Царева Маша. Девушка с голодными глазами

   – Все это производит впечатление, но только я не понимаю одного – при чем здесь мой толстый зад?
   – При том! – возопила Нинон, голубые глаза которой разгорелись вулканическим пеклом фанатизма. – Если раньше стандарты были чем-то условным, то теперь они воспринимаются как неоспоримые идеалы! На наши головы обрушилось столько информации, что мы перестали различать, где – реальная жизнь, а где – отфотошопленный миф из журнала Hello. Еще каких-то пять лет назад никто не знал, что такое it-girl. Девочка-«это», девочка-«никто». Десять лет назад Пэрис Хилтон и Николь Ричи никогда не стали бы superstar. Ведь они ничем не примечательны, кроме того, что родились в семьях миллионеров и в неделю тратят на обувь столько, сколько ты не зарабатываешь и за год. И еще – они худые и холеные. Их образ жизни – ухаживать за собой. А сейчас – их снимают в реалити-шоу, им подражают! Кстати, реалити-шоу… Этот бесконечный «Дом-2»! Оля Бузова и Алена Водонаева – символы нового поколения, поколения it! Одна наращивает волосы до попы, другая красиво выпячивает грудь – и за это, только за это, им подражают миллионы девчонок по всей стране! Их именем называют жевательную резинку!
   – Нин, прости, что перебиваю… Но все-таки при чем здесь мой толстый зад? – рискнула вякнуть я.
   – Сейчас я до этого доберусь, – пообещала Нинон. – Едем дальше. Глянцевые журналы. Ты заметила, как изменились глянцевые журналы за последние пять лет?
   – Да я никогда их особенно не читала, – пожала плечами я. – И как же они изменились?
   – Из них потихонечку исчезают статьи! Зато странички со светской хроникой разрастаются, как грибковое заболевание. Все хотят знать, каким лаком красит Ксения Собчак ногти на ногах. Всем хочется рассмотреть, есть ли у Жанны Фриске морщины. Всем хочется убедиться, что у Бейонсе все-таки жирные ляжки… Только вот дудки! Глянец и реклама – не место для самоутверждения среднестатистической женщины. Скорее наоборот – пролистаешь годовую подшивку Glamour и обрастешь комплексами по самое не балуйся.
   – Почему?
   – Да потому что все, б…дь, идеальные! – возопила Нинон. – Да потому что через две недели после родов Виктория Бэкхем выглядит лучше, чем ни разу не рожавшая я после посещения SPA-курорта! Потому что весь мир словно кричит мне в лицо: «Будь идеальной… Ты этого достойна… Гуд-бай, целлюлит!» Между прочим, моя бабушка, а тем более дедушка вообще не знают, что такое целлюлит. А современные мужчины… На прошлой неделе встречалась с одним. Вроде нормальный мужик, серьезный, в консалтинговой компании работает. И вот сидим мы в Боско-баре, и вдруг он начинает комментировать девушек, которые мимо ходят. Это он вроде как решил меня повеселить. «Смотри, – говорит, – вон та похожа на орангутанга, неужели она думает, что раз нацепила черные колготки, то никто не заметит ее небритых лап?!»
   – Ничего себе, серьезный мужчина, – хмыкнула я.
   – Вот именно! Я подавилась кофе. А он невозмутимо продолжает: «Посмотри во-он на ту, в белой юбке! Она целлюлитом до макушки заросла! Как же можно было так себя запустить, ей ведь не больше двадцати пяти!» Вера, за те полчаса, что мы пили кофе, он указал на отросшие корни волос официантки, необрезанную кутикулу у девчонки за соседним столом, неровный татуаж бровей какой-то несчастной прохожей…
   – Может быть, маньяк? – предположила я. – Помешан на ухоженности?
   – Если бы, – вздохнула Нинон. – Большинство городских мужчин такие и есть. И самое смешное, что мы же в этом и виноваты.
   – В смысле? – удивилась я.
   – Мы, городские перфекционистки нового формата, – снисходительно объяснила она, – мы объелись глянцевых журналов, рекламных роликов, клипов MTV, ток-шоу Даны Борисовой, блокбастеров с Анджелиной Джоли. Мы позволили производителям тампаксов-диоров-колгейтов зацементировать в наших головах лютые комплексы. Мы добровольно, по-овечьи, уступили арену Миле Йовович и Кейт Мосс. Мы не возмущались, когда модельеры-геи начали набирать в дефиле манекенщиц с классическими мальчишескими фигурами. Вспомни середину девяностых. На подиумах блистали истинные красавицы – Клаудиа Шиффер, Кристи Тарлингтон, Синди Кроуфорд, Наоми Кэмпбелл. А что мы видим сейчас? То одна вешалка от анорексии откинет копыта, то другая. Они похожи не на женщин, а на самок богомола – узкие, жилистые. Но мы покорно признаем, что они идеальны, а мы – нет. Мы запиваем таблетки для подавления аппетита диетической колой и вкалываем в морщинки яд, чтобы улыбка была замороженной, как у Снежной Королевы. Мы создаем в Интернете сообщества, посвященные похуданию. Мы не носим мини, потому что уверены, что с таким целлюлитом короткие юбки противопоказаны. И вот, наши мужчины привыкли к тому, что мы несовершенны. А у мужчин такой характер, им же подавай самое лучшее. Все хотят спать с клонами Кейт Мосс, никто не хочет среднестатистическую девочку, которая носит джинсы сорок шестого размера и делает интимную эпиляцию только перед отпуском на море.
   – По-моему, ты утрируешь…
   – Ничего подобного! – хмыкнула Нинон. – В последние годы Москва спятила. Конкретно свихнулась на перфекционизме. Тетки измучены, мужики избалованы. Но не принять правил игры невозможно.
   – Значит, ты считаешь, что…
   – С твоим задом шансов построить отношения с нормальным мужчиной практически нет. В современной Москве носить сорок шестой размер – это такой же моветон, как звучно пукнуть на приеме у английской королевы. Я уж не говорю о сорок восьмом.
   – Нин, ну это же просто смешно! – вскипела я. – Тебя послушать, так мне вообще в пору идти вешаться на чулках Кейт Мосс. Как же я раньше жила? И между прочим, среди моих мужчин второсортных нет.
   – Смотри пункт первый, – спокойно улыбнулась она. – Все изменилось в считаные секунды. Не принять правила игры невозможно – если, конечно, ты не хочешь остаться за бортом.
   – Бред какой-то. Спорим, докажу тебе обратное?
   – Ты уже доказала. На пляже. Неужели не помнишь, что он тебе сказал. «Отойди, толстожопенькая»!
   – Я думала, никто не слышал, – обескураженно протянула я.
   – Отойди, толстожопенькая! – смакуя, продекламировала Нинон. – Вот на что приходится рассчитывать таким девушкам, как ты.
   – А по-моему, этот серфер просто самовлюбленный деградант. И вообще, мне он сразу не понравился, и я бы ни за что не подошла к нему, если бы не дурацкий спор.
   – Это защитная реакция, – невозмутимо заметила Нинон. – Ты подсознательно выбираешь только тех мужчин, с которыми у тебя есть шанс… Но если тебе так нравится быть мазохисткой, можно предпринять попытку номер два. Но не обольщайся, она закончится тем же самым.
   – Ладно… – нахмурилась я. – И с кем мне придется общаться на этот раз?
   – На этот раз для чистоты экспреримента я предоставлю тебе полную свободу выбора, – насмешливо предложила Нинон. – Мы отправимся в ночной клуб, в какой-нибудь пафосный, в «Мост» или на «Крышу». Куда-нибудь, где много первосортных самцов с амбициями. И там ты выберешь того, кто не покажется тебе самовлюбленным деградантом. Можем заехать к тебе, приведешь себя в порядок, выберешь самое лучшее платье… Только, Вер, я тебя предупреждаю, не обольщайся. В клубе все будет точно так же, как на пляже.
   – Посмотрим, – после паузы ответила я, впрочем, не совсем уверенно.
 
   Ненавижу женские уловки – кокетливые, сучьи, такие предсказуемые. Платья с рюшами (всем известно, что за рюшами обычно прячут несовершенство раздавшихся бедер), выкручивающие сустав тонкие шпильки (а то непонятно, что у их обладательницы на самом деле не такие длинные ноги), лифчики вандер-бра (без комментариев). Прицельная перестрелка взглядами, закусывание нижней губы, кокетливое похлопывание завитыми ресницами. Игра в неопытную маленькую девочку. Игра в беспринципную стерву, которой не свойственны ревность и предрассудки. Игра в идеальную наседку-хозяюшку. Все это старо как мир. Невинная овечка в платье бэби-долл окажется прожженной гулякой, на которой пробу ставить негде. Пройдет пара месяцев, и та, что играла холодную стерву, будет маниакально читать эсэмэски любовника, а то и наймет частного детектива, чтобы выследить, с кем он ходит на бизнес-ланч. Хозяюшка, заманивавшая мужчин домашними котлетками и теплыми сырниками с вишневым сиропом, загадит кухню и перейдет на быстрорастворимое картофельное пюре. Самое смешное, что всем, переросшим пубертатный период, все это прекрасно известно. Но мы продолжаем снова и снова попадаться на тот же крючок. Охотно принимаем навязанные правила, думаем, что поигрывающий кустистыми бровями тип в косухе и в самом деле бесстрашный мачо, а златовласая красавица с космическим отблеском в глазах – сказочная принцесса, а не обычная блядоватая тусовщица, каких сотни в каждом вошедшем в моду ресторане.
   Обычно я предпочитаю быть самой собой – ношу то, что удобно, говорю то, что думаю, смеюсь над тем, что действительно смешно. Но в ту ночь я поставила перед собой задачу – стать самой привлекательной женщиной в этом чертовом городе. Если уж мир изменился, то я смогу играть по его новым правилам, и, поверьте, для этого мне не придется мучить себя диетами.
   Есть в моем гардеробе одно платье, как раз подходящее случаю. Я купила его в первый год жизни с Громовичем, да так ни разу и не надела. В свадебное путешествие мы отправились в Лондон. Гениальный Громович затащил меня на Portobello-road, самый знаменитый уличный антиквартный рынок в Европе. Он охотился за собранием сочинений какого-то малоизвестного эдинбургского социолога, вышедшим ограниченным тиражом в начале века. В букинистическом магазине на Fleet-Street ему сказали, что на Portobello есть хипповка, которая распродает библиотеку умершего деда-профессора, и у нее, кажется, есть интересующий моего фанатичного супруга объект. Пока Громович с горящими глазами расспрашивал продавцов, мое внимание привлекли похожие на привидения старинные платья, небрежно вывешенные возле одного из тентов. Я подобралась поближе и оказалась свидетельницей впечатляющей картины: девушка лет восемнадцати, похожая на модель, чуть ли не со слезами на глазах выторговывала попахивающую сгнившей половой тряпкой юбку. Кажется, за юбку просили двести пятьдесят фунтов, а у страдалицы было всего лишь сто. Я не могла не остановиться – меня всегда притягивало безумие. Юбка выглядела так, словно ее сняли с покойницы, лет пятьдесят пролежавшей в склепе. Некогда алый цвет достался безжалостному тлену, и теперь ткань имела колор выгоревшей на солнце кухонной занавески. Шелковой подкладкой изрядно полакомилась моль. Скажу честно: попадись мне такая юбка, я бы без тени жалости разодрала ее на половые тряпки. А эта чудачка готова выложить за нее целых сто фунтов, и ее острый кукольный подбородок уже трясется от подступающих слез, бедняжка боится, что вожделенная юбка уплывет в чужие руки.
   – Простите, – тихонько обратилась я к ней, благо английский у меня великолепный. – А вы уверены, что эта юбка… хм… Стоит таких денег? За сто фунтов вы могли бы купить в Харродсе новую, самую модную.
   Девица вылупилась на меня так, словно я предложила ей групповушку с пятью темнокожими бомжами, трое из которых отсидели за убийство, совершенное с особой жестокостью.
   – Вы шутите? – наконец сказала она.
   – Я… Может быть, я вмешиваюсь не в свое дело, но я правда не понимаю, – мягко улыбнулась я.
   – Откуда вы?
   – Россия.
   – Понятно, – криво усмехнулась девчонка. – Наверное, в вашей стране мало значения придают волшебству времени.
   – Чему-чему? – удивилась я.
   – Время вдыхает в вещи волшебство, – объяснила загадочная девушка. – Не во все, конечно. Думаете, почему люди гоняются за антикварными бюро, старинными картинами, чужими семейными реликвиями, потемневшей серебряной посудой…
   – Антиквариат – отличное вложение средств.
   – Какая вы приземленная, – задохнулась она. – Старые вещи вдыхают в дом душу! Они приносят в нашу жизнь очарование иных эпох, иное настроение. Это вам не безликие пластмассовые тумбочки из Ikea – символ молодежного, модного, но мертвого дома. Эти вещи любили люди, которых давно нет в живых! Они пропитаны мощнейшей энергетикой!.. А насчет одежды… Если честно, сейчас просто не умеют так кроить. Даже если вы купите новое платье в стиле винтаж, все равно это будет немного не то.
   – Но эта юбка… По ней понятно, что она старая, видите, на ней пятно! Вам совсем не противно? Может быть, на нее пролили суп, а может быть, у ее бывшей хозяйки не вовремя начались месячные, а может быть…
   – Пятно можно вывести, – сжала губы девушка. – Знаете что, спорить я с вами не буду. Но пожалуйста, сделайте для меня кое-что.
   – Что именно? – удивилась я, уже сожалея о своем вмешательстве и оглядываясь по сторонам в поисках Гениального Громовича.
   – Примерьте что-нибудь. Платье, корсет – неважно. Примерьте, взгляните на себя в зеркало и еще раз скажите, что винтаж – это ерунда.
   – Ну ладно, – пожала плечами я.
   – Я сама вам выберу! – оживилась девушка. – Я бываю на Portobello почти каждый день и отлично знаю каждое платье.
   Недолго порывшись в вешалках, она протянула мне нечто цвета чайной розы, с обильными смятыми кружевами.
   – Вот. Это платье. Начало века, десятые годы, шелк, кружево. Тогда оно было недорогим, а сейчас – бесценно.
   Пожав плечами (мне все равно нечего было делать в ожидании Громовича), я удалилась в импровизированную примерочную – перегороженную развевающимися на ветру простынями клетушку, в которой едва можно было развернуться. Справиться с кружевами, лентами, шнуровками и застежками было непросто. Сразу видно, что у женщин прошлого было куда больше времени, чем у нас, несчастных, наскоро заглатывающих по утрам растворимый кофе и напяливающих что под руку попадет. Мы дальновидно покупаем платья из немнущихся материалов – и чтобы никаких сложных застежек и крючков, а максимально кокетливым компонентом становятся рюши в области декольте или яркий принт. У нас просто физически нет времени на то, чтобы носить эти наряды, где каждую складочку, каждую ленту нужно педантично обрабатывать едва прогретым утюгом. Завязав последний бантик, я обернулась к зеркалу, заранее уверенная в том, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Мое лицо разрумянилось, волосы были встрепаны. И вдруг… Я даже сама не могу сказать, что именно произошло, почему вдруг женщина в зеркале показалась мне чужой, более взрослой, красивой, утонченной. Но это было так. Ничего не изменилось – просто вместо привычных джинсов на мне было несколько слоев мятого шелка… Но я вдруг стала холодновато-прекрасной, как женщина из прошлого, как звезда немого кино. Я вдруг увидела, что у меня высокие породистые скулы, что у волос моих – красивый оттенок спелой ржи, что талия моя тонка, а бедра – наоборот, женственные и пышные, волнующие. Я была красива классической красотой, той, над которой время не властно. Это было так удивительно! Не в силах противостоять этому странному ощущению, я протянула ладонь и погладила заляпанное пыльное зеркало.
   – Ну что я говорила? – в примерочную заглянула девушка. – И не говорите, что вы этого не чувствуете!
   – Чувствую, – глухо сказала я. – Спасибо вам. Я бы никогда не подумала…
   – Да что уж там! – весело воскликнула она. – Это вам спасибо. Продавец подслушал мою пламенную речь и сделал мне скидку. Юбка моя.
   – Поздравляю.
   – И знаете что еще? Я считаю, что вы будете полной дурой, если не купите это платье. Сколько бы оно ни стоило.
   Платье стоило пятьсот фунтов – целое состояние. Именно такую сумму я взяла с собою в Лондон, рассчитывая накупить килограмм недорогих модных шмоток в Top Shop.
   Я купила его, не торгуясь. Возвращаясь в гостиницу, я прижимала к груди пахнущий пылью и лавандой бумажный пакет.
 
   У меня не было повода надеть это платье. Такие вещи нельзя носить просто так, превращать их в нечто привычное и будничное. Платье требовало особого случая. И вот наконец я решила, что он настал.
   Три с половиной часа я приводила платье в порядок. Отутюжила каждую ленточку, немного проветрила его на балконе, чтобы окончательно избавиться от затхлого запаха времени. Такая одежда требовательна – к платью полагалась сложная прическа. Я позвонила соседке с третьего этажа, которая работала в районной парикмахерской и иногда задешево меня укладывала. Она, конечно, удивилась, когда вместо привычно-будничного длинного каре я попросила убрать мои волосы в высокий пучок, оставив у виска несколько легкомысленных завитков.
   Чтобы добавить образу принцессы остроумия и современности, туфлям я предпочла золотистые кожаные кеды, а сверху надела потертый кожаный пиджак, в свое время тот обошелся Гениальному Громовичу в кругленькую сумму.
   – Ну ты даешь, – восхитилась Нинон, которая заехала за мною на такси, – бомба… Только вот если ты надеялась, что этот фасон скроет твои телеса…
   – Отстань, – улыбнулась я, усаживаясь на заднее сиденье.
   С ума сойти, волшебное платье не только поднимало самооценку, но и диктовало манеры – я садилась в машину, как дочка миллионера, окончившая пансион благородных девиц, за которой охотятся толпы папарацци – сдвинув колени, изящным плавным движением перенося сомкнутые ноги в салон.
   Недоверчиво фыркнув, Нинон назвала водителю адрес одного из самых пафосных клубов города. В другой вечер я бы вообще туда не сунулась, не уверенная в лояльности фейс-контроля, но с платьем-талисманом мне было море по колено. Черт возьми, почему я раньше его не надевала? Надо бы при случае снова наведаться в Лондон и прикупить на Portobello еще винтажных нарядов. Правда, без финансового участия Громовича такая поездка мне в ближайшее время уж точно не светит.
   Охрана только равнодушно нам кивнула – даже не пришлось прибегать к жалкому в своей банальности аргументу, что мы, мол, внесены в некий мифический список, и вообще арт-директор клуба – наш задушевный друг. Нинон взглянула на меня с уважением: я никак не вписывалась в ее представления о модной девушке, тем не менее в тот вечер вокруг меня был энергетический кокон стиля и роскоши – истинной, не той, которую каждая Маня может купить за тысячу долларов в бутике Луи Витон.
   Мы сразу прошли к барной стойке и заказали по коктейлю: Нинон – переслащенную Пинаколаду, я – шальную, сносящую крышу Ром-колу. Я чувствовала себя истинной Золушкой. Это будет мой бал, и принц, имя которого мне еще неизвестно, сразу поймет, кто здесь ему под стать. Не выламывающиеся под r’n’b «дамы полусвета». Не обдолбанные кокаином модели в джинсовых мини-шортах и с такими длинными ногами, каких просто не может быть у земной женщины. Не холеные бизнес-леди, за нарочитым пофигизмом и идеальным обколотым ботоксом лицом скрывающие панику одиночества. И даже не Нинон (хотя я ее и очень люблю), оранжевая от солярийного загара, с брильянтом в переднем зубе и с выглядывающим из золотых босоножек педикюром френч. Через тонкую пластиковую трубочку я втягивала хмельную пену коктейля. Нинон, ритмично подергивающая всеми выступающими частями организма под обработанный местным диджеем хит Бейонсе, уже умудрилась привлечь в радиус своего феромонного обаяния какого-то качка с азиатским разрезом глаз – он приобнимал ее за талию, что-то ей нашептывал и, кажется, даже порывался утащить ее в сторону VIP-зала с диванчиками. Иногда я ловила ее победный взгляд. Ну как же, она, Нинон, ничего особенного и не делала, просто танцевала себе, ни на кого не обращая внимания, а ведь поди же ты, заинтересовала какого интересного мужчину! Я украдкой ей улыбалась – азиат, конечно, очень даже ничего, но куда ему до… до…
   И тут я увидела его. Нет, не просто его, а Его с большой буквы. Я не знала, кто Он, как Его зовут, и как вообще такой человек, как Он, мог оказаться в этом сомнительном месте. Зато я точно знала, что Он и есть тот, ради кого я сюда пришла. И сегодня Он будет моим.
   Я даже разнервничалась, что со мной, признаться, в таких ситуациях случается нечасто. Я вообще не из тех, кто влюбляется с первого взгляда, кто в первую же секунду готов сжечь мосты и броситься в омут головой. Я достала из атласной сумочки пудреницу, суетливо обозрела свое лицо, никаких роковых недостатков не нашла. И что же мне делать дальше? Интересно, могу ли я вот так просто ни с того ни с сего подойти к нему и в непринужденно-клубной манере с ухмылкой сказать: «Может быть, угостите девушку текилой?»… Ну или что там эти безумицы, которые ищут в ночном городе любовь, обычно говорят в таких ситуациях?
   Он был красив – но не той размноженной глянцем тестостероновой красотой, прикоснуться к которой мечтают девственные восьмиклассницы. Было в нем что-то особенное, не поддающееся логике, – его привлекательность не вписывалась в каноны, но все же была безусловной. У него были вьющиеся темные волосы, слегка загорелое, правильное лицо. Умные серые глаза казались грустными, в то время как полные темные губы беспечно улыбались каждому, кто перехватывал его взгляд. Невысокий, едва ли на полголовы выше меня самой. Довольно субтильный – под его простой белой футболкой не бугрились вопящие о брутальности мускулы. И руки – я успела рассмотреть, – у него были роскошные руки. Может быть, я извращенка, но во внешности мужчины не последнюю роль для меня играют руки. Ненавижу широкопалые короткие ладони с круглыми, словно обкусанными ногтями – такие обычно бывают у самоуверенных патриархальных самцов, которые любят жесткий секс, жирный борщ и грудь минимум третьего размера, а в случае чего могут и по физиономии дать, причем будут считать такое поведение адекватным.
   А у него были руки пианиста – с тонкими бледными пальцами, удлиненными, аккуратно подпиленными ногтями.
   В общем, не мужчина, а сказка.
   – Ты сошла с ума? – Нинон подкралась ко мне незаметно. – Мы, конечно, договаривались, что для чистоты эксперимента ты выберешь первоклассного мужчину, но не Орлова же!
   – Ты о ком? – у меня в горле пересохло, и я сделала огромный глоток коктейля. Черт, и зачем я позволила себе Ром-колу, надо было ограничиться ледяным соком.
   – А то я совсем дура и не вижу, как ты на него смотришь. Очнись! – Нинон щелкнула пальцами у меня перед глазами. – Здесь не меньше пятнадцати подходящих кандидатур, выбери кого-нибудь другого.
   – А тебе не кажется, что ты лезешь не в свое дело? – пришла в себя я.
   – Я просто пытаюсь тебе помочь. Я бы, конечно, могла тихо смотреть, как ты бездарно проигрываешь пари… Но ты чертовски хороша в этом платье, и я подумала – чем черт не шутит, вдруг у тебя и правда получится? Но только не с ним, поверь мне.
   – И что же в нем особенного?
   – Краткое досье, – вздохнула Нинон. – Федор Орлов, тридцать четыре года, дважды разведен, в данный момент холост. Сын известного советского художника Станислава Орлова. Золотая молодежь. С детства жил во дворце и ни в чем себе не отказывал. Но и сам он парень не промах. Окончил МГИМО, потом Гарвард. Наверное, изучал курс прикладной алхимии, потому что в его руках все превращается в золото. Владелец трех успешных транспортных компаний, художественной галереи и сети антикварных бутиков. Известный в мире искусства меценат. В первый раз женился на однокурснице, дочери американского медиа-магната. Во второй раз – на британской модели, которая сейчас вовсю снимается в кино и даже, говорят, получила приглашение от Люка Бессона… А еще он бабник и на всю Москву известен избирательным вкусом. А теперь скажи, Вера Алексеева, ты и правда веришь, что такой мужчина может тобой заинтересоваться?
   Рассказ Нинон произвел на меня впечатление. Но, видимо, не то, на которое она рассчитывала. Конечно, без легкой грустинки не обошлось. Волшебный мужчина вдруг взлетел на такой пьедестал, на который мне и за сто лет не вскарабкаться. Но одновременно в меня словно бес вселился. И почему-то вдруг вспомнилась Шапочная Знакомая, сестра Гениального Громовича. Как она нахваливала его девушку, суперинтеллектуальную супермодель. И как ловко я обошла на повороте Мисс IQ с сиськами. Конечно, я была тогда моложе, тоньше, да и Громовичу было наплевать на модные каноны. Зато… Зато у меня не было такого платья.
   – Ну что, по рукам? – подмигнула я, поставив на барную стойку недопитый коктейль. – Я твердо решила, что моей сегодняшней ставкой будет Федор Орлов, – и строго добавила: – Ты принимаешь спор?
   Немного помедлив, Нинон со вздохом ответила:
   – Принимаю. Только позволь еще раз тебя предупредить, что ничего хорошего из твоей затеи не выйдет.
   – Это мы еще посмотрим, – со спокойной улыбкой будущего победителя сказала я.
 
   Произнести такое, кинематографически эффектно тряхнув волосами, было просто. Моя спокойная уверенность произвела на Нинон столь шокирующее впечатление, что она даже забыла о своем азиатском мачо. Направляясь к Орлову, я спиной чувствовала ее напряженный взгляд. Я понимала – мадам жаждет крови. И чувствовала себя гладиатором, выходящим на арену. От волнения меня слегка пошатывало (хотя возможно, что я просто переборщила с Ром-колой).
   Я понимала, что совершаю безумство. Вот так запросто подойти к одному из самых завидных женихов города, вокруг которого голодными акулами кружат изысканные светские красавицы, похожие на инопланетянок большеглазые модели, кокетливые юные кинозвезды с блестящими волосами и озорными ямочками на щеках, да мало ли еще кто. И тут я – растолстевшая лентяйка Вера Алексеева, единственный козырь которой – выгодно сидящее старинное платье. В какой-то момент я готова была остановиться, резко поменять курс. Но взгляд Нинон придавал мне сил – при всем моем уважении, она никогда бы на такую выходку не решилась.
   Я подошла к нему в неудачный момент. Он как раз достал из кармана джинсов вибрирующий мобильный, посмотрел в светящееся зеленым окошко и, зажав пальцем одно ухо, прокричал в трубку:
   – Малыш, ничего не слышно. Встретимся в Эрмитаже в половине третьего, как договаривались… Да, дорогая.
   Все понятно, у него есть девушка. Россказни о его одиночестве – всего лишь миф для приободрения многочисленных московских золушек. А что я хотела – глупо было полагать, что такой мужчина и правда окажется незанятым. Мои плечи поникли, я проиграла, не успев вступить в бой, и уже готова была отойти, когда он вдруг спрятал мобильный обратно в карман и вскинул взгляд на меня.
   – Вы что-то хотели?
   – Я? Я… В принципе нет, но… То есть да, хотела.
   Как хорошо, что в приглушенном свете он не мог заметить отвратительные свекольные кляксы на моем лице. И с чего я взяла, что мой конек – экспромт? Почему заранее не заготовила парочку изящных фраз?
   – Нет, то есть да? – насмешливо повторил он. – Кстати, у вас красивое платье. Я давно заметил.
   Я недоверчиво улыбнулась. Он что, на меня смотрел?
   – Купила в Лондоне.
   – Вам идет. Так что вы хотели?
   – Меня зовут Вера, – более уверенным голосом произнесла я, – Вера Алексеева. Я журналистка. Хотела бы о вас написать.
   Его брови изумленно взлетели вверх.
   – Обо мне? Но я не рок-звезда.
   – Знаю. Вы Федор Орлов, московский лакомый кусочек номер один.
   Он рассмеялся. И окончательно меня покорил. Я считаю, что смех – это тоже экзамен на мужественность. Многие современные мужики смеются манерно, как голубые. Или слишком громко и нарочито, как будто бы услышали похабный анекдот. Или по-женски прыскают в ладошку. Смеющийся Орлов помолодел лет на десять, даже его глаза, казалось, посветлели.
   – Ну вы насмешили, Вера Алексеева. И что вы хотите обо мне написать?
   – В Москве много девушек, которые вами интересуются. Ваше имя и лицо известно, вы постоянно мелькаете в светской хронике, о вас сплетничают, но в то же время о вашей жизни ничего, кроме сухих фактов, не известно.
   – И что бы вам хотелось узнать? Спрашивайте!
   – Все, – пожала плечами я. – Как вы проводите время, с кем встречаетесь, что носите, что едите на обед, о чем мечтаете, что нарисовано на вашем постельном белье, – я чуть было не добавила «какой вы в постели», но вовремя осеклась. – Думаю, в этом городе полно девчонок, которые многое бы отдали за такую информацию.
   – М-да? – с сомнением протянул он. – А мне кажется, это вторжение в мою частную жизнь. Не уверен, что мне это нужно, простите.
   Я закусила губу и незаметно обернулась на Нинон, которая, перехватив мой взгляд, немедленно подняла большие пальцы вверх. Что бы еще ему наплести?
   – Может быть, я утрирую. Обещаю не затрагивать в своей статье тему вашего постельного белья. Но хотя бы небольшой безобидный материал… Несколько фотографий… Конечно, я прислала бы вам правку…