Страница:
Луи Анри Буссенар
Торпедоносцы адмирала Курбе
Адмирал Курбе[1], великий молчун и затворник, казался в этот день более задумчивым, чем обычно.
Слегка прихрамывая, он мерил быстрыми шагами свой рабочий кабинет, посреди которого возвышалась массивная пушка.
Адмирал был одет, в строгом соответствии с уставом, в повседневный мундир без эполетов и галунов. В петлице алела едва заметная розетка кавалера ордена Почетного легиона. На обшлагах рукавов шерстяного бушлата сияли три звезды — знаки высокого чина. Адмирал шагал по кабинету, морщил лоб, хмурил брови, выпячивал нижнюю губу и беспрестанно поправлял монокль жестом, знакомым всем его подчиненным.
Иногда Курбе бросал рассеянный взгляд в иллюминатор и выходил на палубу, но, сделав всего несколько шагов, сразу же возвращался, не говоря никому ни слова.
Адмиралу недавно исполнилось пятьдесят шесть лет. Высокий, худой, очень подвижный, прямой как палка, он для своего возраста выглядел весьма недурно. Его портреты часто появлялись в газетах. Это лицо, увидев хоть раз, невозможно было забыть: высокий лоб ученого или мыслителя, проницательные голубые глаза с нестерпимым стальным блеском, нередко приводившим собеседника в смущение и даже в замешательство, твердо очерченный рот с тонкими, уже слегка выцветшими губами — все свидетельствовало о том, что адмирал — человек чрезвычайно осторожный и одновременно обладающий несгибаемой волей.
Трудолюбие, осмотрительность, но в то же время и отвага, граничащая с дерзостью, и бьющая через край энергия были основными чертами характера этого прославленного моряка, чья блестящая карьера закончится столь преждевременно.
Чтобы такой человек выказывал явные признаки сильнейшего беспокойства, требовались очень веские причины. И такие причины действительно имелись.
Было 14 февраля 1885 года. Франция вела в это время продолжительную и изнурительную военную кампанию против Китая, чреватую непредсказуемыми опасностями и трудностями, вновь и вновь возникавшими перед армией и флотом[2].
На адмирала Курбе была возложена почетная миссия — руководить военными действиями на морских просторах, и он покрыл себя заслуженной славой, но судьба не избавила его ни от ошибок, ни от разочарований.
Несколькими днями ранее стало известно, что китайцы намереваются прорвать блокаду Формозы[3] и приняли решение атаковать французский флот силами эскадры из пяти кораблей, хорошо оснащенных самыми современными пушками, сделанными на заводах Круппа. Известно также, что офицерами на этих пяти судах служили немцы.
Адмирал Курбе безо всяких колебаний со свойственной ему решимостью вознамерился сорвать планы китайцев, нанеся им упреждающий удар или навязав сражение.
Пятого февраля он вышел в море на «Баяре»[4], в сопровождении «Победоносного», «Дюге-Труэна», «Разведчика», «Соны» и «Аспида», и отправился на поиски противника.
Однако шестидневные поиски были безрезультатны.
Наконец, 12 февраля, адмирал получил сообщение, что вражеская эскадра находится поблизости от архипелага Чжоушань[5]. Он немедленно принял решение вступить в бой и отдал все необходимые распоряжения.
Ночью 13 февраля французская эскадра, погасив бортовые огни, двинулась навстречу противнику.
Нужно обладать беспримерной отвагой, чтобы рискнуть провести эскадру в темноте по столь опасному прибрежному району, известному своими мелями и подводными скалами. Да, конечно же адмирал Курбе дерзок и отважен, но и отнюдь не безрассуден, ибо его отвага всегда являлась плодом кропотливого труда, основательных раздумий, глубочайшего изучения всех деталей и обстоятельств дела, даже самых, казалось бы, незначительных.
В назначенный час, а точнее в назначенную минуту, французская эскадра оказалась именно там, где ей и надлежало быть.
Как свидетельствует господин Морис Луар, летописец этой кампании, в 6:30 c борта «Разведчика» просигналили: «Пять кораблей южнее по курсу!»
Моряки сразу почувствовали сильное волнение, и каждый поспешил занять свое место.
В семь часов утра впереди уже отчетливо стали видны силуэты пяти китайских кораблей… Они начали стремительно уходить от погони…
С французского флагмана просигналили: «Приказываю преследовать противника! Полный вперед!»
Началась невиданная, невообразимая гонка. «Баяр» шел во главе эскадры. Кочегары все время поддавали жару, грозно гудели паровые котлы, машины работали на пределе своих возможностей… Все бинокли, сверкнув как по команде, дружно направились в сторону вражеской флотилии… Офицеры и матросы были возбуждены до последней степени… Всеобщее воодушевление росло с каждой минутой…
К несчастью, словно нарочно, на море внезапно опустился густой туман. Три крейсера сразу же растворились, буквально исчезли за спасительной завесой, а два корабля, находившиеся ближе других к французам, устремились в узкий, опасный для крупных судов проход Шей-Пу[6]. Среди них выделялся красавец фрегат[7] «Ю-Иен», водоизмещением 3400 тонн. На борту этого корабля, сконструированного американскими инженерами, находились шестьсот человек, на вооружении имелись двадцать три пушки и пулеметы новейшей системы «норденфельдт».
Вторым судном, ускользнувшим под защиту скалистых берегов, был корвет[8] «Чен-Кин», с командой в сто шестьдесят человек и с семью пушками на борту.
