Страница:
– Меня зовут Патрик, сэр.
– Патрик, Патрик. Но мне казалось, что все называют тебя Пэдди, – продолжил Кастер, утратив значительную часть напускной сердечности.
– И кроме того, сэр, в полиции Нью-Йорка все еще очень много ирландцев.
– Это точно. Но скажи, сколько среди них тех, кого величают Патрик Мерфи О'Шонесси? Это же типично ирландское имя. Такое же, как Хаим Мойше Финкельштейн для евреев или Винни Скарпетта Готти делла Гамбино для итальянцев. Этническое, можно сказать. Весьма этническое. Но пойми меня правильно, я лично ничего против этнических меньшинств не имею. Все народы хороши.
– Даже очень, – подхватил Нойс.
– Более того, я постоянно подчеркиваю необходимость национального разнообразия в личном составе. Разве не так?
– Так точно, сэр, – ответил О'Шонесси.
– Как бы то ни было, Патрик, но у нас возникла небольшая проблема. Несколько дней назад на строительной площадке нашли тридцать шесть скелетов, а строительная площадка, как это ни печально, расположена на территории нашего участка. Руковожу расследованием лично я, а строительство ведет фирма «Моген – Фэрхейвен». Ты слышал о такой?
– Еще бы, – ответил О'Шонесси, со значением глядя на гигантский золотой колпачок вечного пера, торчащий из нагрудного кармана Кастера.
На прошлое Рождество мистер Фэрхейвен осчастливил этими дорогими ручками начальников всех полицейских участков Нью-Йорка.
– Крупное предприятие. Куча денег, масса друзей. Весьма достойные люди. И вот, Патрик, на их пути встают скелеты, которым больше сотни лет. Насколько мы понимаем, какой-то маньяк девятнадцатого века прикончил всех этих людей, а трупы укрыл в подвале. Ты улавливаешь?
О'Шонесси молча кивнул.
– Ты когда-нибудь имел дело с ФБР?
– Никак нет, сэр.
– ФБР имеет склонность видеть в полицейских дураков и делает все, чтобы держать нас в неведении. Это их радует.
– Да, они ведут именно такую игру, – вмешался Нойс, склонив голову.
Волосы на голове сержанта были пострижены коротко, на армейский манер, но он каким-то образом ухитрялся набриолинить их до блеска.
– Видишь, и сержант так считает, – сказал Кастер. – Надеюсь, ты понимаешь, Патрик, что мы имеем в виду?
– Так точно, сэр.
Он прекрасно понимал, что его собираются втравить в какое-то тухлое дело, связанное с ФБР.
– Вот и хорошо. По какой-то совершенно непонятной для нас причине вокруг стройплощадки шляется агент ФБР. О причинах своего интереса он нам не говорит. Он даже не здешний. Прибыл в Нью-Йорк откуда-то из Нового Орлеана. Но у него имеются связи. Я их сейчас проверяю. Ребята из местного отделения конторы любят его не больше, чем мы. Они о нем кое-что рассказали, и то, что я услышал, мне очень не понравилось. Где бы он ни появлялся, там сразу возникают неприятности. Ты меня слушаешь?
– Так точно, сэр.
– Парень сует свой нос повсюду. Желает видеть кости. Требует ознакомить его с выводами патологоанатома. Одним словом, жаждет получить все на свете. Отказывается понять, что преступление давно принадлежит истории. Мистер Фэрхейвен начинает проявлять беспокойство и не желает, чтобы эта история раздувалась сверх меры. Он уже звонил мэру. Мэр, в свою очередь, связался с комиссаром Рокером. Комиссар обратился к коммандеру, а тот позвонил мне. Все это означает, что история со скелетами стала моей заботой.
«Теперь это дерьмо буду разгребать я», – подумал О'Шонесси, согласно кивая.
– Первоочередной заботой, – вставил Нойс.
О'Шонесси постарался придать своему лицу максимально равнодушное выражение.
– Итак, слушай план действий. Я намерен назначить тебя офицером связи между департаментом полиции города Нью-Йорка и специальным агентом ФБР, прибывшим в наш город из Нового Орлеана. Ты прилипнешь к нему, как муха к гов... хм-м... меду. Я хочу знать, что парень делает, куда ходит, но в первую очередь то, на что он нацеливается. Формально ты откомандирован ему в помощь. Но это только формально, так что можешь не надрываться. Парень уже успел достать множество людей. Вот, почитай сам, – закончил капитан, протягивая О'Шонесси бумагу.
– Вы хотите, чтобы я работал в форме? – спросил ирландец, принимая из рук шефа листок.
– В этом-то вся штука! Присосавшийся к нему, как пиявка, коп в форме нанесет существенный урон его дешевому снобизму. Ты усекаешь?
– Так точно, сэр.
Капитан откинулся на спинку кресла и, окинув О'Шонесси скептическим взглядом, спросил:
– Ты сможешь сделать это, Патрик?
– Без сомнения, – сказал полицейский и поднялся с кресла.
– Я спрашиваю об этом, поскольку обратил внимание на то, как ты с недавнего времени стал относиться к работе, – сказал Кастер, почесывая кончик носа. – Послушай дружеский совет. Побереги это настроение для агента Пендергаста. И никаких личных отношений. Это последнее, что тебе может потребоваться.
– Никаких отношений, сэр. Я, сэр, служу лишь для того, чтобы охранять покой общества. – Слово «служу» он произнес со своим наилучшим ирландским акцентом. – Желаю успешно провести остаток утра, капитан.
О'Шонесси направился к себе, но, находясь еще на пороге, услышал, как капитан сказал Нойсу:
– Высокомерная задница... Слишком много о себе думает.
Глава 3
– Патрик, Патрик. Но мне казалось, что все называют тебя Пэдди, – продолжил Кастер, утратив значительную часть напускной сердечности.
– И кроме того, сэр, в полиции Нью-Йорка все еще очень много ирландцев.
– Это точно. Но скажи, сколько среди них тех, кого величают Патрик Мерфи О'Шонесси? Это же типично ирландское имя. Такое же, как Хаим Мойше Финкельштейн для евреев или Винни Скарпетта Готти делла Гамбино для итальянцев. Этническое, можно сказать. Весьма этническое. Но пойми меня правильно, я лично ничего против этнических меньшинств не имею. Все народы хороши.
– Даже очень, – подхватил Нойс.
– Более того, я постоянно подчеркиваю необходимость национального разнообразия в личном составе. Разве не так?
– Так точно, сэр, – ответил О'Шонесси.
– Как бы то ни было, Патрик, но у нас возникла небольшая проблема. Несколько дней назад на строительной площадке нашли тридцать шесть скелетов, а строительная площадка, как это ни печально, расположена на территории нашего участка. Руковожу расследованием лично я, а строительство ведет фирма «Моген – Фэрхейвен». Ты слышал о такой?
– Еще бы, – ответил О'Шонесси, со значением глядя на гигантский золотой колпачок вечного пера, торчащий из нагрудного кармана Кастера.
На прошлое Рождество мистер Фэрхейвен осчастливил этими дорогими ручками начальников всех полицейских участков Нью-Йорка.
– Крупное предприятие. Куча денег, масса друзей. Весьма достойные люди. И вот, Патрик, на их пути встают скелеты, которым больше сотни лет. Насколько мы понимаем, какой-то маньяк девятнадцатого века прикончил всех этих людей, а трупы укрыл в подвале. Ты улавливаешь?
О'Шонесси молча кивнул.
– Ты когда-нибудь имел дело с ФБР?
– Никак нет, сэр.
– ФБР имеет склонность видеть в полицейских дураков и делает все, чтобы держать нас в неведении. Это их радует.
– Да, они ведут именно такую игру, – вмешался Нойс, склонив голову.
Волосы на голове сержанта были пострижены коротко, на армейский манер, но он каким-то образом ухитрялся набриолинить их до блеска.
– Видишь, и сержант так считает, – сказал Кастер. – Надеюсь, ты понимаешь, Патрик, что мы имеем в виду?
– Так точно, сэр.
Он прекрасно понимал, что его собираются втравить в какое-то тухлое дело, связанное с ФБР.
– Вот и хорошо. По какой-то совершенно непонятной для нас причине вокруг стройплощадки шляется агент ФБР. О причинах своего интереса он нам не говорит. Он даже не здешний. Прибыл в Нью-Йорк откуда-то из Нового Орлеана. Но у него имеются связи. Я их сейчас проверяю. Ребята из местного отделения конторы любят его не больше, чем мы. Они о нем кое-что рассказали, и то, что я услышал, мне очень не понравилось. Где бы он ни появлялся, там сразу возникают неприятности. Ты меня слушаешь?
– Так точно, сэр.
– Парень сует свой нос повсюду. Желает видеть кости. Требует ознакомить его с выводами патологоанатома. Одним словом, жаждет получить все на свете. Отказывается понять, что преступление давно принадлежит истории. Мистер Фэрхейвен начинает проявлять беспокойство и не желает, чтобы эта история раздувалась сверх меры. Он уже звонил мэру. Мэр, в свою очередь, связался с комиссаром Рокером. Комиссар обратился к коммандеру, а тот позвонил мне. Все это означает, что история со скелетами стала моей заботой.
«Теперь это дерьмо буду разгребать я», – подумал О'Шонесси, согласно кивая.
– Первоочередной заботой, – вставил Нойс.
О'Шонесси постарался придать своему лицу максимально равнодушное выражение.
– Итак, слушай план действий. Я намерен назначить тебя офицером связи между департаментом полиции города Нью-Йорка и специальным агентом ФБР, прибывшим в наш город из Нового Орлеана. Ты прилипнешь к нему, как муха к гов... хм-м... меду. Я хочу знать, что парень делает, куда ходит, но в первую очередь то, на что он нацеливается. Формально ты откомандирован ему в помощь. Но это только формально, так что можешь не надрываться. Парень уже успел достать множество людей. Вот, почитай сам, – закончил капитан, протягивая О'Шонесси бумагу.
– Вы хотите, чтобы я работал в форме? – спросил ирландец, принимая из рук шефа листок.
– В этом-то вся штука! Присосавшийся к нему, как пиявка, коп в форме нанесет существенный урон его дешевому снобизму. Ты усекаешь?
– Так точно, сэр.
Капитан откинулся на спинку кресла и, окинув О'Шонесси скептическим взглядом, спросил:
– Ты сможешь сделать это, Патрик?
– Без сомнения, – сказал полицейский и поднялся с кресла.
– Я спрашиваю об этом, поскольку обратил внимание на то, как ты с недавнего времени стал относиться к работе, – сказал Кастер, почесывая кончик носа. – Послушай дружеский совет. Побереги это настроение для агента Пендергаста. И никаких личных отношений. Это последнее, что тебе может потребоваться.
– Никаких отношений, сэр. Я, сэр, служу лишь для того, чтобы охранять покой общества. – Слово «служу» он произнес со своим наилучшим ирландским акцентом. – Желаю успешно провести остаток утра, капитан.
О'Шонесси направился к себе, но, находясь еще на пороге, услышал, как капитан сказал Нойсу:
– Высокомерная задница... Слишком много о себе думает.
Глава 3
– Прекрасный день для посещения музея, – сказал Пендергаст, поглядывая на сгущающиеся облака. Патрик Мерфи О'Шонесси промолчал, так как не был уверен в том, шутит агент или нет. Коп, вперив взгляд в пустоту, стоял на ступенях, ведущих к дверям его полицейского участка на Элизабет-стрит. Шуткой ему казалась вся эта затея. Причем шуткой глупой. Агент ФБР в черном костюме больше всего смахивал на гробовщика и ничем не напоминал сотрудника правоохранительных органов. А его акцент южанина уже давно стал затасканным клише в третьеразрядных фильмах. «Интересно, как эта светловолосая и белоглазая задница вообще ухитрилась проскочить через академию ФБР в Квантико?» – удивлялся ирландец.
– Музей «Метрополитен», сержант, – грандиозное культурное явление. Это один из величайших художественных музеев мира. Но вам это, безусловно, уже известно. Не пора ли в путь?
О'Шонесси пожал плечами. Музеи или не музеи, но он был обязан оставаться с этим парнем. До чего же дерьмовое задание!
Когда они спустились по ступеням, к ним тут же подкатил длинный серебристый автомобиль, стоявший до этого с включенным двигателем на углу улицы. О'Шонесси не мог поверить своим глазам. «Роллс-ройс»!
Пендергаст предупредительно распахнул для него дверцу.
– Конфискован у наркодельцов? – спросил О'Шонесси.
– Нет. Личная машина.
Все сходится. Новый Орлеан. Они там все такие. Все на крючке у мафии. Теперь ирландец понял, что представляет собой этот парень. Прибыл в Нью-Йорк с заморочками, связанными с наркотиками. Кастер решил встрять в дело и из всех подчиненных посадил на хвост этому типу его, О'Шонесси. С каждой минутой ситуация становилась все более хреновой.
– После вас, – сказал Пендергаст, удерживая дверцу. О'Шонесси скользнул в автомобиль и мгновенно утонул в белой и нежной, словно сливки, коже. Пендергаст уселся рядом.
– Музей «Метрополитен», – бросил он шоферу.
Когда автомобиль двинулся, О'Шонесси увидел, что на ступенях стоит Кастер и пялится на «роллс». У ирландца вдруг возникло сильное искушение сделать капитану ручкой, и лишь ценой больших усилий он сумел сдержаться.
О'Шонесси внимательно посмотрел на Пендергаста и произнес:
– Желаю успеха, мистер специальный агент ФБР.
Он отвернулся к окну. Попутчик сидел молча.
– Моя фамилия Пендергаст, – наконец представился агент.
– А мне это без разницы. – О'Шонесси не отрывал взгляда от окна. Выдержав паузу продолжительностью не менее минуты, полицейский спросил: – Зачем нам музей? Любоваться мертвыми мумиями?
– Мне ни разу не доводилось встречать живой мумии, сержант. Но в любом случае мы направляемся не в отдел Древнего Египта.
«Умник хренов», – подумал сержант. Интересно, сколько раз ему придется выполнять подобные задания? Из-за единственной, совершенной пять лет назад ошибки он навсегда остался для всех мистером Никчемным. Каждый раз, когда появлялось какое-нибудь совершенно абсурдное дело, он слышал: «У нас возникли кое-какие проблемы, О'Шонесси, ты как раз тот человек, который сможет их решить». Обычно это была какая-нибудь дешевка. Но парень в «роллс-ройсе», похоже, рыба крупная. И дело, в которое его втравили, было, судя по всему, не совсем законным. О'Шонесси вспомнил о своем давно покинувшем этот мир отце, ощутив при этом легкое чувство стыда. Пять поколений О'Шонесси честно служили в полиции, а теперь все пошло коту под хвост. Ирландец сомневался, что сможет протянуть еще одиннадцать лет. Это позволило бы ему отправиться в раннюю отставку с пенсией, доплатами и привилегиями.
– Что за игру вы затеяли? – спросил О'Шонесси.
Хватит. Он уже давно не сосунок и впредь будет действовать с открытыми глазами. Нельзя допустить, чтобы на него опять полилось дерьмо, как только он поднимет глаза на начальство.
– Сержант...
– Да?
– Никаких игр я не веду.
– Еще бы. Конечно, не ведете, – фыркнул О'Шонесси, решив, что подобную вольность он может себе позволить. – Игр вообще никто никогда не ведет, – добавил сержант и почувствовал на себе внимательный взгляд агента ФБР. Сам же он продолжал упорно смотреть в сторону.
– Боюсь, сержант, что у вас сложились несколько ложные представления, – пропел агент своим южным акцентом. – Но мы эту ошибку без труда исправим. Я прекрасно понимаю, почему вы пришли к подобному умозаключению. Пять лет назад вы оказались на пленке, якобы зафиксировавшей факт получения вами двухсот долларов от проститутки. Вы приняли эти деньги в обмен на ее свободу. Насколько я помню, в ваших кругах подобные действия называются «вымогательство». Я не ошибся?
О'Шонесси вдруг почувствовал слабость во всем теле, на смену которой тут же пришел гнев.
Сержант ничего не ответил. Да и что здесь можно сказать? Было бы гораздо лучше, если бы они тогда сразу уволили его из полиции.
– Пленку направили в службу собственной безопасности, и сотрудники службы нанесли вам визит. Но доклады о том, что произошло, существенно разнились, и доказать вашу прямую вину они не смогли. Однако ущерб так или иначе был нанесен, и ваша карьера с тех пор приобрела статический характер.
О'Шонесси следил, как за окном машины убегают назад дома Нью-Йорка. «Статический характер». Это означает, что он с тех пор вообще не продвинулся по службе.
– И с той поры вам доверяли только весьма сомнительные дела. Мальчик на побегушках в серой зоне. Не сомневаюсь, что именно так вы смотрите и на текущее дело.
О'Шонесси, не отрывая взгляда от окна, произнес нарочито усталым тоном:
– Я не знаю, какие игры вы ведете, Пендергаст. Но слушать ваши рассуждения у меня нет ни малейшего желания.
– Я видел запись.
– Значит, вам повезло.
– Между прочим, я слышал, что проститутка умоляла вас ее отпустить и при этом утверждала, что сутенер ее изобьет, если вы этого не сделаете. Затем, как мне сказали, дама настаивала на том, чтобы вы взяли двести долларов, и что если вы этого не сделаете, сутенер решит, что она сдала его полиции. Если вы возьмете деньги, говорила она, сутенер подумает, что ей удалось откупиться. Я не ошибся? Значит, вы взяли эти доллары?
О'Шонесси, наверное, тысячу раз прокручивал в уме эту сцену. Какая теперь разница? Он не должен был брать бабки. Более того, приняв две сотни, он не пожертвовал их на благотворительные цели. Сутенеры ежедневно колотят проституток, и ему следовало оставить ее плыть по течению.
– С тех пор вы приобрели несвойственный вам ранее цинизм. Вы устали. Вы решили, что сама идея «защиты правопорядка и служения обществу» – не более чем фарс. Особенно на улицах этого города, где невозможно отличить правых от виноватых, где никто не заслуживает защиты и определенно недостоин того, чтобы ему служили.
– Вы, надеюсь, закончили анализ моей личности? – после продолжительного молчания спросил О'Шонесси.
– На данный момент закончил. Хочу добавить лишь одно: вы совершенно правы, вы снова получили весьма сомнительное задание. Но совсем не в том смысле, как вам это представляется.
Последовавший за этим период молчания растянулся на несколько минут.
«Роллс-ройс» остановился перед светофором, и О'Шонесси воспользовался этим, чтобы исподтишка изучить Пендергаста. Но агент, словно почувствовав, что за ним наблюдают, мгновенно поймал его взгляд. О'Шонесси чуть не подпрыгнул от изумления. Ведь всего лишь за миг до этого парень смотрел совсем в другую сторону.
– Да, кстати, вам удалось побывать в прошлом году на выставке «История одежды»? – спросил Пендергаст.
Это было сказано непринужденным и весьма располагающим тоном.
– Где?
– Из этого я заключаю, что вы пропустили эту великолепную выставку. «Метрополитен» имеет прекрасную коллекцию одежды, начиная с образцов раннего Средневековья. Большая часть костюмов находится в запасниках. Но в прошлом году они организовали выставку, показывающую, какую эволюцию претерпела одежда за последние шесть веков. Потрясающая выставка! Вы знаете, что все дамы в Версале при дворе Людовика Четырнадцатого должны были иметь талию не более тринадцати дюймов? Меньший объем, естественно, допускался. А известно ли вам, что платья этих изящных дам весили тридцать – сорок фунтов?
О'Шонесси обнаружил, что у него нет ответа на эти вопросы. Странный и неожиданный поворот в теме беседы привел ирландца в состояние полного замешательства.
– Я также с интересом обнаружил, что в пятнадцатом веке гульфики у мужчин...
Рассказ об этом открытии безжалостно прервал визг тормозов. Водитель «роллс-ройса» с трудом избежал столкновения с такси, пытавшимся пересечь три полосы движения.
– Ох уж мне эти варвары-янки, – беззлобно произнес Пендергаст. – Так о чем это я? Ах да. О гульфиках...
«Роллс» влился в поток машин центральной части Манхэттена, и О'Шонесси с тоской подумал, что путешествие может затянуться.
Ирландец огляделся по сторонам. В Большом зале в основном толпились обитатели Верхнего Ист-Сайда. Разодетые с ног до головы дамочки стучали каблуками по каменным плитам пола. Облаченные в форму школьники вели себя чинно и тихо. По залу с задумчивым видом бродили престарелые ученые мужи в твидовых пиджаках. О'Шонесси то и дело ловил на себе неодобрительные взгляды, словно посещение «Метрополитена» в полицейском мундире было проявлением дурного вкуса. Подобное отношение к защитникам порядка только усилило мизантропию ирландца. «Лицемеры», – подумал он.
Пендергаст сделал знак рукой, и, миновав строй билетеров, они оказались в самом музее. Затем, пройдя мимо шкафа с монетами Древнего Рима, они вступили в анфиладу залов, заполненных статуями, вазами, картинами и иными разнообразными предметами искусства. Пендергаст говорил не закрывая рта, но в переполненных посетителями залах стоял такой шум, что О'Шонесси с трудом улавливал лишь отдельные слова.
Толпа заметно поредела, когда они вошли в отдел искусств народов Азии. Миновав еще несколько залов, Пендергаст и О'Шонесси оказались перед дверями из серого металла. Пендергаст без стука распахнул их, и перед ними открылась небольшая приемная. За столом из светлого дерева сидела девица потрясающей красоты. При виде полицейской формы глаза красотки слегка округлились. О'Шонесси одарил девицу устрашающим взглядом.
– Чем могу вам помочь, джентльмены? – спросила она у Пендергаста, не сводя глаз с ирландца.
– Сержант О'Шонесси и специальный агент Пендергаст желают повидаться с доктором Уэллсли.
– У вас с ней назначена встреча?
– Увы, нет.
– Простите, специальный агент... – неуверенно начала девица.
– Пендергаст. Федеральное бюро расследований.
Лицо секретарши залилось краской.
– Минуточку, – сказала она и подняла трубку. Звонок телефона в кабинете был прекрасно слышен в приемной. – Доктор Уэллсли, – сказала девица, – здесь находятся специальный агент Пендергаст из ФБР и полицейский офицер. Они хотят с вами встретиться.
Голос доктора Уэллсли можно было услышать в приемной. Голос звучал сухо, сурово и настолько по-английски, что сержант О'Шонесси непроизвольно ощетинился.
– Если они не явились, чтобы меня арестовать, то пусть джентльмены договорятся с вами о времени встречи. Как и все остальные. А сейчас я занята.
После этого из кабинета донесся громкий стук брошенной на аппарат трубки.
Секретарша растерянно подняла глаза на посетителей и пролепетала:
– Доктор Уэллсли...
Но Пендергаст уже шагал к двери, за которой обретался источник голоса. «Вот это уже похоже на дело», – подумал сержант, когда Пендергаст, резко распахнув дверь, шагнул через порог. Похоже, что парень, несмотря на свою субтильность, терпеть не может, когда на него начинают давить. Он умеет переступать через всякое дерьмо.
И в этот момент ирландец услышал полный сарказма голос:
– А вот и тот легендарный полицейский, о котором говорят, что он «в нужный момент всегда у порога твоего дома». Жаль, что дверь не была заперта и я не могла увидеть, как вы взламываете ее с помощью вашей дубинки.
Пендергаст, как показалось О'Шонесси, пропустил эту тираду мимо ушей. Его южный говор наполнил кабинет необыкновенным теплом.
– Доктор Уэллсли, – сказал он, – я посмел побеспокоить вас только потому, что вы являетесь непревзойденным авторитетом в истории одежды. И надеюсь, что вы позволите мне высказать восхищение тем, как вы провели атрибуцию греческого пеплоса из Вергины. Лично меня ваше открытие просто потрясло.
– Эта лесть, мистер Пендергаст, по крайней мере открывает для вас путь в мой кабинет, – сказала доктор Уэллсли после некоторой паузы.
О'Шонесси вошел вслед за Пендергастом в небольшой, но очень приятный кабинет, говоривший о прекрасном вкусе его владелицы. Мебель, казалось, перекочевала сюда прямиком из залов музея, а стены были украшены превосходными акварелями восемнадцатого века с изображением оперных костюмов. Ирландцу показалось, что это были костюмы Фигаро, Розины и графа Альмавивы из «Севильского цирюльника». Оперное искусство было единственной тайной страстью и слабостью О'Шонесси.
Полицейский сел и скрестил ноги. Но от этой позы ему сразу пришлось отказаться, поскольку антикварное кресло оказалось чрезвычайно неудобным. Впрочем, вполне могло быть и так, что он сам занимал слишком много места. В этой утонченной обстановке его синий мундир казался страшно вульгарным. Он снова посмотрел на акварели, и в его голове зазвучали отрывки хорошо знакомых арий.
Доктор Уэллсли была весьма привлекательной дамой лет за сорок, а стиль ее одежды не мог не вызвать восхищения.
– Мне кажется, что мои картины пришлись вам по вкусу, – сказала она, окинув ирландца проницательным взглядом.
– Очень, – подтвердил О'Шонесси. – Но если учесть, что им приходилось петь и танцевать в париках, бальных туфлях и узких камзолах, смахивающих на смирительные рубашки, то этим парням не позавидуешь.
– У вашего коллеги весьма своеобразное чувство юмора, – произнесла ученая дама, обращаясь к Пендергасту.
– Несомненно.
– Итак, чем могу быть вам полезной, джентльмены?
Агент ФБР извлек из недр своего костюма небольшой и не очень тугой сверток.
