Бушков Александр Александрович. Лунные маршалы (сборник)

   Савин рванул конверт, оторвав большой кусок, запустил туда пальцы и вытащил узкий, сложенный вдвое листок. Агент деликатно приблизился, но Савин невежливо отодвинул его локтем.
   «Прости, не могу иначе. Передаю эстафету».
   И ничего больше, только это.
   Савин щелкнул зажигалкой. Клочки бумаги неярко горели в большой глиняной пепельнице, и на щеке Лесли шевелилась тень его спутавшихся волос. Посапывал за спиной агент, слышно было, как в машине трещит рация и полицейский громко отвечает далекому голосу, что они сейчас закончат. Савин подумал: нужно сказать что-то, что-то сделать – что? Бумага догорела, остались невесомые черные чешуйки пепла.
   Он повернулся, медленно вышел на крыльцо, в прохладный шотландский день.
   – Хотите кофе? – спросил доктор Данвуди. – С ромом и по особому рецепту.
   Савин присел рядом с ним на крыльцо, без особой охоты отхлебнул обжигающей смеси.
   – Он звонил в Дублин? Или хотя бы своему начальству в Эдинбург?
   – Не знаю, – сказал Савин.
   – Плохо, если нет, – доктор выругался вполголоса. – Под утро какая-то сволочь подожгла больницу. Полыхнуло на совесть, – видимо, они воспользовались чем-то посерьезнее канистры с бензином. Все сгорело, один пепел остался, у нас опять ничего нет, так что никаких доказательств...
   Грохнуло совсем рядом, раскатисто, страшно, они физически ощутили, как шатнула старые дома не нашедшая на узкой улице выхода взрывная волна, вышибла стекла, расплескала огонь по стенам. Клубок дымного пламени взлетел неподалеку над острыми крышами, и Савин, чуя сердцем беду, прыгнул вслед за доктором в зарычавшую мотором машину – вряд ли полицейский отреагировал так быстро, скорее всего, он включил зажигание машинально, от неожиданности.
   На том месте, где стоял «гарольд» Савина, пылали вздыбленные лохмотья железа, сохранившие очень отдаленное сходство с машиной. Дымились стены отеля и дома напротив, аккуратные газончики засыпаны битым стеклом. Примчавшаяся с похвальной оперативностью небольшая пожарная машина поливала пламя пухлой струёй белой пены. Сбегались люди, Савина толкали, а он стоял как столб. Он должен был в момент взрыва оказаться там, внутри. Телеграмма, судя по всему, настоящая, но люди Геспера наверняка нашли способ с ней ознакомиться, и она прекрасно вписалась в их не такой уж замысловатый план – «гарольд» должен был взорваться на автостраде на полпути между городком и Монгеруэллом, над одним из многочисленных обрывов, пылающим комком сорваться в море, ищите следы и улики хоть до скончания времен...
   Толпа понемногу разбухала. Савин выбрался из нее, подошел к микроавтобусу.
   – Ну, я пошел, – сказал он сидевшему там доктору Данвуди (оба полицейских стояли в толпе). Подумав, спокойно снял с крючка над водительским местом кобуру и без угрызения совести переправил в карман полицейский пистолет и запасную обойму.
   – Хотите сыграть в шерифа-одиночку?
   – Ничего подобного, – сказал Савин. – Вы же практически все знаете. Поймите меня правильно. Ведь нельзя иначе. Как по-вашему, удастся мне или вам уговорить здешнюю полицию немедленно устроить засаду там, на берегу?
   – Сомнительно, – покачал головой доктор после недолгого раздумья. – Вы думаете, что «те» попытаются уйти?
   – Коли уж они занялись поджогами и взрывами... Их нужно поймать за руку на горячем. Отправляйтесь немедленно в Монгеруэлл к инспектору Стайну. Вы все знаете, кое-что видели сами, постарайтесь убедить их немедленно выслать опергруппу. У них, в Монгеруэлле, есть вертолеты...
   – Хорошо, – сказал Данвуди. – Сматывайтесь побыстрее, сейчас вернутся полицейские. Желаю удачи. Я сделаю все, чтобы...
   При одном взгляде на него становилось спокойнее – такие основательные громадины не подводят.
