— Бояться меня нет необходимости. Я осуществляю функции ухода и заботы о вашей жизнедеятельности. С имеющимися просьбами прошу обращаться ко мне.
   — Очень мило, — сказал Меншиков. — Эй, тварь, ты сапиенс или попросту холуй, жестяная шестерка?
   Он хотел выяснить, насколько хорошо похитителя изучили язык. Исторические романы Меншиков читал систематически, и потому располагал солидным запасом старинной брани и жаргонных словечек — среди их братии это было модно.
   — Многие слова, употребляемые вами, мне неизвестны, — заявил шар. — Однако, насколько я могу предположить на основе прошлого опыта, вы, по-видимому, хотите знать, являюсь ли я разумным существом естественного происхождения или искусственно созданным такими существами устройством?
   — Вот именно, тварь зеленая, бабушку твою об косяк, — сказал Меншиков с самой обаятельной улыбкой.
   — Я — искусственно созданное устройство, — сказал шар. — Слуга. Интеллект низок. У вас имеются другие вопросы?
   — Масса. Почему я здесь? Кто меня сюда доставил и зачем?
   Шар безмолвствовал, словно народ в известной древней пьесе.
   — Что, харя, и эти слова тебе неизвестны?
   — Известны, — сказал шар. — Но вопросы относятся к категории запрещенных. Задавайте другие, разрешенные.
   — Здесь есть другие люди?
   — Другие люди есть.
   — Я могу встречаться с ними?
   — Можете.
   — Гулять по двору?
   — Можете.
   — Взбираться на деревья?
   — Неосуществимо.
   — Дать по чавке твоим хозяевам?
   — Не понял, что именно вы хотите им дать.
   — Не имеет значения, — Меншиков подумал, что этот круглый тупица с академически правильной речью, безусловно, скрасит ему заточение. — Наблюдают ли за мной, когда я нахожусь в своей комнате?
   — Нет необходимости.
   — Зачем же ты здесь, морда?
   — Чтобы вмешаться, если вы захотите прекратить свою жизнедеятельность.
   — И только?
   — И только.
   Милая моя жестянка, подумал Меншиков с непритворной нежностью, золотце ты мое, ведь если ты не врешь — это удача, о которой мы мечтать не могли. Предупреждать попытки самоубийства — логично… Значит, дорогой мой мячик, когда понадобится, я раздавлю тебя, как гнилой орех, а ты и не успеешь понять, что произошло. Судя по всему, твои хозяева всецело полагаются на свою стену — как и я полагался бы на их месте. И не предусмотрели скорого визита вооруженного до зубов профессионала — я на их месте тоже мог не предусмотреть…
   — Что произойдет, если я попытаюсь тебя уничтожить?
   — Неосуществимо, — отпарировал робот. — Я изготовлен из очень прочного материала. Удар по мне любой из ваших конечностей лишь причинит боль вашей конечности.
   — А если я применю вот этот механизм? — затаив дыхание, Меншиков показал роботу бластер-дрель. Так. как стучало сейчас его сердце, оно колотилось до этого лишь два раза в жизни — когда двадцать лет назад он в темной комнате взял за плечи свою первую женщину и когда шестнадцать лет назад вышел к Сивым болотам Харгурака на первое самостоятельное задание.
   — Неосуществимо, — сказал робот. — Устройство предъявленного вами инструмента мне визуально знакомо по встречавшимся ранее аналогичным образцам. Принцип действия: сверление твердой поверхности вращающимся с большой скоростью фигурным металлическим стержнем. На мое внешнее покрытие данное устройство не в силах оказать ощутимого воздействия.
   — Кто-нибудь из твоих хозяев разбирал мой инструмент?
   — Не было необходимости. Устройство было изучено ранее, довольно примитивно и интереса не представляет.
