Буркин Юлий Сергеевич. Просто насыпано

   Когда Денис подошел к столу, он почувствовал ее удивительный, еле уловимый запах – дразнящий и острый, похожий на запах сушеных грибов. А еще он понял, почему ее блузка издалека казалась ему не совсем белой. Оказывается, она кружевная, и через маленькие дырочки проглядывает загорелая кожа. И эти дырочки одинаково темные и на плечах, и на груди. А это значит… Это значит, что под блузкой у нее ничего нет. Но коленки его задрожали даже не от этого, а от того, что он об этом думает.
   – Ну? – сказала Елена Юрьевна все так же ласково. – Что стряслось на этот раз? Сядь.
   Денис примостился на стул рядом. Внезапно он подумал, что она не может не заметить, что он, не отрываясь, разглядывает дырочки кофты на ее груди. Душная волна смущения заставила его взмокнуть, и он поспешно опустил глаза.
   – Я, – начал он. – Меня… Семенов больно тыкал меня чем-то в спину.
   – А ты?
   – Я обернулся.
   – И ты оказался виноват, так? А знаешь, почему? Потому что ты не умеешь жить в коллективе и не хочешь взрослеть. Если бы ты не канючил, – «ну не надо, ну, пожалуйста…», а дал бы ему по морде, он бы больше никогда к тебе не приставал. И я бы ничего не писала тебе в дневник.
   – Я не могу бить человека по лицу. Это неправильно, – покачал головой Дэн.
   – Да? – насмешливо сказала Елена Юрьевна. – А то, что он над тобой издевается, это правильно? Он издевается, а ты не можешь дать сдачи. НЕ МОЖЕШЬ, а не НЕ ХОЧЕШЬ!
   – Не хочу, – упрямо помотал головой Дэн.
   – Ага, – покивала она головой. – Не хочешь… Между прочим, ты уже полчаса пялишься на мои коленки.
   Дениса снова окатило жаром, и застучало сердце. Действительно, опустив взгляд с кофточки, он сосредоточился на ровных загорелых ногах.
   – А ты положи сюда руку, – сказала Елена Юрьевна. – Сюда, мне на коленку. И погладь. Засунь мне ее под юбку, – она слегка раздвинула ноги, – я разрешаю.
   У Дэна перехватило дыхание. Он буквально остолбенел.
   – Не хочешь? Или не можешь? Только не ври, что не хочешь… Так-то. А знаешь, когда сможешь?
   – Когда? – хрипло спросил Дэн.
   – Когда дашь Семенову сдачи. Когда ударишь его по его наглой толстой роже!
   – Я никогда не буду бить человека по лицу, – Денис поднял голову и посмотрел Елене Юрьевне в глаза.
   – Точно? – спросила та со странной, застывшей на лице, улыбкой.
   – Точно, – твердо ответил он.
   – Жалко, – шевельнулись ее пухлые, словно слегка вывернутые губы. И Денис снова с дрожью во всем теле подумал, какая она вся красивая. – Жалко, – повторила она. – Что ж. Ты сам сделал этот выбор.
 
   Ему совсем не хотелось в этот поход. То есть не то, что было все равно, а сильно не хотелось. Он знал точно, что ничего радостного и веселого там не произойдет. Мама напекла ему в дорогу пирожки с картошкой и капустой, положила ему в рюкзак банку сгущенки, банку тушенки и термос со сладким чаем, но Дэн знал, что самое вкусное достанется не ему. Никто ничего не будет у него отбирать. Просто попросят, и он отдаст. Потому что он не может не дать, если его просят. А сам он просить не станет: на его «дай» ему обязательно ответят – «полай», на «дай мне» – «нос в говне»…
   Если пацаны затеют игру в догоняжки, то его обязательно изваляют в грязи, если в футбол – «нечаянно» пнут так, что он неделю потом будет хромать… Позже мальчишки, надувшись от важности, будут шептаться, договариваясь, где спрятаться от учительницы, чтобы покурить. А Денис не курит. Когда же они устроятся спать в сельской гостинице, мальчишки будут прокрадываться к девчонкам, будут хватать их за талию, за грудь или, совсем уже обнаглев, между ног, а те будут визжать, притворно отбиваясь… Елена Юрьевна отругает их и заставит улечься по своим местам… Все это уже было, и было противно.
   Он плелся к школе, заранее зная все это, но про поход на родительском собрании объявили еще месяц назад, и он знал, как расстроятся папа с мамой от его извечной нелюдимости, если он не пойдет…
   Но неожиданно все сложилось совсем не так. Стояла замечательная солнечная осенняя погода. Лес только-только начал увядать, и по заданию учительницы ребята собирали опавшие листья – коричневые дубовые, желтые и красные кленовые, и еще не опавшие зеленые. И их букеты из листьев были удивительно красивы. Но еще удивительнее было то, что любовались ими все. Не он один, но и все его грубые неотесанные одноклассники.
   А когда небо окрасилось багряным закатным заревом, пацаны разожгли на поляне костер, а девчонки тем временем под руководством Елены Юрьевны нанизали на шампуры заранее замаринованное мясо. Потом оно жарилось и вкусно пахло, а потом все дружно ели шашлыки. И никто ни у кого ничего не просил и не отбирал. А под конец на поваленный ствол дерева, на котором сидел Денис, подсел Семенов и протянул ему апельсин:
   – Хочешь?
   – Нет, спасибо, – смутился Дэн.
   – Бери, бери, мне не жалко, – растянул Сема рот в улыбке.
   – Давай, хоть поделимся, – предложил Дэн.
   – Ешь сам, – махнул рукой Сема. И добавил с легким надрывом в голосе: – Я не хочу.
 
   Когда стемнело совсем, вышли из леса и, под многоголосый собачий лай, двинулись мимо черного озера по главной улице села к гостинице. Она оказалась одноэтажным дощатым бараком, окруженным нагромождением наползающих друг на друга сараев. Но даже этот унылый вид не испортил Денису настроение.
   Внутри барак делился на две половины – мужскую и женскую. В каждой – два ряда по пять двухъярусных коек. То есть, на каждой половине по двадцать спальных мест. Пацанов было всего семеро и, конечно же, все, сполоснувшись под умывальником во дворе, забрались на верхний ярус.
   Денис блаженно растянулся на серой застиранной постели и прикрыл глаза. «Жизнь – замечательная штука», – даже не подумал, а ощутил он всем своим существом. И хочется поскорее стать взрослым. Он никогда не видел, чтобы взрослые дразнились, щипались или чем-нибудь друг друга тыкали… А остальное – ерунда! Остального он не боится. А еще, если бы он был взрослым, он бы вчера не побоялся положить руку… Взрослые, они очень смелые.
   Вдруг он почувствовал, что шепотки и шорохи вокруг как-то изменились. Он открыл глаза и увидел, что пацаны слезли обратно вниз и одеваются.
   – Пойдем! – сказал ему Семенов. – Будем играть в прятки.
   – Я не хочу, – еле слышно промямлил Денис, почувствовав недоброе.
   – Струсил, мальчик?! – ехидно засмеялся Сёма. – От страха не описался?
   Стиснув зубы, Денис тоже сполз вниз и стал одеваться. Но остальные вышли раньше. Дэн закрыл глаза и, сидя на табуретке, прислонился к железной спинке кровати. Но нужно начинать быть взрослым. Он заставил себя встать и распахнул дверь.
   На улице было прохладно. Кусок пыльной земли между бараком и сараями освещался одинокой лампочкой на столбе. Денис шагнул за порог.
   – Мы здесь, мы здесь, иди сюда! – раздалось откуда-то со стороны сараев. Дэн пошел на голос по освещенному клочку территории. Вот он добрался до столба и пошел дальше. Что-то подсказывало ему: «Остановись. Дальше идти не надо…» Но он заглушил этот голос: «Нужно стать взрослым». И когда он уже добрался до границы освещенного участка, из тьмы с гомоном и хихиканьем ему навстречу вывалили разномастные низкорослые монстры. Все внутри у Дэна похолодело.
   – Вот он! Вот он! – лопотали они, окружив его, щипая, царапая и плюясь. – Иди к нам! Иди к нам! Прятки! Прятки!
   Это были его одноклассники, он знал это, да они и сейчас походили на себя, только стали чуть ниже, их лица позеленели и хищно вытянулись, деформировались руки, ноги и уши, глаза налились кровью, а зубы удлинились настолько, что наружу высовывались клыки.
   А ведь он всегда, ВСЕГДА чувствовал, что они не люди! Что он один среди них человек! Но как он мог поверить этому чувству?
   Один из монстров с размаху ткнул его в спину острым кулачком и проверещал:
   – Что, вкусненький был апельсин, а?! Вкусненький?!
   Тут Денис подумал, что если он еще не умер от страха, значит, он может спастись, ведь монстрики-то мелкие, хлипкие. А потом все это как-нибудь забудется… Но только он об этом подумал, как от мощного удара изнутри дверь ближнего сарая сорвалась с петель, и из тьмы на свет выступило совсем другое существо – нечто похожее на огромного, в полтора человеческих роста, богомола. В ноздри Дэну ударила резкая вонь. Запах сушеных грибов невыносимой концентрации.
   – Прятки закончились, – сказала Елена Юрьевна, прекрасная в своем уродстве. Ее блестящий иссиня черный панцирь был безупречен, а глаза светились все той же загадочной синевой, что и в человеческом обличии. – Ты сам сделал свой выбор, Денис. Впрочем… Ты еще можешь потрогать мою коленку.
   Суставчатая нога, перегнувшись пополам, приблизилась к нему. Денис поднял голову. Вытянул руку и коснулся ладонью твердой и гладкой, как стекло, поверхности.
   – Не понравилось? – качнула головой бывшая учительница. – Я так и знала. Всему свое время.
   Она грациозно вскинула вверх переднюю лапу, а затем молниеносным ударом пробила Дэну грудь и пригвоздила его к земле.
   – Прятки закончились, – повторила она, наклонившись и приблизив к его угасающим глазам свою точеную морду. – Мне правда очень, очень жалко.

3. Хотеть

   Скрипя снегом под подошвами, Андрей шел домой. Вечеринка на работе была скучной как всегда. Готовились к ней долго, ждали от нее многого, но все придумки оказались недоделаны. Те, кто должен был написать стихи, прочитали чужие, где-то уже слышанные, а те, кто должен был петь песни, забыли принести гитару. И даже тосты были из Интернета…
   Про подарки и вспоминать противно. Школьная манера дарить ОДИНАКОВОЕ была преодолена, и всем подарили РАЗНОЕ, но это мало что изменило, потому что явно прослеживалось: у всех подарков одна цена – рублей триста. Видно, именно такую сумму на брата выделил местком. Андрею подарили комплект: шампунь, пена для ванны и туалетная вода. Он дежурно пошутил, мол, я что, плохо пахну?.. Кстати, подарок он положил на подоконник, а уходя, забыл забрать. Да и бог с ним.
   Дважды бегали за водкой. Нет, трижды. Танцевали под «Фабрику». Короче, «новогоднее волшебство» в полный рост… А самое противное, что Андрей знал точно: дома Новый год пройдет примерно так же. Светлана подарит «ему» комплект постельного белья, они вместе Ольке – сотовый (так как у всех ее подруг такие есть уже лет сто), он Светлане – комплект нижнего белья, как будто оно еще может его возбуждать.
   Андрей свернул на свою улицу, но, прежде чем двинуть прямиком к подъезду, зашел в маленький магазинчик на остановке и купил банку «Балтики-тройки» с пакетиком сушеных кальмаров. Это было явно лишнее пиво, так как на вечеринке он пил только водку. И ему не хотелось, чтобы Светлана видела, как он это пиво пьет. Но когда он осознал это, до родного подъезда идти было уже ближе, чем возвращаться в магазин. И он не стал менять траекторию. Набрав код, вошел в подъезд и уселся на ступеньках лестницы. Вряд ли кто-то из соседей пойдет по ней в этот час.
   Отогревшись, Андрей расстегнул дубленку. Разорвал пакетик. Соленый вкус «морепродукта» пришелся кстати, притупляя нездоровый посталкагольный аппетит. Андрей вскрыл банку, глотнул пиво и зажмурился от удовольствия. Вот бывает же так. Сидел за праздничным столом – салаты, винегреты, пельмени, колбаса… Веселая компания, приятная музыка… Но почему-то все было «не в жилу», не в кайф. А вот сейчас он сидит один на лестнице в подъезде, хлебает какое-то долбанное пиво, и при этом – почти счастлив. Почему?
   Может быть потому, что это – именно то, чего захотел именно он и именно сейчас? А там, на празднике, все было ориентировано на всех – и еда, и питье, и музыка, и даже время и место. Лестница – не банкетный зал, банка пива и сушеные кальмары – угощение невеликое. Но хороша ложка к обеду. Даже компанию тут он выбрал себе сам – никого. И музыка по индивидуальному заказу: тишина.
   Он глотнул еще и почувствовал, что весь размытый вечеринкой водочный хмель как-то конкретизируется, осмысливается, фокусируется. Вспомнил выражение «отлакировать пивком». Очень точно сказано. Сознание обрело предельную прозрачность. Подумал с пьяной горечью: «Может, дело просто в том, что я замкнутый, неприветливый и неприятный человек? И все не по мне, если только я не один? Может, я – волк одиночка? А коллектив, жена, дочь – это все недоразумение? То, с чем приходится мириться, не более?»
   Но нет. Неправда. Он умеет радоваться общению, любит дочь, любит жену. Во-всяком случае, любил. Но ему и сейчас хорошо с ней… Однако «лакированное сознание» не позволило ему по обыкновению обманывать себя. Внезапно с грубой отчетливостью он на один лишь миг осознал в чем дело, но тут же сработали защитные механизмы и запихали эту мысль обратно глубоко в подсознание.
   А осознал он вот что. Что занимается он совсем не тем делом, которым мечтал когда-то заниматься. Что женат совсем не на той женщине, которую когда-то без памяти любил. Что живет он совсем не так и не там, где и как собирался жить… И даже собака у него не его любимой породы… И с дочерью не поговоришь по душам – так, как можно было бы с сыном…
   Все это – не разложенное по полочкам, а свитое в тугой клубок общего ощущения разочарования – лишь на миг выкатилось наружу и тут же спряталось назад. Но кайф был испорчен. Одновременно с этим исчезла и ясность. Вновь почувствовав себя глухо и бездарно пьяным, Андрей прожевал ставшие безвкусными остатки кальмара, сделал большой глоток, и банка опустела. Затем он встал, засунул пустой пакетик от кальмаров в банку, положил ее боком на батарею центрального отопления и собрался уже двинуться вверх по лестнице на свой третий этаж, как вдруг услышал, что кто-то открывает кодовый замок подъезда.
   Андрей остановился. Даже не из любопытства, а машинально. Днем в такой ситуации он всегда дожидался того, кто входил. Чтобы поздороваться. Чтобы не думали, что он кого-то избегает.
   Дверь распахнулась, и в подъезд вместе с клубами морозного воздуха ворвался молодой человек в кожаной куртке, в шапке похожей на летный шлем и с портфелем в руке. Что-то не помнил Андрей такого соседа. Однако, что с того? Соседи имеют обыкновение меняться. К тому же молодой человек Андрея явно узнал и обрадованно помахал свободной рукой:
   – Андрей Николаевич, вы еще здесь! Как это замечательно!
   – Здрасьте, – слегка обескураженно отозвался Андрей.
   – С наступающим вас, – сказал молодой человек.
   – Спасибо, вас также, – сказал Андрей и, отвернувшись, шагнул на следующую ступеньку, но голос снизу остановил его:
   – Подождите минутку. Не спешите. У меня для вас кое-что есть.
   Незнакомец быстро поднялся к Андрею и, остановившись на ступеньку ниже, открыл свой портфель, достал из него какой-то сверток и протянул Андрею.
   – Что это? – удивился тот, непроизвольно протянув к свертку руку, но тут же отдернул ее.
   – Берите, берите, это ваше.
   Андрей пожал плечами, не зная как вести себя с этим странным человеком. Говорят, общаясь с психом, нужно во всем соглашаться. А вдруг в свертке… Он не успел додумать, что же такого ужасного может там быть. Молодой человек сам нетерпеливо порвал бумагу, достал из свертка и подал Андрею его содержимое.
   Это была игрушка – машинка из черного карболита. Был когда-то такой очень популярный у нас вид пластмассы. Эта машинка показалась Андрею знакомой, и он взял ее.
   – Лучше поздно, чем никогда, правда ведь? – почти просительно произнес незнакомец.
   И тут Андрея словно током ударило. Ведь это ТА САМАЯ МАШИНКА. Та самая, о которой он так мечтал, когда ему было восемь. Такая машинка была у его одноклассника Вадика, и Андрей бешено завидовал ему. Они дружили, но с того Дня рождения, на который родители Вадика подарили ему машинку, дружба сошла на нет: Андрей не мог больше приходить к Вадику в гости, не мог видеть эту машинку, раз она не его!
   Ему так хотелось, так хотелось такую же! Эта машинка захватила все его воображение, она стала его вожделенной мечтой, стала его проклятием… До Нового года тогда оставалось всего два месяца, Андрей точно знал, какой он хочет подарок, и недвусмысленно намекнул об этом маме и бабушке. А потом стал ждать.
   Но они подарили ему велосипед. Хороший велосипед. Просто отличный. Но это было совсем, совсем не то. Он сделал вид, что рад подарку, но потом, запершись в ванной и, открыв воду, чтобы не услышали, он пятнадцать минут рыдал взахлеб. Умылся, вытерся, и никто ничего не заметил.
   Больше никогда в жизни он ничего не хотел так сильно. Возможно, как раз потому, что боялся снова испытать такое же разочарование. Он никому и никогда не рассказывал обо всем этом, да и сам сумел забыть почти совсем.
   – Кто вы? – почему-то шепотом спросил он незнакомца.
   – Я – Дед Мороз, – откликнулся тот.
   – Бросьте молоть… – начал Андрей, но осекся, видя, что у молодого человека с неимоверной скоростью растет курчавая седая борода.
   – Я не в экипировке, – пояснил тот. – Я только к детям прихожу во всем параде.
   Борода дошла до пояса и тут же стала втягиваться обратно.
   – Почему сейчас? – упавшим голосом спросил Андрей, моментально поверив.
   – Не успеваю, – развел руками молодой Дед Мороз. Его румяные щеки вновь были идеально гладкими без малейших признаков растительности. – Знаете, сколько вас, а я один. Нет, я не оправдываюсь, нехорошо, конечно, получилось, но, поверьте, не все зависит от меня. Многим людям, кстати, настоящий Дед Мороз вообще не дарил ничего и никогда, потому что они ничего и никогда не хотели по-настоящему. А вам вот подарил. С опозданием, но подарил. И от вас зависит, как к этому отнестись: обижаться, что поздно или радоваться, что это все-таки случилось.
   – Можно я пойду? – тупо попросил Андрей.
   – Конечно, конечно, – согласился молодой Дед Мороз. – На вас лица нет. Вам отдохнуть надо. Осмыслить. До свидания.
   Он быстро сбежал вниз по ступенькам и исчез в дверях.
   Андрей поднялся на свой этаж, осторожно, чтобы никого не разбудить, открыл дверь ключом. Нелюбимый пес – пудель Азор – начал было прыгать вокруг, но Андрей, шикнув, осадил его. Разделся, разулся и прошел на кухню.
   Включил чайник. Затем поставил черную карболитовую машинку на стол и, сев напротив, стал внимательно ее разглядывать. Воспоминания то душили его комком в горле, то слезами выкатывались из глаз. А в какой-то момент он сумел, совсем не на долго, на какую-то долю секунды почувствовать себя тем пацаном, которым когда-то был, успел обрадоваться и даже засмеяться… Но это наваждение тут же растаяло.
   Вода в чайнике закипела. Андрей заварил в чашке жасминовый чай, затем снова уселся на то же место. Закрыл глаза. И тихо, но отчетливо сказал сам себе, сделав ударение на втором слове:
   – Я буду хотеть.
 
   Сильные, по-моему, рассказы. Но хватит их. Поехали дальше.

Голубой писец

   На «Белом пятне» случилось и еще одно памятное событие. Когда мы с Танькой только въехали в гостиницу, мы обнаружили, что в одной из комнат уже стусовались наши люди. Среди них был и какой-то новый персонаж – особь мужского пола лет тридцати, в очках. Стоило нам сесть за стол, как этот тип, оказавшийся в дым пьяным, заявил, указывая на Таньку:
   – А это, что за блядь? Нам тут бляди не нужны.
   Мы переглянулись с N, встали, взяли этого архаровца под руки и выкинули из комнаты. При этом, когда он ударился о стенку коридора, у него слетели и разбились очки. Как ни странно, продолжения не последовало, похоже, бедняга не совсем понял, что, собственно, произошло, и отправился в свою комнату.
   … На следующий день мы сидели в своей комнате и пили с Танькой чай (действительно чай!), как вдруг к нам влетел N. Присел перед нашим столиком и, мелко трясясь, принялся хихикать.
   – Что случилось? – поинтересовался я.
   – Да уж случилось! – со значением ответил он и вновь захихикал. Прохихикавшись, уже спокойнее добавил: – Я подвергся сексуальным домогательствам и еле избежал продолжения.
   Мы, конечно, обомлели, и он поведал нам следующее.
   Пару часов назад к нему в коридоре подошел тот самый тип, которого мы вчера выкинули из комнаты. Судя по тому, что он вновь был в очках, он предусмотрительно привез с собой запасные. Вчерашний эпизод из его памяти явно выветрился.
   – Вы – N? – спросил он
   Тот отрицать этого факта не стал.
   – Насколько я знаю, – продолжил тип, – вы – большой почитатель творчества Владислава Крапивина?
   – Почитателем я бы себя не назвал, но мне нравятся многие его книги… – отозвался N.
   – В таком случае, нам есть, о чем поговорить! – вскричал очкарик. – Меня зовут Миша! Пойдемте ко мне в комнату!
   – Мы можем и здесь поговорить, – предложил N.
   – В комнате будет лучше, – розовея, сказал Миша загадочно.
   – Ну, пойдемте, – предчувствуя неладное, все же согласился не в меру любопытный, как и положено хорошему писателю, N.
   Комната оказалась роскошным «люксом», какой нам тогда и не снился. N, который почему-то сразу почувствовал себя неловко, сел в кресло, Миша устроился на диванчике.
   Случилась пауза.
   – Дело в том, – нарушил ее Миша, – что я – воспитанник отряда Крапивина «Каравелла».
   – Да вы что? Очень интересно! – отозвался N с деланным воодушевлением.
   Тишина.
   – Да-да! – воскликнул Миша. – Может, кстати, выпьем чего-нибудь?
   – Я бы не отказался, – уже искренне оживился N.
   – Одну минуту! – Миша поспешно вскочил с диванчика, подлетел к телефону и набрал номер горничной. – Это вас из номера такого-то беспокоят, – сказал он, – пожалуйста, принесите нам литровую бутылку «Абсолюта», нарезанный лимончик, еще какие-нибудь фрукты, мясное ассорти и две чашечки кофе.
   Он сел.
   «Абсолют», «какие-нибудь фрукты»… N вдруг почувствовал себя девицей на съеме.
