Страница:
— Трапеза милостивца нашего Алексея Иринарховича!
И мимо него один за другим потянулись добры молодцы, одетые в схожие наряды, замерев от напряжения верхней половиной тела, несли на вытянутых руках блюда, от которых пахло невыразимо аппетитно. Принялись расставлять их на столе, пуча глаза от усердия. Когда церемония была закончена, хозяин выкрикнул по-военному отрывисто и резко:
— Становись!
Молодцы выстроились в шеренгу — с проворством, изобличавшим длительные тренировки.
— Ну что, дикарские ваши морды? — спросил хозяин с ласковым пренебрежением. — Не лезете больше с суевериями вашими дурацкими? Кто это ко мне в гости изволил пожаловать? Ну-ка ты, Парфенка!
Левофланговый, старательно выкатывая глаза, проорал:
— Благородные господа офицеры из грядущих времен, кои настанут спустя долгое время от времени нынешнего!
— Вот то-то, — сказал хозяин умиротворенно. — И обратите внимание ваше непросвещенное, рожи, на примечательное обстоятельство: века и века протекут, а благородные господа так и будут ходить друг к другу в гости во всем блеске, что бы там ни плели! Изыдите!
Когда слуги вереницей покинули зал, он склонился к Кирьянову и вполголоса доверительно сказал:
— Бродил тут… странничек божий. Плел вавилоны и турусы насчет якобы писанной золотыми буквами царской грамоты, по которой будто бы повелено все благородные сословия уничтожить и землю отдать этим скотам… Ну, представили, куда надлежит. Теперь тихо…
“Ах ты, сволочь, — подумал Кирьянов с легким раздражением. — На нашем примере крепостническую пропаганду тискаешь? Незыблемость строя проповедуешь?
Его утешали цифры. Даты. Уже подавлен венгерский мятеж, но Крымская кампания пока не грянула — временной отрезок можно определить довольно точно… Пройдет самое большее двенадцать лет, и воля все же будет объявлена самым доподлинным царским манифестом, пусть и не золотыми буквами писанным. Усеченная воля, половинчатая, но все равно этот пухлощекий поганец переживет немало неприятных минут, если вообще переживет. Вполне возможно, жизнь закончит под забором, беззаботно промотав денежки. В любом случае скверные сюрпризы ему гарантированы, и никакой тебе незыблемости…
У него были в родословной крепостные крестьяне — и теперь он ощущал что-то вроде злорадного удовлетворения — смутного, неосознанного, но тем не менее…
— Ага! — оживился хозяин. — Вот, честь имею рекомендовать — наяды и нимфы!
Вошли четыре девушки — две в чистеньких сарафанах и красивых кокошниках, две в господских воздушных платьицах, знакомых по фильмам и книгам. Вопреки расхожим штампам, сложившимся у Кирьянова в голове, они не выглядели ни забитыми, ни угнетенными — красотки как на подбор, с откровенными, лукавыми взглядами, мгновенно заставившими вспомнить очаровательную Аэлиту.
— Вот-с, милейший Константин Степанович, мои прелестницы! — гордо сказал хозяин. — Танюша, Лизочка, Дуня и Наташа. Дриады, право! Ну что же, прошу за стол!
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
И мимо него один за другим потянулись добры молодцы, одетые в схожие наряды, замерев от напряжения верхней половиной тела, несли на вытянутых руках блюда, от которых пахло невыразимо аппетитно. Принялись расставлять их на столе, пуча глаза от усердия. Когда церемония была закончена, хозяин выкрикнул по-военному отрывисто и резко:
— Становись!
Молодцы выстроились в шеренгу — с проворством, изобличавшим длительные тренировки.
— Ну что, дикарские ваши морды? — спросил хозяин с ласковым пренебрежением. — Не лезете больше с суевериями вашими дурацкими? Кто это ко мне в гости изволил пожаловать? Ну-ка ты, Парфенка!
Левофланговый, старательно выкатывая глаза, проорал:
— Благородные господа офицеры из грядущих времен, кои настанут спустя долгое время от времени нынешнего!
— Вот то-то, — сказал хозяин умиротворенно. — И обратите внимание ваше непросвещенное, рожи, на примечательное обстоятельство: века и века протекут, а благородные господа так и будут ходить друг к другу в гости во всем блеске, что бы там ни плели! Изыдите!
Когда слуги вереницей покинули зал, он склонился к Кирьянову и вполголоса доверительно сказал:
— Бродил тут… странничек божий. Плел вавилоны и турусы насчет якобы писанной золотыми буквами царской грамоты, по которой будто бы повелено все благородные сословия уничтожить и землю отдать этим скотам… Ну, представили, куда надлежит. Теперь тихо…
“Ах ты, сволочь, — подумал Кирьянов с легким раздражением. — На нашем примере крепостническую пропаганду тискаешь? Незыблемость строя проповедуешь?
Его утешали цифры. Даты. Уже подавлен венгерский мятеж, но Крымская кампания пока не грянула — временной отрезок можно определить довольно точно… Пройдет самое большее двенадцать лет, и воля все же будет объявлена самым доподлинным царским манифестом, пусть и не золотыми буквами писанным. Усеченная воля, половинчатая, но все равно этот пухлощекий поганец переживет немало неприятных минут, если вообще переживет. Вполне возможно, жизнь закончит под забором, беззаботно промотав денежки. В любом случае скверные сюрпризы ему гарантированы, и никакой тебе незыблемости…
У него были в родословной крепостные крестьяне — и теперь он ощущал что-то вроде злорадного удовлетворения — смутного, неосознанного, но тем не менее…
— Ага! — оживился хозяин. — Вот, честь имею рекомендовать — наяды и нимфы!
Вошли четыре девушки — две в чистеньких сарафанах и красивых кокошниках, две в господских воздушных платьицах, знакомых по фильмам и книгам. Вопреки расхожим штампам, сложившимся у Кирьянова в голове, они не выглядели ни забитыми, ни угнетенными — красотки как на подбор, с откровенными, лукавыми взглядами, мгновенно заставившими вспомнить очаровательную Аэлиту.
— Вот-с, милейший Константин Степанович, мои прелестницы! — гордо сказал хозяин. — Танюша, Лизочка, Дуня и Наташа. Дриады, право! Ну что же, прошу за стол!
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
БРАВЫЕ ПАРНИ В САМОВОЛКЕ
— Я вас, понятное дело, не отговариваю, господа самовольщики и авантюристы, — сказал Стрекалов безнадежным тоном. — По вашим физиономиям видно, что дело это бесполезное. Но вы все равно пораскиньте еще раз мозгами. Очень уж проблематичная и чреватая затея…
— Посадить не посадят? — осведомился Мухомор вызывающе.