   — Уж это точно, — хрипло сказал Меншиков. — Банальная штука, на кой ляд в ней копаться, право слово, ни к чему… Теперь можешь покинуть помещение. Нет, погоди. Я есть хочу.
   — Обед через полчаса по звуку гонга. Столовую найдете легко,-сообщил шар, из него выползло тонкое щупальце, уцапало анкету и исчезло вместе с ней внутри шара. Дверь сама распахнулась перед роботом и захлопнулась за ним.
   Меншиков, воровато повернувшись спиной к двери, отвинтил «фигурный металлический стержень», — проще говоря, сверло. Зеленый огонек индикатора показал, что оружие готово к бою. Итак, мы конны и оружны. Интересно, мой прочный толстячок, что останется от тебя после импульсно-лучевого удара…
   Спрятав бластер, Меншиков вышел в коридор, взглянул вправо, влево. Десять дверей, по пять с каждой стороны. Справа коридор оканчивается окном во всю стену, слева — лестничной площадкой. У каждой двери задремавшим цепным барбосом лежит зеленый шар. Двери нумерованы — от одиннадцатой до двадцатой. Его дверь — номер семнадцать.
   — Куда вы идете? — не пошевелившись, спросил его персональный шар.
   — Гулять иду. Чапать, шлепать.
   — Первый этаж, голубая дверь.
   Меншиков спустился на первый этаж, выглядевший почти так же, как его второй — нумерованные двери, тишина и неподвижные шары. Только на первом этаже были еще две двери, голубые, с черными надписями: «Столовая» и «Выход».
   Насчет стены он не ошибся — ворот не было, и стена сплошным кольцом окружала здание в форме буквы Г: длинная трехэтажная палочка — жилое крыло, одноэтажная короткая — столовая. Дорожка, выложенная зелеными квадратными плитками, описывала вокруг дома второй, меньший круг. Сначала Меншиков удивился, почему шар не последовал за ним, чтобы помешать ему разбить голову об стену, но вскоре обнаружил, что вдоль стены плавает в воздухе еще один шар, все время оказываясь между ней и землянином. Итак, цербер все-таки есть…
   Небо почти сплошь заволакивал неприятный лиловый туман. Сквозь него мутно просвечивал белесый диск чужого солнца. Лишь в одном месте, над самой стеной, в разрыве марева виднелся клочок темно-синего, словно бы вечернего неба. Если туман стоит не круглосуточно, ночью можно попытаться определить по звездам, куда его затащили…
   Заложив руки за спину, как и полагается заключенному, Меншиков бродил вокруг дома, смотрел под ноги и думал, почему робот уверял, что взобраться на деревья невозможно. Откуда тут земные деревья, кстати? Меншиков обернулся лицом к своей короткой тени, и тут его осенило.
   Липы не отбрасывали тени, словно привидения из старинных сказок! И сам Меншиков, и дом, и шар, и стена, — все отбрасывало тени, кроме раскидистых лип.
   Меншиков быстро подошел к ближайшему дереву, хлопнул ладонью по стволу. Ладонь прошла насквозь, и спасатель пошатнулся, потеряв на миг равновесие. Не было никаких лип. Иллюзия. Голограмма. Вот уж воистину липа…
   Он побрел дальше. Через несколько шагов в мозгу возникла странная заноза — так бывает, когда утром пытаешься вспомнить только что растаявший сон, но никак не удается. Что-то нужно было вспомнить немедленно — звук, движение, лицо, мысль? Что?
   Ощущение, вот что. Меншиков прокрутил в обратном порядке мысли, догадки и впечатления невеселой прогулки и понял, что вспомнить нужно было ощущение твердого под ногой.
   Плотная влажноватая земля хорошо сохраняла следы, и он сразу нашел подделку-липу, по которой пытался похлопать ладонью, то место, где он при этом стоял. Он опустился на корточки, стал просеивать в ладонях землю из своих следов.
   Третий след подтвердил, что твердое под ногой не померещилось ему. На широкой ладони Меншикова лежала тяжелая пуговица — из настоящего олова, с ушком, с выпуклым силуэтом животного, о котором несведущий сказал бы, что это собака, так сказать, собака вообще, безликий «канус», а посвященный моментально опознал бы дикую собаку динго. Пуговица с форменной куртки «Динго». Именно с куртки — на форменных рубашках пуговицы поменьше и полегче.
   Меншиков зажал пуговицу в кулаке — она могла принадлежать только Алену Ле Медеку или Гришке Бильжо. Оглянулся и занялся планомерными поисками, и быстро обнаружил многозначительные подробности, на которые в другое время, не найдя пуговицы, не обратил бы внимания, пропустил мимо глаз. Кусок стены — чуть-чуть посветлее, чем вся остальная стена. Десятка два плиток дорожки — чуть-чуть новее, чем все остальные плитки. Угол дома, выглядевший так, словно на этом месте какая-то сила вырвала кусок, а потом повреждение аккуратно заделали. Наконец, Меншиков отыскал крохотный кусочек прочного легкого материала того же цвета, что и шары-церберы, — видимо, не замеченный теми, кто убирал другие куски. Если только другие куски были…
   Гадать насчет подробностей бессмысленно, но ясно одно: пленники пустили в ход бластеры, то ли один, то ли оба вместе. Кроме них, среди пропавших без вести не было ни одного Динго, а бластеры полагаются только Динго.
   Плевать на подробности, но исход, финал? Погибли они в схватке или их только обезоружили и они там, в доме? Вы понимаете, что мы сможем сделать втроем, вооруженные тем, что я привез с собой?
   Он хотел бежать к дому, но справился с порывом, сделал то, что следовало сделать с самого начала, — вынул гребешок, тот гребешок, причесался, нажал на крайний зубец.
   Датчик молчал — никакого силового поля вокруг тюрьмы нет.
   В доме прозвучал гонг — сигнал к обеду. Теперь можно и поторопиться.
   По дорожке полз большой зеленый жук, и Меншиков мимоходом с маху наступил на него. В его задачу не входил сбор коллекции инопланетных жуков, да и насекомых он терпеть не мог с детства, с того времени, когда трехлетнего Пашку ужалил огромный шмель.
   Уже взявшись за ручку двери, он подумал: а ведь следует удивиться всем этим чудесам, вроде бы пора…
   — Ладно, — пробормотал он сквозь зубы. — Будем считать, что я удивился.

Глава 5. СОКАМЕРНИКИ

   Меншиков рванул дверь столовой так, словно собирался вырвать ручку. Столовая была как столовая — десяток столиков на четыре человека каждый, яркая и легкая современная мебель. Блестящая стойка киберкухаря в углу. И очередь к стойке — четыре человека, всего четыре…
   Глаза Меншикова работали, как нерассуждающий фотоаппарат. Ему показывали снимки, он знал в лицо всех исчезнувших и помнил их имена. Абдель Фатах, бортинженер «Босфора», — смуглый курчавый парень, похожий больше на сицилийца, чем на турка, Кирилл Белаш, навигатор «Хоббита», — богатырь северного типа, Роми Канут, врач «Магеллана», — красивая светловолосая девушка, Тарас Лихов, пассажир «Магеллана», — пожилой мужчина со старомодной чеховской бородкой. У Белаша на поясе огромный тесак в металлических ножнах — странно, «Хоббит» был балкером обычного типа, и такие ножищи в его снаряжение никогда не входили.
   Меншиков еще на что-то надеялся, ждал скрипа двери, знакомых голосов, но тянулись минуты, четверо пленников один за другим отходили с подносами, и никто не смотрел на Меншикова, не пытался заговорить с ним, неужели им уже настолько все равно?