Адмирал Курбе сознавал, что вряд ли сможет догнать и уничтожить три крейсера, и поэтому решил, по крайней мере, потопить фрегат и корвет. С этой целью он приказал своим судам обеспечить тщательную охрану всех подходов к Шей-Пу. Когда маневр был выполнен, адмирал, удостоверившись в том, что противник не сможет выбраться из ловушки никоим образом, все же принял решение отложить дальнейшие действия до утра. Именно в эти минуты мы с вами и застали его в рабочей каюте на борту «Баяра» в сильнейшем волнении.
Нельзя сказать, что адмирал колебался или сомневался в правильности принятого решения, но сейчас он с тревогой думал о своих уже далеко не новых судах и об измотанных в сражениях людях, которых болезни косили не в меньшей степени, чем огонь противника. Он долго прикидывал, какие могут быть в данном случае материальные и людские потери и с грустью признавался сам себе, что вскоре у него под началом останутся лишь корабли-призраки со столь же призрачными командами. Он с ужасом думал о том, что, идя от одной победы к другой, потерял слишком много людей…
Но покончить с врагом необходимо… Так что же делать?
Внезапно адмирала словно осенило. Он придумал, каким образом, пожертвовав, возможно, жизнями нескольких человек, удастся все же сохранить сотни других людей: китайские суда надо торпедировать! Да, да, именно так! Несколько отважных, решительных храбрецов отправятся на поиски китайцев, подойдут к ним как можно ближе, и смертоносное оружие поразит цель! К сожалению, вероятность того, что смельчаки не вернутся обратно живыми, очень велика… Девяносто шансов из ста за то, что они погибнут… Но интересы родины требуют пойти на такую жертву! При этом адмирал Курбе нисколько не сомневался, что его офицеры и матросы будут считать за честь выполнить это опаснейшее задание.
Адмирал принял решение, что среди избранников судьбы будут капитан второго ранга Гурдон и капитан-лейтенант Дюбок. Они поведут на врага два оснащенных торпедами катера и сегодня же ночью атакуют противника. Если попытка потопить китайские суда окончится неудачей, на рассвете эскадра вступит в бой.
Кто же такие господин Гурдон и господин Дюбок?
Капитан второго ранга Гурдон — первый помощник капитана «Баяра», выпускник Политехнического института, один из самых бесстрашных офицеров французского флота. Ему сорок два года, за плечами долгие годы службы, целиком отданные родине и науке; у него имеется диплом офицера-торпедиста, офицера-артиллериста, он — классный стрелок и выдающийся астроном. Гурдон изучал морское дело в мореходной школе в Боярвиле[9] , а затем на борту «Монарха» в Лорьяне[10] занимался астрономией в Монсури[11]. Получил прекрасную подготовку и изучил все тонкости военной науки. Многие видели в нем офицера, который в будущем займет самые высокие посты во французском военном флоте.
Господин Гурдон — среднего роста, крепкого телосложения, с честным, открытым лицом; он чем-то неуловимо похож на адмирала Курбе и отличается такой же невозмутимостью и величайшим хладнокровием. В его пользу говорят также и многочисленные подвиги, совершенные им в сражениях. Это он взорвал ворота Северного форта в Туан-Ан[12] и первым ворвался с саблей в крепость, а во время битвы за Цзилун[13] он командовал десантом и овладел Южным фортом.
Господин Дюбок гораздо моложе своего собрата по оружию, ему всего тридцать три года. Он поступил в мореходную школу, когда ему исполнилось семнадцать. Таким образом, за плечами у него уже пятнадцать лет службы на флоте. Тоже имеет диплом офицера-торпедиста. В одном из сражений капитан-лейтенант Дюбок получил ранение.
Дюбок принимал участие в крайне неудачном, несчастливом для Франции исходе из Ханоя, во время которого погиб главнокомандующий французскими войсками Ривьер[14]. Именно там, под Ханоем, капитан-лейтенант и был ранен. Кроме того, он участвовал, и весьма успешно, в сражениях при Фучжоу и при Тамсуи, где и прославился.
В походе против китайских судов также должен был принять участие адъютант адмирала Курбе, капитан-лейтенант Равель. В свое время он прекрасно изучил все подводные течения, рифы и мели Шей-Пу, и теперь, по замыслу адмирала, был призван послужить проводником своим товарищам, передвигаясь на сторожевом катере с большой шлюпкой на буксире. Равель должен будет остановиться, когда увидит китайские суда, и застыть на месте с зажженными красными огнями, чтобы напоминать торпедистам о своем присутствии во время проведения всей операции: потом ему останется подобрать их и переправить на «Баяр», если те останутся живыми. Последнее казалось маловероятным, не следовало забывать про смертоносное оружие на борту катеров.
Заметим, что между настоящими торпедоносцами и крохотными катерочками моряков с «Баяра» существовала огромная разница. Настоящие торпедоносцы отличались внушительными размерами: от носа до кормы насчитывали обычно сорок — сорок пять метров, водоизмещение составляло от пятидесяти до пятидесяти пяти тонн. Они способны развивать скорость до двадцати пяти узлов, то есть около пятидесяти километров в час. К тому же имевшиеся у них на вооружении торпеды конструкции Уайтхеда[15] не нужно было подводить или прикреплять непосредственно к борту вражеского судна, ими выстреливали при помощи сжатого воздуха из специальных торпедных аппаратов, по виду напоминавших трубы. Торпеды шли к цели и поражали ее под водой. Дальнобойность торпедного оружия в те времена составляла от пятисот до шестисот метров. Разумеется, и при использовании таких торпед риск все равно оставался велик, но зато морякам не требовалось вступать в близкое соприкосновение с противником, как это предстояло сделать Гурдону и Дюбоку. Они должны были подойти к китайцам на расстояние вытянутой руки, а это удесятеряло опасность.
