Повторять ошибки, допущенные с панамским лидером Норьегой, которого США пытались заставить прекратить наркоторговлю, начатую с подачи ЦРУ и Госдепартамента, никто не собирался. Кратковременный успех не шел ни в какое сравнение с будущими проблемами. Тем более что Россия продолжала оставаться ядерной державой с десятками тысяч боеголовок. Президент мог внезапно подать в отставку, не выдержав давления, и передать власть человеку, с которым договориться будет крайне сложно.
Глава Администрации это понимал и не огорчался, если не всегда мог в полной мере повлиять на венценосное тело. Его гонорары в оффшорной зоне политика России никак не затрагивала.
— Ну, понимаешь… — просипел Президент, указывая искалеченной левой рукой на экран огромного телевизора, транслировавшего без звука прямой репортаж из зала заседаний Государственной Думы, — опять собрались… Третий день уже заседают… Все мою судьбу решить хотят. За Чечню обвиняют, за Верховный Совет. Эх, зря я им позволил тогда амнистию провести… Сейчас бы, понимаешь, сидели бы по камерам и не выступали бы. Пожалел…
— Тогда это было мудрое решение, — Глава Администрации наклонил лысую головенку, — в русле демократии. Все равно сегодня кончится ничем. Нужного количества голосов они не наберут. А даже если бы и набрали, то решение о вашем отстранении всегда можно заблокировать в Совете Федерации и Конституционном Суде.
— Это не дело, — заявил Президент. — Импичмент — это, понимаешь, подрыв авторитета…
— Да ведь все знают, что коммунисты и яблочники разыгрывают спектакль, — Глава Администрации позволил себе изобразить несогласие со словами Первого Лица. Президент любил демократичность, если она не переходила дозволенных рамок. — Предвыборный год, им нужны голоса избирателей… Другого такого шанса не представится. Да и Прудков их подзуживает. Мечтает о президентском кресле.
— Мечтает, — согласился Президент.
— Вот он и мутит воду. Как в ситуации с Генеральным Прокурором. Лишь бы выступить против вас, как-то напакостить. Когда мы неделю назад были на Совете Федерации, он часа два перед заседанием распинался о «режиме», бегал в обнимку с коммунистами, говорил, что москвичи импичмент поддерживают… Злобствующий подонок, одним словом.
Проституирующая позиция мэра столицы была широко известна, поэтому Президент лишь согласно кивнул. Обсуждать импульсивные телодвижения суетливого гнома, перебегающего из лагеря в лагерь, он считал ниже своего достоинства. Загубив экономику Москвы, градоначальник тщился сделать себе карьеру в руководстве страны, всерьез и не без оснований нацелившись на главное кресло. Для чего вступил в альянс с левыми политическими движениями и развернул на подконтрольных ему телеканалах оголтелую антипрезидентскую пропаганду.
За что тут же поплатился.
Журналисты почувствовали запах жареного и копнули мэра вместе с его семейством поглубже. Наружу тут же вывалился ком дерьма, как из забитого унитаза. Забрызгало всех, включая супругу градоначальника и его дальних родственников. По стране поползли слухи о скором аресте надоевшего всем Прудкова.
Но на защиту мэра встал отстраненный Генеральный Прокурор, подключивший к кампании по дискредитации Президента все свои связи. Как в России, так и за рубежом. Прокурору после того, как вся страна лицезрела его помятую задницу, терять уже было нечего.
Один другого стоил.
Мэр крал деньги прямиком из бюджета города, проводя их через подставные фирмы и доведя стоимость строительства московских объектов до запредельных величин. Его многочисленные и прожорливые родственнички не отставали. Прокурор напрямую не воровал, но за взятку был готов прекратить любое дело. Особенно он любил, когда взятка предоставлялась ему в виде парочки продажных девиц. На чем и погорел.
— Прудков меня мало интересует, — Президент вяло махнул рукой, — рано или поздно он сядет… Пока его трогать нельзя. Понимаешь, неприкосновенность… Пусть еще потрепыхается… Импичмент поважнее будет. Ты мне вот что скажи — почему это экс-премьер так себя странно повел? Вроде вы все оговорили, когда на Совет Федерации ехали… А он, понимаешь, выступить как надо не смог…
— Сложный вопрос, — Глава Администрации протер платочком вспотевшую лысину. — Возможно, сработал стереотип разведчика. Сам создал конфликт и не знал, как из него выбираться.
— Сам, говоришь? — задумалось Первое Лицо. — А что, в этом что то есть…
— Но вы его опередили, — напомнил чиновник, — вычеркнули из ситуации. Теперь у него ни власти, ни влияния. Единственный путь — к Прудкову в объятия. Куда он и намеревается упасть. Переговоры уже ведутся… Вчера к Максимычу приезжал ваш бывший пресс-секретарь. Он сейчас у Прудкова в команде. О чем-то два часа беседовали. Видимо, уговаривал войти в политсовет «Всей России» или «Отечества»…
В голосе Главы Администрации послышались раздраженные нотки.
Экс-пресс-секретаря с непроизносимой фамилией Крстржембский чиновник недолюбливал еще с той поры, когда они работали в Президентском окружении. Даже придумал фонетическую скороговорку на произношение слитных согласных по ассоциации с фамилией коллеги. Фразочка «Крстржембский встревоженно взбзднул» долго гуляла по кремлевским коридорам. Даже тогда, когда пресс-секретарь был отстранен от должности и перешел под крыло московского мэра.
— Пустое, — Президента судьбы бывших не интересовали. — После того, как он завалил вопрос о Югославии, его уже никто всерьез не воспринимает…
— Коммунисты могут поднять его на знамя.
— Ну и что? Пусть поднимают… Популярности он им не добавит. Такой провокатор только Прудкову и нужен. Да, а что там у нас с этим американцем, который приехал вместе с моим спецпредставителем?
— Тэлботом?
— Угу…
— Пока ничего определенного. Наш министр иностранных дел пытается договориться о предоставлении нам сектора в Косово… Тэлбот сопротивляется.
— Почему? — густые брови Президента сошлись на переносице.
— У НАТО свои планы на раздел края. Нашим там места нет…
— Это, понимаешь, непорядок.
— Надо подождать, — у чиновника были недвусмысленные указания друзей из-за океана тянуть с вопросом Югославии максимально долго, отвлекая Президента от этой темы любыми средствами. — Раньше чем через два месяца война не закончится. И я сомневаюсь, что Милошевич позволит западным войскам оккупировать Косово. Надо активизировать ООН. Пусть наш представитель побеседует с Кофи Ананом.
— Генсека ООН мы можем и в Москву пригласить, — президенту в голову пришла светлая, с его точки зрения, мысль. — Проведем встречу на высшем уровне, переговорим… Смотришь, и дело сдвинется.
— Прекрасно! — Глава Администрации не возражал против приезда в Россию чернокожей американской марионетки. Будет чем занять Президента, пока натовские сухопутные части станут разворачиваться в Косово. — Надо подготовить приглашение.
— Давай, — приободрился Президент, — это, понимаешь, решительный шаг… И для престижа России полезно. Готовь документы…
К мосту, ведущему через реку Треска, Владислав вышел к пяти вечера.
О том, чтобы перебраться через последнее оставшееся до Скопье водное препятствие днем, не могло быть и речи. По реке сновали катера и прогулочные лодчонки, дорога перед мостом была забита автомобилями, а у самого въезда на мост дежурил наряд македонской дорожной полиции.
Полицейские вели себя обычно для славянских стражей порядка.
Выцелив натренированным взглядом машину подороже, но не чрезмерно навороченную и не укомплектованную пятеркой бритоголовых амбалов, местные блюстители закона останавливали ее широким взмахом полосатой палки, неспешно подгребали к водительской дверце и начинали канючить, исполняя хит всех времен и народов под названием «Give me, give me, give me…» . Большинство водителей быстро расставались с некрупной суммой и следовали дальше. Ибо без мзды полицейские испытывали внезапный приступ подозрительности и могли начать доскональную проверку транспорта на угон, что означало задержку минимум часа на два. Пока свяжутся с центральным управлением, пока невыспавшийся сержант найдет нужный файл в компьютере, пока сообщит данные на пост, пока патрульные удостоверятся в том, что номера на двигателе и кузове не перебиты…
Отдать пару дойчмарок дешевле.
Рокотов устроился в кустах, решив дождаться темноты и под покровом ночи перебраться на ту сторону реки. От нечего делать он принялся наблюдать за реалиями македонской жизни, что кипела в ста метрах от его убежища под переплетенными ветками фундука.