– Я хотел бы, чтобы исследовали это платье, – сказал он, разворачивая бумагу над столом специалистки по костюмам.
Увидев предмет предстоящего исследования, дама в ужасе отшатнулась. Состояние платья ввергло ее в шок.
О'Шонесси же, напротив, встрепенулся. Он уловил специфический запах платья. Весьма специфический. Ему даже показалось, что этот парень Пендергаст занимается действительно серьезным делом.
– О Боже! Умоляю... – сказала дама, отступая от стола и поднося к носу ароматный платочек. – Я не веду полицейской работы. Немедленно уберите эту отвратительную вещь.
– Эта отвратительная вещь, доктор Уэллсли, принадлежала девятнадцатилетней девушке, убитой больше ста лет назад. Ее тело препарировали, расчленили и замуровали в стене угольного тоннеля в Нижнем Манхэттене. В платье оказалась записка, которую девушка написала собственной кровью. Там было ее имя, возраст и адрес. Больше ничего. Чернила подобного рода не располагают к многословию. Это была записка ребенка, который знал, что скоро умрет. Она понимала, что никто ей не поможет, ничто не спасет. Она хотела лишь, чтобы ее тело опознали – девочка страшилась быть забытой. В то время я не мог ей помочь и хочу сделать это сейчас. Именно поэтому я здесь.
Платье в руках Пендергаста едва заметно дрожало, и О'Шонесси вдруг понял, что это дрожат руки агента, не способного обуздать свои эмоции. Во всяком случае, так ирландцу показалось. И это было для него откровением. Оказывается, даже в ФБР есть сотрудники, не лишенные человеческих чувств.
После этого страстного выступления Пендергаста в комнате повисла мертвая тишина.
Не говоря ни слова, Уэллсли склонилась над платьем, потеребила материю пальцами, посмотрела изнанку и осторожно растянула ткань в разных направлениях. Затем вздохнула и опустилась в кресло.
– Это типичная одежда работного дома, – сказала она. – Стандартная вещь конца девятнадцатого века. На внешнюю сторону пошла дешевая шерстяная ткань – грубая, ворсистая, но достаточно теплая. Для подкладки взяли некрашеный хлопчатобумажный материал. По характеру раскроя и манере шитья можно предположить, что девочка шила его своими руками, используя ткань, выданную ей в работном доме. Там, как правило, использовали ткань нескольких основных цветов – зеленого, голубого, серого и черного.
– Вы не определите, о каком работном доме может идти речь?
– Это невозможно. В Манхэттене в девятнадцатом веке их было достаточно много. Официально эти учреждения называли «Промышленными домами». Туда принимали брошенных детей, сирот и приводили тех, кто убегал из дома. Суровые, порой жестокие заведения, управляемые так называемыми «глубоко верующими».
– Не могли бы вы датировать платье более точно?
– О точной дате не может быть и речи. Но оно похоже на жалкую имитацию стиля, популярного в начале восьмидесятых годов позапрошлого века, – так называемый стиль Мод, или, если точнее, стиль Магдалины Мейкин. Девушки работных домов, как правило, пытались копировать приглянувшиеся им модели из дешевых журналов и грошовых рекламных изданий. И это все, что я могу сказать, – закончила со вздохом доктор Уэллсли.
– Если вам что-то придет на ум, меня всегда можно найти через сержанта О'Шонесси.
Доктор Уэллсли бросила взгляд на грудь полицейского и кивнула.
– Благодарю вас за то, что вы согласились потратить на нас свое время, – сказал агент ФБР, начиная скатывать платье. – Выставка, которую вы курировали в прошлом году, была просто великолепной.
Доктор Уэллсли снова ответила ему молчаливым кивком.
– В отличие от многих выставок в ней присутствовали и мысль, и юмор. В первую очередь это относится к разделу гульфиков. Он оказался таким забавным...
Завернутое в бумагу, платье лишилось своей способности внушать ужас. Воцарившаяся в кабинете мрачная атмосфера начала постепенно исчезать. Однако О'Шонесси, повторяя капитана Кастера, задавал себе вопрос, с какой стати агент ФБР заинтересовался преступлением, случившимся сто тридцать лет назад.
– Очень признательна вам за то, что вы заметили тонкости, которые прошли мимо внимания профессиональных критиков, – ответила дама. – Да, мне хотелось, чтобы публика немного позабавилась. Когда начинаешь разбираться в проблеме, то становится ясно, что человеческая одежда – за пределами требований комфорта и скромности – может быть до абсурда нелепой.
– Доктор Уэллсли, – сказал, поднимаясь с кресла, Пендергаст, – ваша экспертиза оказалась для нас чрезвычайно ценной.
– Зовите меня София, – ответила ученая дама, тоже вставая.
О'Шонесси заметил, что она смотрит на Пендергаста с новым интересом.
Пендергаст с улыбкой поклонился и повернулся, чтобы направиться к выходу. Дама обошла вокруг стола и проводила его через всю приемную. У дверей, ведущих в коридор, София Уэллсли остановилась и сказала, залившись краской:
– Надеюсь на новую встречу, мистер Пендергаст. И очень скорую. Возможно, даже за ужином.
Пендергаст промолчал.
– Что же, – после нескольких мгновений неловкого молчания сухо произнесла доктор Уэллсли, – вы знаете, где меня можно найти.
Они снова прошли через кишащие людьми и забитые бесценными предметами искусства залы, не обращая внимания на кхмерские ритуальные одежды, инкрустированные драгоценными камнями погребальные раки, греческие скульптуры и аттические краснофигурные вазы. Спустившись по широким каменным ступеням, они оказались на Пятой авеню. О'Шонесси машинально насвистывал мелодию хора из «Аиды». Если Пендергаст и слышал его свист, то виду не подал.
– Музей «Метрополитен», сержант, – грандиозное культурное явление. Это один из величайших художественных музеев мира. Но вам это, безусловно, уже известно. Не пора ли в путь?
О'Шонесси пожал плечами. Музеи или не музеи, но он был обязан оставаться с этим парнем. До чего же дерьмовое задание!
Когда они спустились по ступеням, к ним тут же подкатил длинный серебристый автомобиль, стоявший до этого с включенным двигателем на углу улицы. О'Шонесси не мог поверить своим глазам. «Роллс-ройс»!
Пендергаст предупредительно распахнул для него дверцу.
– Конфискован у наркодельцов? – спросил О'Шонесси.
– Нет. Личная машина.