Катера, на которых французским храбрецам предстояло отправиться, имели в длину лишь около девяти метров и водоизмещение не более восьми тонн, а скорость их не превышала шести узлов[16]. Да, да! Всего около двенадцати километров в час! Это скорость движения фиакра с не слишком быстроногой лошадкой! Корпуса катеров, сделанные из толстого листового железа, были тяжелы и неповоротливы. Носы катеров покрывали тройные листы железа для защиты их от осколков при взрывах, что делает эти суда трудноуправляемыми и по этой причине они глубоко зарывались носом в волну. Чтобы повысить маневренность катеров, адмирал приказал снять с бортов дополнительные листы железа и натянуть для маскировки черную ткань. И наконец нужно сказать, что катера слишком долго и верно служили французскому флоту. Поэтому неудивительно, что в походе изношенные двигатели производили такой адский шум и скрежет, что его было слышно издалека.
Короче говоря, жалкие суденышки совершенно не годились для выполнения опаснейшего задания, но другого способа избежать гибели многих десятков и сотен моряков адмирал Курбе не знал.
Катера взяли на борт по 1200 литров воды, то есть такой запас, который позволил бы им идти полным ходом в течение пяти часов, и запас угля для подогрева паровых котлов, а также по одной торпеде семьдесят восьмой модели, начиненной тринадцатью килограммами пироксилина. Торпеда подводилась к борту вражеского судна при помощи довольно длинного шеста.
На борту каждого катера могло разместиться десять человек команды, включая офицера.
Адмирал назначил начальником экспедиции господина Гурдона, и тот занял место на катере номер два, а господин Дюбок — на катере номер один. Матросы надели синие шинели и обычные флотские береты, офицеры — плащи с капюшонами. К счастью, все были снабжены спасательными поясами.
В восемь часов состоялся военный совет, а затем адмирал Курбе выдал своим подчиненным подробнейшие инструкции к их действиям, дабы исключить возможные осложнения. Как мы уже говорили, адмирал умел предвидеть все на свете, будучи человеком чрезвычайно опытным и осторожным.
Для неожиданной атаки он выбрал ночь с тринадцатого на четырнадцатое февраля, учитывая, что празднование Нового года в Китае приходится на пятнадцатое февраля[17], когда все китайцы отмечают свой любимый праздник тэт[18]. Командир французской эскадры имел все основания предполагать, что это облегчит задачу французским смельчакам, так как накануне празднеств и увеселений противник обычно теряет бдительность.
В одиннадцать часов вечера команда тщательно проверила двигатели и паровые котлы. К счастью, все системы работали нормально. К половине двенадцатого оба катера и маленькое сторожевое судно, на котором находились господин Равель и лоцман Мюллер из Шанхая, были готовы к выходу в море. Наступила торжественная минута прощания. Офицеры с «Баяра» устремились к трапу, чтобы проводить своих друзей, идущих на верную смерть во имя родины. Они сознавали, что скорее всего не увидят больше отчаянных храбрецов, и все-таки страстно им завидовали.
Адмирал Курбе крепко пожал обоим офицерам руки, не сказав при этом ни слова, но от такого горячего рукопожатия сердца моряков забились сильнее. Затем офицеры спокойно спустились вниз по трапу, туда, где на волнах в полной темноте покачивались катера. На секунду смельчаки остановились и обменялись крепким мужским рукопожатием со словами:
— Мы можем рассчитывать друг на друга!
Море штормило, а температура воды едва-едва достигала четырех градусов выше нуля.
Матросы заняли свои места, последовала команда:
В императорском Китае Новый год отмечался по древнему национальному календарю. Торжества, посвященные смене дат, проходили в первое новолуние после вхождения солнца в небесное созвездие, тождественное нашему Водолею. В разные годы праздник приходился на различные дни григорианского календаря между 21 января и 19 февраля.
Тэт — вьетнамское название первого дня Нового года (точнее: тэт нгуен дан); древнее китайское название этого праздника — «ла»; новогодний день посвящался небесным богам и памяти предков.
— Полный вперед!
Заработали паровые котлы, засвистел пар, раздался скрежет двигателей… Благодарение Богу! Катера двинулись вперед!
Они долго шли в темноте, держась плотной группой. Во главе — сторожевой катер, тянувший на буксире шлюпку, а по обеим сторонам от нее — катера-торпедоносцы. Выкрашенные в серый цвет сторожевой катер и шлюпка оставались почти незаметны, но враги могли обнаружить два, к несчастью, черных торпедоносца. Это обстоятельство, конечно, увеличивало опасность отчаянно храброй, почти безумной экспедиции.
Море было неспокойно, волны становились все выше, ветер крепчал, качка усиливалась. Иногда быстрое течение разводило корабли в разные стороны, но, преодолев сопротивление волн, катера вновь сближались. Несмотря ни на что, они продвигались вперед по узкому проходу среди скалистых берегов, рискуя каждую минуту быть выброшенными на берег, сесть на мель, наскочить на риф или просто запутаться в водорослях винтами.
Долгое время им удавалось обходить все препятствия, но… Так и есть! Форштевень катера Гурдона застрял то ли в водорослях, то ли в вязкой тине, и суденышко внезапно остановилось. Приложив максимум усилий, воспользовавшись помощью вовремя подоспевшего Дюбока, моряки кое-как вырвались из плена. Машины заработали на полную мощность, и катера со страшным скрежетом двинулись вперед. При этом шум двигателей далеко разносился над морем и выдавал тайну присутствия торпедоносцев.
После трех с половиной часов пути наши смельчаки достигли наконец маленького островка, находящегося как раз при входе в бухту Шей-Пу. Они остановились здесь примерно на четверть часа, чтобы произвести последние приготовления. Приближался решающий момент. Еще и еще раз проверили машины и торпеды и убедились, что все в полном порядке. Офицеры снова проинструктировали матросов, как следует действовать в тех или иных обстоятельствах, как вести огонь по противнику и как обращаться с торпедой.
Медленно и осторожно, почти крадучись, катера вошли в бухту. Здесь их ожидало первое разочарование: Равель со сторожевого катера сообщил, что китайский фрегат исчез.
Катер, на котором находился Гурдон, был в лучшем состоянии и чуть более быстроходен, чем катер Дюбока, поэтому начальник экспедиции принял решение, что именно он, лично, отправится на поиски фрегата.
Близился рассвет, но на небе еще не погасли звезды, и их неяркий рассеянный свет позволил, хотя и с превеликим трудом, различить на горизонте силуэты кораблей. Не менее четверти часа французские моряки бороздили морские просторы наугад. Их сердца то сжимались от досады, то учащенно бились, когда им казалось, что они обнаружили противника. А море тем временем постепенно успокоилось.
И наконец-то на горизонте появилась сначала черная точка. По мере приближения она увеличивалась в размерах, и вот уже опытный глаз офицера смог различить силуэт большого корабля, неподвижно застывшего на подернутой зыбью поверхности моря. У капитана Гурдона вырвался радостный возглас:
— Фрегат! Мы нашли его!
Гурдон приказал предупредить капитан-лейтенанта о том, что он видит противника и собирается его атаковать.
До фрегата насчитывалось не более пятисот метров. Но тут на берегу замелькали огни. Что это? Выстрелы? Сигнальные огни, извещающие китайский фрегат о появлении торпедоносцев? Неужели их заметили?.. Нет, скорее всего это были просто ракеты, и китайцы, великие любители всяких пиротехнических эффектов, запускали их в честь праздника Тэт…
Темная громада фрегата постепенно приближалась и с каждой минутой становилась все больше, а приготовившийся к штурму гиганта катер словно уменьшался в размерах. Невольно напрашивалось сравнение с мышкой, которая собирается напасть на слона.
Скрежет изношенных двигателей, свист паровых котлов, стук машин производили такой дьявольский шум, что моряки сами себя не слышали. Они не переставали удивляться тому, что до сих пор их каким-то чудом не обнаружили.
Когда катер подошел к фрегату на расстояние в двести метров, Гурдон сам выдвинул торпеду на шесте и дал команду присоединить провода к электрическим батареям, что необходимо для пуска снаряда. Он приказал обогнуть трехмачтовик, следуя вдоль борта так, чтобы можно было ударить прямо в корму корабля.
— Полный вперед!
Матросы затаили дыхание. Фрегат вдруг озарился сотнями огней. С капитанского мостика, из рубки, с палубы, с бака и с юта затрещали выстрелы. На французов обрушился град пуль, но, к счастью, они только свистели над головами матросов. А дело уже сделано! Торпеда уже у борта фрегата!
По французскому катеру палили и с корабля, и с берега. Глухо ухали пушки фрегата, трещали ружейные выстрелы, строчили пулеметы, рвались снаряды, во все стороны со свистом летели осколки и шальные пули. С берега тоже без разбору стреляли в сторону моря ошалевшие от страха китайские солдаты, с треском разрывались петарды, припасенные для праздника.
Нисколько не заботясь о снарядах и свистящих вокруг пулях, Гурдон стоял на палубе во весь рост, словно заговоренный. Он был настоящей живой мишенью, но оставался цел и невредим.
Гурдон закричал:
— Полный назад! Сейчас будет взрыв!
И действительно, грохнул взрыв, по морю покатилась огромная волна… Сильнейший порыв ветра, а вернее, взрывной шквал невиданной силы посбивал моряков с ног… Из глубины рядом с кормой фрегата вырос фантастический столб воды… Корма китайского судна взлетела на гребень гигантской волны и тяжело рухнула вниз.
Ударная волна опрокинула Гурдона, и он упал на мешки с углем. Матросы подумали, что командир убит, потому что тот остался лежать без движения. Но, к счастью, это длилось недолго. Бесстрашный офицер очнулся и тут же отдал приказ:
— Полный назад!
Но катер застыл на месте! Потому что огромный обломок от кормы вражеского фрегата, отброшенный в сторону взрывом, упал на нос торпедоносца и не давал ему двигаться. Старший матрос Руйе бросился вперед, чтобы столкнуть обломок и высвободить катер из плена. Но в этот момент, откуда ни возьмись, рядом с торпедоносцем возникла шлюпка с китайскими солдатами. Один из них, держа винтовку наперевес, прыгнул на палубу и прицелился в Руйе. С поразительным хладнокровием безоружный француз сделал обманное движение, пригнулся… Грянул выстрел, пуля пролетела мимо, а Руйе, нанеся великолепный удар прямо в челюсть противника, свалил того за борт. А шлюпку с китайцами уже пронесло течением мимо.
