Страница:
Том тянет свои черный и сухой палец, напоминающий солодковый корень, и показывает скептику круглую дыру диаметром в шапку примерно в сорока футах от земли. - Да, ты прав. Но как ты собираешься его оттуда извлечь? И потом опоссум весит всего пять или шесть фунтов. И на восьмерых-то недостаточно такого рагу. Что уж говорить тогда о тех, кто ждет в лагере... Том считает на пальцах, но а арифметике он явно не силен. Он сбивается и снова пересчитывает пальцы на обеих руках, потом на ногах и, наконец, говорит: - Три, четыре, пять, еще, еще, много! Впрочем, Том привык не говорить, в действовать, руководствуясь правилом: "Acta, non verba"13. Поэтому он берет топор и делает глубокую зарубку на стволе в метре от земли. Четырьмя ударами он вырубает ступеньку, забирается на нее и столь же быстро метром выше делает новую. Такой способ взбираться на высоченные деревья очень хорош, но не всякий может воспользоваться этим приемом. Поднявшись до отверстия, которое служит входом в нору сумчатых, Том останавливается, наклоняется к дыре и обращается к животному с длинной речью, предупреждая, что ему будет оказана честь - поджариваться в ямке, набитой раскаленными камнями, и потом своим вкусным мясом насытить сжавшиеся от голода желудки белых людей. Речь его, однако, не увенчалась успехом, и будущее жаркое упорно прячется в глубинах эвкалипта. Старый охотник спускается на землю еще быстрее, чем поднимался, и размышляет, запустив пальцы в свои взлохмаченные седые волосы. Вдруг Том подпрыгивает, и мы понимаем, что он решил проблему. Он ищет камень, но не находит ни одного. Потеряв терпение, он обращается к Сирилю и просит у него золотой слиток. Сириль, не желая выпускать золото из рук, сопротивляется, но Том настаивает, ничего не объясняя. - Смотри, только не потеряй, - сдается Сириль. - Знаешь, старина, я ведь тебе ссужаю деньги. Этот камушек стоит три тысячи франков. - Давай побыстрее, раз это нужно! - нетерпеливо говорю я. - Хорошо, - произносит Том, беря самородок, - приложи ухо там. Слушай, когда он падает, мой надо знать, как высоко опоссум. - Понял? - спрашиваю я босеронца. - Том просит тебя приложить ухо к стволу и прислушаться, когда упадет слиток, чтобы узнать глубину дупла, чтобы срубить дерево на нужной высоте, - Так, так, - подтверждает старый абориген, снова забираясь вверх по "лестнице". - Теперь что? - Мой бросает туда, в дыра. Вот! Дерево оказалось полым до самой земли. Том отрубает ветви справа и слева, отбивает куски коры и закрывает ими отверстие, из которого может выскочить зверек, пока мы будем валить дерево, Эвкалипт имеет почти восемь метров в обхвате, и свалить его чрезвычайно трудно. Правда, дерево полое, но толщина коры, по словам Тома, более сорока сантиметров. У нас всего три топора, и понадобится более часа, чтобы проделать отверстие, в которое мог бы проникнуть человек. Поскольку нет другого выхода, работа начинается. Дерево старое, и кора его твердая. Топор отскакивает от его тугих волокон. Вдруг у меня возникает дерзкая идея. Я запускаю руку в ягдташ и нащупываю пачку патронов с разрывными пулями. Испробовав некоторое время назад страшный эффект этих пуль, я был поражен разрушением, которое они производили, А почему бы и нет? Стоит попробовать. Я прошу лесорубов прекратить работу и раздаю патроны. Робартс понимает мою идею, но сомневается в успехе. Сириль подсекает в трех футах от земли полоску коры, по которой мы должны стрелять. И вот, встав в десяти метрах от цели, поселенцы ждут сигнала. - Огонь! Еще не смолк грохот взрыва, как мы уже мчимся к дереву. Сколько же разрушений может сделать этот маленький кусочек металла, что не весит и сорока граммов! Древесина разбита, выворочена, размельчена на высоте в шестьдесят сантиметров и в ширину на полтора метра. Если дать залп с другой стороны, дерево наверняка упадет. Но в этом уже нет необходимости: Том пролез в дыру. Из отверстия доносятся пронзительные крики: Том хватает опоссумов, не давая им удрать, и возвещает об этом. Вскоре он выбрасывает наружу одного из них, потом второго, третьего. Вот уже фунтов двадцать свежего мяса для завтрака. Но возня внутри дерева усиливается, и один из поселенцев присоединяется к Тому, которому одному, видно, не справиться. Вскоре мы с невыразимым блаженством насчитываем десять сумчатых, предназначенных для наших желудков. - Вот вам, МакКроули, молочные опоссумы, - я вытаскиваю из огромной сумки особи женского пола несколько детенышей величиной с крысу. - Ах, дружище, старый или молодой - мне безразлично. Сейчас я могу стать и каннибалом, - это гастрономическое богохульство наш гурман, конечно, произносит в шутку. - Ну как, Том, закончил свои дела? - спрашиваю старого аборигена. - Ищу камень Сириль. Держи, - говорит он, вылезая с самородком в руках. Видишь, мой не потерял. И вот горит костер, на вертеле поджаривается дичь. Подкрепившись, мы подумываем о возвращении. - Что ты там делаешь, Том? - вдруг спрашивает МакКроули, поглощая последний кусок мяса. - Я рисовать коббонг для нга-ко-тко, - отвечает австралиец, который вырезал своим ножом грубые очертания головы змеи на белой коре камедного дерева. - Он прав, мсье, - одобряет действия Тома МакКроули. - Я думаю, что надо срочно вырезать эти знаки, ибо мы находимся в самом бедственном положении, и только показав свое присутствие на земле нга-ко-тко, можем избежать новых несчастий. Нагруженные добычей, мы направляемся к лагерю, который так далеко от нас. Нет смысла вновь пересекать раскаленное солнцем золотое поле, и мы его огибаем. Дорога стала длиннее, но идти по траве менее мучительно. Все мы спешим вернуться. - Оак! - вдруг вскрикивает перепуганный Том, идущий впереди. - Стой! - останавливают нас двое поселенцев, следующие за ним. - Что случилось? - Аборигены! - Откуда здесь аборигены? - Что б они провалились, эти проклятые аборигены! - Где вы их видите? - спрашивает МакКроули у одного из поселенцев. - Вот, смотрите. - Но я ничего не вижу. - Ах, сэр МакКроули, они прошли здесь совсем недавно, и нам, местным жителям, известны признаки их присутствия. И, право слово, их очень много. Трудная будет битва, - заканчивает поселенец, ударяя прикладом ружья о дерево. - Объясните подробнее, друг мой. - Видите, сэр Робартс, и вы, господа, эти полосы коры, только что срезанные с деревьев? - Да, вы правы, это сделано недавно, потому что сок еще капает. - А знаете ли вы, о чем говорят эти метательные копья с красными перьями, кремниевый наконечник которых вбит в ствол дерева или воткнут в землю? - Признаюсь, не имею ни малейшего понятия об этом. - "Деревья с татуировкой, означающей войну" предупреждают белых, что территория, по которой они идут, запретна для них, а копья с перьями цвета крови призывают всех чернокожих не пускать белых на эту землю любыми средствами... Они объявили нам войну на истребление, войну без перемирия и пощады. О, боже! Этих дьяволов должно быть великое множество, если они ведут себя так дерзко. - Однако нам надо пройти! - Я того же мнения, сэр Робартс. Именно поэтому я и сказал, что нам предстоит потрудиться. - Вперед, господа! В лагерь! Тревога подстегивает нас. Бедняги, оставшиеся в лагере, наверное, умирают с голода. Надо, не мешкая, доставить им провизию, а затем держать совет о том, что делать дальше. Сириль, у которого такой же обостренный слух, как и у аборигенов, время от времени прислушивается к шуму, несомненно, воображаемому. - Что там, дорогой? - спрашиваю у него. - Наверное, в ушах шумит. К счастью, это никакая не иллюзия: мой добрый пес лает так, что у него срывается голос. Вскоре он и прибегает, не отрывая носа от травы. Позади него - какая приятная неожиданность! - скачут верхом на лошадях наши пять товарищей, которых мы едва уже надеялись увидеть. У одного из них на крупе лошади огромная туша кенгуру - ценное пополнение наших съестных припасов. - Аборигены, господа, по меньшей мере в пятистах метрах от нас! - кричат они в один голос, едва мы успеваем им пожать руки и поздравить с благополучным возвращением. Несмотря на удушающую жару, мы едва не бежим к ручью и через полчаса, измученные, оказываемся в лагере, где все были обеспокоены нашим долгим отсутствием. Пока жарится дичь, мы в двух словах вводим своих товарищей в курс дела. Решено, что пойдем на крайние меры только в том случае, если никак не удастся договориться с аборигенами. Пока же речь идет о том, чтобы собрать все силы и прикрыть подступы к лагерю. Водный поток, который мчится позади нас, мог бы послужить преградой для противника, если тот захочет предпринять обходной маневр. Но, к несчастью, вода спала так быстро, что ручей уже принял свои первоначальные размеры - от силы четыре метра в ширину. Мы спешно спускаем на воду лодку и используем валежник в качестве своеобразных фашин, как защиту от стрел и копий аборигенов. Едва только работа по укреплению этой нашей последней цитадели завершена, как часовые сигнализируют о появлении вражеского авангарда. Сэр Рид вновь категорически запрещает стрелять до тех пор, пока мы не исчерпаем все средства для примирения. Аборигены разрисованы краской войны. Их более трехсот, и они продвигаются вперед с криками, потрясая копьями, Хотя нам и запрещено открывать огонь по людям, тем не менее надо продемонстрировать атакующим, что, несмотря на малую численность, мы достаточно грозный противник. Им, вероятно, неизвестен радиус действия огнестрельного оружия, а тем паче эффект разрывных пуль. Что ж, аборигенов ожидает сюрприз. Робартс, увидевший аборигенов на расстоянии 400 метров, прижал к плечу карабин и прицелился в молодое деревце, которое возвышается среди толпы. И вот страшная пуля перебивает белый ствол на высоте человеческого роста. При виде этого чуда удивление аборигенов быстро переходит в смятение, заставляя проявлять большую осмотрительность. Они бросаются на землю и втыкают рядом с собой копья, украшенные разноцветными тряпочками. Разумная тактика, применяемая всеми народами мира, когда под удары врага подставляется лишь незначительная часть тела. - Ага, храбрецы! - гордо восклицает меткий стрелок, перезаряжая карабин. Пока вы удивлены. Теперь мы вам покажем еще несколько образчиков нашей сноровки. Если у вас хватит духу продолжить начатое, можно будет избрать и другую цель. - У меня есть идея, - заявляет, в свою очередь, майор. - А что, если нам дать залп по группе молодых деревьев? - Прекрасно! - одобрили это предложение хором братья и их дядя. - Тогда к делу! Присмотреться и каждому выбрать себе цель, - говорит Сириль. - Стреляйте как на деревенском празднике, когда каждый мечтает попасть в фаянсовую тарелочку, Раздается дюжина выстрелов, и деревья валятся в разные стороны, словно подкошенные. В мгновение ока чернокожее войско подскакивает, как на пружинах, и скрывается из виду. - Должен признаться, что у них занятная манера убегать, а, Френсис? обращаюсь я к канадцу. - Хотелось бы знать, что у них сейчас на уме? - Хм! Их сейчас довольно много, - озабоченно отвечает канадец. - Боюсь, как бы они вскоре опять не перешли в наступление. Проходит полчаса. - А что я вам говорил! - восклицает Фрэнсис. - Поглядите! Видите, они ползут по траве, словно пиявки? Бог мой! Да они, кажется, хитрее, чем я полагал. Вот-вот, мсье, видите там, справа, возле огромного папоротника, кучка малорослых пальм? Их только что не было. Этот прием аборигенов нам известен давно. Мы направляем в эту сторону бинокли, и они позволяют нам наблюдать довольно любопытные маневры, которые аборигены выполняют нарочито медленно. Да, Фрэнсис не ошибся, В лесу, состоящем лишь из больших деревьев, как по волшебству появляются многочисленные кусты, которые двигаются почти незаметно, образуя полукруг, в центре которого находимся мы. Конечно, для нас это новый источник опасностей, но при всем том это поразительное зрелище нас живо волнует. - Не думаете ли вы, дорогой друг, - говорит майор сэру Риду с озабоченным видом, - что следовало бы немедленно пустить пули в каждый из этих странствующих кустов и изгнать из прикрытия негодяев, которые там спрятались? - Я полагаю, что надо попробовать послать парламентеров, - А вы не думаете, что это рискованно? - Пока нет. Пусть три человека пойдут им навстречу, медленно, благоразумно, Том будет их сопровождать, и он попробует обратиться к аборигенам, когда будет в пределах слышимости. Здешние диалекты не так уж сильно отличаются один от другого, и я надеюсь, что его поймут. - Но если все-таки аборигены нападут на парламентеров? - А на что мы здесь? Мы прикроем их. У нас есть пулемет. Не сбрасывайте со счета и револьверы, которые будут у них в руках. - У вас на все есть ответ, дорогой друг. Без промедления трое мужчин в кожаных жилетах рыжеватого цвета направляются в сторону аборигенов вместе с Томом, на котором, как всегда, красная рубашка. Около тридцати аборигенов спокойно садятся на землю, втыкая рядом копья, и наша четверка направляется к ним, не упуская из виду кусты, медленное движение которых внезапно прекращается. Проходит пять долгих минут, и поразительное дело! - расстояние, отделяющее парламентеров от аборигенов, не уменьшилось ни на фут. Кажется, что аборигены не обращают никакого внимания на белых: одни сидят к ним спиной, другие лицом или боком. И в нашем лагере это вызывает не меньшее удивление, чем то, которое испытали аборигены при виде падающих деревьев. Дикость какая-то! Поселенцы продолжают идти, однако расстояние между ними и врагами остается абсолютно неизменным. И наконец до нас доходит, что аборигены располагаются не на прежних местах: сейчас они позади покалеченных деревьев, тогда как только что были шагах в шестидесяти впереди. Мы не суеверны и не верим в колдовство, а потому наводим на них свои бинокли. И сразу видна тактика аборигенов. Она необычайна, и для того, чтобы осуществить ее, нужны обезьянья сила и ловкость. Опираясь на кулаки, аборигены незаметно приподнимаются и медленно, плавно, чуть-чуть передвигаются, сохраняя без изменения первоначальное положение тела. Иллюзия неподвижности усиливается еще и тем, что копья, которые мы считали воткнутыми в землю, передвигались вместе с аборигенами. Эта поразительная хитрость, которая состоит в том, что каждый из них предельно напрягает мускулы и держит древко копья между пальцами ног, сохраняя его вертикальное положение. - Они заманивают наших парламентеров в ловушку; всех нужно немедленно вернуть! - кричит скваттер и пронзительно свистит в свисток. Как только привыкшие к этому сигналу охотники останавливаются, мы, замирая от удивления, видим, что позади них поднимается, наверное, двадцать огромных листьев, и под каждым из них согнулся каннибал, раскрашенный в цвет войны. Поселенцы ошеломлены, словно наступили на клубок змей. Их удивление настолько велико, что им и в голову не приходит стрелять в аборигенов, удирающих с быстротой оленей. Еще немного, и нашим поселенцам пришел бы конец. Какая же ловкость требовалась аборигенам, чтобы так замаскироваться листьями, что, даже глядя в превосходные бинокли, мы их не видели! Они обманули и зоркий глаз поселенцев, отлично ориентирующихся в лесах. Легион черных демонов исчез. Наши поселенцы возвращаются, обескураженные всем этим, но все же счастливые, что избежали страшной опасности. Итак, поскольку примириться не удалось, будем применять силу. Наступает ночь, усиливающая неведомые опасности, которые нас окружают, Никто не может предугадать, что скрывается за плотной завесой тьмы. За каждым деревом, каждым кустом может таиться засада. Все словно сговорилось против нас... Прежде всего нам надо разжечь костры, чтобы хоть что-то видеть, дабы отразить возможную атаку. Вскоре зажигается костер, и его пламя словно становится сигналом: со всех сторон вспыхивают огни. Их более двухсот, и они освещают огромное пространство. Раздается так хорошо нам знакомый клич, которым аборигены сзывают своих соплеменников. В нашем лагере, мрачном и молчаливом, каждый удваивает бдительность. Мы пытаемся разглядеть аборигенов, расположившихся перед нами. Немеют руки, сжимающие оружие. Каждый из нас обратился в слух, но ни один крик не нарушает тишины. И эта тишина еще более тревожна, чем галдеж, поднимаемый аборигенами, когда они готовятся к нападению. Мой пес заунывно воет уже несколько минут. Как видно, его охватил страх, и он льнет к моим ногам. И вот жалобное завывание пса внезапно перекрывают оглушительные вопли, поднимающиеся со всех сторон. Целая армия каннибалов врывается в лагерь, как поток, и, прежде чем мы успеваем что-либо предпринять, нас хватают безжалостные руки и связывают. Неожиданность нападения и огромное число врагов лишили нас возможности оказать сопротивление. Прежнее молчание и неподвижность аборигенов сменяются шумными возгласами и бесконечными прыжками. Кооо-мооо-хооо-эээ! Сигнал к сбору звучит непрерывно, призывая соплеменников прибыть, чтобы отпраздновать поражение белых. Некоторые аборигены бросаются во тьму и приносят охапки смолистых веток, которые вспыхивают, освещая сцену скорби: мы стали печальными жертвами. Скрутив путами из волокон формиума, нас положили, как дрова, вокруг лодки. По крайней мере две сотни аборигенов пляшут и поют, едят продукты, что нам так дорого достались. Число аборигенов растет непрерывно. Прибывают все новые и новые люди. Они выглядят гораздо менее свирепыми, чем те, с которыми нам приходилось иметь дело раньше, и слабая надежда зарождается в наших сердцах. Мы пришли сюда не как враги, и, быть может, удастся объяснить, что наше путешествие носит сугубо мирный характер и преследует единственную цель - найти племя нга-ко-тко. Рассматривание предметов, находящихся в лодке, сопровождается радостными возгласами этих неискушенных детей природы при каждой новой находке. Один из аборигенов, видимо, главный, держит в руках приоткрытый чемодан, Он перебирает его содержимое, напоминая любопытную обезьяну, и разбрасывает вещи, которые там обнаруживает, во все стороны. Вот он вытаскивает маленький серый бумажный пакет, и, кажется, этот пакет его заинтересовал. Абориген медленно раскрывает его, вынимает предмет, который я не могу издалека рассмотреть и вид которого производит на аборигена необычайное впечатление. Я вдруг вспоминаю о подарке доктора Стивенсона. Из груди аборигена вырывается гортанный звук, и он простирается на земле в позе величайшего смирения. Пляски и пение прекращаются как по мановению волшебной палочки, и все аборигены собираются у лодки. На их лицах выражение, близкое к страху. - Коббонг! Коббонг! - шепчут они тихо. В это время появляется новая группа аборигенов, во главе которой идет атлетически сложенный молодой человек лет двадцати пяти; нагота его прикрыта несколько больше, чем у соплеменников. Он носит эмблемы помощника вождя. Кожа его более светлая, у него длинная борода. Приблизившись к таинственному талисману, заставившему всех склонить головы, он, в свою очередь, издает радостный крик, напоминающий рычание, и произносит несколько слов на местном наречии. Путы с нас снимают гораздо скорее, чем завязали. Нам дружески пожимают руки. Тем временем помощник вождя говорит на ломаном английском языке: - Великая эмблема нга-ко-тко спасла вас, джентльмены. Я - сын Рыжего Опоссума.
Глава XII
Финал наших странствий напоминает триумфальное шествие. Аборигены так неистово проявляют свою благосклонность к нам, что она становится просто утомительной. Поминутно нас угощают то ягодами, то вкусными кореньями, то изысканной дичью, причем в таком количестве, которое, хотя и свидетельствует о наилучших намерениях, но явно превышает вместимость наших желудков. После того как вода в ручье спала, удалось найти колеса нашей повозки-лодки и снова поставить их на место. Пять лошадей, единственные, что уцелели от всего эскадрона, впряжены в повозку. Все аборигены беспрекословно подчиняются авторитету Джо-второго. Сын Рыжего Опоссума - очень красивый метис. Его кожа цвета кофе с молоком, рыжеватая борода, правильные черты лица и ум, светящийся в глазах, выдают его европейское происхождение. Он сносно говорит по-английски, и это унижает нашего старого аборигена. Том чувствует, что здесь его отодвинули на второй план, несмотря на его манеру покровительственно смотреть на туземцев, восхищенных его рубашкой цвета бычьей крови и каталанским ножом стоимостью 6 франков 75 сантимов. - Пожалуйста, дитя мое, - ласково обратился сэр Рид к молодому помощнику вождя, - объясни мне, из-за какого рокового недоразумения ваши люди приняли нас за врагов и могли перерезать нам глотки. - Они бы вас не убили, - ответил наш новый Друг. - Всему племени и нашим союзникам уже давно отдан приказ уважать белых людей. - Но чем тогда объяснить это внезапное нападение? Молодой человек, смутившись, ответил после колебания, как бы испытывая стыд за наивность своих соплеменников: - Дело в том, что белый цвет у нас - цвет войны; когда племя нга-ко-тко увидело, что большинство из вас одето в белое, то решило, что вы пришли с враждебными намерениями. Пусть и необычное, это объяснение было вполне правдоподобным. - А почему маленькая деревянная скульптурка, найденная одним из ваших людей, вызвала такое благоговейное к ней отношение? - Это великая эмблема нашего племени. Она вырезана из корня вай ненд, дерева смерти, и представляет собой голову змеи, глаза которой сделаны из двух маленьких кусочков золота. Мой отец подарил эту голову двадцать лет тому назад одному белому ученому, который был его другом, - Он вручил ее доктору Стивенсону, который отдал ее мне в момент отъезда! - воскликнул я, потрясенный. - Да, именно так звали друга Рыжего Опоссума. Поскольку сэр Рид захотел побыть наедине с молодым человеком, мы тактично оставили их вдвоем, обсуждая по дороге цепь событий, столь невероятных. После длительного разговора с Джо скваттер, бледный, расстроенный, разыскал своих племянников и их сестру. Увы! Их отец умер. Вскоре после того, как написал письмо, которое один возница привез в залив Карпентария. Старик тихо угас на руках друзей, прошептав в последний раз дорогие имена своих детей. Теперь он покоится в лесу камедных деревьев, его могила священна для аборигенов, часто совершающих туда благочестивые паломничества.
Рыжий Опоссум вышел нам навстречу. Вот в основном то, что мы узнали, пока проделали последний отрезок пути. Быстроногие гонцы заранее возвестили о нашем предстоящем прибытии в деревню нга-ко-тко, и здесь нас ожидал восторженный прием, Рыжий Опоссум вышел нам навстречу. Он сердечно пожимал нам руки, бросал нежные взгляды на детей своего дорогого друга, и на его глаза набегали слезы. Джо МакНайт замечательный старик с белыми как снег волосами, прямой, как дуб, со все еще живыми черными глазами. Кажется, что годы нисколько не ослабили его мощную мускулатуру. Человек доброй души, он с искренним интересом расспрашивал меня о докторе Стивенсоне, о котором сохранил самые теплые воспоминания. Любопытно, что, хотя он давно порвал с цивилизованной жизнью, МакНайт прежде всего поинтересовался, как восприняли соотечественники описание его приключений, давно опубликованных в книгах и журналах. Его радость была поистине безграничной, когда он узнал, что ему посвящен целый доклад, хранящийся в библиотеках Мельбурна и Сиднея.
{!!! остутствует кусок из "Вокруг Света", №11/1990}
- В последний раз, Герман, заявляю вам, что мы не имеем права быть судьями, а тем более палачами. - Ну, что ж, коли так, я не могу нести груз ваших благодеяний, стыд замучит меня, и я сам совершу суд, потому что не достоин жить среди вас. Молниеносным движением руки он всадил себе в грудь охотничий нож по самую рукоятку и упал замертво вниз лицом. - Бедняга... - произнес грустно майор среди всеобщего оцепенения. Это было единственное прощальное слово над телом ганноверца.
Глава XIII
Никогда еще наши люди не переносили столь мужественно новые огромные беды. Ведь это было полное крушение всех надежд, уже почти реализованных, равносильное потере всего у порога дома. Тем временем братья и юная мисс, кажется, забыли о собственном несчастье и были заняты лишь тем, чтобы ободрить смельчаков, которые проделали вместе с ними весь этот трудный путь и которым теперь предстоят новые тяготы. - Дети мои, - говорит скваттер, - мне нравится ваша стойкость духа, которую ничто не может сломить и которая помогает вам сопротивляться ударам судьбы. Обладание огромным состоянием оставило вас равнодушными, а его потеря - спокойными. Это хорошо. Надеюсь, мы скоро будем дома. И мы больше не будем расставаться. Вы мои приемные дети, вы будете моими единственными наследниками. Вы молоды, полны сил и энергии и станете скваттерами. Жилой дом в Трех фонтанах обширен. Предлагаю вам поселиться там вместе со мной. В то время, как Ричард и мисс Мэри, растроганные, бросаются в объятия этого благородного человека, Эдвард не отрывает глаз от моря и, кажется, не слышит, что говорит его дядя. Все его чувства сконцентрированы на какой-то полоске, сливающейся с горизонтом. Нахмуренные брови и наморщенный лоб выдают его величайшее волнение. - Дядя, господа, - говорит молодой моряк, - может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что там, в открытом море, я вижу дымок. Небо совершенно чистое, и это не может быть облаком. - Ей-богу, - восклицает Робартс, вытащив маленькую подзорную трубу из футляра и наводя ее на бесконечное пространство, - я думаю, дорогой Эдвард, что вы правы. Взгляните сами. - Теперь я в этом уверен. На горизонте виден корабль. Скорее сигналы! Разожгите костер! Том, заберись на это дерево и прикрепи там наш флаг. Быстрее, господа. Речь идет о нашем спасении, быть может, и о мести. - Месть - это мне по душе, - пробормотал Сириль, совершенно не признававший заветы Евангелия. - Но зачем поднимать наш флаг? - Для того, чтобы находящиеся на борту корабля люди не подумали, что огонь разожгли каннибалы.
Глава XII
Финал наших странствий напоминает триумфальное шествие. Аборигены так неистово проявляют свою благосклонность к нам, что она становится просто утомительной. Поминутно нас угощают то ягодами, то вкусными кореньями, то изысканной дичью, причем в таком количестве, которое, хотя и свидетельствует о наилучших намерениях, но явно превышает вместимость наших желудков. После того как вода в ручье спала, удалось найти колеса нашей повозки-лодки и снова поставить их на место. Пять лошадей, единственные, что уцелели от всего эскадрона, впряжены в повозку. Все аборигены беспрекословно подчиняются авторитету Джо-второго. Сын Рыжего Опоссума - очень красивый метис. Его кожа цвета кофе с молоком, рыжеватая борода, правильные черты лица и ум, светящийся в глазах, выдают его европейское происхождение. Он сносно говорит по-английски, и это унижает нашего старого аборигена. Том чувствует, что здесь его отодвинули на второй план, несмотря на его манеру покровительственно смотреть на туземцев, восхищенных его рубашкой цвета бычьей крови и каталанским ножом стоимостью 6 франков 75 сантимов. - Пожалуйста, дитя мое, - ласково обратился сэр Рид к молодому помощнику вождя, - объясни мне, из-за какого рокового недоразумения ваши люди приняли нас за врагов и могли перерезать нам глотки. - Они бы вас не убили, - ответил наш новый Друг. - Всему племени и нашим союзникам уже давно отдан приказ уважать белых людей. - Но чем тогда объяснить это внезапное нападение? Молодой человек, смутившись, ответил после колебания, как бы испытывая стыд за наивность своих соплеменников: - Дело в том, что белый цвет у нас - цвет войны; когда племя нга-ко-тко увидело, что большинство из вас одето в белое, то решило, что вы пришли с враждебными намерениями. Пусть и необычное, это объяснение было вполне правдоподобным. - А почему маленькая деревянная скульптурка, найденная одним из ваших людей, вызвала такое благоговейное к ней отношение? - Это великая эмблема нашего племени. Она вырезана из корня вай ненд, дерева смерти, и представляет собой голову змеи, глаза которой сделаны из двух маленьких кусочков золота. Мой отец подарил эту голову двадцать лет тому назад одному белому ученому, который был его другом, - Он вручил ее доктору Стивенсону, который отдал ее мне в момент отъезда! - воскликнул я, потрясенный. - Да, именно так звали друга Рыжего Опоссума. Поскольку сэр Рид захотел побыть наедине с молодым человеком, мы тактично оставили их вдвоем, обсуждая по дороге цепь событий, столь невероятных. После длительного разговора с Джо скваттер, бледный, расстроенный, разыскал своих племянников и их сестру. Увы! Их отец умер. Вскоре после того, как написал письмо, которое один возница привез в залив Карпентария. Старик тихо угас на руках друзей, прошептав в последний раз дорогие имена своих детей. Теперь он покоится в лесу камедных деревьев, его могила священна для аборигенов, часто совершающих туда благочестивые паломничества.
Рыжий Опоссум вышел нам навстречу. Вот в основном то, что мы узнали, пока проделали последний отрезок пути. Быстроногие гонцы заранее возвестили о нашем предстоящем прибытии в деревню нга-ко-тко, и здесь нас ожидал восторженный прием, Рыжий Опоссум вышел нам навстречу. Он сердечно пожимал нам руки, бросал нежные взгляды на детей своего дорогого друга, и на его глаза набегали слезы. Джо МакНайт замечательный старик с белыми как снег волосами, прямой, как дуб, со все еще живыми черными глазами. Кажется, что годы нисколько не ослабили его мощную мускулатуру. Человек доброй души, он с искренним интересом расспрашивал меня о докторе Стивенсоне, о котором сохранил самые теплые воспоминания. Любопытно, что, хотя он давно порвал с цивилизованной жизнью, МакНайт прежде всего поинтересовался, как восприняли соотечественники описание его приключений, давно опубликованных в книгах и журналах. Его радость была поистине безграничной, когда он узнал, что ему посвящен целый доклад, хранящийся в библиотеках Мельбурна и Сиднея.
{!!! остутствует кусок из "Вокруг Света", №11/1990}
- В последний раз, Герман, заявляю вам, что мы не имеем права быть судьями, а тем более палачами. - Ну, что ж, коли так, я не могу нести груз ваших благодеяний, стыд замучит меня, и я сам совершу суд, потому что не достоин жить среди вас. Молниеносным движением руки он всадил себе в грудь охотничий нож по самую рукоятку и упал замертво вниз лицом. - Бедняга... - произнес грустно майор среди всеобщего оцепенения. Это было единственное прощальное слово над телом ганноверца.
Глава XIII
Никогда еще наши люди не переносили столь мужественно новые огромные беды. Ведь это было полное крушение всех надежд, уже почти реализованных, равносильное потере всего у порога дома. Тем временем братья и юная мисс, кажется, забыли о собственном несчастье и были заняты лишь тем, чтобы ободрить смельчаков, которые проделали вместе с ними весь этот трудный путь и которым теперь предстоят новые тяготы. - Дети мои, - говорит скваттер, - мне нравится ваша стойкость духа, которую ничто не может сломить и которая помогает вам сопротивляться ударам судьбы. Обладание огромным состоянием оставило вас равнодушными, а его потеря - спокойными. Это хорошо. Надеюсь, мы скоро будем дома. И мы больше не будем расставаться. Вы мои приемные дети, вы будете моими единственными наследниками. Вы молоды, полны сил и энергии и станете скваттерами. Жилой дом в Трех фонтанах обширен. Предлагаю вам поселиться там вместе со мной. В то время, как Ричард и мисс Мэри, растроганные, бросаются в объятия этого благородного человека, Эдвард не отрывает глаз от моря и, кажется, не слышит, что говорит его дядя. Все его чувства сконцентрированы на какой-то полоске, сливающейся с горизонтом. Нахмуренные брови и наморщенный лоб выдают его величайшее волнение. - Дядя, господа, - говорит молодой моряк, - может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что там, в открытом море, я вижу дымок. Небо совершенно чистое, и это не может быть облаком. - Ей-богу, - восклицает Робартс, вытащив маленькую подзорную трубу из футляра и наводя ее на бесконечное пространство, - я думаю, дорогой Эдвард, что вы правы. Взгляните сами. - Теперь я в этом уверен. На горизонте виден корабль. Скорее сигналы! Разожгите костер! Том, заберись на это дерево и прикрепи там наш флаг. Быстрее, господа. Речь идет о нашем спасении, быть может, и о мести. - Месть - это мне по душе, - пробормотал Сириль, совершенно не признававший заветы Евангелия. - Но зачем поднимать наш флаг? - Для того, чтобы находящиеся на борту корабля люди не подумали, что огонь разожгли каннибалы.