— Ну, не посадят…
— А вообще что-нибудь сделают? Кроме общественного порицания?
— Да нет…
— Вот тебе и весь сказ! Общественное порицание как-нибудь переживем, не смертельно и не впервой… — Он ухмыльнулся. — Сложный ты человек, Антоха. Загадочная русская душа. Самому, значит, можно болтаться по прошедшим историческим временам, чтобы винцо жрать с тамошними знакомыми и девок тискать? А нам, значит, не положено?
— Ну, есть же некоторая разница, — сказал Стрекалов не без смущения. — Я, в общем, накатанными маршрутами пользуюсь, официальными резидентурами. А вы наобум прете по большим галактическим дорожкам, практически без компаса и карты…
— Плавали — знаем. Доводилось по этим дорожкам подошвы бить.
— В отпуске, по известному маршруту…
— Ну и что? Есть некоторый опыт… Ладно, хватит нам тут мораль декламировать. Или посылай на три буквы, или крути машину…
— Ладно, — сказал майор с досадой. — Шагайте уж…
Он распахнул дверь, и Кирьянов с Мухомором привычно прошли в самый центр сиреневой “мишени”, откуда уже раз десять стартовали на задания, но официальнейшим путем, конечно, в составе группы, под чутким руководством и уверенным командованием… Видно было через большое окно, овальное, чистейшее, как Стрекалов производит нехитрые манипуляции с пультом.
Кирьянов откровенно волновался. За недолгое время галактической службы ему довелось испытать массу разочарований, когда здешняя обыденность, скучная рутина уничтожала прежние мифы и иллюзии один за другим, одну за другой. Но теперь обстояло совсем иначе. Он не строил ни малейших иллюзий и не рассчитывал узреть воплощенные в реальности мифы. Ему предстояло увидеть повседневную жизнь Вселенной, а это совсем другое…
Как всегда бывало, мрак и небытие навалились неожиданно — и столь же мгновенно рассеялись, оставив их посреди белоснежного помещеньица, в центре такой же сиреневой “мишени”. Все происходило с деловитой обыденностью: прямо перед ними в стене куполообразной комнаты вспыхнула зеленая линия, очертившая контур двери, а потом возникла и сама дверь.
— Ну, с богом, — сказал Мухомор. — Держись за батьку, не потеряйся, места тут оживленные… Кирьянов в этом сам убедился незамедлительно… Перед ним простирался огромный зал с уходящими в невообразимую высь бело-розовыми стенами: пересекающиеся чуть ли не под самым небосклоном изящно выгнутые плоскости потолка, напоминавшие то птичьи крылья, то паруса, то рыболовные сети; огромные незнакомые деревья, разноцветные и пышные, растущие прямо из белоснежного пола, многочисленные фонтаны, не похожие один на другой — бьющие то быстро, то лениво завесы струй, смахивавшие скорее не на воду, а на гибкие полосы разноцветного сияния…
Сначала показалось, что в зале царит сущий хаос. Но очень быстро, присмотревшись, он понял, что все обстоит как раз наоборот, мнимая сумятица на деле очень упорядоченная, и порядок этот поддерживается как бы сам по себе: безостановочные потоки живых существ двигались по бесконечным разноцветным дорожкам, не пересекаясь и не создавая заторов, а те, кто никуда не спешил, обязательно находились на очерченных оранжево-зеленых участках пола.
— Это вокзал такой, — сказал Мухомор покровительственно. — Тут-то я бывал, бан знакомый… Пошли.
Кирьянов оглянулся — там, позади, кабинок, подобных той, из которой они вышли, было не менее сотни, и к одним выстраивались недлинные очереди, а из других то и дело выходили странствующие и путешествующие. Их было столько (и ни разу не попалось двух одинаковых), что все они слились для Кирьянова в некий живой океан, где глаз с непривычки даже не мог выхватить примечательных деталей.
Он заспешил следом за браво шагавшим Мухомором, и в самом деле чувствуя себя малышом, которого папа взял в огромный магазин. Они шли по черно-голубому пунктиру в компании доброй сотни обитателей Галактики, и никто не обращал на них ни малейшего внимания, разве что держался так, чтобы не заехать в бок локтем или его аналогом, не наступить на ногу конечностью — воспитанные, предупредительные пассажиры, совершающие привычный рейс. Довольно долго бок о бок с Кирьяновым шагало превосходившее его в росте на добрый метр бурое существо на двух конечностях с широченными ступнями-ластами, бочкообразное, поросшее по бокам толстой бахромой — и поди догадайся, то ли это конечности, то ли уши… Глаз у него было не менее полудюжины, на толстых стебельках, и два из них все это время взирали на Кирьянова с совершенно непонятным, разумеется, выражением. Потом оно свернуло вправо, когда рядом с пунктиром повис в воздухе высокий красный иероглиф. Такие то и дело возникали возле “тропинки” — зеленые круги, синие треугольники и квадраты, знаки, иероглифы — и всякий раз кто-то покидал пунктир, сворачивал в сторону, что-то все это должно было означать.
Мухомор остановился, сошел с пунктира, коснулся вершины невысокой конструкции, словно бы из полупрозрачного синего стекла, подставил ладонь. На нее упали два желтых цилиндрика размером с карманный фонарик. Мухомор сунул один Кирьянову, а от второго откусил верхушку. Подбодрил, явно рисуясь:
— Жуй давай. Хорошая шамовка… Кирьянов осторожно откусил что-то хрустящее, рассыпчатое, сладкое, прожевал — ну, вполне…
— Это бесплатно, — пояснил Мухомор, в два счета расправляясь со своим цилиндриком. — В обеспечение потребностей. Ну да, а ты как думал? У них тут тоже на зарплате живут, куда ни кинь. Есть какой-то там минимум, который бесплатно, а если захочешь себе позволить что пороскошнее, изволь лавэ доставать. И правильно, по-моему, народишко без стимулов зажрется и разболтается, хоть двуногий, хоть шестилапый… Короче, первым делом пойдем в кабак. Роскошный кабак, я каждый раз слюнки глотал, но не по моим отпускным было. Зато теперь, с аристократическим баблом… Эй, сюда! Во-он по той зеленой!