Слегка прихрамывая, он мерил быстрыми шагами свой рабочий кабинет, посреди которого возвышалась массивная пушка.
Адмирал был одет, в строгом соответствии с уставом, в повседневный мундир без эполетов и галунов. В петлице алела едва заметная розетка кавалера ордена Почетного легиона. На обшлагах рукавов шерстяного бушлата сияли три звезды — знаки высокого чина. Адмирал шагал по кабинету, морщил лоб, хмурил брови, выпячивал нижнюю губу и беспрестанно поправлял монокль жестом, знакомым всем его подчиненным.
Иногда Курбе бросал рассеянный взгляд в иллюминатор и выходил на палубу, но, сделав всего несколько шагов, сразу же возвращался, не говоря никому ни слова.
Адмиралу недавно исполнилось пятьдесят шесть лет. Высокий, худой, очень подвижный, прямой как палка, он для своего возраста выглядел весьма недурно. Его портреты часто появлялись в газетах. Это лицо, увидев хоть раз, невозможно было забыть: высокий лоб ученого или мыслителя, проницательные голубые глаза с нестерпимым стальным блеском, нередко приводившим собеседника в смущение и даже в замешательство, твердо очерченный рот с тонкими, уже слегка выцветшими губами — все свидетельствовало о том, что адмирал — человек чрезвычайно осторожный и одновременно обладающий несгибаемой волей.
Трудолюбие, осмотрительность, но в то же время и отвага, граничащая с дерзостью, и бьющая через край энергия были основными чертами характера этого прославленного моряка, чья блестящая карьера закончится столь преждевременно.
Чтобы такой человек выказывал явные признаки сильнейшего беспокойства, требовались очень веские причины. И такие причины действительно имелись.
Было 14 февраля 1885 года. Франция вела в это время продолжительную и изнурительную военную кампанию против Китая, чреватую непредсказуемыми опасностями и трудностями, вновь и вновь возникавшими перед армией и флотом[2].
На адмирала Курбе была возложена почетная миссия — руководить военными действиями на морских просторах, и он покрыл себя заслуженной славой, но судьба не избавила его ни от ошибок, ни от разочарований.
Несколькими днями ранее стало известно, что китайцы намереваются прорвать блокаду Формозы[3] и приняли решение атаковать французский флот силами эскадры из пяти кораблей, хорошо оснащенных самыми современными пушками, сделанными на заводах Круппа. Известно также, что офицерами на этих пяти судах служили немцы.
Адмирал Курбе безо всяких колебаний со свойственной ему решимостью вознамерился сорвать планы китайцев, нанеся им упреждающий удар или навязав сражение.
Пятого февраля он вышел в море на «Баяре»[4], в сопровождении «Победоносного», «Дюге-Труэна», «Разведчика», «Соны» и «Аспида», и отправился на поиски противника.
Однако шестидневные поиски были безрезультатны.
Наконец, 12 февраля, адмирал получил сообщение, что вражеская эскадра находится поблизости от архипелага Чжоушань[5]. Он немедленно принял решение вступить в бой и отдал все необходимые распоряжения.
Ночью 13 февраля французская эскадра, погасив бортовые огни, двинулась навстречу противнику.
Нужно обладать беспримерной отвагой, чтобы рискнуть провести эскадру в темноте по столь опасному прибрежному району, известному своими мелями и подводными скалами. Да, конечно же адмирал Курбе дерзок и отважен, но и отнюдь не безрассуден, ибо его отвага всегда являлась плодом кропотливого труда, основательных раздумий, глубочайшего изучения всех деталей и обстоятельств дела, даже самых, казалось бы, незначительных.
В назначенный час, а точнее в назначенную минуту, французская эскадра оказалась именно там, где ей и надлежало быть.
Как свидетельствует господин Морис Луар, летописец этой кампании, в 6:30 c борта «Разведчика» просигналили: «Пять кораблей южнее по курсу!»
Моряки сразу почувствовали сильное волнение, и каждый поспешил занять свое место.
В семь часов утра впереди уже отчетливо стали видны силуэты пяти китайских кораблей… Они начали стремительно уходить от погони…
С французского флагмана просигналили: «Приказываю преследовать противника! Полный вперед!»
Началась невиданная, невообразимая гонка. «Баяр» шел во главе эскадры. Кочегары все время поддавали жару, грозно гудели паровые котлы, машины работали на пределе своих возможностей… Все бинокли, сверкнув как по команде, дружно направились в сторону вражеской флотилии… Офицеры и матросы были возбуждены до последней степени… Всеобщее воодушевление росло с каждой минутой…
К несчастью, словно нарочно, на море внезапно опустился густой туман. Три крейсера сразу же растворились, буквально исчезли за спасительной завесой, а два корабля, находившиеся ближе других к французам, устремились в узкий, опасный для крупных судов проход Шей-Пу[6]. Среди них выделялся красавец фрегат[7] «Ю-Иен», водоизмещением 3400 тонн. На борту этого корабля, сконструированного американскими инженерами, находились шестьсот человек, на вооружении имелись двадцать три пушки и пулеметы новейшей системы «норденфельдт».
Вторым судном, ускользнувшим под защиту скалистых берегов, был корвет[8] «Чен-Кин», с командой в сто шестьдесят человек и с семью пушками на борту.
Адмирал Курбе сознавал, что вряд ли сможет догнать и уничтожить три крейсера, и поэтому решил, по крайней мере, потопить фрегат и корвет. С этой целью он приказал своим судам обеспечить тщательную охрану всех подходов к Шей-Пу. Когда маневр был выполнен, адмирал, удостоверившись в том, что противник не сможет выбраться из ловушки никоим образом, все же принял решение отложить дальнейшие действия до утра. Именно в эти минуты мы с вами и застали его в рабочей каюте на борту «Баяра» в сильнейшем волнении.
Нельзя сказать, что адмирал колебался или сомневался в правильности принятого решения, но сейчас он с тревогой думал о своих уже далеко не новых судах и об измотанных в сражениях людях, которых болезни косили не в меньшей степени, чем огонь противника. Он долго прикидывал, какие могут быть в данном случае материальные и людские потери и с грустью признавался сам себе, что вскоре у него под началом останутся лишь корабли-призраки со столь же призрачными командами. Он с ужасом думал о том, что, идя от одной победы к другой, потерял слишком много людей…
Но покончить с врагом необходимо… Так что же делать?
Внезапно адмирала словно осенило. Он придумал, каким образом, пожертвовав, возможно, жизнями нескольких человек, удастся все же сохранить сотни других людей: китайские суда надо торпедировать! Да, да, именно так! Несколько отважных, решительных храбрецов отправятся на поиски китайцев, подойдут к ним как можно ближе, и смертоносное оружие поразит цель! К сожалению, вероятность того, что смельчаки не вернутся обратно живыми, очень велика… Девяносто шансов из ста за то, что они погибнут… Но интересы родины требуют пойти на такую жертву! При этом адмирал Курбе нисколько не сомневался, что его офицеры и матросы будут считать за честь выполнить это опаснейшее задание.
Адмирал принял решение, что среди избранников судьбы будут капитан второго ранга Гурдон и капитан-лейтенант Дюбок. Они поведут на врага два оснащенных торпедами катера и сегодня же ночью атакуют противника. Если попытка потопить китайские суда окончится неудачей, на рассвете эскадра вступит в бой.
Кто же такие господин Гурдон и господин Дюбок?
Капитан второго ранга Гурдон — первый помощник капитана «Баяра», выпускник Политехнического института, один из самых бесстрашных офицеров французского флота. Ему сорок два года, за плечами долгие годы службы, целиком отданные родине и науке; у него имеется диплом офицера-торпедиста, офицера-артиллериста, он — классный стрелок и выдающийся астроном. Гурдон изучал морское дело в мореходной школе в Боярвиле[9] , а затем на борту «Монарха» в Лорьяне[10] занимался астрономией в Монсури[11]. Получил прекрасную подготовку и изучил все тонкости военной науки. Многие видели в нем офицера, который в будущем займет самые высокие посты во французском военном флоте.
Господин Гурдон — среднего роста, крепкого телосложения, с честным, открытым лицом; он чем-то неуловимо похож на адмирала Курбе и отличается такой же невозмутимостью и величайшим хладнокровием. В его пользу говорят также и многочисленные подвиги, совершенные им в сражениях. Это он взорвал ворота Северного форта в Туан-Ан[12] и первым ворвался с саблей в крепость, а во время битвы за Цзилун[13] он командовал десантом и овладел Южным фортом.
Господин Дюбок гораздо моложе своего собрата по оружию, ему всего тридцать три года. Он поступил в мореходную школу, когда ему исполнилось семнадцать. Таким образом, за плечами у него уже пятнадцать лет службы на флоте. Тоже имеет диплом офицера-торпедиста. В одном из сражений капитан-лейтенант Дюбок получил ранение.
Дюбок принимал участие в крайне неудачном, несчастливом для Франции исходе из Ханоя, во время которого погиб главнокомандующий французскими войсками Ривьер[14]. Именно там, под Ханоем, капитан-лейтенант и был ранен. Кроме того, он участвовал, и весьма успешно, в сражениях при Фучжоу и при Тамсуи, где и прославился.
В походе против китайских судов также должен был принять участие адъютант адмирала Курбе, капитан-лейтенант Равель. В свое время он прекрасно изучил все подводные течения, рифы и мели Шей-Пу, и теперь, по замыслу адмирала, был призван послужить проводником своим товарищам, передвигаясь на сторожевом катере с большой шлюпкой на буксире. Равель должен будет остановиться, когда увидит китайские суда, и застыть на месте с зажженными красными огнями, чтобы напоминать торпедистам о своем присутствии во время проведения всей операции: потом ему останется подобрать их и переправить на «Баяр», если те останутся живыми. Последнее казалось маловероятным, не следовало забывать про смертоносное оружие на борту катеров.
Заметим, что между настоящими торпедоносцами и крохотными катерочками моряков с «Баяра» существовала огромная разница. Настоящие торпедоносцы отличались внушительными размерами: от носа до кормы насчитывали обычно сорок — сорок пять метров, водоизмещение составляло от пятидесяти до пятидесяти пяти тонн. Они способны развивать скорость до двадцати пяти узлов, то есть около пятидесяти километров в час. К тому же имевшиеся у них на вооружении торпеды конструкции Уайтхеда[15] не нужно было подводить или прикреплять непосредственно к борту вражеского судна, ими выстреливали при помощи сжатого воздуха из специальных торпедных аппаратов, по виду напоминавших трубы. Торпеды шли к цели и поражали ее под водой. Дальнобойность торпедного оружия в те времена составляла от пятисот до шестисот метров. Разумеется, и при использовании таких торпед риск все равно оставался велик, но зато морякам не требовалось вступать в близкое соприкосновение с противником, как это предстояло сделать Гурдону и Дюбоку. Они должны были подойти к китайцам на расстояние вытянутой руки, а это удесятеряло опасность.
