9. ЛОРДУ - В МОРДУ
Завтракать они пошли в ресторан отеля. Значок Клана Факела он оставил на лацкане и искренне забавлялся, наблюдая, как пустеют столики вокруг. Впрочем, уходили на все, некоторые оставались. Алена в легком платьице выглядела свежей и нецелованной, и Гай вдруг поймал себя на том, что хочется тумана, осеннего дождя и горького запаха горящих листьев.
- Вы позволите? - спросил элегантный рыжий джентльмен. - Я вас видел вчера на Клане.
- Вы тоже член? - небрежно спросил Гай.
- Некоторым образом, - дипломатично ответил джентльмен. - Собственно, я представляю левое крыло.
- У вас там есть и крылья?
- Как везде. Может быть, вы, логически продолжая избранную линию, хотите стать членом и Клана Девятиугольника?
Гай перетянулся с Аленой - она кивнула с любопытством.
- В таком случае прошу. Заканчивайте десерт и пойдемте.
"Опаздывать нам некуда, - подумал Гай, - а узнать что-то новое не помешает..."
На этот раз ездить никуда не пришлось. Клан Девятиугольника проводил заседания в соседнем доме. Дверь была открыта настежь, вошедших никто не встречал и не знакомил, да и внимания на них не обратили. Играла негромкая синкопирующая музыка, люди бродили по квартире, танцевали, сидели на корточках у стен. Как ни приглядывался Гай, не смог увидеть никого из нежити - только люди.
- Садитесь, - сказал рыжий, опускаясь на пол у стены и жестом приглашая Гая. - Вашу девушку проводят. Сади!
Маленькая брюнетка в чем-то прозрачном подошла к Алене и, обхватив ее за талию, увела в глубь дома. Гай вопросительно глянул на спутника. Тот снял пиджак и, протянув Гаю пачку незнакомых сигарет, пояснил:
- Не удивляйтесь. Курите. Расслабьтесь.
Гай закурил. В первый момент ему показалось, что голова стала стеклянной и в ней медленно плавают клубы зеленого дыма. Вскоре это ощущение исчезло, и по телу разлилась истома.
Вернулась Сади, легла на пол у их ног, положила руку незнакомца себе на грудь, а руку Гая на бедро.
- А что дальше? - спросил Гай, с трудом ворочая языком.
- Клан Факела уверенно проводит свою линию, но ему не хватает последовательности, - сказал незнакомец. - Сузив направление удара, направив его на мертвые вещи, они забывают о живой материи. Давно пора, переступив через глупые условности и отринув устаревшие "роковые треугольники", резко увеличить число углов, чему и служит Клан Девятиугольника. Сейчас мы с вами займемся этой милой девушкой, пока где-то там занимаются вашей, и все перероднятся со всеми и станут близки...
Гай отпихнул рыжего и вскочил, отгоняя застилавший голову туман. Обретенным здесь десятым чувством он прощупывал комнаты и вскоре натолкнулся на искомое - каморку, где на широком диване лежала Алена, которую раздевали двое голых бородачей. Широко раскрытые глаза Алены были бессмысленными, как у новорожденной.
Гай возник на пороге. Он был великолепен. Бородачи журавлями летали из угла в угол, разве что не курлыкали, и, если бы у них нашлось время поразмыслить, они обязательно подумали бы, что так их еще никогда не били и вряд ли будут впредь. Гай торопливо одел Алену, отвесил бородачам по прощальному полновесному пинку и вывел Алену в коридор. Там ему пришло в голову, что бородачи, собственно говоря, абсолютно ни в чем не виноваты, но возвращаться для извинений он все равно не стал.
В номере он отпоил Алену кофе, и она быстро пришла в себя. Естественно, она ничегошеньки не помнила.
- Сигарету тебе давали? - спросил Гай.
- Давали коктейль. Все поплыло...
- Умнейшим человеком был Уилки Коллинз, - сказал Гай. - "Тело находится во власти самого всесильного из властителей - химии. Дайте мне химию - и, когда Шекспир задумает Гамлета и сядет за стол, чтобы воспроизвести задуманное, посредством воздействия на его тело несколькими подмешанными в пищу крупинками я доведу его разум до такого состояния, что его перо начнет плести самый несообразный вздор, который когда-либо осквернял бумагу". Это из "Женщины в белом", а "Женщина в белом" издана в восемьсот шестидесятом, за десятки лет до того, как военные обратили внимание на химию...
- Гай, ты правда на меня не сердишься?
- Брось, глупенькая, - сказал Гай. - Самое интересное, что эту теорию "роковых двенадцатиугольников" мне еще дома развивали. Ахиллесова пята этих постулатов в том, что все эти теоретики дружно встают на дыбы, когда по их же логике им следует включить свою девушку в свободное коловращение плоти... Ужасно негодуют, знаешь ли, страсть как терпеть не может российский интеллигент проверять свои теории на себе самом, однако горлопанить ему это не мешает... Ладно, принесу-ка я тебе кофе, и тронемся в дорогу. А то, не ровен час, вынырнут еще какие-нибудь идеологи-учредители...
Он спустился в бар. В огромном камине с бронзовыми украшениями пылал огонь, и в огне резвились саламандры, хватая друг друга за хвосты. У камина в глубоком кресле уютно устроился рыжий член Клана Девятиугольника.
- Кофе, - сказал Гай, подтолкнув к бармену позаимствованную на кухне большую эмалированную кружку (при виде значка-факела повар готов был отдать не то что кружку - всю кухню). - И покрепче. - Потом со спины подошел к рыжему: - Ба, кого я вижу! Что это вы так быстро покинули заседание столь славной организации?
- Скучно, - лениво сказал рыжий. - Садитесь, выпейте. Куда торопиться?
Гай сел в соседнее кресло. Бармен рысцой подбежал с бокалом - значок с алым трилистником пламени оказывал и на него соответствующее воздействие.
- Кажется, Гай?
- Да.
- Лорд Уэнтворт.
- Интересно, - сказал Гай. - Живых лордов мне еще видеть не приходилось. Впрочем, и дохлых тоже. Стоп, стоп... Лорд Уэнтворт. Это совсем интересно, ваше сковородь, и совершенно меняет дело...
- В каком смысле?
- Я всю жизнь мечтал о машине времени, - медленно сказал Гай. - Помимо всего прочего, она понадобилась бы мне, чтобы прогуляться в одна тысяча восемьсот первый год с автоматом в руках. - Он допил, швырнул бокал в неосторожно высунувшуюся саламандру и закончил почти весело: - И одним из тех, кого я должен был там уложить, был бы ваш прапрадед.
- Неужели?
- Вот именно, - сказал Гай.
- Надеюсь, не за то, что мой прапрадед соблазнил вашу прабабушку? улыбнулся лорд. Он еще надеялся обратить все в шутку.
- Вы хорошо знаете историю?
- Боюсь, что нет.
- Боже, чему вас только учат в ваших Итонах... - покачал головой Гай. Бармен, еще виски, только не в этот наперсточек! Так вот, история... Я никоим образом не одобряю привычки Павла Первого ссылать в Сибирь целые полки, высочайше регламентировать количество обеденных блюд в зависимости от сословия, и тому подобное. Черт с ним, с этим, - в конце концов, Петр Первый сажал бояр голой жопой на яйца, и ничего - ходит в великих преобразователях... Гораздо больше меня привлекает внешняя политика Павла Первого. Тот период, когда, отвергнув традиционную ориентацию на Англию, Павел сблизился с Наполеоном Бонапартом, и сорок тысяч казаков двинулись на Хиву, чтобы вступить в Индию.
- Воздушные замки...
- Да... - сказал Гай. - Воздушные замки, потому что в Санкт-Петербурге был английский посол лорд Уэнтворт, в любовницах у которого ходила Ольга Жеребцова, в девичестве Зубова, из старинной фамилии, тесно повязанной с недовольной императором знатью... Сколько ваших пресловутых соверенов получила эта компания от посла - не так уж важно. Главное - в ночь на одиннадцатое марта восемьсот первого года вся эта гвардейская сволочь ворвалась в Михайловский замок... Император волею божьего скончался. Вы понимаете, что мы потеряли?
- Да...
- Ни черта вы не понимаете, - сказал Гай. - В состоянии оценить потерю только мы, славяне... при ужасно "дружелюбном" отношении индийцев к вашим предкам вторжение нашей кавалерии было бы детонатором, способным взорвать всю Индию. Заключив военный союз с Францией, мы делили бы Европу, как свежевыпеченный торт... Кто знает, возможно, что впоследствии мы не ушли бы при таком раскладе из Аляски и Калифорнии. И не было бы никакой Великой Британии и сильных Соединенных Штатов от океана до океана...
- А может, так и нужно было? - невозмутимо спросил лорд. - Мой дорогой, вами ведь всегда руководили люди со стороны - татары, немцы, мордва, евреи... И сейчас немногим лучше. Что, если вы сами не способны руководить?..
- Это мы-то? - хрипло спросил Гай. - Это мы-то, великий народ, сто раз спасавший мир, в том числе и ваш паршивый остров... - Он сунул руку под пиджак, вытащил "вальтер" и большим пальцем сдвинул предохранитель. Историю, к сожалению, нельзя исправить, - говорил Гай, сторожа стволом помертвевшее лицо лорда. - Но это только в том случае, если она развивается от прошлого к будущему. В случае же, если действительно существует антивремя - время, текущее вспять от будущего к прошлому, смерть потомка автоматически уничтожает его предков. Вы следите за моей мыслью, милорд? Прекрасная гипотеза, вполне в духе Ирреального Мира. Где вы предпочитаете, милорд, - у камина? Мне почему-то кажется, как верному читателю тетки Агаты, что смерть у камина - искренне английский колорит... Как вы думаете?
Вряд ли милорд способен был думать. Он встал и медленно, пятясь, как хорошо вышколенный слуга, отступал к двери. В баре сидели еще человек двадцать, но никто не обращал внимания, не смотрел в их сторону.
- Ну что же вы? - спросил Гай, надвигаясь на него и поднимая пистолет. - Я всегда считал, что истинный джентльмен должен умирать с достоинством. Ради бога, не разрушайте созданный моим воображением образ истинного джентльмена, я вас умоляю... Что же вы дрожите? Может быть, к вашему появлению на свет приложил руку или кое-что другое какой-нибудь конюх, и этим все объясняется, эта ваша трусость?
Он выстрелил. Пуля попала в плечо. Гай снова нажал на курок, и еще, лорд медленно оседал, потом рухнул на колени, зажимая ладонью плечо. Кровь текла по его белоснежному пиджаку, образуя похожие на страусиные перья разводы.
- Ну что же вы так, милорд? - спросил Гай, остановившись над ним. Неужели больно? Ай-ай... Между прочим, императора душили шарфом и били табакеркой в висок. А сипаев привязывали к дулам пушек. Так что я выгляжу добрым самаритянином...
Он выстрелил еще два раза. Кровь растекалась по полу, огибая ножки столиков. Соседи с любопытством наблюдали, вытягивая шеи на добрый метр, кое-кто пересел поближе, чья-то голова на длинной шее, ставшей не толще гусиной, повисла над плечом Гая, и он раздраженно толкнул ее локтем в подбородок.
Стрекотали несколько кинокамер.
- Молодой человек! - крикнула седая дама. - Не могли бы вы делать это медленнее? Я вам заплачу!
Казнь превращалась в забаву для скучающих бездельников. Сообразив это, Гай поднял пистолет и выпустил три последние пули. Вокруг разочарованно заворчали, но Гай, не обращая на них внимания, вернулся к стойке, забрал кружку с кофе и, не оглядываясь, пошел к выходу.
10. ИЗ ОКНА ВАГОНА
Минут через двадцать они сели в машину. Ночью какой-то воришка пробовал ее угнать, но заговоренный "роллс-ройс" откусил ворюге руку - Сукин Кот, несмотря на все пьянки, драки и бордели, дело свое знал, и уж если он что заговаривал, беспокоиться было не о чем. Правда, был у него один недостаток - жуткий похабник, он вместе с заговором в два счета впихивал в машину или в пылесос громадный запас непристойных анекдотов всех стран, времен и народов. Отчасти это было даже интересно - временами "роллс" принимался травить анекдоты атлантов, лемуридов, гавайцев или малоизвестного племени альтаирской расы Дзох, о котором сами альтаирцы ни черта почти не знали. Так что ехать было весело.
На площади они едва не нарвались. У памятника какому-то герою, с важным видом восседавшему на толстой добродушной лошадке, изображавшей, надо думать, боевого коня, "роллс" вдруг совершенно самостоятельно затормозил. Гай едва не расквасил нос о руль и собирался было матернуть как следует строптивый механизм, но тут что-то засвистело, и "роллс" торопливо закутался силовым полем.
На площадь спикировал Красный Вертолет, изящный, обтекаемый, он повис метрах в десяти на макушкой бронзового героя, из распахнутой дверцы высунулся толстый черный ствол пулемета, и площадь залил гремящий злобный треск.
Люди разбегались в разные стороны, падали, ползли, по тротуару катился детский мячик. Поодаль столкнулись и вспыхнули две простроченные навылет машины. Пули с визгом рикошетили от защитного поля "роллса", попадали в витрины, и огромные стекла осыпались звенящими водопадами.
Наконец треск смолк. Распластанные в нелепых позах трупы усеяли площадь, кое-кто еще пытался уползти, опираясь на руки, тогда сверху щелкал сухой одиночный выстрел, и ползущий падал лицом вниз. Бронзовый герой, задрав голову, что-то сердито орал и махал кулаком, но никто его не слушал. Догорали столкнувшиеся легковушки.
Красный Вертолет прошел низко, на высоте человеческого роста, и Гай успел увидеть азартную морду сидевшего за пулеметом леопарда. На мостовую полетел длинный бумажный плакат, и вертолет, вертикально взмыв вверх, растаял в голубом летнем небе.
Гай вылез из машины, перешагивая через трупы, добрался до плаката и поднял его. Большими кривыми буквами там было написано: "Что, суки, не нравится? А нам, по-вашему, это нравилось? Вот когда на вас заведут свою Красную книгу, тогда и протестовать будете, гады, а пока терпите!"
Он вернулся в машину и показал плакат Алене.
- Бр-р... - пожала Алена плечами. - А все же они правы...
- В том-то и беда, - сказал Гай. - Куда ни кинь, все правы, виноватого отыскать просто невозможно, и даже если отыщешь, ничего это не изменит...
Они поехали дальше. Гай свернул за угол... и едва успел затормозить, "роллс" коснулся воды передними колесами.
Такого он не видел даже здесь. Круглая площадь была залита водой, окружавшие ее дома тоже стояли в воде по вторые этажи, и с первого взгляда чувствовалось, что здесь очень глубоко. Посреди площади как ни в чем не бывало бил в десять струй каким-то здешним ирреальным чудом уцелевший фонтан, и это выглядело полным идиотизмом. По превратившейся в озеро площади бодро плавал огромный, метров двадцати, зеленый спрут.
- Будем искать объезд? - спросила Алена.
- Да... - сказал Гай.
Весь юмор заключался в том, что нельзя было с уверенностью сказать заранее, кто такой этот спрут. Он мог оказаться кем угодно.
Гай вышел из машины. Заметив его, спрут оживился и быстро поплыл к нему.
- Гай, осторожнее! - крикнула Алена.
Щупальце, взвившись с быстротой лассо, обхватило ее и выдернуло из машины, второе опутало Гая, тянуло в воду. Счастье еще, что остальные почему-то не вступили в дело.
- Меня зовут Лизхен! - рычал спрут, щелкая клювом. - Я гимназистка, мне семнадцать лет, и у меня нет друзей! Ты будешь моим любовником, а девчонку мы утопим, я страшно ревнива!
Нечеловеческим усилием Гай высвободил руку с пистолетом и открыл огонь, но вот и обойма кончилась, а спруту все было нипочем, как слону дробина.
Спас их "роллс" - он отважно бросился в драку, с маху откусил схватившее Алену щупальце, потом разделался с тем, что держало Гая, прицелился как следует и угодил спруту меж глаз запасным колесом. Дожидаться, пока оглушенный спрут очнется, они не стали, вскочили в машину и помчались прочь.
- Ну, спасибо, дружище... - сказал Гай, потирая плечо.
- А, чего там... - беззаботно отозвался "роллс". - Вот, слушайте: лежат в луже два вдрызг пьяных упыря, а мимо шагает певичка из ночного кабаре, тоже под газом...
11. ТРИ КВАРКА
Граница Круга открылась неожиданно - "роллс-ройс" обогнул холм, и они увидели, что в обе стороны, насколько хватает взгляда, тянется выложенная красным кирпичом полоса, а над ней стоит странный волокнистый туман.
- Только давайте пешком, ребята, ладно? - сказал "роллс". - Делов-то два километра. А мне там делать нечего.
Гай остановился у кромки кирпичного пояса и неотрывно смотрел в туман. Его била нервная дрожь, хотелось кричать. Казалось, что не пятнадцать дней, а миллион лет прошло с той поры, как вертолет, опускавшийся на зеленое поле, вдруг схватили и перемололи невидимые исполинские челюсти. Теперь-то, набравшись ума. Гай знал, что приглянувшаяся пилоту лужайка была делянкой, где колдуны разводили таинственный голубой цветок Глаз Василиска, и только напрочь сумасшедший может зайти на делянку, когда Глаз Василиска дает всходы...
Подошла Алена, молча взяла его за руку. Гай обнял ее за плечи - она тоже дрожала от волнения, и Гай, глядя на волокнистые пряди сизого, как голубиное горло, тумана, задал себе горький вопрос: а не лучше ли было остаться? Он знал, что не передумает и пути назад нет, но все-таки задал себе этот вопрос, заранее зная, что не сможет на него ответить.
Два километра. Самое большее - пятнадцать минут ходу, по кирпичам идти легко. Ирреальный Мир лежал позади, как забытая выросшим и возмужавшим человеком смешная детская игрушка, когда-то казавшаяся бесценным сокровищем.
- Ну что, идем? - спросил Гай.
- Подожди, постоим еще немного... - попросила Алена.
Ее глаза были сейчас серыми.
Гай обнял ее и стал целовать, пытаясь передать ей свою смешанную с печалью радость.
- Печаль моя светла... - сказал он тихо.
Потом оглянулся в последний раз, но не увидел ничего, что мог бы запечатлеть в сердце как Незабываемое. Дорога, петлявшая среди невысоких холмов, сами эти холмы, голубое небо, облака и солнце. Города остались там, за холмами. Ему осталось лишь глубоко вдохнуть теплый вечерний воздух, ничем не отличавшийся, но принадлежащий миру, который он покидал только потому, что привык к другому.
- Ну, прощай, старина... - сказал он "роллсу". - И спасибо за все. Передавай им там всем привет.
- Передам, - сказал "роллс". - Прощай, Гай...
Он даже не сделал попытку рассказать анекдот или отмочить непристойную шуточку - понимал печальную серьезность момента.
Гай взял за руку Алену, и они вошли в туман. Видимость была метров на пять, а дальше все заволакивали лениво трепетавшие сизые струи. Заблудиться Гай не боялся - кирпичи были уложены вдоль пояса.
Туман глушил звук шагов. Время от времени Гай поглядывал на Алену, Алена чуточку испуганно улыбалась ему, и у него замирало сердце - такая она была красивая здесь, сейчас, в легком голубом платье.
Он не сразу услышал этот звук, посторонний - странный стук твердым о твердое, - но, прислушавшись получше, убедился, что это ему не мерещится.
- Слышишь?
- Слышу... - тихо сказал Алена.
- Что это?
- Не знаю...
Он попробовал пустить в ход приобретенное здесь шестое чувство, видение на расстоянии, - и не смог. Скорее всего, в Поясе оно уже не действовало. Шевельнулась в сердце смутная тревога, предположения о таинственной страже, охраняющей рубежи Ирреального Мира, - во многих сказках вдоль границ зачарованных стран бродят драконы, или великаны, или колдуны. В сказках это самое обычное дело.
Гай сунул руку под рубашку и до боли сжал распятие Сатаны, но таинственный стук не исчез. Казалось, он рыщет, мечась вправо-влево, словно кто-то ищет их и никак не может найти.
- Стой... - прошептал Гай Алене и остановился. Замер, слушая стук собственного сердца и с трудом подавляя неудержимое желание кинуться прочь, бежать, покуда хватит сил, - нечто похожее он испытывал в детстве, когда осенью туман затопил улочку одноэтажных деревянных домов, по которой он спешил ранним утром в школу, и до боли хотелось знать, что не один, и радовался случайному прохожему...
Они стояли и молчали, взявшись за руки, а стук приближался, и что-то шепнуло Гаю: его желание перехитрить таинственного преследователя, замерев, - та же наивная детская игра, будто на свете наступил мрак, если ты закрыл глаза. Господи, какими же солипсистами мы были в детстве, сейчас-то мы знаем, что мир не рос вместе с нами, что многие встречи не зависят от нашего желания, и таких встреч, увы, большинство...
Из тумана выплыли три странных силуэта, превратившиеся в трех всадников на вороных конях, всадников в длинных серых плащах и тусклых медных шлемах.
Всадники остановились в трех шагах. Средний, с длинной седой бородой, молча смотрел на Гая.
- Что вам нужно? - не вытерпел Гай.
- Стража Круга, - бесстрастно сказал старик. - Можешь посмотреть на нее в последний раз. Только недолго. Лучше для тебя самого, если это произойдет быстро.
Гай обернулся к Алене, протянул руки, но не успел.
Алена таяла в воздухе, сначала она сделалась бесплотной, как ветер, и руки Гая сомкнулись в пустоте, потом она стала таять, таять, таять, исчезать, только на короткий промельк времени задержалось ее лицо и тоскливый взгляд.
Вскрикнув от ярости и боли. Гай рванулся к всадникам, но наткнулся на невидимую стену.
- Но почему? - крикнул он туману, ветру, тоске.
- Ты же помнишь сказки, - сказал старик. - Тех, кто покидал зеленые острова вечной молодости, всегда заставляли на берегу отряхнуть даже пыль с ног... Это ложь, будто Орфей потерял Эвридику оттого, что он оглянулся назад у выхода из ада. Просто-напросто прошлое всегда остается за спиной, и то, что принадлежит прошлому, как бы ни было тебе дорого, невозможно унести... или увести с собой. Как невозможно и вернуться назад... Мир уходящему...
Они повернули коней, хлестнули их и галопом скрылись в тумане, вернее, растворились в нем, потому что стук копыт тут же утих.
Гай побрел вперед. Он и не пробовал вернуться назад, знал, что нечего и пытаться, что та же невидимая стена была за его спиной и двигалась следом за ним, примерившись к его шагу.
Времени не существовало. Казалось, он бредет сквозь туман тысячу лет, миллион лет, и еще миллион лет пути впереди. Казалось, теперь он не сможет никого любить - ни женщину, ни землю, ни небо. Он был слишком измучен, чтобы ощущать боль.
Чайки кружились над головой, и в уши лез назойливый скрипучий крик:
- Три кварка для сэра Марка, три кварка, три кварка... Три кварка по сэру Марку, три кварка, три кварка...
Туман стал бледнее, и Гай побежал, стремясь уйти от чаек. В небе раздался гул, и, как умирающий еще находит силы приподняться, Гай уловил в себе последний затухающий всплеск шестого чувства, и оно на несколько секунд послужило ему, помогло увидеть над Кругом реактивный бомбардировщик, от которого отделился и, кувыркаясь, падал вниз черный предмет.
"Может быть, так даже лучше", - подумал он и остановился, ожидая взрыва. От Реального Мира его отделяло пространство в два кирпича - на один шаг. Может, так даже лучше...
На мгновение его ослепило немыслимой яркости светом, и весь мир одну короткую секунду состоял из страшного грома, для которого нет и не будет сравнений и аналогий.
Когда вернулись зрение и слух, Гай оказался невредим и не увидел следов взрыва. Он стоял на заросшей зеленой травой равнине, в двух шагах от намеченной полосатыми гербовыми столбами линии границы, за которой протянулись вспаханная контрольно-следовая полоса, а за ней - шеренга столбов иной полосатой расцветки с другими государственными гербами. В голубом летнем небе безмятежно сияло солнце.
Он услышал, рев мощных моторов и повернул голову на шум. Страшная, непонятная боль пронзила мозг, и последнее, что увидел Гай перед тем, как рухнуть лицом вниз, - показавшиеся из-за холма бронетранспортеры и бегущие к нему люди в мешковатых костюмах противорадиационной защиты и в голубых касках.
12. АРЛЕКИН ПОД ДОЖДЕМ
- Если мне и случалось когда-нибудь о чем-нибудь сожалеть, так это о том, что на вашем месте не смог оказаться я, - признался полковник Ромене.
Гай вежливо, вяло улыбнулся в ответ, не поднимая головы от подушки - не от недостатка сил, просто не хотелось говорить и двигаться.
- Вас ведь наградили посмертно, - продолжал полковник, расхаживая по комнате. - Вы помните, мы договаривались - будем ждать вас десять дней?
- Помню, - сказал Гай.
- А больше вы ничего не помните? - спросил полковник Ромене с любопытством, которого он не мог и не хотел скрыть.
- Нет, - сказал Гай. - Под нами - удобное такое зеленое поле, идеальное место для посадки, вертолет снизился... и все. Когда я открыл глаза, надо мной стояли дозиметристы. Так что вам совершенно незачем завидовать мне, полковник, я все забыл...
- Неужели все, что мы засняли в Круге, не помогло вам вспомнить?
- Нет, - сказал Гай и покосился на подвешенный к потолку над изголовьем кровати экран. - Я часами смотрел эти фильмы, но хоть бы крохотный обрывочек шевельнулся в памяти... - Он скомкал незажженную сигарету, и полковник торопливо подал ему другую. - Хочется биться головой об стену ведь что-то я делал там эти пятнадцать дней, как-то жил, что-то ел, с кем-то встречался...
- Вот именно, - сказал полковник Ромене. - Мы ведь, знаете ли, исследовали вас скрупулезнее, чем лунный грунт, каждый квадратный миллиметр кожи, и все такое прочее. Вы там ели. И пили. И целовались - в складках кожи губ остались следы вещества, идентифицированного с губной помадой. Да, вы там жили, я уверен, вполне сознательно... - Он замолчал, глядя с надеждой. - Не вспомните?
- Нет, - сказал Гай. - Какое-то странное ощущение - я не знаю, что лучше, вспомнить или не вспоминать... Понимаете?
- Кажется, да... Вы не сердитесь, что я вас впутал в это дело?
- Ну что вы, - сказал Гай. - С моей головы ведь ни один волос не упал, да наградили вот... Дома все удохнут. Полковник, мне смертельно надоело здесь. Я хочу домой. Только не нужно ваших спецрейсов, хорошо?
- Ну что ж, ничего не поделаешь, - сказал полковник Ромене. - Я свяжусь с вашим посольством. Мне почему-то кажется, что репортеров вы не хотите видеть, верно?
- Увольте, - сказал Гай. - Даже если бы пришла блажь встретиться с репортерами, что я могу им сказать? Они и так, наверное, разделали меня на все лады?
- Ого! Я собрал вам на память килограммов двадцать газет. От эсперанто до суахили...
- Спасибо, полковник.
- Не за что. Мне все время кажется, что я виноват перед вами...
Он смущенно улыбнулся, поклонился и вышел, бесшумно притворив за собой белую дверь палаты. Через несколько минут молоденькая медсестра в голубом халате привезла тележку с одеждой Гая.
- Сестричка госпитальная, любовь моя печальная... - тихо пропел он под нос. Постарался вспомнить, где и когда к нему привязалась эта песенка, но не смог.
Одевался автоматически, медленно. Удивился странному незнакомому значку на лацкане пиджака - черный факел с алым трилистником пламени, - пожал плечами и решил, что это подарок полковника Роменса, поднял пиджак за рукав. Что-то прошелестело и звонко упало на пол. Гай наклонился, протянул руку. Медленно, очень медленно выпрямился.
На его ладони лежал черный крест, а на кресте был распят искусно вырезанный из камня кофейного цвета Сатана с глазами из зеленого самоцвета. Золотая чеканная цепочка была прикреплена к кресту.
Гай стиснул кулак. Он не чувствовал боли, потому что там, за невесомым радужным занавесом беспамятства, были пляшущие огоньки черных свечей и ажурная золотистая музыка на балу в особняке Серого Графа. И гитарный перебор Мертвого Подпоручика. И мертвенно-белый свет ламп в кафе "У сорванных петлиц". Пышные парики Высокого Трибунала. Усталое морщинистое лицо упыря-философа Саввы Иваныча. Барон Суббота, Злой дух гаитянских поверий. И Алена, Алена - усталое и счастливое лицо на белой подушке, карие, серые, синие, зеленые глаза, зыбкие, как миражи, еженощно изменчивые улочки Ирреального Мира, светлые волосы, растрепанные ворвавшимся в окно "роллс-ройса" ветром... Алена.
Наверное, он кричал, потому что дверь вдруг распахнулась, показалось испуганное личико юной сиделки. Она неплохо знала русский, но сейчас, растерявшись, спросила что-то на своем родном языке.
- Вам стало плохо? - опомнившись, переспросила она по-русски с милым забавным акцентом.
- Нет, ничего, - сказал Гай. - Позовите полковника Роменса, он, должно быть, не успел еще уйти из клиники... Нет, не нужно. Я увижусь с ним потом, - поспешно добавил он, зная, что ничего не скажет полковнику и ничего не скажет никому.
В аэропорт его отвез какой-то хрен из посольства. Никаких вопросов он не задавал, и Гай был ему за это благодарен. Его самолет улетал в два часа дня. Гай сидел, забившись в угол большой черной машины с красным флажком на крыле, и равнодушно смотрел на чужую суету вокруг: блестящие автомобили, чуточку опереточные полицейские, с небрежной лихостью регулировавшие движение, девушки на ярких мотороллерах, мельтешение реклам. Он прежде не бывал в этой стране и в другое время с удовольствием прошелся бы по улицам, но сейчас меж ним и внешним миром невидимой стеной стояли сизый волокнистый туман, скрипучие крики чаек, исчезающий взгляд Алены и жестокие, прекрасные превращения Ирреального Мира.
Моросил дождь. Когда они вышли из машины, Гай увидел у входа в здание аэропорта печального арлекина в красно-синем трико. Что то оборвалось внутри, он готов был поверить, что Ирреальный Мир послал ему последнюю весточку, но дипломат, мельком глянув на стоявший рядом с арлекином плакат, пояснил, что это реклама какого-то балаганчика. Теперь Гай и сам видел, что штопанное трико выцвело от бесконечных стирок, а сам арлекин, несмотря на румяна и пудру, худ и стар.
В ожидании самолета Гай сидел в баре, равнодушно пил кофе и просматривал газеты. Пентагон провел новые испытания лазерного оружия, советский фильм "Осенний марафон" получил очередной приз на международном фестивале, на ирано-иракском фронте продолжалось временное затишье. В США был Рейган, стрелянный в упор, но живой, в Сальвадоре были партизаны. И так далее в том же духе. Каждая строчка, каждая фраза убеждали, что он вернулся в восьмидесятые годы двадцатого века.
И вряд ли будущее таит особые сюрпризы. Договоры, авторские листы, гонорары, споры о сути фантастики, водка, умненькие и блядистые окололитературные девицы, смятые простыни, рассвет за окном после бессонной ночи и скука, скука, скука, вызванная одиночеством, вызванным скукой. Заколдованный круг.
За стеклянным окном от пола до потолка ездили яркие автобусы, свистели турбины самолетов, и, глядя на эту вокзальную суету, когда-то не на шутку волновавшую его, Гай задал себе горький вопрос: хорошо это, что память о Круге вернулась, или нет? И не был уверен, что ответ есть. Не был уверен, что ему необходимо знать ответ, потому что новый ответ на деле означал неминуемый новый вопрос: а нужно ли было уходить из Круга? Вопрос, который Гай изо всех сил старался забыть.
Давно объявили посадку на его рейс - он пропустил это мимо ушей. Не слышал, как динамики в десятый раз повторяли его фамилию, прося поторопиться. До тех пор, прока к нему не подбежала узнавшая его по фотографиям стюардесса, Гай сидел над чашкой остывшего кофе и мертвым невидящим взглядом смотрел на летное поле - ничем не примечательный на вид, успевший уже изгладиться из памяти читающей публики герой отшумевшей сенсации, смертельно уставший от нестерпимой боли в сердце человек за столиком заурядного бара в чужой ему европейской стране...
1981
Завтракать они пошли в ресторан отеля. Значок Клана Факела он оставил на лацкане и искренне забавлялся, наблюдая, как пустеют столики вокруг. Впрочем, уходили на все, некоторые оставались. Алена в легком платьице выглядела свежей и нецелованной, и Гай вдруг поймал себя на том, что хочется тумана, осеннего дождя и горького запаха горящих листьев.
- Вы позволите? - спросил элегантный рыжий джентльмен. - Я вас видел вчера на Клане.
- Вы тоже член? - небрежно спросил Гай.
- Некоторым образом, - дипломатично ответил джентльмен. - Собственно, я представляю левое крыло.
- У вас там есть и крылья?
- Как везде. Может быть, вы, логически продолжая избранную линию, хотите стать членом и Клана Девятиугольника?
Гай перетянулся с Аленой - она кивнула с любопытством.
- В таком случае прошу. Заканчивайте десерт и пойдемте.
"Опаздывать нам некуда, - подумал Гай, - а узнать что-то новое не помешает..."
На этот раз ездить никуда не пришлось. Клан Девятиугольника проводил заседания в соседнем доме. Дверь была открыта настежь, вошедших никто не встречал и не знакомил, да и внимания на них не обратили. Играла негромкая синкопирующая музыка, люди бродили по квартире, танцевали, сидели на корточках у стен. Как ни приглядывался Гай, не смог увидеть никого из нежити - только люди.
- Садитесь, - сказал рыжий, опускаясь на пол у стены и жестом приглашая Гая. - Вашу девушку проводят. Сади!
Маленькая брюнетка в чем-то прозрачном подошла к Алене и, обхватив ее за талию, увела в глубь дома. Гай вопросительно глянул на спутника. Тот снял пиджак и, протянув Гаю пачку незнакомых сигарет, пояснил:
- Не удивляйтесь. Курите. Расслабьтесь.
Гай закурил. В первый момент ему показалось, что голова стала стеклянной и в ней медленно плавают клубы зеленого дыма. Вскоре это ощущение исчезло, и по телу разлилась истома.
Вернулась Сади, легла на пол у их ног, положила руку незнакомца себе на грудь, а руку Гая на бедро.
- А что дальше? - спросил Гай, с трудом ворочая языком.
- Клан Факела уверенно проводит свою линию, но ему не хватает последовательности, - сказал незнакомец. - Сузив направление удара, направив его на мертвые вещи, они забывают о живой материи. Давно пора, переступив через глупые условности и отринув устаревшие "роковые треугольники", резко увеличить число углов, чему и служит Клан Девятиугольника. Сейчас мы с вами займемся этой милой девушкой, пока где-то там занимаются вашей, и все перероднятся со всеми и станут близки...
Гай отпихнул рыжего и вскочил, отгоняя застилавший голову туман. Обретенным здесь десятым чувством он прощупывал комнаты и вскоре натолкнулся на искомое - каморку, где на широком диване лежала Алена, которую раздевали двое голых бородачей. Широко раскрытые глаза Алены были бессмысленными, как у новорожденной.
Гай возник на пороге. Он был великолепен. Бородачи журавлями летали из угла в угол, разве что не курлыкали, и, если бы у них нашлось время поразмыслить, они обязательно подумали бы, что так их еще никогда не били и вряд ли будут впредь. Гай торопливо одел Алену, отвесил бородачам по прощальному полновесному пинку и вывел Алену в коридор. Там ему пришло в голову, что бородачи, собственно говоря, абсолютно ни в чем не виноваты, но возвращаться для извинений он все равно не стал.
В номере он отпоил Алену кофе, и она быстро пришла в себя. Естественно, она ничегошеньки не помнила.
- Сигарету тебе давали? - спросил Гай.
- Давали коктейль. Все поплыло...
- Умнейшим человеком был Уилки Коллинз, - сказал Гай. - "Тело находится во власти самого всесильного из властителей - химии. Дайте мне химию - и, когда Шекспир задумает Гамлета и сядет за стол, чтобы воспроизвести задуманное, посредством воздействия на его тело несколькими подмешанными в пищу крупинками я доведу его разум до такого состояния, что его перо начнет плести самый несообразный вздор, который когда-либо осквернял бумагу". Это из "Женщины в белом", а "Женщина в белом" издана в восемьсот шестидесятом, за десятки лет до того, как военные обратили внимание на химию...
- Гай, ты правда на меня не сердишься?
- Брось, глупенькая, - сказал Гай. - Самое интересное, что эту теорию "роковых двенадцатиугольников" мне еще дома развивали. Ахиллесова пята этих постулатов в том, что все эти теоретики дружно встают на дыбы, когда по их же логике им следует включить свою девушку в свободное коловращение плоти... Ужасно негодуют, знаешь ли, страсть как терпеть не может российский интеллигент проверять свои теории на себе самом, однако горлопанить ему это не мешает... Ладно, принесу-ка я тебе кофе, и тронемся в дорогу. А то, не ровен час, вынырнут еще какие-нибудь идеологи-учредители...
Он спустился в бар. В огромном камине с бронзовыми украшениями пылал огонь, и в огне резвились саламандры, хватая друг друга за хвосты. У камина в глубоком кресле уютно устроился рыжий член Клана Девятиугольника.
- Кофе, - сказал Гай, подтолкнув к бармену позаимствованную на кухне большую эмалированную кружку (при виде значка-факела повар готов был отдать не то что кружку - всю кухню). - И покрепче. - Потом со спины подошел к рыжему: - Ба, кого я вижу! Что это вы так быстро покинули заседание столь славной организации?
- Скучно, - лениво сказал рыжий. - Садитесь, выпейте. Куда торопиться?
Гай сел в соседнее кресло. Бармен рысцой подбежал с бокалом - значок с алым трилистником пламени оказывал и на него соответствующее воздействие.
- Кажется, Гай?
- Да.
- Лорд Уэнтворт.
- Интересно, - сказал Гай. - Живых лордов мне еще видеть не приходилось. Впрочем, и дохлых тоже. Стоп, стоп... Лорд Уэнтворт. Это совсем интересно, ваше сковородь, и совершенно меняет дело...
- В каком смысле?
- Я всю жизнь мечтал о машине времени, - медленно сказал Гай. - Помимо всего прочего, она понадобилась бы мне, чтобы прогуляться в одна тысяча восемьсот первый год с автоматом в руках. - Он допил, швырнул бокал в неосторожно высунувшуюся саламандру и закончил почти весело: - И одним из тех, кого я должен был там уложить, был бы ваш прапрадед.
- Неужели?
- Вот именно, - сказал Гай.
- Надеюсь, не за то, что мой прапрадед соблазнил вашу прабабушку? улыбнулся лорд. Он еще надеялся обратить все в шутку.
- Вы хорошо знаете историю?
- Боюсь, что нет.
- Боже, чему вас только учат в ваших Итонах... - покачал головой Гай. Бармен, еще виски, только не в этот наперсточек! Так вот, история... Я никоим образом не одобряю привычки Павла Первого ссылать в Сибирь целые полки, высочайше регламентировать количество обеденных блюд в зависимости от сословия, и тому подобное. Черт с ним, с этим, - в конце концов, Петр Первый сажал бояр голой жопой на яйца, и ничего - ходит в великих преобразователях... Гораздо больше меня привлекает внешняя политика Павла Первого. Тот период, когда, отвергнув традиционную ориентацию на Англию, Павел сблизился с Наполеоном Бонапартом, и сорок тысяч казаков двинулись на Хиву, чтобы вступить в Индию.
- Воздушные замки...
- Да... - сказал Гай. - Воздушные замки, потому что в Санкт-Петербурге был английский посол лорд Уэнтворт, в любовницах у которого ходила Ольга Жеребцова, в девичестве Зубова, из старинной фамилии, тесно повязанной с недовольной императором знатью... Сколько ваших пресловутых соверенов получила эта компания от посла - не так уж важно. Главное - в ночь на одиннадцатое марта восемьсот первого года вся эта гвардейская сволочь ворвалась в Михайловский замок... Император волею божьего скончался. Вы понимаете, что мы потеряли?
- Да...
- Ни черта вы не понимаете, - сказал Гай. - В состоянии оценить потерю только мы, славяне... при ужасно "дружелюбном" отношении индийцев к вашим предкам вторжение нашей кавалерии было бы детонатором, способным взорвать всю Индию. Заключив военный союз с Францией, мы делили бы Европу, как свежевыпеченный торт... Кто знает, возможно, что впоследствии мы не ушли бы при таком раскладе из Аляски и Калифорнии. И не было бы никакой Великой Британии и сильных Соединенных Штатов от океана до океана...
- А может, так и нужно было? - невозмутимо спросил лорд. - Мой дорогой, вами ведь всегда руководили люди со стороны - татары, немцы, мордва, евреи... И сейчас немногим лучше. Что, если вы сами не способны руководить?..
- Это мы-то? - хрипло спросил Гай. - Это мы-то, великий народ, сто раз спасавший мир, в том числе и ваш паршивый остров... - Он сунул руку под пиджак, вытащил "вальтер" и большим пальцем сдвинул предохранитель. Историю, к сожалению, нельзя исправить, - говорил Гай, сторожа стволом помертвевшее лицо лорда. - Но это только в том случае, если она развивается от прошлого к будущему. В случае же, если действительно существует антивремя - время, текущее вспять от будущего к прошлому, смерть потомка автоматически уничтожает его предков. Вы следите за моей мыслью, милорд? Прекрасная гипотеза, вполне в духе Ирреального Мира. Где вы предпочитаете, милорд, - у камина? Мне почему-то кажется, как верному читателю тетки Агаты, что смерть у камина - искренне английский колорит... Как вы думаете?
Вряд ли милорд способен был думать. Он встал и медленно, пятясь, как хорошо вышколенный слуга, отступал к двери. В баре сидели еще человек двадцать, но никто не обращал внимания, не смотрел в их сторону.
- Ну что же вы? - спросил Гай, надвигаясь на него и поднимая пистолет. - Я всегда считал, что истинный джентльмен должен умирать с достоинством. Ради бога, не разрушайте созданный моим воображением образ истинного джентльмена, я вас умоляю... Что же вы дрожите? Может быть, к вашему появлению на свет приложил руку или кое-что другое какой-нибудь конюх, и этим все объясняется, эта ваша трусость?
Он выстрелил. Пуля попала в плечо. Гай снова нажал на курок, и еще, лорд медленно оседал, потом рухнул на колени, зажимая ладонью плечо. Кровь текла по его белоснежному пиджаку, образуя похожие на страусиные перья разводы.
- Ну что же вы так, милорд? - спросил Гай, остановившись над ним. Неужели больно? Ай-ай... Между прочим, императора душили шарфом и били табакеркой в висок. А сипаев привязывали к дулам пушек. Так что я выгляжу добрым самаритянином...
Он выстрелил еще два раза. Кровь растекалась по полу, огибая ножки столиков. Соседи с любопытством наблюдали, вытягивая шеи на добрый метр, кое-кто пересел поближе, чья-то голова на длинной шее, ставшей не толще гусиной, повисла над плечом Гая, и он раздраженно толкнул ее локтем в подбородок.
Стрекотали несколько кинокамер.
- Молодой человек! - крикнула седая дама. - Не могли бы вы делать это медленнее? Я вам заплачу!
Казнь превращалась в забаву для скучающих бездельников. Сообразив это, Гай поднял пистолет и выпустил три последние пули. Вокруг разочарованно заворчали, но Гай, не обращая на них внимания, вернулся к стойке, забрал кружку с кофе и, не оглядываясь, пошел к выходу.
10. ИЗ ОКНА ВАГОНА
Минут через двадцать они сели в машину. Ночью какой-то воришка пробовал ее угнать, но заговоренный "роллс-ройс" откусил ворюге руку - Сукин Кот, несмотря на все пьянки, драки и бордели, дело свое знал, и уж если он что заговаривал, беспокоиться было не о чем. Правда, был у него один недостаток - жуткий похабник, он вместе с заговором в два счета впихивал в машину или в пылесос громадный запас непристойных анекдотов всех стран, времен и народов. Отчасти это было даже интересно - временами "роллс" принимался травить анекдоты атлантов, лемуридов, гавайцев или малоизвестного племени альтаирской расы Дзох, о котором сами альтаирцы ни черта почти не знали. Так что ехать было весело.
На площади они едва не нарвались. У памятника какому-то герою, с важным видом восседавшему на толстой добродушной лошадке, изображавшей, надо думать, боевого коня, "роллс" вдруг совершенно самостоятельно затормозил. Гай едва не расквасил нос о руль и собирался было матернуть как следует строптивый механизм, но тут что-то засвистело, и "роллс" торопливо закутался силовым полем.
На площадь спикировал Красный Вертолет, изящный, обтекаемый, он повис метрах в десяти на макушкой бронзового героя, из распахнутой дверцы высунулся толстый черный ствол пулемета, и площадь залил гремящий злобный треск.
Люди разбегались в разные стороны, падали, ползли, по тротуару катился детский мячик. Поодаль столкнулись и вспыхнули две простроченные навылет машины. Пули с визгом рикошетили от защитного поля "роллса", попадали в витрины, и огромные стекла осыпались звенящими водопадами.
Наконец треск смолк. Распластанные в нелепых позах трупы усеяли площадь, кое-кто еще пытался уползти, опираясь на руки, тогда сверху щелкал сухой одиночный выстрел, и ползущий падал лицом вниз. Бронзовый герой, задрав голову, что-то сердито орал и махал кулаком, но никто его не слушал. Догорали столкнувшиеся легковушки.
Красный Вертолет прошел низко, на высоте человеческого роста, и Гай успел увидеть азартную морду сидевшего за пулеметом леопарда. На мостовую полетел длинный бумажный плакат, и вертолет, вертикально взмыв вверх, растаял в голубом летнем небе.
Гай вылез из машины, перешагивая через трупы, добрался до плаката и поднял его. Большими кривыми буквами там было написано: "Что, суки, не нравится? А нам, по-вашему, это нравилось? Вот когда на вас заведут свою Красную книгу, тогда и протестовать будете, гады, а пока терпите!"
Он вернулся в машину и показал плакат Алене.
- Бр-р... - пожала Алена плечами. - А все же они правы...
- В том-то и беда, - сказал Гай. - Куда ни кинь, все правы, виноватого отыскать просто невозможно, и даже если отыщешь, ничего это не изменит...
Они поехали дальше. Гай свернул за угол... и едва успел затормозить, "роллс" коснулся воды передними колесами.
Такого он не видел даже здесь. Круглая площадь была залита водой, окружавшие ее дома тоже стояли в воде по вторые этажи, и с первого взгляда чувствовалось, что здесь очень глубоко. Посреди площади как ни в чем не бывало бил в десять струй каким-то здешним ирреальным чудом уцелевший фонтан, и это выглядело полным идиотизмом. По превратившейся в озеро площади бодро плавал огромный, метров двадцати, зеленый спрут.
- Будем искать объезд? - спросила Алена.
- Да... - сказал Гай.
Весь юмор заключался в том, что нельзя было с уверенностью сказать заранее, кто такой этот спрут. Он мог оказаться кем угодно.
Гай вышел из машины. Заметив его, спрут оживился и быстро поплыл к нему.
- Гай, осторожнее! - крикнула Алена.
Щупальце, взвившись с быстротой лассо, обхватило ее и выдернуло из машины, второе опутало Гая, тянуло в воду. Счастье еще, что остальные почему-то не вступили в дело.
- Меня зовут Лизхен! - рычал спрут, щелкая клювом. - Я гимназистка, мне семнадцать лет, и у меня нет друзей! Ты будешь моим любовником, а девчонку мы утопим, я страшно ревнива!
Нечеловеческим усилием Гай высвободил руку с пистолетом и открыл огонь, но вот и обойма кончилась, а спруту все было нипочем, как слону дробина.
Спас их "роллс" - он отважно бросился в драку, с маху откусил схватившее Алену щупальце, потом разделался с тем, что держало Гая, прицелился как следует и угодил спруту меж глаз запасным колесом. Дожидаться, пока оглушенный спрут очнется, они не стали, вскочили в машину и помчались прочь.
- Ну, спасибо, дружище... - сказал Гай, потирая плечо.
- А, чего там... - беззаботно отозвался "роллс". - Вот, слушайте: лежат в луже два вдрызг пьяных упыря, а мимо шагает певичка из ночного кабаре, тоже под газом...
11. ТРИ КВАРКА
Граница Круга открылась неожиданно - "роллс-ройс" обогнул холм, и они увидели, что в обе стороны, насколько хватает взгляда, тянется выложенная красным кирпичом полоса, а над ней стоит странный волокнистый туман.
- Только давайте пешком, ребята, ладно? - сказал "роллс". - Делов-то два километра. А мне там делать нечего.
Гай остановился у кромки кирпичного пояса и неотрывно смотрел в туман. Его била нервная дрожь, хотелось кричать. Казалось, что не пятнадцать дней, а миллион лет прошло с той поры, как вертолет, опускавшийся на зеленое поле, вдруг схватили и перемололи невидимые исполинские челюсти. Теперь-то, набравшись ума. Гай знал, что приглянувшаяся пилоту лужайка была делянкой, где колдуны разводили таинственный голубой цветок Глаз Василиска, и только напрочь сумасшедший может зайти на делянку, когда Глаз Василиска дает всходы...
Подошла Алена, молча взяла его за руку. Гай обнял ее за плечи - она тоже дрожала от волнения, и Гай, глядя на волокнистые пряди сизого, как голубиное горло, тумана, задал себе горький вопрос: а не лучше ли было остаться? Он знал, что не передумает и пути назад нет, но все-таки задал себе этот вопрос, заранее зная, что не сможет на него ответить.
Два километра. Самое большее - пятнадцать минут ходу, по кирпичам идти легко. Ирреальный Мир лежал позади, как забытая выросшим и возмужавшим человеком смешная детская игрушка, когда-то казавшаяся бесценным сокровищем.
- Ну что, идем? - спросил Гай.
- Подожди, постоим еще немного... - попросила Алена.
Ее глаза были сейчас серыми.
Гай обнял ее и стал целовать, пытаясь передать ей свою смешанную с печалью радость.
- Печаль моя светла... - сказал он тихо.
Потом оглянулся в последний раз, но не увидел ничего, что мог бы запечатлеть в сердце как Незабываемое. Дорога, петлявшая среди невысоких холмов, сами эти холмы, голубое небо, облака и солнце. Города остались там, за холмами. Ему осталось лишь глубоко вдохнуть теплый вечерний воздух, ничем не отличавшийся, но принадлежащий миру, который он покидал только потому, что привык к другому.
- Ну, прощай, старина... - сказал он "роллсу". - И спасибо за все. Передавай им там всем привет.
- Передам, - сказал "роллс". - Прощай, Гай...
Он даже не сделал попытку рассказать анекдот или отмочить непристойную шуточку - понимал печальную серьезность момента.
Гай взял за руку Алену, и они вошли в туман. Видимость была метров на пять, а дальше все заволакивали лениво трепетавшие сизые струи. Заблудиться Гай не боялся - кирпичи были уложены вдоль пояса.
Туман глушил звук шагов. Время от времени Гай поглядывал на Алену, Алена чуточку испуганно улыбалась ему, и у него замирало сердце - такая она была красивая здесь, сейчас, в легком голубом платье.
Он не сразу услышал этот звук, посторонний - странный стук твердым о твердое, - но, прислушавшись получше, убедился, что это ему не мерещится.
- Слышишь?
- Слышу... - тихо сказал Алена.
- Что это?
- Не знаю...
Он попробовал пустить в ход приобретенное здесь шестое чувство, видение на расстоянии, - и не смог. Скорее всего, в Поясе оно уже не действовало. Шевельнулась в сердце смутная тревога, предположения о таинственной страже, охраняющей рубежи Ирреального Мира, - во многих сказках вдоль границ зачарованных стран бродят драконы, или великаны, или колдуны. В сказках это самое обычное дело.
Гай сунул руку под рубашку и до боли сжал распятие Сатаны, но таинственный стук не исчез. Казалось, он рыщет, мечась вправо-влево, словно кто-то ищет их и никак не может найти.
- Стой... - прошептал Гай Алене и остановился. Замер, слушая стук собственного сердца и с трудом подавляя неудержимое желание кинуться прочь, бежать, покуда хватит сил, - нечто похожее он испытывал в детстве, когда осенью туман затопил улочку одноэтажных деревянных домов, по которой он спешил ранним утром в школу, и до боли хотелось знать, что не один, и радовался случайному прохожему...
Они стояли и молчали, взявшись за руки, а стук приближался, и что-то шепнуло Гаю: его желание перехитрить таинственного преследователя, замерев, - та же наивная детская игра, будто на свете наступил мрак, если ты закрыл глаза. Господи, какими же солипсистами мы были в детстве, сейчас-то мы знаем, что мир не рос вместе с нами, что многие встречи не зависят от нашего желания, и таких встреч, увы, большинство...
Из тумана выплыли три странных силуэта, превратившиеся в трех всадников на вороных конях, всадников в длинных серых плащах и тусклых медных шлемах.
Всадники остановились в трех шагах. Средний, с длинной седой бородой, молча смотрел на Гая.
- Что вам нужно? - не вытерпел Гай.
- Стража Круга, - бесстрастно сказал старик. - Можешь посмотреть на нее в последний раз. Только недолго. Лучше для тебя самого, если это произойдет быстро.
Гай обернулся к Алене, протянул руки, но не успел.
Алена таяла в воздухе, сначала она сделалась бесплотной, как ветер, и руки Гая сомкнулись в пустоте, потом она стала таять, таять, таять, исчезать, только на короткий промельк времени задержалось ее лицо и тоскливый взгляд.
Вскрикнув от ярости и боли. Гай рванулся к всадникам, но наткнулся на невидимую стену.
- Но почему? - крикнул он туману, ветру, тоске.
- Ты же помнишь сказки, - сказал старик. - Тех, кто покидал зеленые острова вечной молодости, всегда заставляли на берегу отряхнуть даже пыль с ног... Это ложь, будто Орфей потерял Эвридику оттого, что он оглянулся назад у выхода из ада. Просто-напросто прошлое всегда остается за спиной, и то, что принадлежит прошлому, как бы ни было тебе дорого, невозможно унести... или увести с собой. Как невозможно и вернуться назад... Мир уходящему...
Они повернули коней, хлестнули их и галопом скрылись в тумане, вернее, растворились в нем, потому что стук копыт тут же утих.
Гай побрел вперед. Он и не пробовал вернуться назад, знал, что нечего и пытаться, что та же невидимая стена была за его спиной и двигалась следом за ним, примерившись к его шагу.
Времени не существовало. Казалось, он бредет сквозь туман тысячу лет, миллион лет, и еще миллион лет пути впереди. Казалось, теперь он не сможет никого любить - ни женщину, ни землю, ни небо. Он был слишком измучен, чтобы ощущать боль.
Чайки кружились над головой, и в уши лез назойливый скрипучий крик:
- Три кварка для сэра Марка, три кварка, три кварка... Три кварка по сэру Марку, три кварка, три кварка...
Туман стал бледнее, и Гай побежал, стремясь уйти от чаек. В небе раздался гул, и, как умирающий еще находит силы приподняться, Гай уловил в себе последний затухающий всплеск шестого чувства, и оно на несколько секунд послужило ему, помогло увидеть над Кругом реактивный бомбардировщик, от которого отделился и, кувыркаясь, падал вниз черный предмет.
"Может быть, так даже лучше", - подумал он и остановился, ожидая взрыва. От Реального Мира его отделяло пространство в два кирпича - на один шаг. Может, так даже лучше...
На мгновение его ослепило немыслимой яркости светом, и весь мир одну короткую секунду состоял из страшного грома, для которого нет и не будет сравнений и аналогий.
Когда вернулись зрение и слух, Гай оказался невредим и не увидел следов взрыва. Он стоял на заросшей зеленой травой равнине, в двух шагах от намеченной полосатыми гербовыми столбами линии границы, за которой протянулись вспаханная контрольно-следовая полоса, а за ней - шеренга столбов иной полосатой расцветки с другими государственными гербами. В голубом летнем небе безмятежно сияло солнце.
Он услышал, рев мощных моторов и повернул голову на шум. Страшная, непонятная боль пронзила мозг, и последнее, что увидел Гай перед тем, как рухнуть лицом вниз, - показавшиеся из-за холма бронетранспортеры и бегущие к нему люди в мешковатых костюмах противорадиационной защиты и в голубых касках.
12. АРЛЕКИН ПОД ДОЖДЕМ
- Если мне и случалось когда-нибудь о чем-нибудь сожалеть, так это о том, что на вашем месте не смог оказаться я, - признался полковник Ромене.
Гай вежливо, вяло улыбнулся в ответ, не поднимая головы от подушки - не от недостатка сил, просто не хотелось говорить и двигаться.
- Вас ведь наградили посмертно, - продолжал полковник, расхаживая по комнате. - Вы помните, мы договаривались - будем ждать вас десять дней?
- Помню, - сказал Гай.
- А больше вы ничего не помните? - спросил полковник Ромене с любопытством, которого он не мог и не хотел скрыть.
- Нет, - сказал Гай. - Под нами - удобное такое зеленое поле, идеальное место для посадки, вертолет снизился... и все. Когда я открыл глаза, надо мной стояли дозиметристы. Так что вам совершенно незачем завидовать мне, полковник, я все забыл...
- Неужели все, что мы засняли в Круге, не помогло вам вспомнить?
- Нет, - сказал Гай и покосился на подвешенный к потолку над изголовьем кровати экран. - Я часами смотрел эти фильмы, но хоть бы крохотный обрывочек шевельнулся в памяти... - Он скомкал незажженную сигарету, и полковник торопливо подал ему другую. - Хочется биться головой об стену ведь что-то я делал там эти пятнадцать дней, как-то жил, что-то ел, с кем-то встречался...
- Вот именно, - сказал полковник Ромене. - Мы ведь, знаете ли, исследовали вас скрупулезнее, чем лунный грунт, каждый квадратный миллиметр кожи, и все такое прочее. Вы там ели. И пили. И целовались - в складках кожи губ остались следы вещества, идентифицированного с губной помадой. Да, вы там жили, я уверен, вполне сознательно... - Он замолчал, глядя с надеждой. - Не вспомните?
- Нет, - сказал Гай. - Какое-то странное ощущение - я не знаю, что лучше, вспомнить или не вспоминать... Понимаете?
- Кажется, да... Вы не сердитесь, что я вас впутал в это дело?
- Ну что вы, - сказал Гай. - С моей головы ведь ни один волос не упал, да наградили вот... Дома все удохнут. Полковник, мне смертельно надоело здесь. Я хочу домой. Только не нужно ваших спецрейсов, хорошо?
- Ну что ж, ничего не поделаешь, - сказал полковник Ромене. - Я свяжусь с вашим посольством. Мне почему-то кажется, что репортеров вы не хотите видеть, верно?
- Увольте, - сказал Гай. - Даже если бы пришла блажь встретиться с репортерами, что я могу им сказать? Они и так, наверное, разделали меня на все лады?
- Ого! Я собрал вам на память килограммов двадцать газет. От эсперанто до суахили...
- Спасибо, полковник.
- Не за что. Мне все время кажется, что я виноват перед вами...
Он смущенно улыбнулся, поклонился и вышел, бесшумно притворив за собой белую дверь палаты. Через несколько минут молоденькая медсестра в голубом халате привезла тележку с одеждой Гая.
- Сестричка госпитальная, любовь моя печальная... - тихо пропел он под нос. Постарался вспомнить, где и когда к нему привязалась эта песенка, но не смог.
Одевался автоматически, медленно. Удивился странному незнакомому значку на лацкане пиджака - черный факел с алым трилистником пламени, - пожал плечами и решил, что это подарок полковника Роменса, поднял пиджак за рукав. Что-то прошелестело и звонко упало на пол. Гай наклонился, протянул руку. Медленно, очень медленно выпрямился.
На его ладони лежал черный крест, а на кресте был распят искусно вырезанный из камня кофейного цвета Сатана с глазами из зеленого самоцвета. Золотая чеканная цепочка была прикреплена к кресту.
Гай стиснул кулак. Он не чувствовал боли, потому что там, за невесомым радужным занавесом беспамятства, были пляшущие огоньки черных свечей и ажурная золотистая музыка на балу в особняке Серого Графа. И гитарный перебор Мертвого Подпоручика. И мертвенно-белый свет ламп в кафе "У сорванных петлиц". Пышные парики Высокого Трибунала. Усталое морщинистое лицо упыря-философа Саввы Иваныча. Барон Суббота, Злой дух гаитянских поверий. И Алена, Алена - усталое и счастливое лицо на белой подушке, карие, серые, синие, зеленые глаза, зыбкие, как миражи, еженощно изменчивые улочки Ирреального Мира, светлые волосы, растрепанные ворвавшимся в окно "роллс-ройса" ветром... Алена.
Наверное, он кричал, потому что дверь вдруг распахнулась, показалось испуганное личико юной сиделки. Она неплохо знала русский, но сейчас, растерявшись, спросила что-то на своем родном языке.
- Вам стало плохо? - опомнившись, переспросила она по-русски с милым забавным акцентом.
- Нет, ничего, - сказал Гай. - Позовите полковника Роменса, он, должно быть, не успел еще уйти из клиники... Нет, не нужно. Я увижусь с ним потом, - поспешно добавил он, зная, что ничего не скажет полковнику и ничего не скажет никому.
В аэропорт его отвез какой-то хрен из посольства. Никаких вопросов он не задавал, и Гай был ему за это благодарен. Его самолет улетал в два часа дня. Гай сидел, забившись в угол большой черной машины с красным флажком на крыле, и равнодушно смотрел на чужую суету вокруг: блестящие автомобили, чуточку опереточные полицейские, с небрежной лихостью регулировавшие движение, девушки на ярких мотороллерах, мельтешение реклам. Он прежде не бывал в этой стране и в другое время с удовольствием прошелся бы по улицам, но сейчас меж ним и внешним миром невидимой стеной стояли сизый волокнистый туман, скрипучие крики чаек, исчезающий взгляд Алены и жестокие, прекрасные превращения Ирреального Мира.
Моросил дождь. Когда они вышли из машины, Гай увидел у входа в здание аэропорта печального арлекина в красно-синем трико. Что то оборвалось внутри, он готов был поверить, что Ирреальный Мир послал ему последнюю весточку, но дипломат, мельком глянув на стоявший рядом с арлекином плакат, пояснил, что это реклама какого-то балаганчика. Теперь Гай и сам видел, что штопанное трико выцвело от бесконечных стирок, а сам арлекин, несмотря на румяна и пудру, худ и стар.
В ожидании самолета Гай сидел в баре, равнодушно пил кофе и просматривал газеты. Пентагон провел новые испытания лазерного оружия, советский фильм "Осенний марафон" получил очередной приз на международном фестивале, на ирано-иракском фронте продолжалось временное затишье. В США был Рейган, стрелянный в упор, но живой, в Сальвадоре были партизаны. И так далее в том же духе. Каждая строчка, каждая фраза убеждали, что он вернулся в восьмидесятые годы двадцатого века.
И вряд ли будущее таит особые сюрпризы. Договоры, авторские листы, гонорары, споры о сути фантастики, водка, умненькие и блядистые окололитературные девицы, смятые простыни, рассвет за окном после бессонной ночи и скука, скука, скука, вызванная одиночеством, вызванным скукой. Заколдованный круг.
За стеклянным окном от пола до потолка ездили яркие автобусы, свистели турбины самолетов, и, глядя на эту вокзальную суету, когда-то не на шутку волновавшую его, Гай задал себе горький вопрос: хорошо это, что память о Круге вернулась, или нет? И не был уверен, что ответ есть. Не был уверен, что ему необходимо знать ответ, потому что новый ответ на деле означал неминуемый новый вопрос: а нужно ли было уходить из Круга? Вопрос, который Гай изо всех сил старался забыть.
Давно объявили посадку на его рейс - он пропустил это мимо ушей. Не слышал, как динамики в десятый раз повторяли его фамилию, прося поторопиться. До тех пор, прока к нему не подбежала узнавшая его по фотографиям стюардесса, Гай сидел над чашкой остывшего кофе и мертвым невидящим взглядом смотрел на летное поле - ничем не примечательный на вид, успевший уже изгладиться из памяти читающей публики герой отшумевшей сенсации, смертельно уставший от нестерпимой боли в сердце человек за столиком заурядного бара в чужой ему европейской стране...
1981