У Цезаря было девять родосских кораблей (послано было ему десять, но один затонул в пути у египетских берегов), понтийских — восемь, киликийских — пять, азиатских — двенадцать. Из них было десять квинкверем и квадрирем, остальные были меньшего размера и большей частью беспалубные. Однако, полагаясь на храбрость своих солдат и зная силы врагов, он стал готовиться к решительному бою.
   14. Когда обе стороны прониклись уверенностью в своих силах. Цезарь объехал со своим флотом Фарос и выстроил свои суда против неприятеля: на правом фланге он поместил родосские корабли, на левом — понтийские (8). Между ними был оставлен промежуток в четыреста шагов, который казался достаточным для развертывания кораблей. Остальные корабли стояли за этой первой линией в качестве резерва, причем каждому резервному кораблю было указано, за каким кораблем первой линии должен он следовать и какому приходить на помощь. Александрийцы также без колебания вывели и выстроили свой флот. Во фронте у них было двадцать два корабля, остальные занимали в качестве резерва вторую линию. Кроме того, они взяли с собой большое количество судов меньшего размера и лодок с зажигательными стрелами и горючими материалами — в надежде на то, что уже одно множество их, а также огонь могут устрашить наших. Между двумя флотами были отмели с узким проходом, прилегающие к Африке (александрийцы утверждают, что их город наполовину находится в Африке) (9). Обе стороны долго выжидали, какой из флотов начнет проходить, так как очевидно было, что те, которые войдут, должны будут встретиться с большими затруднениями как при развертывании своего флота, так и при отступлении — в случае, если их постигнет несчастье.
   15. Родосскими кораблями командовал Эвфранор, которого по мужеству и храбрости следует сравнить скорее с нашими соотечественниками, чем с греками. Родосцы выбрали его главным командиром своего флота именно за его всем известную опытность в морском деле и мужество. Как только он заметил, что Цезарь колеблется, он сказал ему: мне кажется, Цезарь, ты боишься, что если ты войдешь в эти отмели с первыми кораблями, то вынужден будешь принять сражение прежде, чем успеешь развернуть остальной флот. Предоставь это дело нам: мы выдержим сражение, и ты в нас не ошибешься, лишь бы только остальные немедленно последовали за нами. Но вот то, что враги так долго хвастаются у нас на глазах, — это для нас очень позорно и обидно. Цезарь, с своей стороны, воодушевил его и всячески похвалил, а затем дал сигнал к бою. Когда четыре родосских корабля прошли за отмель, то александрийцы окружили их и атаковали. Те выдержали эту атаку и стали развертываться с большим искусством и ловкостью. Специальная подготовка родосских моряков проявила себя самым блестящим образом: при неравном числе боевых сил все-таки ни один корабль не стал боком к неприятелю, ни у одного не были сбиты весла, и при каждой неприятельской атаке они шли фронтом. Тем временем подошли прочие корабли. Тогда, вследствие узости прохода, уже по необходимости было оставлено искусство, и судьба боя определялась исключительно храбростью сражающихся. А в Александрии все без исключения — как наши, так и горожане — перестали думать о шанцевых работах и о боях друг с другом, но бросились на самые высокие крыши, выискивая везде, откуда открывался вид, удобные пункты, чтобы следить за боем; в молитвах и обетах они просили у бессмертных богов победы для своих соотечественников.