Катера, на которых французским храбрецам предстояло отправиться, имели в длину лишь около девяти метров и водоизмещение не более восьми тонн, а скорость их не превышала шести узлов[16]. Да, да! Всего около двенадцати километров в час! Это скорость движения фиакра с не слишком быстроногой лошадкой! Корпуса катеров, сделанные из толстого листового железа, были тяжелы и неповоротливы. Носы катеров покрывали тройные листы железа для защиты их от осколков при взрывах, что делает эти суда трудноуправляемыми и по этой причине они глубоко зарывались носом в волну. Чтобы повысить маневренность катеров, адмирал приказал снять с бортов дополнительные листы железа и натянуть для маскировки черную ткань. И наконец нужно сказать, что катера слишком долго и верно служили французскому флоту. Поэтому неудивительно, что в походе изношенные двигатели производили такой адский шум и скрежет, что его было слышно издалека.
Короче говоря, жалкие суденышки совершенно не годились для выполнения опаснейшего задания, но другого способа избежать гибели многих десятков и сотен моряков адмирал Курбе не знал.
Катера взяли на борт по 1200 литров воды, то есть такой запас, который позволил бы им идти полным ходом в течение пяти часов, и запас угля для подогрева паровых котлов, а также по одной торпеде семьдесят восьмой модели, начиненной тринадцатью килограммами пироксилина. Торпеда подводилась к борту вражеского судна при помощи довольно длинного шеста.
На борту каждого катера могло разместиться десять человек команды, включая офицера.
Адмирал назначил начальником экспедиции господина Гурдона, и тот занял место на катере номер два, а господин Дюбок — на катере номер один. Матросы надели синие шинели и обычные флотские береты, офицеры — плащи с капюшонами. К счастью, все были снабжены спасательными поясами.
В восемь часов состоялся военный совет, а затем адмирал Курбе выдал своим подчиненным подробнейшие инструкции к их действиям, дабы исключить возможные осложнения. Как мы уже говорили, адмирал умел предвидеть все на свете, будучи человеком чрезвычайно опытным и осторожным.
Для неожиданной атаки он выбрал ночь с тринадцатого на четырнадцатое февраля, учитывая, что празднование Нового года в Китае приходится на пятнадцатое февраля[17], когда все китайцы отмечают свой любимый праздник тэт[18]. Командир французской эскадры имел все основания предполагать, что это облегчит задачу французским смельчакам, так как накануне празднеств и увеселений противник обычно теряет бдительность.
В одиннадцать часов вечера команда тщательно проверила двигатели и паровые котлы. К счастью, все системы работали нормально. К половине двенадцатого оба катера и маленькое сторожевое судно, на котором находились господин Равель и лоцман Мюллер из Шанхая, были готовы к выходу в море. Наступила торжественная минута прощания. Офицеры с «Баяра» устремились к трапу, чтобы проводить своих друзей, идущих на верную смерть во имя родины. Они сознавали, что скорее всего не увидят больше отчаянных храбрецов, и все-таки страстно им завидовали.
Адмирал Курбе крепко пожал обоим офицерам руки, не сказав при этом ни слова, но от такого горячего рукопожатия сердца моряков забились сильнее. Затем офицеры спокойно спустились вниз по трапу, туда, где на волнах в полной темноте покачивались катера. На секунду смельчаки остановились и обменялись крепким мужским рукопожатием со словами:
— Мы можем рассчитывать друг на друга!
Море штормило, а температура воды едва-едва достигала четырех градусов выше нуля.
Матросы заняли свои места, последовала команда:
В императорском Китае Новый год отмечался по древнему национальному календарю. Торжества, посвященные смене дат, проходили в первое новолуние после вхождения солнца в небесное созвездие, тождественное нашему Водолею. В разные годы праздник приходился на различные дни григорианского календаря между 21 января и 19 февраля.
Тэт — вьетнамское название первого дня Нового года (точнее: тэт нгуен дан); древнее китайское название этого праздника — «ла»; новогодний день посвящался небесным богам и памяти предков.
— Полный вперед!
Заработали паровые котлы, засвистел пар, раздался скрежет двигателей… Благодарение Богу! Катера двинулись вперед!
Они долго шли в темноте, держась плотной группой. Во главе — сторожевой катер, тянувший на буксире шлюпку, а по обеим сторонам от нее — катера-торпедоносцы. Выкрашенные в серый цвет сторожевой катер и шлюпка оставались почти незаметны, но враги могли обнаружить два, к несчастью, черных торпедоносца. Это обстоятельство, конечно, увеличивало опасность отчаянно храброй, почти безумной экспедиции.
Море было неспокойно, волны становились все выше, ветер крепчал, качка усиливалась. Иногда быстрое течение разводило корабли в разные стороны, но, преодолев сопротивление волн, катера вновь сближались. Несмотря ни на что, они продвигались вперед по узкому проходу среди скалистых берегов, рискуя каждую минуту быть выброшенными на берег, сесть на мель, наскочить на риф или просто запутаться в водорослях винтами.
Долгое время им удавалось обходить все препятствия, но… Так и есть! Форштевень катера Гурдона застрял то ли в водорослях, то ли в вязкой тине, и суденышко внезапно остановилось. Приложив максимум усилий, воспользовавшись помощью вовремя подоспевшего Дюбока, моряки кое-как вырвались из плена. Машины заработали на полную мощность, и катера со страшным скрежетом двинулись вперед. При этом шум двигателей далеко разносился над морем и выдавал тайну присутствия торпедоносцев.
После трех с половиной часов пути наши смельчаки достигли наконец маленького островка, находящегося как раз при входе в бухту Шей-Пу. Они остановились здесь примерно на четверть часа, чтобы произвести последние приготовления. Приближался решающий момент. Еще и еще раз проверили машины и торпеды и убедились, что все в полном порядке. Офицеры снова проинструктировали матросов, как следует действовать в тех или иных обстоятельствах, как вести огонь по противнику и как обращаться с торпедой.
Медленно и осторожно, почти крадучись, катера вошли в бухту. Здесь их ожидало первое разочарование: Равель со сторожевого катера сообщил, что китайский фрегат исчез.
Катер, на котором находился Гурдон, был в лучшем состоянии и чуть более быстроходен, чем катер Дюбока, поэтому начальник экспедиции принял решение, что именно он, лично, отправится на поиски фрегата.
Близился рассвет, но на небе еще не погасли звезды, и их неяркий рассеянный свет позволил, хотя и с превеликим трудом, различить на горизонте силуэты кораблей. Не менее четверти часа французские моряки бороздили морские просторы наугад. Их сердца то сжимались от досады, то учащенно бились, когда им казалось, что они обнаружили противника. А море тем временем постепенно успокоилось.
И наконец-то на горизонте появилась сначала черная точка. По мере приближения она увеличивалась в размерах, и вот уже опытный глаз офицера смог различить силуэт большого корабля, неподвижно застывшего на подернутой зыбью поверхности моря. У капитана Гурдона вырвался радостный возглас:
— Фрегат! Мы нашли его!
Гурдон приказал предупредить капитан-лейтенанта о том, что он видит противника и собирается его атаковать.
До фрегата насчитывалось не более пятисот метров. Но тут на берегу замелькали огни. Что это? Выстрелы? Сигнальные огни, извещающие китайский фрегат о появлении торпедоносцев? Неужели их заметили?.. Нет, скорее всего это были просто ракеты, и китайцы, великие любители всяких пиротехнических эффектов, запускали их в честь праздника Тэт…
Темная громада фрегата постепенно приближалась и с каждой минутой становилась все больше, а приготовившийся к штурму гиганта катер словно уменьшался в размерах. Невольно напрашивалось сравнение с мышкой, которая собирается напасть на слона.
Скрежет изношенных двигателей, свист паровых котлов, стук машин производили такой дьявольский шум, что моряки сами себя не слышали. Они не переставали удивляться тому, что до сих пор их каким-то чудом не обнаружили.
Когда катер подошел к фрегату на расстояние в двести метров, Гурдон сам выдвинул торпеду на шесте и дал команду присоединить провода к электрическим батареям, что необходимо для пуска снаряда. Он приказал обогнуть трехмачтовик, следуя вдоль борта так, чтобы можно было ударить прямо в корму корабля.
— Полный вперед!
Матросы затаили дыхание. Фрегат вдруг озарился сотнями огней. С капитанского мостика, из рубки, с палубы, с бака и с юта затрещали выстрелы. На французов обрушился град пуль, но, к счастью, они только свистели над головами матросов. А дело уже сделано! Торпеда уже у борта фрегата!
По французскому катеру палили и с корабля, и с берега. Глухо ухали пушки фрегата, трещали ружейные выстрелы, строчили пулеметы, рвались снаряды, во все стороны со свистом летели осколки и шальные пули. С берега тоже без разбору стреляли в сторону моря ошалевшие от страха китайские солдаты, с треском разрывались петарды, припасенные для праздника.
Нисколько не заботясь о снарядах и свистящих вокруг пулях, Гурдон стоял на палубе во весь рост, словно заговоренный. Он был настоящей живой мишенью, но оставался цел и невредим.
Гурдон закричал:
— Полный назад! Сейчас будет взрыв!
И действительно, грохнул взрыв, по морю покатилась огромная волна… Сильнейший порыв ветра, а вернее, взрывной шквал невиданной силы посбивал моряков с ног… Из глубины рядом с кормой фрегата вырос фантастический столб воды… Корма китайского судна взлетела на гребень гигантской волны и тяжело рухнула вниз.
Ударная волна опрокинула Гурдона, и он упал на мешки с углем. Матросы подумали, что командир убит, потому что тот остался лежать без движения. Но, к счастью, это длилось недолго. Бесстрашный офицер очнулся и тут же отдал приказ:
— Полный назад!
Но катер застыл на месте! Потому что огромный обломок от кормы вражеского фрегата, отброшенный в сторону взрывом, упал на нос торпедоносца и не давал ему двигаться. Старший матрос Руйе бросился вперед, чтобы столкнуть обломок и высвободить катер из плена. Но в этот момент, откуда ни возьмись, рядом с торпедоносцем возникла шлюпка с китайскими солдатами. Один из них, держа винтовку наперевес, прыгнул на палубу и прицелился в Руйе. С поразительным хладнокровием безоружный француз сделал обманное движение, пригнулся… Грянул выстрел, пуля пролетела мимо, а Руйе, нанеся великолепный удар прямо в челюсть противника, свалил того за борт. А шлюпку с китайцами уже пронесло течением мимо.