Улучив момент, Кирьянов протянул руку и осторожно коснулся кончиками пальцев светло-малиновой струи ближайшего фонтана, рассудив логически: будь это опасно, фонтан непременно огородили бы…
И точно, это была не вода, а нечто вроде света, пальцы прошли насквозь, ощутив лишь легкое тепло — а может, это просто показалось. В воздухе повис сильный приятный аромат. Кирьянов поднес руку к носу. Пальцы пахли, как тысяча кусков туалетного мыла… Где-то он уже то ли слышал, то ли читал…
И тут он вспомнил совершенно точно. Покрутив головой, подумал ошеломленно: “Ах, вот оно что… Похоже, до чего похоже! С натуры, выходит, писал классик…”
И заторопился следом за Мухомором, направившимся под блестящую высоченную арку. Менее чем через минуту они оказались под открытым небом — приятного нежно-сиреневого цвета. На небе сияло желтое солнце, иногда в высоте проносилось что-то обтекаемое, серебристое, дул слабый теплый ветерок, порой обдававший волной незнакомых запахов, среди которых не было ни одного неприятного.
Поток живых существ поредел. Они шагали по широкой синеватой поверхности, чистой, гладкой и ничуть не скользкой, определенно тротуару; неподалеку, по центру улицы, проносились разноцветные шары, конусы и нечто, напоминавшее дирижабли — без окон, дверей, колес. А на противоположной стороне по такому же тротуару неспешно шагали те же разнообразные живые существа. Трудно было сказать, дома это или просто некие конструкции неизвестного назначения — не было двух одинаковых, разнообразие форм, высоты и цвета было таким, что глаз опять-таки отказывался воспринимать сооружения, мимо которых они двигались, как. нечто рукотворное.
— Ну, какие впечатления? — ухмыльнулся Мухомор.
— А черт его знает… — сказал Кирьянов потерянно. — Глаза разбегаются, в глазах рябит…
— Ничего, привыкнешь. Ну, ты обратил внимание? Ни единого мента, никто не лезет документы проверять, никто не интересуется, какого черта эти двое тут шляются… Раз идут, значит, так надо, раз едут куда-то, имеют право… Свобода, кореш! Хочешь, дам по рылу вон тому, хлипкому? На кенгуру похожему? Зуб даю, он мне в ответ не заедет и менты не прибегут — засюсюкает, что я негуманно поступаю, шокирую его, падлу. И всего делов… Хочешь убедиться?
— Да ладно, — сказал Кирьянов. — Пусть его…
— Хотя, конечно, оборачивается по-всякому… Видишь во-он ту вывеску, желтую, с черной каймой, с синими загогулинами? Хороший бар, бесплатный. В прошлый отпуск мы с ребятами там малость поцапались с какими-то фраерами, черт их ведает, кто они и откуда, на собак похожи, вроде того генерала, что ордена нам вешал, только поменьше и другой породы. Тоже выпить не дураки, тоже были в форме. И, что характерно, насчет гуманизма ни хрена не чирикали. Мигом просекли, что к чему — ну, мы с ними и похлестались добре, во-он за тем углом, там скверик, место подходящее… Собаки они там или кто, а в торец заезжали умеючи и с большим удовольствием. Так мы чавки друг другу начистили — вспомнить приятно. И опять, что характерно, ни единого мента не примчалось. Я себе прикидываю, что это были орелики вроде нас, не зажравшиеся галакты, а дикие… Видно птицу по полету, а борзого по плюхам… Нет, туда мы не пойдем. С нашими ксивами да сшиваться по бесплатным забегаловкам? Бери выше, кореш! Прямым ходом в ресторацию для белых людей…
Он свернул направо, к сооружению, больше всего напоминавшему пчелиные соты — только высотой с десятиэтажный дом, со множеством шестиугольных ячеек медового цвета. Посреди каждой горели огоньки, зеленые и розовые. Выбрав ячейку с зеленым, Мухомор проворно подтолкнул к ней Кирьянова, вытянул руку, коснулся огонька, словно кнопку надавил. И уверенно шагнул в клубившуюся в глубине ячейки желто-золотистую пелену.
Они оказались в небольшом помещении кубической формы, с золотистыми стенами, больше всего напоминавшем кабину лифта. Перед ними вспыхнула в воздухе цепочка разноцветных символов.
— Во-от, — Мухомор бесцеремонно ткнул пальцем в ближайший, — это-то я знаю. Написано, что заведение весьма даже коммерческое, и всякой шушере с тощим лопатником не хер заглядывать…
Послышался приятный голос:
— Уважаемые гости, ресторан считает своим долгом предупредить, что наше заведение относится к разряду полноправных и отличается варьированным в высокой степени эквивалентом…
— Слышал? — обернулся Мухомор к Кирьянову. — В точности, как я тебе толкую. Говоря по-простому, кабак дорогой… Ну и хрен с ним! Нас нынче не испугаешь!
Он коснулся одного из символов, и пелена перед ними распахнулась.
У Кирьянова перехватило дух.
Они стояли в центре огромного белого круга, окаймленного полосой столиков, напоминавших светло-коричневые шляпки грибов. Иные из них тонули в полумраке, едва озаренном колышущимися язычками свечей, иные ярко освещены. Добрая половина занята самыми разнообразными существами.
Но не это было самым удивительным. Помещение более всего походило на исполинский стеклянный колпак, лишь кое-где пересеченный тоненькими прожилками золотистого металла — и по ту сторону высоченных широких окон открывался прекрасный вид. Полнеба занимал бело-зеленый диск неведомой планеты — туманные струи облаков, завивавшиеся причудливыми спиралями, меж ними на зеленом фоне проглядывают буроватые, четко очерченные полосы, похожие на наблюдаемые с неимоверной высоты горные хребты. А над диском чернело космическое пространство, где ярко светили огромные звезды, складывавшиеся в незнакомые созвездия.
Кирьянов словно к земле прирос.
— Оценил? — самодовольно спросил Мухомор с таким видом, словно это он спроектировал и построил все это или был полноправным владельцем. — Это мы с тобой на орбиту запрыгнули. Лучший кабак на планете, так и называется “Орбиталь” или что-то вроде… Для начала мы с тобой пожрем и выпьем от души, а потом не спеша выберем приличный курорт, опять-таки дорогущий, и махнем развеяться по полной. Могу тебе по секрету сказать, что насчет баб тут обстоит, как и везде, если опять-таки умеючи… Гляди веселей и шагай за дядькой!
