Трофимов. Мне кажется, ехать уже пора. Лошади поданы. Черт его знает, где мои калоши. Пропали. (В дверь.)Аня, нет моих калош! Не нашел!
    Лопахин. Мне в Харьков надо. Поеду с вами в одном поезде. В Харькове проживу всю зиму. Я все болтался с вами, замучился без дела. Не могу без работы, не знаю, что вот делать с руками; болтаются как-то странно, точно чужие.
    Трофимов. Сейчас уедем, и вы опять приметесь за свой полезный труд.
    Лопахин. Выпей-ка стаканчик.
    Трофимов. Не стану.
    Лопахин. Значит, в Москву теперь?
    Трофимов. Да, провожу их в город, а завтра в Москву.
    Лопахин. Да… Что ж, профессора не читают лекций, небось все ждут, когда приедешь!
    Трофимов. Не твое дело.
    Лопахин. Сколько лет, как ты в университете учишься?
    Трофимов. Придумай что-нибудь поновее. Это старо и плоско. (Ищет калоши.)Знаешь, мы, пожалуй, не увидимся больше, так вот позволь мне дать тебе на прощанье один совет: не размахивай руками! Отвыкни от этой привычки — размахивать. И тоже вот строить дачи, рассчитывать, что из дачников со временем выйдут отдельные хозяева, рассчитывать так — это тоже значит размахивать… Как-никак, все-таки я тебя люблю. У тебя тонкие, нежные пальцы, как у артиста, у тебя тонкая, нежная душа…
    Лопахин (обнимает его). Прощай, голубчик. Спасибо за все. Ежели нужно, возьми у меня денег на дорогу.
    Трофимов. Для чего мне? Не нужно.
    Лопахин. Ведь у вас нет!
    Трофимов. Есть. Благодарю вас. Я за перевод получил. Вот они тут, в кармане. (Тревожно.)А калош моих нет!
    Варя (из другой комнаты). Возьмите вашу гадость! (Выбрасывает на сцену пару резиновых калош.)
    Трофимов. Что же вы сердитесь, Варя? Гм… Да это не мои калоши!
    Лопахин. Я весной посеял маку тысячу десятин и теперь заработал сорок тысяч чистого. А когда мой мак цвел, что это была за картина! Так вот я, говорю, заработал сорок тысяч и, значит, предлагаю тебе взаймы, потому что могу. Зачем же нос драть? Я мужик… попросту.
    Трофимов. Твой отец был мужик, мой — аптекарь, и из этого не следует решительно ничего.
 
    Лопахин вынимает бумажник.
 
   Оставь, оставь… Дай мне хоть двести тысяч, не возьму. Я свободный человек. И все, что так высоко и дорого цените вы все, богатые и нищие, не имеет надо мной ни малейшей власти, вот как пух, который носится по воздуху. Я могу обходиться без вас, я могу проходить мимо вас, я силен и горд. Человечество идет к высшей правде, к высшему счастью, какое только возможно на земле, и я в первых рядах!
    Лопахин. Дойдешь?
    Трофимов. Дойду.
 
    Пауза.
 
   Дойду или укажу другим путь, как дойти.
 
    Слышно, как вдали стучат топором по дереву.
 
    Лопахин. Ну, прощай, голубчик. Пора ехать. Мы друг перед другом нос дерем, а жизнь знай себе проходит. Когда я работаю подолгу, без устали, тогда мысли полегче, и кажется, будто мне тоже известно, для чего я существую. А сколько, брат, в России людей, которые существуют неизвестно для чего. Ну, все равно, циркуляция дела не в этом. Леонид Андреич, говорят, принял место, будет в банке, шесть тысяч в год… Только ведь не усидит, ленив очень…
    Аня (в дверях). Мама вас просит: пока она не уехала, чтоб не рубили сада.
    Трофимов. В самом деле, неужели не хватает такта… (Уходит через переднюю.)
    Лопахин. Сейчас, сейчас… Экие, право. (Уходит за ним.)
    Аня. Фирса отправили в больницу?
    Яша. Я утром говорил. Отправили, надо думать.
    Аня (Епиходову, который проходит через залу). Семен Пантелеич, справьтесь, пожалуйства, отвезли ли Фирса в больницу.
    Яша (обиженно). Утром я говорил Егору. Что ж спрашивать по десять раз!
    Епиходов. Долголетний Фирс, по моему окончательному мнению, в починку не годится, ему надо к праотцам. А я могу ему только завидовать. (Положил чемодан на картонку со шляпой и раздавил.)Ну, вот, конечно. Так и знал. (Уходит.)
    Яша (насмешливо). Двадцать два несчастья…
    Варя (за дверью). Фирса отвезли в больницу?
    Аня. Отвезли.
    Варя. Отчего же письмо не взяли к доктору?
    Аня. Так надо послать вдогонку… (Уходит.)
    Варя (из соседней комнаты). Где Яша? Скажите, мать его пришла, хочет проститься с ним.
    Яша (машет рукой). Выводят только из терпения.
 