   — Что же, больше никого? — громко спросил Меншиков, вместо того, чтобы бодро поздороваться, как задумал сначала. Бессильно уронил руки, так и не заметив, кто из троих буркнул ему в ответ:
   — Больше никого…
   — А Динго? Здесь должны быть двое из «Динго»?
   — Были… — пробурчал тот же голос, но теперь Меншиков успел заметить, что это Фатах, и вдобавок перехватил взгляд биолога Лихова — тот смотрел непонятно, со странным интересом. Тщедушный такой человек, лысоватый.
   Смирившись, Меншиков подошел к пульту — выбор блюд был довольно богатый, — не глядя, нажал кнопки. Получил тарелки и сел в угол. Исподтишка наблюдал за «сокамерниками».
   Белаш жевал равнодушно, почти автоматически, словно не привыкшая голодать корова на изобильном лугу. И Лихов. И Фатах. Они словно выполняли надоевшую, но неизбежную процедуру. Роми почти не прикасалась к еде. Зато перед ней стояли две высокие бутылки, и она то и дело наполняла бокал, явно перегибая палку. Все они расселись в разных углах столовой и не смотрели друг на друга. На Меншикова тоже, будто знали его сто лет и он им смертельно надоел.
   Меншиков торопился первым покончить с обедом, и это ему удалось. Он встал. Вторым поднялся Белаш.
   — Минуточку! — Меншиков загородил ему дорогу. — Как новичок я хотел бы знать…
   — Все в свое время, — тусклым голосом сказал Белаш, равнодушно обошел растерявшегося спасателя. Хлопнула дверь — как-то издевательски это прозвучало. Встал Фатах, но Меншиков был уже начеку, схватил бортинженера за локоть.
   После нескольких безуспешных попыток молча вырваться Фатах тем же тусклым усталым голосом спросил:
   — Ну чего привязался?
   Больше всего Меншикова поразила их пришибленная сгорбленность, потухшие глаза. Земляне не могли за несколько дней стать такими, но эти стали, а они наверняка были не лучше и не хуже миллионов других… Самые обычные земляне. На миг Меншикову показалось, что время потекло вспять и он угодил в прошлое, о котором так много знал из книг, в то проклятое время, когда люди безропотно шли умирать на плахе, сломленные, не видевшие выхода и не умевшие его найти.
   — Вы же земляне, — голос Меншикова дрогнул неожиданно для него самого. — Вы же земляне, что с вами?
   — Вовремя напомнил, кто мы, — сказал Фатах. — Скажи-ка, братец землянин, что можно сделать, если заведомо знаешь, что ничего сделать нельзя? Понимаешь, абсолютно ничего нельзя сделать. Как найти выход, если выхода нет? Когда придумаешь ответ, заходи в девятую, — он горько усмехнулся, — в девятую камеру. Честное слово, интересно будет послушать. Ну, убери руку.
   Меншиков покорно отпустил его локоть. Хлопнула дверь.
   — Хочешь, я тебе объясню? — Роми подошла к нему, покачиваясь. Огромные голубые глаза, лицо мадонны. Пьяная вдрызг. — Мы все здесь, чтобы умирать. По очереди. Как те. Вчера ушел Джек. Сегодня ушел Валька. А завтра можешь уйти и ты. Умирать. В лес. К этим… ну, которые там. Слушай, брось. Бросай все и пошли ко мне. А?
   Некоторое время Меншиков молча смотрел на нее, нахмурив брови. У него просто не было слов, и весь его прошлый опыт здесь не годился, потому что ничего подобного прежде не случалось. Те двое на Белинде… нет, не то, ничего похожего. И это земляне? Но как бы ты вел себя на их месте, без оружия, прекрасно зная, что выхода нет? Пил? Малевал на стенах лозунги о гордой несгибаемости? И как расценивать ее слова о поджидающей в лесу смерти — пьяная болтовня или святая истина? Здесь их четверо, а пропал двадцать один…
   Стряхнув повисшую у него на шее Роми, Меншиков решительно подошел к киберкухарю и выломал пальцами одну за другой все клавиши, выдававшие вино. Обернулся. Роми уже сидела за столом, уронив голову на руки. Тщедушного биолога не было — незаметно улизнул под шумок. Чертыхнувшись, Меншиков вылил в высокий бокал остатки вина из бутылки на столике Роми. Набралось почти до краев. Залпом осушил, поморщился и пошел к себе, отвесив по дороге полновесный пинок первому попавшемуся шару. Шар промолчал, а Меншиков, как его и предупреждали, больно ушиб ногу.
   В своей комнате он вытянулся на постели, заложил левую руку под голову, а правую свесил к полу — поза, в которой ему лучше всего и уютнее думалось.
   Происходит что-то жестокое. Девчонке не было смысла врать ему, с первого взгляда видно, что все они здесь ждут чего-то и прекрасно знают, чего ждут. Каждый день кто-то уходит (умирать? в лес?). У Белаша болтается на поясе этот странный тесак — можно прозакладывать голову — не земного производства. Кто его вооружил и зачем? С первого взгляда видно также, что эта комната — просто-напросто придорожная скамейка. Аскетическое временное пристанище с минимумом необходимого — все за то, что постояльцы здесь надолго не задерживаются…
   Он встал, прошелся по комнате от окна к стене, взял карандаш и стал рассеянно чертить им по белой крышке низенького шкафчика. Провел несколько бессмысленных загогулин, подумал и нарисовал ветвисторогого оленя. Потом охотника с ружьем. Потом пририсовал вокруг деревья и остался доволен — рисовал он неплохо. Крупно написал внизу, вспомнив Тома Сойера: «Здесь после тридцатилетнего заточения разорвалось измученное сердце несчастного узника». Черта с два, недельку бы протянуть, узника замка Иф из тебя не выйдет, браток, сроки не те… Оставить письмо своему преемнику, по стародавнему обычаю узников выцарапать нечто на стене? Болван, бревно! Нет, каков болван, с этого и нужно было начинать! С поисков того, что могли написать предшественники!
   Меншиков бомбой вылетел в коридор, покосился на неподвижные шары: спросить у них? Нет, лучше не рисковать. Пошел по коридору, одну за другой рывком распахивая двери, — стерильная чистота, веет нежилым, белые шкафы, белые постели, опустевшие клетки…
   Спустился на первый этаж, открыл одну дверь, вторую — везде одно и то же, тишина, безликая пустота. Дернул на себя очередную ручку, и в ушах зазвенело от отчаянного девичьего крика. Роми прижалась к стене, сжав щеки ладонями, и в глазах ее был такой ужас, что Меншиков невольно оглянулся — не возвышается ли за его спиной какое-нибудь жуткое чудовище вроде харгуракского змеехвоста?
   Никого, разумеется. Пустой коридор и неподвижные шары.
   — Я так похож на людоеда? — спросил Меншиков. — Странно, мне казалось всегда, что я симпатичный парень, не Аполлон, конечно, но есть во мне этакое злодейское обаяние, если верить знакомым девушкам…
   Главное было — говорить не останавливаясь. Нанизывая бесполезные шутливые слова, он медленно подошел к постели, сел в ногах:
   — Ну, успокойся, что с тобой?
   Роми посмотрела более осмысленно, прошептала:
   — Я думала, это за мной…
   — Послушай, здесь были двое из «Динго»?
   — Ну что тебе нужно? Что ты мечешься, выспрашиваешь? Когда придет твое время, узнаешь все сам…
   — Здесь были двое из «Динго»? — резко спросил Меншиков.
   — Ну, были, были. Доволен? Устроили пальбу по своему всегдашнему обыкновению, нашумели, буянили, только в конце концов ушли по той же дорожке…
   — Где они жили? — спросил Меншиков. — Где? Роми, я тебя спрашиваю!
   В ее глазах полыхнула тревога:
   — Откуда ты знаешь, как меня зовут? Кто ты вообще такой? Откуда ты меня знаешь?
   — Видел в «Галаксе"» — невозмутимо соврал Меншиков. Бил он наверняка
   — ресторан «Галакс» на Эрине не минует ни один человек, летящий в этот сектор Галактики или возвращающийся отсюда на Землю. — Где они жили, Роми?
   — Там, — она показала на стену. — Только жил, а не жили. Второго увезли сразу, а за стеной жил тот, что стрелял, высокий такой, рыжий. Слушай, кто ты такой, что все знаешь, я…
   Но Меншикова уже не было в комнате.
   Исписанную крышку шкафа он увидел сразу, с порога. Подтвердилась догадка, родившаяся после того, как он вспомнил, что робот, забрав анкету, безмятежно оставил карандаш. Похитители заботились лишь о том, чтобы пленники не смогли убежать или покончить с собой, ничто другое их не интересовало. Отчасти их можно понять — испиши разоблачениями хоть все стены, какое это имеет значение?
   Но писавший на всякий случай проявил недюжинную изобретательность. Ни одна буква не походила на соседние — то прописные, то строчные, то огромные, то крохотные, то тщательно выписанные, то стилизованные до предела. Русский и латинский алфавит, буквы славянской письменности, оформленные под готический шрифт, и латинские, оформленные под иероглифы… В довершение всего послание было написано с использованием арго парижских бандитов девятнадцатого века с вкраплением итальянских, русских, немецких жаргонных словечек того же периода. Это была великолепная работа профессионала — написано «Динго» для «Динго». Не говоря о похитителях, докопаться до смысла мог один землянин из тысячи…
   «Тому, кто придет следом, — гласило послание. — Захвачены неизвестными негуманоидами и помещены в это здание. Никаких попыток контакта. Как удалось установить, пленников зачем-то посылают в лес, откуда почти невозможно вернуться. Слышал, что захваченные корабли стоят где-то поблизости. Попытаюсь что-нибудь сделать — оружие почему-то не отобрали. Не поняли, что это такое, очевидно. Григория Бильжо сразу же отправили в лес. На всякий случай — будь счастливее меня. Ален Ле Медек».
   Черные буквы на белой крышке — все, что осталось от Алена Ле Медека, да еще оловянная пуговица. Итак, Роми говорила чистую правду насчет леса…
   Подобно миллиардам землян, Меншиков жадно ждал Контакта — того, такого, о котором писали вот уже лет триста — кто с верой, кто с иронией. Контакта, о котором мечтали даже не склонные к мечтаниям серьезные люди. Встречи с братьями по разуму, пусть на худой конец и не похожими на людей, но близкими по развитию, с которыми можно и поговорить о науке-технике, и обменяться симфониями-картинами… да многим. Такая встреча способна была разрешить наконец вопросы, заданные сотни лет назад, но до сих пор не получившие ответа, подтвердить или опровергнуть пережившие своих творцов гипотезы, расставить точки, перечеркнуть авторитеты и реабилитировать посмертно людей, при жизни считавшихся заблуждавшимися чудаками. От этой встречи ждали многого, но проходили десятилетия, а ее все не случалось. Не удавалось найти Равноправных Собеседников, с которыми можно поговорить сию минуту, сейчас. Однако в них продолжали верить и считали, что слова «Высокий Разум» и «Гуманизм» — безусловно, синонимы. Все случившееся здесь, в Большой Золотой Черепахе, начисто перечеркивало прежнее убеждение в априорном гуманизме гипотетических партнеров, автоматически превращало их в тех давних гипотетических врагов, подбрасывало зловещие исключения из правил — вернее, первая и единственная встреча с иным разумом оказалась исключением из правил, и оттого-то Меншикову сейчас не хотелось жить — слишком многое рушилось…

Глава 6. РОМИ

   Меншиков тихонько убрался к себе, им владело странное чувство горечи и позора. Ужинать, когда раздался звон гонга, он не пошел, валялся на смятой постели, в темноте, зажав в кулаке оловянную пуговицу, напряженно искал выход из тупика, в который неотвратимо двигались теории и гипотезы, сотни лет считавшиеся непогрешимыми.
   Чтобы найти выход, нужно было взглянуть на происходящее с каких-то иных позиций. Доказать, что ничего преступного и антигуманного в действиях похитителей нет, что подлинный смысл их поступков остался скрытым и ничего общего не имеет с кровожадностью и тому подобными глупостями.
   Он думал около часа, но ничего не получалось. Можно было еще попытаться оправдать насильственный захват кораблей и людей, послужи он прелюдией к Контакту. Однако Меншиков верил Алену, как самому себе. Ален не мог не понимать, как повредит его преемнику ошибочная оценка событий, и никогда не написал бы того, в чем не был уверен. «Никаких попыток контакта». Значит, их и не было. Негуманоиды… Что же, правы были те, кто утверждал, будто негуманоидная логика настолько противоречит гуманоидной, что две цивилизации никогда не смогут договориться, и в лучшем случае вместо конфронтации наступит вооруженный пат? До чего же дико звучит: «Космическая война», «Космическое противостояние»…
   Додумать не удалось — явился робот и стал надоедать, требуя, чтобы Меншиков немедленно шел ужинать, талдычил о важной роли регулярного питания в нормальном функционировании организма, и отвязаться от него не было никакой возможности. И без того взвинтивший себя Меншиков поплелся в столовую, ругаясь на чем свет стоит разнообразными древними словечками.
   В столовой никого уже не было. Сломанные клавиши кто-то аккуратно починил — скорее всего, роботы. Меншиков наскоро проглотил какой-то питательный салат, швырнул тарелку в мойку и вышел во двор.
   Лиловый туман рассеялся — может быть, он и в самом деле заволакивал небо только днем. В зените висел ярко-желтый серпик размером раза в три меньше Луны, видимо, спутник этой планеты. Определиться по звездам оказалось нетрудно, его затащили не так уж далеко вглубь, планета находилась где-то на окраине скопления — Меншиков узнал чуточку деформированное созвездие Звездного Филина и ромб из девяти ярких звезд — Каравеллу Колумба. Уволокли парсека за два. Он стоял и смотрел на крупную синюю звезду — Альфу Каравеллы. На одной из планет Альфы и располагалась База-16. Там уже знали, что он пропал, ждали и надеялись. Космос ежесекундно пронизывают миллиарды взглядов, вполне возможно, что на Базе-16 кто-то смотрел сейчас Меншикову прямо в глаза, но они не видели друг друга, разделенные миллиардами километров…
   А в доме-тюрьме не горело ни одно окно, и спасатель представил их всех — в полупустых комнатах, придавленных темнотой и тишиной, от которых не спасет ни самый яркий свет, ни самый громкий крик…
   Меншиков, разумеется, не был трусом, но стоять посреди темного двора, под чужим небом, в мертвой тишине было жутковато. Страх ледяной лапкой поглаживал затылок. Меншиков вернулся в дом. Собственно, уже сейчас можно было разделаться с шарами и предпринять разведку за стеной, но не следует очертя голову бросаться в пекло — этот нехитрый закон накрепко усвоили те, кому слишком часто приходилось спотыкаться о кости торопыг…
   Открыв дверь, Меншиков подумал сначала, что ошибся комнатой — прямо на постель падал квадрат тусклого лунного света, и видно было, что в изголовье кто-то сидит. Инстинктивно Меншиков шагнул назад.
   — Не зажигай света, — тихо сказала Роми. — И иди сюда.
   — Как ты узнала, в какой я комнате? — задал он довольно глупый вопрос.
   — Иди сюда, — это звучало как приказ.