Осмотревшись, он направился к ближайшему свободному столику, и на первый взгляд из-за своей формы совершенно не приспособленному для того, чтобы за ним уютно могли устроиться существа вроде землян — сплошная полусфера, ничего похожего на стулья…
Однако стоило им подойти вплотную, стол моментально изменил очертания: полусфера плавно приподнялась, обнаружив толстую ножку, перетекла в круглый стол знакомой формы, а из пола выросли медленно и грациозно, словно инопланетные цветы, два мягких даже на вид кресла, опять-таки идеально приспособленных для землян.
— Видал технику? — прищелкнул языком Мухомор. — Все продумано… Ну, сидай, друже!
Подавая пример, он по-хозяйски развалился в кресле, кинул перед собой сигареты и зажигалку, потер ладони:
— Щас вкусим сладкой жизни на манер аристократии, успевай, кума, любоваться… Халдеев что-то не видно, значит, и тут автоматика…
Откуда-то из центра стола раздался приятный, мелодичный голос, не мужской и не женский, так, нечто среднее:
— Уважаемые гости, прошу прощения за мимолетные формальности, но крайне желательно будет, если вы предъявите идентификационные карты считывающему устройству…
Вслед за тем в центре стола с неприкрытым намеком образовалась небольшая неглубокая выемка, окаймленная весело мерцающими зелеными огоньками, и голос предупредительно уточнил:
— Прошу вас, положите сюда идентификационные карточки в любом их положении…
— Бюрократы хреновы, — пожал плечами Мухомор. — На улицах не шмонают, зато в кабаках не увернешься… Давай.
Он шлепнул своей карточкой по выемке так, словно побивал козырным тузом какую-нибудь мелкую карту. Кирьянов последовал его примеру. Огоньки изменили цвет на синий, замерцали чаще и, такое впечатление, пытливо. Потом выемка вдруг исчезла, столешница вновь стала ровной. И голос с прежними интонациями сообщил:
— Уважаемые гости, к великому сожалению, вынужден вам напомнить, что наше заведение относится к разряду полноправных. Надеюсь, вас не затруднит покинуть его уже знакомой вам дорогой.
Вслед за тем возле стола раздался мелодичный звон, и возник гуманоид в малиновом одеянии, напоминавшем то ли халат, то ли бурнус, щедро украшенном золотыми шитыми узорами и символами.
Кирьянов уже давно пришел к выводу, что для описания всех встречавшихся ему на галактических стежках-дорожках инопланетян нет особой нужды изощряться в описаниях, стремиться к скрупулезности. Гораздо проще обходиться краткими определениями “вроде собаки”, “вроде человека”, “вроде кактуса”. Все остальное — детали, без которых можно и обойтись, чтобы не добавлять себе лишней головной боли — он не ученый, в конце концов, подавляющее большинство однажды встретившихся галактов во второй раз уже не встретится, так стоит ли фантазию напрягать?
Согласно сей ненаучной классификации, инопланетянин был вроде человека — разве что голова безволосая, зрачки вертикальные да вместо ушей некая напоминающая цветок конструкция из прозрачной розовой кожицы. Будь это человек, Кирьянов уверенно сказал бы, что физиономия у старикашки склочная и неприятная, но в данном конкретном случае следовало воздержаться от скоропалительных суждений: может оказаться, что это юнец, настроенный крайне доброжелательно…
Галакт произнес, сурово таращась на них синими глазами с вертикальными коричневыми зрачками:
— Мне очень неловко причинять вам неудобства и, вполне возможно, душевные травмы, но я попросил бы покинуть наше заведение вас обоих. Принятые правила, увы, не содержат каких-либо исключений для данного случая…
— Ты что, старый хрен, не понял? — процедил Мухомор, медленно закипая. — Документов не видел? Чистые документы, в натуре…
— Подожди, — сказал Кирьянов. — Вдруг это и не человек вовсе — снова иллюзия…
— Я вот сейчас этой иллюзии рога на сторону посшибаю! — рявкнул разозленный Мухомор, вскакивая.
Судя по тому, что старикан отступил на шаг, иллюзией он вовсе не был. Моргнув несколько раз, он произнес чуть растеряннее:
— Следует ли мне понимать вас так, что вы намерены выйти за пределы обязующей морали?
— Уж это точно, — грозно пообещал Мухомор, старательно себя распаляя. — Не отдашь карточки, я тебе сей же час слушалки оборву и запихаю в…
Двойной мелодичный звон. По обе стороны от старичка возникли еще двое, при виде которых у Кирьянова неприятно заныло в желудке — да и Мухомор не двигался с места.
Один был вроде человека, другой — вроде собаки. Но не в том дело: на обоих была темно-синяя одежда с блестящими золотыми пуговицами, полосками на плечах и рукавах, волнообразными шевронами и непонятными нашивками. Совершенно одинаковая, что у одного, что у другого, и черные низкие сапожки пусть разной формы у человека и у пса, но нечто трудновыразимое в словах опять-таки объединяло обувь. Точно, униформа…
— Уважаемые разумные существа, — произнес “вроде человека”. — Мне крайне неприятно причинять вам моральные неудобства, но возникла ситуация, когда вам просто необходимо будет ответить на несколько вопросов, проследовав из этого помещения. Хочу подчеркнуть, что эту ситуацию создали своими действиями как раз вы. Надеюсь, вы обладаете достаточной социальной ответственностью, чтобы пойти навстречу нашим требованиям?
— З-запоролись, бля буду, — сказал Мухомор Кирьянову, почти не шевеля губами.
Кирьянов и сам видел, что чрезвычайно на это похоже…
“Вроде пса” сделал шаг вперед — медленный, рассчитанно-грозный — и произнес тоном вроде бы нейтральным, но на деле не сулившим ничего приятного:
— Парни, лучше бы вам пройти с капитаном. Где права, там и обязанности, так давайте уж по-хорошему…
Между обоими в форме чувствовалась некая принципиальнейшая разница, пусть и не объяснимая словами. “Мать твою, да ведь этот барбос — вроде нас, — растерянно подумал Кирьянов. — Если его напарник твердо настроен гуманистически нудить насчет прав, то этот, чего доброго, в торец с маху заедет, как мы бы на его месте. И на поясе у него что-то непонятное, но определенно не являющее собой пульверизатор для духов или плеер… Вот влипли!”
— Я убедительно прошу вас проследовать со мной для неизбежных разъяснений, — сказал “вроде человека”. — Могу вас заверить, что никто не намерен причинять вам физический или моральный вред…
А двуногий пес кратко дополнил:
— Парни, по-доброму договоримся или как? И опустил корявую пятерню на тот самый непонятный предмет у пояса, с намеком постукивая по нему двумя пальцами с черными короткими когтями. Сомнений не оставалось никаких.