    Дуняша все время хлопочет около вещей: теперь, когда Яша остался один, она подошла к нему.
 
    Дуняша. Хоть бы взглянули разочек, Яша. Вы уезжаете… меня покидаете. (Плачет и бросается ему на шею.)
    Яша. Что ж плакать? (Пьет шампанское.)Через шесть дней я опять в Париже. Завтра сядем в курьерский поезд и закатим, только нас и видели. Даже как-то не верится. Вив ла Франс!.. Здесь не по мне, не могу жить… ничего не поделаешь. Насмотрелся на невежество — будет с меня. (Пьет шампанское.)Что ж плакать? Ведите себя прилично, тогда не будете плакать.
    Дуняша (пудрится, глядится в зеркальце). Пришлите из Парижа письмо. Ведь я вас любила, Яша, так любила! Я нежное существо, Яша!
    Яша. Идут сюда. (Хлопочет около чемоданов, тихо напевает.)
 
    Входят Любовь Андреевна, Аня и Шарлотта Ивановна.
 
    Гаев. Ехать бы нам. Уже немного осталось. (Глядя на Яшу.)От кого это селедкой пахнет?
    Любовь Андреевна. Минут через десять давайте уже в экипаж садиться… (Окидывает взглядом комнату.)Прощай, милый дом, старый дедушка. Пройдет зима, настанет весна, а там тебя уже не будет, тебя сломают. Сколько видели эти стены! (Целует горячо дочь.)Сокровище мое, ты сияешь, твои глазки играют, как два алмаза. Ты довольна? Очень?
    Аня. Очень! Начинается новая жизнь, мама!
    Гаев (весело). В самом деле, теперь все хорошо. До продажи вишневого сада мы все волновались, страдали, а потом, когда вопрос был решен окончательно, бесповоротно, все успокоились, повеселели даже… Я банковский служака, теперь я финансист… желтого в середину, и ты, Люба, как-никак выглядишь лучше, это несомненно.
    Любовь Андреевна. Да. Нервы мои лучше, это правда.
 
    Ей подают шляпу и пальто.
 
   Я сплю хорошо. Выносите мои вещи, Яша. Пора. (Ане.)Девочка моя, скоро мы увидимся… Я уезжаю в Париж, буду жить там на те деньги, которые прислала твоя ярославская бабушка на покупку имения — да здравствует бабушка! — а денег этих хватит ненадолго.
    Аня. Ты, мама, вернешься скоро, скоро… не правда ли? Я подготовлюсь, выдержу экзамен в гимназии и потом буду работать, тебе помогать. Мы, мама, будем вместе читать разные книги… Не правда ли? (Целует матери руки.)Мы будем читать в осенние вечера, прочтем много книг, и перед нами откроется новый чудесный мир… (Мечтает.)Мама, приезжай…
    Любовь Андреевна. Приеду, мое золото. (Обнимает дочь.)
 
    Входит Лопахин. Шарлотта тихо напевает песенку.
 
    Гаев. Счастливая Шарлотта: поет!
    Шарлотта (берет узел, похожий на свернутого ребенка). Мой ребеночек, бай, бай…
 
    Слышится плач ребенка: «Уа, уа!..»
 
   Замолчи, мой хороший, мой милый мальчик.
 
    «Уа!.. Уа!..»
 
   Мне тебя так жалко! (Бросает узел на место.)Так вы, пожалуйста, найдите мне место. Я не могу так.
    Лопахин. Найдем, Шарлотта Ивановна, не беспокойтесь.
    Гаев. Все нас бросают, Варя уходит… мы стали вдруг не нужны, Шарлотта. В городе мне жить негде. Надо уходить… (Напевает.)Все равно…
 
    Входит Пищик.
 
