе истории наших с Элей отношений напишу Великую Книгу о Великой Любви. И кульминацией ее будет эпизод с суицидом… Теперь я понял, что не стану этим заниматься. Я что, единственный в мире человек, который любил? Или я единственный, кто мучился от невозможности быть с любимой, мечась между любовью и долгом? Да через это прошел, как минимум, каждый десятый. Или я единственный, кому изменила любимая? Или я единственный в мире человек, совершивший суицидальную попытку на почве любовных мотивов? Таких – миллионы.
Так чем же ценна эта история? Только тем, что случилась она СО МНОЙ. И вовсе не обязательно писать об этом целую книгу. А если бы я все-таки написал ее, вряд ли она была бы великой. Хорошей – возможно. Скорее всего, она была бы похожа на какую-нибудь книгу Ремарка. Но у него и без меня книг полно.
Так я решил значительно позже. А тогда, в больнице, я говорил Эльке:
– Я хочу, чтобы мы были вместе, я хочу написать о нас книгу, и чтобы ее обложка была оформлена нашими фотографиями. Потому что мы – очень красивая пара… Боюсь, что это было неправдой: красивой из нас двоих была только она.
А еще я настрочил в больнице письмо Арнольду. Основная идея была такая: «Арнольд, ты не за свое ухватился. Мы с Элей живем по законам большой любви и большой литературы, лучше отойди, а то погибнешь, как чуть не погиб я…» Только Элька не передала ему эту записку. Кстати, она сейчас замужем за Арнольдом, они живы и здоровы, у них дочка. Так что ерунда это все.
Алма-Ата
Ода Алма-Ате
Мимолетный рай в Одессе
– Женя, – спросил я, – кто меня оперировал? Ты можешь спросить у него, что со мной будет? Я умру или стану калекой?
– Я тебя и оперировал, – ответил он. – Ничего с тобой не будет. Такое впечатление, что ты в себя нож вогнал после долгих тренировок: не задет ни один жизненноважный орган, даже кишочка ни одна! Мяско подрезал, и все. Правда, чтобы в этом убедиться, пришлось тебя основательно располосовать, но это скоро заживет.
Я понял, что это предупреждение. Я понял, что Господь сказал мне: «Умирать тебе не время. Я даю тебе еще один шанс. Но если ты вновь устроишь что-то подобное, так легко уже не отделаешься».
Эльку пустили ко мне через пару дней. Она все время плакала. Сказала, что уж теперь-то она точно решила остаться со мной. Она кормила меня с ложечки манной кашей и приподнимала мой зад, когда я хотел пукнуть.
Через неделю я уговорил ее выкрасть меня из больницы на один вечер. Швы еще не срослись, на мне был бандаж, стягивающий живот. Но она помогла мне выйти и усесться в машину. Мы приехали в беляевскую квартиру… Мы ели жареное мясо, пили вино и даже ухитрились каким-то изощренным инвалидским способом потрахаться. Вечером она привезла меня обратно в больницу. Ночью я чуть не умер по-настоящему. Жареное мясо и вино вместо манной кашки + секс – всё это чуть не убило меня.
В результате этой вылазки я провалялся в больнице раза в два дольше, чем пророчили врачи.
Как я уже говорил в самом начале, тогда я был уверен, что когда-нибудь на основе истории наших с Элей отношений напишу Великую Книгу о Великой Любви. И кульминацией ее будет эпизод с суицидом… Теперь я понял, что не стану этим заниматься. Я что, единственный в мире человек, который любил? Или я единственный, кто мучился от невозможности быть с любимой, мечась между любовью и долгом? Да через это прошел, как минимум, каждый десятый. Или я единственный, кому изменила любимая? Или я единственный в мире человек, совершивший суицидальную попытку на почве любовных мотивов? Таких – миллионы.
Так чем же ценна эта история? Только тем, что случилась она СО МНОЙ. И вовсе не обязательно писать об этом целую книгу. А если бы я все-таки написал ее, вряд ли она была бы великой. Хорошей – возможно. Скорее всего, она была бы похожа на какую-нибудь книгу Ремарка. Но у него и без меня книг полно.
Так я решил значительно позже. А тогда, в больнице, я говорил Эльке:
– Я хочу, чтобы мы были вместе, я хочу написать о нас книгу, и чтобы ее обложка была оформлена нашими фотографиями. Потому что мы – очень красивая пара… Боюсь, что это было неправдой: красивой из нас двоих была только она.
А еще я настрочил в больнице письмо Арнольду. Основная идея была такая: «Арнольд, ты не за свое ухватился. Мы с Элей живем по законам большой любви и большой литературы, лучше отойди, а то погибнешь, как чуть не погиб я…» Только Элька не передала ему эту записку. Кстати, она сейчас замужем за Арнольдом, они живы и здоровы, у них дочка. Так что ерунда это все.
Алма-Ата
Мысль о том, что куда-то нужно уехать, приходила мне в голову не раз еще до попытки самоубийства. Потому что жизнь стала странной. Именно «странной». Я бы употребил эпитет «невыносимой», если бы не любовь, которая делала выносимым все. Как сильное болеутоляющее. Несмотря на то, что счастливой любовью ее к тому времени назвать уже нельзя было.
Большую часть суток я проводил на работе, в редакции, затем – в пустой комнате, на матраце, сходя с ума от ревности… Мне хотелось взять Эльку за жабры и увезти куда-то далеко-далеко и снова заставить любить только меня. Хоть я и понимал, что это невозможно – вернуть то, что уже ушло, превратить ее в ту девочку, в которую я без памяти влюбился несколько лет назад…
Да и куда? Кому и где я нужен? И как я могу куда-то уехать, когда тут – двое пацанов нуждаются во мне?
И все-таки я наводил справки. Например, встретившись на «Аэлите» с Серегой Лукьяненко, я передал с ним записку его шефу Аркадию Кейсеру, который в тот момент взял в работу мою книжку «Бабочка и василиск». В записке я писал о том, что готов приехать в Алма-Ату, если мне будет предоставлена работа с небольшой зарплатой и жилье, что это мне совершенно необходимо, а потом я все отработаю.
Я тыкался по сторонам, как слепой котенок. Я даже поговорил с отцом. Искренне. Я сказал: «Батя, я никогда не говорил с тобой по душам. Но сейчас мне это очень надо. Ты ведь в курсе моей истории. Я женат, у меня двое детей, твоих внуков. Но я люблю не жену, а другую женщину. Без памяти. А она бросила меня. Как мне быть? Я хочу, чтобы мне ответил ты – мой батя, примерный семьянин, отец пятерых детей…»
Конечно, я ждал, что он скажет: «Юлий, есть долг перед детьми, есть честь и мораль. Любовь любовью, но мы не должны забывать об ответственности за других…» Я не знал, как отнесусь к этим его словам… Вместо этого он сказал мне: «Если поезд ушел, то его не догонишь. Есть много любителей гоняться за ушедшим поездом, и ты, похоже, из их породы. Беги. Поезда тебе не догнать, но если ты не побежишь, ты никогда не простишь себе это». «А как же дети?» – спросил я ошарашенно. «Мы о них позаботимся, – ответил батя, – за это не беспокойся». Он оказался прав: поезд я не догнал. Но я благодарен ему за этот совет.
Я позвонил Аркадию Кейсеру, который практически не знал меня, мы виделись с ним лишь дважды, и он сказал, что готов мне предоставить все, что я прошу… Почему? Не знаю.
Но я все тянул.
Однако страх все-таки заставил меня уехать. Страх смерти. Если все оставить, как есть, я снова что-нибудь сделаю с собой, и во второй раз мне уже не повезет так, как в первый. Я ведь знал теперь, что способен на такие выходки, и логика тут ни при чем.
Дети? А легче им будет от того, что я умру?..
Совесть? Пусть уж лучше болит совесть у живого человека, чем не болит у мертвого…
Выйдя из больницы, я в первый же день позвонил Аркадию: «Я еду». Но когда я оклемался окончательно, Элька вновь завела свою песенку про то, что «я еще ничего окончательно не решила…» Снова стала вести себя, мягко говоря, странно.
Хотя, что там странного?! Просто она снова стала встречаться и со мной, и с Арнольдом. Сука, по-другому и не назовешь. Но я продолжал безумно любить ее. Я оправдывал ее перед собой тем, что теперь она, хотя бы, скрывает от меня свои встречи с Арнольдом, значит, не хочет делать мне больно.
Я выследил ее. Сперва хотел закатить скандал, но удержался и спросил себя: «Что мне важнее, доказать, что она – сука, а я Белоснежка, или чтобы она была со мной?» И ответил сам себе: «Второе».
Я сказал ей о том, что мы едем в Алма-Ату. Она ответила, что не уверена, что хочет куда-то уезжать со мной из Томска. Она сказала так: «Я поеду с тобой, поживу недельку, посмотрю, как ты там устроишься, а потом уеду к Ленке в Одессу. Мне нужно ото всего отдохнуть, собраться с мыслями».
Я не стал настаивать. Я решил сделать так, чтобы из Одессы она не вернулась в Томск, а поехала ко мне в Алма-Ату. И, набравшись наглости, снова позвонил Аркадию: «Аркаша. Ситуация такая. Я приеду не один, а со своей девушкой. Отношения у нас с ней сейчас очень странные. Я хочу, чтобы она была со мной. Но она еще ничего не решила. Она поживет со мной неделю, а потом уедет. Ты поможешь мне произвести на нее впечатление? Чтобы она вернулась?»
Я бы на его месте насторожился. Я бы не стал связываться с ненормальным. Но Аркадий ответил: «Приезжайте. Эту неделю вы проведете с ней в раю. Потом все отработаешь». Чем я заслужил такое к себе отношение? Поражаюсь до сих пор.
У своего товарища Андрея Кахаева (того самого, в доме которого я когда-то ударил Эльку за то, что она целовалась с Валерой Килиным) я занял довольно крупную сумму, и мы полетели. Тогда я, кстати, впервые показал Эльку родителям. Они отнеслись к ней настороженно. Правда, мать шепнула мне перед самым нашим уходом: «Сразу бы нашел такую…»
В аэропорт мы приехали с двумя огромными сумками. Я тащил их, рискуя, что разойдется только-только заживший шов на животе. Но виду не показывал.
… И вот мы в Алма-Ате. Сходим с самолета. Я даже не уверен, что нас встретят. Садимся в автобус-прицеп, который везет пассажиров по взлетному полю от самолета к зданию аэровокзала. За воротами поля я вижу Аркадия, он машет мне рукой. «Все-таки встретил», – чувствую я облегчение.
На площади аэровокзала выясняется, что в этой встрече задействовано две иномарки, по тем временам – крутизна неимоверная. Нас Аркадий садит в «Оппель», сам садится в «BMW», и мы едем по сияющей вечерней Алма-Ате… «Ты тут такая важная птица? – удивляется Элька, – почему тебя так встречают?» Я делаю загадочное лицо.
Гостиница – номер «люкс». На столике возле кровати ваза с цветами и блюдо с фруктами.
– Ну все, располагайтесь, – говорит Аркадий. – Я по-по-пошел. (Забыл пояснить: Аркадий сильно заикается.)
– Подожди, – останавливаю я. – Объясни, во сколько я должен быть завтра на работе, и как туда добраться?..
– Не-не заб-бивай себе го-голову, – говорит он (больше не буду без особой необходимости изображать его заикание, буду писать так, как будто бы он говорит нормально). – Завтра мы едем отдыхать на Капчегай.
– А что это такое?
– Искусственное море. Пляжная зона.
И назавтра он повез нас на Капчегай.
Такой красивой бирюзовой воды я больше не видел нигде. Белый тонкий песок, шашлыки, сухое вино… Мы отдыхаем вчетвером: я, Элька и водитель Аркадия Вова с девушкой. Правда, «девушка» замужняя, а потому есть в наших парах некий дух аморального единения. Сам Аркадий с нами не поехал: «Дела»… Вова передал, что завтра на работу приходить еще не надо, это распоряжение «шефа».
«Ты чем тут будешь заниматься? – спрашивает Элька на второй день. – Почему мы все время отдыхаем?» Я делаю загадочное лицо. Вечером того же дня позвонил Аркадий: «Ложитесь спать сегодня пораньше. Завтра подъем в семь ноль-ноль. Едем на Иссык-Куль, на Медео»…
И вот так резвились мы всю неделю, иногда вдвоем, иногда с водителем Володей и его замужней любовницей, иногда в компании Сереги и Сони Лукьяненко, а иногда еще и с новым знакомым Валерой Смоляниновым. Это действительно была неделя в раю. Потом я посадил Эльку на самолет – в Одессу. Улетала она слегка ошарашенная моей крутизной.
– Ну вот, Юлий, – сказал он. – Теперь я доложу тебе все как есть. Мы – нищая контора. Коммерческий отдел государственной редакции. В Казахстане, как и во всей стране, катастрофически не хватает наличных денег. Газете нечем расплачиваться с сотрудниками. Мы – газета бюджетная, республиканская, потому деньги у нас есть, но они – безналичные. Наш отдел создан для того, чтобы превращать их в наличные. Сработаем один к одному – уже хорошо, наваримся, тридцать процентов навара – наши.
Да-а. А я-то уже решил, «коммерческий отдел» занимается реальной коммерцией. А оказалось, бред полный. Мы могли, например, купить где-нибудь по безналу вагон цейлонского чая за двадцать рублей килограмм и продавать его за… двадцать же рублей, только за наличные. И нам уже были благодарны. Такая, блин, коммерция.
Аркадий мог как угодно распоряжаться деньгами редакции. Лишь бы имелось обоснование, что тот или иной проект хотя бы вернет затраченные деньги. Выпуск моей книги «Бабочка и василиск» и пластинки «Vanessa Io» был лишь одной из подобных его затей, но он себя не оправдал.
Другой его затеей были казахские сувениры для иностранцев. Однажды, зайдя в его кабинет, я обнаружил, что тот весь уставлен небольшими юртами – сантиметров в пятнадцать-двадцать высотой, возле которых в различных позах застыли казахи-лилипуты и казашки-лилипуточки. Кому-то мнилось, что эти сувениры будут радостно скупать иностранные туристы. Сколько Аркадий грохнул на это редакционных денег, не знаю. Но маленьких казахов и казашек покупать никто не хотел. Как и их маленькие жилища.
Потихоньку куклы вместе с юртами переместились на менее видные места – на подоконники, на шкафы, на сейфы… А потом юрты и вовсе были свалены в одну кучу в углу, а казахских лилипутов сотрудники газеты ради шутки стали подсовывать друг другу в ящики столов, в шкафы, в сейфы и прочие неожиданные места.
Но это все потом. Вернемся к тому дню, когда я отправил Эльку в Одессу. Объяснив странную экономику своего коммерческого отдела, Аркадий сказал: «А теперь поехали в гостиницу, надо тебе перебираться в дешевый номер…»
Меня переселили в малюсенькую, как пенал, пропахшую табаком комнатушку, и ту я целый месяц делил с молодым и сексуально ненасытным казахом-курсантом, который каждый день просил меня прийти попозже, где-нибудь в час ночи, так как у него будет очередная «телка». Он все время говорил: «Юлий, давай я тебе тоже кого-нибудь сниму, чего ты как монах живешь…» А я, ставя его в тупик, все время объяснял ему, что изменять любовнице, с которой я убежал от жены, и которая жила последнее время с двумя мужчинами, мне не позволяет чувство порядочности и верности.
Но я вновь отвлекся. Перетащив мои вещи в дешевый номер, мы с Аркадием поехали к нему – знакомиться с его женой Мариной.
Марина оказалась миловидной, полной и изумительно приятной в общении женщиной. После часа знакомства я в ней души не чаял. А началось оно так. Мы вошли в квартиру, разулись, прошли на кухню. Пахло вкусно и остро – жареным мясом, чесноком и пряностями.
– Ма-марина, – показал на жену Аркадий, которая с сигаретой в зубах стояла у плиты, – Ю-ю-ю-юлий, – показал он на меня.
– Кушать будете? – спросила меня Марина.
– Еще бы, – сказал я, – я голодный, как слон. Положите мне побольше, а то я сдохну!
И Марина просто расцвела:
– Ну, наконец-то Аркадий привел в дом нормального человека! – воскликнула она, наваливая мне в тарелку гору жареного мяса. – Как меня заебали эти интеллигентные Аркашины друзья. – Я слегка опешил от такого лексикона, она же, как ни в чем ни бывало, продолжала: – Бедная женщина готовит для них, не покладая рук! А они съедят кусочек и тарелку отодвигают. Ну, не пидорасы ли?
– Пидорасы, – согласился я неразборчиво, потому что рот у меня был уже забит.
Мясо было вкусное, острое, да под водочку. Марина уселась напротив нас с Аркадием и с умилением стала наблюдать, как мы едим. В этот момент на кухню залетел парнишка лет четырнадцати, как я догадался, сын Аркадия и Марины.
– Мама, помоги мне решить задачу… – начал он, но Марина его перебила:
– Антоша, милый, ты видишь, мама со взрослыми дяденьками пьет водку?
– Вижу, – кивнул тот, смущенно улыбаясь.
– Ну, так хульки ж ты лезешь?
– Понял, – ухмыльнулся сын. – Потом зайдешь?
– Потом и посмотрим, – сказала Марина. – А сейчас отъебись, пожалуйста, от мамочки.
Больше никогда в жизни я не слышал, чтобы кто-то еще матерился так мило и изящно, как Марина Кейсер, филолог по образованию и кинематографист по специальности.
Мы квасили до часу ночи. Марина сказала, что представляла себе Юлия Буркина совсем не таким. Оказывается, Аркадий предложил ей отредактировать мои рукописи, и она читала несколько моих повестей. «У меня сложился совсем другой образ их автора, – сказала она: – Этакий маленький лысый самовлюбленный еврей. Ты, Юлий, намного лучше своего лирического героя».
Потом они уложили меня в какую-то, по-моему, детскую, кровать.
Я проснулся. С удивлением обнаружил, что похмелья не ощущаю. Посмотрел на часы и понял, почему: я спал десять часов, было уже одиннадцать дня.
«Блин! – подумал я. – Проспал. Я опоздаю в первый же свой рабочий день. Какое обо мне составит мнение Аркадий? Хотя… Может, он тоже еще здесь?..»
Я поспешно оделся и вышел из комнаты. На кухне была Марина.
– Доброе утро, – сказал я.
– Да, – согласилась Марина. – Садись завтракать.
– Я, наверное, побегу, – помотал я головой, – и так уже опоздал.
– Мальчик, – сказала Марина. – Не выебывайся. Вот для тебя записка от начальства.
Она подала мне листок, и я прочел:
Вот так начались мои трудовые будни в этом восхитительном городе.
Большую часть суток я проводил на работе, в редакции, затем – в пустой комнате, на матраце, сходя с ума от ревности… Мне хотелось взять Эльку за жабры и увезти куда-то далеко-далеко и снова заставить любить только меня. Хоть я и понимал, что это невозможно – вернуть то, что уже ушло, превратить ее в ту девочку, в которую я без памяти влюбился несколько лет назад…
Да и куда? Кому и где я нужен? И как я могу куда-то уехать, когда тут – двое пацанов нуждаются во мне?
И все-таки я наводил справки. Например, встретившись на «Аэлите» с Серегой Лукьяненко, я передал с ним записку его шефу Аркадию Кейсеру, который в тот момент взял в работу мою книжку «Бабочка и василиск». В записке я писал о том, что готов приехать в Алма-Ату, если мне будет предоставлена работа с небольшой зарплатой и жилье, что это мне совершенно необходимо, а потом я все отработаю.
Я тыкался по сторонам, как слепой котенок. Я даже поговорил с отцом. Искренне. Я сказал: «Батя, я никогда не говорил с тобой по душам. Но сейчас мне это очень надо. Ты ведь в курсе моей истории. Я женат, у меня двое детей, твоих внуков. Но я люблю не жену, а другую женщину. Без памяти. А она бросила меня. Как мне быть? Я хочу, чтобы мне ответил ты – мой батя, примерный семьянин, отец пятерых детей…»
Конечно, я ждал, что он скажет: «Юлий, есть долг перед детьми, есть честь и мораль. Любовь любовью, но мы не должны забывать об ответственности за других…» Я не знал, как отнесусь к этим его словам… Вместо этого он сказал мне: «Если поезд ушел, то его не догонишь. Есть много любителей гоняться за ушедшим поездом, и ты, похоже, из их породы. Беги. Поезда тебе не догнать, но если ты не побежишь, ты никогда не простишь себе это». «А как же дети?» – спросил я ошарашенно. «Мы о них позаботимся, – ответил батя, – за это не беспокойся». Он оказался прав: поезд я не догнал. Но я благодарен ему за этот совет.
Я позвонил Аркадию Кейсеру, который практически не знал меня, мы виделись с ним лишь дважды, и он сказал, что готов мне предоставить все, что я прошу… Почему? Не знаю.
Но я все тянул.
Однако страх все-таки заставил меня уехать. Страх смерти. Если все оставить, как есть, я снова что-нибудь сделаю с собой, и во второй раз мне уже не повезет так, как в первый. Я ведь знал теперь, что способен на такие выходки, и логика тут ни при чем.
Дети? А легче им будет от того, что я умру?..
Совесть? Пусть уж лучше болит совесть у живого человека, чем не болит у мертвого…
Выйдя из больницы, я в первый же день позвонил Аркадию: «Я еду». Но когда я оклемался окончательно, Элька вновь завела свою песенку про то, что «я еще ничего окончательно не решила…» Снова стала вести себя, мягко говоря, странно.
Хотя, что там странного?! Просто она снова стала встречаться и со мной, и с Арнольдом. Сука, по-другому и не назовешь. Но я продолжал безумно любить ее. Я оправдывал ее перед собой тем, что теперь она, хотя бы, скрывает от меня свои встречи с Арнольдом, значит, не хочет делать мне больно.
Я выследил ее. Сперва хотел закатить скандал, но удержался и спросил себя: «Что мне важнее, доказать, что она – сука, а я Белоснежка, или чтобы она была со мной?» И ответил сам себе: «Второе».
Я сказал ей о том, что мы едем в Алма-Ату. Она ответила, что не уверена, что хочет куда-то уезжать со мной из Томска. Она сказала так: «Я поеду с тобой, поживу недельку, посмотрю, как ты там устроишься, а потом уеду к Ленке в Одессу. Мне нужно ото всего отдохнуть, собраться с мыслями».
Я не стал настаивать. Я решил сделать так, чтобы из Одессы она не вернулась в Томск, а поехала ко мне в Алма-Ату. И, набравшись наглости, снова позвонил Аркадию: «Аркаша. Ситуация такая. Я приеду не один, а со своей девушкой. Отношения у нас с ней сейчас очень странные. Я хочу, чтобы она была со мной. Но она еще ничего не решила. Она поживет со мной неделю, а потом уедет. Ты поможешь мне произвести на нее впечатление? Чтобы она вернулась?»
Я бы на его месте насторожился. Я бы не стал связываться с ненормальным. Но Аркадий ответил: «Приезжайте. Эту неделю вы проведете с ней в раю. Потом все отработаешь». Чем я заслужил такое к себе отношение? Поражаюсь до сих пор.
У своего товарища Андрея Кахаева (того самого, в доме которого я когда-то ударил Эльку за то, что она целовалась с Валерой Килиным) я занял довольно крупную сумму, и мы полетели. Тогда я, кстати, впервые показал Эльку родителям. Они отнеслись к ней настороженно. Правда, мать шепнула мне перед самым нашим уходом: «Сразу бы нашел такую…»
В аэропорт мы приехали с двумя огромными сумками. Я тащил их, рискуя, что разойдется только-только заживший шов на животе. Но виду не показывал.
… И вот мы в Алма-Ате. Сходим с самолета. Я даже не уверен, что нас встретят. Садимся в автобус-прицеп, который везет пассажиров по взлетному полю от самолета к зданию аэровокзала. За воротами поля я вижу Аркадия, он машет мне рукой. «Все-таки встретил», – чувствую я облегчение.
На площади аэровокзала выясняется, что в этой встрече задействовано две иномарки, по тем временам – крутизна неимоверная. Нас Аркадий садит в «Оппель», сам садится в «BMW», и мы едем по сияющей вечерней Алма-Ате… «Ты тут такая важная птица? – удивляется Элька, – почему тебя так встречают?» Я делаю загадочное лицо.
Гостиница – номер «люкс». На столике возле кровати ваза с цветами и блюдо с фруктами.
– Ну все, располагайтесь, – говорит Аркадий. – Я по-по-пошел. (Забыл пояснить: Аркадий сильно заикается.)
– Подожди, – останавливаю я. – Объясни, во сколько я должен быть завтра на работе, и как туда добраться?..
– Не-не заб-бивай себе го-голову, – говорит он (больше не буду без особой необходимости изображать его заикание, буду писать так, как будто бы он говорит нормально). – Завтра мы едем отдыхать на Капчегай.
– А что это такое?
– Искусственное море. Пляжная зона.
И назавтра он повез нас на Капчегай.
Такой красивой бирюзовой воды я больше не видел нигде. Белый тонкий песок, шашлыки, сухое вино… Мы отдыхаем вчетвером: я, Элька и водитель Аркадия Вова с девушкой. Правда, «девушка» замужняя, а потому есть в наших парах некий дух аморального единения. Сам Аркадий с нами не поехал: «Дела»… Вова передал, что завтра на работу приходить еще не надо, это распоряжение «шефа».
«Ты чем тут будешь заниматься? – спрашивает Элька на второй день. – Почему мы все время отдыхаем?» Я делаю загадочное лицо. Вечером того же дня позвонил Аркадий: «Ложитесь спать сегодня пораньше. Завтра подъем в семь ноль-ноль. Едем на Иссык-Куль, на Медео»…
И вот так резвились мы всю неделю, иногда вдвоем, иногда с водителем Володей и его замужней любовницей, иногда в компании Сереги и Сони Лукьяненко, а иногда еще и с новым знакомым Валерой Смоляниновым. Это действительно была неделя в раю. Потом я посадил Эльку на самолет – в Одессу. Улетала она слегка ошарашенная моей крутизной.
* * *
Прямо с аэропорта я приехал на свою будущую работу – в редакцию «Казахстанской правды». Нашел Аркадия.– Ну вот, Юлий, – сказал он. – Теперь я доложу тебе все как есть. Мы – нищая контора. Коммерческий отдел государственной редакции. В Казахстане, как и во всей стране, катастрофически не хватает наличных денег. Газете нечем расплачиваться с сотрудниками. Мы – газета бюджетная, республиканская, потому деньги у нас есть, но они – безналичные. Наш отдел создан для того, чтобы превращать их в наличные. Сработаем один к одному – уже хорошо, наваримся, тридцать процентов навара – наши.
Да-а. А я-то уже решил, «коммерческий отдел» занимается реальной коммерцией. А оказалось, бред полный. Мы могли, например, купить где-нибудь по безналу вагон цейлонского чая за двадцать рублей килограмм и продавать его за… двадцать же рублей, только за наличные. И нам уже были благодарны. Такая, блин, коммерция.
Аркадий мог как угодно распоряжаться деньгами редакции. Лишь бы имелось обоснование, что тот или иной проект хотя бы вернет затраченные деньги. Выпуск моей книги «Бабочка и василиск» и пластинки «Vanessa Io» был лишь одной из подобных его затей, но он себя не оправдал.
Другой его затеей были казахские сувениры для иностранцев. Однажды, зайдя в его кабинет, я обнаружил, что тот весь уставлен небольшими юртами – сантиметров в пятнадцать-двадцать высотой, возле которых в различных позах застыли казахи-лилипуты и казашки-лилипуточки. Кому-то мнилось, что эти сувениры будут радостно скупать иностранные туристы. Сколько Аркадий грохнул на это редакционных денег, не знаю. Но маленьких казахов и казашек покупать никто не хотел. Как и их маленькие жилища.
Потихоньку куклы вместе с юртами переместились на менее видные места – на подоконники, на шкафы, на сейфы… А потом юрты и вовсе были свалены в одну кучу в углу, а казахских лилипутов сотрудники газеты ради шутки стали подсовывать друг другу в ящики столов, в шкафы, в сейфы и прочие неожиданные места.
Но это все потом. Вернемся к тому дню, когда я отправил Эльку в Одессу. Объяснив странную экономику своего коммерческого отдела, Аркадий сказал: «А теперь поехали в гостиницу, надо тебе перебираться в дешевый номер…»
Меня переселили в малюсенькую, как пенал, пропахшую табаком комнатушку, и ту я целый месяц делил с молодым и сексуально ненасытным казахом-курсантом, который каждый день просил меня прийти попозже, где-нибудь в час ночи, так как у него будет очередная «телка». Он все время говорил: «Юлий, давай я тебе тоже кого-нибудь сниму, чего ты как монах живешь…» А я, ставя его в тупик, все время объяснял ему, что изменять любовнице, с которой я убежал от жены, и которая жила последнее время с двумя мужчинами, мне не позволяет чувство порядочности и верности.
Но я вновь отвлекся. Перетащив мои вещи в дешевый номер, мы с Аркадием поехали к нему – знакомиться с его женой Мариной.
Марина оказалась миловидной, полной и изумительно приятной в общении женщиной. После часа знакомства я в ней души не чаял. А началось оно так. Мы вошли в квартиру, разулись, прошли на кухню. Пахло вкусно и остро – жареным мясом, чесноком и пряностями.
– Ма-марина, – показал на жену Аркадий, которая с сигаретой в зубах стояла у плиты, – Ю-ю-ю-юлий, – показал он на меня.
– Кушать будете? – спросила меня Марина.
– Еще бы, – сказал я, – я голодный, как слон. Положите мне побольше, а то я сдохну!
И Марина просто расцвела:
– Ну, наконец-то Аркадий привел в дом нормального человека! – воскликнула она, наваливая мне в тарелку гору жареного мяса. – Как меня заебали эти интеллигентные Аркашины друзья. – Я слегка опешил от такого лексикона, она же, как ни в чем ни бывало, продолжала: – Бедная женщина готовит для них, не покладая рук! А они съедят кусочек и тарелку отодвигают. Ну, не пидорасы ли?
– Пидорасы, – согласился я неразборчиво, потому что рот у меня был уже забит.
Мясо было вкусное, острое, да под водочку. Марина уселась напротив нас с Аркадием и с умилением стала наблюдать, как мы едим. В этот момент на кухню залетел парнишка лет четырнадцати, как я догадался, сын Аркадия и Марины.
– Мама, помоги мне решить задачу… – начал он, но Марина его перебила:
– Антоша, милый, ты видишь, мама со взрослыми дяденьками пьет водку?
– Вижу, – кивнул тот, смущенно улыбаясь.
– Ну, так хульки ж ты лезешь?
– Понял, – ухмыльнулся сын. – Потом зайдешь?
– Потом и посмотрим, – сказала Марина. – А сейчас отъебись, пожалуйста, от мамочки.
Больше никогда в жизни я не слышал, чтобы кто-то еще матерился так мило и изящно, как Марина Кейсер, филолог по образованию и кинематографист по специальности.
Мы квасили до часу ночи. Марина сказала, что представляла себе Юлия Буркина совсем не таким. Оказывается, Аркадий предложил ей отредактировать мои рукописи, и она читала несколько моих повестей. «У меня сложился совсем другой образ их автора, – сказала она: – Этакий маленький лысый самовлюбленный еврей. Ты, Юлий, намного лучше своего лирического героя».
Потом они уложили меня в какую-то, по-моему, детскую, кровать.
Я проснулся. С удивлением обнаружил, что похмелья не ощущаю. Посмотрел на часы и понял, почему: я спал десять часов, было уже одиннадцать дня.
«Блин! – подумал я. – Проспал. Я опоздаю в первый же свой рабочий день. Какое обо мне составит мнение Аркадий? Хотя… Может, он тоже еще здесь?..»
Я поспешно оделся и вышел из комнаты. На кухне была Марина.
– Доброе утро, – сказал я.
– Да, – согласилась Марина. – Садись завтракать.
– Я, наверное, побегу, – помотал я головой, – и так уже опоздал.
– Мальчик, – сказала Марина. – Не выебывайся. Вот для тебя записка от начальства.
Она подала мне листок, и я прочел:
«Юлий. Вот тебе первое поручение по работе. Сиди у меня дома, а то Марине ужасно скучно. Попей с ней водки. Дождись меня, я тоже с вами выпить хочу.Подпись и печать.Заведующий коммерческим отделом газеты «Казахстанская правда» Кейсер Аркадий Михайлович».
Вот так начались мои трудовые будни в этом восхитительном городе.
Ода Алма-Ате
В Алма-Ате царил марсианский рай. Помню, как, сняв квартиру, утром я вышел на балкон и увидел, что сверху свешиваются гроздья абрикосов. Я нарвал полную тарелку, помыл их под краном и съел с неимоверным удовольствием. Это были самые вкусные абрикосы в моей жизни.
Однажды я шел по улице и увидел, как перед человеком в рваном залатанном халате остановилась роскошная иномарка. Из нее вышел молодой казах и сердечно обнялся с оборванцем. Они сели тут же, в открытом кафе и, непринужденно болтая, стали пить пиво.
Мне стало интересно, и я присел неподалеку. А потом не выдержал и подсел прямо к ним. Оборванец оказался столь же молод, что и «новый казахский». Я обратился к ним:
– Извините за любопытство. Я издалека, из Сибири. Я сейчас видел картинку, которая у нас просто невозможна. Вы – представители разных социальных слоев, а так радуетесь встрече, словно старые друзья…
«Новый казахский» ответил:
– А мы и есть старые друзья. Мы – одноклассники. Просто я пошел по европейскому пути: ставлю перед собой материальные цели, достигаю их, а затем лезу на следующую вершину. А он пошел по пути Востока: он самодостаточен, он не гонится за материальными благами и ищет Бога в себе путем самосозерцания. Мы любим и уважаем друг друга, мы даем друг другу то, чем богаты: я угощаю его пивом, а он делится со мной умными мыслями, которые помогают мне жить. И мы говорим друг другу: «Рахмет, дорогой»…
В первый же день в Алма-Ате на центральном, спрятанном от солнца под землю, рынке я увидел продавца кумыса. Я спросил:
– Это что, лошадиное молоко?
– Нет, – возразил тот, – лошадиное молоко пить нельзя, не выдержит желудок. Это продукт из лошадиного молока, его пить можно.
– Вкусно?
– А ты не пил?
– Нет, – признался я.
Казах налил себе стакан кумыса, выпил залпом, вытер губы и блаженно закатил глаза. Тогда и я купил стакан и тоже выпил его залпом.
Меня тошнило двое суток, из меня перла непрерывная отрыжка с запахом гнилой дыни, а про понос я уж и не говорю.
Вывод: и в раю нужно быть осторожным.
… В России устроили обмен денег на новые. Казахстан новые деньги напечатать еще не успел, здесь ещё ходили старые русские деньги. Их вагонами везли сюда со всего СССР, скупая на них все, что только можно. Инфляция была такая, что в течение дня цена на любой товар могла взлететь раз в сто. На приличных (вроде нашего) предприятиях зарплату давали ежедневно, по утрам, отпуская сотрудников сбегать по магазинам, чтобы они могли хоть что-то на эти деньги купить, так как к обеду эта сумма могла превратиться в ноль.
Я читал о такой инфляции у Ремарка в «Черном обелиске», но, честно говоря, считал ее плодом писательского вымысла, гротеском. Ничего подобного. Так бывает. Самое удивительное, что никогда, наверное, я не видел на улицах столько веселящихся людей, сколько видел их тогда в Алма-Ате. Потому что не было смысла хранить деньги даже час, нужно было срочно хоть как-то их потратить. И не было смысла думать о будущем: ни от кого в тот момент ничего не зависело.
… Решили с Серегой Лукьяненко поехать ко мне и выпить бутылочку коньяку, купленную в буфете «Казахстанской правды». По дороге зашли на базар, взять к коньяку лимон. Подошли к первому же торговавшему лимонами чуреку:
– Почем?
Чурек уточнил:
– Сколько?
– Один, один лимончик – почем?
– Восемьсот, – ответил чурек. Имелись в виду те самые старые советские рубли. Как бы то ни было, но мне показалось, что это – дороговато. Ну, максимум, шестьсот. Я знал, что торговаться на восточном базаре считается хорошим вкусом, потому решил сразу перегнуть палку, а потом уж продвигаться к консенсусу. Я сказал:
– Давай за двести?
Чурек внимательно посмотрел на меня. Чуть заметно улыбнулся и сказал:
– Давай.
… С коньяком и лимоном мы добрались до моего дома, за магазином товаров из Индии «Ганг». Вечерело. На одной площадке не горел свет, там стоял странно одетый бородатый мужчина. В чем его странность, я в потемках не понял. Не по сезону одет, что ли…
– День добрый, – сказал незнакомец.
– Здравствуйте, – отозвался я.
– Извините, у вас в квартире есть телефон?
– Есть.
– Вы разрешите мне позвонить?
– Пойдемте.
Мы двинулись дальше по лестнице, и благоразумный Серега зашептал мне в ухо: «Ты что, дурак, какого-то бомжа к себе пускаешь…» Но делать было нечего. Мы втроем вошли в квартиру, я включил в коридоре свет, посмотрел на незнакомца… Он был в платье… Нет, в рясе!
Незнакомец куда-то звонил. Дозвонился, стал выяснять, как ему добраться до места, куда он шел, но, по-видимому, заблудился.
Когда он закончил и положил трубку, я спросил:
– А вы, собственно, кто?
– Я, собственно, батюшка.
– Батюшка, – обрадовался я, – а вы коньяк пьете?
– Ну-у… – протянул батюшка, – если только в добром месте да с хорошими людьми…
– Мы хорошие, – заверил я, – вот, позвонить вам позволили. И место доброе…
Короче, бутылочку с лимончиком мы приговорили втроем – я, Серега и батюшка. Интересно было. А потом, уходя, он благословил этот дом.
Возможно, потому мне и жилось в нем так хорошо, и писалось легко. Например, с Серегой мы наваяли там трилогию «Остров Русь»[11]. Если вы читали, представляете, как нам тогда было радостно, несмотря ни на что.
Однажды я шел по улице и увидел, как перед человеком в рваном залатанном халате остановилась роскошная иномарка. Из нее вышел молодой казах и сердечно обнялся с оборванцем. Они сели тут же, в открытом кафе и, непринужденно болтая, стали пить пиво.
Мне стало интересно, и я присел неподалеку. А потом не выдержал и подсел прямо к ним. Оборванец оказался столь же молод, что и «новый казахский». Я обратился к ним:
– Извините за любопытство. Я издалека, из Сибири. Я сейчас видел картинку, которая у нас просто невозможна. Вы – представители разных социальных слоев, а так радуетесь встрече, словно старые друзья…
«Новый казахский» ответил:
– А мы и есть старые друзья. Мы – одноклассники. Просто я пошел по европейскому пути: ставлю перед собой материальные цели, достигаю их, а затем лезу на следующую вершину. А он пошел по пути Востока: он самодостаточен, он не гонится за материальными благами и ищет Бога в себе путем самосозерцания. Мы любим и уважаем друг друга, мы даем друг другу то, чем богаты: я угощаю его пивом, а он делится со мной умными мыслями, которые помогают мне жить. И мы говорим друг другу: «Рахмет, дорогой»…
В первый же день в Алма-Ате на центральном, спрятанном от солнца под землю, рынке я увидел продавца кумыса. Я спросил:
– Это что, лошадиное молоко?
– Нет, – возразил тот, – лошадиное молоко пить нельзя, не выдержит желудок. Это продукт из лошадиного молока, его пить можно.
– Вкусно?
– А ты не пил?
– Нет, – признался я.
Казах налил себе стакан кумыса, выпил залпом, вытер губы и блаженно закатил глаза. Тогда и я купил стакан и тоже выпил его залпом.
Меня тошнило двое суток, из меня перла непрерывная отрыжка с запахом гнилой дыни, а про понос я уж и не говорю.
Вывод: и в раю нужно быть осторожным.
… В России устроили обмен денег на новые. Казахстан новые деньги напечатать еще не успел, здесь ещё ходили старые русские деньги. Их вагонами везли сюда со всего СССР, скупая на них все, что только можно. Инфляция была такая, что в течение дня цена на любой товар могла взлететь раз в сто. На приличных (вроде нашего) предприятиях зарплату давали ежедневно, по утрам, отпуская сотрудников сбегать по магазинам, чтобы они могли хоть что-то на эти деньги купить, так как к обеду эта сумма могла превратиться в ноль.
Я читал о такой инфляции у Ремарка в «Черном обелиске», но, честно говоря, считал ее плодом писательского вымысла, гротеском. Ничего подобного. Так бывает. Самое удивительное, что никогда, наверное, я не видел на улицах столько веселящихся людей, сколько видел их тогда в Алма-Ате. Потому что не было смысла хранить деньги даже час, нужно было срочно хоть как-то их потратить. И не было смысла думать о будущем: ни от кого в тот момент ничего не зависело.
… Решили с Серегой Лукьяненко поехать ко мне и выпить бутылочку коньяку, купленную в буфете «Казахстанской правды». По дороге зашли на базар, взять к коньяку лимон. Подошли к первому же торговавшему лимонами чуреку:
– Почем?
Чурек уточнил:
– Сколько?
– Один, один лимончик – почем?
– Восемьсот, – ответил чурек. Имелись в виду те самые старые советские рубли. Как бы то ни было, но мне показалось, что это – дороговато. Ну, максимум, шестьсот. Я знал, что торговаться на восточном базаре считается хорошим вкусом, потому решил сразу перегнуть палку, а потом уж продвигаться к консенсусу. Я сказал:
– Давай за двести?
Чурек внимательно посмотрел на меня. Чуть заметно улыбнулся и сказал:
– Давай.
… С коньяком и лимоном мы добрались до моего дома, за магазином товаров из Индии «Ганг». Вечерело. На одной площадке не горел свет, там стоял странно одетый бородатый мужчина. В чем его странность, я в потемках не понял. Не по сезону одет, что ли…
– День добрый, – сказал незнакомец.
– Здравствуйте, – отозвался я.
– Извините, у вас в квартире есть телефон?
– Есть.
– Вы разрешите мне позвонить?
– Пойдемте.
Мы двинулись дальше по лестнице, и благоразумный Серега зашептал мне в ухо: «Ты что, дурак, какого-то бомжа к себе пускаешь…» Но делать было нечего. Мы втроем вошли в квартиру, я включил в коридоре свет, посмотрел на незнакомца… Он был в платье… Нет, в рясе!
Незнакомец куда-то звонил. Дозвонился, стал выяснять, как ему добраться до места, куда он шел, но, по-видимому, заблудился.
Когда он закончил и положил трубку, я спросил:
– А вы, собственно, кто?
– Я, собственно, батюшка.
– Батюшка, – обрадовался я, – а вы коньяк пьете?
– Ну-у… – протянул батюшка, – если только в добром месте да с хорошими людьми…
– Мы хорошие, – заверил я, – вот, позвонить вам позволили. И место доброе…
Короче, бутылочку с лимончиком мы приговорили втроем – я, Серега и батюшка. Интересно было. А потом, уходя, он благословил этот дом.
Возможно, потому мне и жилось в нем так хорошо, и писалось легко. Например, с Серегой мы наваяли там трилогию «Остров Русь»[11]. Если вы читали, представляете, как нам тогда было радостно, несмотря ни на что.
Мимолетный рай в Одессе
Работа в коммерческом отделе была очень странная. Я не всегда понимал, чем, собственно, мы занимаемся. Мы, вроде бы, выпускали два журнала, но один из них так ни разу и не вышел, а другой выходил, но почти не продавался, его залежи прятались в укромных уголках редакции.
Мы торговали чаем – мелким оптом – и делали это самым, что ни на есть, первобытным способом. Я взваливал мешок на себя, спускался на лифте, выходил на городской рынок, который располагался как раз рядом с редакцией, и, поторговавшись, сбагривал этот мешок какому-нибудь чурке-продавцу по первоначальной же цене.
Мы сочинили телеигру, но так ни разу и не отсняли ее. Мы выпускали «газету для девочек «Мальвина», в которой Лукьяненко гордо числился «специалистом по связям»… Я и сам не отказался бы быть таким специалистом.
Однажды за бутылочкой «Сангрии» Аркадий сказал мне: «Об одном я жа-жалею. Что у казашек пи-пи-пизда, как у всех, а не поперек. Простить им этого не могу». В отличие от жены, он никогда не матерился, и эта фраза в его устах очень меня покоробила. Но я все-таки спросил: «Почему?». «Цены бы им не было на мировом рынке проституток, – объяснил Аркадий, – а так – ерундой маемся…»
… Я отпросился у Аркаши в Одессу, якобы в командировку – на неделю. То есть, я сказал ему, что мне нужно ехать в Одессу за Элькой, а он придумал мне тему командировки и отправил. Я приехал туда, имея в кармане пачку вошедших в Казахстане в обиход новых российских денег – командировочных. Но в тот момент уже на Украине происходила дикая инфляция, и оказалось, что с этими деньгами я – конкретный миллионер. Я мог себе позволить все, что угодно… Снял номер «люкс» в «Интуристе» и поехал к Эльке.
Поразительно, но она с порога бросилась мне на шею. Правда, она не встретила меня в аэропорту, но, по-моему, искренне огорчалась тому не меньше меня. Они с сестрой что-то не так вычислили со временем и думали, что я должен прилететь вечером. А я прилетел утром.
Она бросилась ко мне на шею, немножко поплакала и сказала, что все обдумала, что любит только меня и хочет жить только со мной. Мы бродили по Одессе, заглядывали в кафе, пили пиво с креветками, болтали. Мы были счастливы.
Вечером вчетвером – Я, Элька, Ленка и ее муж Мишек – отправились в Отраду. Сидели за столиком с какими-то ребятами-яхтсменами. Краем уха я услышал их разговор о том, что, мол, так жить нельзя, нужно зарабатывать бабки катанием туристов на яхте. Я тут же предложил: «Начните сегодня же, с меня. Так как я – первый клиент, за полцены». Ударили по рукам, купили ящик сухого вина и отправились на яхту.
Элька смотрела на меня большими глазами. Я был крут. Откупить яхту на ночь для гуляния на море – это действительно было не хило. А обошлось лишь в треть той суммы российских рублей, которая была при мне.
Мы купались, сползая в море с кормы. Мы любовались закатом. Мы поднимали тосты друг за друга, и Ленка вдруг стала уверять, что я – лучшая для ее сестры партия…
Потом мы вдвоем с Элькой отправились ко мне в гостиницу. Мы что-то еще пили… Она уснула, а я решил прикупить еще вина – на утро. Вышел в ночную, незнакомую Одессу. Куда-то пошел. Обнаружил круглосуточный магазин. Там стояла небольшая очередь – человека три.
Когда подошла очередь парнишки передо мной, он протянул продавщице несколько купонов – этих смешных «временных украинских денег», которые печатали, по-моему, на туалетной бумаге. Он хотел купить банку консервированных бобов, самой дешевой пищи, какая только была в магазине, но ему и на это не хватало, и он слезно уговаривал продавщицу дать ему эти бобы с тем, что недостаток он занесет позже. Та и слушать его не хотела.
Мы торговали чаем – мелким оптом – и делали это самым, что ни на есть, первобытным способом. Я взваливал мешок на себя, спускался на лифте, выходил на городской рынок, который располагался как раз рядом с редакцией, и, поторговавшись, сбагривал этот мешок какому-нибудь чурке-продавцу по первоначальной же цене.
Мы сочинили телеигру, но так ни разу и не отсняли ее. Мы выпускали «газету для девочек «Мальвина», в которой Лукьяненко гордо числился «специалистом по связям»… Я и сам не отказался бы быть таким специалистом.
Однажды за бутылочкой «Сангрии» Аркадий сказал мне: «Об одном я жа-жалею. Что у казашек пи-пи-пизда, как у всех, а не поперек. Простить им этого не могу». В отличие от жены, он никогда не матерился, и эта фраза в его устах очень меня покоробила. Но я все-таки спросил: «Почему?». «Цены бы им не было на мировом рынке проституток, – объяснил Аркадий, – а так – ерундой маемся…»
… Я отпросился у Аркаши в Одессу, якобы в командировку – на неделю. То есть, я сказал ему, что мне нужно ехать в Одессу за Элькой, а он придумал мне тему командировки и отправил. Я приехал туда, имея в кармане пачку вошедших в Казахстане в обиход новых российских денег – командировочных. Но в тот момент уже на Украине происходила дикая инфляция, и оказалось, что с этими деньгами я – конкретный миллионер. Я мог себе позволить все, что угодно… Снял номер «люкс» в «Интуристе» и поехал к Эльке.
Поразительно, но она с порога бросилась мне на шею. Правда, она не встретила меня в аэропорту, но, по-моему, искренне огорчалась тому не меньше меня. Они с сестрой что-то не так вычислили со временем и думали, что я должен прилететь вечером. А я прилетел утром.
Она бросилась ко мне на шею, немножко поплакала и сказала, что все обдумала, что любит только меня и хочет жить только со мной. Мы бродили по Одессе, заглядывали в кафе, пили пиво с креветками, болтали. Мы были счастливы.
Вечером вчетвером – Я, Элька, Ленка и ее муж Мишек – отправились в Отраду. Сидели за столиком с какими-то ребятами-яхтсменами. Краем уха я услышал их разговор о том, что, мол, так жить нельзя, нужно зарабатывать бабки катанием туристов на яхте. Я тут же предложил: «Начните сегодня же, с меня. Так как я – первый клиент, за полцены». Ударили по рукам, купили ящик сухого вина и отправились на яхту.
Элька смотрела на меня большими глазами. Я был крут. Откупить яхту на ночь для гуляния на море – это действительно было не хило. А обошлось лишь в треть той суммы российских рублей, которая была при мне.
Мы купались, сползая в море с кормы. Мы любовались закатом. Мы поднимали тосты друг за друга, и Ленка вдруг стала уверять, что я – лучшая для ее сестры партия…
Потом мы вдвоем с Элькой отправились ко мне в гостиницу. Мы что-то еще пили… Она уснула, а я решил прикупить еще вина – на утро. Вышел в ночную, незнакомую Одессу. Куда-то пошел. Обнаружил круглосуточный магазин. Там стояла небольшая очередь – человека три.
Когда подошла очередь парнишки передо мной, он протянул продавщице несколько купонов – этих смешных «временных украинских денег», которые печатали, по-моему, на туалетной бумаге. Он хотел купить банку консервированных бобов, самой дешевой пищи, какая только была в магазине, но ему и на это не хватало, и он слезно уговаривал продавщицу дать ему эти бобы с тем, что недостаток он занесет позже. Та и слушать его не хотела.