— Ну что? — криво усмехнувшись, спросил Кирьянов у спутника. — Кто тут знает все ходы-выходы?
Мухомор выглядел подавленным, но изо всех сил пытался сохранять самообладание и кураж.
— Не ной, кореш, перемелется — мука будет, — отозвался он, скалясь в невеселой улыбке. — Замотали зайку борзые, чего уж тут… Сгорели так сгорели… — Он одернул китель, притопнул парадным начищенным сапогом и ухмыльнулся прямо в физиономию псу: — Пошли, начальничек, ключик-чайничек… Грабки за спину сложить или как прикажете?
Пес молча посторонился. Разобраться в его мимике было решительно невозможно — если это существо вообще обладало мимикой — но голос, пожалуй что, звучал определенно неприязненно:
— Вас не затруднит выражаться яснее? Транслятор плохо берет местные жаргонизмы, которыми вы, судя по всему, изъясняетесь…
— Далеко технике до совершенства, — несломленным голосом отозвался Мухомор. — Я хочу сказать, любезный, что мы с превеликой охотой и высокой степенью социальной ответственности готовы за вами последовать, куда только угодно, как существа законопослушные…
— Рад слышать, — кратко ответствовал пес, указывая лапой на белоснежный круг в центре зала.
Кирьянов с тоской оглянулся на окно, торопясь в последний раз полюбоваться редкостным зрелищем. Будущие непристойности его не особенно волновали — просто на душе было пакостно.
Они вчетвером вошли на середину круга, оставив старикашку в малиновом роскошном наряде на прежнем месте, и вокруг них тут же сомкнулось золотистое сияние.
— Посадить не посадят? — осведомился Мухомор вызывающе.
— Ну, не посадят…
— А вообще что-нибудь сделают? Кроме общественного порицания?
— Да нет…
— Вот тебе и весь сказ! Общественное порицание как-нибудь переживем, не смертельно и не впервой… — Он ухмыльнулся. — Сложный ты человек, Антоха. Загадочная русская душа. Самому, значит, можно болтаться по прошедшим историческим временам, чтобы винцо жрать с тамошними знакомыми и девок тискать? А нам, значит, не положено?
— Ну, есть же некоторая разница, — сказал Стрекалов не без смущения. — Я, в общем, накатанными маршрутами пользуюсь, официальными резидентурами. А вы наобум прете по большим галактическим дорожкам, практически без компаса и карты…
— Плавали — знаем. Доводилось по этим дорожкам подошвы бить.
— В отпуске, по известному маршруту…
— Ну и что? Есть некоторый опыт… Ладно, хватит нам тут мораль декламировать. Или посылай на три буквы, или крути машину…
— Ладно, — сказал майор с досадой. — Шагайте уж…
Он распахнул дверь, и Кирьянов с Мухомором привычно прошли в самый центр сиреневой “мишени”, откуда уже раз десять стартовали на задания, но официальнейшим путем, конечно, в составе группы, под чутким руководством и уверенным командованием… Видно было через большое окно, овальное, чистейшее, как Стрекалов производит нехитрые манипуляции с пультом.
Кирьянов откровенно волновался. За недолгое время галактической службы ему довелось испытать массу разочарований, когда здешняя обыденность, скучная рутина уничтожала прежние мифы и иллюзии один за другим, одну за другой. Но теперь обстояло совсем иначе. Он не строил ни малейших иллюзий и не рассчитывал узреть воплощенные в реальности мифы. Ему предстояло увидеть повседневную жизнь Вселенной, а это совсем другое…
Как всегда бывало, мрак и небытие навалились неожиданно — и столь же мгновенно рассеялись, оставив их посреди белоснежного помещеньица, в центре такой же сиреневой “мишени”. Все происходило с деловитой обыденностью: прямо перед ними в стене куполообразной комнаты вспыхнула зеленая линия, очертившая контур двери, а потом возникла и сама дверь.
— Ну, с богом, — сказал Мухомор. — Держись за батьку, не потеряйся, места тут оживленные… Кирьянов в этом сам убедился незамедлительно… Перед ним простирался огромный зал с уходящими в невообразимую высь бело-розовыми стенами: пересекающиеся чуть ли не под самым небосклоном изящно выгнутые плоскости потолка, напоминавшие то птичьи крылья, то паруса, то рыболовные сети; огромные незнакомые деревья, разноцветные и пышные, растущие прямо из белоснежного пола, многочисленные фонтаны, не похожие один на другой — бьющие то быстро, то лениво завесы струй, смахивавшие скорее не на воду, а на гибкие полосы разноцветного сияния…
Сначала показалось, что в зале царит сущий хаос. Но очень быстро, присмотревшись, он понял, что все обстоит как раз наоборот, мнимая сумятица на деле очень упорядоченная, и порядок этот поддерживается как бы сам по себе: безостановочные потоки живых существ двигались по бесконечным разноцветным дорожкам, не пересекаясь и не создавая заторов, а те, кто никуда не спешил, обязательно находились на очерченных оранжево-зеленых участках пола.
— Это вокзал такой, — сказал Мухомор покровительственно. — Тут-то я бывал, бан знакомый… Пошли.
Кирьянов оглянулся — там, позади, кабинок, подобных той, из которой они вышли, было не менее сотни, и к одним выстраивались недлинные очереди, а из других то и дело выходили странствующие и путешествующие. Их было столько (и ни разу не попалось двух одинаковых), что все они слились для Кирьянова в некий живой океан, где глаз с непривычки даже не мог выхватить примечательных деталей.
Он заспешил следом за браво шагавшим Мухомором, и в самом деле чувствуя себя малышом, которого папа взял в огромный магазин. Они шли по черно-голубому пунктиру в компании доброй сотни обитателей Галактики, и никто не обращал на них ни малейшего внимания, разве что держался так, чтобы не заехать в бок локтем или его аналогом, не наступить на ногу конечностью — воспитанные, предупредительные пассажиры, совершающие привычный рейс. Довольно долго бок о бок с Кирьяновым шагало превосходившее его в росте на добрый метр бурое существо на двух конечностях с широченными ступнями-ластами, бочкообразное, поросшее по бокам толстой бахромой — и поди догадайся, то ли это конечности, то ли уши… Глаз у него было не менее полудюжины, на толстых стебельках, и два из них все это время взирали на Кирьянова с совершенно непонятным, разумеется, выражением. Потом оно свернуло вправо, когда рядом с пунктиром повис в воздухе высокий красный иероглиф. Такие то и дело возникали возле “тропинки” — зеленые круги, синие треугольники и квадраты, знаки, иероглифы — и всякий раз кто-то покидал пунктир, сворачивал в сторону, что-то все это должно было означать.
Мухомор остановился, сошел с пунктира, коснулся вершины невысокой конструкции, словно бы из полупрозрачного синего стекла, подставил ладонь. На нее упали два желтых цилиндрика размером с карманный фонарик. Мухомор сунул один Кирьянову, а от второго откусил верхушку. Подбодрил, явно рисуясь:
— Жуй давай. Хорошая шамовка… Кирьянов осторожно откусил что-то хрустящее, рассыпчатое, сладкое, прожевал — ну, вполне…
— Это бесплатно, — пояснил Мухомор, в два счета расправляясь со своим цилиндриком. — В обеспечение потребностей. Ну да, а ты как думал? У них тут тоже на зарплате живут, куда ни кинь. Есть какой-то там минимум, который бесплатно, а если захочешь себе позволить что пороскошнее, изволь лавэ доставать. И правильно, по-моему, народишко без стимулов зажрется и разболтается, хоть двуногий, хоть шестилапый… Короче, первым делом пойдем в кабак. Роскошный кабак, я каждый раз слюнки глотал, но не по моим отпускным было. Зато теперь, с аристократическим баблом… Эй, сюда! Во-он по той зеленой!
Улучив момент, Кирьянов протянул руку и осторожно коснулся кончиками пальцев светло-малиновой струи ближайшего фонтана, рассудив логически: будь это опасно, фонтан непременно огородили бы…
И точно, это была не вода, а нечто вроде света, пальцы прошли насквозь, ощутив лишь легкое тепло — а может, это просто показалось. В воздухе повис сильный приятный аромат. Кирьянов поднес руку к носу. Пальцы пахли, как тысяча кусков туалетного мыла… Где-то он уже то ли слышал, то ли читал…
И тут он вспомнил совершенно точно. Покрутив головой, подумал ошеломленно: “Ах, вот оно что… Похоже, до чего похоже! С натуры, выходит, писал классик…”
И заторопился следом за Мухомором, направившимся под блестящую высоченную арку. Менее чем через минуту они оказались под открытым небом — приятного нежно-сиреневого цвета. На небе сияло желтое солнце, иногда в высоте проносилось что-то обтекаемое, серебристое, дул слабый теплый ветерок, порой обдававший волной незнакомых запахов, среди которых не было ни одного неприятного.
Поток живых существ поредел. Они шагали по широкой синеватой поверхности, чистой, гладкой и ничуть не скользкой, определенно тротуару; неподалеку, по центру улицы, проносились разноцветные шары, конусы и нечто, напоминавшее дирижабли — без окон, дверей, колес. А на противоположной стороне по такому же тротуару неспешно шагали те же разнообразные живые существа. Трудно было сказать, дома это или просто некие конструкции неизвестного назначения — не было двух одинаковых, разнообразие форм, высоты и цвета было таким, что глаз опять-таки отказывался воспринимать сооружения, мимо которых они двигались, как. нечто рукотворное.
— Ну, какие впечатления? — ухмыльнулся Мухомор.
— А черт его знает… — сказал Кирьянов потерянно. — Глаза разбегаются, в глазах рябит…
— Ничего, привыкнешь. Ну, ты обратил внимание? Ни единого мента, никто не лезет документы проверять, никто не интересуется, какого черта эти двое тут шляются… Раз идут, значит, так надо, раз едут куда-то, имеют право… Свобода, кореш! Хочешь, дам по рылу вон тому, хлипкому? На кенгуру похожему? Зуб даю, он мне в ответ не заедет и менты не прибегут — засюсюкает, что я негуманно поступаю, шокирую его, падлу. И всего делов… Хочешь убедиться?
— Да ладно, — сказал Кирьянов. — Пусть его…
— Хотя, конечно, оборачивается по-всякому… Видишь во-он ту вывеску, желтую, с черной каймой, с синими загогулинами? Хороший бар, бесплатный. В прошлый отпуск мы с ребятами там малость поцапались с какими-то фраерами, черт их ведает, кто они и откуда, на собак похожи, вроде того генерала, что ордена нам вешал, только поменьше и другой породы. Тоже выпить не дураки, тоже были в форме. И, что характерно, насчет гуманизма ни хрена не чирикали. Мигом просекли, что к чему — ну, мы с ними и похлестались добре, во-он за тем углом, там скверик, место подходящее… Собаки они там или кто, а в торец заезжали умеючи и с большим удовольствием. Так мы чавки друг другу начистили — вспомнить приятно. И опять, что характерно, ни единого мента не примчалось. Я себе прикидываю, что это были орелики вроде нас, не зажравшиеся галакты, а дикие… Видно птицу по полету, а борзого по плюхам… Нет, туда мы не пойдем. С нашими ксивами да сшиваться по бесплатным забегаловкам? Бери выше, кореш! Прямым ходом в ресторацию для белых людей…
Он свернул направо, к сооружению, больше всего напоминавшему пчелиные соты — только высотой с десятиэтажный дом, со множеством шестиугольных ячеек медового цвета. Посреди каждой горели огоньки, зеленые и розовые. Выбрав ячейку с зеленым, Мухомор проворно подтолкнул к ней Кирьянова, вытянул руку, коснулся огонька, словно кнопку надавил. И уверенно шагнул в клубившуюся в глубине ячейки желто-золотистую пелену.
Они оказались в небольшом помещении кубической формы, с золотистыми стенами, больше всего напоминавшем кабину лифта. Перед ними вспыхнула в воздухе цепочка разноцветных символов.
— Во-от, — Мухомор бесцеремонно ткнул пальцем в ближайший, — это-то я знаю. Написано, что заведение весьма даже коммерческое, и всякой шушере с тощим лопатником не хер заглядывать…
Послышался приятный голос:
— Уважаемые гости, ресторан считает своим долгом предупредить, что наше заведение относится к разряду полноправных и отличается варьированным в высокой степени эквивалентом…
— Слышал? — обернулся Мухомор к Кирьянову. — В точности, как я тебе толкую. Говоря по-простому, кабак дорогой… Ну и хрен с ним! Нас нынче не испугаешь!
Он коснулся одного из символов, и пелена перед ними распахнулась.
У Кирьянова перехватило дух.
Они стояли в центре огромного белого круга, окаймленного полосой столиков, напоминавших светло-коричневые шляпки грибов. Иные из них тонули в полумраке, едва озаренном колышущимися язычками свечей, иные ярко освещены. Добрая половина занята самыми разнообразными существами.