   – Так вот, – вновь нарушил паузу Миша, – я должен вам сообщить одну интересную деталь…
   Тут в комнату постучали, и вошла горничная с подносом, на котором было все, что заказал Миша, кроме кофе.
   – Кофе готовится, – сообщила она, – я принесу его чуть позже.
   Выпили водки. Закусили лимончиком.
   – И какую же деталь вы хотели мне сообщить? – полюбопытствовал N, хотя ему и было как-то не по себе.
   – Давайте-ка еще по одной, – предложил Миша, и стало ясно, что не по себе и ему.
   Выпили.
   – Деталь… – сказал Миша. – Деталь состоит в том, что Владислав Крапивин… гм-гм… как бы это сказать… э-э-э… голубой песец русской литературы.
   – Кто, кто? – не поверил своим ушам N.
   – Голубой писец, – твердо повторил Миша. Непонятно было только, говорит он «пИсец» или «пЕсец». У N пересохло в горле. Ежели голубой пЕсец, то выходит, что очень редкий и ценный зверь… А если пИсец, то…
   Попка N, по его искреннему признанию, почувствовала себя неуютно. Он молча разлил водку в рюмки, и они, испытующе глядя друг на друга, выпили, окутанные зловещей тишиной. Тут в комнату вновь вошла горничная.
   – Вот и кофе, – сказала она, – только, к сожалению, чайная ложечка у меня одна. Поискать вторую, или вы одной воспользуетесь?
   И тут, уже пьяненький, N решил расставить все точки над «i».
   – Ничего-ничего, – ответил он горничной, глядя не на нее, а в глаза Мише, – нам, сторонникам нестандартных ориентаций, не впервой пользоваться одной ложечкой на двоих…
   Женщина попятилась. На пороге, понизив голос, спросила:
   – Ребята, может вас снаружи закрыть?
   Испугавшись того, что все, собственно, уже сказано и обратной дороги не будет, N выдохнул:
   – Не надо!
   Горничная исчезла. Поклонники Крапивина молчали. Внезапно, красный, как знамя революции, Миша вскочил:
   – Это форменный беспорядок! – заявил он. – Вторая ложечка необходима! – с этими словами он бросился вон из комнаты.
   N расслабился. Выпил рюмашку, закусил кусочком лимона. Посидел так еще несколько минут и вдруг подумал: «А ведь трахнут. Допьюсь и не замечу!» Перепугавшись, он опрометью выскочил из пустой комнаты и прибежал к нам.
   Мы долго ржали над этой его историей, а затем он сказал нескольким бедным фэнам, что в комнате такой-то сидит некто Миша с огромной бутылкой водки, и ждет кого-нибудь, кто развеет ему скуку. Фэны ринулись туда.
   Ночью я видел Мишу пьяным до невменяемости. Он шел за коренастым бородатым Леней Кудрявцевым^[7], делая хватательные движения руками. Леня, опасливо оглядываясь, соблюдал дистанцию.
   Утром ученик голубого писца выписался из гостиницы, и больше его никто не видел. Видать отбыл на свою звероферму.
   Справедливости ради надо сказать, что с ориентацией у Владислава Крапивина все в полнейшем порядке, и если отморозок Миша действительно на что-то намекал, и это не плод серегиной неуемной фантазии, то он однозначно врал.

«Такая корова нужна самому…»

   Как-то летним вечером я пришел к неженатому тогда еще Косте Попову, и мы с ним немного выпили. Потом ещё. И ещё… И так мы пили несколько часов. Разомлев, я завел с ним житейский разговор:
   – Костя, ты же классный парень: умный, красивый, все у тебя есть. Что ж ты такой одинокий?..
   – Да, я одинокий, – сокрушенно согласился со мной Костя.
   – Слушай, – предложил я, – а давай, я тебя с кем-нибудь познакомлю. С какой-нибудь классной девчонкой.
   – Давай, – обрадовался Костя.
   Я открыл свою записную книжку и стал вслух читать фамилии знакомых девушек, сопровождая чтение комментариями. Дошел до фамилии «Поцелуева».