– В какую сторону он шел?
– В ту же, что и вы.
– Значит, к старой мельнице?
– Полагаю, да. Я не обратила особого внимания – он просто шел вот здесь. Я увидела его, узнала и помахала ему, а потом пошла дальше.
– Вы хорошо знали полковника?
– Едва знала. Мы здесь с апреля, и он любезно пригласил нас к обеду однажды вечером. Но моя кузина очень робкая, почти затворница, и не захотела идти. Я пошла одна и наслаждалась вечером. Однажды мы разговаривали на Хай-стрит. Когда я видела его едущим верхом, то всегда махала ему. Это все, что я могу вам рассказать.
– Но капитана вы знали достаточно хорошо, чтобы сразу понять, что видите его, а не кого-то другого?
Хелена Соммерс улыбнулась, ее серые глаза блеснули.
– Женщина не забывает Марка Уилтона, однажды увидев его. Он очень красив.
– Как бы вы описали полковника?
Мисс Соммерс задумалась над вопросом, как если бы раньше не уделяла полковнику особого внимания.
– Он был моложе, чем я ожидала. И довольно привлекательный. Очень начитанный для военного – за обедом у нас была интересная дискуссия об американских поэтах, и он, похоже, хорошо знал Уитмена. – Она откинула с лица прядь волос. – При поверхностном знакомстве он казался приятным человеком. Очень гостеприимным хозяином. Не могу сообщить вам больше, так как после обеда говорила в основном с Леттис Вуд и потом с миссис Давенант, а вскоре после этого вечеринка закончилась.
– Как бы вы описали отношения между Уилтоном и полковником Харрисом?
– Отношения? Едва ли я об этом могу судить. – Хелена Соммерс мысленно вернулась к тому вечеру и сказала: – Они держались вполне непринужденно друг с другом, как люди давно знакомые. Это все, что я могу вспомнить.
– Спасибо. Если вы припомните что-нибудь еще, что может помочь нам, пожалуйста, свяжитесь с сержантом Дейвисом или со мной.
– Да, конечно. – Поколебавшись, Хелена Соммерс спросила: – Полагаю, я могу продолжить свою прогулку? Моя кузина сердится, не любит, когда я ухожу. А я ненавижу сидеть взаперти. Здесь нет… ну, опасности?
– Со стороны убийцы полковника?
Женщина кивнула.
– Сомневаюсь, что вы должны чего-то опасаться, мисс Соммерс. Тем не менее вам следует проявлять разумную осторожность. Мы все еще не знаем, кто и почему убил полковника.
– Ну, желаю вам удачи в поисках убийцы, – сказала Хелена Соммерс и двинулась дальше.
– Приятная леди, – заметил Дейвис, провожая ее взглядом. – Зато ее кузина робкая, как мышка. Никогда не показывается в городке, но содержит коттедж в безупречной чистоте. По словам миссис Холдейн, она сперва считала бедную девушку полоумной, но однажды пришла к ним в коттедж посмотреть, как они устроились, и увидела, что бедняжка просто робкая.
Ратлиджа не интересовала робкая кузина мисс Соммерс. Он устал и проголодался, а Хэмиш что-то бормотал себе под нос последние полчаса, что определенно свидетельствовало о психической неуравновешенности в данный момент самого инспектора. Пора было возвращаться.
Больше всего Ратлиджа беспокоил сам полковник. Он хорошо представлял себе, как этот человек вдохновляет солдат, у которых не оставалось ни физических, ни душевных сил, чтобы сражаться. Высокая подтянутая фигура в офицерской шинели. Энергичный голос разрезает предрассветную мглу. Его сила каким-то образом передается стоящим перед ним замерзшим, испуганным людям, убеждая их, что они в состоянии атаковать наступающим утром. И солдаты делают то, о чем их просят, только для того, чтобы увидеть, как атака захлебнется и холм снова перейдет к фрицам.