Но не это было самым удивительным. Помещение более всего походило на исполинский стеклянный колпак, лишь кое-где пересеченный тоненькими прожилками золотистого металла — и по ту сторону высоченных широких окон открывался прекрасный вид. Полнеба занимал бело-зеленый диск неведомой планеты — туманные струи облаков, завивавшиеся причудливыми спиралями, меж ними на зеленом фоне проглядывают буроватые, четко очерченные полосы, похожие на наблюдаемые с неимоверной высоты горные хребты. А над диском чернело космическое пространство, где ярко светили огромные звезды, складывавшиеся в незнакомые созвездия.
Кирьянов словно к земле прирос.
— Оценил? — самодовольно спросил Мухомор с таким видом, словно это он спроектировал и построил все это или был полноправным владельцем. — Это мы с тобой на орбиту запрыгнули. Лучший кабак на планете, так и называется “Орбиталь” или что-то вроде… Для начала мы с тобой пожрем и выпьем от души, а потом не спеша выберем приличный курорт, опять-таки дорогущий, и махнем развеяться по полной. Могу тебе по секрету сказать, что насчет баб тут обстоит, как и везде, если опять-таки умеючи… Гляди веселей и шагай за дядькой!
Осмотревшись, он направился к ближайшему свободному столику, и на первый взгляд из-за своей формы совершенно не приспособленному для того, чтобы за ним уютно могли устроиться существа вроде землян — сплошная полусфера, ничего похожего на стулья…
Однако стоило им подойти вплотную, стол моментально изменил очертания: полусфера плавно приподнялась, обнаружив толстую ножку, перетекла в круглый стол знакомой формы, а из пола выросли медленно и грациозно, словно инопланетные цветы, два мягких даже на вид кресла, опять-таки идеально приспособленных для землян.
— Видал технику? — прищелкнул языком Мухомор. — Все продумано… Ну, сидай, друже!
Подавая пример, он по-хозяйски развалился в кресле, кинул перед собой сигареты и зажигалку, потер ладони:
— Щас вкусим сладкой жизни на манер аристократии, успевай, кума, любоваться… Халдеев что-то не видно, значит, и тут автоматика…
Откуда-то из центра стола раздался приятный, мелодичный голос, не мужской и не женский, так, нечто среднее:
— Уважаемые гости, прошу прощения за мимолетные формальности, но крайне желательно будет, если вы предъявите идентификационные карты считывающему устройству…
Вслед за тем в центре стола с неприкрытым намеком образовалась небольшая неглубокая выемка, окаймленная весело мерцающими зелеными огоньками, и голос предупредительно уточнил:
— Прошу вас, положите сюда идентификационные карточки в любом их положении…
— Бюрократы хреновы, — пожал плечами Мухомор. — На улицах не шмонают, зато в кабаках не увернешься… Давай.
Он шлепнул своей карточкой по выемке так, словно побивал козырным тузом какую-нибудь мелкую карту. Кирьянов последовал его примеру. Огоньки изменили цвет на синий, замерцали чаще и, такое впечатление, пытливо. Потом выемка вдруг исчезла, столешница вновь стала ровной. И голос с прежними интонациями сообщил:
— Уважаемые гости, к великому сожалению, вынужден вам напомнить, что наше заведение относится к разряду полноправных. Надеюсь, вас не затруднит покинуть его уже знакомой вам дорогой.
Вслед за тем возле стола раздался мелодичный звон, и возник гуманоид в малиновом одеянии, напоминавшем то ли халат, то ли бурнус, щедро украшенном золотыми шитыми узорами и символами.
Кирьянов уже давно пришел к выводу, что для описания всех встречавшихся ему на галактических стежках-дорожках инопланетян нет особой нужды изощряться в описаниях, стремиться к скрупулезности. Гораздо проще обходиться краткими определениями “вроде собаки”, “вроде человека”, “вроде кактуса”. Все остальное — детали, без которых можно и обойтись, чтобы не добавлять себе лишней головной боли — он не ученый, в конце концов, подавляющее большинство однажды встретившихся галактов во второй раз уже не встретится, так стоит ли фантазию напрягать?
Согласно сей ненаучной классификации, инопланетянин был вроде человека — разве что голова безволосая, зрачки вертикальные да вместо ушей некая напоминающая цветок конструкция из прозрачной розовой кожицы. Будь это человек, Кирьянов уверенно сказал бы, что физиономия у старикашки склочная и неприятная, но в данном конкретном случае следовало воздержаться от скоропалительных суждений: может оказаться, что это юнец, настроенный крайне доброжелательно…
Галакт произнес, сурово таращась на них синими глазами с вертикальными коричневыми зрачками:
— Мне очень неловко причинять вам неудобства и, вполне возможно, душевные травмы, но я попросил бы покинуть наше заведение вас обоих. Принятые правила, увы, не содержат каких-либо исключений для данного случая…
— Ты что, старый хрен, не понял? — процедил Мухомор, медленно закипая. — Документов не видел? Чистые документы, в натуре…
— Подожди, — сказал Кирьянов. — Вдруг это и не человек вовсе — снова иллюзия…
— Я вот сейчас этой иллюзии рога на сторону посшибаю! — рявкнул разозленный Мухомор, вскакивая.
Судя по тому, что старикан отступил на шаг, иллюзией он вовсе не был. Моргнув несколько раз, он произнес чуть растеряннее:
— Следует ли мне понимать вас так, что вы намерены выйти за пределы обязующей морали?
— Уж это точно, — грозно пообещал Мухомор, старательно себя распаляя. — Не отдашь карточки, я тебе сей же час слушалки оборву и запихаю в…
Двойной мелодичный звон. По обе стороны от старичка возникли еще двое, при виде которых у Кирьянова неприятно заныло в желудке — да и Мухомор не двигался с места.
Один был вроде человека, другой — вроде собаки. Но не в том дело: на обоих была темно-синяя одежда с блестящими золотыми пуговицами, полосками на плечах и рукавах, волнообразными шевронами и непонятными нашивками. Совершенно одинаковая, что у одного, что у другого, и черные низкие сапожки пусть разной формы у человека и у пса, но нечто трудновыразимое в словах опять-таки объединяло обувь. Точно, униформа…
— Уважаемые разумные существа, — произнес “вроде человека”. — Мне крайне неприятно причинять вам моральные неудобства, но возникла ситуация, когда вам просто необходимо будет ответить на несколько вопросов, проследовав из этого помещения. Хочу подчеркнуть, что эту ситуацию создали своими действиями как раз вы. Надеюсь, вы обладаете достаточной социальной ответственностью, чтобы пойти навстречу нашим требованиям?
