Мужчина продолжал смотреть, и от этого немигающего тяжелого взгляда по спине Филиппа побежали ледяные мурашки.
– А ты вообще часто работаешь с моделями? – неестественно бодро поинтересовалась девчонка, но Филипп на нее даже не взглянул.
Мужчина с желтыми глазами отделился от странной компании и пошел прямиком к нему, продолжая «гипнотизировать» Филиппа. Меднов стоял как вкопанный, не в силах отвести взгляд. Внезапно девчонка схватила его за руку и крикнула:
– Бежим!
Он рассеянно посмотрел на нее:
– Что?.. Зачем?
– Потом объясню! Быстрее. Сейчас тебя будут убивать!
Филипп изумленно посмотрел сначала на нее, потом на незнакомца с волчьим лицом и понял, что она не шутит. Страшное лицо желтоглазого вдруг исказила брезгливая улыбка, больше похожая на оскал. Весь его вид говорил о том, как неприятен ему Филипп.
– Бежим! – повторила девушка. – У него нож.
И почему-то Филипп поверил этой чокнутой девчонке в грязной куртке. Она схватила его за руку (ладони у нее были сухие и горячие) и побежала вниз по одному из извилистых арбатских переулочков; она ловко маневрировала между людьми, Филипп же постоянно на них натыкался. Через несколько минут он вообще перестал понимать, где они находятся, несмотря на то что все его детство прошло на Арбате. Она постоянно сворачивала в какие-то маленькие улочки, дворы, тупики. Филипп ни разу не обернулся, он даже не знал, гонится ли за ними тот страшный тип со шрамом. Он старался думать только об одном – как бы не отстать от своей новой знакомой.
Наконец девушка остановилась перед одним из безликих пятиэтажных домов, выкрашенных в неприятно-серый цвет. Она перевела дыхание, потом посмотрела на него и улыбнулась. Ее лицо раскраснелось, глаза блестели, да и вообще она выглядела так, словно бег от разъяренного мужика с ножом доставил ей ни с чем не сравнимое удовольствие.
– Ну вот, – сказала она, – кажется, оторвались. Поздравляю, ты спасен.
– Может быть, хотя бы объяснишь мне, что происходит? – недовольно потребовал Филипп. – Почему это он решил напасть именно на меня? Ты что, с ним знакома?
– Конечно, – пожала плечами она. – Знаешь что? Я живу в этом доме. Хочешь, поднимемся? Так и быть, предложу тебе горячий чай. Правда, к чаю нет ничего. Но ты мог бы сбегать в гастроном.
– Почему это я должен бежать в гастроном? Может быть, я вообще не хочу к тебе в гости? Может быть, я спешу? – возразил он, но с места не сдвинулся, хотя и понимал, что выглядит преглупо.
– Ну и спеши себе тогда, – усмехнулась она. – Вон там, – она неопределенно махнула рукой куда-то в сторону, – Садовое кольцо, метро «Баррикадная».
«Баррикадная»?! – ужаснулся Филипп. Выходит, они успели убежать так далеко, а он и не заметил…
– Но знаешь… – она нахмурилась. – Может быть, Барон все-таки нас выследил.
– Барон? – недоуменно переспросил он.
– Ну, мужик с желтыми глазами. Его Бароном зовут. Поэтому советую тебе пересидеть у меня. Так безопасней.
– С чего ты вообще взяла, что ему нужен я?
– Заодно я все расскажу, – она развернулась и уверенным шагом вошла в подъезд. Филипп – сам не зная почему – последовал за ней. Выяснилось, что девушка живет на самом последнем, пятом этаже. Она уверенно побежала вверх, перепрыгивая через две ступеньки. Филипп за ней еле успевал – но ему было стыдно признаться, что он выдохся. Про себя он решил, что пора бы наконец заняться спортом. Бегать по утрам или кататься на лыжах в Битцевском парке. Жаль, что у него совсем нет на это времени. И сил. Филипп старался беречь каждую капельку энергии – а что еще делать, когда еле сводишь концы с концами и метешь улицы, чтобы заработать на бутерброд.
Она поковыряла ключом в ржавой замочной скважине, пробормотав при этом: «Ненавижу замки!» – и наконец распахнула перед ним дверь. За ней была небольшая захламленная квартирка, которая показалась Филиппу богемной, – высокие потолки, ободранные обои на стенах, огромные пыльные окна. На стенах висели какие-то самодельные барабаны, обтянутые грубой, неровно обрезанной по краям кожей. Девчонка, смеясь, сказала, что это настоящие африканские тамтамы, а он, само собой, ей не поверил.
Она небрежно, с грохотом поставила на плиту огромный почерневший чайник и уселась за стол. Он был завален какими-то мятыми бумагами, исписанными мелким угловатым почерком, и девушка небрежно смахнула их на пол.
– Мои стихи, – как бы между прочим объяснила она.
Он уселся на краешек табуретки напротив нее.
– Может быть, наконец объяснишь?
– Что? – рассеянно спросила она. – Ах да, про Барона… Да что объяснять? Он мой мужик. Вернее, был им. Четыре года. Он классный.
– Да уж, – усмехнулся Филипп, – такой классный, что мурашки по коже…
Ее глаза опасно сузились.
– Не говори того, о чем не знаешь наверняка. Он супер. Личность. Этот шрам… Он подрался из-за меня. Я была такой дурой. – Она задумчиво уставилась в окно и надолго замолчала, а когда Филипп хотел уже деликатно напомнить о своем присутствии, вдруг заговорила опять: – Я сама его спровоцировала. Я хотела проверить, любит ли он меня настолько, чтобы драться. Это было на вечеринке. Я уселась на колени к его приятелю, я целовала его в губы. Барон закипел, оттолкнул меня и разбил ему лицо. А тот достал нож и… – она вздохнула. – А ты когда-нибудь дрался за женщину? Кстати, как тебя зовут?
Он проигнорировал ее вопрос.
– Подожди, я чего-то не понял… А я-то тут при чем? Зачем твоему ненормальному Барону понадобился я?
Она возвела глаза к грязноватому потолку и раздраженно вздохнула:
– Нет, ты невыносим! Ну какая, спрашивается, тебе разница. Остался жив, не искалечен, и слава богу.
– Нет, я все-таки…
– Ну ладно! – перебила она. – Ты меня достал. Слушай. Я любила Барона. Правда. Но он меня подавлял, понимаешь? Ему нужна другая женщина. Та, что полюбит его настолько, что откажется от себя. То есть только такая смогла бы быть рядом с ним счастливой. А ему нравятся сильные бабы. Как я. – Она расправила плечи. – Но в один прекрасный момент я поняла, что мне не сделать карьеру, пока он рядом. Знаешь, я творческая личность. Пою. У меня красивые песни, правда – скоро сам убедишься…
«Мне наплевать на твои песни», – хотел сказать Филипп, но благоразумно промолчал.
– И вот я сказала ему, что ухожу… Сегодня. Он усмехнулся и ответил, мол, да кому ты, кроме меня, нужна? А я не люблю, когда со мной так говорят. Я сказала Барону, что могу получить любого мужчину, какого только захочу. А он говорит: вперед.
