Скоро пришли гости.
   Обедала в этот день Кинули с нами. Сидела на диване и осторожно лакала из миски лапшу. Миска стояла на столе. Но Кинули ела так аккуратно, что на белой скатерти не было ни одного пятнышка. Когда Кинули кончила, она вытянула лапу и, тихонько стуча по столу, попросила ещё. Но супу ей больше не дали, потому что в этот день Маша приготовила ей ещё котлеты и большую яичницу. После обеда прочли присланные ей письма с поздравлениями. Почти все они были от ребят и начинались так: «Милая Кинули, мы очень тебя любим и поздравляем с днём рождения».
   Сначала Кинули слушала внимательно, потом ей надоело. Уж очень было много писем, да и яичница была съедена уже вся. Кинули соскочила с дивана и… прямо перед собой увидела мячи. Мячи лежали красивые, жёлтые, новые. Свой старый она разорвала давно, теперь же одним, прыжком рванулась к мячам, схватила их лапами, стараясь удержать. Мячи отскакивали, а Кинули, годовалая львица, забыв про всё на свете, гонялась за ними, как маленький котёнок. Невозможно было смотреть без смеха на её игру. Мячи разлетались по комнате, закатывались под стулья, столы, диван. Можно было подумать, что мебель ожила. Всё двигалось по комнате, и даже кровать, когда закатился под неё мяч, переехала на спине Кинули в другой конец комнаты.
   Кинули так разыгралась, что её невозможно было унять. Хотели отнять мячи, но Кинули легла на них, обняла лапами и никак не хотела отдать. Догадалась Маша. Она позвала Пери и сделала вид, что хочет вывести её погулять. Кинули сразу бросила мячи и помчалась за собакой. Она не любила оставаться одна.
   Сколько было постоянных мучений, когда нужно было вывести собаку погулять! Пери — из комнаты, а Кинули за ней. Отталкивает её лапой, не пускает. Приходилось хитрить. Я отвлекала Кинули ласками, Вася занимал место у двери, чтобы вовремя её закрыть, а Маша хватала Пери и бежала с ней по коридору. Но похищение удавалось не всегда. Иногда Кинули вырывалась, мчалась за Машей, отнимала Пери и возвращалась на место, волоча за шиворот собаку. Называлось это «похищение Пери». Пери уже привыкла к такому обращению, покорно висела в зубах львицы и не сопротивлялась.

В зоопарке

   Незаметно прошли зима, весна, наступило лето, а вместе с ним и пора отдавать Кинули в Зоопарк. И вовсе не потому, что она нам надоела или мешала. Совсем нет. Даже наоборот. Подрастая, Кинули становилась как-то послушнее, смирнее. Лучше, чем когда-нибудь, рассчитывала она силу своей лапы, остроту когтей величиною с палец. Играя, чуть-чуть дотрагивалась лапой, и не было случая, чтобы порвала хотя бы чулок. Не портила и вещи. Теперь Маша свободно оставляла на столе посуду, мясо, и Кинули ничего не трогала. Одним словом, держалась, как большая послушная собака.
   Не изменилось её отношение и к Пери. Для собаки она осталась по-прежнему маленьким котёнком. Пери по пятам ходила за Кинули, как и раньше облизывала после еды морду львицы, заступалась за неё, ухаживала. Тем же платила ей и львица. Не было случая, чтобы она съела всё мясо, не оставив куска для собаки. Поэтому, когда кормили Кинули, Пери спокойно лежала в стороне. Иногда Кинули вспоминала и про нас. Брала измусоленную, изгрызенную кость, приносила мне или Васе и старательно пихала грязной костью в лицо, предлагая погрызть гостинец.
   Не удивительно, что нам было очень жаль с ней расставаться. А расставаться было нужно. Милиция больше не разрешала держать львицу в квартире — всё-таки большая, народу много, вдруг кого-нибудь укусит!
   И вот в Зоопарке, около площадки молодняка, начали строить для Кинули специальный домик. Когда он был готов, туда поставили стол, стулья, отгородили маленький дворик и большую площадку, где бы Кинули могла резвиться и играть.
   Наступил и день отъезда. В этот день мы встали очень рано. Решили везти Кинули на машине, но никто не знал, как отнесётся она к этому. Ведь теперь это был взрослый, сильный зверь. Приготовиться решили заранее, до приезда машины. Надо было надеть ошейник, который сшили специально для переезда, проверить крепость ремня. И вот тут случилось то, чего никто из нас не ожидал. Не успела я даже поднести ошейник к шее львицы, как Кинули рыкнула, выбила его из рук лапой и отскочила. Оказывается, он был смазан дёгтем, и незнакомый запах испугал львицу. Чего мы только не придумывали! Смазывали ремень мясом, маслом — ничего не помогало. Даже когда надели ошейник на Пери и она хотела подойти к Кинули, та не подпустила её к себе. Пришлось срочно бежать за широким бинтом в аптеку и, сложив его в пять раз, сшить шлейку. Шлейку Кинули дала надеть сразу.
   В десять часов приехала машина. Шофёр остановил её во дворе, и мы повели Кинули. Бедная кошка! Она так разволновалась, что даже не заметила, как поверх шлейки надели ещё ошейник. Вели втроём — Вася, Шура и я. Впереди шёл Толя с Пери. Ведь если кто-нибудь из нас отставал, Кинули ни за что не хотела идти дальше.
   Так вышли мы из квартиры и спустились вниз, но вдруг Кинули внезапно испугалась, бросилась назад. Не выдержав рывка, лопнул ремень, и большая жёлтая львица, как трусишка котёнок, кинулась домой. Сорвать с крючка и открыть дверь было для неё делом минуты, так что, когда мы прибежали, она уже лежала в комнате под столом.
   С большим трудом нам удалось её вывести и заманить в машину. Вася, Шура, я, маленький Толя и даже Пери все залегли в машину. Звали оттуда Кинули, манили. Долго ходила она вокруг и жалобно мяукала, прежде чем решилась войти. Войдя же в машину, сразу забралась на сиденье. Задними лапами придавила Васю, передними устроилась у меня на коленях и всю дорогу лежала спокойно.
   В Зоопарке Кинули ждала залитая солнцем площадка и ранние посетители, знавшие о её переезде. Очутившись в новом, незнакомом месте, Кинули растерялась. Прижалась к земле, спрятала свою большую голову под Пери и мелко-мелко задрожала.
   Эту ночь я провела с ней в клетке. Кинули то беспокойно металась по клетке, стараясь открыть лапами дверь, то вдруг настороженно прислушивалась к незнакомым звукам ночного зоопарка. Прошла ночь. Наступило утро. Утром я пошла домой. Кинули было рванулась за мной, долго билась головой о решётку и вдруг, поняв, что всё равно не выйти, вся как-то съежилась и легла.
   Долго не поднималась с места и не ела Кинули. Смотрела поверх решётки, сквозь деревья, дома, заборы, куда-то вдаль ничего не видящими глазами. Всегда живые и выразительные, они теперь потускнели и напоминали, скорее, глаза мёртвого, чем живого зверя. Этот взгляд, полный какого-то тупого безразличия, пугал меня больше всего. Она, казалось, не узнавала даже меня. Иногда, после долгих уговоров, как будто машинально, брала из рук кусочек мяса. Изредка глотала, а большей частью кусочек повисал между клыками, потом падал, и Кинули даже не поворачивала головы.
   На десятый день она начала подниматься. С трудом передвигалась она на ослабевших лапах, но уже начала интересоваться окружающими её животными, людьми. Мы навещали её каждый день. Как никогда, радовалась Кинули приходу Васи, Шуры, Толи. Тёрлась об их ноги, ласкалась.
   Рано утром, когда парк еще был закрыт, я выводила её на прогулку. Выводила без ошейника. После переезда в Зоопарк Кинули ни за что не давала его на себя надеть. Приходилось выводить без привязи. Ходила она рядом, как большая послушная собака. Зато как удивлялись увидевшие её животные! Настороженные, готовые сразу умчаться, провожали её испуганными взглядами олени, легко перепрыгивая с камня на камень, исчезало за горой стадо туров, а слонёнок бросился сначала на Кинули, а потом, словно испугавшись собственной храбрости, прижался за домиком. Кинули проходила мимо и ни на кого не обращала внимания. Не обращала внимания и на звавшую её публику.
   Около клетки Кинули всегда стояли посетители. Терпеливо, часами, ждали они, когда покажется львица из своего домика. Многие ходили каждый день, следили за её здоровьем. Никогда не забуду, как рано утром (не успел еще открыться парк) как к клетке Кинули прибежали три девочки. Первая, задыхаясь от сильного бега спросила:
   — Как Кинули?
   А когда узнала, что та поправляется, обернулась к отставшим подругам н весело крикнула им:
   — Кинули поправляется!
   Последний раз они видели Кинули больной, очень беспокоились и перед экзаменами прибежали её навестить.
   Были и такие, которые беспокоились за меня. Если меня почему-либо не было на площадке, спрашивали служителя, не случилось ли чего. Интересовались, не боюсь ли я Кинули, не загрызёт ли она меня. Я отвечала им, что если и загрызёт, то после этого сама пропадёт от тоски.
   И правда, несмотря на то, что Кинули жила теперь в клетке, она нисколько не изменила своего отношения ко мне. Оставалась по-прежнему ласковой, ручной. Так же как и раньше, по приказанию ложилась, давала себя чесать гребешком, чистить щёткой. Я поднимала её за лапы, переворачивала на бок и даже таскала за хвост. Кинули терпела всё, лишь бы я подольше оставалась с ней в клетке. Иногда, если она не слушалась, я делала вид, что ухожу. Тогда Кинули бросалась за мной, ловила меня лапами и не давала уйти. Большие и острые когти у Кинули, но она никогда не делала ими больно. Осторожно выбирая из моих пальцев, брала она кусочки мяса, а когда я уходила, подолгу смотрела вслед, потом поднимала голову, и из её пасти вырывался львиный рык.
   Прошло лето, наступила зима, стало холодно. Кинули и Пери перевели в зимнее помещение. Кинули теперь уже была совсем большая львица, и её посадили в клетку рядом с другими львами. Около её клетки всегда стояли любопытные. Все удивлялись, как такая большая львица живёт вместе с собакой. А жили Кинули с Пери очень дружно. Когда Кинули давали мясо, она всегда оставляла часть своей порции для Пери. А пока собака ела, львица охраняла её и не давала служителю вынимать остатки до тех пор, пока Пери не наестся.
   Однажды Пери заболела. Она была уже старая собака, у неё болели ноги, и Пери не могла подниматься, Кинули страшно разволновалась. Почему Пери не встаёт? Почему не ест мясо? Кинули брала в зубы свою порцию, подносила её к Пери, мяукала, старалась приподнять собаку лапой. Но Пери не вставала. Тогда позвали врача. Врач хотел осмотреть Пери, но для этого нужно было её вынуть из клетки. Однако Кинули никак не хотела отдавать своего друга: каждый раз, когда хотели брать Пери, она рычала и бросалась на решётку, как дикая львица. Больших трудов стоило её переманить в другую клетку, и только тогда удалось взять Пери.
   Когда Кинули увидела, что Пери взяли, она стала биться о решётку, старалась выскочить из клетки. В этот день Кинули ничего не ела, не притронулась к корму и на следующий день стала скучная, вялая, злая и никого к себе не подпускала. Она часто ревела, и её рёв не раз тревожил жителей Зоопарка. Слышала его и Пери. Она узнавала голос Кинули среди всех львиных голосов Зоопарка, настораживала свои острые уши и тихо, совсем тихо скулила.
   Прошло два месяца. За это время Пери поправилась, окрепла и уже совсем хорошо стояла на ногах. Пора было её сажать обратно к Кинули. Кинули увидела Пери ещё издалека. Насторожила уши и долго внимательно вглядывалась в неё. А как они обрадовались, когда снова очутились вместе! Кинули бросилась к Пери, мяукала и так тёрлась головой, что мы думали, она раздавит собаку. А собака, забыв о своих больных ногах и о своей старости, прыгала, как щенок, вокруг львицы. В этот день Кинули и Пери ели хорошо, ночью спали, прижавшись друг к другу, и никто больше не слышал тоскующего рёва Кинули.

Разлука

   Подошёл июнь 1941 года. Началась война.
   Теперь Зоопарк нельзя было узнать. Словно глубокие морщины, траншеи перерезали гладкие дорожки парка. Дощечки, на которых раньше было указано, как пройти к помещению со зверями, заменила краткая чёрная надпись: «Убежище». В городе начались воздушные тревоги. Звери настороженно прислушивались к завыванию сирены, волновались, метались по клеткам, кричали. Особенно волновались львы. Их громкий рык смешивался с гулом первых вражеских самолётов, прорвавшихся к Москве.
   В эту первую памятную ночь никто домой не ушёл, дежурили у зверей, гасили загоревшиеся помещения. К счастью, это были помещения не с животными, а то, вырвись звери на свободу, они могли бы наделать много бед. Надо было немедленно вывозить всех опасных зверей из Москвы.