— З-запоролись, бля буду, — сказал Мухомор Кирьянову, почти не шевеля губами.
Кирьянов и сам видел, что чрезвычайно на это похоже…
“Вроде пса” сделал шаг вперед — медленный, рассчитанно-грозный — и произнес тоном вроде бы нейтральным, но на деле не сулившим ничего приятного:
— Парни, лучше бы вам пройти с капитаном. Где права, там и обязанности, так давайте уж по-хорошему…
Между обоими в форме чувствовалась некая принципиальнейшая разница, пусть и не объяснимая словами. “Мать твою, да ведь этот барбос — вроде нас, — растерянно подумал Кирьянов. — Если его напарник твердо настроен гуманистически нудить насчет прав, то этот, чего доброго, в торец с маху заедет, как мы бы на его месте. И на поясе у него что-то непонятное, но определенно не являющее собой пульверизатор для духов или плеер… Вот влипли!”
— Я убедительно прошу вас проследовать со мной для неизбежных разъяснений, — сказал “вроде человека”. — Могу вас заверить, что никто не намерен причинять вам физический или моральный вред…
А двуногий пес кратко дополнил:
— Парни, по-доброму договоримся или как? И опустил корявую пятерню на тот самый непонятный предмет у пояса, с намеком постукивая по нему двумя пальцами с черными короткими когтями. Сомнений не оставалось никаких.
— Ну что? — криво усмехнувшись, спросил Кирьянов у спутника. — Кто тут знает все ходы-выходы?
Мухомор выглядел подавленным, но изо всех сил пытался сохранять самообладание и кураж.
— Не ной, кореш, перемелется — мука будет, — отозвался он, скалясь в невеселой улыбке. — Замотали зайку борзые, чего уж тут… Сгорели так сгорели… — Он одернул китель, притопнул парадным начищенным сапогом и ухмыльнулся прямо в физиономию псу: — Пошли, начальничек, ключик-чайничек… Грабки за спину сложить или как прикажете?
Пес молча посторонился. Разобраться в его мимике было решительно невозможно — если это существо вообще обладало мимикой — но голос, пожалуй что, звучал определенно неприязненно:
— Вас не затруднит выражаться яснее? Транслятор плохо берет местные жаргонизмы, которыми вы, судя по всему, изъясняетесь…
— Далеко технике до совершенства, — несломленным голосом отозвался Мухомор. — Я хочу сказать, любезный, что мы с превеликой охотой и высокой степенью социальной ответственности готовы за вами последовать, куда только угодно, как существа законопослушные…
— Рад слышать, — кратко ответствовал пес, указывая лапой на белоснежный круг в центре зала.
Кирьянов с тоской оглянулся на окно, торопясь в последний раз полюбоваться редкостным зрелищем. Будущие непристойности его не особенно волновали — просто на душе было пакостно.
Они вчетвером вошли на середину круга, оставив старикашку в малиновом роскошном наряде на прежнем месте, и вокруг них тут же сомкнулось золотистое сияние.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
ВОТ И РАСЩЕДРИЛИСЯ ГАРАНТЫ…
Когда оно рассеялось, исправно и мгновенно, все оказались в широком и длинном коридоре, светло-сером, с серебристыми полосами на стенах. Взад-вперед с видом деловым и озабоченным сновали существа в такой же синей форме (и, как это частенько бывает в местах, где собираются галакты самого разнообразного облика, у иных деловитость и озабоченность можно было угадать только по стремительной походке, поскольку их мимику землянин ни за что бы не понял).
Пес показал направление. Мухомор моментально ссутулился, наклонился вперед, заложил руки за спину и поплелся в ту сторону, шаркая подошвами, волоча ноги, занудным голосом напевая:
Вот приходит весточка, весточка из лагеря.
Говорилось в весточке: мол, в разливе рек,
сговорив друзей с собой и убив конвой,
ваш сыночек Витенька совершил побег…
По-видимому, ему страшно хотелось самоутвердиться хотя бы таким проблематичным способом. Пес с явным неудовольствием дернул бурыми брыльями, но промолчал. Существа в синей форме не обращали на них никакого внимания, то ли насмотрелись подобных шествий, то ли выполняли некие правила вежливости.
В кабинете, куда их привели, за столом восседало создание, к коему при рассмотрении и некотором раздумье подходило обозначение “вроде рака”. Над синим воротником с непонятными золотыми узорами зеленела хитиновая голова с дюжиной трепещущих сяжек, усиков и члеников, а два огромных черных глаза совершенно по-рачьи колыхались на толстых стебельках. Судя по всему, хозяин кабинета был существом занятым — повсюду на столе у него что-то мигало, что-то свиристело, переливались цепочки цветных огоньков, плясали полупрозрачные знаки, разворачивались в кривые клубки пунктирных линий…
Увидев вошедших, он, однако, что-то сделал клешнястой конечностью, отчего вся иллюминация моментально погасла, и, выпрямившись во весь свой не менее чем двухметровый рост, сказал:
Пес показал направление. Мухомор моментально ссутулился, наклонился вперед, заложил руки за спину и поплелся в ту сторону, шаркая подошвами, волоча ноги, занудным голосом напевая:
Вот приходит весточка, весточка из лагеря.
Говорилось в весточке: мол, в разливе рек,
сговорив друзей с собой и убив конвой,
ваш сыночек Витенька совершил побег…
По-видимому, ему страшно хотелось самоутвердиться хотя бы таким проблематичным способом. Пес с явным неудовольствием дернул бурыми брыльями, но промолчал. Существа в синей форме не обращали на них никакого внимания, то ли насмотрелись подобных шествий, то ли выполняли некие правила вежливости.
В кабинете, куда их привели, за столом восседало создание, к коему при рассмотрении и некотором раздумье подходило обозначение “вроде рака”. Над синим воротником с непонятными золотыми узорами зеленела хитиновая голова с дюжиной трепещущих сяжек, усиков и члеников, а два огромных черных глаза совершенно по-рачьи колыхались на толстых стебельках. Судя по всему, хозяин кабинета был существом занятым — повсюду на столе у него что-то мигало, что-то свиристело, переливались цепочки цветных огоньков, плясали полупрозрачные знаки, разворачивались в кривые клубки пунктирных линий…
Увидев вошедших, он, однако, что-то сделал клешнястой конечностью, отчего вся иллюминация моментально погасла, и, выпрямившись во весь свой не менее чем двухметровый рост, сказал: