Марьянка получила тройку. Это было невозможно, немыслимо. По многим причинам – и потому, что с тройкой шансы на поступление рушились, и потому, что Марьянка не могла наделать столько ошибок, и потому, что отец просил, и вообще. Этого. Не могло. Быть. Все. Точка. И, значит, надо было идти разбираться.
Когда Марина, отстояв три с лишним часа в суетливой толпе нервных абитуриентов, тоже, как и они, рвущихся подать апелляцию, вошла, наконец, в прокуренную насквозь аудиторию и попала пред светлы очи комиссии, волоча за собой почти отчаявшуюся Марьянку, она понимала одно. Без пересмотра оценки она не уйдет.
И когда она вышла оттуда еще через час, оценка была-таки пересмотрена. После бесконечных споров со всеми членами комиссии по очереди, призывания в свидетели гг. Ожегова и Розенталя, стучания кулаками по столу, просьб, мольб, посул, угроз и прочих унижений, тройка была заменена на четверку с минусом. В ведомость, таким образом, шла четверка, и это можно было считать победой. Ну, или почти победой, потому что четверка в сумме давала Марьянке только полупроходной балл. Хотя, конечно, лучше, чем ничего…
Переводя дыхание, они выпали в коридор. Обессиленная Марьянка тут же припала спиной к стенке и съехала по ней на пол, где и замерла, сидя на корточках и закрыв глаза. Видно было, что бедная девочка измотана до предела. Марина и сама была не лучше. Ей хотелось только одного – скорее домой и в горячую ванну, но она понимала, что надо дать Марьянке отдышаться. Спасибо, что она там в аудитории хоть в обморок не грохнулась, так что пусть посидит, отдохнет.
Обводя глазами коридор, Марина вдруг наткнулась на табличку с надписью: «Декан факультета». Фамилия была ей чем-то знакома… Стоп, да это же про него говорил Мишка, дескать, все замечательно, все договорено, тра-ля-ля… Ну и какого же… Дверь в кабинет была чуть приоткрыта.
– Здравствуйте, – мягко сказала Марина, заходя в кабинет. – У меня тут вопрос по воду абитуриентки Такой-то…
– Апелляционная комиссия дальше по коридору, – не поднимая на нее глаз, буркнул сидящий за столом маленький человечек с длинным носом и в очках.
– У меня вопрос лично к вам, – жестко отрезала Марина, уселась на стул напротив и закинула ногу на ногу.
– Слушаю, – ответил человечек, все так же не глядя на нее.
– Видите ли, – Марина чуть-чуть замешкалась. Она ожидала хоть какого-то внешнего сопротивления, а не этой полной пассивности. Но ничего, счас она его встряхнет. – Видите ли, с вами разговаривали по поводу этой девочки. Вы должны знать.
– Ничего подобного, – все то же спокойствие и опущенные глаза. – Вы ошиблись.
– Ни в коем случае. Это было прошлой осенью, вспомните. Марьяна Такая-то. И говорил с вами ее отец, Михаил Максимович Такой-то. Теперь вспомнили.
Человечек впервые посмотрел Марине в лицо. За стеклами очков его глаза оказались совершенно никакими, мог бы и не прятать – никакой разницы.
– Повторите еще раз.
Марина повторила.
– Михаил Максимович? Такой-то? Подождите, это из… – Человечек назвал Мишкину партию.
– Именно.
– И вы хотите сказать – его дочь? Поступает к нам?
– Поступала. И получила тройку за сочинение.
– Этого не может быть. – В глазах человечка блеснуло что-то похожее на сталь. – Покажите бумаги.
Марина протянула ему марьянкины экзаменационные листы.
– А где тут написано, что она его дочь? Фамилия не такая уж редкая, знаете…
Марина, стиснув зубы, вытащила из сумки марьянину метрику.
– Он должен был вам сказать. Он говорил с вами, осенью. Вы нас еще на курсы направили…
– Голубушка, – человечек теперь разговаривал с ней ласково, как с больной. – Я действительно хорошо знаком с Михаилом Максимовичем. Неужели вы думаете, что если бы он сказал мне, что его девочка поступает к нам на факультет, я бы об этом забыл? Такого просто не было, вы что-то путаете. На курсы мы направляем абсолютно всех, но, – Он рукой остановил вскинувшуюся было Марину.
– Вы только не волнуйтесь, я посмотрел бумаги, – он протянул Марине все обратно. – У вашей девочки все в полном порядке. Она непременно поступит, у нее высокий балл…
– Полупроходной, – выдохнула Марина.
– Этого совершенно достаточно. С ее данными, с фамилией, со всем остальным… Можете быть совершенно спокойны. Я только не совсем понимаю, почему Михаил Максимович раньше мне не сказал… Вам бы не пришлось столько нервничать. В любом случае передавайте ему мои наилучшие пожелания. – И человечек наклонил голову, как бы прощаясь и давая Марине понять, что ей пора.
Марина в каком-то полусне вышла из кабинета, молча взяла за руку замотанную Марьянку, подняла ее с пола и повела домой. Голова гудела. На душе было тошно. Пока они ждали автобуса, ее вырвало прямо на остановке.
Через два дня в университете вывесили списки. Марьяна поступила.
Вот и опять эта дрянь ему помешала! В который раз… Ну почему она вечно считает возможным мешать ему, отнимать нужное, влезать со своими… И это вместо того, чтобы помогать и поддерживать в трудную минуту… А так хорошо все было придумано… Дочка приходит к папе за советом, расстроенная, в слезах… Нет, надо было вмешаться. Понятно, что она может. Она и не такое может, с ее-то задатками… Но кто ее просил? Не поступила бы сейчас, поступила бы через год, она не мальчик, ей в армию не идти… А ему нужно именно сейчас, вчера уже было нужно… И вот – вместо прилива Силы – одно расстройство. Не то, что новой получить, какую есть свою тратить приходится…
А время совсем поджимает. Теперь, даже если придумать что-то еще, если найти способ пить эту свежую Силу, все равно можно не успеть. Вот если бы выпить сразу всю…
И опять – виновата эта стерва. Не пустила его тогда на роды… Окажись он там, он получил бы все сразу, при родах Сила разлита прямо в воздухе… Она сама виновата. Ему не остается ничего другого. Ему нужна эта Сила. Роды… Если не роды, тогда… Конечно, Сила будет подпорчена страхом, но лучше так, чем никак. Она сама виновата…
И потом – мелькнула радостная мысль – и потом она тоже мне заплатит… Тут-то уж никуда не денется… Вот так. Одним движением – и обе будут мои. Решительно, дело стоит того. Только не опоздать…
Казалось бы, Марьянка поступила, все хорошо и волноваться больше не о чем, а долгожданное спокойствие не наступало. Марина продолжала не находить себе места. Нервничала, грустила, ни с того, ни с сего срывалась на всех домашних. Не могла заснуть по ночам, а если и засыпала, то видела во сне какую-то пакость… Про работу уж никто и не говорит, тут жить-то, и то не выходит. В довершение всего спустя три дня после зачисления позвонил бывший муж, как ни в чем не бывало, узнать, как у Марьянки дела. Марина даже не стала с ним ничего выяснять, разговаривать было настолько противно, что она, едва поздоровавшись, сунула скорее трубку Марьянке, а сама пошла в ванную – рвать. Вернувшись, услышала дочкин радостный щебет.
Скоро та договорила и кинулась Марине на шею.
– Мамочка! Представляешь, папа хочет повезти меня на море! За то, что я поступила! В Египет, представляешь! На Красное море, нырять и смотреть рыбок! Мамочка! Ур-ра-а!
Марина рухнула в кресло.
– Какое море? Ты с ума сошла?
– Ну мама! Это же классно! Я всегда мечтала! А тут – я поступила, и мне надо отдохнуть, и вообще – я заслужила. Разве же нет?
Внутри у Марины что-то сжалось. Ревность, наверное. Вот где ее достали. Через все эти годы… Как она может, с ним, после всего этого… Хотя – она же не знает. Марина так и не смогла рассказать дочке, что распрекрасный папа так и не помог ей ничем. Сказать теперь? Как-то гнусно… Девочка так рада. И потом – может, черт с этим морем, пусть съездит. Она и впрямь измоталась за год. А у нее, у Марины, сейчас просто нет сил ни на какие поездки…
Вечером, на даче, гда спасалось от летней городской пыли и марининых нервов остальное семейство – маринины родители, муж и восьмилетний Андрюша – на семейном совете было сообща решено Марьяну на море отпустить.
– А ты, Мариш, – вдруг сказала мама, положив руку ей на плечо. – Ты бы тоже куда-нибудь съездила.
– С ними, что ли? – огрызнулась расстроенная Марина. Все-таки ей почему-то не нравилась эта поездка.
– Ну зачем с ними? Сама. Взяла и поехала куда-нибудь отдохнула. На тебе тоже лица нет. Прямо непонятно, кто из вас экзамены сдавал.
– И верно. Марин, – подхватил муж. – Тебе надо расслабиться, отдохнуть. Иначе с тобой в одной комнате находиться невозможно – ты как грозовая туча все время.
– Ну, договорились, – слабо улыбнулась Марина. – Туча. С градом. А кто будет за хозяйством следить?
– Да мы справимся. Отлично справимся, – замахали руками домочадцы. – Ты нам нужна здоровая и отдохнувшая.
– Интересно, и куда же я поеду? – Использовала Марина последний козырь. – У меня-то нет богатого папочки, а свои деньги еще на репетиторах кончились. Тут до осени бы дожить…
– А знаешь что? – вдруг сказала мама. – А поезжай-ка ты к тетке Маше. Она давно звала, и про тебя все спрашивала. Развеешься, заодно и старушку навестишь. Там у нее лес, грибы, ягоды. Ты любишь грибы-то собирать, вот и отдохнешь. И это не дорого совсем, да и ехать недолго.
Тетка Маша, мамина то ли двоюродная, то ли троюродная сестра, жила где-то, как говорили в семье со смехом, чуть ли не в Муромских лесах. На самом деле, чтоб быть точным, то во Владимирской области, под Александровом, в деревушке со смешным названием Малая Мстя. Ни к Мурому, ни к лесу это отношения не имело, но, наверное, эта самая Малая Мстя и навевала по созвучию ассоциации с Муромскими лесами. Марина никогда в жизни там не была, да и саму тетю Машу видела, может, раз десять. Но почему-то идея поехать к ней в гости внезапно показалась ей такой симпатичной…
Она выехала на следующий же день, с утра. Ну, не совсем с утра, прямо сразу не получилось, пришлось еще заезжать в Москву, собирать вещи… Хотя какие там вещи, она и едет-то на неделю, в деревню… Малая Мстя… Смешно. Джинсы да свитер, пара маек, резиновые сапоги и куртка, вот и все вещи. Ну там – хорошего чая и конфет для тетки, несколько банок мясных консервов – за всем этим пришлось бежать в магазин. Еще Марьяна прицепилась, как банный лист, заставила идти с ней выбирать купальник. В старом никак нельзя ехать на Красное море… Марина нарочно купила самый дешевый из тех, что понравились дочке.
– А не подходит – пусть тебе отец там другой покупает, – мстительно сказала она.
И тут же устыдилась. Ну что, в самом деле, чего она цепляется к девочке, зачем вся эта глупая ревность. Марьяна уже взрослая, она вообще скоро выйдет замуж и уйдет из дому, и уж точно все понимает, и не перестанет любить ее, Марину, и вообще… Это хорошо, что в Мишке наконец проснулись отцовские чувства, от него все-таки может быть какая-то польза Марьяне, он большой человек… «Не смей! – Взвыла в ней при этой мысли старая сирена. – Не моги продавать свободу за жизненные блага!»
В общем, прощались в расстроенных чувствах. Уже перед самым выходом, у двери, Марина обняла дочку, прижала к себе. Худая, длинная, как жеребенок… Глупая совсем, ну куда едет, какое море… Посадить бы сейчас с собой в машину и увезти.
– Будь умницей, – сказала, стараясь казаться строгой. – Не хулигань там. – И тут ее прорвало.
– И, пожалуйста, осторожнее там со всеми этими рыбами. Я буду волноваться.
Марьяна только засмеялась.
– Мам, перестань. Едь себе спокойно. А когда вернешься, я на другой день тоже вернусь, так что тебе и волноваться будет некогда. Спеки мне к приезду тортик.
Она должна была улететь на следующий день. А вернуться – через неделю, как раз после марининого возвращения. Все казалось очень хорошо и разумно, отчего только так неясно и тоскливо свербило где-то внутри?
Подгоняемая этим неясным чувством, Марина домчалась до Александрова на час быстрее, чем намечала. Ей повезло, шоссе в середине рабочего дня было практически пустым, и она быстро поняла, что скорость как-то снимает напряжение и тоску. За рулем было легче, и поэтому, когда впереди замаячил белый колокол башни над слободой, Марина почувствовала что-то вроде даже легкого разочарования. Но тут же пришла в себя – некогда рефлексировать. Надо искать нужный поворот, съезжать с большой дороги, а с указателями тут не очень-то, зазеваешься – и привет, сгинешь в этих самых лесах…
Проплутав по проселкам еще часа полтора, Марина въехала наконец в Малую Мстю. Теткин дом, как объясняла ей мама, должен быть самым дальним по правой стороне на главной улице. Улиц Марина насчитала всего одну. Справедливо решив, что она и есть главная, Марина поехала по ней до конца, вертя головой и считая, какой из домов последний.
Но что-то не получалось. Последним на улице стоял двухэтажный кирпичный особняк качественной современной застройки, и это совершенно не совпадало с мариниными представлениями о теткиной собственности. Она решила, что ошиблась, что мама просто не знала о новых застройках, развернулась, доехала до предпоследнего дома. Пришлось, между прочим, порядочно так вернуться – у особняка был здоровенный участок, прямо пустошь, вся огороженная высоким забором из железных прутов. Потом шел какой-то заброшенный сад, и только потом – дом. Марина остановила машину, вышла, зашла во двор. Там на крыльце сидел противного вида пьяный в доску мужик, который на ее вопрос: «Мне б тетю Машу», только замотал головой и ткнул пальцем в сторону, откуда она только что вернулась…
Чертыхнувшись, Марина вернулась в машину, опять развернулась и поехала… Куда…
– Что я вообще здесь делаю, кой черт мне сдалась эта Мстя? – задала она себе резонный вопрос.
И тут ее по имени окликнул с обочины женский голос.
Марина от неожиданности чересчур резко тормознула, так, что завизжали тормоза. На обочине стояла женщина среднего роста, не молодая, но и не то, чтоб старая, очень складная, в темных брюках и кофточке. Длинные волосы были уложены в мягкий узел. Лицо ее было безусловно знакомым Марине, она бы сказала, что женщина очень похожа на тетю Машу, вот только… По марининым представлениям, тетя Маша заведомо была маминой старшей сестрой, причем заметно старшей, а эта женщина казалась в лучшем случае несколько старше самой Марины. Может, у тети Маши есть дочь? Но мама никогда не говорила…
Женщина между тем подошла, открыла дверцу машины, села рядом.
– Здравствуй, племяшка. Чего язык проглотила?
– Здравствуй… те. Тетя Маша?
– Она самая. Не узнала?
– Нет, – честно и с облегчением призналась Марина. – Не узнала. Вы отлично выглядите, теть Маш. Просто моложе меня. Это у вас тут воздух такой?
– Воздух… – Как-то задумчиво согласилась тетя Маша. Вроде согласилась, а вроде и нет. – Ну чего на дороге стоим, поехали домой.
Дом оказался тот самый, большой и новый, который Марина отвергла с самого начала. Это было еще одной загадкой – Марина всегда считала тетю Машу кем-то вроде бедной деревенской маминой родственницы, а тут такое имение… Интересно, а чего еще она не знала?
Машину поставили посреди двора под навесом, вынули из багажника сумки и прошли в дом. Внутри он оказался еще лучше, чем снаружи. Стены были обшиты светло-медовым деревом и, казалось, дышали, мебель была тоже деревянной и простой, но очень удобной и какой-то ловкой, на полу лежал яркий ковер. В дальней стене – камин, перед ним два кожаных кресла. На стенах висело несколько картин, Марина узнала одну свою.
– Да, это мне мама твоя подарила, – кивнула тетка, перехватив ее взгляд. – Хорошая картинка.
Маринина комната была на самом верху, под крышей. В доме оказалось даже не два, а три этажа, третий – чердак, или, вернее, мансарда. Большая, почти во всю площадь дома, комната, залитая светом из двух окон в скатах крыши, зеркало в полстены, низкая удобная кровать – назвать это помещение чердаком язык просто не поворачивался. Но чудеса на этом не кончились. Тетя Маша толкнула незаметную дверку сбоку, она открылась – там была ванная. Настоящая ванная, душ, туалет – на чердаке дома в деревне Малая Мстя! Фантастика… Марина потеряла дар речи.
– Располагайся пока, устраивайся, – кивнула ей тетка и пошла вниз.
Марина присела на краешек кровати. Матрас мягко спружинил. Ничего себе, деревенский домик… А она-то, городская штучка… Интересно, это прилично – ходить тут целую неделю в одних джинсах? Сейчас Марина, пожалуй, совсем не удивилась бы, выяснив, что тетя Маша ведет бурную светскую жизнь… В сумке тяжело стукнули консервные банки… Господи, и это еще… Чай в пакетиках… Неудобно как вышло… Может, не отдавать? Такой даме, как ее тетка, честное слово, больше бы подошел хороший коньяк. Но совсем без ничего тоже нехорошо.
Марина все-таки взяла свои кульки и банки, спустилась вниз. Тетка на кухне – на современной, отделанной светлым же деревом кухне – накрывала стол к чаю. Марина смущенно вручила ей приношения.
– Спасибо, детка. Чай – очень здорово, у меня как раз кончался. И тушенка – вечером сделаем с картошечкой, да под рюмочку, с огурчиком. – И тетка дружески подмигнула ей.
А она, пожалуй, все-таки и впрямь старше мамы, – поняла вдруг Марина. – Выглядит совсем не по-старушечьи, подтянутая, а глаза выдают. Глаза у тетки были светло-светло серые, холодные и какие-то очень уж мудрые. Старческие глаза. Не в смысле старые, а в смысле…
– Ведьму бы с нее написать, – мелькнула вдруг в голове шальная мысль. – Современную такую, моложавую изящную ведьму.
«Уймись, это в тебе художник колобродит», – одернула Марина сама себя, и стала помогать накрывать на стол.
Остаток дня прошел тихо и… «Благолепно», – почему-то лезло Марине в голову слово. «Сплошное благолепие тут кругом». Они погуляли по окрестностям – недалеко, лес начинался прямо в конце теткиного участка, прекрасный, березовый светлый лес. Тетка провела Марину самым краем. В лесу уже чувствовалась подступающая осень, листья были тронуты желтизной и в воздухе стоял чуть заметный, горьковатый запах увядания. Под ногами шуршала сухая трава. Марина нашла два подберезовика. Впервые за долгое время она почувствовала – нет, ощутила всем телом – нет, просто окунулась в покой и тишину.
Вечером тетя Маша приготовила ужин – обещанную картошку с тушенкой, достала откуда-то маринованные грибы, соленые огурчики. Марина не могла оторваться.
– Ешь, ешь, свое, домашнее, – приговаривала тетка.
На столе появилась и водка, но Марина почти не притронулась к ней – ей и без того было хорошо и пьяно. От воздуха, от покоя ли – но она действительно расслабилась, внутри отпустило давно и плотно зажатый ком, ей хотелось одновременно и есть, и спать, и чтобы этот вечер не кончался.
После ужина тетя Маша зажгла камин, они перебрались в кресла у огня, устроились там уютно. Разговор тек какой-то плавный и ни о чем – так, вспоминали какие-то давние истории, Марина рассказывала о своей городской жизни. Маша больше слушала. Она вообще была не болтлива, тетя Маша. Даже на маринины расспросы – а было очень интересно, откуда, собственно, такая роскошь у сельской дамы – отвечала уклончиво и немногословно. Марина, впрочем, не очень-то и пыталась влезать тетке в душу – не то было настроение. Захочет – сама потом объяснит, да и какая разница, в сущности, живет, хорошо – и ладно.
Зашел разговор и о Марьянке. Марина с удовольствием рассказывала о дочке, об ее успехах, о том, что та поступила, как было трудно и вообще.
– А что с собой не привезла? – спросила вдруг Маша.
– Так она же на море собралась, – вздохнула Марина. Эта мысль даже среди общего благодушия снова показалась ей неприятной.
– Какое море? – не поняла тетка.
Марина рассказала. Заодно – так уж как-то к слову пришлось – рассказала и историю с поступлением, вернее, о роли в истории бывшего мужа. Она никому пока этого не рассказывала, и сейчас, поделившись, испытала даже некоторое облегчение.
– Представляешь, ведь гадость же. И зачем это ему, я только понять не могу, – закончила она.
– Так-таки и не можешь? – сощурилась на нее тетка.
– Нет, – несколько оторопев – что-то странное было в этом прищуре – подтвердила Марина.
– А ты подумай, подумай получше. – Тон у Маши тоже был странный, даже слегка угрожающий.
– Да я уж думала, теть Маш. И так, и эдак. Тошно ужасно, а смысла все равно понять не могу. А ты можешь?
– Я-то могу, – вздохнула тетка печально. – Но и ты должна.
– Ну, не знаю.
Обе помолчали.
– И ты ее еще потом с ним отпустила? – резко спросила вдруг Маша. – И не боишься?
– Ну, отец все-таки… – неуверенно протянула Марина. – Вообще да, боюсь.
– А чего? – вопрос прозвучал так же резко. – Быстро, говори – чего боишься?
Ошарашенная Марина попыталась было выполнить эту не то просьбу, не то приказ, но не смогла. Почему-то внутренний ее протест никак не хотел оформляться в слова.
– Боюсь, и все, – тряхнула она наконец головой. – Не могу сказать. Да что ты вдруг, тетя Маша?
– Смотрю я на тебя, дочка, – сказала вдруг тетка печально. – И не пойму, то ли ты впрямь дурочка, то ли прикидываешься. Если так, то не надо, меня можешь не бояться, говори смело.
– Да что говорить-то? – возопила испугавшаяся Марина. – Чего ты от меня хочешь-то?
– Марина. – Голос тетки звучал как-то издалека. – Я – Своя. Ты должна это знать. Я все понимаю. Говори. Это не шутки уже.
– Но я правда не знаю, – Марина чуть не плакала.
– Горе мое, – тетка выдохнула и как-то смягчилась. – Что, и правда ничего не знаешь?
– О чем?
– О Своих. Должна же знать. С твоей-то Силой…
– С какой Силой?
– Ну, Воля Твоя… Это надо же… Тебе сколько лет?
– Тридцать восемь.
– До сорока почти дожила, столько повидала, и дура-дурой. Хорошо, я тебе расскажу.
Тетка встала, прошлась по комнате, остановилась у Марины за спиной – та чуть шею не вывернула, пытаясь смотреть ей в лицо. Тетка, еще помолчав, наконец спросила:
– Скажи, вот ты замечала, что когда тебе чего-то очень надо, у тебя все получается?
Марина задумалась.
– Ну, пожалуй, да. – Подумала еще. – Точно, да. По большому счету.
– Только по большому?
Марина опять задумалась. На ум приходили какие-то бытовые мелочи, вроде зеленой волны светофоров, когда куда-то торопишься, выигранных пари, пойманных на лету падающих чашек…
– Да нет, и по мелочи, наверное, тоже…
– А когда дети болеют?
Марина ненавидела, когда болели ее дети. Каждую детскую болезнь она почему-то всегда воспринимала как собственный недосмотр. Сидела с больным ребенком неотлучно, вскакивала на каждый шорох даже ночью, про себя уговаривая негодника выздороветь поскорее. Как правило, так и случалось – а сама она была после этого уставшей и еле живой. Что и понятно, после бессонных ночей-то…
– Угу. – Тетка удовлетворенно кивнула. – А вот скажи… – Она снова помолчала, явно подбирая слова.
– А что ты чувствовала, когда они родились?
Вопрос был странным, но почему-то Марина ответила на него без малейшей запинки.
– Счастье. И силу.
– О! – Тетка подняла указательный палец. – Силу! Все правильно – в ней все и дело!
– В чем? – Снова не поняла Марина.
– В Силе. Она у тебя есть. У тебя есть Сила. У меня есть. Мы – Свои. Что тебе? – недовольно спросила она, заметив, что Марина рвется задать вопрос.
– А у мамы?
– У мамы нет. Она просто человек.
– А откуда это берется?
– Это с рождения. У человека или есть Сила, или нет. Если есть, если он обладает этим с рождения, он может накапливать Силу, может забирать ее у других, а может – отдавать. Вот когда твои дети болеют, ты отдаешь им свою – и они поправляются. А ты чувствуешь себя плохо, пока не наберешь новой.
– Откуда?
– Как поведется. Можно в себе вырастить, можно у других забрать. Ты, я думаю, растишь. Еще от новорожденных детей идет Сила… Сама говоришь. Там – много Силы идет. Если Своя рожает, она тогда много сильней становится. Так с тобой было?
– Так…
Звучало все это каким-то бредом, но почему-то затягивало. Поддаваясь этой непонятной пока игре, Марина спросила:
– А что с ней можно делать, с этой Силой?
– С Силой можно делать все.
– Как это – все?
– Да так.
– Ну вот ты, например, что делаешь?
– Я? Живу… – Тетка неспешно оглядела комнату вокруг себя. Марина проследила ее взгляд – деревянная обшивка, мебель, камин, картины на стене… – А вообще можно, как я сказала, абсолютно все. Все, что захочешь. И все будет получаться. Ты вон детей своих лечишь и картины рисуешь, муж твой бывший – во власть пошел…
– Как, а он, что ли, тоже? – удивилась Марина.
– Он-то? Да еще как. Сама, что ли, не видишь? Он очень Сильный. Очень Большой. Только злой.
– Кто – Мишка злой? – Снова не поверила Марина. – Да ну, он просто… – И замялась.
Чтобы перевести разговор – почему-то не хотелось углубляться – она спросила про своего нынешнего мужа.
– Он – нет, он простой, – был ответ. – Оно и лучше так.
– Почему?
– А нам, Своим, с простыми людьми всегда лучше жить, – засмеялась тетка. – Нам хорошо, и им хорошо.
– Да почему?
– Ну как же – мы о них заботимся, помогаем, а они нас любят. Без претензий, без захвата – любят, и все.
– Мишка меня тоже очень любил, – вырвалось у Марины.
– А как же. Не только любил, но и ел, – усмехнулась тетка.
– Ел?
– Ну да. Силу твою сосал. За версту видать было. А ты что ж, не понимала ничего?
Марине вспомнились вечная слабость и тошнота, которые не оставляли ее в той жизни. Ел? Сосал? Бред, конечно, но вообще так похоже…
– А почему все не высосал?
– Так ты ж Марьянку родила. Родила – и стала сильнее него. Он не мог больше. Тогда уже не он тебя, ты его ела.