Чарская Лидия. Лизочкино счастье

   – О, сударыня, – прервал немного обиженно добрый старик, – Или вы думаете, что я завел мой кружок, чтобы только браниться? Или, может быть, вы воображаете, что я развожу детей, как цыплят, чтобы жарить их и подавать к обеду?
   И он снова сделал свою потешную гримасу, при виде которой и Лиза, и сама больная не могли удержаться на этот раз от улыбки.
   – Моя супруга, – продолжал Павел Иванович уже спокойным и серьезным тоном, видя, что совсем успокоил больную насчет её дочери, – действительно, несколько строга с детьми, но ваша Лиза, сударыня, такой милый и вежливый ребенок, что ее сразу полюбит даже самая строгая начальница. И потом я беру вашу дочь под мою защиту. Слышишь, Лизок, во всех твоих печалях и горестях ты можешь обращаться ко мне, будешь?
   – Спасибо, – робко прошептала Лиза и снова прильнула к матери с последним поцелуем.
   Наконец, они с трудом оторвались друг от друга, и мама, опираясь на руку доброго господина Сатина, стала медленно спускаться по темной и скользкой лестнице.
   У ворот дома стоял уже извозчик, предупредительно нанятый Павлом Ивановичем, чтобы отвезти мать Лизы в больницу. Сатин осторожно посадил в пролетку больную, помог взобраться с другой стороны соседке Окольцевых и, пожав руку Марье Дмитриевне, тихо проговорил:
   – С Богом, в добрый час! Поправляйтесь скорее… А за девочку не беспокойтесь: я ее сберегу.
   Извозчик дернул вожжами. Мать кивнула в последний раз стоявшей у ворот Лизе, и пролетка исчезла за углом их большого мрачного дома.
   – Ну, а мы пешком, нам недалеко, – весело проговорил Павел Иванович и, взяв своей большой рукой крошечную ручонку Лизы, быстро зашагал с нею по тротуару.

ГЛАВА VI
От дома до кружка. – Новые люди

   Павел Иванович пошел таким скорым шагом, что Лиза, которую он вел за руку, едва поспевала за ним. Она вся раскраснелась и запыхалась от скорой ходьбы. Но попросить его идти тише девочка стеснялась. И так уже, по её мнению, новый знакомый был слишком добр к ней и утруждать его чем бы то ни было еще Лиза не хотела. А Павел Иванович, казалось, вовсе и позабыл, что рядом с ним шагает маленькая десятилетняя девочка, а не взрослый человек: он говорил без умолку, поверяя свои дела и мысли едва поспевавшей за ним Лизе.

 
   – Ну вот, ты у меня теперь будешь принцессой, девочка, – говорил он, радостно улыбаясь, – и все роли принцесс я передам тебе. Ты одна только и будешь играть их. Ты у меня заменишь Мэри Ведрину. Я уже давно хотел ее заменить другою девочкою, но не мог никак подыскать подходящей. Надо тебе при этом знать, что Мэри Ведрина презлая девчонка. Ты слышала, что про нее говорил аптекарь? Мэри и дома была отвратительной девчонкой и ее отдали ко мне, чтобы только от неё избавиться. Слушай, Лиза, если она тебя когда-нибудь обидит, ты прямо ко мне. Слышишь? Не к Анне Петровне, моей супруге, а ко мне, помни это. Моя супруга, хотя и очень справедлива, но требовательна и строга. Ты её, пожалуйста, не бойся. Она только не любит злых и фальшивых детей, как Мэри. Мэри мы видим насквозь и ждем только, когда она вырастет настолько, что ее можно будет поместить в какой-нибудь большой театр, где играют взрослые актеры, и тем избавиться от неё.
   Лиза мало понимала из того, что говорил Павел Иванович, но она не решалась перебивать его и внимательно слушала все, что говорил он ей.
   – Ну, вот мы и пришли, – весело произнес, между тем, г-н Сатин, останавливаясь перед небольшим домом на одной из улиц Выборгской стороны.
   На дверной дощечке Лиза прочла четкую надпись, сделанную крупными буквами:

   Павел Иванович
   САТИН
   директор
   ДЕТСКОГО ТЕАТРА

   – Вот мы и дома, – повторил еще раз директор, вводя Лизу на ступеньки высокого подъезда. – Мы почти не живем здесь, потому что все время кочуем по России, но когда кружок мой приезжает в Петербург, мы останавливаемся в этом доме, который составляет собственность г-жи Сатиной – моей супруги.
   Говоря это, Павел Иванович нажал кнопку звонка у подъезда. Через минуту за дверьми раздалось топанье детских ножек, и, когда дверь отворилась, Лиза увидала пред собою прелестного, толстого, шестилетнего мальчика.
   – Павлик, Павлик, – вскричал в ту же минуту господин Сатин, с отчаянием в голосе. – Зачем ты сам отворяешь двери, Павлик? Разве не могла этого сделать Матрена или кто-нибудь из старших детей? Ты простудишься, заболеешь, схватишь, чего доброго, какую-нибудь болезнь! Ах, Павлик, Павлик, что ты делаешь с твоим бедным папой! – заключил с дрожью в голосе взволнованный Павел Иванович.
   – Я хотел только посмотреть на новенькую девочку, папа, – спокойно отвечал маленький толстяк, ни мало не смущаясь по-видимому испугом отца. – Мэри говорит, что у новенькой шишка на носу, как грецкий орех, и что она будет играть поэтому роли всех карлов и гномов.
   – Твоя Мэри лгунья, – сердито проворчал несколько успокоившийся директор, – я привел хорошенькую, миленькую девочку, которой с сегодняшнего дня передаю все роли Мэри. А чтобы твоя Мэри злилась не даром, – заставлю ее играть всех злых волшебниц и колдуний. Это к ней куда больше подойдет, нежели её прежние роли, – заключил совсем уже сердито Сатин. – Ну, Лизок, – разом меняясь от ласковой улыбки, прояснившей его лицо, обратился он к девочке, – давай твою лапку Павлику и пойдем знакомиться с остальными детьми.
   Длинным темным коридором, сплошь заставленным шкапами с блестящими, шитыми золотом и серебром, театральными костюмами детей, Лиза прошла за руку с Павлом Ивановичем и его бутузиком-сыном в большую, светлую комнату, где около полутора десятка детей – мальчиков и девочек – сидели вокруг длинного стола, шепотом читая что-то про себя по толстым тетрадкам, положенным перед каждым из них.
   Худая, высокая дама в синих очках и теплой шали сидела в конце стола и вязала шарф из красной шерсти.
   – Вот и моя маленькая труппа, – сказал, входя в комнату, директор, обращаясь к Лизе, – поздоровайся с твоей новою начальницею, Анною Петровною Сатиной, и обойди всех твоих будущих товарищей и подруг. Они будут рады подружиться с тобою.
   Лиза немедленно исполнила его желание, подошла к даме в очках и присела перед нею, как учила ее мама.
   – Здравствуй, девочка, – произнесла дама, не переставая вязать и оглядывая стоящую перед нею Лизу поверх синих очков быстрым и проницательным взглядом. – Да какая ты худенькая, однако… Что с тобою? Она, должно быть, больна, Навел. Зачем же ты привел больную девочку? – строго спросила директорша, обращаясь к мужу.
   – О, что ты, Анюта, – поторопился тот успокоить жену, – девочка и не думает быть больною. Просто она исхудала в хлопотах во время болезни её матери.
   – Ну, если она не больна, – тем лучше для неё, потому что больных нам не нужно, – сказала г-жа Сатина. – Только, зачем же ты плачешь, девочка? – обратилась она снова к Лизе, у которой, действительно, при напоминании о матери, навернулись на глаза непрошенные слезы. – Плакать нечего! Если тебе тяжело с нами, ты можешь уходить, откуда пришла.
   Но Лиза отлично сознавала, что идти обратно ей некуда, и потому поспешно отерла слезы, чтобы не раздражать ими начальницу.
   Между тем, Павел Иванович подвел к ней маленькую девочку, одного роста с нею, худенькую и болезненную на вид.
   – Это Марианна – самая прилежная и умненькая девочка из всего нашего кружка, – произнес он, ласково погладив тщательно причесанную головку девочки. – Марианна, – обратился он к девочке, – познакомь Лизу с твоим братом и со всеми остальными, а мне надо переговорить с г-жей директоршей.
   При этих словах супруга г. Сатина, Анна Петровна, с шумом отодвинула свое кресло от стола и, бросив строгий взгляд поверх синих очков на притихшее юное общество, последовала за мужем в соседнюю комнату. Полтора десятка будущих сотоварищей и подруг Лизы, сидевшие за длинным столом и заучивавшие свои роли к следующему спектаклю, с любопытством уставились на новенькую.

ГЛАВА VII
Первое знакомство. – Шишка и Мэри Ведрина

   С минуту длилось молчание. Лиза смотрела на детей, дети – на Лизу. Никто, казалось, не решался заговорить первый. Даже Марианна, познакомившаяся с Лизой, и та молчала, пристально разглядывая новенькую добрыми голубыми глазами. Но нежданно-негаданно долгое молчание было нарушено толстеньким Павликом, директорским сынишкой. Он все время не спускал глаз с Лизы и еще тщательнее, нежели Марианна, осматривал ее. Наконец, он с усилием потер свой лоб и произнес медленно и важно, ужасно смешно растягивая речь:
   – Удивительно…
   – Что удивительно? – сорвавшись с своего места, вскричал высокий, лет 12-ти мальчик, сильный и шустрый, на вид очень похожий на Марианну, но много здоровее и крупнее её. – Что ты нашел удивительного, Павлик?
   – Удивительно, – повторил тем же тоном Павлик, как бы не расслышав вопроса, – а где же шишка?
   – Какая шишка? – в свою очередь изумился Витя (высокого, плотного мальчика, брата Марианны, звали Витей).
   – Да шишка на носу новенькой. Мэри сказала, что у новенькой на носу должна быть шишка, а я её не вижу.
   И толстяк Павлик так пристально уставился на маленький носик Лизы, что окончательно сконфузил этим девочку.
   – Ах, что ты понимаешь, Павлик, – раздался резкий голос с противоположного конца стола – У новенькой на носу была шишка, но она ее оставила дома.
   Лиза взглянула на говорившую. Это была смуглая, черноволосая девочка с большими черными глазами и недобрым выражением лица.
   – Это Мэри Ведрина, наша старшая, – собственно говоря, ее зовут Маша, но у нас она в кружке называется Мэри, – произнесла Марианна, – она играет у нас всех главных принцесс и царевен. Ей уже 15-ый год, и скоро она перейдет от нас в настоящий театр, где играют большие.
   Высокая, красивая, смуглая Мэри не понравилась Лизе.
   «Девочка с такими злыми глазами не может быть доброй», – решила она и невольно со страхом взглянула на ту, о которой так много уже слышала дурного.
   Между тем Мэри гордо посмотрела на Лизу и спросила ее с нескрываемой насмешкой в голосе:
   – Почему у тебя платье в заплатах и рваные башмаки?
   Лиза, не ожидавшая такого вопроса от чужой девочки, ужасно смутилась и покраснела.
   – Ты верно очень бедная? Да? – продолжала спрашивать неумолимая Мэри.
   – Да, – тихо, чуть слышно, произнесла Лиза, – мы очень бедны, вы угадали. Когда мама была здорова, – у нас еще были кой-какие деньги, на которые можно было купить все необходимое, но как только мама заболела и слегла, – она уже не могла работать и добывать денег.
   – Ну, если ты такая бедная, как говоришь, то попроси меня хорошенько, я возьму тебя в мои горничные, хочешь? Я играю только принцесс в нарядных платьях, и мне трудно одеваться без горничной. Я буду тебе хорошо платить каждый месяц, потому что я богата, у моего отца есть магазин и мне ничего не значит отдать лишний рубль для собственного удобства. Хочешь, я возьму тебя в горничные?
   Говоря это, смуглая девочка не переставала насмешливо улыбаться.
   Лиза стояла красная и смущенная, не зная что отвечать большой девочке, насмехавшейся над нею так явно.
   Наконец, она собрала всю свою храбрость и проговорила тихим голосом:
   – Благодарю вас за вашу доброту, но господин Сатин был так добр, что обещал мне платить жалованье, которого, конечно, хватит, чтобы купить себе платье и сапоги, и я, даст Бог, обойдусь без посторонней помощи.
   – Как хочешь, – сердито буркнула Мэри и пошла на свое место, недовольная кротким и умным ответом новенькой.
   – Мэри Ведрина, – вдруг снова неожиданно пискнул Павлик, – папа сказал, что ты уже больше не будешь играть принцесс и царевен. Все твои роли он передает новенькой.
   Если бы гром небесный разразился над пансионом, он не мог бы более испугать Мэри, нежели это известие. Она вскочила со своего места, в упор подскочила к Павлику и, вся красная, как кумач, схватила его за плечи и затрясла его изо всей силы, крича ему в самое ухо:
   – Повтори-ка, повтори, что ты сказал, негодный мальчишка! – Слышишь? Сейчас повтори, или я тебя так отделаю, что ты меня долго не забудешь!
   Павлик, не привыкший к подобному обращению, так как никогда никто не разговаривал с ним так грубо, громко разревелся от испуга.
   – Ну, пойдет теперь потеха, – проговорили в один голос два белокурые мальчика, братья-близнецы Пика и Ника, любимцы и весельчаки труппы, так похожие друг на друга, что их трудно было различить одного от другого.
   В туже минуту г-н Сатин и его супруга показались с встревоженными лицами на пороге комнаты и, увидя своего плачущего любимца, со всех ног бросились к нему.
   Дети разом притихли и подтянулись. Пика и Ника сказали правду. Начиналась потеха, нередко повторявшаяся в «Детском Кружке» г-на Сатина.

ГЛАВА VIII
Развенчанная принцесса

   – Что такое? Что случилось? Павлик, дитя мое, что с тобою! О, не плачь же так сильно, не надрывай моего сердца! – кричала не менее самого Павлика взволнованная и испуганная Анна Петровна, подхватывая свое сокровище на руки и баюкая его на коленях, как самого маленького ребенка. – Успокойся, Павленок мой, деточка моя, кто тебя обидел? Не плачь же, Бога ради, – продолжала она еще нежнее, видя, что Павлик не перестает реветь. – Костя Корелин, и ты, Аля Большая, и ты, Роза, вы бегаете быстрее всех: слетайте в аптеку да поскорее принесите каких-нибудь успокоительных капель для моего несчастного малютки.
   Но «несчастный малютка», ревевший теперь уже благим матом, при одном воспоминании об аптеке и лекарстве сильнее задрыгал ногами на руках матери и заревел еще громче, крича на весь дом, между всхлипываниями и рыданиями:
   – Не надо лекарства… Не хочу… Лучше пастилы…. пастилы рябиновой, она меня скорее успокоит…
   – Да, да, пастилы… непременно пастилы, моя крошка, – подхватила его мать, – Костя Корелин, беги за пастилой. Самой свежей спроси, слышишь? Самой свежей, для больного ребенка скажи… Да что же ты стоишь? Беги же!
   – А деньги? – робко осведомился Костя – быстроглазый, ловкий мальчуган, смуглый, как цыганенок, – вы не дали мне денег на пастилу, г-жа директорша.
   Но Павел Иванович не дал ему докончить и быстро сунул ему деньги в руку, умоляя бежать, как можно скорее, как будто от скорого доставление пастилы зависела жизнь ревущего Павлика.
   Костя, привыкший к подобным волнениям, опрометью бросился из комнаты, при чем налетел на входящего в эту минуту толстенького, розовенького, как свежая булочка, мальчика – Мишука или Медвежонка, как его называли дети за его неповоротливость и неуклюжесть, сбил того с ног и, запнувшись за стул, попавшийся ему на дороге, сам тоже упал, и оба мальчика забарахтались в одной общей куче.
   Павлик, услыша необычайный шум и грохот, происшедший от падения двух пансионеров, отнял платок от глаз и любопытно покосился одним глазком на то, что происходило. Увидя барахтавшихся на полу мальчуганов, он не выдержал и громко рассмеялся. Рассмеялись за ним и остальные дети, потому что нельзя было не смеяться, когда смеялся Павлик, общий любимец, в сущности очень добрый ребенок, но донельзя избалованный слишком нежными родителями. Рассмеялся и Павел Иванович, и строгая Анна Петровна, и даже смущенная, робкая Лиза невольно улыбнулась.
   Не смеялась только одна Мэри. Ей было не до смеха. Дрожа от волнения и злости, стояла она перед Павлом Ивановичем и спрашивала прерывающимся от гнева голосом:
   – Что же это такое? Неужели это правда? Неужели вы хотите взять первую попавшуюся девчонку на мое место? А мне что прикажете делать? Я три года играла у вас одни только главные роли. Не могу же я играть после этого чуть ли не служанок…
   – Нет, ты будешь изображать колдуний и злых волшебниц, а вовсе не служанок, – пропищал Павлик. – Ты мне сделала больно… Она мне сделала больно, – объявил он матери. – Она разозлилась и трясла меня так сильно, что я думал – у меня оторвется голова.
   – Что? что такое? – вскричали в один голос и директор, и его жена. – Ты смела обижать Павлика? Нашего Павлика, который так слаб, что не может прожить дня без леченья…
   – И без пастилы, – прибавил тихонько маленький лакомка, заранее облизываясь при мысли о том, что Костя Корелин давно уже на пути за вкусным лекарством.
   Но на этот раз ни отец, ни мать не обратили внимание на его замечание. Возмущенные до глубины души поступком Мэри, они с минуту смотрели на нее такими глазами, точно собирались ее съесть. Наконец, Анна Петровна взяла девочку за руку и повела ее к дверям, говоря ей гневно и сердито:
   – Скверная, злая девчонка! До сих пор я была слишком снисходительна к тебе, старалась не замечать многих твоих дурных поступков, но теперь, когда я знаю, что, помимо всего остального, ты еще обижаешь бедного беззащитного малютку, я не хочу больше потакать твоим выходкам. Все твои роли я с сегодняшнего же дня передаю новенькой пансионерке, а ты ступай тот час же в «темную» и сиди там до тех пор, пока я тебя не выпущу оттуда. – И, слегка дотронувшись рукой до спины Мэри, Анна Петровна Сатина вытолкнула девочку из классной.
   Тотчас по уходе Мэри, Павел Иванович подошел к шкапу, где лежала целая груда книг и тетрадей за стеклянной дверью, и, отобрав в нем несколько тетрадок, вручил их Лизе.
   – Вот тебе работа, девочка, – сказал он. – Будь прилежной и толковой. Марианна покажет тебе, как надо учить роли. С этого дня прежняя принцесса Мэри развенчана за её злое сердце и дурной характер, и ты будешь на её месте. По твоему умному лобику я уже решаю, что ты отлично все поймешь и пожалуй уже в скором времени ты в состояния будешь заменить Мэри. С таким кротким личиком, тебе не трудно будет изображать добрых и хороших людей… Так ли я говорю, друзья мои? – обратился он к остальным детям.
   – Так, Павел Иванович, – весело подхватили дети, которым сразу понравилась их новая маленькая подруга.
   – Ну, вот и отлично. Да здравствует Лиза! – вскричал г-н Сатин, – или нет, – поправился он, – ведь у неё должно быть другое имя для театра. Лиза – это звучит слишком просто. Пусть она у нас в кружке впредь называется Эльзой. Мы так и будем знать, что у нас теперь новая артистка Эльза. И так, да здравствует златокудрая Эльза, наша будущая принцесса, Золушка и Красная шапочка!
   – Да здравствует златокудрая Эльза! – подхватили мальчики и девочки, сидевшие за столом, ласково поглядывая на сконфуженную Лизу.
   Даже Павлик, занявшийся было принесенной ему Костей Корелиным пастилой, и тот забыл о ней на минуту и, с набитым ртом, потянулся целовать Лизу.

ГЛАВА IX
Лиза сходится с своими новыми друзьями

   Учинив расправу над провинившейся Мэри, Павел Иванович и его супруга уехали по делам, приказав высокой, бледной барышне – помощнице Анны Петровны Сатиной, приставленной к труппе в качестве гувернантки, – распорядиться обедом. М-lle Люси (так звали барышню) пошла хлопотать по хозяйству, оставив детей в той же классной, где они обыкновенно готовили роли и занимались в часы уроков. Лишь только наставница вышла, дети с шумом повскакали со своих мест.
   – Я рада, что Мэри наказали, – произнесла маленькая, рыженькая девочка, похожая на лисичку, которую звали Марусей Виркиной – в жизни и Мими – по сцене.
   – Да, да, и я тоже, – подхватили в один голос Пика и Ника.
   – Понятное дело, и я, – улыбаясь добродушной улыбкой, произнес Мишук, – она такая сердитая, все злится, ругается и даже щиплется. Ты знаешь, Эльза, – обратился он к Лизе, – мне постоянно приходится играть её пажей, потому что я не гожусь ни на что остальное, а моей королевой всегда бывает Мэри, и когда я запутаю по нечаянности её шлейф, – пажи ведь должны носить шлейфы своих королев, – она так больно щиплет меня, потихоньку от публики, что я чуть не плачу в то время, когда мне приходится делать радостное лицо и улыбаться, потому что Павел Иванович говорит нам, что никому не весело видеть сердитое и недовольное лицо на сцене.
   – А это очень трудно, должно быть, играть на сцене? – робко осведомилась Лиза, решившаяся, наконец, задать первый вопрос своим новым знакомым.
   – О, нет, – поспешила ее успокоить Марианна, – совсем нет. Надо только хорошенько сперва подготовиться и выучить свою роль по тетрадке, то есть те слова, которые говорит лицо, изображаемое тобою, и конец фразы того лица, которое говорит с тобою по ходу пьесы, чтобы ты знала, когда тебе надо самой вступить в разговор. Впрочем, ты не беспокойся, все это тебе объяснит режиссер.
   – Кто? – переспросила Лиза.
   – Режиссер – это наш учитель, – вмешался в разговор брат Марианны Витя, или Виталий, как его называли по театру. – Режиссер показывает нам, как играть и что делать на сцене. Иными словами он «ставит пьесы», как говорится по театральному.
   – А режиссер очень строгий? – робко осведомилась Лиза.
   – Очень, – подхватили в один голос Пика и Ника и еще кто-то из детей.
   – Он кричит на нас всех ужасно, когда мы бываем ленивы и бестолковы. Иногда сажает в темную, где теперь сидит наказанная Мэри, – поясняла Марианна своей новой подруге. – Не кричит он только на Павлика да на Валю, потому что они с Павликом считаются малышами и играют самые крохотные роли или просто без слов изображают ангелов на сцене. Ты не знаешь малютки Вали? Вот она.
   И Марианна поманила к себе крошечную девочку одного роста с Павликом, такую же прелестную, румяненькую и белокурую, как и он.
   – Вот наша Валя, или, как ее называют, m-lle Валерия, – сказала она, целуя малютку. Не правда ли, как она мила?
   Валя улыбнулась Лизе и потом, отойдя в сторонку, стала самым серьезным образом помогать Павлику уплетать пастилу. Дети были очень дружны и не разлучались друг с другом ни на минуту.
   В какой нибудь час времени Лиза познакомилась со всею труппою. Все дети понравились ей, кроме Мэри, сидевшей в темной комнате, да еще одной девочки, которую звали Катя, – а в кружке Кэт, – державшейся в стороне от других и показавшейся ей очень важной и гордой. За то один высокий, почти взрослый мальчик лет 15–16 сразу привлек к себе её сердечко своим грустным и добрым видом. Мальчика этого звали Володей. Остальные дети говорили ему «вы», потому что он был много старше их всех. Бедный Володя был калека и упирался согнутым коленом одной ноги на деревяшку. У него было кроткое, болезненное личико, и он казался удивительно привлекательным.
   – Как же он может играть без ноги? – с сочувствием глядя на убогого юношу, спросила Лиза у кого-то из своих новых друзей.
   – Он не играет. Ведь нельзя же играть на сцене, опираясь на деревяшку, – пояснил ей Витя. – Он сидит в будке впереди сцены и подсказывает нам шепотом то, что надо говорить каждому из нас в пьесе. Он у нас суфлер, т. е. подсказчик. Когда он сидит в будке, то уж никогда никто из нас не может ошибиться.
   – А если вы ошибаетесь, – спросила Лиза, – вас наказывают?
   – О, да, если зазеваешься и позабудешь, что наступила твоя очередь говорить, или просто не твердо выучишь роль и спутаешься, – с увлечением объяснял мальчик, – г. Томин, наш режиссер, нам этого не прощает. Нас сажают за это в темную и оставляют без обеда. Это очень неприятно.
   – А Мэри выпустят сегодня? – робко спросила Лиза.
   – Конечно, потому что она должна вечером играть. Тебя наверное наш директор возьмет сегодня в театр, чтобы ты видела, как мы играем.
   – Интересно, узнаешь ли ты меня, каким я буду вечером на сцене, – засмеялся Витя, лукаво подмигивая своим друзьям.
   – А каким же вы будете? – полюбопытствовала Лиза.
   – Я буду волшебником, – важно сказал Витя.
   – Волшебником? – спросила с удивлением Лиза.
   – Вот смешная девочка, – захохотал Витя, – не думаешь ли ты, что мы играем в театре в наших домашних костюмах? Слушай, я тебе расскажу…