Страница:
Но телефон, который оставил Славик, всё время оказывался недоступен, пока, в конце концов, металлический голос не ошарашил Иринку сообщением, что абонент временно не обслуживается. В РГГУ, по словам Анжелки, Ярослав появлялся редко, так что попытки подловить его на выходе после лекций, неизменно проваливались. Подруга неодобрительно качала головой:
– Я же тебе говорила! Ты что, Ирк, запала на него, что ли? Забудь лучше этого гада!
Однако забыть почему-то не получалось. Золотые искорки в серых глазах, что бы там Анжелка не говорила про линзы, то и дело лезли в голову, стоило лишь на мгновение отвлечься. Иринка снова и снова хватала трубку, набирала заученный номер и в который уже раз слушала бездушный ответ.
На второй неделе поисков в гости явилась Анжелка. Поворчав для порядка – нечего тут по мужикам горевать, это они по нам сохнуть должны, – заявила:
– Есть у меня один… – Она изобразила пальцами неопределенный жест, – типа хакер. Малолетка, но с гонором. Видала на столах у перехода диски с телефонными базами? Так этот хвастается, что он сам их и ломает. Думал впечатление на меня произвести. Ха!
Она покопалась в сумочке, выудила миниатюрный телефончик, открыла, пробормотала задумчиво:
– Звонить со своего? Достанет же потом. Еще и адрес через свою базу вызнает, будет у подъезда ошиваться!
– Телефон тебе Вадик подарил, забыла? На него и записан. Так что твой хакер к нему в гости придет. А мы посмеемся.
– Точно! Молодец, подруга, сечешь!
Хакер оказался на месте и даже согласился помочь в обмен на неопределенное обещание «встретиться на днях». Фамилию Ярослава – Левичев – Анжелка вызнала у старосты группы. Через какой-нибудь час подруги знали и телефон, и адрес.
Неприветливый мужской голос терпением не отличался:
– Девушка! Левичевы здесь давно не живут. Не звоните сюда больше.
– А куда они переехали, вы не…
– Не знаю и знать не хочу! До свидания.
Трубку повесили, прежде чем Иринка смогла что-либо ответить.
Перезвонили хакеру. Он долго извинялся: «база старая, две тысячи пятого года, новой пока нет», а в конце спросил, не повлияет ли неудача на грядущую на днях встречу. Анжелка сказала, что подумает, и отключилась.
Как-то под вечер, когда стало совсем невмоготу, Иринка даже съездила в ту самую квартиру на «Новослободской». Потопталась на лестничной клетке и всё же решилась позвонить. Один раз. Два. Три.
Тишина. Лишь громыхнул внизу железной створкой подъездный доводчик.
Дверь так никто и не открыл. Спустившись, Иринка посмотрела на окна седьмого этажа. Почти посредине яркого ряда светлых пятен тонули в темноте два зеркальных стеклопакета.
Через несколько дней Анжелка сбросила сообщение, что видела Ярослава в универе. Иринка сбежала с последней пары, приехала к подруге в РГГУ и долго разыскивала аудиторию Славкиной группы.
Но и в этот раз ничего не получилось. Ярослава среди студентов не оказалось. Иринка попыталась вызнать, где он, долго расспрашивала народ. Никто ничего определенного сказать не мог, и лишь высокий и сутулый парень, пристроившийся у окна с сигаретой, вяло отмахнулся:
– А что ему? С третьей пары свалил. Он же платный, ему до упора высиживать не обязательно.
Иринка расстроилась: Славика кто-то предупредил. И он, похоже, в самом деле ее избегает. Может, и правда пикапер?
А потом ей стало не до того. Пришел срок, но месячные почему-то не начались. Поначалу она успокаивала себя: застудила, пока болталась в юбке по морозу. Или ошиблась на пару дней. Бывает. С каждым днем верить в собственные фальшивые заверения становилось всё сложнее. А к концу второй недели Иринка уже пребывала в состоянии тихой паники. По дороге в институт она забежала в аптеку и купила тест на беременность.
В перерыве между парами сбегала в туалет и проверилась.
Язычок тестовой бумажки порозовел. Инструкция лаконично сообщала: «реакция отрицательная – нет изменений цвета, реакция положительная – от бледно-розового до красного». В аудиторию Иринка вернулась на автопилоте, слепо переставляя ноги. Кто-то из девчонок даже спросил, не плохо ли ей.
В тот день учиться она больше не смогла. Всё валилось из рук, тело колотил странный озноб, голова не соображала, да и не было в ней места для каких-нибудь других мыслей.
«Я беременна».
Такой вот подарочек к Новому году.
Возвращаясь домой, Иринка проехала свою остановку, а в маршрутке едва не стала центром скандала – забыла заплатить. Водитель отказывался ехать, пока не соберет деньги со всех, пассажиры долго выясняли друг у друга, кто виноват, пока не обратили внимание на молчаливую девушку в третьем ряду.
«Я беременна. Что делать? Сходить к врачу, в клинику какую-нибудь анонимную? Да, надо, наверное, но ведь всё уже и так ясно, правда?»
Мама сегодня работала в вечернюю смену, дома – никого. Со своими мыслями Иринка осталась один на один.
Включать свет она не стала, так и просидела за столом в темной кухне до полуночи, пока не заскрежетал ключ в замочной скважине.
– Ира, ты дома? – громко спросила мать с порога, повозилась в прихожей, чертыхнулась, прошла на кухню и с облегчением громыхнула на пол фирменные супермаркетовские пакеты.
Щелкнула выключателем. От нестерпимо яркого света Иринка вздрогнула и прикрыла глаза руками. Мать обернулась на шорох:
– Что это ты полуночничаешь? Случилось чего?
Иринка своей мамы стеснялась. И на вопрос: «кем работает?» старалась не отвечать прямо. Раньше говорила: в Министерстве путей сообщения, теперь – в Российских железных дорогах. И быстренько старалась сменить тему. Если б в школьной тусовке узнали, что она, Иринка – дочь вокзального кассира, мажоры просто перестали бы с ней здороваться, да и свои наиздевались бы всласть. Может, и прозвище какое навесили: проводница, например. Бр-р р!
К себе в гости она старалась никого не звать. Подруг мама не одобряла, особенно Катюху и Анжелку, а парней и вовсе встречала, как самых ненавистных врагов, что только и ждут, как бы соблазнить ее доченьку.
Мама воспитывала Иринку одна. И одна вынесла на своих плечах все дочкины заморочки: школу, взросление, слабые попытки проявить характер. А теперь еще и институт прибавился.
А характер у мамы был крутой – от деда. Бывший генерал, коммунист советской закалки, он и детей воспитал в рамках своего предельно узкого взгляда на мир. Страна на первом месте, семья на втором – ячейка общества, как никак, и никакого секса, только здоровые отношения между советскими людьми. Скрепленные узами брака.
Когда дочь подросла, он то и дело заговаривал, с каким размахом они будут отмечать ее свадьбу: снимут зал в «Праге», во главе стола он сядет самолично, ибо со времен офицерской молодости, когда служил на Кавказе, помнит кучу великолепных тостов. Машину возьмут не какую-нибудь пошлую «Чайку», а самый настоящий ЗИС, из министерского гаража. В общем, свадебный генерал, в прямом и переносном смыслах.
Свадьбы так и не случилось. Впрочем, дед этого уже не видел: в девяносто первом, в день провала первого путча, когда привычный мир старого генерала рухнул окончательно, его сердце не выдержало и остановилось.
Иринкина мама в тот год перешла уже на четвертый курс. Дедовскую науку она усвоила на отлично, стойко ждала принца и слыла в своем первом медицинском «синим чулком».
Принц появился неожиданно. Первый красавец курса, сын декана – небедный и не слишком обремененный житейскими проблемами. Надо сказать, что женским вниманием он был избалован сверх меры, и с чего уж он заинтересовался неприметной тихоней – неизвестно. Может, захотелось нетронутой свежатинки, а может, и правда соскучился по простым и честным чувствам, без всякой материальной основы.
Иринка видела фотографии: мама буквально преобразилась. Раньше ее называли просто симпатичной, а на третьем курсе она совершенно неожиданно для всех победила в местном конкурсе красоты – тогда подобные мероприятия как раз стали входить в моду.
Ради принца мама готова была на всё. Даже согласилась изменить некоторые жизненные приоритеты: отложить свадьбу например.
«Подожди, давай доучимся сначала», – говорил принц, и она ему верила. Верила во всем. Потому не сопротивлялась, когда после красивого вечера в ресторане он привез ее на отцовскую дачу и прямо с порога начал раздевать. Муж ведь практически, ему можно.
Самую радостную на свете новость она несла ему, как подарок, но принц энтузиазма не проявил. Буркнул что-то нерадостное.
А через пару дней ее вызвали в деканат. Папа принца, толстый и вальяжный, быстро объяснил непонятливой девчонке, кто кого соблазнил в этой истории, кто под кого лег и с какой целью. А если она и дальше будет преследовать бедного доверчивого мальчика или – тем паче – шантажировать, то приказ на отчисление будет подписан в пять минут. И она, мерзкая развратница, вылетит из института с волчьим билетом.
После родов красота сошла на нет, институт пришлось бросить, и, чтобы прокормить себя и маленькую Ирку, мама устроилась на вокзал кассиром. На новой работе у нее окончательно испортился характер, сменился лексикон – по большей части из-за него Иринка не звала к себе гостей, – но дедовские идеалы стояли крепко. Замуж мама так и не вышла, а на упреки родственников гордо заявляла, что целиком посвятит себя воспитанию дочери. Так как привыкла: суровостью, наказаниями, а то и ремнем.
Но несмотря ни на что, Иринка маму любила. В запале та могла сильно приложить крепким словцом, а могла и выпороть, но при этом оставалась мамой. А еще – и старшей подругой, с которой можно обсудить наболевшее, получив попутно небольшой нагоняй. Иринка привыкла советоваться с мамой, доверять ей свои страхи и переживания. А к кому еще пойти? Настоящих подруг, таких, кому можно рассказать всё без утайки, у нее так и не появилось, а бабушка… Что бабушка? Погладит по голове, посмотрит жалостливо, напоит чаем с черничным вареньем. Только разумного совета дать не сможет – откуда знать жизнь ей, долгие годы прожившей без забот и тревог за пазухой всесильного советского генерала?
Конечно, с недавних пор Иринка поняла, что маме кое о чем лучше вообще не говорить, промолчать, а то можно нарваться на длинный нравоучительный монолог или даже конфликт.
Но сейчас не тот случай.
Мама всё поймет. Пусть отругает, пусть, зато посоветует, что надо делать.
– Понимаешь, мам, я тут познакомилась с одним хорошим человеком…
И она рассказала.
В принципе, Иринка была готова к возражениям, обвинениям и упрекам. Но то, что случилось, едва она закончила говорить, не могло ей присниться даже в самом страшном кошмаре.
– Вот оно как! Значит, ты, наконец, допрыгалась со своими тусовками! Шлюха!!
Мама, когда ругалась, выражений не выбирала. А сейчас, судя по раскрасневшимся щекам и шее, по налитым кровью глазам, она была просто взбешена.
– Небось, Анжелка, проститутка бесстыжая, этого <…>дуна тебе сосватала!!
И пошло. Мать кричала минут сорок, не повторяясь. Сначала пересказала дедовскую науку. Так, как запомнила: потеря девственности до свадьбы – позор, беременность в семнадцать лет – стыд, мерзость. Потом неожиданно переключилась на христианские представления о блуде и грехе. Потом, когда обычные слова кончились, перешла на мат:
– Пойдешь на аборт, <…>! Пойдешь, как миленькая!
Иринка молчала, спрятав лицо, лишь изредка всхлипывала в ответ на самые обидные упреки. Но тут она не выдержала.
– Прости, не пойду. Я своего ребенка убивать не дам.
Мама замерла с открытым ртом. Хрипло вздохнула, опустилась на стул. А когда заговорила снова – Иринка с трудом узнала ее голос: злобный, свистящий шепот.
– Ты что, дура, как я жизнь прожить хочешь?! Одна дите растить? А ведь я в двадцать родила, <…>, молодости у меня, считай, не было, семьи тоже, а теперь и ты мой <…>ский путь повторить решила?
До сих пор Иринке даже в голову не приходило, что ее история так похожа на мамину судьбу. Ведь тот «принц» был подлец, бабник и трусливый маменькин сыночек, но у нее-то не кто-нибудь – Славик! Разве их можно сравнивать! Он другой, настоящий, может, немного скрытный из-за того глупого случая в школе. Но другой же!
– Значит, ты по<…>лась, удовольствие получила, а мне теперь отдуваться! Может, ты теперь каждый год будешь ребенка заводить?! Мать-героиня, <…>!
Иринка не выдержала и заревела в полный голос. Но мама осталась непреклонной. Посмотрела свысока на плачущую дочь и добавила:
– Под мужика лечь наука не хитрая, сисек и задницы вполне хватит. Надо было головой думать, а не <…>, когда ноги раздвигала.
Сказала – словно последний гвоздь вколотила. По самую шляпку.
Раньше мама так часто не материлась. Иринка сквозь слезы посмотрела на ее лицо и окончательно поняла: теперь на ее стороне не осталось никого. Придется всё решать самой.
– И даже не думай, что можешь оставить ребенка. Хочешь мне на шею еще и чужого ублюдка повесить? Так вот запомни – мне он не нужен. Всякие вы<…>ки, спермодоноры <…> будут лапать мою дочь, а я потом…
Договорить она не успела. Иринка вскочила, оттолкнула с прохода мать и метнулась прочь, плечом задев дверную створку. Жалобно зазвенело стекло.
– А ну вернись!
В ответ через пару мгновений щелкнул замок – Иринка закрылась у себя в комнате. Скрипнули пружины дивана, какое-то время до кухни доносились приглушенные рыдания. Потом стихли и они.
Наступила тишина.
Стучать бесполезно. Пока Иринка не придет в себя – из комнаты не выйдет и даже не откроет.
– Вот и хорошо, – вполголоса пробормотала мама. – Вот и замечательно. Попереживай, подумай. Глядишь, к утру в голове прояснится. Тогда и поговорим, где и как аборт делать.
Но к утру ничего не изменилось. И до конца субботы тоже. И в воскресенье. Иринка из комнаты так и не появлялась, разве что ночью. Мама то и дело подходила к дверям, пыталась заговорить с ней, настаивала, укоряла. Тщетно. Дочь отреагировала лишь однажды, когда речь в очередной раз зашла об аборте:
– Спасибо, мам. Я разберусь.
Чем вызвала новый поток ругани и упреков.
Так прошли выходные. В понедельник, собираясь на работу, мама еще раз подошла к Иринкиной двери:
– Ну? Ты не передумала? Ладно, можешь не отвечать.
И ушла, нарочито громко хлопнув дверью.
Иринка выбралась из комнаты минут через пятнадцать, когда окончательно убедилась, что мама, притаившись, не ждет в коридоре. Пробралась к холодильнику, жадно, давясь и почти не жуя, поела что-то совершенно безвкусное.
Когда Иринка собралась в душ, зазвонил телефон.
«Славик!»
Она метнулась через всю квартиру, схватила трубку, но из-за дрожи в пальцах не удержала в руках, уронила, едва не выдернув шнур из розетки.
– Ало!!
– Что это тебя третий день не слыхать?
Всего лишь Анжелка.
«Она же ничего не знает! – подумала Иринка. – Ну, и… хорошо. Пусть не знает и дальше. Не надо мне больше советчиков».
Подруга меж тем продолжала:
– Всё по Славику киснешь? – и не дав ответить, затараторила: – Ничего, я тебя сейчас обрадую. Не знаю, правда, поможет ли тебе моя новость, я бы на твоем месте все-таки подумала, мало ли что, сама-то я ничего хорошего не жду, но ты так горевала…
– Говори толком!
– Что? – Словесный водопад на мгновение замер. Но уж кому, как не Иринке, знать, что остановить Анжелу, когда ей не терпится поделиться горячей новостью, невозможно в принципе. – Так я и говорю! Дослушала бы. Всегда ты так – не слушаешь меня, а потом проблемы всякие случаются. Адрес я нашла. Адрес твоего Славика. Ну, скажи, кто у нас молодец?
Иринка радостно хлопнула в ладоши. Точнее попыталась – помешала трубка в правой руке.
– Ты, конечно!
Да, этого у подруги не отнять. О парнях Анжелка знала всё. И не только о своих – на такой вот случай.
– Домашний? Настоящий?
– Нет, мыло. Электронную почту.
– Давай!!
Ручки рядом не оказалось, и Иринка записала адрес прямо в память телефона.
– Правильно записала? Проверь. И помни – ты моя должница по гроб жизни. Ладно, пока, мне в универ через десять минут выходить.
Нет, Иринка не была столь наивна, чтобы слепо верить в Славикову порядочность. Она и не ждала, что он ответит. Почти не ждала – так, теплилась слабая надежда. Слабая, как тлеющая искорка в потухшем костре.
Минут двадцать спустя, как раз, когда Иринка выходила из душа, почтовая программа призывно зазвенела: получено письмо.
В поле адресата стояло: Yaroslaw Levichev.
Мышка едва не выскользнула из рук, Иринка с трудом попала курсором в «открыть».
Лучше бы она этого не делала.
«Ты, наверное, уже слышала ту историю, которую про меня девки рассказывают? Так вот – я сам ее придумал. Чтоб жалостливее было. На самом деле всё у меня в первый раз нормально получилось. И даже более того. Просто вы, бабы, ни на что больше не нужны. А если дать вам шанс – вы садитесь на шею и начинаете тянуть деньги. До тех пор, пока не выдоите мужика до дна.
Способов миллион, я их все уже перевидал. Твой, с ребенком – тоже. Не на дурака напала: я эту разводку знаю, друг рассказывал. Ни хрена ты не беременна, не ври. Это ты меня на жалость раскручиваешь, на совесть давишь, чтоб я прибежал и начал вокруг тебя прыгать: «ах, ох, бедная девочка, я как истинный джентльмен теперь должен жениться, пойдем в ЗАГС, дорогая». И так далее. А потом, после Мендельсона, выяснится, что у тебя либо выкидыш, либо ложная беременность. И никакого ребенка нет и не будет.
В общем, не вешай мне лапшу на уши. Я куда умнее, чем ты думала.
Так что не пиши мне больше. Не хочу ничего про тебя слышать. Ты такая же стерва и сука, как и все остальные.
p. s. И вообще – о резине должны бабы заботиться, а не мы. Вам же рожать».
Иринка смотрела на экран и не понимала, что там написано. Сглотнула комок в горле, но он появился снова, а на глаза навернулись слезы, хотя за последние сутки их запас, казалось бы, окончательно иссяк.
Она тряхнула головой, надеясь, что кошмар исчезнет, а письмо сотрется, словно его никогда не было.
Чуда не произошло. Тогда Иринка, аккуратно ткнув мышкой, удалила его сама, потом очистила папку «Удаленные», а потом еще и стерла временные файлы Интернета.
Не было такого письма. Не было. Никогда.
Она продолжала машинально нажимать на какие-то баннеры, кликать на ссылки. Но в содержание особо не вчитывалась – картинки мелькали перед глазами, как хоровод неоновых реклам за окном автомобиля. Девушка бродила по Сети в отупении, не замечая, что делает, рука с мышью словно бы жила своей жизнью.
Наверное, только она одна сейчас и жила в Иринке. Всё остальное в ней умерло, кроме разве что еще одного, маленького, почти невесомого комочка, которому все вокруг отказывали в праве на существование.
Больше всего на свете Иринке сейчас хотелось лечь, закрыть глаза и заснуть. Надолго. Может быть, очень надолго. А когда проснуться – узнать, что никаких проблем больше нет, что всё счастливо разрешилось. Ну а если так не случится никогда, то лучше вообще не просыпаться.
Иринка помотала головой, отгоняя дремоту. Намеренно широко открыла глаза, чтоб не слипались.
И замерла. Оказалось, что за время бесцельных блужданий, она забрела на свой любимый «ЧатЛанд» – привычная картинка, бегущие одна за другой разноцветные строчки чатовской болтовни, калейдоскоп баннеров по краям.
Всё, как всегда, кроме одного: в правом верхнем углу, с припиской «на правах рекламы», серебристо мерцали три короткие строчки:
«Суицида. нет – Реабилитационный кружок помощи потенциальному суициду. Зайди к нам, если тебе плохо, если тебя никто не хочет слушать. Здесь тебе помогут».
Курсор указывал точно на середину баннера. Иринка дернула мышь, уводя стрелку в сторону, и случайно задела левую клавишу.
Экран мигнул, потом потемнел, окрасился синим. Сверху начали падать буквы, по одной, но довольно быстро, пока не сложились в девиз: «Здесь тебе помогут. Ты больше не одинок».
Зима. Почти по Стивенсону
– Я же тебе говорила! Ты что, Ирк, запала на него, что ли? Забудь лучше этого гада!
Однако забыть почему-то не получалось. Золотые искорки в серых глазах, что бы там Анжелка не говорила про линзы, то и дело лезли в голову, стоило лишь на мгновение отвлечься. Иринка снова и снова хватала трубку, набирала заученный номер и в который уже раз слушала бездушный ответ.
На второй неделе поисков в гости явилась Анжелка. Поворчав для порядка – нечего тут по мужикам горевать, это они по нам сохнуть должны, – заявила:
– Есть у меня один… – Она изобразила пальцами неопределенный жест, – типа хакер. Малолетка, но с гонором. Видала на столах у перехода диски с телефонными базами? Так этот хвастается, что он сам их и ломает. Думал впечатление на меня произвести. Ха!
Она покопалась в сумочке, выудила миниатюрный телефончик, открыла, пробормотала задумчиво:
– Звонить со своего? Достанет же потом. Еще и адрес через свою базу вызнает, будет у подъезда ошиваться!
– Телефон тебе Вадик подарил, забыла? На него и записан. Так что твой хакер к нему в гости придет. А мы посмеемся.
– Точно! Молодец, подруга, сечешь!
Хакер оказался на месте и даже согласился помочь в обмен на неопределенное обещание «встретиться на днях». Фамилию Ярослава – Левичев – Анжелка вызнала у старосты группы. Через какой-нибудь час подруги знали и телефон, и адрес.
Неприветливый мужской голос терпением не отличался:
– Девушка! Левичевы здесь давно не живут. Не звоните сюда больше.
– А куда они переехали, вы не…
– Не знаю и знать не хочу! До свидания.
Трубку повесили, прежде чем Иринка смогла что-либо ответить.
Перезвонили хакеру. Он долго извинялся: «база старая, две тысячи пятого года, новой пока нет», а в конце спросил, не повлияет ли неудача на грядущую на днях встречу. Анжелка сказала, что подумает, и отключилась.
Как-то под вечер, когда стало совсем невмоготу, Иринка даже съездила в ту самую квартиру на «Новослободской». Потопталась на лестничной клетке и всё же решилась позвонить. Один раз. Два. Три.
Тишина. Лишь громыхнул внизу железной створкой подъездный доводчик.
Дверь так никто и не открыл. Спустившись, Иринка посмотрела на окна седьмого этажа. Почти посредине яркого ряда светлых пятен тонули в темноте два зеркальных стеклопакета.
Через несколько дней Анжелка сбросила сообщение, что видела Ярослава в универе. Иринка сбежала с последней пары, приехала к подруге в РГГУ и долго разыскивала аудиторию Славкиной группы.
Но и в этот раз ничего не получилось. Ярослава среди студентов не оказалось. Иринка попыталась вызнать, где он, долго расспрашивала народ. Никто ничего определенного сказать не мог, и лишь высокий и сутулый парень, пристроившийся у окна с сигаретой, вяло отмахнулся:
– А что ему? С третьей пары свалил. Он же платный, ему до упора высиживать не обязательно.
Иринка расстроилась: Славика кто-то предупредил. И он, похоже, в самом деле ее избегает. Может, и правда пикапер?
А потом ей стало не до того. Пришел срок, но месячные почему-то не начались. Поначалу она успокаивала себя: застудила, пока болталась в юбке по морозу. Или ошиблась на пару дней. Бывает. С каждым днем верить в собственные фальшивые заверения становилось всё сложнее. А к концу второй недели Иринка уже пребывала в состоянии тихой паники. По дороге в институт она забежала в аптеку и купила тест на беременность.
В перерыве между парами сбегала в туалет и проверилась.
Язычок тестовой бумажки порозовел. Инструкция лаконично сообщала: «реакция отрицательная – нет изменений цвета, реакция положительная – от бледно-розового до красного». В аудиторию Иринка вернулась на автопилоте, слепо переставляя ноги. Кто-то из девчонок даже спросил, не плохо ли ей.
В тот день учиться она больше не смогла. Всё валилось из рук, тело колотил странный озноб, голова не соображала, да и не было в ней места для каких-нибудь других мыслей.
«Я беременна».
Такой вот подарочек к Новому году.
Возвращаясь домой, Иринка проехала свою остановку, а в маршрутке едва не стала центром скандала – забыла заплатить. Водитель отказывался ехать, пока не соберет деньги со всех, пассажиры долго выясняли друг у друга, кто виноват, пока не обратили внимание на молчаливую девушку в третьем ряду.
«Я беременна. Что делать? Сходить к врачу, в клинику какую-нибудь анонимную? Да, надо, наверное, но ведь всё уже и так ясно, правда?»
Мама сегодня работала в вечернюю смену, дома – никого. Со своими мыслями Иринка осталась один на один.
Включать свет она не стала, так и просидела за столом в темной кухне до полуночи, пока не заскрежетал ключ в замочной скважине.
– Ира, ты дома? – громко спросила мать с порога, повозилась в прихожей, чертыхнулась, прошла на кухню и с облегчением громыхнула на пол фирменные супермаркетовские пакеты.
Щелкнула выключателем. От нестерпимо яркого света Иринка вздрогнула и прикрыла глаза руками. Мать обернулась на шорох:
– Что это ты полуночничаешь? Случилось чего?
Иринка своей мамы стеснялась. И на вопрос: «кем работает?» старалась не отвечать прямо. Раньше говорила: в Министерстве путей сообщения, теперь – в Российских железных дорогах. И быстренько старалась сменить тему. Если б в школьной тусовке узнали, что она, Иринка – дочь вокзального кассира, мажоры просто перестали бы с ней здороваться, да и свои наиздевались бы всласть. Может, и прозвище какое навесили: проводница, например. Бр-р р!
К себе в гости она старалась никого не звать. Подруг мама не одобряла, особенно Катюху и Анжелку, а парней и вовсе встречала, как самых ненавистных врагов, что только и ждут, как бы соблазнить ее доченьку.
Мама воспитывала Иринку одна. И одна вынесла на своих плечах все дочкины заморочки: школу, взросление, слабые попытки проявить характер. А теперь еще и институт прибавился.
А характер у мамы был крутой – от деда. Бывший генерал, коммунист советской закалки, он и детей воспитал в рамках своего предельно узкого взгляда на мир. Страна на первом месте, семья на втором – ячейка общества, как никак, и никакого секса, только здоровые отношения между советскими людьми. Скрепленные узами брака.
Когда дочь подросла, он то и дело заговаривал, с каким размахом они будут отмечать ее свадьбу: снимут зал в «Праге», во главе стола он сядет самолично, ибо со времен офицерской молодости, когда служил на Кавказе, помнит кучу великолепных тостов. Машину возьмут не какую-нибудь пошлую «Чайку», а самый настоящий ЗИС, из министерского гаража. В общем, свадебный генерал, в прямом и переносном смыслах.
Свадьбы так и не случилось. Впрочем, дед этого уже не видел: в девяносто первом, в день провала первого путча, когда привычный мир старого генерала рухнул окончательно, его сердце не выдержало и остановилось.
Иринкина мама в тот год перешла уже на четвертый курс. Дедовскую науку она усвоила на отлично, стойко ждала принца и слыла в своем первом медицинском «синим чулком».
Принц появился неожиданно. Первый красавец курса, сын декана – небедный и не слишком обремененный житейскими проблемами. Надо сказать, что женским вниманием он был избалован сверх меры, и с чего уж он заинтересовался неприметной тихоней – неизвестно. Может, захотелось нетронутой свежатинки, а может, и правда соскучился по простым и честным чувствам, без всякой материальной основы.
Иринка видела фотографии: мама буквально преобразилась. Раньше ее называли просто симпатичной, а на третьем курсе она совершенно неожиданно для всех победила в местном конкурсе красоты – тогда подобные мероприятия как раз стали входить в моду.
Ради принца мама готова была на всё. Даже согласилась изменить некоторые жизненные приоритеты: отложить свадьбу например.
«Подожди, давай доучимся сначала», – говорил принц, и она ему верила. Верила во всем. Потому не сопротивлялась, когда после красивого вечера в ресторане он привез ее на отцовскую дачу и прямо с порога начал раздевать. Муж ведь практически, ему можно.
Самую радостную на свете новость она несла ему, как подарок, но принц энтузиазма не проявил. Буркнул что-то нерадостное.
А через пару дней ее вызвали в деканат. Папа принца, толстый и вальяжный, быстро объяснил непонятливой девчонке, кто кого соблазнил в этой истории, кто под кого лег и с какой целью. А если она и дальше будет преследовать бедного доверчивого мальчика или – тем паче – шантажировать, то приказ на отчисление будет подписан в пять минут. И она, мерзкая развратница, вылетит из института с волчьим билетом.
После родов красота сошла на нет, институт пришлось бросить, и, чтобы прокормить себя и маленькую Ирку, мама устроилась на вокзал кассиром. На новой работе у нее окончательно испортился характер, сменился лексикон – по большей части из-за него Иринка не звала к себе гостей, – но дедовские идеалы стояли крепко. Замуж мама так и не вышла, а на упреки родственников гордо заявляла, что целиком посвятит себя воспитанию дочери. Так как привыкла: суровостью, наказаниями, а то и ремнем.
Но несмотря ни на что, Иринка маму любила. В запале та могла сильно приложить крепким словцом, а могла и выпороть, но при этом оставалась мамой. А еще – и старшей подругой, с которой можно обсудить наболевшее, получив попутно небольшой нагоняй. Иринка привыкла советоваться с мамой, доверять ей свои страхи и переживания. А к кому еще пойти? Настоящих подруг, таких, кому можно рассказать всё без утайки, у нее так и не появилось, а бабушка… Что бабушка? Погладит по голове, посмотрит жалостливо, напоит чаем с черничным вареньем. Только разумного совета дать не сможет – откуда знать жизнь ей, долгие годы прожившей без забот и тревог за пазухой всесильного советского генерала?
Конечно, с недавних пор Иринка поняла, что маме кое о чем лучше вообще не говорить, промолчать, а то можно нарваться на длинный нравоучительный монолог или даже конфликт.
Но сейчас не тот случай.
Мама всё поймет. Пусть отругает, пусть, зато посоветует, что надо делать.
– Понимаешь, мам, я тут познакомилась с одним хорошим человеком…
И она рассказала.
В принципе, Иринка была готова к возражениям, обвинениям и упрекам. Но то, что случилось, едва она закончила говорить, не могло ей присниться даже в самом страшном кошмаре.
– Вот оно как! Значит, ты, наконец, допрыгалась со своими тусовками! Шлюха!!
Мама, когда ругалась, выражений не выбирала. А сейчас, судя по раскрасневшимся щекам и шее, по налитым кровью глазам, она была просто взбешена.
– Небось, Анжелка, проститутка бесстыжая, этого <…>дуна тебе сосватала!!
И пошло. Мать кричала минут сорок, не повторяясь. Сначала пересказала дедовскую науку. Так, как запомнила: потеря девственности до свадьбы – позор, беременность в семнадцать лет – стыд, мерзость. Потом неожиданно переключилась на христианские представления о блуде и грехе. Потом, когда обычные слова кончились, перешла на мат:
– Пойдешь на аборт, <…>! Пойдешь, как миленькая!
Иринка молчала, спрятав лицо, лишь изредка всхлипывала в ответ на самые обидные упреки. Но тут она не выдержала.
– Прости, не пойду. Я своего ребенка убивать не дам.
Мама замерла с открытым ртом. Хрипло вздохнула, опустилась на стул. А когда заговорила снова – Иринка с трудом узнала ее голос: злобный, свистящий шепот.
– Ты что, дура, как я жизнь прожить хочешь?! Одна дите растить? А ведь я в двадцать родила, <…>, молодости у меня, считай, не было, семьи тоже, а теперь и ты мой <…>ский путь повторить решила?
До сих пор Иринке даже в голову не приходило, что ее история так похожа на мамину судьбу. Ведь тот «принц» был подлец, бабник и трусливый маменькин сыночек, но у нее-то не кто-нибудь – Славик! Разве их можно сравнивать! Он другой, настоящий, может, немного скрытный из-за того глупого случая в школе. Но другой же!
– Значит, ты по<…>лась, удовольствие получила, а мне теперь отдуваться! Может, ты теперь каждый год будешь ребенка заводить?! Мать-героиня, <…>!
Иринка не выдержала и заревела в полный голос. Но мама осталась непреклонной. Посмотрела свысока на плачущую дочь и добавила:
– Под мужика лечь наука не хитрая, сисек и задницы вполне хватит. Надо было головой думать, а не <…>, когда ноги раздвигала.
Сказала – словно последний гвоздь вколотила. По самую шляпку.
Раньше мама так часто не материлась. Иринка сквозь слезы посмотрела на ее лицо и окончательно поняла: теперь на ее стороне не осталось никого. Придется всё решать самой.
– И даже не думай, что можешь оставить ребенка. Хочешь мне на шею еще и чужого ублюдка повесить? Так вот запомни – мне он не нужен. Всякие вы<…>ки, спермодоноры <…> будут лапать мою дочь, а я потом…
Договорить она не успела. Иринка вскочила, оттолкнула с прохода мать и метнулась прочь, плечом задев дверную створку. Жалобно зазвенело стекло.
– А ну вернись!
В ответ через пару мгновений щелкнул замок – Иринка закрылась у себя в комнате. Скрипнули пружины дивана, какое-то время до кухни доносились приглушенные рыдания. Потом стихли и они.
Наступила тишина.
Стучать бесполезно. Пока Иринка не придет в себя – из комнаты не выйдет и даже не откроет.
– Вот и хорошо, – вполголоса пробормотала мама. – Вот и замечательно. Попереживай, подумай. Глядишь, к утру в голове прояснится. Тогда и поговорим, где и как аборт делать.
Но к утру ничего не изменилось. И до конца субботы тоже. И в воскресенье. Иринка из комнаты так и не появлялась, разве что ночью. Мама то и дело подходила к дверям, пыталась заговорить с ней, настаивала, укоряла. Тщетно. Дочь отреагировала лишь однажды, когда речь в очередной раз зашла об аборте:
– Спасибо, мам. Я разберусь.
Чем вызвала новый поток ругани и упреков.
Так прошли выходные. В понедельник, собираясь на работу, мама еще раз подошла к Иринкиной двери:
– Ну? Ты не передумала? Ладно, можешь не отвечать.
И ушла, нарочито громко хлопнув дверью.
Иринка выбралась из комнаты минут через пятнадцать, когда окончательно убедилась, что мама, притаившись, не ждет в коридоре. Пробралась к холодильнику, жадно, давясь и почти не жуя, поела что-то совершенно безвкусное.
Когда Иринка собралась в душ, зазвонил телефон.
«Славик!»
Она метнулась через всю квартиру, схватила трубку, но из-за дрожи в пальцах не удержала в руках, уронила, едва не выдернув шнур из розетки.
– Ало!!
– Что это тебя третий день не слыхать?
Всего лишь Анжелка.
«Она же ничего не знает! – подумала Иринка. – Ну, и… хорошо. Пусть не знает и дальше. Не надо мне больше советчиков».
Подруга меж тем продолжала:
– Всё по Славику киснешь? – и не дав ответить, затараторила: – Ничего, я тебя сейчас обрадую. Не знаю, правда, поможет ли тебе моя новость, я бы на твоем месте все-таки подумала, мало ли что, сама-то я ничего хорошего не жду, но ты так горевала…
– Говори толком!
– Что? – Словесный водопад на мгновение замер. Но уж кому, как не Иринке, знать, что остановить Анжелу, когда ей не терпится поделиться горячей новостью, невозможно в принципе. – Так я и говорю! Дослушала бы. Всегда ты так – не слушаешь меня, а потом проблемы всякие случаются. Адрес я нашла. Адрес твоего Славика. Ну, скажи, кто у нас молодец?
Иринка радостно хлопнула в ладоши. Точнее попыталась – помешала трубка в правой руке.
– Ты, конечно!
Да, этого у подруги не отнять. О парнях Анжелка знала всё. И не только о своих – на такой вот случай.
– Домашний? Настоящий?
– Нет, мыло. Электронную почту.
– Давай!!
Ручки рядом не оказалось, и Иринка записала адрес прямо в память телефона.
– Правильно записала? Проверь. И помни – ты моя должница по гроб жизни. Ладно, пока, мне в универ через десять минут выходить.
Нет, Иринка не была столь наивна, чтобы слепо верить в Славикову порядочность. Она и не ждала, что он ответит. Почти не ждала – так, теплилась слабая надежда. Слабая, как тлеющая искорка в потухшем костре.
Минут двадцать спустя, как раз, когда Иринка выходила из душа, почтовая программа призывно зазвенела: получено письмо.
В поле адресата стояло: Yaroslaw Levichev.
Мышка едва не выскользнула из рук, Иринка с трудом попала курсором в «открыть».
Лучше бы она этого не делала.
«Ты, наверное, уже слышала ту историю, которую про меня девки рассказывают? Так вот – я сам ее придумал. Чтоб жалостливее было. На самом деле всё у меня в первый раз нормально получилось. И даже более того. Просто вы, бабы, ни на что больше не нужны. А если дать вам шанс – вы садитесь на шею и начинаете тянуть деньги. До тех пор, пока не выдоите мужика до дна.
Способов миллион, я их все уже перевидал. Твой, с ребенком – тоже. Не на дурака напала: я эту разводку знаю, друг рассказывал. Ни хрена ты не беременна, не ври. Это ты меня на жалость раскручиваешь, на совесть давишь, чтоб я прибежал и начал вокруг тебя прыгать: «ах, ох, бедная девочка, я как истинный джентльмен теперь должен жениться, пойдем в ЗАГС, дорогая». И так далее. А потом, после Мендельсона, выяснится, что у тебя либо выкидыш, либо ложная беременность. И никакого ребенка нет и не будет.
В общем, не вешай мне лапшу на уши. Я куда умнее, чем ты думала.
Так что не пиши мне больше. Не хочу ничего про тебя слышать. Ты такая же стерва и сука, как и все остальные.
p. s. И вообще – о резине должны бабы заботиться, а не мы. Вам же рожать».
Иринка смотрела на экран и не понимала, что там написано. Сглотнула комок в горле, но он появился снова, а на глаза навернулись слезы, хотя за последние сутки их запас, казалось бы, окончательно иссяк.
Она тряхнула головой, надеясь, что кошмар исчезнет, а письмо сотрется, словно его никогда не было.
Чуда не произошло. Тогда Иринка, аккуратно ткнув мышкой, удалила его сама, потом очистила папку «Удаленные», а потом еще и стерла временные файлы Интернета.
Не было такого письма. Не было. Никогда.
Она продолжала машинально нажимать на какие-то баннеры, кликать на ссылки. Но в содержание особо не вчитывалась – картинки мелькали перед глазами, как хоровод неоновых реклам за окном автомобиля. Девушка бродила по Сети в отупении, не замечая, что делает, рука с мышью словно бы жила своей жизнью.
Наверное, только она одна сейчас и жила в Иринке. Всё остальное в ней умерло, кроме разве что еще одного, маленького, почти невесомого комочка, которому все вокруг отказывали в праве на существование.
Больше всего на свете Иринке сейчас хотелось лечь, закрыть глаза и заснуть. Надолго. Может быть, очень надолго. А когда проснуться – узнать, что никаких проблем больше нет, что всё счастливо разрешилось. Ну а если так не случится никогда, то лучше вообще не просыпаться.
Иринка помотала головой, отгоняя дремоту. Намеренно широко открыла глаза, чтоб не слипались.
И замерла. Оказалось, что за время бесцельных блужданий, она забрела на свой любимый «ЧатЛанд» – привычная картинка, бегущие одна за другой разноцветные строчки чатовской болтовни, калейдоскоп баннеров по краям.
Всё, как всегда, кроме одного: в правом верхнем углу, с припиской «на правах рекламы», серебристо мерцали три короткие строчки:
«Суицида. нет – Реабилитационный кружок помощи потенциальному суициду. Зайди к нам, если тебе плохо, если тебя никто не хочет слушать. Здесь тебе помогут».
Курсор указывал точно на середину баннера. Иринка дернула мышь, уводя стрелку в сторону, и случайно задела левую клавишу.
Экран мигнул, потом потемнел, окрасился синим. Сверху начали падать буквы, по одной, но довольно быстро, пока не сложились в девиз: «Здесь тебе помогут. Ты больше не одинок».
Зима. Почти по Стивенсону
Нет, сегодня что-то не получалось.
Игорь видел это по лицам. Обычно они светились счастьем от общения со своим любимым Учителем, смотрели в глаза и ловили каждое слово. Даже те, к кому удавалось пробиться с превеликим трудом, – Ириска, например, Катя-Катёнка или Олег Пустин по кличке Пустой, – даже они оживали во время Церемонии, как будто просыпались от вековечного сна.
– …помните об этом, ибо сказано: красота жизни превыше красоты смерти!
Но не сегодня. Игорь и сам чувствовал, что голос его звучит не так убедительно, а из слов ушла могучая внутренняя сила, и вместо зажигательного призыва выходила какая-то безжизненная риторика одних и тех же порядком поднадоевших фраз.
Словно зацарапанная пластинка с архаичного патефона.
Проповедь неслась по привычному руслу, а мысли ворочались неохотно и тяжело. Проклятая голова! Совсем ни к чему было вчера так напиваться. Конечно, повод вполне достойный: проект «Суицида. нет» заметила правозащитная организация откуда-то с Урала, выразила желание профинансировать, пригласила на встречу… На радостях Игорь бросил подопечных – хорошо, обошлось без эксцессов, – прихватил, что положено, и поехал в Подольск, к своим. Отмечать. Ну, и Рождество заодно, раз уж так совпало.
– Ибо смерть для всех одна, а жизнь каждый может прожить по-своему. И прожить не зря, творя добро и справедливость. Никогда не забывайте об этом…
Нет, не слышат. Ладно, пора заканчивать. Тогда можно будет заглотнуть анальгина и, надавав ребяткам несложных заданий, выскочить из этой душной конуры.
А еще здесь воняет. Или это только кажется? Где там: окна зарешечены, форточки заварены, кроме одной, с замком, ключ от которого Игорь всегда носил с собой, – вот и копится тяжелый немытый запах. И сколько не заставляй девчонок стирать простыни, драить полы и стены, всё равно воняет, как в спортивной раздевалке.
– Церемония Возвращения окончена, дети мои. Придите же в дом Господа нашего и вручите ему свои заблудшие души.
Игорь по очереди подошел к каждому, прикасался ладонью ко лбу, неслышно шевеля губами, словно читал про себя молитву. У некоторых сразу разгорались глаза, они судорожно хватали его кисть цепкими пальцами, пытались целовать.
– Спасибо, Учитель! Если бы не вы…
Денис, Стас, Викуся, Юльчик.
Приходилось мягко, но настойчиво высвобождать руку, кивать с улыбкой, успокаивать привычным слоганом: «Ты больше не одинок, Денис, мы вместе» или «Ты больше не одна, Викуся, мы вместе» и переходить к следующему.
Нюша – сокращение от Надюша, Надя… Леонид по кличке Леон: его называли по имени любимого героя, сентиментального убийцы из старого французского фильма.
Но попадались и другие. Мрачные, отрешенные глаза, синюшные веки, худые руки в цыпках, крестом сложенные на коленях.
Антон, Олег Пустой, Ириска…
Они, казалось, даже не чувствовали прикосновения, лишь чуть-чуть вздрагивали, но отстраниться все-таки больше не пытались. Хорошо, что хоть какой-то сдвиг, но работы непочатый край. Неблагодарной, скучной работы. Э эх! То ли дело Оксана! А эти? Сколько на них потрачено времени, сил и денег, а отдача почти нулевая! А сколько еще предстоит? И если бы знать, что получится…
Ладно, хватит. Всё равно сегодня не до размышлений. Утро вечера мудренее – завтра, на свежую голову, можно будет обо всем подумать.
Светлана или попросту Ланка. Алла. Вечер… Он так подписывался в Сети и так же представлялся в реальной жизни. Как его зовут по-настоящему, не знал никто.
Ну вот, наконец, и последняя. Оксанка. Гордость Игоря, его главный и последний успех. Он не только смог вернуть ее, но и сделал своей первейшей помощницей. После того как окончательно излечился Вячко-Вячеслав, только она одна и осталась, если не считать Нюшу в разгар действия таблеток.
Правда, в Оксанке еще таился где-то внутри тот липкий страх, омерзение и полуобморочная гадливость, которую ей довелось пережить в скрипучем вагончике сезонных рабочих. Пока она так и не смогла сделать хотя бы шаг в чернильную тьму неосвещенной кладовки.
Но теперь, по крайней мере, Игорь не побоялся бы оставить ее в комнате с открытым окном.
Оксана тоже перехватила его руку, но не стала подносить к губам – знала, что Учитель этого не любит. Просто на короткую долю секунды прижалась щекой к тыльной стороне ладони. Потом отпустила и сказала очень тихо и очень серьезно:
– Благодарю, Учитель. Скажите, что нужно сделать для ва… – Игорь не успел нахмуриться, она почти сразу поправилась, – … для всех нас.
– Не здесь. Пойдем на кухню.
Отвернувшись к окну, он достал из нагрудного кармана пузырек с анальгетиком, заглотнул разом две таблетки. Путаясь в связке, с трудом нашел нужный ключ, отпер замок форточки, судорожно вдохнул свежий морозный воздух. Выбил из пачки сигарету и, невзирая на участившийся пульс в висках, закурил, надеясь хотя бы «Честерфилдом» задавить душную вонь, к которой на кухне примешивались запахи подгоревшего масла и несвежей еды.
Оксана аккуратно собрала тарелки с остатками завтрака, сунула в мойку, протерла стол куском старой газеты. Встала рядом, не сводя с Игоря серьезных и одновременно восторженных глаз. Не проронив за всё время ни слова – знала, что Учителю нужно подумать.
Игорь видел это по лицам. Обычно они светились счастьем от общения со своим любимым Учителем, смотрели в глаза и ловили каждое слово. Даже те, к кому удавалось пробиться с превеликим трудом, – Ириска, например, Катя-Катёнка или Олег Пустин по кличке Пустой, – даже они оживали во время Церемонии, как будто просыпались от вековечного сна.
– …помните об этом, ибо сказано: красота жизни превыше красоты смерти!
Но не сегодня. Игорь и сам чувствовал, что голос его звучит не так убедительно, а из слов ушла могучая внутренняя сила, и вместо зажигательного призыва выходила какая-то безжизненная риторика одних и тех же порядком поднадоевших фраз.
Словно зацарапанная пластинка с архаичного патефона.
Проповедь неслась по привычному руслу, а мысли ворочались неохотно и тяжело. Проклятая голова! Совсем ни к чему было вчера так напиваться. Конечно, повод вполне достойный: проект «Суицида. нет» заметила правозащитная организация откуда-то с Урала, выразила желание профинансировать, пригласила на встречу… На радостях Игорь бросил подопечных – хорошо, обошлось без эксцессов, – прихватил, что положено, и поехал в Подольск, к своим. Отмечать. Ну, и Рождество заодно, раз уж так совпало.
– Ибо смерть для всех одна, а жизнь каждый может прожить по-своему. И прожить не зря, творя добро и справедливость. Никогда не забывайте об этом…
Нет, не слышат. Ладно, пора заканчивать. Тогда можно будет заглотнуть анальгина и, надавав ребяткам несложных заданий, выскочить из этой душной конуры.
А еще здесь воняет. Или это только кажется? Где там: окна зарешечены, форточки заварены, кроме одной, с замком, ключ от которого Игорь всегда носил с собой, – вот и копится тяжелый немытый запах. И сколько не заставляй девчонок стирать простыни, драить полы и стены, всё равно воняет, как в спортивной раздевалке.
– Церемония Возвращения окончена, дети мои. Придите же в дом Господа нашего и вручите ему свои заблудшие души.
Игорь по очереди подошел к каждому, прикасался ладонью ко лбу, неслышно шевеля губами, словно читал про себя молитву. У некоторых сразу разгорались глаза, они судорожно хватали его кисть цепкими пальцами, пытались целовать.
– Спасибо, Учитель! Если бы не вы…
Денис, Стас, Викуся, Юльчик.
Приходилось мягко, но настойчиво высвобождать руку, кивать с улыбкой, успокаивать привычным слоганом: «Ты больше не одинок, Денис, мы вместе» или «Ты больше не одна, Викуся, мы вместе» и переходить к следующему.
Нюша – сокращение от Надюша, Надя… Леонид по кличке Леон: его называли по имени любимого героя, сентиментального убийцы из старого французского фильма.
Но попадались и другие. Мрачные, отрешенные глаза, синюшные веки, худые руки в цыпках, крестом сложенные на коленях.
Антон, Олег Пустой, Ириска…
Они, казалось, даже не чувствовали прикосновения, лишь чуть-чуть вздрагивали, но отстраниться все-таки больше не пытались. Хорошо, что хоть какой-то сдвиг, но работы непочатый край. Неблагодарной, скучной работы. Э эх! То ли дело Оксана! А эти? Сколько на них потрачено времени, сил и денег, а отдача почти нулевая! А сколько еще предстоит? И если бы знать, что получится…
Ладно, хватит. Всё равно сегодня не до размышлений. Утро вечера мудренее – завтра, на свежую голову, можно будет обо всем подумать.
Светлана или попросту Ланка. Алла. Вечер… Он так подписывался в Сети и так же представлялся в реальной жизни. Как его зовут по-настоящему, не знал никто.
Ну вот, наконец, и последняя. Оксанка. Гордость Игоря, его главный и последний успех. Он не только смог вернуть ее, но и сделал своей первейшей помощницей. После того как окончательно излечился Вячко-Вячеслав, только она одна и осталась, если не считать Нюшу в разгар действия таблеток.
Правда, в Оксанке еще таился где-то внутри тот липкий страх, омерзение и полуобморочная гадливость, которую ей довелось пережить в скрипучем вагончике сезонных рабочих. Пока она так и не смогла сделать хотя бы шаг в чернильную тьму неосвещенной кладовки.
Но теперь, по крайней мере, Игорь не побоялся бы оставить ее в комнате с открытым окном.
Оксана тоже перехватила его руку, но не стала подносить к губам – знала, что Учитель этого не любит. Просто на короткую долю секунды прижалась щекой к тыльной стороне ладони. Потом отпустила и сказала очень тихо и очень серьезно:
– Благодарю, Учитель. Скажите, что нужно сделать для ва… – Игорь не успел нахмуриться, она почти сразу поправилась, – … для всех нас.
– Не здесь. Пойдем на кухню.
Отвернувшись к окну, он достал из нагрудного кармана пузырек с анальгетиком, заглотнул разом две таблетки. Путаясь в связке, с трудом нашел нужный ключ, отпер замок форточки, судорожно вдохнул свежий морозный воздух. Выбил из пачки сигарету и, невзирая на участившийся пульс в висках, закурил, надеясь хотя бы «Честерфилдом» задавить душную вонь, к которой на кухне примешивались запахи подгоревшего масла и несвежей еды.
Оксана аккуратно собрала тарелки с остатками завтрака, сунула в мойку, протерла стол куском старой газеты. Встала рядом, не сводя с Игоря серьезных и одновременно восторженных глаз. Не проронив за всё время ни слова – знала, что Учителю нужно подумать.