Реалии мало отличались от южнороссийских.
Македонцы так же, как и русские, цепляли прицепы к своим автомобилям и так же перевозили в них всякие разности. Начиная от досок и заканчивая корзинами с овощами и клетками с домашней птицей. Причем класс машины никакой роли не играл — на крышу почти нового «мерседеса» или «сааба» могли ничтоже сумняшеся принайтовить холодильник. И ничего, что багажника не предусмотрено! Есть веревка, протянутая через салон. А что до царапин на краске, так это тоже не вопрос — имеется кисточка, коей можно эти самые царапинки и закрасить. Главное — не тушеваться и использовать транспортное средство на всю катушку.
Влад улыбнулся, вспомнив далеких россиян, совершенно так же по варварски обходившихся с нежными иномарками. Ему не раз приходилось видеть, как из открытого багажника роскошной «БМВ» торчит штакетник, который рачительный хозяин немецкого седана волочет себе на дачу в Псковскую область. Ибо там, в области, придется этот самый штакетник покупать, а здесь он достался бесплатно, выломанный недрогнувшей рукой из бесхозного забора.
«Все вокруг народное, все вокруг мое… Вот тебе и сермяжная правда. Видимо, православная идея общинности обретает свое истинное звучание именно в таких мелочах. У католиков сложнее… У них есть понятие неприкосновенности частной собственности, налога на церковь. А наши этих дурацких стереотипов не ведают. Если есть возможность спереть — сопрут обязательно. Обернуться не успеешь. Только что стояло — и нету! Правда, потом обязательно покаются… Это самая что ни на есть квинтэссенция православия — сначала украсть, потом покаяться. Но при этом уворованное никто отдавать не собирается. Ибо что в руки попало, то уже считается своим. И попытки отобрать или хотя бы вернуть законному владельцу воспринимаются как посягательство на самое святое. Умом Россию не понять. Равно не понять и всех остальных славян… Зря западники в православные страны полезли. Сидели бы себе тихо, глядишь, мы бы сами к цивилизации вырулили бы. Мы ж мирные, первые в драку не лезем. А тут — по другому получилось. Попытались силой западный образ мышления навязать… И облажались. Вместо перехода Европы под крыло НАТО устроили мочилово прям по центру Балкан, что в самом недалеком будущем аукнется. Рано или поздно власть в России сменится, Борис уйдет на покой. И что тогда они с нами делать будут? Угрожать нам бессмысленно… Мы ж хоть и с голым задом, но зато во всеоружии. Причем в атомном всеоружии… Купить всех поголовно не удастся. Яблонский и коммуняки — это еще не вся страна. — Рокотов перевел взгляд на автобус, сворачивающий с основной трассы на площадку перед бензоколонкой. — Судя по полосатым пакетам и сумкам на пол-автобуса — челноки… Решили сделать остановочку у магазина. И точно у меня перед носом…»
Огромный «неоплан» мягко притормозил в тридцати метрах от лежащего в кустах Влада, с шипением распахнулась передняя дверь, и из нее выскочил — крепыш в цветастой рубахе.
Крепыш быстро огляделся и бросился к задней стене заправки. Туда, где заросли сирени могли скрыть его от посторонних глаз.
Из открытой верхней створки третьего с хвоста окна высунулся парень с длинными вьющимися волосами и ехидно улыбнулся.
— Что, Чувахо, опять гречкой объелся? — крикнул парень по-русски и демонически захохотал.
Крепыш не обернулся, вздернул вверх руку со сжатым кулаком, погрозил и скрылся за кустами. При этом оставшись в поле зрения напрягшегося Рокотова.
Когда Вознесенский распахнул дверь в подъезд, он сразу почувствовал неладное.
У лифта стояли двое в милицейской форме. Один — широкоплечий сержант с уже намечающимся брюшком, второй — прыщавый юнец в куртке из кожзаменителя с погонами ефрейтора и гражданских темно-синих брюках. Сержант привалился плечом к стене и меланхолично жевал резинку. Ефрейтор переминался с ноги на ногу, словно испытывал малую нужду.
Иван остановился у почтовых ящиков и искоса кинул взгляд на парочку.
Принадлежность парней к славной когорте российских милиционеров была ясна. Могли бы даже форму не надевать. Похмельно-наглое выражение маленьких, близко посаженных глаз говорило само за себя. Судя по лицам, в беспощадной игре под названием «бытовой алкоголизм» оба терпели сокрушительное поражение. Еще лет пять-шесть, и печень начнет отваливаться.
Вознесенский сделал вид, что не может открыть ящик, а сам сунул руку в боковой карман куртки, где лежало купленное по совету многоопытного Димона обыкновенное портняжное шило. Вещь незаменимая в бою на малой дистанции и при этом совершенно невинная. Никто не может квалифицировать пятисантиметровое жало как холодное оружие.
Милиционеры терпеливо ждали.
Иван не торопил события. Пусть поджидающие его решат, что он ничего не подозревает, и попробуют напасть.
Рукоять шила удобно легла в ладонь.
Жало оказалось прикрыто пальцами, так что со стороны Вознесенский казался безоружным.
Наконец ефрейтору надоело стоять молча и ждать, когда потенциальная жертва закончит возиться с дверцей ящика.
— Эй, ты — Вознесенский?
Иван близоруко прищурился, зажав под мышкой кожаную папку с документами. Помимо них папка скрывала и стальной лист толщиной в три миллиметра, вырезанный по формату «А-4». На случай, если нападающие будут вооружены ножами. Димон советовал держать папку у живота, блокируя самые распространенные удары.
— А что?
— На вопрос отвечайте, — в игру вступил сержант, — когда к вам представители власти обращаются.
Вознесенский опять прищурился. Димон советовал тянуть до последнего, изображая слабовидящего и тем самым укрепляя уверенность противника в легкой победе. С близорукой жертвой справиться просто, от нее не ожидают резкого отпора, бьют без финтов и по наиболее короткой траектории.
— А что вы тут делаете? — вопросом на вопрос отреагировал Иван.
— Ну ты чо? — бессвязно возмутился ефрейтор и сделал шаг вниз по лестнице, ведущей на площадку перед входной дверью.
Сержант нехотя отцепился от стены.
— А в чем, собственно дело?
Вознесенский сыграл испуганного доходягу-интеллигента, вяло пытающегося отстоять свое жалкое достоинство.
На губах у обоих парней появилась презрительная усмешка.
— Они не понимают, — язвительно прогундосил ефрейтор.
— А ты объясни, — предложил сержант. В свете запыленной лампочки было видно, что оба милиционера не вооружены. Даже не взяли на дело резиновые дубинки.
— Сейчас и объясню, — ефрейтор спустился еще на одну ступеньку.
— Что тут происходит? — сипло взвизгнул Иван, отступая на шаг.
Голос получился что надо — с ноткой истерики, чуть не срывающийся на всхлип. Димон был бы доволен. Он особо обращал внимание на внешнюю атрибутику. Камуфляж, короче. Вознесенский должен был сыграть мини-спектакль, прежде чем атаковать.
— Мы проводим задержание одного преступника, — непонятно зачем объяснил сержант, становясь рядом с ефрейтором.
— А я тут при чем?
— А вот при чем…
Прыщавый сделал вид, что оборачивается, и тут же нанес удар кулаком снизу, целя Ивану в живот.
Но жертва оказалась готова к такому повороту.
Кулак ефрейтора впечатался в папку. Не ожидавший соприкосновения с твердым металлом Петюня разбил себе костяшки пальцев и вывихнул кисть руки.
Вознесенский ударом сверху опустил папку на голову открывшего рот ефрейтора и одновременно с этим маховым движением засадил шило точно в середину гульфика на штанах сержанта.
Вырубать надо сначала самого здорового.
От страшного удара головой в грудь Иван отлетел к стене. Сержант согнулся вдвое и лбом саданул слишком близко стоящего Вознесенского. Тот не растерялся и ударом ноги заставил сержанта взмыть в воздух и впечататься в решетку, ограждавшую вход в подвал.
Тело сползло на пол и затихло.
Ефрейтор попытался проскользнуть мимо Ивана и вырваться на улицу, но был остановлен подсечкой и со всего маху треснулся затылком о бетонный пол. Второй удар основанием ладони в переносицу лишил упавшего сознания.
В юности Вознесенский баловался самбо и до сих пор помнил некоторые приемы.
Теперь требовалась быстрота.
Иван обыскал находящихся в беспамятстве нападавших и только у одного обнаружил милицейское удостоверение. Корочки перекочевали в карман куртки. Потом несостоявшаяся жертва оттянула на себя почтовые ящики и извлекла из проема между кирпичами объемистый пакет, приготовленный именно на такой случай.
Как и предполагал Димон, нападать на Ивана должны были в его собственной парадной. Верзила журналист не ошибся.
Содержимое пакета обошлось Вознесенскому в сто пятьдесят долларов.
Но оно того стоило.
Иван вытряхнул с десяток прямоугольничков из фольги, куда была расфасована анаша, и затолкал их в карманы лежащих, не забыв предварительно надеть тонкие резиновые перчатки. Потом размотал тряпицу и сжал бесчувственную руку ефрейтора на рукояти потертого ТТ, из которого месяц назад были убиты два азербайджанца с Сытного рынка. Пистолет отправился за пояс ефрейтора.
Вознесенский отряхнул руки, вышел из парадной и прошел вдоль темного дома к машине.
На ходу он достал трубку радиотелефона.
— Аде, Димон? Да, как ты и говорил… В ментовской форме. Ксиву у одного я забрал… Да, лежат… Все как договаривались… Ага… Понял, еду.
Теперь Ивана ждали на авторемонтной станции, где трое слесарей, трудившихся под «крышей» бригады Димона, подтвердят, что проводили техническое обслуживание «девятки» аж с шести вечера. В присутствии хозяина, разумеется.
А спустя три минуты после драки неизвестный сообщил в местное отделение, что в подъезде такого-то дома двое пьяных выясняют отношения с помощью оружия и пугают жильцов.
Кунакам, которые поклялись отомстить за смерть соплеменников, на следующий день шепнули, что вчера был задержан оч-чень подозрительный субъект с пушкой, из которой были расстреляны те двое на рынке, и даже сообщили адрес субъекта. Так сказать, в качестве утешения.
Кунаки по-восточному витиевато поблагодарили и поставили пост у квартиры Петюни в ожидании, когда он вернется из СИЗО. Месть — дело святое.
Сержант Юра оклемался в больнице. Но из органов он был уволен. Несмотря на прошлые заслуги, начальство не стало прикрывать попавшегося на наркотиках подчиненного. Уголовное дело не завели, однако Юре пришлось уехать в родную деревню. Причем насовсем. Где он благополучно попал под трактор, переползая дорогу после очередной трехдневной пьянки.
Труп Петюни обнаружили спустя месяц после того, как он был отпущен под подписку о невыезде. Некто нашел таки радикальный способ вывести прыщи с его не отягощенного интеллектом лица, спалив кожу до костей паяльной лампой. Убийство списали на разборки между рыночными торговцами и засунули папку с делом в архив, где оно оказалось изъедено мышами еще до того, как пришел срок его уничтожения.
Рокотов пододвинул поближе «Хеклер-Кох» и приготовился при необходимости прострелить шины «неоплану».
Водитель выбрался из кабины, постучал носком ботинка по передней левой шине и отправился к окошечку бензоколонки. Пассажиры выходить не собирались, ожидая заправки и своего товарища, скрывшегося в кустах.
Влад перевел взгляд направо.
Крепыш расположился в позе пятигорского орла у подножия толстенного клена. На его лице застыло страдальчески томное выражение.
«Мучается, бедняга… Может, помочь соотечественнику? Выскочить, к примеру, прямо перед ним и махнуть мачете. Враз облегчится! И каких только совпадений в жизни не бывает! Вот уж не ждал не гадал, что на русских наткнусь… Как бишь его назвали? Чубакка? Это, по моему, обезьяна из „Звездных войн». Точно, здоровенная такая горилла… Странно, этот парень на нее не особенно похож. Ну да ладно, у всех свои приколы. Евойный приятель лучше меня знает, как и кого следует называть…"
Несчастный побагровел.
"Да-а, мастер Данила, не выходит у тебя каменный цветок… Как ни тужься. Вот уж извращение — валяться в кустах со стволом на перевес и созерцать какающего россиянина. Вместо того чтобы выскочить с радостным воплем и получить штрафные сто грамм. Но всему свое время… Объятиям с соотечественниками — тем более. У меня туточки друзей нет. Все равно с собой они меня взять не смогут, испугаются… И что этот парень в кусты полез?
Тут же туалетов навалом. Нет, надо по привычке. Нагадил и смылся… Еще книжку какую то в руках держит. Интересно, зачем? Не иначе, в качестве бумажки прихватил, — биолог достал бинокль и навел его на голубую обложку с красно-желтой картинкой, — «Тайна Марианской впадины»… Что-то по географии или по океанологии".
Крепыш наконец перевел дух, удовлетворенно вздохнул и стал яростно мять вырванную страницу.
«Во вандал! Будто не знает, что книги не для этих целей писаны… Что с челнока возьмешь! Небось три класса образования. И коридор. Книжки читать надо, балбес, а не задницу ими подтирать!»
Желудочный страдалец натянул штаны и как ни в чем не бывало вышел на площадку возле автобуса.
В окне появилась расплывшаяся в улыбке физиономия.
— С облегченьицем вас!
— Да отвали ты! Можно подумать, тебя пробрать не может, — крепыш держался гордо и независимо, ощущая в теле волшебную легкость. — Водила там скоро?
— А он в туалет зашел! — выпалил длинноволосый и расхохотался.
Его собеседник сделал вид, что последняя фраза его не касается, и полез в автобус.
Продолжения разговора Влад уже не расслышал.
Через пять минут появился взъерошенный водитель, дверь бесшумно закрылась, и «неоплан» отчалил в неизвестность, унося в своем чреве двадцать девять россиян, промышлявших в Македонии дешевым турецким товаром и собиравшихся в дальнейший вояж по Греции.
Рокотов печально посмотрел вслед автобусу и снова сосредоточился на окружающей обстановке.
Жан Кристоф Летелье второй раз перечитал десяток строк секретного пресс-релиза и поднял спокойные глаза на полковника Симони.
— Ваше мнение, капрал?
В кабинете они находились одни. Поэтому полковник и позволил себе посоветоваться с подчиненным, которого знал почти двадцать лет. И даже дал ему прочитать циркуляр, предназначенный только для высших офицеров НАТО и описывающий произошедшие сутки назад события на американской военной базе в городе Градец.
— Факты искажены.
— Почему?
— Потому что в описании американцев данная операция сербского спецназа, если, конечно, это был спецназ, теряет всякий смысл, — капрал нашел нужную строчку. — Особенно случай с асфальтовым катком. Это больше похоже на начало партизанской войны.
— Значит, следует ожидать продолжения? — Симони побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.
— Вероятность есть. Хотя я слабо себе представляю, как это можно осуществить на практике. — Летелье сделал глоток из бутылки с минеральной водой «Перье». — Если бы американцы не врали и не пытались всех запугать, у нас были бы более точные данные. Можно наверняка сказать только одно — охрана базы в Градеце была организована из рук вон плохо. Все произошедшее — это следствие халатности караульных.
— И угон вертолета?
— Конечно. Среди проникших на базу вполне мог оказаться летчик. Непонятно другое — зачем надо было разбивать вертолет на реке и как там погиб второй. У меня есть предположение, что «Апач» никто не угонял.
— Обоснуйте…
— Элементарно. — Капрал улыбнулся одним уголком рта. — Наши друзья из морской пехоты бросились то ли в погоню, то ли на поиски диверсантов и сами же погубили две вертушки. К примеру, столкнувшись в условиях плохой видимости или налетев на опоры моста… Или из куража решили пройти под, а не над мостом. Не рассчитали, и вот результат.
— В бумаге говорится еще о двух поврежденных машинах, — напомнил полковник.
— Они остались на базе и вполне могли быть подорваны на земле. Чтобы уничтожить вертолет, достаточно повредить ему топливный бак. Сто граммов пластида — и все дела.
— То, что вы говорите, резонно, — согласно кивнул Симони, — в этом релизе мне тоже многое показалось надуманным… Как вы считаете, следует ли потребовать более подробный отчет?
— А нам его не предоставят. — Летелье опять сделал глоток минералки. — Вы же знаете американцев. Я вам больше скажу — исходя из опыта общения с нашими союзниками, мне представляется, что в случае начала серьезного конфликта они нас попросту кинут… Естественно, это мое личное мнение.
— Да я и не требую у вас письменного отчета, — полковник устало махнул рукой, — меня как раз интересует суждение профессионала. Вне зависимости от инструкций и субординации.
— Вы сами профессионал, — хмыкнул Жан Кристоф, знакомый с послужным списком командира своего полка, — не хуже меня.