Но здесь, в Аппер-Стритеме, Чарлз Харрис казался всего лишь бледной тенью этого офицера, спокойным и приятным человеком, как описала его миссис Давенант. Безусловно, не тем человеком, которого могли убить.
Как положить пальцы на пульс мертвеца и вернуть ему жизнь? Когда-то, в начале карьеры, Ратлидж мог это делать, видя жертву с точки зрения убийцы и понимая, почему он или она должны умереть. Потому что иногда разгадка убийства заключалась только в этом. Но здесь, в Уорикшире, полковник, казалось, ускользал от него…
Кроме знания факта, что ему снова придется иметь дело со смертью, Ратлидж не представлял возможных проблем возобновления своей карьеры в Ярде. По крайней мере, пока он был в клинике, запертый в своем отчаянии и страхе. Честно говоря, он видел свое возвращение в основном как ответ на нужду оставаться занятым, отгородиться от Хэмиша, от Джин, от развалин своей жизни.
Даже в Лондоне Ратлидж не задумывался о том, подходит ли он все еще для этой работы. Он не задумывался, могли ли повредить ужасы войны его опыту и интуитивной хватке улавливать хрупкие нити информации, которая была его величайшей способностью. Может ли он стать хорошим полицейским снова? Ратлидж ожидал, что его способности вернутся без усилий, что они, подобно верховой езде или плаванию, нуждаются только в возобновлении тренировок…
Теперь Ратлидж вдруг забеспокоился. Напряжение давало Хэмишу доступ к его совестливому уму. Врачи говорили ему об этом.
Он вздохнул, и в ответ сержант Дейвис, шагая по траве рядом с ним, сказал:
– Это было долгое утро, но мы никуда не пришли.
– Разве? – Ратлидж с усилием вернул мысли к делу. – Мисс Соммерс сказала, что она видела Уилтона, идущего по этой тропинке. Но откуда он шел? С кладбища, как он утверждает? Или по переулку, как заявляет Хикем, где он встретил полковника? Или же он следовал за Харрисом на луг с намерением убийства?
– Но этот путь ведет к развалинам у старого моста, как Уилтон говорил нам, а мисс Соммерс видела его здесь около восьми. Поэтому мы не ближе к правде, чем были раньше.
– Да, но, так как мисс Соммерс видела его здесь, он должен был сказать нам, что шел к мельнице, не так ли? Не важно, где он действительно был и куда направлялся.
– Значит, вы думаете, что он виновен? – Сержант Дейвис не мог сдержать нотки разочарования в своем голосе.
– В данный момент у нас недостаточно информации, чтобы принять какое-либо решение. Но это возможно.
Они добрались до автомобиля, и Ратлидж, открыв дверцу, наклонился, чтобы отряхнуть брюки от травы. Дейвис стоял у капота, обмахиваясь шляпой: его лицо покраснело от напряжения.
Все еще следуя потоку своих мыслей, Ратлидж продолжал:
– Если мисс Соммерс права и Уилтон шел к мельнице рано утром – скажем, в восемь, – он мог находиться на значительном расстоянии от луга, когда был застрелен полковник. Разумно предположить, что лошадь побежала прямо домой и полковник умер между половиной десятого и десятью, когда Ройстон пошел к конюшне искать его.
– Действительно, Уилтон должен был добраться до развалин и моста к этому времени. Значит, вы говорите, что о пребывании капитана в переулке в то время мы знаем только со слов Хикема.
– Похоже на то. Без Хикема нет свидетельств о том, откуда шел капитан, прежде чем он столкнулся с мисс Соммерс. Нет доказательств и последующей ссоры. И нет никаких оснований, кроме того, что Джонстон и Мэри подслушали в холле «Мальв», верить, что у капитана был повод застрелить Харриса.
Лицо сержанта просветлело.
– И никакое жюри в этом графстве не поверит словам Дэниела Хикема о человеке, награжденном крестом Виктории.