Все сходится. Новый Орлеан. Они там все такие. Все на крючке у мафии. Теперь ирландец понял, что представляет собой этот парень. Прибыл в Нью-Йорк с заморочками, связанными с наркотиками. Кастер решил встрять в дело и из всех подчиненных посадил на хвост этому типу его, О'Шонесси. С каждой минутой ситуация становилась все более хреновой.
– После вас, – сказал Пендергаст, удерживая дверцу. О'Шонесси скользнул в автомобиль и мгновенно утонул в белой и нежной, словно сливки, коже. Пендергаст уселся рядом.
– Музей «Метрополитен», – бросил он шоферу.
Когда автомобиль двинулся, О'Шонесси увидел, что на ступенях стоит Кастер и пялится на «роллс». У ирландца вдруг возникло сильное искушение сделать капитану ручкой, и лишь ценой больших усилий он сумел сдержаться.
О'Шонесси внимательно посмотрел на Пендергаста и произнес:
– Желаю успеха, мистер специальный агент ФБР.
Он отвернулся к окну. Попутчик сидел молча.
– Моя фамилия Пендергаст, – наконец представился агент.
– А мне это без разницы. – О'Шонесси не отрывал взгляда от окна. Выдержав паузу продолжительностью не менее минуты, полицейский спросил: – Зачем нам музей? Любоваться мертвыми мумиями?
– Мне ни разу не доводилось встречать живой мумии, сержант. Но в любом случае мы направляемся не в отдел Древнего Египта.
«Умник хренов», – подумал сержант. Интересно, сколько раз ему придется выполнять подобные задания? Из-за единственной, совершенной пять лет назад ошибки он навсегда остался для всех мистером Никчемным. Каждый раз, когда появлялось какое-нибудь совершенно абсурдное дело, он слышал: «У нас возникли кое-какие проблемы, О'Шонесси, ты как раз тот человек, который сможет их решить». Обычно это была какая-нибудь дешевка. Но парень в «роллс-ройсе», похоже, рыба крупная. И дело, в которое его втравили, было, судя по всему, не совсем законным. О'Шонесси вспомнил о своем давно покинувшем этот мир отце, ощутив при этом легкое чувство стыда. Пять поколений О'Шонесси честно служили в полиции, а теперь все пошло коту под хвост. Ирландец сомневался, что сможет протянуть еще одиннадцать лет. Это позволило бы ему отправиться в раннюю отставку с пенсией, доплатами и привилегиями.
– Что за игру вы затеяли? – спросил О'Шонесси.
Хватит. Он уже давно не сосунок и впредь будет действовать с открытыми глазами. Нельзя допустить, чтобы на него опять полилось дерьмо, как только он поднимет глаза на начальство.
– Сержант...
– Да?
– Никаких игр я не веду.
– Еще бы. Конечно, не ведете, – фыркнул О'Шонесси, решив, что подобную вольность он может себе позволить. – Игр вообще никто никогда не ведет, – добавил сержант и почувствовал на себе внимательный взгляд агента ФБР. Сам же он продолжал упорно смотреть в сторону.
– Боюсь, сержант, что у вас сложились несколько ложные представления, – пропел агент своим южным акцентом. – Но мы эту ошибку без труда исправим. Я прекрасно понимаю, почему вы пришли к подобному умозаключению. Пять лет назад вы оказались на пленке, якобы зафиксировавшей факт получения вами двухсот долларов от проститутки. Вы приняли эти деньги в обмен на ее свободу. Насколько я помню, в ваших кругах подобные действия называются «вымогательство». Я не ошибся?
О'Шонесси вдруг почувствовал слабость во всем теле, на смену которой тут же пришел гнев.
Сержант ничего не ответил. Да и что здесь можно сказать? Было бы гораздо лучше, если бы они тогда сразу уволили его из полиции.
– Пленку направили в службу собственной безопасности, и сотрудники службы нанесли вам визит. Но доклады о том, что произошло, существенно разнились, и доказать вашу прямую вину они не смогли. Однако ущерб так или иначе был нанесен, и ваша карьера с тех пор приобрела статический характер.
О'Шонесси следил, как за окном машины убегают назад дома Нью-Йорка. «Статический характер». Это означает, что он с тех пор вообще не продвинулся по службе.
– И с той поры вам доверяли только весьма сомнительные дела. Мальчик на побегушках в серой зоне. Не сомневаюсь, что именно так вы смотрите и на текущее дело.
О'Шонесси, не отрывая взгляда от окна, произнес нарочито усталым тоном:
– Я не знаю, какие игры вы ведете, Пендергаст. Но слушать ваши рассуждения у меня нет ни малейшего желания.
– Я видел запись.
– Значит, вам повезло.
– Между прочим, я слышал, что проститутка умоляла вас ее отпустить и при этом утверждала, что сутенер ее изобьет, если вы этого не сделаете. Затем, как мне сказали, дама настаивала на том, чтобы вы взяли двести долларов, и что если вы этого не сделаете, сутенер решит, что она сдала его полиции. Если вы возьмете деньги, говорила она, сутенер подумает, что ей удалось откупиться. Я не ошибся? Значит, вы взяли эти доллары?
О'Шонесси, наверное, тысячу раз прокручивал в уме эту сцену. Какая теперь разница? Он не должен был брать бабки. Более того, приняв две сотни, он не пожертвовал их на благотворительные цели. Сутенеры ежедневно колотят проституток, и ему следовало оставить ее плыть по течению.
– С тех пор вы приобрели несвойственный вам ранее цинизм. Вы устали. Вы решили, что сама идея «защиты правопорядка и служения обществу» – не более чем фарс. Особенно на улицах этого города, где невозможно отличить правых от виноватых, где никто не заслуживает защиты и определенно недостоин того, чтобы ему служили.
– Вы, надеюсь, закончили анализ моей личности? – после продолжительного молчания спросил О'Шонесси.
– На данный момент закончил. Хочу добавить лишь одно: вы совершенно правы, вы снова получили весьма сомнительное задание. Но совсем не в том смысле, как вам это представляется.
Последовавший за этим период молчания растянулся на несколько минут.
«Роллс-ройс» остановился перед светофором, и О'Шонесси воспользовался этим, чтобы исподтишка изучить Пендергаста. Но агент, словно почувствовав, что за ним наблюдают, мгновенно поймал его взгляд. О'Шонесси чуть не подпрыгнул от изумления. Ведь всего лишь за миг до этого парень смотрел совсем в другую сторону.
– Да, кстати, вам удалось побывать в прошлом году на выставке «История одежды»? – спросил Пендергаст.
Это было сказано непринужденным и весьма располагающим тоном.
– Где?
– Из этого я заключаю, что вы пропустили эту великолепную выставку. «Метрополитен» имеет прекрасную коллекцию одежды, начиная с образцов раннего Средневековья. Большая часть костюмов находится в запасниках. Но в прошлом году они организовали выставку, показывающую, какую эволюцию претерпела одежда за последние шесть веков. Потрясающая выставка! Вы знаете, что все дамы в Версале при дворе Людовика Четырнадцатого должны были иметь талию не более тринадцати дюймов? Меньший объем, естественно, допускался. А известно ли вам, что платья этих изящных дам весили тридцать – сорок фунтов?
О'Шонесси обнаружил, что у него нет ответа на эти вопросы. Странный и неожиданный поворот в теме беседы привел ирландца в состояние полного замешательства.
– Я также с интересом обнаружил, что в пятнадцатом веке гульфики у мужчин...
Рассказ об этом открытии безжалостно прервал визг тормозов. Водитель «роллс-ройса» с трудом избежал столкновения с такси, пытавшимся пересечь три полосы движения.
– Ох уж мне эти варвары-янки, – беззлобно произнес Пендергаст. – Так о чем это я? Ах да. О гульфиках...
«Роллс» влился в поток машин центральной части Манхэттена, и О'Шонесси с тоской подумал, что путешествие может затянуться.
* * *
Стены Большого зала музея были облицованы мрамором и украшены цветами, а сам зал был забит посетителями чуть ли не под завязку. О'Шонесси болтался без дела, пока странный агент ФБР вел беседу с одной из добровольных помощниц музея, восседавшей в бюро справок. Девица подняла трубку телефона, произнесла в нее несколько слов и с крайне недовольным видом бросила трубку на место. О'Шонесси не имел ни малейшего понятия, что затевает Пендергаст. За все время довольно продолжительного путешествия он так и не услышал ничего, что могло бы пролить свет на намерения агента.Ирландец огляделся по сторонам. В Большом зале в основном толпились обитатели Верхнего Ист-Сайда. Разодетые с ног до головы дамочки стучали каблуками по каменным плитам пола. Облаченные в форму школьники вели себя чинно и тихо. По залу с задумчивым видом бродили престарелые ученые мужи в твидовых пиджаках. О'Шонесси то и дело ловил на себе неодобрительные взгляды, словно посещение «Метрополитена» в полицейском мундире было проявлением дурного вкуса. Подобное отношение к защитникам порядка только усилило мизантропию ирландца. «Лицемеры», – подумал он.
Пендергаст сделал знак рукой, и, миновав строй билетеров, они оказались в самом музее. Затем, пройдя мимо шкафа с монетами Древнего Рима, они вступили в анфиладу залов, заполненных статуями, вазами, картинами и иными разнообразными предметами искусства. Пендергаст говорил не закрывая рта, но в переполненных посетителями залах стоял такой шум, что О'Шонесси с трудом улавливал лишь отдельные слова.
Толпа заметно поредела, когда они вошли в отдел искусств народов Азии. Миновав еще несколько залов, Пендергаст и О'Шонесси оказались перед дверями из серого металла. Пендергаст без стука распахнул их, и перед ними открылась небольшая приемная. За столом из светлого дерева сидела девица потрясающей красоты. При виде полицейской формы глаза красотки слегка округлились. О'Шонесси одарил девицу устрашающим взглядом.
– Чем могу вам помочь, джентльмены? – спросила она у Пендергаста, не сводя глаз с ирландца.
– Сержант О'Шонесси и специальный агент Пендергаст желают повидаться с доктором Уэллсли.
– У вас с ней назначена встреча?
– Увы, нет.
– Простите, специальный агент... – неуверенно начала девица.
– Пендергаст. Федеральное бюро расследований.
Лицо секретарши залилось краской.
– Минуточку, – сказала она и подняла трубку. Звонок телефона в кабинете был прекрасно слышен в приемной. – Доктор Уэллсли, – сказала девица, – здесь находятся специальный агент Пендергаст из ФБР и полицейский офицер. Они хотят с вами встретиться.
Голос доктора Уэллсли можно было услышать в приемной. Голос звучал сухо, сурово и настолько по-английски, что сержант О'Шонесси непроизвольно ощетинился.
– Если они не явились, чтобы меня арестовать, то пусть джентльмены договорятся с вами о времени встречи. Как и все остальные. А сейчас я занята.
После этого из кабинета донесся громкий стук брошенной на аппарат трубки.
Секретарша растерянно подняла глаза на посетителей и пролепетала:
– Доктор Уэллсли...
Но Пендергаст уже шагал к двери, за которой обретался источник голоса. «Вот это уже похоже на дело», – подумал сержант, когда Пендергаст, резко распахнув дверь, шагнул через порог. Похоже, что парень, несмотря на свою субтильность, терпеть не может, когда на него начинают давить. Он умеет переступать через всякое дерьмо.
И в этот момент ирландец услышал полный сарказма голос:
– А вот и тот легендарный полицейский, о котором говорят, что он «в нужный момент всегда у порога твоего дома». Жаль, что дверь не была заперта и я не могла увидеть, как вы взламываете ее с помощью вашей дубинки.
Пендергаст, как показалось О'Шонесси, пропустил эту тираду мимо ушей. Его южный говор наполнил кабинет необыкновенным теплом.
– Доктор Уэллсли, – сказал он, – я посмел побеспокоить вас только потому, что вы являетесь непревзойденным авторитетом в истории одежды. И надеюсь, что вы позволите мне высказать восхищение тем, как вы провели атрибуцию греческого пеплоса из Вергины. Лично меня ваше открытие просто потрясло.
– Эта лесть, мистер Пендергаст, по крайней мере открывает для вас путь в мой кабинет, – сказала доктор Уэллсли после некоторой паузы.
О'Шонесси вошел вслед за Пендергастом в небольшой, но очень приятный кабинет, говоривший о прекрасном вкусе его владелицы. Мебель, казалось, перекочевала сюда прямиком из залов музея, а стены были украшены превосходными акварелями восемнадцатого века с изображением оперных костюмов. Ирландцу показалось, что это были костюмы Фигаро, Розины и графа Альмавивы из «Севильского цирюльника». Оперное искусство было единственной тайной страстью и слабостью О'Шонесси.
Полицейский сел и скрестил ноги. Но от этой позы ему сразу пришлось отказаться, поскольку антикварное кресло оказалось чрезвычайно неудобным. Впрочем, вполне могло быть и так, что он сам занимал слишком много места. В этой утонченной обстановке его синий мундир казался страшно вульгарным. Он снова посмотрел на акварели, и в его голове зазвучали отрывки хорошо знакомых арий.
Доктор Уэллсли была весьма привлекательной дамой лет за сорок, а стиль ее одежды не мог не вызвать восхищения.
– Мне кажется, что мои картины пришлись вам по вкусу, – сказала она, окинув ирландца проницательным взглядом.
– Очень, – подтвердил О'Шонесси. – Но если учесть, что им приходилось петь и танцевать в париках, бальных туфлях и узких камзолах, смахивающих на смирительные рубашки, то этим парням не позавидуешь.
– У вашего коллеги весьма своеобразное чувство юмора, – произнесла ученая дама, обращаясь к Пендергасту.
– Несомненно.
– Итак, чем могу быть вам полезной, джентльмены?
Агент ФБР извлек из недр своего костюма небольшой и не очень тугой сверток.
– Я хотел бы, чтобы исследовали это платье, – сказал он, разворачивая бумагу над столом специалистки по костюмам.
Увидев предмет предстоящего исследования, дама в ужасе отшатнулась. Состояние платья ввергло ее в шок.
О'Шонесси же, напротив, встрепенулся. Он уловил специфический запах платья. Весьма специфический. Ему даже показалось, что этот парень Пендергаст занимается действительно серьезным делом.
– О Боже! Умоляю... – сказала дама, отступая от стола и поднося к носу ароматный платочек. – Я не веду полицейской работы. Немедленно уберите эту отвратительную вещь.
– Эта отвратительная вещь, доктор Уэллсли, принадлежала девятнадцатилетней девушке, убитой больше ста лет назад. Ее тело препарировали, расчленили и замуровали в стене угольного тоннеля в Нижнем Манхэттене. В платье оказалась записка, которую девушка написала собственной кровью. Там было ее имя, возраст и адрес. Больше ничего. Чернила подобного рода не располагают к многословию. Это была записка ребенка, который знал, что скоро умрет. Она понимала, что никто ей не поможет, ничто не спасет. Она хотела лишь, чтобы ее тело опознали – девочка страшилась быть забытой. В то время я не мог ей помочь и хочу сделать это сейчас. Именно поэтому я здесь.
Платье в руках Пендергаста едва заметно дрожало, и О'Шонесси вдруг понял, что это дрожат руки агента, не способного обуздать свои эмоции. Во всяком случае, так ирландцу показалось. И это было для него откровением. Оказывается, даже в ФБР есть сотрудники, не лишенные человеческих чувств.
После этого страстного выступления Пендергаста в комнате повисла мертвая тишина.
Не говоря ни слова, Уэллсли склонилась над платьем, потеребила материю пальцами, посмотрела изнанку и осторожно растянула ткань в разных направлениях. Затем вздохнула и опустилась в кресло.
– Это типичная одежда работного дома, – сказала она. – Стандартная вещь конца девятнадцатого века. На внешнюю сторону пошла дешевая шерстяная ткань – грубая, ворсистая, но достаточно теплая. Для подкладки взяли некрашеный хлопчатобумажный материал. По характеру раскроя и манере шитья можно предположить, что девочка шила его своими руками, используя ткань, выданную ей в работном доме. Там, как правило, использовали ткань нескольких основных цветов – зеленого, голубого, серого и черного.
– Вы не определите, о каком работном доме может идти речь?
– Это невозможно. В Манхэттене в девятнадцатом веке их было достаточно много. Официально эти учреждения называли «Промышленными домами». Туда принимали брошенных детей, сирот и приводили тех, кто убегал из дома. Суровые, порой жестокие заведения, управляемые так называемыми «глубоко верующими».
– Не могли бы вы датировать платье более точно?
– О точной дате не может быть и речи. Но оно похоже на жалкую имитацию стиля, популярного в начале восьмидесятых годов позапрошлого века, – так называемый стиль Мод, или, если точнее, стиль Магдалины Мейкин. Девушки работных домов, как правило, пытались копировать приглянувшиеся им модели из дешевых журналов и грошовых рекламных изданий. И это все, что я могу сказать, – закончила со вздохом доктор Уэллсли.
– Если вам что-то придет на ум, меня всегда можно найти через сержанта О'Шонесси.
Доктор Уэллсли бросила взгляд на грудь полицейского и кивнула.
– Благодарю вас за то, что вы согласились потратить на нас свое время, – сказал агент ФБР, начиная скатывать платье. – Выставка, которую вы курировали в прошлом году, была просто великолепной.
Доктор Уэллсли снова ответила ему молчаливым кивком.
– В отличие от многих выставок в ней присутствовали и мысль, и юмор. В первую очередь это относится к разделу гульфиков. Он оказался таким забавным...
Завернутое в бумагу, платье лишилось своей способности внушать ужас. Воцарившаяся в кабинете мрачная атмосфера начала постепенно исчезать. Однако О'Шонесси, повторяя капитана Кастера, задавал себе вопрос, с какой стати агент ФБР заинтересовался преступлением, случившимся сто тридцать лет назад.
– Очень признательна вам за то, что вы заметили тонкости, которые прошли мимо внимания профессиональных критиков, – ответила дама. – Да, мне хотелось, чтобы публика немного позабавилась. Когда начинаешь разбираться в проблеме, то становится ясно, что человеческая одежда – за пределами требований комфорта и скромности – может быть до абсурда нелепой.
– Доктор Уэллсли, – сказал, поднимаясь с кресла, Пендергаст, – ваша экспертиза оказалась для нас чрезвычайно ценной.
– Зовите меня София, – ответила ученая дама, тоже вставая.
О'Шонесси заметил, что она смотрит на Пендергаста с новым интересом.
Пендергаст с улыбкой поклонился и повернулся, чтобы направиться к выходу. Дама обошла вокруг стола и проводила его через всю приемную. У дверей, ведущих в коридор, София Уэллсли остановилась и сказала, залившись краской:
– Надеюсь на новую встречу, мистер Пендергаст. И очень скорую. Возможно, даже за ужином.
Пендергаст промолчал.
– Что же, – после нескольких мгновений неловкого молчания сухо произнесла доктор Уэллсли, – вы знаете, где меня можно найти.
Они снова прошли через кишащие людьми и забитые бесценными предметами искусства залы, не обращая внимания на кхмерские ритуальные одежды, инкрустированные драгоценными камнями погребальные раки, греческие скульптуры и аттические краснофигурные вазы. Спустившись по широким каменным ступеням, они оказались на Пятой авеню. О'Шонесси машинально насвистывал мелодию хора из «Аиды». Если Пендергаст и слышал его свист, то виду не подал.