Страница:
Странно он выглядел, наверное, этот автобус, весь такой строгий, даже чопорный, в общем, – типично британский, с несущимся из окон дружным хором:
Неподготовленного человека Стоунхэдж подавляет. Громоздкие, практические необработанные каменюки, сравнимые возрастом с египетскими пирамидами, вкопаны в землю примерно на треть. Это и есть менгиры – основные сооружения Стоунхэджа, «каменной ограды».
Сухонькая, чуть сутуловатая экскурсоводша неопределенного возраста, прикрыв глаза, самозабвенно вещала, заваливая группу цифрами: диаметр основного круга, «кромлеха» – почти тридцать метров, внешнего – девяносто семь, высота самого большого менгира – восемь с половиной. Гидша так увлеклась, что почти не замечала, как заскучавшие от монотонного изложения ребята принялись возиться, пытаясь одновременно проснуться и хоть немного согреться. Руководители косились неодобрительно, одергивали особо буйных, но, если честно, и сами были бы не прочь размяться или запалить костерчик. Холодно ведь. Начало ноября в Британии и так не самое уютное время года, а с северо-запада еще и ветерок неслабый задувает. Плюс роса: трава уже пожухла, но вересковые заросли с верхушки до корней усыпаны поблескивающими в лучах приближающегося рассвета капельками. Даже толстая джинсовая ткань не спасала, а каково девчонкам в юбках и колготках?
Хорошо сухарику-гидше: болотные сапоги чуть ли не по пояс, да вязаная овечья безрукавка – и от росы, и от ветра защитилась. Хоть бы предупредила! Ей-то все нипочем. Вон как заливается, чистый соловей!
– …подобные Стоунхэджу сооружения ученые называют «кромлехами», от бретонского «crom» – круг и «lech» – камень.
– Ну, это она чего-то заговаривается! – шепнул Андрей Иринке. – Десять минут назад менгир с того же бретонского переводила. Камень – это «men», а «hir» – длинный.
Два менгира, накрытые сверху каменной плитой, как оказалось, зовутся трилитом.
Заодно выяснилось, что ученые до сих пор не договорились о точном назначении Стоунхэджа. Вроде бы – «пригоризонтная обсерватория», предназначенная для астрономических наблюдений. Только вот что-то слабо верится, чтобы за две тысячи с лишком лет до нашей эры, кто-нибудь всерьез озаботился изучением движения небесных тел. Разве что где-нибудь в Урарту или Ассирии. Но не здесь же, среди полудиких бриттов с корнуольцами! Скорее всего, наблюдали тут действительно за небом, но больше для того, чтобы день равноденствия или солнцестояния не пропустить. Еще считается – гидша не без гордости на этом заострилась, – хозяева Стоунхэджа, друиды могли солнечные и лунные затмения предсказывать, правда, только после того, как накопили фактический материал лет за двести. Ну, а потом самое время соплеменников шокировать, намекая на прямую связь с богами. Мол, если какие проблемы, сейчас быстренько солнце остановим – мало не покажется! Небось, никто и пикнуть не смел. Такие ребята легко могли силы целого племени мобилизовать, чтобы нагромоздить всю эту каменную вакханалию. Жрецы, но не астрономы же!
Сухарик загибала дальше: Стоунхэдж, оказывается, сооружался за триста лет, в несколько этапов. Похоже на то: надо же было точно высчитать линию восхода в дни равноденствия, солнцестояния, чтобы потом уже не ошибаться. А то нагромоздят таких вот восьмиметровых дур не в том месте, переставляй потом. Все племя с грыжей поляжет.
– Смотрите!
Заскучавшие было экскурсанты вздрогнули от неожиданности, подошли ближе. Оказывается, это сухарик от своего транса очнулась, показывает на стрельчатую щель меж двух менгиров. Действительно, там какие-то отметки нанесены, вроде клинописи. На горизонте уже разлилось розоватое зарево в полнеба. Небо чистое – почти без облаков, все отлично видно. И стоило показаться первому солнечному лучу, как ребята, не сговариваясь, завопили от радости. Золотистый зайчик проскочил в щель, перепрыгнул на каменную плиту с отметками, мазанул по россыпи знаков и пропал. Не тот день сегодня, не солнцеворот, но все равно получилось красиво и… странно. Ощущения какие-то необычные. Словно наблюдаешь самый первый восход на Земле, да еще включенный лично для тебя.
Солнце рассыпалось по долине, засверкало в каждой капельке вересковой росы, раззолотило мрачные каменные громады.
И ушла давящая суровость древних камней, ушла вместе с ночной тьмой и холодным дыханием Атлантики. Светло как-то стало, светло и радостно, будто бы очнулась от многолетнего сна частичка души строителей Стоунхэджа и выглянула посмотреть на любопытных гостей.
4
5
– Ты же все время в историко-архивный собирался! Что тебе, гуманитарию, среди бородатых атомщиков делать?
Но, как говорится, человек предполагает, а Бог – располагает. Девяностый, последний год существования Советского Союза, расставил новые приоритеты, изменив тем самым судьбы миллионов людей, отдалив, а то и вовсе разрушив, жизненные цели. Появились новые профессии, а те, что были престижными раньше, неожиданно упали в цене, вплоть до полного забвения.
– И на кого бы я в историко-архивном выучился? – спрашивал Андрей критиков. – На крысу канцелярскую с зарплатой в сто рублей? Или на театрального консультанта по декорациям?
Друзья пожимали плечами, отшучивались.
– А что в МИФИ твоем, лучше что ли? Ближайшая перспектива после выпуска – мэнээс в неназываемом ящике какого-нибудь Усть-Сысольска-43… Супер! Если уж так тянет в точные науки, пошел бы на программиста.
Это был такой новый фетиш: года с восемьдесят шестого примерно, когда страна активно пыталась преодолеть компьютерную неграмотность, спрос на компьютерщиков вырос необычайно. В некоторых особо престижных вузах конкурс при поступлении доходил до пятнадцати, а то и двадцати человек на место. В МИРЭА, например, или МГУ. Да и не только в Москве. В Питерский университет, на факультет вычислительной математики, говорят, вообще было невозможно пробиться, разве что при очень большом везении и соответствующих знакомствах.
А вот с физикой дело обстояло попроще, хотя по привычке наука еще считалась прибежищем избранных гениев и детей академиков. Впрочем, самые ушлые и сообразительные уже ломанулись искать местечки повкуснее, освободив пространство для не отягощенных излишними претензиями, для тех, кто готов в поте лица пахать на отдаленную в будущем перспективу кандидатских и докторских.
Собственно, МИФИ Андрею посоветовал радиоастроном дядя Дима, школьный друг отца:
– К атомщикам иди, Андрюша, – однажды сказал он. – Годков этак через пять выгодное будет местечко. Почему? Как бы тебе объяснить… У нас сейчас наработки по атомной энергетике – первые в мире, но пользы от них… как от вентилятора на известном месте. Но это сейчас. А вот через несколько лет, помяни мое слово, все изменится. Засуетятся все, забегают. Нефть все дорожает и дорожает, а добывать уголь скоро станет нерентабельно. Потому как электричество все под себя подомнет. Насчет электромобилей не знаю, но вот отапливать к тому времени наверняка будут какими-нибудь электропечками. Подключил к розетке – и сиди, грейся. Ни от каких аварий не зависишь, плевать тебе на аварии, падение давления в трубах и на не вовремя ушедшего в запой слесаря. Только на все это счастье дешевая энергия будет нужна. Чернобыль – Чернобылем, но без атома как еще ее получить? Соображай, парень! Где будет самое теплое местечко, когда весь мир бросится наш опыт перенимать? Вот тут и наступит для атомщиков «золотое» время. Понимаешь? И по миру поездишь на халяву, и деньгами, думаю, не обидят.
Иринка потом рассказывала, что Крис и еще один парень из другой группы – Роберт, просили ее записать слова и аккорды. Понравилось, значит. А через пару дней Андрей случайно услышала доносящуюся из-за полуприкрытых дверей аудитории знакомый припев: кто-то неумело наигрывал «Канатаходца»:
Группа крови на рукаве,
мой порядковый номер – на рукаве.
Пожелай мне удачи в бою! Пожелай мне-е-е…
В Солсбери добрались уже после заката. На ночь остановились в небольшой гостинице. Хотя – какое там «на ночь»! Так, несколько часов перекантоваться, согреться, перекусить, выпить чего-нибудь горяченького… И снова в дорогу. Ведь в Стоунхедже, понятное дело, положено встретить рассвет. Без этого никак, иначе, считай, что и не был здесь. Даже экскурсоводы местные живут по странному графику: ложатся в восемь вечера, встают затемно, что называется – с петухами. Группы собираются часа в четыре, а то и в три – от времени года зависит, чтобы минут за двадцать до рассвета уже быть на месте.
Посмотрите, – вот он без страховки идет.
Чуть левее наклон – упадет, пропадет,
Чуть правее наклон – все равно не спасти,
Но, должно быть, ему очень нужно пройти
четыре четверти пути.
Неподготовленного человека Стоунхэдж подавляет. Громоздкие, практические необработанные каменюки, сравнимые возрастом с египетскими пирамидами, вкопаны в землю примерно на треть. Это и есть менгиры – основные сооружения Стоунхэджа, «каменной ограды».
Сухонькая, чуть сутуловатая экскурсоводша неопределенного возраста, прикрыв глаза, самозабвенно вещала, заваливая группу цифрами: диаметр основного круга, «кромлеха» – почти тридцать метров, внешнего – девяносто семь, высота самого большого менгира – восемь с половиной. Гидша так увлеклась, что почти не замечала, как заскучавшие от монотонного изложения ребята принялись возиться, пытаясь одновременно проснуться и хоть немного согреться. Руководители косились неодобрительно, одергивали особо буйных, но, если честно, и сами были бы не прочь размяться или запалить костерчик. Холодно ведь. Начало ноября в Британии и так не самое уютное время года, а с северо-запада еще и ветерок неслабый задувает. Плюс роса: трава уже пожухла, но вересковые заросли с верхушки до корней усыпаны поблескивающими в лучах приближающегося рассвета капельками. Даже толстая джинсовая ткань не спасала, а каково девчонкам в юбках и колготках?
Хорошо сухарику-гидше: болотные сапоги чуть ли не по пояс, да вязаная овечья безрукавка – и от росы, и от ветра защитилась. Хоть бы предупредила! Ей-то все нипочем. Вон как заливается, чистый соловей!
– …подобные Стоунхэджу сооружения ученые называют «кромлехами», от бретонского «crom» – круг и «lech» – камень.
– Ну, это она чего-то заговаривается! – шепнул Андрей Иринке. – Десять минут назад менгир с того же бретонского переводила. Камень – это «men», а «hir» – длинный.
Два менгира, накрытые сверху каменной плитой, как оказалось, зовутся трилитом.
Заодно выяснилось, что ученые до сих пор не договорились о точном назначении Стоунхэджа. Вроде бы – «пригоризонтная обсерватория», предназначенная для астрономических наблюдений. Только вот что-то слабо верится, чтобы за две тысячи с лишком лет до нашей эры, кто-нибудь всерьез озаботился изучением движения небесных тел. Разве что где-нибудь в Урарту или Ассирии. Но не здесь же, среди полудиких бриттов с корнуольцами! Скорее всего, наблюдали тут действительно за небом, но больше для того, чтобы день равноденствия или солнцестояния не пропустить. Еще считается – гидша не без гордости на этом заострилась, – хозяева Стоунхэджа, друиды могли солнечные и лунные затмения предсказывать, правда, только после того, как накопили фактический материал лет за двести. Ну, а потом самое время соплеменников шокировать, намекая на прямую связь с богами. Мол, если какие проблемы, сейчас быстренько солнце остановим – мало не покажется! Небось, никто и пикнуть не смел. Такие ребята легко могли силы целого племени мобилизовать, чтобы нагромоздить всю эту каменную вакханалию. Жрецы, но не астрономы же!
Сухарик загибала дальше: Стоунхэдж, оказывается, сооружался за триста лет, в несколько этапов. Похоже на то: надо же было точно высчитать линию восхода в дни равноденствия, солнцестояния, чтобы потом уже не ошибаться. А то нагромоздят таких вот восьмиметровых дур не в том месте, переставляй потом. Все племя с грыжей поляжет.
– Смотрите!
Заскучавшие было экскурсанты вздрогнули от неожиданности, подошли ближе. Оказывается, это сухарик от своего транса очнулась, показывает на стрельчатую щель меж двух менгиров. Действительно, там какие-то отметки нанесены, вроде клинописи. На горизонте уже разлилось розоватое зарево в полнеба. Небо чистое – почти без облаков, все отлично видно. И стоило показаться первому солнечному лучу, как ребята, не сговариваясь, завопили от радости. Золотистый зайчик проскочил в щель, перепрыгнул на каменную плиту с отметками, мазанул по россыпи знаков и пропал. Не тот день сегодня, не солнцеворот, но все равно получилось красиво и… странно. Ощущения какие-то необычные. Словно наблюдаешь самый первый восход на Земле, да еще включенный лично для тебя.
Солнце рассыпалось по долине, засверкало в каждой капельке вересковой росы, раззолотило мрачные каменные громады.
И ушла давящая суровость древних камней, ушла вместе с ночной тьмой и холодным дыханием Атлантики. Светло как-то стало, светло и радостно, будто бы очнулась от многолетнего сна частичка души строителей Стоунхэджа и выглянула посмотреть на любопытных гостей.
4
Домой Андрей добрался только часам к девяти. Машину по понятным причинам ловить не хотелось – еще давал о себе знать недавно пережитый страх, так что пришлось опять спускаться в метро. Сплошной поток вечерних пассажиров начал уже потихоньку мелеть, – на этот раз удалось войти в вагон с первого раза и почти без вреда для здоровья.
Сначала, правда, его изрядно помяло приливными волнами входящих и выходящих людей, но на «Октябрьской» многие сошли, вагон на несколько секунд опустел, и, воспользовавшись моментом, Андрей занял выгодное местечко в закутке у головной двери. Серьезный карапуз, сидевший на коленях у дремлющей мамаши, немедленно потянулся ручкой – пощупать, не достал, насупился и потерял к «дяде» всякий интерес.
Со скуки Андрей взялся изучать рекламные плакаты. Большая часть цветастых агиток расхваливала достоинства макарон, супов и каши «быстрого приготовления», как ни странно – одновременно «недорогих» и «полезных для здоровья». Румяные здоровяки с таким аппетитом уплетали содержимое своих тарелок, что хотелось немедля к ним присоединиться, наплевав на гастрит, язву и прочие прелести «фаст-фудовой» жизни. Прочие же рекламки призывали подключаться к интернету, приобретать новейшие модели сотовых телефонов и модемов. Складывалось впечатление, что подземкой в Москве пользуются одни лишь хакеры. С чугунными желудками.
Почти у самого потолка две косо налепленные и явно самодельные листовки обещали «высокооплачиваемую работу в офисе от 1500$». Сама цифра занимала не меньше половины бумажного квадратика, а вот телефон внизу указан мобильный, что наводило на подозрение об очередном кидалове. Впрочем, это могла быть всего лишь реклама кадрового агентства.
Симпатичная азиаточка с самого ближнего плаката предлагала, улыбаясь, нечто совершенно миниатюрное, высокотехнологичное и по большому счету абсолютно не нужное – то ли сотовый телефон с цифровой фотокамерой, то ли электробритву с выходом в интернет. Две последние остановки Андрей бездумно с ней переглядывался, вспоминая шестилетней давности поездку в Осаку.
Япония не лезла из головы весь вечер. Пока шипела и плевалась в микроволновке неизвестно какая по счету пицца, Андрей даже достал с полки полузабытый сувенир – пластиковое яйцо с таблеткой ТВЭЛа, заботливо протер от накопившейся пыли. Выгравированные на боках непонятные иероглифы переливались в свете настольной лампы, словно бы подмигивали одобрительно.
После ужина Андрей засел наконец-то за суздальские трофеи. Надо бы закончить сегодня с итоговым отчетом. Сколько можно тянуть.
Звякнул телефон:
– Але…
– Андрюха, ты?
– Я. О, Егорка! Привет. А ты кого думал в моей квартире застать?
Егора на самом деле звали Игорем, прозвище он получил за свой залихватский чуб и чисто русское умение пить не пьянея невероятные объемы горячительных жидкостей. Человек он был легкий, веселый, общительный, мир воспринимал через призму насмешливого пофигизма, что, впрочем, не мешало ему успешно выступать на рынке недвижимости в роли консультанта. Руководство фирмы высоко ценило его за прямо-таки фантастическую способность уболтать на раз любого, даже самого недоверчивого клиента.
– Да голос у тебя какой-то… замученный, что ли… Я и не узнал поначалу. Думал – номером ошибся.
Андрей усмехнулся:
– Ага, богатым буду. Ты бы почаще звонил, не узнавал, – глядишь, разбогатею. Может, с тобой поделюсь.
– Ну-ну, так я тебе и поверил. Слушай, я вот по какому делу: ты в субботу вечером – как? Свободен?
– Пока вроде ничего не намечалось. А что?
– Димкина Светка к матери на дачу собралась. Он звонил, спрашивал: кто, когда и что. В общем, можно чего-нибудь замутить.
– А Димыч чего сам не позвонил?
– Ты ч-что?! – от негодования Егор даже начал слегка заикаться, что с ним случалось нечасто. – С-светку что ли не знаешь?! С-стоит ей услышать, как он кого-то обзванивает, враз решит, ч-что наша теплая компания во главе с Димычем решила в ее отсутствие вдарить по бабам, и заявится посреди с-сабантуя, праздник обламывать! Оно нам надо?
– Гм… Да, не подумал.
– Он и со мной-то намеками объяснялся, чтоб Светка не поняла. Предлагает собраться, а то уж с конца апреля, считай, не виделись.
– Это мысль. Только без шашлыков на пленэре на этот раз, ладно? А то я без машины временно… И успеют ли сделать к субботе – неизвестно.
– Влетел что ли?!
Пришлось рассказать. Подробности недавней истории с электрикой и шаровой пробудили в собеседнике легкую тягу к философским обобщениям:
– Дела-а. Вот так и не знаешь, где найдешь, где потеряешь… Ладно, Андрюх, – все же Егор не мог допустить, чтобы подобные проблемы волновали его больше двух минут. Тем более чужие. – Генеральную линию понял, буду народ в правильном направлении настраивать. Как ты насчет префа? Распишем пулечку-другую под коньячок, а?
– Кто б был против. Ромке звонил?
– Нет еще, тебе первому. В общем, ты в субботу будь готов, как юный пионер, а если чего поменяется – я тебе позвоню. Хорошо? Ну, пока.
Следующий день, пятница, выдался суматошным. Утром за Андреем заехала конторская машина – пора было заказывать сувениры к грядущей выставке. «Туризм-Экспо 2004» начинался всего через две недели, и руководство желало встретить центральное туршоу года во всеоружии. Андрей провел в офисе полиграфической фирмы несколько часов, подбирая с предупредительными консультантами нужные образцы. Ловкие менеджеры лепили эмблему «Евротура» любых форм и размеров куда только можно, и тут же, прямо с экрана компьютера, показывали заказчику. Фирменные пакеты, ручки, значки, буклеты – в глазах просто рябило от нескончаемого потока вариантов. Заказывай – не хочу! Хорошо бы еще и в смету уложиться…
Выбрать удалось не сразу: лишь к концу второго часа Андрей смог совместить обширные планы директора с весьма скромными размерами выделенного бюджета. Замученные полиграфисты провожали капризного заказчика едва ли не с облегчением.
На обратном пути застряли на съезде с Ленинского, недалеко от конторы. Водитель угрюмо молчал, то и дело поглядывая на часы, а развалившийся на заднем сидении Андрей нехотя полистывал завалявшийся с прошлого месяца «Мир новостей», медленно прожариваясь в духовке раскаленного салона. Еще он мечтал, что в конторе его не ждут никакие неотложные дела, и, наверное, можно будет, сдав отчет, смыться с работы пораньше.
Не тут-то было. Сначала шеф затеял «небольшое» совещание, затянувшееся почти на час, а потом весь остаток дня пришлось сидеть в бухгалтерии, сводя концы с концами в финансовых документах по аренде выставочных площадей и все тем же сувенирам. Как всегда выяснилось, что на некоторых из сотни, наверное, кровь из носу необходимых бумажек не хватает печати, подписи или – что еще страшнее – не сходятся итоговые суммы.
– Ну, это же так просто! – терпеливо объясняла Инна Михайловна, главбух. – На бланке счет-заказа должны стоять подписи директора и главного бухгалтера, на приходнике – еще и кассира, а счет-фактуру надо заверять двумя печатями, а не одной. Совершенно невозможно перепутать!
По мнению Андрея ничего простого во всей этой бумажной канители не было. И вообще – он все-таки менеджер, а не бухгалтер. В итоге распухла голова, а мечту устроить себе в пятницу короткий день пришлось забыть, как несбывшийся сон. Даже Олегу насчет «синенькой» позвонить времени не нашлось.
Из дверей родной конторы Андрей вышел лишь около семи, злой и усталый. Мысль о том, что сейчас опять предстоит лезть в душную толчею метро, была противна до судорог, но иначе домой меньше чем за полтора часа не доберешься. Вечер пятницы – это то самое время, когда многомиллионное поголовье дачников сметающим преграды потоком устремляется прочь из города на приусадебные участки. Передвигаться по городу становится невозможно, искушенные автомобилисты стараются в этот день вообще не садиться за руль.
Андрей вздохнул, выругался вполголоса: сейчас, наверняка, еще и в кассу придется стоять минут двадцать. По закону подлости – не меньше. Надо было вчера карточку прикупить поездок на десять, и не мучился бы.
Только кто ж его знал, что все так получится? Задним умом каждый силен. Если б не эта сегодняшняя канитель, сидел бы уж дома давно. А может, успел бы и к Олегу съездить, забрать «синенькую».
Действительно, в вестибюле станции к единственному, как водится в час пик, работающему окошечку кассы выстроилась очередь человек в тридцать. Андрей галантно пропустил вперед стриженую девушку в клетчатой юбке, встал следом – хоть будет чем время скоротать. Ножки у девушки были что надо – стройные, красивые, обутые в изящные остроносые туфельки с золотистыми ремешками. Прямо Золушка!
Но уже через секунду за Андреем, пыхтя и отдуваясь, пристроилась приезжая торговка. Первым делом, ощутимо задев его по ноге, мешочница скинула на пол гигантский баул, потом, смачно дохнув в лицо чесночным перегаром, басовито спросила:
– Ты тута последний?
Когда, наконец, Андрей сунул карточку в приемное гнездо турникета, его состояние было близко к сомнамбулическому. Хотелось только одного: поскорее добраться домой, отключить телефон, завалиться, не раздеваясь, на кровать и проспать часов десять. А лучше – пятнадцать.
Автомат заглотил бумажный квадратик, как голодный хищник, плотоядно зажужжал чем-то у себя внутри, и вдруг с неприятным звуком выплюнул обратно. Андрей, недоумевая, снова пихнул ненавистный кусочек картона в щель, турникет опять разразился негодующим писком.
– Что случилось?
Бодрая старушка в синем метрополитеновском мундире строго смотрела на Андрея из своей стеклянной конуры. Под изучающим взглядом он проверил, правильной ли стороной вставляет карточку в паз, и снова скормил ее ненасытному автомату.
Запищало в третий раз.
– Молодой человек! – воззвала бдительная стражница, переполняемая решимостью пресечь непорядок. – Что вы там копаетесь?! У вас карточка или закончилась, или просроченная!
– Да я ее только что купил! – попытался возразить Андрей.
– Ничего не знаю. Автомат не берет, сами видите. Может быть, бракованная. Идите в кассу, меняйте.
Андрей представил еще один тайм увлекательной игры «Кто последний?», выругался, полез было за бумажником – сунуть в зубы старушке десятку, но та замахала руками:
– Ничего я у вас не возьму. Не положено. Идите в кассу! Идите, идите!
Как ни странно, к окошечку его пропустили без очереди – профессорского вида толстячок, протянувший было кассирше пачку смятых десяток, испуганно отшатнулся, освобождая место.
– Карточку зажевало. Только что купил, а автомат плюется.
Кассирша, неприступная и подозрительная, долго вертела карточку в руках, потом с усталым видом – в смысле: как вы мне все надоели со своими проблемами! – воткнула ее в паз кассового аппарата. Тот немедленно заверещал еще противнее, чем давешний турникет.
За спиной Андрея грустно вздохнули. То ли робость, то ли воспитание, а может, то и другое вместе мешали «профессору» высказать неудовольствие иным способом. Опаздывает, небось.
Нажав на столе какую-то неприметную кнопку, кассирша холодно процедила:
– Сейчас поменяем. Подождите.
Андрей медленно досчитал до двух, спросил, как ему показалось, с сарказмом:
– И долго мне ждать?
Видимо, сарказм от собеседницы ускользнул, ответила она совершенно невозмутимо:
– Сейчас старший кассир подойдет и поменяет. У нее и без вас дел хватает, одна на всю станцию. Подождите пока. Следующий!
«Профессор», испуганно оглянувшись на заскрежетавшего зубами Андрея, проблеял в окошечко:
– На десять поездок, пожалуйста!
Призывая на всех работников метро небесные кары и жуткие напасти, Андрей живо припомнил рассказанную недавно одним из сослуживцев историю. Речь тогда как раз зашла о проездных карточках, и тот парень, Витя, гордо похвастался, что всегда рвет их пополам перед тем, как выбросить. По должности он был кем-то вроде разъездного курьера, потому подземка для него превратилась чуть ли не в личный транспорт. На недоуменный вопрос «зачем» Витя по очень большому секрету поведал, что метрошные кассиры и старушки у турникетов – та еще мафия. Контролерши, улучив момент, собирают использованные карточки, обычно на одну или две поездки, и возвращают в кассу, где их по второму разу продают новым пассажирам. Те, естественно, не смотрят, чистая ли обратная сторона, а, зажав в кулаке билет, устремляются к турникетам. Обмануть автомат таким макаром, конечно, не удается: он просто выплевывает негодный билет в руки недоумевающему пассажиру, который, понятное дело, идет за разъяснениями к контролерше в красной шапочке с молоточками. Сердобольная бабушка, переполненная состраданием к уставшему человеку, предлагает: «Давайте билет и проходите». Операция повторяется до тех пор, пока билет не придет в окончательную негодность. Подобная схема обычно практикуется вечерами или в выходные, когда наплыв не так велик, но, по уверениям Вити, особо ушлые подземные аферистки управляются и в час пик. Продажу таких карточек в кассе, естественно, не фиксируют, а деньги складывают в отдельную стопочку. В конце рабочего дня прибыль делится пополам.
Над Витей тогда посмеялись, ну сколько, мол, можно заработать в день таким способом? Двадцать рублей? Пятьдесят? Смешно!
А сейчас Андрей только пожалел, что не рассмотрел карточку повнимательнее перед тем как отдать ее кассирше. Кто его знает, а вдруг Витя не так уж не прав?
– Молодой человек! Возьмите билет.
Андрей обернулся, протянул руку к окошечку, и в этот момент из глубины подземных галерей донесся странный, совершенно неуместный для метро звук – глухой хлопок, сдвоенный разгулявшимся под низкими сводами эхом. Будто бы кто-то там, внизу открыл бутылку шампанского.
Машинально взяв карточку, Андрей с удивлением прислушался. Чего-то не хватало, чего-то привычного и естественного. И лишь когда через несколько мгновений оно вернулось, Андрей понял: на доли секунды пропал неумолчный метрошный гул. Нет, тишина не наступила – у подземки сотни и тысячи неустанно крутящихся, грохочущих и лязгающих механизмов. Но этот мертвый технологический шум ухо почти не воспринимает отдельно от шагов, разговоров, крика, покашливаний и дыхания людей – от всего того, что сливается в оживляющий подземку гул человеческого присутствия.
Гул исчез буквально на несколько секунд, когда люди на платформе почему-то разом смолкли, а на переполненных эскалаторах все одновременно затаили дыхание, прислушиваясь, пытаясь понять, что же это был за странный хлопок.
А потом внизу закричали. Закричали страшно, с надрывом, и сразу несколько голосов. Андрей прошел к эскалатору, но механизм уже остановили, и недоумевающие люди медленно спускались вниз пешком, все еще ничего не понимая. Из боковой подсобки, застегивая на ходу кители, выскочили несколько милиционеров. Большинство сломя голову побежали вниз, двое оставшихся перегородили эскалатор.
Высоко под сводом, над головами людей зашипел громкоговоритель. Слышно было, как кто-то набрал полную грудь воздуха, но сказать ему не дали – сдавленный голос на заднем плане произнес нечто неразборчивое: «Нельзя… паника…». Громкоговоритель лязгнул напоследок, и шипение смолкло.
Пассажиры заволновались:
– В чем дело?
– Что случилось?
Хмурый милиционер окинул взглядом сгрудившуюся перед эскалатором толпу и процедил сквозь зубы:
– Взрыв на платформе. Станция закрыта. Выходите.
А снизу уже бежали в панике перепуганные люди. Спотыкаясь и расталкивая соседей, они стремились к заветным дверям с надписями «выход» и «выхода нет», лишь бы скорее покинуть это проклятое место, привычную, за много лет вдоль и поперек изученную станцию, где, оказывается, тоже может произойти что-то невозможное, виденное до сих пор только в выпусках тревожных новостей…
– Внимание всем! ЧП на платформе метро «Профсоюзная»! Пятый на связь!
– На связи пятый. Подтверждаю, станция закрыта. Нахожусь у западного входа, наблюдаю за объектом.
– Объект в метро не спускался?
– Нет, не успел. В кассе задержали.
– Как именно? Пятый, подробнее.
– Сначала в очереди долго стоял, потом турникет карточку не принял, объекту пришлось идти, менять. Повезло парню!
– Повезло?! Пятый, вы ориентировку читали?! Почему не докладываете сразу? Что сейчас делает объект?
– Машину ловит. Тут все тротуары забиты, не пройти.
– Пятый, срочно передайте наблюдение передвижному полста три и немедленно, я повторяю – немедленно, в отдел с подробным докладом. Как поняли, пятый, передвижной полста три?
– Я полста три, наблюдение принял.
– Я пятый, вас понял, выезжаю.
Сначала, правда, его изрядно помяло приливными волнами входящих и выходящих людей, но на «Октябрьской» многие сошли, вагон на несколько секунд опустел, и, воспользовавшись моментом, Андрей занял выгодное местечко в закутке у головной двери. Серьезный карапуз, сидевший на коленях у дремлющей мамаши, немедленно потянулся ручкой – пощупать, не достал, насупился и потерял к «дяде» всякий интерес.
Со скуки Андрей взялся изучать рекламные плакаты. Большая часть цветастых агиток расхваливала достоинства макарон, супов и каши «быстрого приготовления», как ни странно – одновременно «недорогих» и «полезных для здоровья». Румяные здоровяки с таким аппетитом уплетали содержимое своих тарелок, что хотелось немедля к ним присоединиться, наплевав на гастрит, язву и прочие прелести «фаст-фудовой» жизни. Прочие же рекламки призывали подключаться к интернету, приобретать новейшие модели сотовых телефонов и модемов. Складывалось впечатление, что подземкой в Москве пользуются одни лишь хакеры. С чугунными желудками.