    Лопахин. Чудо природы!..
    Пищик (запыхавшись). Ой, дайте отдышаться… замучился… Мои почтеннейшие… Воды дайте…
    Гаев. За деньгами небось? Слуга покорный, ухожу от греха… (Уходит.)
    Пищик. Давненько не был у вас… прекраснейшая… (Лопахину.)Ты здесь… рад тебя видеть… громаднейшего ума человек… возьми… получи… (Подает Лопахину деньги.)Четыреста рублей… За мной остается восемьсот сорок…
    Лопахин (в недоумении пожимает плечами). Точно во сне… Ты где же взял?
    Пищик. Постой… Жарко… Событие необычайнейшее. Приехали ко мне англичане и нашли в земле какую-то белую глину… (Любови Андреевне.)И вам четыреста… прекрасная, удивительная… (Подает деньги.)Остальные потом. (Пьет воду.)Сейчас один молодой человек рассказывал в вагоне, будто какой-то великий философ советует прыгать с крыш… «Прыгай!», говорит, и в этом вся задача. (Удивленно.)Вы подумайте! Воды!..
    Лопахин. Какие же это англичане?
    Пищик. Сдал им участок с глиной на двадцать четыре года… А теперь, извините, некогда… надо скакать дальше… Поеду к Знойкову… к Кардамонову… Всем должен… (Пьет.)Желаю здравствовать… В четверг заеду…
    Любовь Андреевна. Мы сейчас переезжаем в город, а завтра я за границу…
    Пищик. Как? (Встревоженно.)Почему в город? То-то я гляжу на мебель… чемоданы… Ну ничего… (Сквозь слезы.)Ничего… Величайшего ума люди… эти англичане… Ничего. Будьте счастливы… Бог поможет вам… Ничего… Всему на этом свете бывает конец… (Целует руку Любови Андреевне.)А дойдет до вас слух, что мне конец пришел, вспомните вот эту самую… лошадь и скажите: «Был на свете такой-сякой… Симеонов-Пищик… царство ему небесное»… Замечательнейшая погода… Да… (Уходит в сильном смущении, но тотчас же возвращается и говорит в дверях.)Кланялась вам Дашенька! (Уходит.)
    Любовь Андреевна. Теперь можно и ехать. Уезжаю я с двумя заботами. Первая — это больной Фирс. (Взглянув на часы.)Еще минут пять можно…
    Аня. Мама, Фирса уже отправили в больницу. Яша отправил утром.
    Любовь Андреевна. Вторая моя печаль — Варя. Она привыкла рано вставать и работать, и теперь без труда она как рыба без воды. Похудела, побледнела и плачет, бедняжка…
 
    Пауза.
 
   Вы это очень хорошо знаете, Ермолай Алексеич; я мечтала… выдать ее за вас, да и по всему видно было, что вы женитесь. (Шепчет Ане, та кивает Шарлотте, и обе уходят.)Она вас любит, вам она по душе, и не знаю, не знаю, почему это вы точно сторонитесь друг друга. Не понимаю!
    Лопахин. Я сам тоже не понимаю, признаться. Как-то странно все… Если есть еще время, то я хоть сейчас готов… Покончим сразу — и баста, а без вас я, чувствую, не сделаю предложения.
    Любовь Андреевна. И превосходно. Ведь одна минута нужна, только. Я сейчас позову…
    Лопахин. Кстати и шампанское есть. (Поглядев на стаканчики.)Пустые, кто-то уже выпил.
 
    Яша кашляет.
 
   Это называется вылакать…
    Любовь Андреевна (оживленно). Прекрасно. Мы выйдем… Яша, allez! Я ее позову… (В дверь.)Варя, оставь все, поди сюда. Иди! (Уходит с Яшей.)
    Лопахин (поглядев на часы). Да…
 
    Пауза.
 
    За дверью сдержанный смех, шепот, наконец входит Варя.
 
    Варя (долго осматривает вещи). Странно, никак не найду…
    Лопахин. Что вы ищете?
    Варя. Сама уложила и не помню.
 
    Пауза.
 
    Лопахин. Вы куда же теперь, Варвара Михайловна?
    Варя. Я? К Рагулиным… Договорилась с ним смотреть за хозяйством… в экономки, что ли.
    Лопахин. Это в Яшнево? Верст семьдесят будет.
 
    Пауза.
 
   Вот и кончилась жизнь в этом доме…
    Варя (оглядывая вещи). Где же это… Или, может, я в сундук уложила… Да, жизнь в этом доме кончилась… больше уже не будет…
    Лопахин. А я в Харьков уезжаю сейчас… вот с этим поездом. Дела много. А тут во дворе оставляю Епиходова… Я его нанял.
    Варя. Что ж!
    Лопахин. В прошлом году об эту пору уже снег шел, если припомните, а теперь тихо, солнечно. Только что вот холодно… Градуса три мороза.
    Варя. Я не поглядела.
 
    Пауза.
 
   Да и разбит у нас градусник…
 
    Пауза.
 
    Голос в дверь со двора: «Ермолай Алексеич!..»
 
    Лопахин (точно давно ждал этого зова). Сию минуту! (Быстро уходит.)
 
    Варя, сидя на полу, положив голову на узел с платьем, тихо рыдает. Отворяется дверь, осторожно входит Любовь Андреевна.
 
    Любовь Андреевна. Что?
 
    Пауза.
 
   Надо ехать.
    Варя (уже не плачет, вытерла глаза). Да, пора, мамочка. Я к Рагулиным поспею сегодня, не опоздать бы только к поезду…
    Любовь Андреевна (в дверь). Аня, одевайся!
 
    Входит Аня, потом Гаев, Шарлотта Ивановна. На Гаеве теплое пальто с башлыком. Сходится прислуга, извозчики. Около вещей хлопочет Епиходов.
 
   Теперь можно и в дорогу.
    Аня (радостно). В дорогу!
    Гаев. Друзья мои, милые, дорогие друзья мои! Покидая этот дом навсегда, могу ли я умолчать, могу ли удержаться, чтобы не высказать на прощанье те чувства, которые наполняют теперь все мое существо…
    Аня (умоляюще). Дядя!
    Варя. Дядечка, не нужно!
    Гаев (уныло). Дуплетом желтого в середину… Молчу…
 
    Входит Трофимов, потом Лопахин.
 
    Трофимов. Что же, господа, пора ехать!
    Лопахин. Епиходов, мое пальто!
    Любовь Андреевна. Я посижу еще одну минутку. Точно раньше я никогда не видела, какие в этом доме стены, какие потолки, и теперь я гляжу на них с жадностью, с такой нежной любовью…
    Гаев. Помню, когда мне было шесть лет, в Троицын день я сидел на этом окне и смотрел, как мой отец шел в церковь…
    Любовь Андреевна. Все вещи забрали?
    Лопахин. Кажется, все. (Епиходову, надевая пальто.)Ты же, Епиходов, смотри, чтобы все было в порядке.
    Епиходов (говорит сиплым голосом). Будьте покойны, Ермолай Алексеич!
    Лопахин. Что это у тебя голос такой?
    Епиходов. Сейчас воду пил, что-то проглотил.
    Яша (с презрением). Невежество…
    Любовь Андреевна. Уедем — и здесь не останется ни души…
    Лопахин. До самой весны.
    Варя (выдергивает из узла зонтик, похоже, как будто она замахнулась; Лопахин делает вид, что испугался). Что вы, что вы… Я и не думала…
    Трофимов. Господа, идемте садиться в экипажи… Уже пора! Сейчас поезд придет!
    Варя. Петя, вот они, ваши калоши, возле чемодана. (Со слезами.)И какие они у вас грязные, старые…
    Трофимов (надевая калоши). Идем, господа!..
    Гаев (сильно смущен, боится заплакать). Поезд… станция… Круазе в середину, белого дуплетом в угол…
    Любовь Андреевна. Идем!
    Лопахин. Все здесь? Никого там нет? (Запирает боковую дверь налево.)Здесь вещи сложены, надо запереть. Идем!..
    Аня. Прощай, дом! Прощай, старая жизнь!
    Трофимов. Здравствуй, новая жизнь!.. (Уходит с Аней.)
   Варя окидывает взглядом комнату и не спеша уходит. Уходит Яша и Шарлотта с собачкой.
    Лопахин. Значит, до весны. Выходите, господа… До свидания!.. (Уходит.)
 
    Любовь Андреевна и Гаев остались вдвоем. Они точно ждали этого, бросаются на шею друг другу и рыдают сдержанно, тихо, боясь, чтобы их не услышали.
 
    Гаев (в отчаянии). Сестра моя, сестра моя…
    Любовь Андреевна. О мой милый, мой нежный прекрасный сад!.. Моя жизнь, моя молодость, счастье мое, прощай!.. Прощай!..
 
    Голос Ани весело, призывающе: «Мама!..»
 
    Голос Трофимова весело, возбужденно: «Ау!..»
 
    Любовь Андреевна. В последний раз взглянуть на стены, на окна… По этой комнате любила ходить покойная мать…
    Гаев. Сестра моя, сестра моя!..
 
    Голос Ани: «Мама!..»
 
    Голос Трофимова: «Ау!..»
 
    Любовь Андреевна. Мы едем!..
 
    Уходят.
 
    Сцена пуста. Слышно, как на ключ запирают все двери, как потом отъезжают экипажи. Становится тихо. Среди тишины раздается глухой стук по дереву, звучащий одиноко и грустно. Слышатся шаги. Из двери, что направо, показывается Фирс. Он одет, как всегда, в пиджаке и белой жилетке, на ногах туфли. Он болен.
 
 
    Фирс (подходит к двери, трогает за ручку). Заперто. Уехали… (Садится на диван.)Про меня забыли… Ничего… я тут посижу… А Леонид Андреич небось шубы не надел, в пальто поехал… (Озабоченно вздыхает.)Я-то не поглядел… Молодо-зелено! (Бормочет что-то, чего, понять нельзя.)Жизнь-то прошла, словно и не жил. (Ложится.)Я полежу… Силушки-то у тебя нету, ничего не осталось, ничего… Эх ты… недотепа!.. (Лежит неподвижно.)
 
    Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву.
 
Занавес