– Вы кое-что забываете, сержант, – сказал Ратлидж, садясь в машину.
– Что именно, сэр? – с беспокойством спросил Дейвис, вглядываясь в лицо Ратлиджа.
– Если Уилтон не убивал Харриса, то кто? И кто перевернул труп?
После ланча в «Пастушьем посохе» Ратлидж достал маленькую кожаную записную книжку, сделал несколько записей и задумался, что делать дальше. Он отправил Дейвиса домой к жене на ланч и теперь, потягивая кофе, наслаждался кратким одиночеством.
Что представлял собой Харрис? Это казалось ключом к разгадке всего дела. Что таилось в жизни этого человека, приведшее его к кровавой смерти на залитом солнцем лугу?
Или почему он должен был умереть именно тем утром? Почему не на прошлой неделе, в прошлом году, десять лет назад?
Что-то запустило цепочку событий, закончившуюся на том лугу. Что-то сказанное – или оставшееся несказанным. Что-то сделанное – или оставшееся несделанным. Что-то почувствованное, мелькнувшее, неверно понятое, что-то приведшее к роковому выстрелу.
Ройстон, Уилтон, миссис Давенант, Леттис Вуд. Четыре разных человека, имевшие различные отношения с полковником. Ройстон – служащий, Уилтон – друг, миссис Давенант – соседка, а Леттис Вуд – воспитанница. Безусловно, полковник должен был казаться другим каждому из них. Человеческой натуре свойственно окрашивать чужое настроение, разговоры и темперамент таким образом, чтобы удовлетворить любопытствующего. Наверняка кто-то из четверых охарактеризует полковника должным образом, что приведет полицию к ответу.
Было трудно поверить, что Чарлз Харрис не имел никаких грехов на своей совести, никаких образов, преследовавших его во сне, никаких теней в душе. Не существовало такого явления, как совершенный английский джентльмен…
Хэмиш начал напевать мелодию, и Ратлидж попытался игнорировать ее, но она была знакомой и отвлекала его от размышлений. Внезапно он осознал, что это – полузабытая викторианская баллада «Истинный английский джентльмен», написанная менее известным современником Киплинга и менее популярным, так как его чувства были горькими и в нем отсутствовало киплинговское ощущение того, с чем читающая публика будет мириться и от чего отворачиваться. Но баллада была достаточно популярной в окопах во время войны:
Бартон Редферн едва убрал кофейный прибор и повернулся, чтобы захромать к кухне, как вошел доктор Уоррен и, увидев Ратлиджа за столиком у окна, поспешил к нему.
– Вам лучше пойти со мной, – сказал он. – Они хотят линчевать этого придурка Мейверса!
Глава 5
– В ту же, что и вы.
– Значит, к старой мельнице?
– Полагаю, да. Я не обратила особого внимания – он просто шел вот здесь. Я увидела его, узнала и помахала ему, а потом пошла дальше.
– Вы хорошо знали полковника?
– Едва знала. Мы здесь с апреля, и он любезно пригласил нас к обеду однажды вечером. Но моя кузина очень робкая, почти затворница, и не захотела идти. Я пошла одна и наслаждалась вечером. Однажды мы разговаривали на Хай-стрит. Когда я видела его едущим верхом, то всегда махала ему. Это все, что я могу вам рассказать.
– Но капитана вы знали достаточно хорошо, чтобы сразу понять, что видите его, а не кого-то другого?
Хелена Соммерс улыбнулась, ее серые глаза блеснули.
– Женщина не забывает Марка Уилтона, однажды увидев его. Он очень красив.
– Как бы вы описали полковника?
Мисс Соммерс задумалась над вопросом, как если бы раньше не уделяла полковнику особого внимания.
– Он был моложе, чем я ожидала. И довольно привлекательный. Очень начитанный для военного – за обедом у нас была интересная дискуссия об американских поэтах, и он, похоже, хорошо знал Уитмена. – Она откинула с лица прядь волос. – При поверхностном знакомстве он казался приятным человеком. Очень гостеприимным хозяином. Не могу сообщить вам больше, так как после обеда говорила в основном с Леттис Вуд и потом с миссис Давенант, а вскоре после этого вечеринка закончилась.
– Как бы вы описали отношения между Уилтоном и полковником Харрисом?
– Отношения? Едва ли я об этом могу судить. – Хелена Соммерс мысленно вернулась к тому вечеру и сказала: – Они держались вполне непринужденно друг с другом, как люди давно знакомые. Это все, что я могу вспомнить.
– Спасибо. Если вы припомните что-нибудь еще, что может помочь нам, пожалуйста, свяжитесь с сержантом Дейвисом или со мной.
– Да, конечно. – Поколебавшись, Хелена Соммерс спросила: – Полагаю, я могу продолжить свою прогулку? Моя кузина сердится, не любит, когда я ухожу. А я ненавижу сидеть взаперти. Здесь нет… ну, опасности?
– Со стороны убийцы полковника?
Женщина кивнула.
– Сомневаюсь, что вы должны чего-то опасаться, мисс Соммерс. Тем не менее вам следует проявлять разумную осторожность. Мы все еще не знаем, кто и почему убил полковника.
– Ну, желаю вам удачи в поисках убийцы, – сказала Хелена Соммерс и двинулась дальше.
– Приятная леди, – заметил Дейвис, провожая ее взглядом. – Зато ее кузина робкая, как мышка. Никогда не показывается в городке, но содержит коттедж в безупречной чистоте. По словам миссис Холдейн, она сперва считала бедную девушку полоумной, но однажды пришла к ним в коттедж посмотреть, как они устроились, и увидела, что бедняжка просто робкая.
Ратлиджа не интересовала робкая кузина мисс Соммерс. Он устал и проголодался, а Хэмиш что-то бормотал себе под нос последние полчаса, что определенно свидетельствовало о психической неуравновешенности в данный момент самого инспектора. Пора было возвращаться.
Больше всего Ратлиджа беспокоил сам полковник. Он хорошо представлял себе, как этот человек вдохновляет солдат, у которых не оставалось ни физических, ни душевных сил, чтобы сражаться. Высокая подтянутая фигура в офицерской шинели. Энергичный голос разрезает предрассветную мглу. Его сила каким-то образом передается стоящим перед ним замерзшим, испуганным людям, убеждая их, что они в состоянии атаковать наступающим утром. И солдаты делают то, о чем их просят, только для того, чтобы увидеть, как атака захлебнется и холм снова перейдет к фрицам.
Но здесь, в Аппер-Стритеме, Чарлз Харрис казался всего лишь бледной тенью этого офицера, спокойным и приятным человеком, как описала его миссис Давенант. Безусловно, не тем человеком, которого могли убить.
Как положить пальцы на пульс мертвеца и вернуть ему жизнь? Когда-то, в начале карьеры, Ратлидж мог это делать, видя жертву с точки зрения убийцы и понимая, почему он или она должны умереть. Потому что иногда разгадка убийства заключалась только в этом. Но здесь, в Уорикшире, полковник, казалось, ускользал от него…
Кроме знания факта, что ему снова придется иметь дело со смертью, Ратлидж не представлял возможных проблем возобновления своей карьеры в Ярде. По крайней мере, пока он был в клинике, запертый в своем отчаянии и страхе. Честно говоря, он видел свое возвращение в основном как ответ на нужду оставаться занятым, отгородиться от Хэмиша, от Джин, от развалин своей жизни.
Даже в Лондоне Ратлидж не задумывался о том, подходит ли он все еще для этой работы. Он не задумывался, могли ли повредить ужасы войны его опыту и интуитивной хватке улавливать хрупкие нити информации, которая была его величайшей способностью. Может ли он стать хорошим полицейским снова? Ратлидж ожидал, что его способности вернутся без усилий, что они, подобно верховой езде или плаванию, нуждаются только в возобновлении тренировок…
Теперь Ратлидж вдруг забеспокоился. Напряжение давало Хэмишу доступ к его совестливому уму. Врачи говорили ему об этом.
Он вздохнул, и в ответ сержант Дейвис, шагая по траве рядом с ним, сказал:
– Это было долгое утро, но мы никуда не пришли.
– Разве? – Ратлидж с усилием вернул мысли к делу. – Мисс Соммерс сказала, что она видела Уилтона, идущего по этой тропинке. Но откуда он шел? С кладбища, как он утверждает? Или по переулку, как заявляет Хикем, где он встретил полковника? Или же он следовал за Харрисом на луг с намерением убийства?
– Но этот путь ведет к развалинам у старого моста, как Уилтон говорил нам, а мисс Соммерс видела его здесь около восьми. Поэтому мы не ближе к правде, чем были раньше.
– Да, но, так как мисс Соммерс видела его здесь, он должен был сказать нам, что шел к мельнице, не так ли? Не важно, где он действительно был и куда направлялся.
– Значит, вы думаете, что он виновен? – Сержант Дейвис не мог сдержать нотки разочарования в своем голосе.
– В данный момент у нас недостаточно информации, чтобы принять какое-либо решение. Но это возможно.
Они добрались до автомобиля, и Ратлидж, открыв дверцу, наклонился, чтобы отряхнуть брюки от травы. Дейвис стоял у капота, обмахиваясь шляпой: его лицо покраснело от напряжения.
Все еще следуя потоку своих мыслей, Ратлидж продолжал:
– Если мисс Соммерс права и Уилтон шел к мельнице рано утром – скажем, в восемь, – он мог находиться на значительном расстоянии от луга, когда был застрелен полковник. Разумно предположить, что лошадь побежала прямо домой и полковник умер между половиной десятого и десятью, когда Ройстон пошел к конюшне искать его.
– Действительно, Уилтон должен был добраться до развалин и моста к этому времени. Значит, вы говорите, что о пребывании капитана в переулке в то время мы знаем только со слов Хикема.
– Похоже на то. Без Хикема нет свидетельств о том, откуда шел капитан, прежде чем он столкнулся с мисс Соммерс. Нет доказательств и последующей ссоры. И нет никаких оснований, кроме того, что Джонстон и Мэри подслушали в холле «Мальв», верить, что у капитана был повод застрелить Харриса.
Лицо сержанта просветлело.
– И никакое жюри в этом графстве не поверит словам Дэниела Хикема о человеке, награжденном крестом Виктории.
– Вы кое-что забываете, сержант, – сказал Ратлидж, садясь в машину.
– Что именно, сэр? – с беспокойством спросил Дейвис, вглядываясь в лицо Ратлиджа.
– Если Уилтон не убивал Харриса, то кто? И кто перевернул труп?
После ланча в «Пастушьем посохе» Ратлидж достал маленькую кожаную записную книжку, сделал несколько записей и задумался, что делать дальше. Он отправил Дейвиса домой к жене на ланч и теперь, потягивая кофе, наслаждался кратким одиночеством.
Что представлял собой Харрис? Это казалось ключом к разгадке всего дела. Что таилось в жизни этого человека, приведшее его к кровавой смерти на залитом солнцем лугу?
Или почему он должен был умереть именно тем утром? Почему не на прошлой неделе, в прошлом году, десять лет назад?
Что-то запустило цепочку событий, закончившуюся на том лугу. Что-то сказанное – или оставшееся несказанным. Что-то сделанное – или оставшееся несделанным. Что-то почувствованное, мелькнувшее, неверно понятое, что-то приведшее к роковому выстрелу.
Ройстон, Уилтон, миссис Давенант, Леттис Вуд. Четыре разных человека, имевшие различные отношения с полковником. Ройстон – служащий, Уилтон – друг, миссис Давенант – соседка, а Леттис Вуд – воспитанница. Безусловно, полковник должен был казаться другим каждому из них. Человеческой натуре свойственно окрашивать чужое настроение, разговоры и темперамент таким образом, чтобы удовлетворить любопытствующего. Наверняка кто-то из четверых охарактеризует полковника должным образом, что приведет полицию к ответу.
Было трудно поверить, что Чарлз Харрис не имел никаких грехов на своей совести, никаких образов, преследовавших его во сне, никаких теней в душе. Не существовало такого явления, как совершенный английский джентльмен…
Хэмиш начал напевать мелодию, и Ратлидж попытался игнорировать ее, но она была знакомой и отвлекала его от размышлений. Внезапно он осознал, что это – полузабытая викторианская баллада «Истинный английский джентльмен», написанная менее известным современником Киплинга и менее популярным, так как его чувства были горькими и в нем отсутствовало киплинговское ощущение того, с чем читающая публика будет мириться и от чего отворачиваться. Но баллада была достаточно популярной в окопах во время войны:
Какой же секрет скрывался за симпатичным лицом Чарлза Харриса? Что сделал этот «приятный» человек, отчего кто-то пожелал его уничтожить при помощи выстрела в упор из дробовика?
Он истинный английский джентльмен, что никогда не проливает пиво.
Обедает он с леди, не стыдясь бранить неподогретый суп сварливо.
Отличный он солдат на всех фронтах и в сапогах блестящих марширует.
С товарищами делит грязный труд, что все игрой в убийство именуют.
Но дома выглядит он по-другому. Он бьет слугу, что возразить не смеет.
Он спит с его женой, не опасаясь, что муж когда-нибудь его застрелит.
Другие люди одного с ним сорта хранят свои секреты и не знают,
Что тот, кто с ними за столом сидит, грязнейшей похотью одолеваем.
Следите за английским джентльменом. Не подпускайте его близко, дамы.
Не в силах он бороться с искушеньем и следует своим путем упрямо.
Бартон Редферн едва убрал кофейный прибор и повернулся, чтобы захромать к кухне, как вошел доктор Уоррен и, увидев Ратлиджа за столиком у окна, поспешил к нему.
– Вам лучше пойти со мной, – сказал он. – Они хотят линчевать этого придурка Мейверса!
Глава 5
Мейверс, окровавленный и распростертый в пыли у столба деревенского рыночного креста, изрыгал проклятия, в то время как дюжина мужчин пытались пнуть его и подтащить к широкому дубу, стоящему в стороне от лавок. На злых лицах была написана жажда убийства, и кто-то уже держал веревку, хотя Ратлидж не был уверен, намечена ли она для повешения Мейверса или всего лишь для привязывания его к дереву. Один человек принес лошадиный кнут, но, когда тяжелый удар, предназначенный Мейверсу, пришелся вместо этого ему самому по голени, он повернулся и взмахнул кнутом для воздаяния. Кнут щелкнул по толпе, и на момент казалось, что сейчас вспыхнет всеобщая драка. Мейверс продолжал обзывать всех непечатными словами.
Женщины спасались от хаоса в ближайших лавках, их испуганные лица белели в витринах, а лавочники, стоя в дверях, требовали, чтобы весь этот кавардак прекратился. Дети с плачем цеплялись за материнские юбки, четыре или пять собак, привлеченных шумом, возбужденно лаяли.
Хэмиш глухо ворчал, пока Ратлидж пробирался сквозь толпу с грубым пренебрежением к атакующим и жертве. Он с холодным расчетом использовал свой голос – голос офицера, призывающего к дисциплине. Он был олицетворением власти во плоти, с которой приходилось считаться.