Почти у самого потолка две косо налепленные и явно самодельные листовки обещали «высокооплачиваемую работу в офисе от 1500$». Сама цифра занимала не меньше половины бумажного квадратика, а вот телефон внизу указан мобильный, что наводило на подозрение об очередном кидалове. Впрочем, это могла быть всего лишь реклама кадрового агентства.
Симпатичная азиаточка с самого ближнего плаката предлагала, улыбаясь, нечто совершенно миниатюрное, высокотехнологичное и по большому счету абсолютно не нужное – то ли сотовый телефон с цифровой фотокамерой, то ли электробритву с выходом в интернет. Две последние остановки Андрей бездумно с ней переглядывался, вспоминая шестилетней давности поездку в Осаку.
Япония не лезла из головы весь вечер. Пока шипела и плевалась в микроволновке неизвестно какая по счету пицца, Андрей даже достал с полки полузабытый сувенир – пластиковое яйцо с таблеткой ТВЭЛа, заботливо протер от накопившейся пыли. Выгравированные на боках непонятные иероглифы переливались в свете настольной лампы, словно бы подмигивали одобрительно.
После ужина Андрей засел наконец-то за суздальские трофеи. Надо бы закончить сегодня с итоговым отчетом. Сколько можно тянуть.
Звякнул телефон:
– Але…
– Андрюха, ты?
– Я. О, Егорка! Привет. А ты кого думал в моей квартире застать?
Егора на самом деле звали Игорем, прозвище он получил за свой залихватский чуб и чисто русское умение пить не пьянея невероятные объемы горячительных жидкостей. Человек он был легкий, веселый, общительный, мир воспринимал через призму насмешливого пофигизма, что, впрочем, не мешало ему успешно выступать на рынке недвижимости в роли консультанта. Руководство фирмы высоко ценило его за прямо-таки фантастическую способность уболтать на раз любого, даже самого недоверчивого клиента.
– Да голос у тебя какой-то… замученный, что ли… Я и не узнал поначалу. Думал – номером ошибся.
Андрей усмехнулся:
– Ага, богатым буду. Ты бы почаще звонил, не узнавал, – глядишь, разбогатею. Может, с тобой поделюсь.
– Ну-ну, так я тебе и поверил. Слушай, я вот по какому делу: ты в субботу вечером – как? Свободен?
– Пока вроде ничего не намечалось. А что?
– Димкина Светка к матери на дачу собралась. Он звонил, спрашивал: кто, когда и что. В общем, можно чего-нибудь замутить.
– А Димыч чего сам не позвонил?
– Ты ч-что?! – от негодования Егор даже начал слегка заикаться, что с ним случалось нечасто. – С-светку что ли не знаешь?! С-стоит ей услышать, как он кого-то обзванивает, враз решит, ч-что наша теплая компания во главе с Димычем решила в ее отсутствие вдарить по бабам, и заявится посреди с-сабантуя, праздник обламывать! Оно нам надо?
– Гм… Да, не подумал.
– Он и со мной-то намеками объяснялся, чтоб Светка не поняла. Предлагает собраться, а то уж с конца апреля, считай, не виделись.
– Это мысль. Только без шашлыков на пленэре на этот раз, ладно? А то я без машины временно… И успеют ли сделать к субботе – неизвестно.
– Влетел что ли?!
Пришлось рассказать. Подробности недавней истории с электрикой и шаровой пробудили в собеседнике легкую тягу к философским обобщениям:
– Дела-а. Вот так и не знаешь, где найдешь, где потеряешь… Ладно, Андрюх, – все же Егор не мог допустить, чтобы подобные проблемы волновали его больше двух минут. Тем более чужие. – Генеральную линию понял, буду народ в правильном направлении настраивать. Как ты насчет префа? Распишем пулечку-другую под коньячок, а?
– Кто б был против. Ромке звонил?
– Нет еще, тебе первому. В общем, ты в субботу будь готов, как юный пионер, а если чего поменяется – я тебе позвоню. Хорошо? Ну, пока.
Следующий день, пятница, выдался суматошным. Утром за Андреем заехала конторская машина – пора было заказывать сувениры к грядущей выставке. «Туризм-Экспо 2004» начинался всего через две недели, и руководство желало встретить центральное туршоу года во всеоружии. Андрей провел в офисе полиграфической фирмы несколько часов, подбирая с предупредительными консультантами нужные образцы. Ловкие менеджеры лепили эмблему «Евротура» любых форм и размеров куда только можно, и тут же, прямо с экрана компьютера, показывали заказчику. Фирменные пакеты, ручки, значки, буклеты – в глазах просто рябило от нескончаемого потока вариантов. Заказывай – не хочу! Хорошо бы еще и в смету уложиться…
Выбрать удалось не сразу: лишь к концу второго часа Андрей смог совместить обширные планы директора с весьма скромными размерами выделенного бюджета. Замученные полиграфисты провожали капризного заказчика едва ли не с облегчением.
На обратном пути застряли на съезде с Ленинского, недалеко от конторы. Водитель угрюмо молчал, то и дело поглядывая на часы, а развалившийся на заднем сидении Андрей нехотя полистывал завалявшийся с прошлого месяца «Мир новостей», медленно прожариваясь в духовке раскаленного салона. Еще он мечтал, что в конторе его не ждут никакие неотложные дела, и, наверное, можно будет, сдав отчет, смыться с работы пораньше.
Не тут-то было. Сначала шеф затеял «небольшое» совещание, затянувшееся почти на час, а потом весь остаток дня пришлось сидеть в бухгалтерии, сводя концы с концами в финансовых документах по аренде выставочных площадей и все тем же сувенирам. Как всегда выяснилось, что на некоторых из сотни, наверное, кровь из носу необходимых бумажек не хватает печати, подписи или – что еще страшнее – не сходятся итоговые суммы.
– Ну, это же так просто! – терпеливо объясняла Инна Михайловна, главбух. – На бланке счет-заказа должны стоять подписи директора и главного бухгалтера, на приходнике – еще и кассира, а счет-фактуру надо заверять двумя печатями, а не одной. Совершенно невозможно перепутать!
По мнению Андрея ничего простого во всей этой бумажной канители не было. И вообще – он все-таки менеджер, а не бухгалтер. В итоге распухла голова, а мечту устроить себе в пятницу короткий день пришлось забыть, как несбывшийся сон. Даже Олегу насчет «синенькой» позвонить времени не нашлось.
Из дверей родной конторы Андрей вышел лишь около семи, злой и усталый. Мысль о том, что сейчас опять предстоит лезть в душную толчею метро, была противна до судорог, но иначе домой меньше чем за полтора часа не доберешься. Вечер пятницы – это то самое время, когда многомиллионное поголовье дачников сметающим преграды потоком устремляется прочь из города на приусадебные участки. Передвигаться по городу становится невозможно, искушенные автомобилисты стараются в этот день вообще не садиться за руль.
Андрей вздохнул, выругался вполголоса: сейчас, наверняка, еще и в кассу придется стоять минут двадцать. По закону подлости – не меньше. Надо было вчера карточку прикупить поездок на десять, и не мучился бы.
Только кто ж его знал, что все так получится? Задним умом каждый силен. Если б не эта сегодняшняя канитель, сидел бы уж дома давно. А может, успел бы и к Олегу съездить, забрать «синенькую».
Действительно, в вестибюле станции к единственному, как водится в час пик, работающему окошечку кассы выстроилась очередь человек в тридцать. Андрей галантно пропустил вперед стриженую девушку в клетчатой юбке, встал следом – хоть будет чем время скоротать. Ножки у девушки были что надо – стройные, красивые, обутые в изящные остроносые туфельки с золотистыми ремешками. Прямо Золушка!
Но уже через секунду за Андреем, пыхтя и отдуваясь, пристроилась приезжая торговка. Первым делом, ощутимо задев его по ноге, мешочница скинула на пол гигантский баул, потом, смачно дохнув в лицо чесночным перегаром, басовито спросила:
– Ты тута последний?
Когда, наконец, Андрей сунул карточку в приемное гнездо турникета, его состояние было близко к сомнамбулическому. Хотелось только одного: поскорее добраться домой, отключить телефон, завалиться, не раздеваясь, на кровать и проспать часов десять. А лучше – пятнадцать.
Автомат заглотил бумажный квадратик, как голодный хищник, плотоядно зажужжал чем-то у себя внутри, и вдруг с неприятным звуком выплюнул обратно. Андрей, недоумевая, снова пихнул ненавистный кусочек картона в щель, турникет опять разразился негодующим писком.
– Что случилось?
Бодрая старушка в синем метрополитеновском мундире строго смотрела на Андрея из своей стеклянной конуры. Под изучающим взглядом он проверил, правильной ли стороной вставляет карточку в паз, и снова скормил ее ненасытному автомату.
Запищало в третий раз.
– Молодой человек! – воззвала бдительная стражница, переполняемая решимостью пресечь непорядок. – Что вы там копаетесь?! У вас карточка или закончилась, или просроченная!
– Да я ее только что купил! – попытался возразить Андрей.
– Ничего не знаю. Автомат не берет, сами видите. Может быть, бракованная. Идите в кассу, меняйте.
Андрей представил еще один тайм увлекательной игры «Кто последний?», выругался, полез было за бумажником – сунуть в зубы старушке десятку, но та замахала руками:
– Ничего я у вас не возьму. Не положено. Идите в кассу! Идите, идите!
Как ни странно, к окошечку его пропустили без очереди – профессорского вида толстячок, протянувший было кассирше пачку смятых десяток, испуганно отшатнулся, освобождая место.
– Карточку зажевало. Только что купил, а автомат плюется.
Кассирша, неприступная и подозрительная, долго вертела карточку в руках, потом с усталым видом – в смысле: как вы мне все надоели со своими проблемами! – воткнула ее в паз кассового аппарата. Тот немедленно заверещал еще противнее, чем давешний турникет.
За спиной Андрея грустно вздохнули. То ли робость, то ли воспитание, а может, то и другое вместе мешали «профессору» высказать неудовольствие иным способом. Опаздывает, небось.
Нажав на столе какую-то неприметную кнопку, кассирша холодно процедила:
– Сейчас поменяем. Подождите.
Андрей медленно досчитал до двух, спросил, как ему показалось, с сарказмом:
– И долго мне ждать?
Видимо, сарказм от собеседницы ускользнул, ответила она совершенно невозмутимо:
– Сейчас старший кассир подойдет и поменяет. У нее и без вас дел хватает, одна на всю станцию. Подождите пока. Следующий!
«Профессор», испуганно оглянувшись на заскрежетавшего зубами Андрея, проблеял в окошечко:
– На десять поездок, пожалуйста!
Призывая на всех работников метро небесные кары и жуткие напасти, Андрей живо припомнил рассказанную недавно одним из сослуживцев историю. Речь тогда как раз зашла о проездных карточках, и тот парень, Витя, гордо похвастался, что всегда рвет их пополам перед тем, как выбросить. По должности он был кем-то вроде разъездного курьера, потому подземка для него превратилась чуть ли не в личный транспорт. На недоуменный вопрос «зачем» Витя по очень большому секрету поведал, что метрошные кассиры и старушки у турникетов – та еще мафия. Контролерши, улучив момент, собирают использованные карточки, обычно на одну или две поездки, и возвращают в кассу, где их по второму разу продают новым пассажирам. Те, естественно, не смотрят, чистая ли обратная сторона, а, зажав в кулаке билет, устремляются к турникетам. Обмануть автомат таким макаром, конечно, не удается: он просто выплевывает негодный билет в руки недоумевающему пассажиру, который, понятное дело, идет за разъяснениями к контролерше в красной шапочке с молоточками. Сердобольная бабушка, переполненная состраданием к уставшему человеку, предлагает: «Давайте билет и проходите». Операция повторяется до тех пор, пока билет не придет в окончательную негодность. Подобная схема обычно практикуется вечерами или в выходные, когда наплыв не так велик, но, по уверениям Вити, особо ушлые подземные аферистки управляются и в час пик. Продажу таких карточек в кассе, естественно, не фиксируют, а деньги складывают в отдельную стопочку. В конце рабочего дня прибыль делится пополам.
Над Витей тогда посмеялись, ну сколько, мол, можно заработать в день таким способом? Двадцать рублей? Пятьдесят? Смешно!
А сейчас Андрей только пожалел, что не рассмотрел карточку повнимательнее перед тем как отдать ее кассирше. Кто его знает, а вдруг Витя не так уж не прав?
– Молодой человек! Возьмите билет.
Андрей обернулся, протянул руку к окошечку, и в этот момент из глубины подземных галерей донесся странный, совершенно неуместный для метро звук – глухой хлопок, сдвоенный разгулявшимся под низкими сводами эхом. Будто бы кто-то там, внизу открыл бутылку шампанского.