– А ты? – спросил Филипп, заранее зная ответ.
– Ну, не сердись. Да, я подошла к тебе. Я огляделась по сторонам, и ты мне больше всех понравился. Ты стоял и так задумчиво пялился вверх. Барон даже рассмеялся и сказал, что ты молишься.
– Я фотографировал крышу, – буркнул Филипп. – Прикидывал, с какой стороны она будет красивее смотреться.
– Я же не знала, – девушка хрипло рассмеялась. – Я сказала ему, что выбираю тебя. Подошла. А дальше ты и сам все знаешь.
Волна черной злобы захлестнула Филиппа с головой. Эта тощая девка в грязной куртке, эта уродина, эта стерва подставила его! Она ведь ему даже не понравилась, он сфотографировал ее только для того, чтобы эта ненормальная побыстрее от него отвязалась! А она натравила на него своего монстрообразного приятеля со шрамом! Кто знает, как мог закончиться этот день для Филиппа Меднова, если бы ему не удалось убежать? Может быть, он лежал бы сейчас в Склифе, обмотанный бинтами, словно мумия?
Видимо, все эти чувства были написаны на его лице, потому что девушка испуганно отшатнулась и захлопала длинными ресницами.
– Ну что ты разозлился? Ничего же не случилось. Все обошлось.
– Ага, обошлось! Из-за тебя меня едва не прикончили!
– Скажешь тоже, – примирительно улыбнулась она, – не стал бы он тебя убивать. В конце концов, ты не виноват.
– Конечно, не виноват! Ты мне даже не нравишься!
– Да ну? – ухмыльнулась она. – Ты мне, кстати, тоже. У тебя ресницы белесые, как у лабораторного кролика.
– С меня хватит! – Филипп вскочил и решительно направился к входной двери. Рванул с вешалки куртку, небрежно обмотал вокруг шеи клетчатый шарф, едва при этом не придушив самого себя. Она спокойно подождала, пока он оденется. А потом, лениво зевнув, объявила:
– Не советую тебе это делать. Барон у подъезда. С ним еще трое. Тебя ждут.
Он замер на пороге.
– Раздевайся, будем пить чай. Не сердись. Я пошутила, ты на самом деле очень симпатичный, просто не в моем вкусе. Не волнуйся, сюда он не поднимется. Ну что же ты, давай. Я нашла в холодильнике варенье…
А через несколько минут они уже пили безвкусный жидкий чай с коньяком, болтая, словно старые друзья. У нее был удивительный талант мгновенно «разрядить» обстановку. Еще пару минут назад Филипп был готов уйти от этой хамки не оглядываясь. Но ее взгляд, ее улыбка сделали так, что он уже сам сетовал на свою обидчивость.
Они познакомились. Она назвала свое имя – Азия, и он снова ей не поверил.
Он рассказал ей, что учится во ВГИКе. Она индифферентно пожала плечами, но он-то видел, что эта информация произвела на нее должное впечатление. Позже она призналась, что три раза проваливалась во ВГИК. Хотела стать актрисой, но ей сказали, что на пленке она «теряется». Это было правдой – потом Филипп имел возможность в этом убедиться. В итоге Азия так никуда и не поступила. «А зачем время тратить? Такой уж я человек – или все, или ничего!»
– Хочешь, покажу тебе свои фотографии? – предложила она и, не дожидаясь его ответа, приволокла из комнаты распухшую коробку из-под обуви, полную разнокалиберных снимков.
– Много у тебя фотографий.
– Обожаю свое лицо, – задумчиво призналась она. – Иногда я часами смотрю на себя в зеркало. Мои глаза, мои губы, мои волосы на висках. Все это кажется мне совершенным. Я обожаю себя всю – от пальцев на ногах до мочек ушей. Наверное, тебе смешно это слышать?
– Почему же, – соврал он, хотя ему действительно стало смешно. – Все девушки обожают вертеться перед зеркалом.
– По-моему, на фотографиях я феноменальна. Я могла бы стать первоклассной фотомоделью.
Это было одно из ее заблуждений насчет собственной персоны (еще Азии казалось, что она гениальная певица и талантливая актриса). Филипп понял это уже потом, когда они вместе рассматривали готовые снимки. Азия хлопала в ладоши и восхищалась собственным замершим лицом, Филипп с ней не спорил, но про себя думал, что на фотографиях она выглядит заморышем. Пленка не передавала и сотой доли ее сексапильности, на снимках она смотрелась страшненьким подростком.
Неожиданно ему стало ее жалко. Они сидели на полу, вокруг были разбросаны ее фотографии. Азия улыбается, Азия серьезная, Азия в дурацкой белой панаме на морском берегу… Она сидела совсем близко, обняв грязными ручонками тощие коленки, она была такой некрасивой и так самой себе нравилась.
– У тебя… красивая шея, – выпалил вдруг Филипп, желая сделать ей приятное.
Она изумленно на него уставилась.
– Шея? Такого мне не говорили никогда. Говорили, что руки музыкальные. Говорили, что пронизывающий взгляд. Что красивая грудь…
Он постарался скрыть усмешку. Ему казалось, что у Азии вообще не было груди.
– Хочешь посмотреть? – Она взглянула на него с такой будничной улыбкой, словно предлагала ему еще одну чашечку чаю.
– На что? – оторопел он.
– Как на что? На мою грудь, конечно.
Вообще-то, он не хотел. Она была не в его вкусе. Он сомневался, что созерцание ее отсутствующей груди и то, что, по логике, должно за этим созерцанием последовать, доставит ему хоть какое-нибудь удовольствие. Но… У нее в квартире было зябко, а под окнами ждал чрезмерно ревнивый Барон, с которым встречаться Филиппу отчего-то не хотелось. От теплого чая клонило в сон, от коньяка приятно кружилась голова. И потом – делать-то все равно было нечего. И девчонка, похоже, крепко на него запала. Во всяком случае, так ему подумалось в тот момент. Поэтому Филипп украсил лицо самодовольной улыбкой соблазнителя – именно так улыбался он хорошеньким вгиковским блондиночкам – и, слегка понизив голос, произнес:
– Ты еще сомневаешься? Конечно хочу.
– Ладно, – она спокойно улыбнулась и совершенно беззастенчиво стянула через голову свитерок. Потом посмотрела на него и улыбнулась, причем в улыбке этой не было ни смущения, ни кокетства. Просто улыбнулась – и все. Словно она была профессиональной стриптизеркой и каждый день оголялась перед незнакомыми мужчинами. – Ну как?
Грудь у нее была, как у инопланетянки из комикса, – Филипп никогда такого не видел. Собственно, самой груди, как ему и показалось изначально, не было. Не было приятных округлостей, такому бюсту был бы великоват даже бюстгальтер нулевого размера. Зато соски ее выглядели так, словно она успела вскормить тройню. Они были огромными, круглыми и сильно выдающимися вперед – словно спелые темные вишни. Эти вишни казались приклеенными к ее плоскому, как у десятилетнего пацана, торсу.
Уродство, как и красота, притягивает взгляд. Филипп смотрел на эту грудь как завороженный – и не мог понять, нравятся ему приклеенные вишенки или кажутся возмутительно неэстетичными. Азия же самодовольно расправила плечи. Ей явно было прекрасно известно, какое впечатление производит ее «инопланетянская» грудь на мужчин.
– Я знаю, что это выглядит… хм, нестандартно.
Ему показалось, что она немного смутилась. Но впечатление это было обманчивым. Потом он неоднократно убедится в том, что Азия просто не умеет краснеть и чувство неловкости ей не знакомо.
– Я никогда такого раньше не видел, – это все, что он сумел пробормотать, прежде чем потянулся к вишенке.
От Азии приятно пахло корицей и какими-то незнакомыми ему пряностями. На первый взгляд она не выглядела холеной девушкой – той, что полжизни проводит в пенной ванне, той, что за две недели записывается к модному стилисту и навещает педикюршу каждую неделю. Да и стоило ли ожидать такой прыти от девчонки, которая носит откровенно грязную рокерскую куртку и, похоже, не знает, что такое расческа… Но тело у Азии было холеным, как у кинозвезды. Абсолютно гладкая смугловатая кожа – ни одного прыщика, ни одного лишнего волоска; ногти на ногах – аккуратно подпилены и выкрашены в роковой темно-розовый цвет. К тому же у нее был лысый, как у дошкольницы, лобок. Филипп сначала удивленно на него уставился – никто из его знакомых девушек не брил лобок, по крайней мере, зимой. Интимная эпиляция вошла в моду только в конце девяностых.
– Не волнуйся, это не болезнь, – она захихикала – настолько глупый был у него в тот момент вид. – Я давно удаляю их воском. Больно, конечно, но дело того стоит. Сам убедишься.
Она разговаривала с ним, как с подружкой, – и это, как ни странно, его завело. Обычно девчонки начинали кокетничать – плотно сжимали ноги, не давая его ищущей ладони продвинуться дальше положенного, возмущенно его отталкивали, а некоторые даже демонстративно пускали слезу, талантливо оплакивая свою якобы невинность. Притом Филипп ни разу не встречал ни одной настоящей девственницы. Ох уж эта излюбленная женская игра в «дам – не дам»!
Когда он протянул к ней руку, Азия, немного отстранившись, предупредила:
– Осторожно! У меня там колечко.
– Что? – Он, готовый поплыть по течению, уже плохо воспринимал информацию извне.
Она ничего не ответила, просто раздвинула ноги и с улыбкой ждала его реакции. Похоже, ей нравилось эпатировать мужчин. Он взглянул и обомлел – там, в устричной розовой мякоти, тускло блестело крошечное серебряное колечко. Он осторожно потрогал сережку пальцем, Азия глухо хохотнула и шепнула:
– Ты что? Щекотно же.
Должно быть, в тот момент и началась новая жизнь фотографа Филиппа Меднова. Та жизнь, неизменными атрибутами которой через несколько лет станут дорогой парик и спрятанная в рюкзаке компактная коробочка с гримом. Только сам он пока об этом не догадывался.
Ева была обречена. Она бездумно шла по Ленинскому проспекту. Иногда машинально останавливалась возле витрин (например, заметив в одной из них потрясающую красную кожаную юбку мини). Но затем одергивала себя и мрачно брела дальше. Все эти женские штучки – шмотки, побрякушки, флакончики, – все это часть ее прошлого. А будущего у Евы нет. Ее будущее – это мокрый асфальт и мимолетная вспышка боли перед угасанием навсегда. Впору бы о вечности подумать, а не о юбке, едва прикрывающей причинные места. О боге, в которого она не слишком-то верила. О том, что она в жизни своей короткой успела сделать хорошего и плохого, хотя и так понятно, что ничего особенного она не сделала. Не было у нее на это ни времени, ни сил, ни материальных средств.
Как назло, последний вечер ее никчемной короткой жизни был отвратительно холодным и слякотным. Зимний ветер бесцеремонно швырял ей в лицо охапки колючей мороси. Ева досадливо жмурилась и натягивала на голову капюшон, а подбородок и нос прятала в старенький, бабушкой связанный полосатый шарф. Эх, даже в этом ей не повезло. Хотя, наверное, еще обиднее умирать в роскошный день, весенний и теплый, когда обезумевшие солнечные зайчики щекочут лицо, а столичные модницы, словно сговорившись, облачаются в мини-юбки и куда-то весело спешат, отстукивая задорную чечетку высокими каблуками…
Наконец Ева решилась. Неуверенно подошла к обочине, остановилась.
Через несколько минут над ее головой полыхнут фары незнакомого автомобиля и…
Никто не узнает даже ее имени – в сумке Евы не было никаких документов. Этим утром она порвала свой паспорт надвое и спустила обрывки в унитаз. Зачем лишний раз волновать родственников, оставшихся в далеком провинциальном городишке? Измученная непосильной двухсменкой мать. Старенькая бабушка, безразличная ко всему, кроме многочисленных телешоу. Две младшие сестренки-кокетки.
Пусть лучше думают, что Ева затерялась в огромном городе. Нашла высокооплачиваемую работу, и теперь у нее даже нет времени на телефонный звонок. Или удачно вышла замуж и постеснялась знакомить столичного кавалера с провинциальными родственничками.
Пусть ее похоронят за государственный счет, в общей могиле, как неопознанную. Неопознанный, блуждающий по городу объект.
– Девушка, можно с вами познакомиться? – Ее путь преградил маргинального вида румяный мордоворот, одетый, как новый русский из анекдота середины девяностых. Небрежно распахнутый малиновый пиджак (и это несмотря на атакующий сверху снег!), белоснежные кроссовки. Бычью шею опоясывала нереальной толщины золотая цепь (наверное, по подобной выхаживал сказочный кот) – явно фальшивая.
Ева вздохнула. Бедный, он не знал, что малиновые пиджаки давно вышли из новорусской моды. Сейчас те, на кого он так отчаянно хочет быть похожим, носят черные кожаные куртки и темные очки – даже зимней ночью.
– Извините, – почему-то прошептала она. – Я лучше пойду. Понимаете, у меня дела…
Он явно не понимал.
– Какие могут быть дела у красивой девушки ночью? – оскалился он, продемонстрировав тускло блеснувший в свете фонаря золотой зуб. – Пойдем со мной, и я решу все твои проблемы. Что тебе хочется?
«Красивый гроб с кружевными подушками и местечко на пригородном кладбище. Чтобы не в общей могиле!» – хотела ответить она, но постеснялась его пугать. А вот «малиновый пиджак», похоже, стесняться не умел.
– Что задумалась? – заржал он. – Ну пойдем, я твоя золотая рыбка.
Ева внимательно посмотрела на него: на лоснящееся лицо, на щербатую улыбку, на фальшивое золото на его грязноватой шее – и неожиданно для себя выпалила:
– Да пошел ты!
Его лицо исказилось, золотой зуб блеснул и погас в исчезающей улыбке. В следующую секунду он сильно толкнул ее в грудь – так что Ева отлетела метра на полтора и плюхнулась в жидкую грязь. Редкие прохожие отпрянули, отвернулись и сделали вид, что ничего не произошло, что они и не заметили толстомордого хулигана, напавшего на худенькую, бедно одетую девчонку.
– Слышь, ты, дурища, – прошипел он, низко наклонившись к ее лицу, и из его щербатого рта зловонно пахнуло смесью чеснока, пива, вяленой рыбы и хрена. – Ты так со мною не шути! У меня и нож может оказаться, поняла?
Ева поняла только одно – он пьян. Услышав про нож, она хотела было извиниться – сработал инстинкт самосохранения. Но вовремя одумалась – какой инстинкт самосохранения может быть у человека, которому жить осталось десять, ну, максимум, пятнадцать минут? Может быть, так даже лучше будет. Ей ничего не придется делать самой, не придется с замершим дыханием поджидать какой-нибудь автомобиль, не придется с замиранием сердца подкрадываться к обочине и делать последний решительный шаг навстречу темноте и боли.
– Давай! – Она одним порывистым движением распахнула свою тоненькую куртенку. – Доставай свой нож!
Мордоворот попятился.
– Дура, что ли? – неуверенно поинтересовался он.
– Ну, пожалуйста! – Ева сама себя не узнавала. – Пожалуйста, напади на меня! Ну, что тебе стоит, у тебя ведь нож есть, сам сказал!
Детина все пятился и, кажется, даже попробовал перекреститься. А Еве уже все было нипочем. Она поднялась с земли, выпрямилась. Ветер трепал ее распущенные по плечам волосы, красные мокрые руки чуть ли не по локоть торчали из рукавов дешевой куцей куртенки, простые джинсы с вытянутыми коленками были заляпаны грязной жижей.
– Значит, слабо, да? – усмехнулась она. – Я так и подумала. Катись отсюда, донжуан! Катись, пока я… – Она не успела договорить. Толстяк уже ее не слушал: он развернулся и со скоростью спринтера-олимпийца бросился по Ленинскому проспекту, в сторону Октябрьской площади. Отбежав на безопасное, как ему казалось, расстояние, он обернулся и, перед тем как навсегда раствориться в сумраке вечерних улиц, визгливо крикнул:
– Вот дура!
Ева рассмеялась ему вслед. «Здорово я его напугала! – подумала она, продолжая свой путь. – Видимо, есть в человеке, который живет последние свои минуты, какая-то внутренняя сила!»
Как ни странно, у нее поднялось настроение. Она даже как будто немного согрелась. А может быть, просто перестала обращать внимание на ветер и дождь. И самое удивительное – страх смерти испарился, как утренний туман! «Сейчас, сейчас! Хватит медлить, хватит тянуть кота за хвост! Я сделаю это прямо сейчас!»
Она вышла на краешек проезжей части, словно такси собиралась останавливать. Несколько секунд ждала, вглядываясь вдаль. На вечернем проспекте было совсем мало машин. Несколько Ева пропустила – «Скорую помощь» (еще не хватало, чтобы ее тут же реанимировали заботливые врачи), симпатичную ухоженную «Шкоду», за рулем которой – она разглядела – сидела совсем молоденькая девчонка (слишком сильный стресс для особи женского пола), и старый раздолбанный «жигуль» (а кому, скажите, охота быть погребенным под грудой ржавого железа?! Нет, если уж умирать, то с шиком!). Наконец она выбрала подходящий автомобиль – красную «Мазду», приземистую и вытянутую, как стрела. За рулем – немолодой импозантный брюнет, похожий на героя латиноамериканского сериала.
Ева напружинила ноги, глубоко вздохнула, словно пловец перед прыжком в воду, и, зажмурившись, с отчаянным криком бросилась вперед.
…Филипп медленно ехал по Ленинскому проспекту в сторону центра. После такого насыщенного дня он чувствовал себя как выжатый лимон. Остановившиеся часы, записка на лобовом стекле, фотосессия в журнале, встреча с клиентом, человек в длинном плаще… Может быть, все они энергетические вампиры?
Нет, скорее дело в другом. Он опять сам же наступил на собственную больную мозоль. Начал зачем-то вспоминать о ней. Азия… Его кошмар, его вечно кровоточащая рана. Никогда она его не отпустит, не угомонится никогда. Бедовая, красивая, отчаянная, смелая, наглая, сексуальная, невезучая… Да что же это такое – стоит ему представить ее лицо, как руки дрожать начинают!
В лобовое стекло назойливо стучался дождь, асфальт блестел, как елочная игрушка, – Филипп еле-еле различал дорогу. Хрипло трещало радио, неестественно оптимистичный диджей призывал всех слушать какую-то навязчивую примитивную мелодию. Несмотря на то что когда-то Филипп отвалил кругленькую сумму за свою спортивную алую «Мазду», он так и не успел приобрести хорошую автомагнитолу. Как-то все было недосуг. Любой эстет скривился бы в презрительной усмешке, услышав эти хрипы. Старенький радиоприемник смотрелся диковато на фоне обтянутых белоснежной кожей пижонских кресел.
Филипп почти не смотрел на дорогу. Ему хотелось домой, он устал. В очередной раз рванувшись вперед со светофора, он не обратил внимания на мелькнувшую сбоку тень. Еще мгновение – и глухой удар заставил его резко откинуться в кресле и инстинктивно надавить на педаль тормоза. Было скользко, машину занесло в сторону. Филипп посмотрел вперед и побледнел под гримом – на капоте лежал какой-то инородный предмет, темный и большой.
…Бывает же такое. Живут два человека – настолько разных, что и поговорить им вроде бы не о чем. Он – богатый и независимый, гордый обладатель пижонской спортивной машины «Мазда». Носит преимущественно пиджаки от «Хьюго Босс», любит виски «Джек Дэниэлс», коллекционный белый чай, боулинг и не так давно вошедший в моду гольф. И она – студентка сомнительно престижного учебного заведения, отчисленная к тому же за неуспеваемость. Имеет три смены белья, два свитера и одни полуразвалившиеся ботинки, явно не выдерживающие конкуренции с промозглой московской осенью. Не отличает вкус элитного коньяка, не знает, где именно находятся Сейшельские острова, где он, к слову, предпочитает отдыхать. Они бы никогда не встретились. А если бы и встретились случайно, то он и не взглянул бы в ее сторону. Он ведь, как и большинство снобов, привередлив, и среди его «герлфренд» – томные фотомодели да молодые грудастые дипломницы театральных вузов. Словом, они жили по разные стороны баррикад.
К тому же красавицей она не была. Многие говорили, что есть в ней что-то. Кожа гладкая, словно выбеленная, ни единого прыщика – даже румянца нет. Взгляд глубокий, с грустинкой. Темно-каштановые волосы уложены гладкой волной. Брови точно черным карандашом прорисованы, а ведь она их даже не выщипывала. И все-таки не светил ей оглушительный успех в мужской компании. Достоинства ее были незаметны. А вот на него незнакомки на улице оборачивались. Улыбались ему загадочно, и зря – потому что такие, как он, пренебрегают уличными знакомствами. Они никогда бы не встретились. Но случается нечто – и вот они уже глупо барахтаются в одной и той же паутине. И не деться им друг от друга никуда.
Глава 3
– А ты вообще часто работаешь с моделями? – неестественно бодро поинтересовалась девчонка, но Филипп на нее даже не взглянул.
Мужчина с желтыми глазами отделился от странной компании и пошел прямиком к нему, продолжая «гипнотизировать» Филиппа. Меднов стоял как вкопанный, не в силах отвести взгляд. Внезапно девчонка схватила его за руку и крикнула:
– Бежим!
Он рассеянно посмотрел на нее:
– Что?.. Зачем?
– Потом объясню! Быстрее. Сейчас тебя будут убивать!
Филипп изумленно посмотрел сначала на нее, потом на незнакомца с волчьим лицом и понял, что она не шутит. Страшное лицо желтоглазого вдруг исказила брезгливая улыбка, больше похожая на оскал. Весь его вид говорил о том, как неприятен ему Филипп.
– Бежим! – повторила девушка. – У него нож.
И почему-то Филипп поверил этой чокнутой девчонке в грязной куртке. Она схватила его за руку (ладони у нее были сухие и горячие) и побежала вниз по одному из извилистых арбатских переулочков; она ловко маневрировала между людьми, Филипп же постоянно на них натыкался. Через несколько минут он вообще перестал понимать, где они находятся, несмотря на то что все его детство прошло на Арбате. Она постоянно сворачивала в какие-то маленькие улочки, дворы, тупики. Филипп ни разу не обернулся, он даже не знал, гонится ли за ними тот страшный тип со шрамом. Он старался думать только об одном – как бы не отстать от своей новой знакомой.
Наконец девушка остановилась перед одним из безликих пятиэтажных домов, выкрашенных в неприятно-серый цвет. Она перевела дыхание, потом посмотрела на него и улыбнулась. Ее лицо раскраснелось, глаза блестели, да и вообще она выглядела так, словно бег от разъяренного мужика с ножом доставил ей ни с чем не сравнимое удовольствие.
– Ну вот, – сказала она, – кажется, оторвались. Поздравляю, ты спасен.
– Может быть, хотя бы объяснишь мне, что происходит? – недовольно потребовал Филипп. – Почему это он решил напасть именно на меня? Ты что, с ним знакома?
– Конечно, – пожала плечами она. – Знаешь что? Я живу в этом доме. Хочешь, поднимемся? Так и быть, предложу тебе горячий чай. Правда, к чаю нет ничего. Но ты мог бы сбегать в гастроном.
– Почему это я должен бежать в гастроном? Может быть, я вообще не хочу к тебе в гости? Может быть, я спешу? – возразил он, но с места не сдвинулся, хотя и понимал, что выглядит преглупо.
– Ну и спеши себе тогда, – усмехнулась она. – Вон там, – она неопределенно махнула рукой куда-то в сторону, – Садовое кольцо, метро «Баррикадная».
«Баррикадная»?! – ужаснулся Филипп. Выходит, они успели убежать так далеко, а он и не заметил…
– Но знаешь… – она нахмурилась. – Может быть, Барон все-таки нас выследил.
– Барон? – недоуменно переспросил он.
– Ну, мужик с желтыми глазами. Его Бароном зовут. Поэтому советую тебе пересидеть у меня. Так безопасней.
– С чего ты вообще взяла, что ему нужен я?
– Заодно я все расскажу, – она развернулась и уверенным шагом вошла в подъезд. Филипп – сам не зная почему – последовал за ней. Выяснилось, что девушка живет на самом последнем, пятом этаже. Она уверенно побежала вверх, перепрыгивая через две ступеньки. Филипп за ней еле успевал – но ему было стыдно признаться, что он выдохся. Про себя он решил, что пора бы наконец заняться спортом. Бегать по утрам или кататься на лыжах в Битцевском парке. Жаль, что у него совсем нет на это времени. И сил. Филипп старался беречь каждую капельку энергии – а что еще делать, когда еле сводишь концы с концами и метешь улицы, чтобы заработать на бутерброд.
Она поковыряла ключом в ржавой замочной скважине, пробормотав при этом: «Ненавижу замки!» – и наконец распахнула перед ним дверь. За ней была небольшая захламленная квартирка, которая показалась Филиппу богемной, – высокие потолки, ободранные обои на стенах, огромные пыльные окна. На стенах висели какие-то самодельные барабаны, обтянутые грубой, неровно обрезанной по краям кожей. Девчонка, смеясь, сказала, что это настоящие африканские тамтамы, а он, само собой, ей не поверил.
Она небрежно, с грохотом поставила на плиту огромный почерневший чайник и уселась за стол. Он был завален какими-то мятыми бумагами, исписанными мелким угловатым почерком, и девушка небрежно смахнула их на пол.
– Мои стихи, – как бы между прочим объяснила она.
Он уселся на краешек табуретки напротив нее.
– Может быть, наконец объяснишь?
– Что? – рассеянно спросила она. – Ах да, про Барона… Да что объяснять? Он мой мужик. Вернее, был им. Четыре года. Он классный.
– Да уж, – усмехнулся Филипп, – такой классный, что мурашки по коже…
Ее глаза опасно сузились.
– Не говори того, о чем не знаешь наверняка. Он супер. Личность. Этот шрам… Он подрался из-за меня. Я была такой дурой. – Она задумчиво уставилась в окно и надолго замолчала, а когда Филипп хотел уже деликатно напомнить о своем присутствии, вдруг заговорила опять: – Я сама его спровоцировала. Я хотела проверить, любит ли он меня настолько, чтобы драться. Это было на вечеринке. Я уселась на колени к его приятелю, я целовала его в губы. Барон закипел, оттолкнул меня и разбил ему лицо. А тот достал нож и… – она вздохнула. – А ты когда-нибудь дрался за женщину? Кстати, как тебя зовут?
Он проигнорировал ее вопрос.
– Подожди, я чего-то не понял… А я-то тут при чем? Зачем твоему ненормальному Барону понадобился я?
Она возвела глаза к грязноватому потолку и раздраженно вздохнула:
– Нет, ты невыносим! Ну какая, спрашивается, тебе разница. Остался жив, не искалечен, и слава богу.
– Нет, я все-таки…
– Ну ладно! – перебила она. – Ты меня достал. Слушай. Я любила Барона. Правда. Но он меня подавлял, понимаешь? Ему нужна другая женщина. Та, что полюбит его настолько, что откажется от себя. То есть только такая смогла бы быть рядом с ним счастливой. А ему нравятся сильные бабы. Как я. – Она расправила плечи. – Но в один прекрасный момент я поняла, что мне не сделать карьеру, пока он рядом. Знаешь, я творческая личность. Пою. У меня красивые песни, правда – скоро сам убедишься…
«Мне наплевать на твои песни», – хотел сказать Филипп, но благоразумно промолчал.
– И вот я сказала ему, что ухожу… Сегодня. Он усмехнулся и ответил, мол, да кому ты, кроме меня, нужна? А я не люблю, когда со мной так говорят. Я сказала Барону, что могу получить любого мужчину, какого только захочу. А он говорит: вперед.
– А ты? – спросил Филипп, заранее зная ответ.