   16. Последствия сражения были отнюдь не одинаковы для обеих сторон. Если бы наши оказались разбитыми и побежденными, что им невозможно было бы спастись бегством ни на суше, ни на море; в случае же победы все их дальнейшее будущее было неопределенным. Что же касается александрийцев, то выигрыш морского сражения оставлял за ними все; но и в случае поражения они все-таки могли бы продолжать испытывать счастье. Вместе с тем тяжким и печальным представлялось то, что слишком мало людей ведет бой, от которого зависит судьба всего дела и спасение всех: стоило кому-нибудь оказаться ниже неприятеля духом или доблестью — и тогда подвергались опасности остальные, у которых не было возможности сражаться за себя лично. Эти мысли Цезарь часто развивал в предыдущие дни перед своими солдатами, призывая их бороться с тем большим воодушевлением, что, как они сами видели, им вверено спасение всех. Точно так же и остающиеся, провожая своих товарищей по палатке, друзей и знакомых, заклинали их оправдать их личные ожидания и надежды всех прочих, приговором которых они были признаны достойными идти на этот бой. Поэтому сражались с таким воодушевлением, что приморским жителям и природным морякам не принесло помощи их искусство и ловкость; стороне, превосходившей другую численностью кораблей, не помогло это превосходство, и отборные из такой громадной массы населения храбрецы не могли сравниться в храбрости с нашими. В этом сражении взята была в плен одна квинкверема и одна бирема с солдатами и гребцами и потоплены три корабля, в то время как наши все остались невредимыми. Остальные суда спаслись бегством к городу вследствие близости расстояния; там их защитили с плотины и с высоких зданий над ней, а нашим не дали подойти ближе.
   17. Чтобы подобные случайности больше не повторялись, Цезарь решил приложить все усилия к овладению островом и примыкающей к нему плотиной. Так как его укрепления в городе были в значительной степени готовы, то он был уверен в возможности единовременной попытки напасть и на остров, и на город. Согласно с этим планом, он посадил на небольшие суда и лодки десять когорт вместе с отборными легковооруженными солдатами и наиболее надежными галатскими всадниками. А на другую часть острова он напал с палубным флотом, имея целью разъединить неприятельские силы; тем, кто первый возьмет остров, он обещал большие награды. Сначала фаросцы выдержали нашу атаку: они единовременно отбивались с крыш и с оружием в руках защищали берега, куда нашим нелегко было подойти вследствие крутизны; наконец, они охраняли узкий проход лодками и военными судами, действуя с быстротой и со знанием дела. Но как только наши, познакомившись с местностью и нащупав брод, твердо стали на берегу, а за ними немедленно последовали другие и энергично атаковали на ровном берегу врага, то все фаросцы обратились в бегство. Оставив охрану гавани, они причалили к берегам и к поселку и бросились с кораблей на сушу для защиты своих домов.
   18. Но и за укреплениями они не могли долго продержаться. Правда, их дома, если сравнивать малое с большим, были по своей постройке довольно похожи на александрийские, и их высокие, соединенные друг с другом башни служили оборонительной стеной, тогда как наши не запаслись лестницами, фашинами и другими материалами для штурма. Но страх отнимает у людей ум и сообразительность и ослабляет физические силы, что тогда и случилось. Те самые люди, которые надеялись померяться с неприятелем на ровном и открытом месте, теперь были устрашены бегством своих и гибелью весьма немногих из них. Они не осмелились держаться в домах на высоте тридцати футов, бросились с плотины в море и проплыли до города расстояние в девятьсот шагов. Но многие из них были взяты в плен и убиты. Вообще же пленных было шесть тысяч (10).
   19. Цезарь разрешил солдатам воспользоваться добычей и приказал разграбить дома. Форт у моста поблизости от Фароса он укрепил и поставил там гарнизон. Бежавшие фаросцы оставили его; другой мост, более крепкий, по соседству с городом, охраняли александрийцы. Но Цезарь на другой день атаковал и его, так как видел, что занятие их обоих воспрепятствует выходу александрийских кораблей и внезапным разбойничьим набегам. Он уже успел выбить метательными орудиями и стрелами с кораблей тех, которые занимали этот пункт военной силой, и отогнал их назад в город, а также высадил на сушу около трех когорт — больше не могло поместиться вследствие узости места; остальные его силы несли караульную службу на кораблях. После этого он приказал построить на мосту вал против неприятеля, а то место под сводами мостовой арки, где был проход для кораблей, заложить камнями и застроить. Одна из этих работ была уже окончена, так что ни одна лодка не могла пройти, другая работа была начата. Тогда все александрийские силы бросились из города и стали против укреплений моста на более широком месте; в то же время они поставили у плотин те суда, которые обыкновенно высылались для поджога кораблей. Наши сражались с моста и с кораблей перед плотиной.
   20. Пока Цезарь был занят этими делами и ободрением солдат, на плотину бросилось с наших военных кораблей большое количество гребцов и флотских солдат. Часть их привлечена была любопытством, другая — также желанием сразиться. Сперва они начали бой, чтобы отогнать неприятельские корабли от плотины и, сражаясь камнями и пращами, массой пускаемых снарядов, казалось, много содействовали нашему успеху. Но после того, как несколько дальше от этого места, на их незащищенном фланге, осмелилось высадиться с кораблей небольшое количество александрийцев (11), наши начали спасаться бегством на свои суда так же беспорядочно, как и проникли сюда, — без знамен и не держа строя. Ободренные их бегством, александрийцы стали уже в большем количестве высаживаться со своих судов и, пользуясь замешательством наших, начали еще энергичнее преследовать их. Вместе с тем и те, которые остались на военных кораблях, спешили хватать лестницы и отваливать, чтобы неприятели не овладели кораблями. Наши солдаты, принадлежавшие к тем трем когортам, которые стояли на мосту и в начале плотины, также были устрашены всем происходящим: сзади себя они слышали крики и видели бегство своих, а с фронта должны были выдерживать массу пускаемых в них снарядов; ввиду этого, боясь быть обойденными с тылу, а с уходом кораблей и вообще отрезанными от отступления, они бросили начатое на мосту укрепление и пустились бежать к кораблям. Часть из них добралась до ближайших кораблей, но те, от множества людей и тяжести, потонули вместе с ними; другая часть пыталась сопротивляться, но не знала, что предпринять, и была перебита александрийцами. Некоторым посчастливилось: они достигли кораблей, готовых к отплытию, и уцелели; немногие, подняв над собой щиты и напрягая все душевные силы, доплыли только до ближайших кораблей (12).
   21. Цезарь, насколько мог, старался ободрениями удержать своих солдат у моста и укреплений, но и сам он находился в такой же опасности; когда же он заметил, что все до одного отступают, то спасся на свой корабль. Но следом за ним туда же ломилась масса народа, так что не было возможности ни управлять кораблем, ни оттолкнуться. Предполагая то, что и случилось, он бросился с своего корабля и доплыл до судов, стоявших дальше (13). Отсюда он посылал лодки своим изнемогавшим людям и таким образом спас некоторых. Но собственный его корабль, перегруженный множеством солдат, погиб вместе с людьми. В этом сражении Цезарь потерял около четырехсот легионеров и немного более того флотских солдат и гребцов. Александрийцы поставили на этом месте форт и укрепили его сильными шанцами и метательными машинами, а из моря снова удалили камни и таким образом очистили проход для своих судов.
   22. Однако эта неудача не только не смутила солдат, но даже воспламенила и увеличила их мужество и энергию в их атаках на неприятельские верки. В ежедневных сражениях при первом же удобном случае, когда александрийцы бросались в атаку и завязывали рукопашный бой, наши солдаты проявляли величайшую боевую отвагу (14). И обычные ободрения Цезаря не могли поспевать ни за энергией, с которой его люди брались за работу, ни за их страстным желанием боя, так что их чаще приходилось отпугивать и удерживать от наиболее опасных сражений, чем воспламенять к бою.
   23. Таким образом, александрийцы видели, что удача придает римлянам силу, а неудачи — мужество. Какой-либо третьей военной комбинации, способной усилить их самих, сколько мы можем предполагать, у них не было. И вот, — то ли по совету царских друзей, находившихся у Цезаря под охраной, то ли согласно со своим прежним замыслом, — они отправили, с одобрения царя, с которым были в тайных сношениях, угодных ему лиц к Цезарю, просивших отпустить царя и позволить ему вернуться к своим и указавших, что все население, которому чрезвычайно надоело временное царствование девочки и жестокая тирания Ганимеда, готово повиноваться всем приказам царя и что если по его воле они должны будут перейти под покровительство Цезаря и заключить с ним дружественный союз, то населению нечего будет бояться, и тем будут устранены препятствия для сдачи.
   24. Хотя Цезарь хорошо знал этот лживый народ, который думает одно, а для виду делает другое, однако счел целесообразным согласиться на их просьбу в уверенности, что если они действительно желают того, о чем просят, то отпущенный им царь останется ему верным; если же, — что более соответствовало их характеру, — они хотят иметь в лице царя вождя для ведения войны, то для него будет благовиднее и почетнее вести войну с царем, чем с шайкой пришлых авантюристов и беглых рабов. Поэтому он стал уговаривать царя подумать об отцовском царстве, пощадить свой славный родной город, обезображенный отвратительными пожарами и разрушениями, своих сограждан прежде всего образумить, а затем спасти, доказать свою верность римскому народу и ему, так как сам он, со своей стороны, настолько доверяет царю, что отпускает его к вооруженным врагам римского народа. Тут он взял взрослого мальчика за правую руку и стал с ним прощаться. Но молодой царь, приученный к величайшему лукавству в полном соответствии с характером своего народа, стал, наоборот, со слезами молить Цезаря не отпускать его: самый трон не так ему мил, как вид Цезаря. Цезарь успокоил плакавшего мальчика, слезы которого, однако, подействовали на него самого, и отпустил его к своим с обещанием скорого свидания, если его чувства действительно искренни. Тот, словно его выпустили из клетки на открытую арену, так энергично повел войну против Цезаря, что слезы, которые он обронил при прощании, были, очевидно, слезами радости. Многие легаты, друзья, центурионы и солдаты Цезаря радовались случившемуся, именно тому, что над чрезмерной добротой Цезаря насмеялся лукавый мальчик, словно Цезарь в данном случае действовал только под влиянием доброты, а не из высших практических соображений.
   25. Получив теперь вождя, александрийцы стали, однако, замечать, что ни сами они не сделались сильнее, ни римляне слабее; кроме того, к их великому огорчению, солдаты начали издеваться над юностью и слабостью царя. Убеждаясь в безуспешности всех своих действий и ввиду возникающих слухов, что к Цезарю идут сухим путем сильные подкрепления из Сирии и Киликии (о чем, однако, сам Цезарь еще не слыхал), они решили перехватить провиант, который шел морем к римлянам. Поэтому, расставив на карауле у Канопа в удобных местах готовые к плаванию суда, они подстерегали наших и их транспорт. Как только об этом дали знать Цезарю, он приказал изготовить и снарядить весь флот, а командование над ним поручил Тиберию Нерону. В этой эскадре были и родосские корабли под командой Эвфранора, без которого не обходилось ни одно морское сражение и ни одно не оканчивалось с малым успехом. Но судьба, которая обыкновенно приберегает для взысканных ее милостями более суровые удары, на этот раз сопутствовала Эвфранору совсем не так, как в прежние времена. А именно, когда корабли дошли до Канопа и оба флота, выстроившись, вступили в бой, Эвфранор, по своему обыкновению, первый завязал сражение, причем протаранил и пустил ко дну неприятельскую квадрирему. Но когда он погнался слишком далеко за другой, а остальные корабли недостаточно быстро за ним последовали, то его окружили александрийцы. Помощи ему не подал никто — может быть, потому, что, ввиду его храбрости и счастья, считали его самого достаточно сильным, а может быть, и потому, что боялись за себя. Таким образом, тот, кто один из всех в этом сражении отличился, тот один и погиб со своей победоносной квадриремой.
   26. Еще в самом начале Александрийской войны Цезарь послал за подкреплениями в Сирию и Киликию Митридата из Пергама. Последний принадлежал у себя на родине к высшей знати, известен был знанием военного дела и мужеством и в качестве друга Цезаря пользовался его доверием и занимал видное положение. Полная симпатия азиатских общин и личная энергия Митридата позволила ему быстро организовать большие силы, с которыми он и достиг Пелусия сухим путем, соединяющим Египет с Сирией. Этот город был занят сильным гарнизоном Ахиллы, что объясняется важностью местоположения (весь Египет считают как бы запертым на замок против нападений с моря Фаросом, а с суши — Пелусием). Но Митридат внезапно окружил город большим войском и, несмотря на упорное сопротивление осажденных, взял его штурмом в первый же день, благодаря многочисленности своего войска, позволявшей заменять раненых и уставших солдат свежими силами, а также вследствие упорства и настойчивости, с которой он вел осаду. Оставив там свой гарнизон, он поспешил после этого удачного дела в Александрию на соединение с Цезарем. Все местности, лежавшие на его пути, он покорил и принудил к союзу с Цезарем, опираясь на авторитет, который обыкновенно сопутствует победителю.
   27. Не очень далеко от Александрии находится самая известная в той области местность, так называемая Дельта, получившая свое имя от сходной греческой буквы. Именно одна часть реки Нила пошла двумя путями: постепенно образуя в середине между двумя рукавами все большее и большее пространство, она вливается у берега в море в двух очень далеко отстоящих друг от друга пунктах. Так как царь узнал, что Митридат приближается к этому месту и должен переходить через реку, то он послал против него большие силы, которые, по его убеждению, должны были одолеть и уничтожить Митридата или, во всяком случае, задержать его. Но хотя он предпочитал полную победу над Митридатом, для него, однако, было уже достаточно отрезать Митридата от Цезаря и остановить его. Те передовые части, которым удалось перейти через реку у Дельты и двинуться навстречу Митридату, завязали сражение, спеша предвосхитить участие в победе у тех, которые следовали за ними. Митридат, благоразумно окруживший свой лагерь, по нашей системе, валом, выдержал их натиск, а когда заметил, что они стали неосторожно и дерзко подходить к его укреплениям, то сделал отовсюду вылазку и уничтожил большое число нападающих. И если бы остальные не нашли себе помощи в знании местности и частично не укрылись на своих транспортных кораблях, то и они были бы совершенно истреблены. Но как только они оправились от этого страха, то, соединившись с теми, которые шли за ними следом, они снова начали осаждать Митридата.
   28. Тогда Митридат послал к Цезарю гонца с известием о происшедшем. О том же самом узнал от своих и царь. Таким образом, почти одновременно царь отправился для уничтожения Митридата, а Цезарь — на соединение с ним. Царь воспользовался более коротким водным путем по реке Нилу, где у него стоял наготове большой флот. Цезарь, избегая сражения на реке, не захотел воспользоваться этим путем, но проехал кругом по тому морю, которое, как мы выше указали, считается принадлежащим к африканской земле. Все-таки он встретился с боевыми силами царя прежде, чем последний мог напасть на Митридата, и соединился с Митридатом, который как победитель совершенно не имел потерь. Царь стоял со своим войском на позиции, укрепленной от природы: она лежала высоко над всей окрестной долиной (которая повсюду шла под ней) и была различным образом прикрыта с трех сторон: один бок примыкал к реке Нилу, другой поднимался высоко вверх и образовывал часть лагеря, третий был окружен болотом.
   29. Между лагерем и дорогой, которой шел Цезарь, была узкая река с очень высокими берегами (15), впадавшая в Нил и находившаяся от царского лагеря приблизительно в семи милях. Когда царь узнал, что Цезарь идет этим путем, он послал к этой реке всю конницу и отборных пехотинцев в боевой готовности, чтобы помешать Цезарю переправиться через реку и начать с ее берегов бой издали, невыгодный для неприятеля, так как храбрость не могла тогда иметь никакого успеха, а трусость не подвергалась никакой опасности. Наши солдаты и всадники были очень огорчены тем, что им слишком долго приходится вести с александрийцами борьбу, для обеих сторон безрезультатную. И вот часть германских всадников, рассеявшись на поиски брода на реке, переплыла ее там, где берега были ниже; одновременно с ними легионеры срубили большие деревья, длины которых хватало от берега до берега, спустили их в реку, поспешно засыпали и по ним перешли на другой берег. Неприятели до того испугались их атаки, что стали искать спасения в бегстве. Но это было напрасно: лишь немногие из бежавших спаслись к царю, а почти вся остальная масса была перебита.
   30. После этого блестящего дела Цезарь решил нагнать страху на александрийцев самой внезапностью своего приближения и тотчас же после победы двинулся против лагеря царя. Но, ввиду того что лагерь был укреплен сильными верками и валом, а также самим местоположением, а вал был занят густыми массами вооруженных людей, Цезарь не захотел немедленно вести на штурм своих утомленных походом и боем солдат и разбил свой лагерь на некотором расстоянии от неприятеля. На следующий день он двинулся со всеми силами в атаку и взял тот форт, который царь укрепил в ближайшем к своему лагерю селении, и с целью удержания этого селения соединил его боковыми шанцами с лагерными верками. Конечно, этого результата нетрудно было бы достигнуть и при меньшем числе солдат, но главной целью Цезаря было воспользоваться вслед за победой паникой александрийцев и немедленно двинуться на штурм царского лагеря. Таким образом, наши солдаты тем же беглым маршем, которым они преследовали бегущих александрийцев от форта до лагеря, подошли к лагерным укреплениям и начали ожесточенный бой издали. Приступить к штурму они могли с двух сторон: там, где, как я указал, был свободный подход к лагерю, и, во-вторых, там, где между лагерем и рекой Нилом был небольшой промежуток. Ту сторону, где подход был наиболее легким, защищали главные, и притом отборные, александрийские силы; равным образом и оборонявшиеся в районе реки Нила с полным успехом отбивались от наших и наносили им большие потери, так как обстреливали нас с двух противоположных сторон — по фронту с лагерного вала, а в тылу со стороны реки, на которой стояло много их кораблей с пращниками и стрелками, бившими в наших.
   31. Цезарь видел, что его солдаты сражались как нельзя более храбро и все-таки дело мало подвигалось вперед вследствие топографических затруднений. Но вот он заметил, что самый высокий пункт лагеря оставлен александрийцами, ибо он представлялся им вполне защищенным от природы, и его защитники быстро сбежали вниз к месту сражения из желания принять участие в битве, а отчасти из любопытства. Тогда он приказал трем когортам под командой Карфулена, отличавшегося своей храбростью и знанием военного дела, обойти лагерь и атаковать тот высокий пункт. Когда наши солдаты появились там и вступили в ожесточенный бой с немногими защитниками укрепления, то александрийцы, устрашенные криком и атакой с двух противоположных сторон, стали суетливо бегать по лагерю во всех направлениях. Это замешательство неприятелей до такой степени возбудило боевой пыл у наших, что они со всех сторон пошли в атаку; между тем передовые отряды уже занимали самый высокий пункт лагеря и, сбегая оттуда, перебили множество врагов в лагере. Большая часть александрийцев, спасаясь от них, толпами бросилась вниз с вала в ту часть лагеря, которая примыкала к реке. Передавив своей массой в самом рву укрепления первых из спасавшихся, остальные облегчили этим себе бегство. Известно, что царь также бежал из лагеря и спасся на один корабль; но последний затонул вместе с царем от множества людей, старавшихся доплыть до ближайших судов.
   32. Воодушевленный этой необыкновенно счастливой и скорой победой, Цезарь с конницей поспешил ближайшим сухим путем в Александрию и победоносно вступил в ту часть города, которую занимали военные силы неприятеля. И он не обманулся в своем предположении, что враги при известии об этой победе перестанут думать о войне. Таким образом, он получил при своем приходе заслуженную награду за свою доблесть и мужество; все городское население положило оружие и оставило укрепления, надело те одежды, в которых молящие обыкновенно просят своих повелителей о милости, вышло навстречу Цезарю со всеми святынями, святостью которых они обыкновенно замаливали гнев и раздражение своих царей, и сдалось. Приняв их на капитуляцию, Цезарь успокоил их словами утешения и прошел через неприятельские укрепления в свою часть города, встреченный там громкими поздравлениями со стороны своих людей, которые радовались не только благополучному исходу войны и решительного сражения, но и его столь счастливому прибытию.