   – Подите вы... к лепреконам, – традиционно ругнулся Савин, пробрался сквозь толпу к переулку, нырнул туда и деловой рысцой направился к дому чудака местного значения мистера Брайди. При нем были два пистолета, двадцать один патрон, немного сигарет, зажигалка и монета, которой не полагалось быть, а она тем не менее нахально существовала. Вопреки устойчивым штампам, он не чувствовал отчужденности от всех других людей и дел – просто сложилось так, что один из каверзных участков полосы препятствий предстояло преодолеть в одиночку. И только. Такая уж подвернулась полоса...
   Теперь ясно, почему один за другим лопались мыльными пузырями проекты межзвездных кораблей – потому что никаких межзвездных кораблей не было и не будет. Возможно, межпланетные и останутся – оставили же себе люди велосипеды, даже изобретя более скоростные виды транспорта, – но межзвездных кораблей не будет. К далеким планетам ведут другие пути – никаких кораблей, никаких стальных скорлупок, только туннели в том самом пресловутом подпространстве, которое фантасты открыли лет сто назад и которое стало наконец реальностью. Просто туман. Просто ночь. И еще что-то, чем в конце концов научатся управлять, и это будет долгожданная дорога к самым далеким звездам...
   Он позвонил. Подождал, снова нажал кнопку, и еще раз. Слышно было, как в глубине дома мелодично тренькает звонок. Никакой реакции. Савин опустил глаза – дверь была приоткрыта, всего на несколько сантиметров. В таких городишках почти никто не запирает двери уходя, но он вспомнил, что дверь закрывается довольно плотно, а эксгеограф, как большинство стариков, педантичен в мелочах.
   Савин скользнул в прихожую.
   – Мистер Брайди! – негромко позвал он. – Мистер Брайди!
   Ноздри защекотал неприятный шершавый запах горелого – бумага, пластик, что-то еще. Савин рванул дверь.
   Мистер Брайди, несчастный жюльверновский дирижер, сидел в своем любимом кресле и строго и серьезно смотрел сквозь Савина куда-то вдаль, в те манящие края, где плавают зачарованные корветы, звенят толедские клинки и древние, как Мафусаил, попугаи хрипло орут давно забытые самими флибустьерами ругательства. Крови не было. Маслянисто поблескивала затейливая золоченая рукоятка всаженного в сердце кинжала. В камине огромная куча серо-черного пепла, а полки, где хранилась картотека, пусты...
   Бедный вы мой, тоскливо подумал Савин. Эта смерть была самой неправильной – жюльверновские чудаки никогда не умирали от ножа злодея, всегда находился кто-то, умеющий надежно защитить. И оттого следовало в первую очередь мстить за эту смерть... Бедный, бедный...
   Безусловно, девять десятых собранных Брайди сведений и гроша ломаного не стоили, но остальное значило так много, что Геспер без колебаний пошел на очередное убийство...
   Безупречно спланировано – погибает Савин, погибает Брайди, в огне исчезают картотека и труп загадочного существа, самый гениальный сыщик в растерянности останавливается перед пустотой, а Гралев остается один...
   Но ведь это было бы – ненадолго. Рано или поздно, здесь или на другом конце света другие люди – сыщики, ученые, журналисты – ступят на ту же тропу... Понимает ли это противник? Противник, от поступков которого веет другим временем – прошлым, старинным, сгинувшим, – все эти распятые коты, кинжалы, монеты грубой работы, пароконные повозки... Что, если Геспер вовсе не наш современник, если он пришел из прошлого, фантастическим образом продлив жизнь?
   Наверное, любой из шумерских или иерусалимских торговцев мог бы со временем приладиться и к этому веку – принципы частной торговли, ее суть остаются прежними. Людей, знающих электронику, можно просто нанять. Языкам – научиться. А вывеска – с исчезновением с деловой арены Смизерсов она остается как удобное прикрытие...
   Человек, хорошо знакомый с земной историей, без труда вспомнит загадочных, словно бы не подвластных времени странников, угодивших на скрижали наверняка помимо своего желания. Они появлялись ниоткуда и уходили неизвестно куда. Они будто и не старели. Случалось, что человек, знавший их в свои юные годы, вновь вдруг встречался с ними десятилетия спустя, – только он был уже стар, а они нисколечко не изменились. Чужаки везде и всюду, не помнящие родства скитальцы, Агасферы...
   Предположим, думал Савин, что есть люди, давным-давно овладевшие некими секретами пространства-времени и использовавшие эти секреты, это знание ради примитивной наживы. Законспирированная каста бродячих торговцев, сумевших как-то продлить жизнь, чтобы на протяжении столетий мотаться сквозь четвертое измерение с тюками контрабанды на спине, приспосабливаясь к любой власти, к любому строю, к любым иным мирам. Земные корабли кружат вокруг Юпитера, а для этих – ночные караваны. Люди эти всецело принадлежат прошлому, как о том свидетельствует древненаивная и древнежестокая логика их поступков.
   Агасфер, подумал Савин. Было время, когда имя Агасфера, Вечного Жида, обреченного за жестокосердие по отношению к Христу на нескончаемые странствия, было вернейшей «легендой», «крышей». Вздумай кто-либо прикрыться этим именем, это надежно избавляло от необходимости придумывать более изощренные версии. История хранит память о таинственных бродягах, именовавших себя Агасферами, – за последнюю тысячу лет они появлялись неоднократно: в Англии, во Франции, в Богемии, в Московии, на Арабском Востоке, при папском дворе, в Америке. Вена, Испания, Армения, Любек, Париж, Гамбург, Брюссель... Цели их, как и род занятий, остались тогда неизвестными. Один это был человек или несколько? Пойди теперь установи...
   Человек, долго проживший под каким-то именем, привыкает к нему и, может случиться, меняя его в очередной раз, оставит в новом что-то от прежнего. Или подберет созвучное. Агасфер – Гасфер – Гесфер – Геспер... Проложивший сквозь века и пространства разбойничье-торгашескую стежку. Шальная гипотеза, даже чересчур. Но если она имеет какое-то отношение к истине?
   Ну что же, пора.
   Он шагнул было прочь и остановился. Из-под двери в другую комнату, где Савин еще не был, тянулась короткая багровая полоска. Савин потянул на себя ручку.
   Инспектор Пент, в той же форме моряка торгового флота, лежал навзничь головой к двери, разбросав сильные руки. Широко раскрытые глаза уставились в потолок, светлые волосы над правым виском слиплись от крови – все ясно с первого взгляда, ничем уже не помочь, поздно...
   Бормоча самые страшные ругательства, какие только знал, Савин встал на колени рядом с трупом и без колебаний расстегнул китель. Кроме обычных мелочей, какие можно найти в карманах едва ли не каждого мужчины, он обнаружил серьезное оружие, из которого можно было стрелять и очередями, – пятнадцатизарядный «вигланд» с удлиненным стволом в кобуре под мышкой. И удостоверение Международной службы безопасности – старший следователь управления «Дельта» (Европа) капитан Манолис Сгурос. Вот так...
   Он ощутил страшную опустошенность и одиночество, почувствовал себя одиночкой под наведенными издалека стволами.
   Однако он справился с собой, превозмог слабость и тоску. Его теперешнее положение не имело ничего общего с ковбойскими фильмами, где шериф-одиночка грустно тащится на заморенном коне меж равнодушных отрогов Большого Каньона Колорадо. Ничего похожего. Просто умный и опасный враг метким огнем проредил ряды атакующих, но атака не имеет права захлебнуться, пока жив хоть один человек. А он ведь был не один...
   Савин поднялся с колен, сбросил куртку и надел под нее кобуру с «вигландом» – карманы и так оттягивали два пистолета. Значит, МСБ заинтересовалась, не исключено, что и Стайн оттуда... Скорее всего, они не знают ничего конкретного, но поняли, что здесь происходит что-то неладное. Это облегчает задачу доктору Данвуди... но можно ведь и самому!
   Он прошел в комнату, где сидел мертвый Брайди, полистал справочник и снял телефонную трубку.
   – Уголовная полиция Монгеруэлла, – сразу же откликнулся деловитый голос.
   – Мне нужен инспектор Стайн.
   – В управлении его нет. Он будет через час.
   – Где же он?
   – Кто говорит?
   – Где он, я вас спрашиваю?
   – Кто говорит? Не вешайте трубку.
   – И не собираюсь, – сказал Савин. – Вы можете срочно его отыскать?
   – Кто говорит? – в третий раз спросил дежурный, судя по голосу очень молодой и оттого ревностно соблюдавший все правила.
   – Я говорю, – сказал Савин. – А вы слушайте. Немедленно найдите Стайна. Сообщите ему, что капитан Сгурос убит. Возможно, Сгурос был известен и вам как инспектор Пент...
   В трубке явственно прозвучал короткий гудок особого тона – дежурный подключил к селектору кого-то еще. А парень не такой уж болван, молодец парень, подумал Савин и продолжал:
   – Скажите ему, что преступники бегут. Я попытаюсь их задержать, но я не супермен, и у меня нет пулемета...
   – Кто говорит? – ворвался другой голос.
   – Савин, – сказал Савин. – Может быть, слышали?
   – Откуда вы говорите?
   – Установите номер, дело минутное, – сказал Савин. – Трубку я не положу, оставлю рядом с телефоном. Сейчас к вам приедет доктор Данвуди и объяснит все подробно. Здесь два трупа.
   – Вы можете подробнее? Я пошлю сейчас же машины отыскать Стайна...
   – У меня нет времени, – сказал Савин. – Посылайте вертолеты как можно быстрей. У меня все.
   Он положил трубку рядом с телефоном и решительно пошел к двери. Нужно торопиться. Без всякого сомнения, Геспер и его люди попытаются уйти туда, где земное правосудие бессильно. Уйти немедленно, в этом убеждают все совершенные ими за последние часы гнусности, – и то, что они подожгли больницу, и то, что подложили бомбу в машину Савина, и то, что убили Брайди и Сгуроса, и то, что уничтожили картотеку. И то, что они даже не стали обыскивать мертвого Сгуроса – им наплевать уже на все, что происходит здесь, на этом берегу, который они считают навеки покинутым. Правда, до ночного тумана еще далеко, но, видимо, есть другой способ уйти к тому берегу сейчас, средь бела дня, иначе не обнаглел бы так Геспер... Так что нужно поторапливаться.
   ...Над хмурым берегом мельтешили чайки, пронзительно вскрикивая. А гусей-то и не видно, подумал Савин. По старинному преданию, за Агасфером повсюду, куда бы он ни направлялся, летели с печальными криками семь диких гусей – семь Трубачей, души семи иудеев, помогавших при казни...
   Савин зажег очередную сигарету. Демаскировать себя он не боялся – в пронизанном сыростью воздухе, на туманном берегу трудно заметить издали дым. Да и увидеть противника Савин сможет заблаговременно. Если только он все рассчитал правильно. Если только Геспер будет прорываться здесь, где нашли тело Мак-Тига, где Савин помогал разгружать тот баркас, где стоит покосившийся каменный столб с грубо вырезанным человеческим лицом, поставленный неизвестно кем, неизвестно когда и неизвестно для чего.
   Он понимал, что отсюда можно и не уйти живым. В соответствии с устоявшимися штампами следовало бы методично и обстоятельно перебрать наиболее четкие и дорогие воспоминания, но оказалось, что ничего не получается – просто не получается, и все тут. Мелькали бессвязные обрывки, заставлявшие то улыбнуться – «белчер» в витрине, то беззвучно вскрикнуть – сияющий корабль, идущий на всех парусах к зыбкой стене тумана. Потом и эти клочья пропали, остался только серый берег, скучные утесы, проникший сквозь куртку холод скалы, к которой он прижимался спиной, тяжесть пистолетов в карманах и томительное ожидание, сознание того, что иначе было нельзя...

 
Живу, и гибну, и горю – дотла.
Я замерзаю, не могу иначе —
от счастья я в тоске смертельной плачу.
Легка мне жизнь, легка и тяжела...
 

   Хотя Луиза Лабэ написала это шестьсот лет назад, все остается как встарь: жить нужно – дотла...
   Больше всего сейчас Савин ненавидел даже не своих противников. Они, в сущности, были забравшимися внутрь сложного механизма тараканами. Ярость и гнев вызывало это проклятое наследство сгинувшего прошлого, опасное прежде всего потому, что было нематериальным, не воплощенным в пушках или золоте. Отчужденность, недоговоренность, разобщенность, страх откровенности, паническая боязнь верить на слово – все это сохранилось со времен, когда ложь и недоверие считались едва ли не добродетелью, когда без них подчас было просто не выжить. Человечество нашло в себе силы освободиться от ракет и крейсеров, транснациональных концернов и газетных империй, от многих язв и пороков, но людям, каждому в отдельности, предстоит еще многое изжить в себе – потому что доверию не научишь указом, приказом, предписанием...
   Будущее – это доверие, подумал он. Мир, в котором тебе не придется в доказательство правоты своих слов выставлять почтенных свидетелей или предъявлять бумаги с печатями. Мир, где все верят друг другу, потому что знают – человек не лжет.
   Увы, даже сегодня, несмотря на то что на дворе двадцать первый век, остается мечтой Эра Доверия. Все трагические случайности и утраты этой уложившейся в неполных четыре дня истории были результатом воспитанного тяжелыми веками недоверия к Слову, просто Слову, не подкрепленному солидными вещественными доказательствами. И недоверия людей друг к другу, идущего от вовсе уж диких столетий. В первую очередь из-за недоверия стал невольным убийцей и жертвой Роб Лесли, погибли Брайди и Сгурос, страх опутал городок, уплыла в неизвестный туман Диана, грохотали взрывы и трещали пожары, тяжелые шторы наглухо закрывали окна от внешнего мира, и Савин оказался сейчас один у серой скалы – своего окопа. Но хотя он многих потерял, он верил, знал, что ему не дадут остаться одному, не бросят, – потому что жил он все же в двадцать первом веке, когда самые опасные повороты пути уже преодолены. Потому что он вовсе не был суперменом из дешевых боевиков – он всего-навсего прибежал на пожар раньше других и принялся тушить огонь, не дожидаясь подмоги. Просто сложилось так, что человеку, хоть он и один, никак нельзя отступить. Разве те одинокие скелеты, сжимающие ржавые винтовки, скелеты, которые до сих пор откапывают на его родной земле, – останки суперменов? Человек остался один, но не бросил оружия – и все тут...
   Шум мотора? Да. Вот и все. Ребристый язычок предохранителя отведен большим пальцем вниз, патрон, цокнув, входит в ствол, и никаких недомолвок. И тридцать шесть патронов.
   Савин плавно отодвинулся в укрытие, которое давно наметил.
   Знакомый серый «белчер» резко затормозил, чуть позади остановилась машина пороскошнее – длинный голубой «воксхолл». Так. Четверо в «белчере», трое в «ваксхолле», и один из них, кажется, Геспер. Ну да, так и есть – собственной персоной. Многовато их, черт... Почему они не выходят, все же опасаются засады, надо полагать?
   Доктор Данвуди из тех, кто умеет добиваться своего, умеет убеждать. Да и соответствующие службы уже кое-что поняли. Опергруппа должна успеть. Савин представил себе это, он видывал подобное в других уголках света – вертолеты над скалистым берегом, прыгают на землю автоматчики в бронежилетах, свист лопастей и рев мегафона, приказывающего положить руки на голову и не рыпаться. Как бы там ни было, но Гралев в безопасности, он вновь верит в себя, и это все-таки главное...
   Четверо лбов выбрались из «белчера», настороженно озираясь, держа наготове слишком хорошо, увы, знакомые Савину коротенькие автоматы-бесшумки. Из «воксхолла» никто не вышел – бережется Геспер, не зря мотор его машины продолжает работать. Что ж, он все рассчитал – смоется при первом признаке опасности, прямых улик против него нет, ищи его потом по всей земле, а он тем временем, не исключено, может воспользоваться какой-нибудь другой потаенной стежкой, – кто знает, сколько их, тропинок, к тому берегу? Этих молодчиков нужно поймать на горячем, а пока что против них нет ровным счетом ничего, даже в эту минуту они преспокойно могут заявить, что нашли свои автоматы на дороге и прямо-таки умирали от желания доставить их в полицию...
   Четверо, видно, убедились, что все спокойно и никакой засады нет. Они принялись вытаскивать из багажников обеих машин чемоданы, какие-то большие пакеты, аккуратно упакованные тючки. Им помогали двое из «воксхолла», но Геспер из машины так и не вышел, покуривал себе на заднем сиденье, мусолил сигару. Интересно, что за багаж увозит на тот берег эта импозантная сволочь? Наши ассигнации там хождения, надо полагать, не имеют. Что тогда? Будем надеяться, я смогу это узнать...
   Разгрузка окончена. Из одного пакета достали треногу, установили, укрепили на ней какую-то странную трубу, напоминающую длинную витую раковину из разноцветного стекла и блестящего металла. Эт-то еще зачем? Вызывают корабль?
   Все, подумал Савин, нельзя больше медлить. Он чуть приподнялся и крикнул во все горло:
   – Полиция! Специальный констебль...
   Договорить он не успел – рухнул на камень. Пятеро упали наземь, мгновенно рассредоточившись, застрекотали почти неслышные очереди, справа и слева от Савина взлетели осколки камня, – правда, пока что довольно далеко, его еще не нащупали, но волки безусловно были битые.
   Савин тщательно прицелился и прострелил шину «воксхолла», потом – шину «белчера». Удовлетворенно улыбнулся – все было в порядке. Добропорядочные и законопослушные граждане так себя не ведут: не палят очертя голову из автоматов по человеку, заявившему, что он – сотрудник полиции. Так что все оборачивается как нельзя лучше. Оснований для возбуждения судебного дела со стандартной формулой «Король против Герберта Геспера» более чем достаточно. Вооруженное нападение на специального констебля, незаконное владение оружием – для начала хватит, а дальше к этому, несомненно, добавится и кое-что посерьезнее...
   Савин помедлил секунду – ему впервые приходилось целиться в живого человека, – нажал на спуск. Тип, пытавшийся сделать что-то с той загадочной трубой, прижался к земле, зажав левой простреленное правое запястье.
   – Ах ты, контра, – с ласковым бешенством сказал Савин. Выстрелил, не попал, и в ответ снова застрекотали автоматы.
   Второй отполз за «белчер», волоча ногу, – тоже неплохо, тоже неплохо, только не давать им подойти к треноге, не дать зайти в тыл. Старые военные учебники гласят, что нападающий теряет втрое больше, чем тот, кто занял оборону, но, поскольку ты один против пятерых, нужно постараться исправить это соотношение.
   Савин стрелял, перебегал меж валунов, стрелял, стараясь не поддаваться азарту, расходовать патроны экономнее – мало их было, еще меньше осталось. Зато противник недостатка в патронах не испытывал – четыре автомата неудержимо плевались огнем, словно митральеза. Всплеск каменного крошева будто нагайкой хлестнул по щеке, Савин, падая, пребольно ушиб колено, но на такие пустяки не следовало обращать внимания.
   Он понимал, что так не может продолжаться дол-го, – как ни экономь патроны, нужно отвечать, и настанет момент, когда в стволе окажется последний. Или еще раньше, пользуясь тем, что их четверо, враги попытаются зайти с тыла. Вся надежда на вертолеты – не самое выдающееся изобретение человечества, но в данный момент самое желанное. Или это будут машины? Все равно, лишь бы успели, потому что рано еще умирать, потому что теплится отчаянная надежда вновь увидеть блистающий корабль, плывущий из тумана к берегу, потому что зло должно обязательно проигрывать не только в сказках. Потому что Савин родился в том самом маленьком сибирском городке, где некогда формировали полки, которые потом защищали на Бородинском поле батареи Раевского, а это, согласитесь, кое к чему обязывает...
   Воспользовавшись короткой паузой, Савин взглянул на небо – так, словно оглядывался на свое прошлое и пытался заглянуть в свое будущее. И ничего там не увидел. Еще одна перебежка к тому валуну – оттуда лучше видна дорога, и со спины к тому месту не зайдут, отвесные скалы не позволят...
   Савин угодил-таки третьему в плечо. Оставались еще трое. Они чересчур уж нагло рванулись вперед, и пришлось охладить их пыл, выпустив тремя очередями обойму «вигланда». Так, а теперь за тот камень...
   Савин прыгнул, и что-то нестерпимо горячее, острое обожгло, прошило левое плечо. Он рухнул за камень, отбросив пистолет полицейского, для которого больше не было патронов, и достал полученный от Лесли кольт – табельное оружие специального констебля. Последние семь патронов. Семь пулек, как в Сараево, подумал он, вспомнив Швейка, и нашел в себе силы улыбнуться.
   Здесь он был как в ловушке, но, во-первых, он и не собирался никуда бежать, а во-вторых, с тыла нападающие не зайдут – скалы не позволят...
   Почему они прекратили огонь?
   – Сдавайся! – услышал он голос, показавшийся знакомым – по карнавалу, тому проходу. – Сдавайся, гарантируем...
   – Савин, это наверняка вы! – прервал его крик Геспера. – Не валяйте дурака, у нас совершенно нет времени! Обещаю жизнь! На размышление секунды!
   Савин с радостью отметил истерические нотки в его голосе и, не приподнимаясь, громко ответил парочкой фраз, услышанных в одном из ливерпульских портовых кабачков и отнюдь не украшавших язык Вальтера Скотта и Голсуорси. Новых предложений со стороны противника не последовало.
   Теперь он стал ощущать боль. Темное пятно быстро расползалось, ширилось, и он чувствовал, как намокает рукав рубашки, как от плеча к локтю ползет горячее, липкое. И нечем перевязать, нельзя отвлекаться на то, чтобы разорвать рубашку.
   Он выстрелил. Голова в берете проворно исчезла за валуном. Не попал. Жаль. Что же, неужели все? И ничего больше не будет – земли, моря, неба, меня?