Машинально взяв карточку, Андрей с удивлением прислушался. Чего-то не хватало, чего-то привычного и естественного. И лишь когда через несколько мгновений оно вернулось, Андрей понял: на доли секунды пропал неумолчный метрошный гул. Нет, тишина не наступила – у подземки сотни и тысячи неустанно крутящихся, грохочущих и лязгающих механизмов. Но этот мертвый технологический шум ухо почти не воспринимает отдельно от шагов, разговоров, крика, покашливаний и дыхания людей – от всего того, что сливается в оживляющий подземку гул человеческого присутствия.
Гул исчез буквально на несколько секунд, когда люди на платформе почему-то разом смолкли, а на переполненных эскалаторах все одновременно затаили дыхание, прислушиваясь, пытаясь понять, что же это был за странный хлопок.
А потом внизу закричали. Закричали страшно, с надрывом, и сразу несколько голосов. Андрей прошел к эскалатору, но механизм уже остановили, и недоумевающие люди медленно спускались вниз пешком, все еще ничего не понимая. Из боковой подсобки, застегивая на ходу кители, выскочили несколько милиционеров. Большинство сломя голову побежали вниз, двое оставшихся перегородили эскалатор.
Высоко под сводом, над головами людей зашипел громкоговоритель. Слышно было, как кто-то набрал полную грудь воздуха, но сказать ему не дали – сдавленный голос на заднем плане произнес нечто неразборчивое: «Нельзя… паника…». Громкоговоритель лязгнул напоследок, и шипение смолкло.
Пассажиры заволновались:
– В чем дело?
– Что случилось?
Хмурый милиционер окинул взглядом сгрудившуюся перед эскалатором толпу и процедил сквозь зубы:
– Взрыв на платформе. Станция закрыта. Выходите.
А снизу уже бежали в панике перепуганные люди. Спотыкаясь и расталкивая соседей, они стремились к заветным дверям с надписями «выход» и «выхода нет», лишь бы скорее покинуть это проклятое место, привычную, за много лет вдоль и поперек изученную станцию, где, оказывается, тоже может произойти что-то невозможное, виденное до сих пор только в выпусках тревожных новостей…
– Внимание всем! ЧП на платформе метро «Профсоюзная»! Пятый на связь!
– На связи пятый. Подтверждаю, станция закрыта. Нахожусь у западного входа, наблюдаю за объектом.
– Объект в метро не спускался?
– Нет, не успел. В кассе задержали.
– Как именно? Пятый, подробнее.
– Сначала в очереди долго стоял, потом турникет карточку не принял, объекту пришлось идти, менять. Повезло парню!
– Повезло?! Пятый, вы ориентировку читали?! Почему не докладываете сразу? Что сейчас делает объект?
– Машину ловит. Тут все тротуары забиты, не пройти.
– Пятый, срочно передайте наблюдение передвижному полста три и немедленно, я повторяю – немедленно, в отдел с подробным докладом. Как поняли, пятый, передвижной полста три?
– Я полста три, наблюдение принял.
– Я пятый, вас понял, выезжаю.
5
1997 год, Япония, Осака
Странно, наверное, с детства увлекаясь, с подачи отца, географией и, по собственной инициативе, историей, по окончанию школы поступить в МИФИ. Школьные друзья только таращили глаза в недоумении, когда Андрей бросал небрежно: «Подал вчера документы в инженерно-физический». Андрюха, мол, ты что?! Зачем?– Ты же все время в историко-архивный собирался! Что тебе, гуманитарию, среди бородатых атомщиков делать?
Но, как говорится, человек предполагает, а Бог – располагает. Девяностый, последний год существования Советского Союза, расставил новые приоритеты, изменив тем самым судьбы миллионов людей, отдалив, а то и вовсе разрушив, жизненные цели. Появились новые профессии, а те, что были престижными раньше, неожиданно упали в цене, вплоть до полного забвения.
– И на кого бы я в историко-архивном выучился? – спрашивал Андрей критиков. – На крысу канцелярскую с зарплатой в сто рублей? Или на театрального консультанта по декорациям?
Друзья пожимали плечами, отшучивались.
– А что в МИФИ твоем, лучше что ли? Ближайшая перспектива после выпуска – мэнээс в неназываемом ящике какого-нибудь Усть-Сысольска-43… Супер! Если уж так тянет в точные науки, пошел бы на программиста.
Это был такой новый фетиш: года с восемьдесят шестого примерно, когда страна активно пыталась преодолеть компьютерную неграмотность, спрос на компьютерщиков вырос необычайно. В некоторых особо престижных вузах конкурс при поступлении доходил до пятнадцати, а то и двадцати человек на место. В МИРЭА, например, или МГУ. Да и не только в Москве. В Питерский университет, на факультет вычислительной математики, говорят, вообще было невозможно пробиться, разве что при очень большом везении и соответствующих знакомствах.
А вот с физикой дело обстояло попроще, хотя по привычке наука еще считалась прибежищем избранных гениев и детей академиков. Впрочем, самые ушлые и сообразительные уже ломанулись искать местечки повкуснее, освободив пространство для не отягощенных излишними претензиями, для тех, кто готов в поте лица пахать на отдаленную в будущем перспективу кандидатских и докторских.
Собственно, МИФИ Андрею посоветовал радиоастроном дядя Дима, школьный друг отца:
– К атомщикам иди, Андрюша, – однажды сказал он. – Годков этак через пять выгодное будет местечко. Почему? Как бы тебе объяснить… У нас сейчас наработки по атомной энергетике – первые в мире, но пользы от них… как от вентилятора на известном месте. Но это сейчас. А вот через несколько лет, помяни мое слово, все изменится. Засуетятся все, забегают. Нефть все дорожает и дорожает, а добывать уголь скоро станет нерентабельно. Потому как электричество все под себя подомнет. Насчет электромобилей не знаю, но вот отапливать к тому времени наверняка будут какими-нибудь электропечками. Подключил к розетке – и сиди, грейся. Ни от каких аварий не зависишь, плевать тебе на аварии, падение давления в трубах и на не вовремя ушедшего в запой слесаря. Только на все это счастье дешевая энергия будет нужна. Чернобыль – Чернобылем, но без атома как еще ее получить? Соображай, парень! Где будет самое теплое местечко, когда весь мир бросится наш опыт перенимать? Вот тут и наступит для атомщиков «золотое» время. Понимаешь? И по миру поездишь на халяву, и деньгами, думаю, не обидят.