   Из львов решили оставить одну Кинули, потому что она была самая ручная и безопасная и, если бы даже выскочила из клетки, никого не тронула бы.
   Несмотря на тяжёлое время, о ней по-прежнему заботились юные москвичи. Спрашивали, куда её прячут во время бомбёжки, советовали водить в метро. Когда зверей отправили в другие зоопарки, часть из них попала в Свердловск. Осенью я рассталась с Кинули и поехала в Свердловск, где продолжала работать в зоопарке. Всё свободное время проводила я в госпитале, дежурила, ухаживала за ранеными. В госпитале скоро узнали, что я работаю в зоопарке.
   Нашлись и такие, которые слышали о Кинули. Просили рассказать о ней. Стоило мне начать что-нибудь делать, как начинались просьбы: «Сестрица, расскажите еще про львицу». С такими просьбами приходили раненые и из других палат. Из-за этого даже происходили споры:
   — У вас свои сёстры есть, пускай вам и рассказывают, а нашу не беспокойте! — говорили раненые моей палаты.
   Даже тяжелораненые интересовались жизнью Кинули, спрашивали, где она находится и что с ней.
   В каждом письме из Москвы мне сообщали о Кинули, писали, что Кинули чувствует себя хорошо и что, хотя посетителей в Зоопарке почти не стало, около её клетки всегда кто-нибудь стоит. Потом написали, что болеет Пери, потом сообщили, что её не стало и Кинули теперь одна.

Встреча

   И вот через полтора года я опять в Москве… В Зоопарке… Вот и помещение, где находится Кинули. Она лежала в углу клетки, ела мясо. Тут же было несколько посетителей.
   Я подошла и стала рядом с ними. Стоявший около меня мужчина начал мне рассказывать о Кинули: о том, что она воспитывалась в доме, загнала на шкаф вора и ещё что-то из её жизни, но что именно, я даже не слушала. Я стояла рядом с Кинули и не решалась её окликнуть. Совсем не потому, что боялась быть неузнанной, совсем нет! Я ревниво думала: вдруг Кинули не захочет отойти от мяса, не сразу подойдёт ко мне, не будет так ласкаться, как раньше?
   И вот я стою перед клеткой, смотрю на большую жёлтую львицу, на два таких знакомых пятнышка около её носа и совсем тихо, шёпотом, зову Кинули. Кинули услышала меня сразу. Она перестала есть, насторожилась и долго, пристально смотрела на меня. Потом встала, сделала несколько нерешительных шагов в мою сторону и остановилась.
   Тут уж я не вытерпела:
   — Кинули! Кинули! Кошечка!
   Но не успела я произнести эти слова, не успела просунуть к ней в клетку руки, как Кинули бросилась ко мне. Она с такой силой ударилась о решётку, что из носа и губ у неё пошла кровь. Но она не обращала внимания на боль, всё ласкалась и ласкалась ко мне. Больше часа пробыла я с Кинули. Уже в конторе меня нагнал служитель львятника.
   — Вера Васильевна, к Кинули зайдите, — просил он, — она вся избилась, кричит. Я ей мясо дал, а она не ест, всё на двери смотрит.
   Пришлось вернуться. Кинули действительно не ела. Она то металась по клетке, то вдруг останавливалась, билась о решётку, кричала. Около её клетки собрались посетители. Все ласково уговаривали её успокоиться, а больше всех старался тот самый мужчина, который рассказывал о Кинули. Как только Кинули меня увидела, она бросилась сначала ко мне, потом к мясу. Схватила его в зубы и всё старалась просунуть мне сквозь решётку. Мне очень хотелось зайти в клетку и приласкать её, но сделать это было нельзя.
   Позволили мне зайти к Кинули только через несколько дней и то с условием соблюдения всех предосторожностей. Для этого Кинули с утра перегнали в наружную клетку львятника. Приготовили крейцера, железные прутья, верёвочные петли, принесли резиновый шланг и включили воду.
   Одним словом, когда в назначенный час я пришла, вокруг клетки лежали все приспособления, а Кинули металась по клетке и нервно рычала. Однако, увидев меня, она ласково протяжно замяукала, и не успела я приоткрыть клетку, как Кинули рванулась ко мне. Больших усилий стоило мне удержаться на ногах, так бурно ласкалась Кинули.
   Теперь уже никто не сомневался, что Кинули меня никогда не забудет, а больше всех была в этом уверена сама я.