– Ну, не сердись. Да, я подошла к тебе. Я огляделась по сторонам, и ты мне больше всех понравился. Ты стоял и так задумчиво пялился вверх. Барон даже рассмеялся и сказал, что ты молишься.
– Я фотографировал крышу, – буркнул Филипп. – Прикидывал, с какой стороны она будет красивее смотреться.
– Я же не знала, – девушка хрипло рассмеялась. – Я сказала ему, что выбираю тебя. Подошла. А дальше ты и сам все знаешь.
Волна черной злобы захлестнула Филиппа с головой. Эта тощая девка в грязной куртке, эта уродина, эта стерва подставила его! Она ведь ему даже не понравилась, он сфотографировал ее только для того, чтобы эта ненормальная побыстрее от него отвязалась! А она натравила на него своего монстрообразного приятеля со шрамом! Кто знает, как мог закончиться этот день для Филиппа Меднова, если бы ему не удалось убежать? Может быть, он лежал бы сейчас в Склифе, обмотанный бинтами, словно мумия?
Видимо, все эти чувства были написаны на его лице, потому что девушка испуганно отшатнулась и захлопала длинными ресницами.
– Ну что ты разозлился? Ничего же не случилось. Все обошлось.
– Ага, обошлось! Из-за тебя меня едва не прикончили!
– Скажешь тоже, – примирительно улыбнулась она, – не стал бы он тебя убивать. В конце концов, ты не виноват.
– Конечно, не виноват! Ты мне даже не нравишься!
– Да ну? – ухмыльнулась она. – Ты мне, кстати, тоже. У тебя ресницы белесые, как у лабораторного кролика.
– С меня хватит! – Филипп вскочил и решительно направился к входной двери. Рванул с вешалки куртку, небрежно обмотал вокруг шеи клетчатый шарф, едва при этом не придушив самого себя. Она спокойно подождала, пока он оденется. А потом, лениво зевнув, объявила:
– Не советую тебе это делать. Барон у подъезда. С ним еще трое. Тебя ждут.
Он замер на пороге.
– Раздевайся, будем пить чай. Не сердись. Я пошутила, ты на самом деле очень симпатичный, просто не в моем вкусе. Не волнуйся, сюда он не поднимется. Ну что же ты, давай. Я нашла в холодильнике варенье…
А через несколько минут они уже пили безвкусный жидкий чай с коньяком, болтая, словно старые друзья. У нее был удивительный талант мгновенно «разрядить» обстановку. Еще пару минут назад Филипп был готов уйти от этой хамки не оглядываясь. Но ее взгляд, ее улыбка сделали так, что он уже сам сетовал на свою обидчивость.
Они познакомились. Она назвала свое имя – Азия, и он снова ей не поверил.
Он рассказал ей, что учится во ВГИКе. Она индифферентно пожала плечами, но он-то видел, что эта информация произвела на нее должное впечатление. Позже она призналась, что три раза проваливалась во ВГИК. Хотела стать актрисой, но ей сказали, что на пленке она «теряется». Это было правдой – потом Филипп имел возможность в этом убедиться. В итоге Азия так никуда и не поступила. «А зачем время тратить? Такой уж я человек – или все, или ничего!»
– Хочешь, покажу тебе свои фотографии? – предложила она и, не дожидаясь его ответа, приволокла из комнаты распухшую коробку из-под обуви, полную разнокалиберных снимков.
– Много у тебя фотографий.
– Обожаю свое лицо, – задумчиво призналась она. – Иногда я часами смотрю на себя в зеркало. Мои глаза, мои губы, мои волосы на висках. Все это кажется мне совершенным. Я обожаю себя всю – от пальцев на ногах до мочек ушей. Наверное, тебе смешно это слышать?
– Почему же, – соврал он, хотя ему действительно стало смешно. – Все девушки обожают вертеться перед зеркалом.
– По-моему, на фотографиях я феноменальна. Я могла бы стать первоклассной фотомоделью.
Это было одно из ее заблуждений насчет собственной персоны (еще Азии казалось, что она гениальная певица и талантливая актриса). Филипп понял это уже потом, когда они вместе рассматривали готовые снимки. Азия хлопала в ладоши и восхищалась собственным замершим лицом, Филипп с ней не спорил, но про себя думал, что на фотографиях она выглядит заморышем. Пленка не передавала и сотой доли ее сексапильности, на снимках она смотрелась страшненьким подростком.
Неожиданно ему стало ее жалко. Они сидели на полу, вокруг были разбросаны ее фотографии. Азия улыбается, Азия серьезная, Азия в дурацкой белой панаме на морском берегу… Она сидела совсем близко, обняв грязными ручонками тощие коленки, она была такой некрасивой и так самой себе нравилась.
– У тебя… красивая шея, – выпалил вдруг Филипп, желая сделать ей приятное.
Она изумленно на него уставилась.
– Шея? Такого мне не говорили никогда. Говорили, что руки музыкальные. Говорили, что пронизывающий взгляд. Что красивая грудь…
Он постарался скрыть усмешку. Ему казалось, что у Азии вообще не было груди.
– Хочешь посмотреть? – Она взглянула на него с такой будничной улыбкой, словно предлагала ему еще одну чашечку чаю.
– На что? – оторопел он.
– Как на что? На мою грудь, конечно.
Вообще-то, он не хотел. Она была не в его вкусе. Он сомневался, что созерцание ее отсутствующей груди и то, что, по логике, должно за этим созерцанием последовать, доставит ему хоть какое-нибудь удовольствие. Но… У нее в квартире было зябко, а под окнами ждал чрезмерно ревнивый Барон, с которым встречаться Филиппу отчего-то не хотелось. От теплого чая клонило в сон, от коньяка приятно кружилась голова. И потом – делать-то все равно было нечего. И девчонка, похоже, крепко на него запала. Во всяком случае, так ему подумалось в тот момент. Поэтому Филипп украсил лицо самодовольной улыбкой соблазнителя – именно так улыбался он хорошеньким вгиковским блондиночкам – и, слегка понизив голос, произнес:
– Ты еще сомневаешься? Конечно хочу.
– Ладно, – она спокойно улыбнулась и совершенно беззастенчиво стянула через голову свитерок. Потом посмотрела на него и улыбнулась, причем в улыбке этой не было ни смущения, ни кокетства. Просто улыбнулась – и все. Словно она была профессиональной стриптизеркой и каждый день оголялась перед незнакомыми мужчинами. – Ну как?
Грудь у нее была, как у инопланетянки из комикса, – Филипп никогда такого не видел. Собственно, самой груди, как ему и показалось изначально, не было. Не было приятных округлостей, такому бюсту был бы великоват даже бюстгальтер нулевого размера. Зато соски ее выглядели так, словно она успела вскормить тройню. Они были огромными, круглыми и сильно выдающимися вперед – словно спелые темные вишни. Эти вишни казались приклеенными к ее плоскому, как у десятилетнего пацана, торсу.
Уродство, как и красота, притягивает взгляд. Филипп смотрел на эту грудь как завороженный – и не мог понять, нравятся ему приклеенные вишенки или кажутся возмутительно неэстетичными. Азия же самодовольно расправила плечи. Ей явно было прекрасно известно, какое впечатление производит ее «инопланетянская» грудь на мужчин.
– Я знаю, что это выглядит… хм, нестандартно.
Ему показалось, что она немного смутилась. Но впечатление это было обманчивым. Потом он неоднократно убедится в том, что Азия просто не умеет краснеть и чувство неловкости ей не знакомо.
– Я никогда такого раньше не видел, – это все, что он сумел пробормотать, прежде чем потянулся к вишенке.
От Азии приятно пахло корицей и какими-то незнакомыми ему пряностями. На первый взгляд она не выглядела холеной девушкой – той, что полжизни проводит в пенной ванне, той, что за две недели записывается к модному стилисту и навещает педикюршу каждую неделю. Да и стоило ли ожидать такой прыти от девчонки, которая носит откровенно грязную рокерскую куртку и, похоже, не знает, что такое расческа… Но тело у Азии было холеным, как у кинозвезды. Абсолютно гладкая смугловатая кожа – ни одного прыщика, ни одного лишнего волоска; ногти на ногах – аккуратно подпилены и выкрашены в роковой темно-розовый цвет. К тому же у нее был лысый, как у дошкольницы, лобок. Филипп сначала удивленно на него уставился – никто из его знакомых девушек не брил лобок, по крайней мере, зимой. Интимная эпиляция вошла в моду только в конце девяностых.
– Не волнуйся, это не болезнь, – она захихикала – настолько глупый был у него в тот момент вид. – Я давно удаляю их воском. Больно, конечно, но дело того стоит. Сам убедишься.
Она разговаривала с ним, как с подружкой, – и это, как ни странно, его завело. Обычно девчонки начинали кокетничать – плотно сжимали ноги, не давая его ищущей ладони продвинуться дальше положенного, возмущенно его отталкивали, а некоторые даже демонстративно пускали слезу, талантливо оплакивая свою якобы невинность. Притом Филипп ни разу не встречал ни одной настоящей девственницы. Ох уж эта излюбленная женская игра в «дам – не дам»!
Когда он протянул к ней руку, Азия, немного отстранившись, предупредила:
– Осторожно! У меня там колечко.
– Что? – Он, готовый поплыть по течению, уже плохо воспринимал информацию извне.
Она ничего не ответила, просто раздвинула ноги и с улыбкой ждала его реакции. Похоже, ей нравилось эпатировать мужчин. Он взглянул и обомлел – там, в устричной розовой мякоти, тускло блестело крошечное серебряное колечко. Он осторожно потрогал сережку пальцем, Азия глухо хохотнула и шепнула:
– Ты что? Щекотно же.
Должно быть, в тот момент и началась новая жизнь фотографа Филиппа Меднова. Та жизнь, неизменными атрибутами которой через несколько лет станут дорогой парик и спрятанная в рюкзаке компактная коробочка с гримом. Только сам он пока об этом не догадывался.
Ева была обречена. Она бездумно шла по Ленинскому проспекту. Иногда машинально останавливалась возле витрин (например, заметив в одной из них потрясающую красную кожаную юбку мини). Но затем одергивала себя и мрачно брела дальше. Все эти женские штучки – шмотки, побрякушки, флакончики, – все это часть ее прошлого. А будущего у Евы нет. Ее будущее – это мокрый асфальт и мимолетная вспышка боли перед угасанием навсегда. Впору бы о вечности подумать, а не о юбке, едва прикрывающей причинные места. О боге, в которого она не слишком-то верила. О том, что она в жизни своей короткой успела сделать хорошего и плохого, хотя и так понятно, что ничего особенного она не сделала. Не было у нее на это ни времени, ни сил, ни материальных средств.
Как назло, последний вечер ее никчемной короткой жизни был отвратительно холодным и слякотным. Зимний ветер бесцеремонно швырял ей в лицо охапки колючей мороси. Ева досадливо жмурилась и натягивала на голову капюшон, а подбородок и нос прятала в старенький, бабушкой связанный полосатый шарф. Эх, даже в этом ей не повезло. Хотя, наверное, еще обиднее умирать в роскошный день, весенний и теплый, когда обезумевшие солнечные зайчики щекочут лицо, а столичные модницы, словно сговорившись, облачаются в мини-юбки и куда-то весело спешат, отстукивая задорную чечетку высокими каблуками…
Наконец Ева решилась. Неуверенно подошла к обочине, остановилась.
Через несколько минут над ее головой полыхнут фары незнакомого автомобиля и…
Никто не узнает даже ее имени – в сумке Евы не было никаких документов. Этим утром она порвала свой паспорт надвое и спустила обрывки в унитаз. Зачем лишний раз волновать родственников, оставшихся в далеком провинциальном городишке? Измученная непосильной двухсменкой мать. Старенькая бабушка, безразличная ко всему, кроме многочисленных телешоу. Две младшие сестренки-кокетки.
Пусть лучше думают, что Ева затерялась в огромном городе. Нашла высокооплачиваемую работу, и теперь у нее даже нет времени на телефонный звонок. Или удачно вышла замуж и постеснялась знакомить столичного кавалера с провинциальными родственничками.
Пусть ее похоронят за государственный счет, в общей могиле, как неопознанную. Неопознанный, блуждающий по городу объект.
– Девушка, можно с вами познакомиться? – Ее путь преградил маргинального вида румяный мордоворот, одетый, как новый русский из анекдота середины девяностых. Небрежно распахнутый малиновый пиджак (и это несмотря на атакующий сверху снег!), белоснежные кроссовки. Бычью шею опоясывала нереальной толщины золотая цепь (наверное, по подобной выхаживал сказочный кот) – явно фальшивая.
Ева вздохнула. Бедный, он не знал, что малиновые пиджаки давно вышли из новорусской моды. Сейчас те, на кого он так отчаянно хочет быть похожим, носят черные кожаные куртки и темные очки – даже зимней ночью.
– Извините, – почему-то прошептала она. – Я лучше пойду. Понимаете, у меня дела…
Он явно не понимал.
– Какие могут быть дела у красивой девушки ночью? – оскалился он, продемонстрировав тускло блеснувший в свете фонаря золотой зуб. – Пойдем со мной, и я решу все твои проблемы. Что тебе хочется?
«Красивый гроб с кружевными подушками и местечко на пригородном кладбище. Чтобы не в общей могиле!» – хотела ответить она, но постеснялась его пугать. А вот «малиновый пиджак», похоже, стесняться не умел.
– Что задумалась? – заржал он. – Ну пойдем, я твоя золотая рыбка.
Ева внимательно посмотрела на него: на лоснящееся лицо, на щербатую улыбку, на фальшивое золото на его грязноватой шее – и неожиданно для себя выпалила:
– Да пошел ты!
Его лицо исказилось, золотой зуб блеснул и погас в исчезающей улыбке. В следующую секунду он сильно толкнул ее в грудь – так что Ева отлетела метра на полтора и плюхнулась в жидкую грязь. Редкие прохожие отпрянули, отвернулись и сделали вид, что ничего не произошло, что они и не заметили толстомордого хулигана, напавшего на худенькую, бедно одетую девчонку.
– Слышь, ты, дурища, – прошипел он, низко наклонившись к ее лицу, и из его щербатого рта зловонно пахнуло смесью чеснока, пива, вяленой рыбы и хрена. – Ты так со мною не шути! У меня и нож может оказаться, поняла?
Ева поняла только одно – он пьян. Услышав про нож, она хотела было извиниться – сработал инстинкт самосохранения. Но вовремя одумалась – какой инстинкт самосохранения может быть у человека, которому жить осталось десять, ну, максимум, пятнадцать минут? Может быть, так даже лучше будет. Ей ничего не придется делать самой, не придется с замершим дыханием поджидать какой-нибудь автомобиль, не придется с замиранием сердца подкрадываться к обочине и делать последний решительный шаг навстречу темноте и боли.
– Давай! – Она одним порывистым движением распахнула свою тоненькую куртенку. – Доставай свой нож!
Мордоворот попятился.
– Дура, что ли? – неуверенно поинтересовался он.
– Ну, пожалуйста! – Ева сама себя не узнавала. – Пожалуйста, напади на меня! Ну, что тебе стоит, у тебя ведь нож есть, сам сказал!
Детина все пятился и, кажется, даже попробовал перекреститься. А Еве уже все было нипочем. Она поднялась с земли, выпрямилась. Ветер трепал ее распущенные по плечам волосы, красные мокрые руки чуть ли не по локоть торчали из рукавов дешевой куцей куртенки, простые джинсы с вытянутыми коленками были заляпаны грязной жижей.
– Значит, слабо, да? – усмехнулась она. – Я так и подумала. Катись отсюда, донжуан! Катись, пока я… – Она не успела договорить. Толстяк уже ее не слушал: он развернулся и со скоростью спринтера-олимпийца бросился по Ленинскому проспекту, в сторону Октябрьской площади. Отбежав на безопасное, как ему казалось, расстояние, он обернулся и, перед тем как навсегда раствориться в сумраке вечерних улиц, визгливо крикнул:
– Вот дура!
Ева рассмеялась ему вслед. «Здорово я его напугала! – подумала она, продолжая свой путь. – Видимо, есть в человеке, который живет последние свои минуты, какая-то внутренняя сила!»
Как ни странно, у нее поднялось настроение. Она даже как будто немного согрелась. А может быть, просто перестала обращать внимание на ветер и дождь. И самое удивительное – страх смерти испарился, как утренний туман! «Сейчас, сейчас! Хватит медлить, хватит тянуть кота за хвост! Я сделаю это прямо сейчас!»
Она вышла на краешек проезжей части, словно такси собиралась останавливать. Несколько секунд ждала, вглядываясь вдаль. На вечернем проспекте было совсем мало машин. Несколько Ева пропустила – «Скорую помощь» (еще не хватало, чтобы ее тут же реанимировали заботливые врачи), симпатичную ухоженную «Шкоду», за рулем которой – она разглядела – сидела совсем молоденькая девчонка (слишком сильный стресс для особи женского пола), и старый раздолбанный «жигуль» (а кому, скажите, охота быть погребенным под грудой ржавого железа?! Нет, если уж умирать, то с шиком!). Наконец она выбрала подходящий автомобиль – красную «Мазду», приземистую и вытянутую, как стрела. За рулем – немолодой импозантный брюнет, похожий на героя латиноамериканского сериала.
Ева напружинила ноги, глубоко вздохнула, словно пловец перед прыжком в воду, и, зажмурившись, с отчаянным криком бросилась вперед.
…Филипп медленно ехал по Ленинскому проспекту в сторону центра. После такого насыщенного дня он чувствовал себя как выжатый лимон. Остановившиеся часы, записка на лобовом стекле, фотосессия в журнале, встреча с клиентом, человек в длинном плаще… Может быть, все они энергетические вампиры?
Нет, скорее дело в другом. Он опять сам же наступил на собственную больную мозоль. Начал зачем-то вспоминать о ней. Азия… Его кошмар, его вечно кровоточащая рана. Никогда она его не отпустит, не угомонится никогда. Бедовая, красивая, отчаянная, смелая, наглая, сексуальная, невезучая… Да что же это такое – стоит ему представить ее лицо, как руки дрожать начинают!
В лобовое стекло назойливо стучался дождь, асфальт блестел, как елочная игрушка, – Филипп еле-еле различал дорогу. Хрипло трещало радио, неестественно оптимистичный диджей призывал всех слушать какую-то навязчивую примитивную мелодию. Несмотря на то что когда-то Филипп отвалил кругленькую сумму за свою спортивную алую «Мазду», он так и не успел приобрести хорошую автомагнитолу. Как-то все было недосуг. Любой эстет скривился бы в презрительной усмешке, услышав эти хрипы. Старенький радиоприемник смотрелся диковато на фоне обтянутых белоснежной кожей пижонских кресел.
Филипп почти не смотрел на дорогу. Ему хотелось домой, он устал. В очередной раз рванувшись вперед со светофора, он не обратил внимания на мелькнувшую сбоку тень. Еще мгновение – и глухой удар заставил его резко откинуться в кресле и инстинктивно надавить на педаль тормоза. Было скользко, машину занесло в сторону. Филипп посмотрел вперед и побледнел под гримом – на капоте лежал какой-то инородный предмет, темный и большой.
…Бывает же такое. Живут два человека – настолько разных, что и поговорить им вроде бы не о чем. Он – богатый и независимый, гордый обладатель пижонской спортивной машины «Мазда». Носит преимущественно пиджаки от «Хьюго Босс», любит виски «Джек Дэниэлс», коллекционный белый чай, боулинг и не так давно вошедший в моду гольф. И она – студентка сомнительно престижного учебного заведения, отчисленная к тому же за неуспеваемость. Имеет три смены белья, два свитера и одни полуразвалившиеся ботинки, явно не выдерживающие конкуренции с промозглой московской осенью. Не отличает вкус элитного коньяка, не знает, где именно находятся Сейшельские острова, где он, к слову, предпочитает отдыхать. Они бы никогда не встретились. А если бы и встретились случайно, то он и не взглянул бы в ее сторону. Он ведь, как и большинство снобов, привередлив, и среди его «герлфренд» – томные фотомодели да молодые грудастые дипломницы театральных вузов. Словом, они жили по разные стороны баррикад.
К тому же красавицей она не была. Многие говорили, что есть в ней что-то. Кожа гладкая, словно выбеленная, ни единого прыщика – даже румянца нет. Взгляд глубокий, с грустинкой. Темно-каштановые волосы уложены гладкой волной. Брови точно черным карандашом прорисованы, а ведь она их даже не выщипывала. И все-таки не светил ей оглушительный успех в мужской компании. Достоинства ее были незаметны. А вот на него незнакомки на улице оборачивались. Улыбались ему загадочно, и зря – потому что такие, как он, пренебрегают уличными знакомствами. Они никогда бы не встретились. Но случается нечто – и вот они уже глупо барахтаются в одной и той же паутине. И не деться им друг от друга никуда.
Глава 3
Девушка открыла глаза и с трудом сфокусировала взгляд на ближайшем к ней предмете. Предметом этим оказалось взволнованное мужское лицо.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента