Бушков Александр Александрович. Колдунья

   – Вы знаете, если не останется другого выхода… Нужно же как-то это прекращать… Но они, кто их знает, и почуять могут…
   – А они почуяли, что это именно ты им огоньку подпустила?
   – Уверена, что не доискались. Иначе, чует мое сердце, сразу нагрянули бы, кипя от негодования, отношения выяснять…
   – Вот видишь? Если они сильнее твоих… холопьев, это ни о чем еще не говорит. Тут, милая моя, обернуться может по-всякому. К сильному детинушке, у которого в зубах шпага, а в каждой руке по пистолету, может подкрасться сзади этакий плюгавый недомерок да ткнуть шилом точнехонько в сердце. И где он будет, твой сильный, на каком кладбище? Не бывает на этом свете такой уж неодолимой силы, чтобы с ней ничего не могли поделать все другие… – старушка помолчала, потом с видом принявшего решение человека сообщила чуть ли не торжествующе: – А ведь придумала! На худой конец…
   Если уж совсем ничего нельзя будет поделать, беги ко мне. Возьму пистолет – их в доме видимо-невидимо, даже у тебя имеется, – попрошу Ермилку-кузнеца сделать серебряную пулю, он у нас на все руки мастак – да грохну прямехонько в лоб чертову графу. Против серебряной пули, как мне объяснили еще в Париже, страшно вспомнить, сколько лет назад, ни одна нечисть не устоит. А со старухи какой спрос? Подумают, из ума выжила окончательно, сунут взятку губернским властям, да и замнут дело…
   – Это уж вы чересчур, – сказала Ольга. – Это и впрямь какое-то восемнадцатое столетие получается…
   – Ну и что? Неплохое было столетие, по совести говоря. Умели справляться со всякой мерзостью, не таскаясь по судам и не приваживая денежками юридических крючков. Мне бы только удержать в руке да попасть, куда следует…
   – Оставьте, – сказала Ольга. – Уж до такого я постараюсь не допустить.
   – Но если что, говори без церемоний. Ради такого дела я и пистолет взять готова…
   – Не придется, – твердо сказала Ольга. – Непременно что-нибудь отыщу…
   Она отправилась к себе, быстроты ради послала Дуняшку в конюшню распорядиться, чтобы заседлали Абрека, и принялась переодеваться в «гусарский» костюм. Успев надеть лишь сапоги и чикчиры^[11], почувствовала на себе чей-то жадный взгляд. Поскольку в спальне не было обычных людей, разве что искусно спрятавшихся, она не раздумывала долго. Торопливо надела рубашку и, не оборачиваясь, бросила через плечо:
   – Объявись-ка, Джафар…
   Турок послушно материализовался в двух шагах от нее, безмятежно улыбаясь, топорща усики в стрелочку, одним словом, не выказывая никаких признаков раскаяния.
   – Я тут явился с докладом, – сказал он как ни в чем не бывало. – И решил подождать, видя, что вы заняты, не предлагать же мне было свою помощь в одевании, это попросту неприлично…
   – А разглядывать меня исподтишка – прилично? – поинтересовалась Ольга.
   – Пожалуй, – сказала турок. – Вы так прекрасны и пленительны, госпожа моя, что невозможно удержаться от опрометчивых поступков. Ну что мне прикажете с собой поделать, если я никогда не относился к тем уродам, что предпочитают мальчиков? Наконец, есть в этом нечто от почитания изящных искусств – ваша нагота столь совершенна, что всякий ценитель прекрасного не упустит случая…
   Черт его знает, но как-то само собой так оказалось, что Джафар неизвестно когда придвинулся к ней вплотную, взял за локоток, а свободную руку уже тянул к не-застегнутой на груди рубашке. Уже обвыкшаяся с привычками своего «иноземного холопа», как наверняка выразилась бы Бригадирша, Ольга не стала возмущаться словесно, а нанесла удар, который у обычных людей примерно соответствовал сильному тычку локтем в бок. Джафар отскочил, охнув от боли.
   – Вот объясни ты мне, беспокойное создание, – сказала Ольга, надевая кафтанчик и тщательно застегивая крючки. – Почему вы все… ну, ты понимаешь, о ком я… такие озабоченные насчет прекрасного пола? Мне это кажется, или в самом деле явная озабоченность присутствует? Ты мне проходу не даешь, эта компания, что нагрянула с камергером, непотребства вытворяет…
   – Ну и словечки у вас, госпожа моя, – поморщился турок. – Я бы выразился, это не озабоченность, а повышенное стремление к общению с прекрасным, свойственное тем существам, в чьей натуре преобладает огонь. Духи бывают разные – огня и воды, воздуха и земли. Конечно, дело ваше, верить или не верить, но говорю вам как знаток – хорошо еще, что вы столкнулись с духами огня. Духи земли, например, к женским прелестям совершенно глухи… но зато обладают массой других, еще более неприятных привычек, так что сталкиваться с ними не советую…
   – А я – кто? – спросила Ольга в лоб. – К чему принадлежу, к какой стихии?
   – А вы ни к какой стихии и не принадлежите. Вы, прелестница – колдунья, и все тут, а уж какие духи вам достанутся в подчинение или в качестве врагов, зависит от случая. Будь покойный Сильвестр-эфенди кем-то другим, вам совершенно иная публика досталась бы в слуги… а может, и во враги. Сложный это предмет, с налету не разберешься, вам еще многому учиться предстоит…
   – Вот и начнем, – сказала Ольга решительно. – Камергер и его шатия – кто они такие?
   – Как бы вам преподнести доступнее, госпожа моя… Они – Ночное Племя.
   – Спасибо, – сказала Ольга. – Преогромное вам мерси с решпектом… Объяснил понятнее некуда… Кто они – черти? Упыри? Заклятые души? Можешь ты не вилять, а объяснить простыми словами?
   – В том-то и суть, что не могу, – сказал Джафар с грустным видом. – Потому что человеческих слов, простите великодушно, не имеется. Вы, люди, напридумывали себе для обозначения существ с Той Стороны множество словечек… иногда эти словечки, согласен, очень точно обрисовывают сущность, а иногда категорическое выходит заблуждение… Упырь – он и есть упырь, тут все правильно. С чертями тоже, в общем, нет промашки. Но есть еще масса созданий, которых вы, люди, не умеете отличать друг от друга, потому что ничегошеньки о них не знаете. Вот я, к примеру, джинн… люди о нас имеют довольно точное представление. Но как я вам объясню, что такое Ночное Племя, если ваши мудрецы о них и не слыхивали – очень уж они ловко умеют прятаться, – а потому и словечек не придумали? Вы разве еще не поняли, что обнаружили целый мир? С превеликим множеством разновидностей и видов, из коих далеко не всех классифицировали и занесли в реестры…
   – Интересно, – сказала Ольга. – Вы всегда так гладко, по-ученому изъясняетесь?
   – Как у вас говорится, с кем поведешься, от того и наберешься, – сказал Джафар. – Лет двести назад сложилось так, что мне пришлось служить у одного крайне ученого и книжного человека… нет, не в этой стране, далеко отсюда. Ну, тут уж положение обязывало, поневоле за долгие годы нахватался ученых материй, тем более что и работу он мне поручал соответствующую. Все от хозяина зависит, госпожа моя. Смотря кто он… У купца я нахватался одних тонкостей, у воина – других, у книжника – третьих.
   Ольга усмехнулась:
   – Ну, а у меня ты чего рассчитываешь нахвататься?
   Джафар, глядя с поразительным простодушием и задушевностью, ответил, приложив руку к груди:
   – Что касается вас, пленительная госпожа моя, то я все еще льщу себя надеждой, что мы когда-нибудь подружимся и будем рука об руку шагать по жизни, встречая ее печали и радости, как два любящих сердца…
   – Дело, конечно, твое, – сказала Ольга. – Но я на твоем месте пустыми мечтаньями не увлекалась бы… Ладно. Нет таких слов в человеческом языке… Будем искать ощупью. Ночное Племя… Служат они, я так понимаю, злу?
   – Это очень сложный и запутанный вопрос, госпожа моя, – что есть зло и что есть добро, тут мы рискуем заплутать в таких философических дебрях…
   – Да? – подняла бровь Ольга. – По-моему, добро есть добро, а зло есть зло…
   Джафар в наигранном восторге поднял глаза к небу:
   – Клянусь семью мудрецами, я восхищен кристальной ясностью, с какой вы излагаете сложные истины. Так и представляется, что слышу высокомудрого книжника Аль-Хаукаля Аль-Мавераннахри… Мудрейший был человек, и слава о его учености простиралась от Кордобы до Багдада… да вот однажды ввязался он в дворцовые интриги, за что и был сожжен на костре из собственных ученых трудов, отчего и остался потомству неизвестен… Очень четко вы все изложили, возражать глупо. Зло есть зло, а добро есть добро… вот только понять бы нам всем, ничтожным, что есть добро, а что есть зло…
   – Но это же ясно!
   – Вы полагаете, прелестная госпожа моя? – притворно изумился Джафар. – Позвольте тогда один многозначительный пример… Вы, как я понимаю, намерены всеми силами противиться тому, чтобы наши… гости добрались до вашей названой сестрички? Похвальное намерение. Вот только вас отчего-то совершенно не трогает участь девицы по имени Дуняша, до которой уже добрались и намерены продолжать…
   Ольга уставилась на него с нешуточным изумлением, опустила глаза, смущенно пожала плечами:
   – Я и в самом деле как-то не подумала об этой стороне дела…
   – А почему? – вкрадчиво спросил Джафар.
   – Ну… – Ольга добросовестно попыталась разораться в собственных мыслях и побуждениях. – В конце концов, Дуняшка – крепостная девка, и как-то так испокон веков принято, что порой благородные господа…
   – Вот именно, госпожа моя, вот именно! Великолепный пример того, как трудно порою отделить зло от добра. Когда Ночные охальничают с вашей названой сестричкой – это одно, а когда они прижали крепостную девку – это совсем другое… Не огорчайтесь, вы просто-напросто лишний раз продемонстрировали, как трудно сформулировать истины и добраться до сути. Как выражался мой ученый хозяин, мессер Галилео…
   – Меня совершенно не интересует, как он выражался, – оборвала Джафара Ольга. – Оставим высокие материи. У меня есть насущные, простые, житейские задачи… Что они вообще могут, эти твои Ночные? В чем их опасность?
   – Могут они очень многое, – признался Джафар. – Но, как явствует из названия их племени, сильны они исключительно ночью, а с рассвета и до заката могущество свое утрачивают полностью. В отличие, скажем, от колдуна или колдуньи, которые такими ограничениями не обременены большей частью…
   – Есть какое-нибудь средство, чтобы им помешать? – напрямик спросила Ольга.
   – Чрезвычайно трудно будет таковое найти… пожалуй что, даже и невозможно…
   Нотки неуверенности в его голосе, весь его вид Ольге многое сказали, и она нехорошо прищурилась:
   – Боишься связываться, а?
   – Боюсь, – печально согласился Джафар. – Слишком много риска и слишком мало надежды. Джинны, да будет вам известно, тоже смертны…
   – А что ты вообще можешь?
   – Для вас – что угодно… или почти все, – оживился Джафар. – Могу отыскать множество кладов, в том числе и спрятанных в незапамятные времена, могу раздобыть с другого конца света чуть ли не любой предмет, от алмаза из царской сокровищницы до слона… вот с башней или замком, честно предупреждаю, не справлюсь, сил не хватит. Могу устроить бурю или самум в пустыне, могу привести в замешательство приличную толпу людей, снабжать вас любыми яствами и питиями…
   – Интересно, – сказала Ольга без особого интереса. – Вот только решительно не представляю, чем мне в нынешнем положении поможет песчаная буря, слон или яства… даже слон как-то без надобности. Скажи лучше, что мы можем предпринять, чтобы они от Татьяны отвязались раз и навсегда?
   – Положительно, в голову ничего не приходит…
   Он выглядел, как самый честный и правдивый джинн на свете, но у Ольги возникли стойкие подозрения, что этот волшебный красавчик попросту не хочет связываться с теми, кто сильнее его. Что ж, она правильно сделала, что собралась на поиски той вещицы…
   Не прошло и получаса, как она подъехала к мельнице – уже совершенно безбоязненно, потому что теперь это были ее собственные владения. Мельница, вот чудо, исправно работала – размеренно шумело колесо, погромыхивали жернова, а у ворот как ни в чем не бывало дожидались помола два мужика с пустыми телегами, при ее появлении проворно вскочившие с земли и сдернувшие высокие шапки, похожие на гречневики. Правда, когда Ольга, закинув повод Абрека на брус коновязи, хотела войти в калитку, один из мужиков, посмелее, почти загородил ей дорогу и сказал, не глядя в глаза:
   – Вам, барышня, нешто есть дело до такого места?
   Вид у него был глуповатый, но решительный. Ольга глянула на него свысока и ответила с расстановочкой:
   – Есть дело, любезнейший. Поскольку теперь я тут хозяйка. Наследница, можно сказать…
   Мужицкую физиономию прямо-таки перекосило, и «добрый поселянин» шарахнулся в сторону, отошел ко второму, и оба о чем-то зашептались, бросая на Ольгу настороженно-пугливые взгляды, в которых она, однако же, увидела явное почтение. Удовлетворенно улыбнулась и прямиком направилась на мельницу.
   Там было шумно, от стука жерновов ломило в ушах, в воздухе висела мучная пыль, совсем как туман, в котором смутно угадывались массивные жернова, еще какие-то громоздкие устройства. Ольга растерянно озиралась. Из тумана навстречу ей двинулась темная фигура и, подойдя поближе, неуклюже склонилась в почтительном поклоне. Фигура имела мало общего с человеком – она вся, от пяток до ушей, была покрыта кучерявым темным мехом, сквозь который светили красным два глаза-плошки. Да и сложением от человека чем-то неуловимо отличалась. Ольга, не испытав ни малейшего страха – с чего бы вдруг? – осведомилась:
   – Как дела?
   Существо просипело:
   – Не извольте беспокоиться, хозяйка: мелем справно, деньги ссыпаем в чугунок, вот, извольте посмотреть…
   Как-то сразу чувствовалось, что это создание сродни скорее темному и прилежному деревенскому мужику, чем развязному и велеречивому Джафару. В его приниженной позе, в голосе было нечто от исправного лакея.
   Ольга с любопытством спросила:
   – А как же вы с мужиками обходитесь? Не пугаются?
   Существо издало звук, отдаленно напоминающий смешливое фырканье.
   – Не извольте беспокоиться, мы, к ним выходя, натуральным мужичком скидываемся, так что никакого перепугу, как же иначе, давно трудимся, дело знаем…
   Ольга вспомнила, что, проезжая мимо, пару раз видела во дворе беседовавшего с мужичками плюгавенького человечка, вывалянного в мучной пыли с головы до ног, совершенно обычного на вид. Надо полагать, оно самое и было…
   Помольщик забубнил:
   – Если какие приказы или проверить что желаете, мы завсегда к услугам…
   – Где у прежнего хозяина лежали… – Ольга запнулась, не зная, о чем, собственно, идет речь. – Разные вещи?
   – Сундучок изволите? – с готовностью подхватило создание. – Сей момент, будьте надежны…
   Оно нырнуло куда-то в бледный мучной туман и вскоре вернулось, неся перед собой самый обыкновенный крестьянский сундучок, обитый расписанной под «мороз» жестью. Предупредительно сообщило:
   – В горенку пройти извольте, там нету этого беспорядка…
   Ольга двинулась за ним мимо угловатых коробов, сторонясь грохочущих жерновов. Распахнулась низенькая дверца, и она оказалась в небольшой комнатке с выходившим на реку оконцем, где было чисто и не имелось мучной пыли. Привычно, словно обращалась к обычному лакею, распорядилась:
   – Поставьте на стол и идите.
   Сундучок оказался заперт, но теперь для нее такие вещи трудностей не представляли: она попросту прижала к скважине указательный палец, сосредоточилась, толкнула – и крышка поднялась с мелодичным звоном.
   Внутри в некотором беспорядке лежали самые неожиданные предметы – аккуратные холщовые мешочки, на ощупь полные монет, орден Святой Анны с мечами, массивная серебряная ложка с неизвестным ей гербом, почему-то увенчанным не короной, а чалмой, какие-то тяжелые цепочки, несомненно, золотые, но очень уж грубой работы (нельзя исключать, древние), еще мешочки, на сей раз набитые чем-то вроде сушеных ягод, старинный план города с надписями на немецком (названия города не имелось), странный образок, где на одной стороне был несомненный Георгий Победоносец, а на другой – нечто напоминавшее голову Медузы Горгоны, увитую щупальцами…
   Лениво вороша все это, Ольга наткнулась на что-то округлое, тяжелое, очень гладкое на ощупь. Вытянула эту вещь, за которой потащилась длинная золотая цепочка, на сей раз филигранной работы. Овальный медальон, судя по весу, золотой, с сине-красными эмалевыми узорами.
   Повертев его, Ольга быстро отыскала сбоку крохотный плоский шпенек, и медальон раскрылся. Внутри оказалась миниатюра, искуснейшим образом выполненная на фарфоровой пластинке: портрет молодой девушки со спускавшимися на обнаженные плечи локонами, в лазоревом, очень открытом платье, отделанном по вырезу и плечам роскошными кружевами. Насколько она могла разобраться, наряд этот принадлежал даже не восемнадцатому веку, а еще более ранним временам – нечто подобное ей случалось видеть на полотнах старых фламандцев. Нигде ни надписей, ни инициалов, но лицо, вот диво, ей чем-то знакомо, и ошибки тут быть не может…
   Внезапно Ольга испытала потрясение.
   Это был ее собственный портрет – словно в крохотное зеркальце смотрелась. Прически такой она никогда, конечно, не делала, никто не носит теперь таких причесок, но сомнений быть не может: это она, запечатленная кистью искуснейшего мастера в пышном платье, какие вышли из моды лет двести назад…
   Ольга долго стояла, зажав в руке изящную безделушку, время от времени поглядывая на изображение и всякий раз убеждаясь, что оно – ее собственное. Или девушки, похожей на нее как две капли воды…
   Искать объяснений у помольщика было бы бесполезно, Ольга знала это заранее – не по его умишку такие вещи. Очередная загадка, каких, чувствуется, будет еще предостаточно… Опустив медальон в карман, она стала выкладывать на тесаный стол все, что оставалось в сундучке.
   Узкий кинжал с затейливой золотой рукояткой, три флакончика из синего стекла, плотно закрытые пробками – определенно налитые под горлышко. Прислушавшись к себе, Ольга не нашла в новой памяти никаких подсказок: быть может, для этого требовалось вынуть пробки, принюхаться, попробовать на язык. Ну, с этим можно и подождать… Связка непонятных ключей, чересчур затейливых для простых мужицких замков… Еще один флакон, но пустой, из молочно-белого стекла, причудливой формы… Горсть небольших, гладко отшлифованных стеклянных шариков – темно-красные, темно-желтые, темно-синие…
   Вот насчет них у Ольги моментально появилась полная ясность: пожар, засуха и ливень, соответственно. Достаточно бросить в нужном месте с соответствующими наговорами, которые она теперь прекрасно знала. Целая горсть разнообразных бед, способных испортить жизнь целому уезду, – жутковатые безделушки поднакопил Сильвестр…
   Два темно-зеленых шарика никак не отозвались на ее мысленный вопрос: ну, можно отложить вдумчивое знакомство с наследством на потом… Ага!
   Из опустевшего сундучка она достала тяжелый кувшинчик – в ладонь размером, пузатенький, с высоким узким горлышком, за версту пахнущий востоком. Судя по тяжести, он был не иначе как серебряный, хотя почти почернел за долгие годы. К горлышку на чеканной цепочке прикреплена серебряная же пробка, а пузатые бока украшены выпуклой арабской вязью, которую Ольга прочитать не могла. Она злорадно улыбнулась, пряча кувшинчик на груди: вот и отыскалось средство сделать Джафара шелковым…
   Убрав все обратно в сундучок, она захлопнула крышку, вышла и повелительно сказала моментально возникшей из завесы мучной пыли мохнатой фигуре:
   – Пусть постоит пока. Я за ним потом… пришлю.
   – Как прикажете, хозяйка, – пробубнило существо. – Будут новые распоряжения?
   Ольга не представляла, какие распоряжения давать этому примитивному созданию.
   – Да нет, пожалуй, – сказала она. – Пусть все идет, как шло.
   – Хозяйка…
   – Да?
   – Этот расходился. Третью ночь всплывает и копошится, даже к мельнице в прошлый раз тянулся, в окошки стучал… Ему, надо полагать, опять надобно…
   – Кому? Чего?
   – Ну этому, который на дне… – Создание указало мохнатой конечностью за окошко. – Снова проснулся, давненько не всплывал.
   – Да кто?
   – Этот, который на дне… – бубнило существо. – Лучше бы вам сегодня ночью прибыть и самой озаботиться, а то покою от него не будет, известное дело…
   – Хорошо, – сказала Ольга, прекрасно понимая, что точных подробностей не добьется. – Ночью буду, разберусь…
   Все совершенно как у людей, подумала она, направляясь к двери. В мире Той Стороны, как называет его Джафар, тоже, как выяснилось, имеются свои орясины, вроде деревенских дурачков, с грехом пополам способных быть подпасками или сено в копны метать…
   Когда она вышла, телеги, нагруженные мешками с мукой, как раз выезжали на дорогу. Мужик со второй, оглянувшись на нее случайно, торопливо снял шапку и поклонился, после чего с видимым облегчением подхлестнул соловую лошаденку. Как сказал кто-то из великих людей, пусть боятся, лишь бы уважали. Или наоборот?
   – Ольга Ивановна…
   Она обернулась. Мужицкие телеги были уже далеко, а перед ней стоял господин камергер собственной персоной – у коновязи, рядом с Абреком, была привязана его гнедая лошадь. Выглядел он совершенно спокойным, улыбался дружелюбно и весело, ничто не заставляло заподозрить, что он явился сводить счеты…
   – Я вас напугал?
   – Ну что вы, – сказала Ольга. – С чего бы вдруг? Просто я никак не рассчитывала вас здесь увидеть…
   – Мне сказали слуги, что вы именно сюда направились. Знакомитесь с наследством?
   – Конечно, – сказала Ольга. – Для вас, это, разумеется, не стоящий внимания пустячок, а для меня – немалое подспорье.
   – Интересно, как случилось, что мельник именно вам отказал все? Я о нем слышал краем уха, любопытный был человек…
   Камергер смотрел испытующе, и Ольга ответила невиннейшим взглядом, пожала плечами:
   – Смешно, но все, должно быть, оттого, что я с ним всегда вежливо здоровалась…
   – Возможно, – как ни в чем не бывало сказал камергер. – Завещатели иногда действуют по самым неожиданным побуждениям…
   – Ну, а вы-то зачем здесь оказались?
   – Хотел поговорить с вами наедине и без лишних свидетелей. В усадьбе было бы не совсем удобно…
   – Вы меня интригуете, – произнесла Ольга тоном законченной простушки.
   Камергер ответил без улыбки:
   – Меньше всего мне хочется вас интриговать, я намерен внести полную ясность, не откладывая. Ольга Ивановна… Олечка… Я человек прямой и не привык плести дипломатические кружева. Поэтому позвольте без обиняков… Простите за банальность, но я влюблен в вас самым беззастенчивым образом. Это не сразу родилось, но с некоторого момента я стал понимать, что мне не нужен никто, кроме вас… Вы чудо, прелесть, и мне никуда от вас не деться. Поверьте, это не скоропалительное желание, я достаточно долго все обдумывал… И мне хотелось бы, чтобы вы ответили на мои чувства…
   Ольга не отвела взгляда, смотрела ему в глаза, честные, умные и чуточку печальные. Можно сказать, он сейчас был великолепен – зрелый красавец мужчина, обаятельный и обходительный. Не знай она о нем всего, вполне вероятно, сейчас испытывала бы жгучую неловкость оттого, что вынуждена разочаровать такого мужчину. Или, наоборот, не стала бы разыгрывать недотрогу – что греха таить, камергер был чертовски привлекателен, а она, увы, уже не могла себя числить среди непорочных лилий и на некоторые вещи смотрела теперь просто. Но, зная его подноготную…
   – Я, признаться, не вполне понимаю… – сказала Ольга, хлопая ресницами с наигранным изумлением. – С одной стороны, это объяснение в любви… С другой же… Простите, но вы, мне прекрасно известно, давным-давно состоите в законном браке…
   – К сожалению, – с досадой поморщился камергер. – И в наше время, увы, невероятно трудно, почти невозможно законным образом изменить состояние дел. Да, я не могу предложить вам руку. Но вот все остальное – к вашим услугам. Все, что вам взбредет в голову. Все, что способен предложить людям вроде нас с вами этот мир.
   – Мне, наверное, следовало бы оскорбиться? – задумчиво протянула Ольга. – Взрослая девушка прекрасно понимает, что такое предложение означает…
   Камергер приблизился к ней вплотную и взял за руку.
   – Олечка, вы только не обижайтесь на мою откровенность… Но, положа руку на сердце, мы оба прекрасно знаем, что вы уже, как бы поделикатнее выразиться, прекрасно знакомы с иными сторонами взрослой жизни…
   Ольга, не отнимая руки, взглянула ему в глаза.
   – Любопытно, откуда же у вас такие сведения?
   – Недавно, буквально вчера, мне довелось выпить пару-тройку бутылок в компании некоего обитающего по соседству гусарского поручика, который был весьма невоздержан на язык. Кое-какие подробности меня убедили, что я имею дело не с хвастливым враньем. – Его голос звучал мягко, прямо-таки обволакивал. – Оленька, вы и не представляете, как я был рад, когда этот болтун мне все выложил. Во-первых, я узнал, что передо мной, назовем вещи своими именами, взрослая женщина, а во-вторых, точно знаю теперь, что вы совершенно свободны… Это ведь правда?
   – Свободна, как ветер, – сердито сказала Ольга. – Но каков подлец…
   – Не самый добропорядочный юноша, – согласился камергер. – Он вас не стоит, давайте забудем о нем. Разговор у нас предельно откровенный… Да, я не могу сделать вас законной супругой… но я позаботился, чтобы вы в самом скором времени получили таковой статус, да вдобавок и титул…