– Довольно! Отпустите его, не то я отправлю всех в суд за нападение! Только тронь меня своим кнутом, болван, и будешь валяться в грязи со сломанными руками…
Его неожиданное вмешательство на момент рассеяло толпу. Он схватил Мейверса за воротник, поставил на ноги.
– Что все это значит?
Доктор Уоррен следовал за Ратлиджем. Он хватал людей за руки, обращался к ним по именам:
– Мэтт, не будь дураком, положи кнут. Том, Джордж, посмотрите на себя! Жена огреет тебя утюгом, Уилл, за то, что ты порвал пиджак!
Мейверс, вытирая рукавом окровавленный нос, обратился к Ратлиджу:
– Я не нуждаюсь в вашей защите! От полицейского воняет начальством, и я чувствую запах угнетения. Кулаки лондонских буржуа давят в спину народа…
Ратлидж тряхнул Мейверса хорошенько, заставив умолкнуть. Уоррен прекратил урезонивать жителей, все еще толпящихся вокруг рыночного креста, и уже окидывал профессиональным взглядом царапины, ушибы и распухшую губу.
Скандал закончился так же быстро, как начался.
– Отведите Мейверса в мою приемную. Я буду там через пять минут, – распорядился Уоррен.
Ратлидж скользнул взглядом по лицам, теперь в большинстве выражающим мрачную покорность, и решил, что здесь больше не будет неприятностей. Все еще сжимая скомканный воротник Мейверса, он повел бедолагу через дорогу к приемной доктора, игнорируя его протесты. Экономка Уоррена, чопорная, в черном накрахмаленном платье, ожидала их в дверях.
– Не смейте пачкать кровью мой чистый пол! – воскликнула она, с отвращением посмотрев на Мейверса, и отправилась за водой и тряпками.
– Какого черта вы делали там, всех переполошили! – сказал Ратлидж, стоя в дверях в ожидании экономки и поглядывая на улицу.
– Я говорил этим дурням то, что они не желали слышать. Я говорил им правду. – Голос Мейверса был гнусавым из-за распухшего носа.
– Какую правду?
– Что они слишком слепы, чтобы видеть свой шанс и воспользоваться им. Что их драгоценный герой войны – пустышка. Что полковник был угнетателем трудящихся и получил по заслугам. – Он продолжал, распаляя сам себя: – Всех помещиков ждет пуля, а их земли перейдут к крестьянам. А здесь кто-то уже сделал за них крестьянскую кровавую работу.
– Я уверен, что Мэтту Уилмору не понравилось, что его назвали крестьянином, – сказал доктор Уоррен за спиной Ратлиджа, – как раз когда он купил собственную ферму и раздувается от гордости.
Экономка принесла таз с водой и гипс для носа Мейверса, но нос не был сломан, а только кровоточил.
– Держу пари, это кулак Тома Диллингема, – с удовлетворением продолжал Уоррен, смывая кровь со злобного лица Мейверса. – Он здесь нечто вроде легенды, заработал достаточно денег как боксер, чтобы купить клочок земли около Уэра. Ему тоже наверняка не пришлось по вкусу прозвище «крестьянин». Даже арендаторы Холдейнов или миссис Крайтон не стали бы терпеть такое. Крестьяне исчезли вместе с Уотом Тайлером в 1340 году или когда это было.
Ратлидж улыбнулся.
– Теперь я могу идти? – проворчал Мейверс.
Уоррен вымыл руки.
– Убирайтесь, у меня есть дела поважнее. Неблагодарный дурень!
Ратлидж вышел с Мейверсом наружу.
Женщины спасались от хаоса в ближайших лавках, их испуганные лица белели в витринах, а лавочники, стоя в дверях, требовали, чтобы весь этот кавардак прекратился. Дети с плачем цеплялись за материнские юбки, четыре или пять собак, привлеченных шумом, возбужденно лаяли.
Хэмиш глухо ворчал, пока Ратлидж пробирался сквозь толпу с грубым пренебрежением к атакующим и жертве. Он с холодным расчетом использовал свой голос – голос офицера, призывающего к дисциплине. Он был олицетворением власти во плоти, с которой приходилось считаться.
– Довольно! Отпустите его, не то я отправлю всех в суд за нападение! Только тронь меня своим кнутом, болван, и будешь валяться в грязи со сломанными руками…
Его неожиданное вмешательство на момент рассеяло толпу. Он схватил Мейверса за воротник, поставил на ноги.
– Что все это значит?
Доктор Уоррен следовал за Ратлиджем. Он хватал людей за руки, обращался к ним по именам:
– Мэтт, не будь дураком, положи кнут. Том, Джордж, посмотрите на себя! Жена огреет тебя утюгом, Уилл, за то, что ты порвал пиджак!
Мейверс, вытирая рукавом окровавленный нос, обратился к Ратлиджу:
– Я не нуждаюсь в вашей защите! От полицейского воняет начальством, и я чувствую запах угнетения. Кулаки лондонских буржуа давят в спину народа…
Ратлидж тряхнул Мейверса хорошенько, заставив умолкнуть. Уоррен прекратил урезонивать жителей, все еще толпящихся вокруг рыночного креста, и уже окидывал профессиональным взглядом царапины, ушибы и распухшую губу.
Скандал закончился так же быстро, как начался.
– Отведите Мейверса в мою приемную. Я буду там через пять минут, – распорядился Уоррен.
Ратлидж скользнул взглядом по лицам, теперь в большинстве выражающим мрачную покорность, и решил, что здесь больше не будет неприятностей. Все еще сжимая скомканный воротник Мейверса, он повел бедолагу через дорогу к приемной доктора, игнорируя его протесты. Экономка Уоррена, чопорная, в черном накрахмаленном платье, ожидала их в дверях.
– Не смейте пачкать кровью мой чистый пол! – воскликнула она, с отвращением посмотрев на Мейверса, и отправилась за водой и тряпками.
– Какого черта вы делали там, всех переполошили! – сказал Ратлидж, стоя в дверях в ожидании экономки и поглядывая на улицу.
– Я говорил этим дурням то, что они не желали слышать. Я говорил им правду. – Голос Мейверса был гнусавым из-за распухшего носа.
– Какую правду?
– Что они слишком слепы, чтобы видеть свой шанс и воспользоваться им. Что их драгоценный герой войны – пустышка. Что полковник был угнетателем трудящихся и получил по заслугам. – Он продолжал, распаляя сам себя: – Всех помещиков ждет пуля, а их земли перейдут к крестьянам. А здесь кто-то уже сделал за них крестьянскую кровавую работу.
– Я уверен, что Мэтту Уилмору не понравилось, что его назвали крестьянином, – сказал доктор Уоррен за спиной Ратлиджа, – как раз когда он купил собственную ферму и раздувается от гордости.
Экономка принесла таз с водой и гипс для носа Мейверса, но нос не был сломан, а только кровоточил.
– Держу пари, это кулак Тома Диллингема, – с удовлетворением продолжал Уоррен, смывая кровь со злобного лица Мейверса. – Он здесь нечто вроде легенды, заработал достаточно денег как боксер, чтобы купить клочок земли около Уэра. Ему тоже наверняка не пришлось по вкусу прозвище «крестьянин». Даже арендаторы Холдейнов или миссис Крайтон не стали бы терпеть такое. Крестьяне исчезли вместе с Уотом Тайлером в 1340 году или когда это было.
Ратлидж улыбнулся.
– Теперь я могу идти? – проворчал Мейверс.
Уоррен вымыл руки.
– Убирайтесь, у меня есть дела поважнее. Неблагодарный дурень!
Ратлидж вышел с Мейверсом наружу.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента