Страница:
Владимир Лещенко, Андрей Чернецов
Обреченный рыцарь
Не сохраняет ничто неизменным свой вид; обновляя
Вещи, одни из других возрождает обличья природа.
Овидий. Метаморфозы
Пролог
ВСТРЕЧА В СНЕЖНОМ КРАЮ
Артания, Карельское наместничество, предгорья Хибин
Местность эта была едва ли не самой безлюдной во всех владениях великих князей артанийских. За те сто с лишним лет, с тех пор как владыки Аркаима наложили свою длань на эти пустынные просторы – тундру, тайгу и неприютные берега северных морей, им разве что удалось наладить сбор кое‑какой дани – раз в пять‑шесть лет, да и то не везде.
Ближайшей властью был воевода, сидевший в бревенчатой крепости милях в двухстах южнее.
Сюда не забредали миссионеры – ни всевеликого Перуна, ни имперские, призывавшие славить Юпитера и Исиду, ни даже христианские, в последнее время все чаще появлявшиеся в других землях Троецарствия.
Разбойники – что норманнские, что свои, артанийские, – тоже не особо стремились в здешние края. Даже купцы, которые, как известно, и в преисподнюю готовы отправиться за барышом, и то были тут нечастыми гостями.
Но и среди этих угрюмых земель край в отрогах старых неприступных гор у озера Имандр был особенно безлюдным. Немногочисленные местные жители упорно избегали этих каменистых долин и чахлой тайги. Редкие кочевники, сиртя и саамы, неохотно пасли тут своих оленей и стреляли песцов и лисиц. И тому были причины.
По извечным преданиям, передающимся из уст в уста от мудрых стариков новым поколениям, когда‑то тут обитали существа, глубоко чуждые людям. В те времена нынешнего мира не было, а был другой – неведомый мир, уничтоженный вышними богами за нечестие и великие грехи.
В доказательство старцы показывали стоявшую на берегу озера скалу, на которой была четко видна фигура человека с крестообразно поднятыми руками, высотой в добрую сотню человеческих ростов. Согласно легендам, это был один из древних великанов – Куйва.
В далекие времена на саамов напал гигант Куйва. Они никак не могли победить его, хотя храбро сражались. И тогда саамы попросили помощи у своих богов. Те, пораженные бесчинствами исполина, метнули в него сноп молний и испепелили. На скале только и остался отпечаток его тела. И до сих пор следы древних битв и черного колдовства нелюдей остались в этих местах.
В окрестной чахлой тайге часто можно наткнуться на большие грибы, неестественно высокую растительность, а также на сильно искривленные деревья.
Если же какой‑нибудь отважный охотник‑артаниец пренебрегал советами местных жителей и забредал сюда, привлеченный изобилием непуганой дичи, то вскоре начинал испытывать непонятный страх и подавленность, ноги его сбивались с шага, и предательская слабость овладевала телом, сердце билось как бешеное. В испуге бежали прочь недавние храбрецы. А коли кто и пытался преодолеть страх и слабость, то, видимо, рассказать об этом не мог уже никому. Ибо не сохранились подобные случаи в памяти людской.
Так или не так, но места эти считались у туземцев недобрыми…
Тем удивительнее была картина, которую мог бы увидеть кто‑нибудь, кто решился бы посетить запретные места в этот прохладный и ветреный день апреля года 1356‑го от основания Рима.
По пологой долине среди двух отрогов были тут и там разбросаны дольмены, представлявшие собой пару каменных плит огромного размера, поставленных на ребро и перекрытых сверху такой же каменной глыбой.
Рядом со снежными останцами, там и сям пятнами лежавшими на склонах ущелья, торчали желтовато‑бурые колонны из рыжего порфира и идеально ровные кубические камни.
А на скальных террасах возвышались какие‑то подозрительно правильные каменные завалы.
Если бы отважный наблюдатель ухитрился взглянуть на долину с высоты птичьего полета, то с удивлением узрел бы останки циклопических сооружений, кладки исполинских блоков, геометрически правильные плиты… И понял бы, что видит прах древнейшего города, который при своей жизни был больше любого из ныне существующих.
Но до того, как люди сумеют подняться в воздух, пройдет еще лет семьсот‑восемьсот…
Пожалуй, изумление случайного гостя стало бы еще более глубоким, если бы он увидел, что возле одной из древних стен на расстеленном войлочном плаще устроилась невысокая молодая женщина, облаченная в штаны и безрукавку на голое тело.
Волосы перехватывала черная повязка с расшитыми серебром рунами. Ладная фигура, здоровый цвет матово‑белой кожи, вполне красивое лицо с изящными чертами, волосы тона темного золота. Цвет глаз, правда, разглядеть было невозможно – они были прикрыты.
Однако ж чувствовалось, что молодка не спит.
Ни холод, ни пронизывающий ветер, похоже, ее не беспокоили, хотя бывалый охотник, останавливаясь на привал, в такую погоду постарался бы развести костер. Рядом с ней на войлоке лежали короткий меч и резной посох, а чуть поодаль на камнях – мешок с провизией. Довольно тощий для путницы, ведь, чтобы сюда попасть, ей пришлось, несомненно, проделать долгий путь.
Поблизости не было видно ни оленьей упряжки, ни лошади. Выходило, что странница пришла пешком.
Женщина, похоже, чего‑то или кого‑то ждала. Но кого можно ждать в этой продутой всеми ветрами, безлюдной долине, да еще в пользующемся столь зловещей славой месте?
Время между тем текло, и на ее отрешенном лице изредка возникала тень чего‑то, похожего на нетерпение.
– Файервинд, может, наконец перестанешь сидеть и злиться? – с легким раздражением осведомился старческий скрипучий голос.
– Я совсем не сердилась, Учитель! – не открывая глаз, ответила дама.
– Гм… – насмешливо фыркнул невидимый хозяин голоса. – Мы знаем друг друга уже пятьдесят лет… Или больше?.. И ты, как самая талантливая моя ученица, могла бы запомнить – от меня невозможно ничего скрыть.
– Прошу прощения, досточтимый…
– Файервинд, Файервинд… – Невидимка рассмеялся кашляющим смехом. – Нехорошо с твоей стороны именовать своего учителя и благодетеля, которому ты обязана всем – и молодостью, и красотой, и богатством, «старым козлом и трухлявым пнем»! Худо!
Смех был как будто беззлобен, но некие почти неслышные нотки в нем заставили женщину вздрогнуть.
– Учитель, я не… – начала было она.
– Да, ты не успела так подумать, верю. Но прошло бы совсем немного времени, и ты неизбежно начала бы мысленно произносить именно эти слова. И это моя лучшая ученица, – в голосе звучала искренняя печаль. – Впрочем, чего еще можно ожидать от людей. Пусть даже это и ведьмы…
Миг, и рядом с ней появилась согбенная фигура в отороченном горностаевым мехом балахоне, сшитом из волчьих шкур.
Файервинд торопливо вскочила, и через секунду ее статная фигура склонилась в поклоне, затем припала на колено.
– Поднимись, Фай. – Голос старца был полон сухой деловитости. – Рассказывай, как добралась. Я не ждал тебя так скоро.
– Наняла драккар ярла Урмана – всего‑то обошлось в сорок марок серебром.
– Аллеманских или норманнских? – осведомился старец.
– Аллеманских, – пояснила Файервинд.
– Всего‑то, – ворчливо передразнил ее старец, – Это ж десять имперских ауреусов! Плохо торговалась. Вечно от вас, женщин, одни убытки. По‑твоему, я деньги с утра до вечера у себя в кузне чеканю? Ну ладно, что‑нибудь удалось выяснить?
– Увы, – виновато развела руками ведьма. – Бумаг после этого Мерланиуса никаких не осталось, а мастерскую захватили люди августа и христианские жрецы. К ним мне подступиться не вышло.
– И ты ничего не смогла сделать? – Старец был до глубины души возмущен. – Ты, которую я обучал лично?! Магичка с десятью годами обучения за спиной и, почитай, полувековым опытом чародейства?! И это моя лучшая ученица!!
Его взор недобро скользнул по фигуре ведьмы, останавливаясь то на золотом ожерелье, то на дорогой хинской ткани шаровар.
– Впрочем, понятно, – прошипел он зловеще. – Жизнь среди соблазнов мира развратила тебя! Нет, похоже, мы все же были неправы, когда отменили закон, по которому людские маги раз в пять лет должны проходить новый курс ученичества с самых нижних ступеней. Кстати, почему ты не попыталась войти сама? – вдруг изменив тон, спросил чародей. – Почему заставила меня, члена Высшего Круга, тратить время на подъем к тебе?!
Лицо Файервинд недоуменно вытянулось.
– Но, Учитель, там же защита… Я подумала…
– Ты правильно подумала, – ехидно ухмыльнулся маг. – А то бы ты отправилась к твоим праотцам.
Внезапно блеклые старческие глаза его налились кровью. Сжав кулаки в перчатках из алого шелка, он прохрипел:
– И кто их сюда звал?! Они чаяли, что мы сгинули, и заселили наши исконные земли! Пусть и не подозревали, что здесь еще теплится жизнь Старого Мира, уничтоженного их богами, – это ничего не меняет! Они все равно ответят – они и их боги, которые и привели сюда своих людишек, вселив в наши дома… На месте Арль‑Сармира поставили этот треклятый Аркаим, а трон Грифона теперь оскверняет своим седалищем какой‑то презренный вождь вчерашних кочевников… А эти недоноски, которые думают, что что‑то смыслят в магическом искусстве…
– Господин, мы заставим их убраться отсюда! – торопливо пробормотала чародейка.
– У тебя, вижу, есть план? – пришел в себя старец.
– Да, повелитель, – подтвердила женщина. – Ты знаешь, князь Велимир затеял в Куявии внедрение новой веры…
– Слыхал, – саркастически хмыкнул он. – Этот дурачок думает, что бог из чужого мира послужит ему лучше богов его отцов. Люди, что с них взять?
– Так вот, Учитель, – с торжеством продолжила Файервинд. – Если все пойдет так, как мы думаем, то им на какое‑то время станет не до того, чтобы приглядывать за магией – пусть даже и черной. А ведь в Куявии расположено одно из трех мест, где наш мир…
Выслушав свою ученицу, старый маг, которого женщина знала под именем Мар‑Гаддон, глубоко задумался.
– Да, это может быть выходом, – изрек он наконец. – Ты хоть и человек, но моя ученица и чему‑то я тебя научил… Как скоро ты думаешь приступить?
– Прямо сейчас, – молвила Файервинд. – Завтра утром неподалеку отсюда пройдет обоз торговцев мехами. Я к нему присоединюсь и через месяц буду в Хельмгарде. А оттуда до Куявии – рукой подать…
Старик впервые улыбнулся:
– Жаль, что так скоро… Думается мне, месяц‑другой в шкуре некритто тебе не повредил бы. Твое счастье, что мы не можем терять время. Вот, – протянул он ей небольшой узелок. – Тут пара фунтов жемчуга, не слишком хорошего, чтобы не привлечь внимания, и драгоценные камни огранки наших мастеров. Тебе еще что‑то нужно?
– Господин, мне бы пригодился новый Амулет Силы. Мар‑Гаддон дернулся, словно ошпаренный.
– Обойдешься! У меня и так их мало осталось! На вас не напасешься. Ты б еще Дивьих Ключей попросила, коих всего‑то и есть четыре на весь Геб, да и то два где‑то затерялись.
Колдунья жалостливо шмыгнула носом.
«Жлоб!» – подумала она, но тут же поспешила прогнать обидные для Учителя мысли, чтоб не вызвать новой грозы. Чародей славился своей мнительностью.
– Ладно, вот тебе мой приказ: иди и действуй. Будет очень неплохо, если против них удастся использовать их собственную силу. Собирай тех, кто еще остались. А я займусь своим делом. И смотри мне! Еще одной ошибки я тебе могу и не простить! Подумай, что будет, если я отлучу тебя от служения? Ты ведь еще не научилась варить эликсир жизни?
– Я исполню, великий, я все исполню! – В голосе горделивой ведьмы звучал неприкрытый страх.
– Ступай!..
Маг Высшего Круга народа ти‑уд, известного как «чудь белоглазая» и почитаемого за легенду даже великими посвященными Египта, проводив взглядом удаляющуюся волшебницу, сплюнул.
Он не любил людей – и это мягко сказано. Но, увы, древнему народу без них уже не обойтись.
Мысленным взором проник за магическую завесу, в глубь уходящих в камень пещер.
К залам, убранным драгоценными каменьями. Настоящим дворцам, освещенным вечными лампами, секрет которых похитили у них когда‑то жрецы страны пирамид. Сказочные гроты, причудливые колонны оранжевого, красного и коричневого цветов, где подземный жар мягко согревает воздух, а струи подземных водопадов играют на искусно выточенных в незапамятной древности каменных флейтах, рождая чудесную музыку.
Но лишь немногие из созданных его предками подземных жилищ ныне населены, и почти не слышно там, внизу, детского смеха.
Если так пойдет дальше, то одни дряхлые старики и старухи ощупью будут бродить внизу, вылавливая в подземных реках бледно‑кремовую рыбешку бокоплавку.
Чтобы возродить могущество ти‑уд, нужна Сила.
Сила магических источников земли и сила мечей, сила женщин, способных к зачатию, и сила мужчины для еще способных рожать женщин.
А еще необходима свежая кровь.
Да, свежая кровь нужна им прежде всего.
Кровь лучших из этих разумных полуживотных, именуемых людьми. И та, что будет течь в жилах детей нового поколения ти‑уд, и та, что прольется на алтарях Вечных Владык.
И если те откликнутся, то затрепещут не только людские царьки, но и их презренные боги…
Местность эта была едва ли не самой безлюдной во всех владениях великих князей артанийских. За те сто с лишним лет, с тех пор как владыки Аркаима наложили свою длань на эти пустынные просторы – тундру, тайгу и неприютные берега северных морей, им разве что удалось наладить сбор кое‑какой дани – раз в пять‑шесть лет, да и то не везде.
Ближайшей властью был воевода, сидевший в бревенчатой крепости милях в двухстах южнее.
Сюда не забредали миссионеры – ни всевеликого Перуна, ни имперские, призывавшие славить Юпитера и Исиду, ни даже христианские, в последнее время все чаще появлявшиеся в других землях Троецарствия.
Разбойники – что норманнские, что свои, артанийские, – тоже не особо стремились в здешние края. Даже купцы, которые, как известно, и в преисподнюю готовы отправиться за барышом, и то были тут нечастыми гостями.
Но и среди этих угрюмых земель край в отрогах старых неприступных гор у озера Имандр был особенно безлюдным. Немногочисленные местные жители упорно избегали этих каменистых долин и чахлой тайги. Редкие кочевники, сиртя и саамы, неохотно пасли тут своих оленей и стреляли песцов и лисиц. И тому были причины.
По извечным преданиям, передающимся из уст в уста от мудрых стариков новым поколениям, когда‑то тут обитали существа, глубоко чуждые людям. В те времена нынешнего мира не было, а был другой – неведомый мир, уничтоженный вышними богами за нечестие и великие грехи.
В доказательство старцы показывали стоявшую на берегу озера скалу, на которой была четко видна фигура человека с крестообразно поднятыми руками, высотой в добрую сотню человеческих ростов. Согласно легендам, это был один из древних великанов – Куйва.
В далекие времена на саамов напал гигант Куйва. Они никак не могли победить его, хотя храбро сражались. И тогда саамы попросили помощи у своих богов. Те, пораженные бесчинствами исполина, метнули в него сноп молний и испепелили. На скале только и остался отпечаток его тела. И до сих пор следы древних битв и черного колдовства нелюдей остались в этих местах.
В окрестной чахлой тайге часто можно наткнуться на большие грибы, неестественно высокую растительность, а также на сильно искривленные деревья.
Если же какой‑нибудь отважный охотник‑артаниец пренебрегал советами местных жителей и забредал сюда, привлеченный изобилием непуганой дичи, то вскоре начинал испытывать непонятный страх и подавленность, ноги его сбивались с шага, и предательская слабость овладевала телом, сердце билось как бешеное. В испуге бежали прочь недавние храбрецы. А коли кто и пытался преодолеть страх и слабость, то, видимо, рассказать об этом не мог уже никому. Ибо не сохранились подобные случаи в памяти людской.
Так или не так, но места эти считались у туземцев недобрыми…
Тем удивительнее была картина, которую мог бы увидеть кто‑нибудь, кто решился бы посетить запретные места в этот прохладный и ветреный день апреля года 1356‑го от основания Рима.
По пологой долине среди двух отрогов были тут и там разбросаны дольмены, представлявшие собой пару каменных плит огромного размера, поставленных на ребро и перекрытых сверху такой же каменной глыбой.
Рядом со снежными останцами, там и сям пятнами лежавшими на склонах ущелья, торчали желтовато‑бурые колонны из рыжего порфира и идеально ровные кубические камни.
А на скальных террасах возвышались какие‑то подозрительно правильные каменные завалы.
Если бы отважный наблюдатель ухитрился взглянуть на долину с высоты птичьего полета, то с удивлением узрел бы останки циклопических сооружений, кладки исполинских блоков, геометрически правильные плиты… И понял бы, что видит прах древнейшего города, который при своей жизни был больше любого из ныне существующих.
Но до того, как люди сумеют подняться в воздух, пройдет еще лет семьсот‑восемьсот…
Пожалуй, изумление случайного гостя стало бы еще более глубоким, если бы он увидел, что возле одной из древних стен на расстеленном войлочном плаще устроилась невысокая молодая женщина, облаченная в штаны и безрукавку на голое тело.
Волосы перехватывала черная повязка с расшитыми серебром рунами. Ладная фигура, здоровый цвет матово‑белой кожи, вполне красивое лицо с изящными чертами, волосы тона темного золота. Цвет глаз, правда, разглядеть было невозможно – они были прикрыты.
Однако ж чувствовалось, что молодка не спит.
Ни холод, ни пронизывающий ветер, похоже, ее не беспокоили, хотя бывалый охотник, останавливаясь на привал, в такую погоду постарался бы развести костер. Рядом с ней на войлоке лежали короткий меч и резной посох, а чуть поодаль на камнях – мешок с провизией. Довольно тощий для путницы, ведь, чтобы сюда попасть, ей пришлось, несомненно, проделать долгий путь.
Поблизости не было видно ни оленьей упряжки, ни лошади. Выходило, что странница пришла пешком.
Женщина, похоже, чего‑то или кого‑то ждала. Но кого можно ждать в этой продутой всеми ветрами, безлюдной долине, да еще в пользующемся столь зловещей славой месте?
Время между тем текло, и на ее отрешенном лице изредка возникала тень чего‑то, похожего на нетерпение.
– Файервинд, может, наконец перестанешь сидеть и злиться? – с легким раздражением осведомился старческий скрипучий голос.
– Я совсем не сердилась, Учитель! – не открывая глаз, ответила дама.
– Гм… – насмешливо фыркнул невидимый хозяин голоса. – Мы знаем друг друга уже пятьдесят лет… Или больше?.. И ты, как самая талантливая моя ученица, могла бы запомнить – от меня невозможно ничего скрыть.
– Прошу прощения, досточтимый…
– Файервинд, Файервинд… – Невидимка рассмеялся кашляющим смехом. – Нехорошо с твоей стороны именовать своего учителя и благодетеля, которому ты обязана всем – и молодостью, и красотой, и богатством, «старым козлом и трухлявым пнем»! Худо!
Смех был как будто беззлобен, но некие почти неслышные нотки в нем заставили женщину вздрогнуть.
– Учитель, я не… – начала было она.
– Да, ты не успела так подумать, верю. Но прошло бы совсем немного времени, и ты неизбежно начала бы мысленно произносить именно эти слова. И это моя лучшая ученица, – в голосе звучала искренняя печаль. – Впрочем, чего еще можно ожидать от людей. Пусть даже это и ведьмы…
Миг, и рядом с ней появилась согбенная фигура в отороченном горностаевым мехом балахоне, сшитом из волчьих шкур.
Файервинд торопливо вскочила, и через секунду ее статная фигура склонилась в поклоне, затем припала на колено.
– Поднимись, Фай. – Голос старца был полон сухой деловитости. – Рассказывай, как добралась. Я не ждал тебя так скоро.
– Наняла драккар ярла Урмана – всего‑то обошлось в сорок марок серебром.
– Аллеманских или норманнских? – осведомился старец.
– Аллеманских, – пояснила Файервинд.
– Всего‑то, – ворчливо передразнил ее старец, – Это ж десять имперских ауреусов! Плохо торговалась. Вечно от вас, женщин, одни убытки. По‑твоему, я деньги с утра до вечера у себя в кузне чеканю? Ну ладно, что‑нибудь удалось выяснить?
– Увы, – виновато развела руками ведьма. – Бумаг после этого Мерланиуса никаких не осталось, а мастерскую захватили люди августа и христианские жрецы. К ним мне подступиться не вышло.
– И ты ничего не смогла сделать? – Старец был до глубины души возмущен. – Ты, которую я обучал лично?! Магичка с десятью годами обучения за спиной и, почитай, полувековым опытом чародейства?! И это моя лучшая ученица!!
Его взор недобро скользнул по фигуре ведьмы, останавливаясь то на золотом ожерелье, то на дорогой хинской ткани шаровар.
– Впрочем, понятно, – прошипел он зловеще. – Жизнь среди соблазнов мира развратила тебя! Нет, похоже, мы все же были неправы, когда отменили закон, по которому людские маги раз в пять лет должны проходить новый курс ученичества с самых нижних ступеней. Кстати, почему ты не попыталась войти сама? – вдруг изменив тон, спросил чародей. – Почему заставила меня, члена Высшего Круга, тратить время на подъем к тебе?!
Лицо Файервинд недоуменно вытянулось.
– Но, Учитель, там же защита… Я подумала…
– Ты правильно подумала, – ехидно ухмыльнулся маг. – А то бы ты отправилась к твоим праотцам.
Внезапно блеклые старческие глаза его налились кровью. Сжав кулаки в перчатках из алого шелка, он прохрипел:
– И кто их сюда звал?! Они чаяли, что мы сгинули, и заселили наши исконные земли! Пусть и не подозревали, что здесь еще теплится жизнь Старого Мира, уничтоженного их богами, – это ничего не меняет! Они все равно ответят – они и их боги, которые и привели сюда своих людишек, вселив в наши дома… На месте Арль‑Сармира поставили этот треклятый Аркаим, а трон Грифона теперь оскверняет своим седалищем какой‑то презренный вождь вчерашних кочевников… А эти недоноски, которые думают, что что‑то смыслят в магическом искусстве…
– Господин, мы заставим их убраться отсюда! – торопливо пробормотала чародейка.
– У тебя, вижу, есть план? – пришел в себя старец.
– Да, повелитель, – подтвердила женщина. – Ты знаешь, князь Велимир затеял в Куявии внедрение новой веры…
– Слыхал, – саркастически хмыкнул он. – Этот дурачок думает, что бог из чужого мира послужит ему лучше богов его отцов. Люди, что с них взять?
– Так вот, Учитель, – с торжеством продолжила Файервинд. – Если все пойдет так, как мы думаем, то им на какое‑то время станет не до того, чтобы приглядывать за магией – пусть даже и черной. А ведь в Куявии расположено одно из трех мест, где наш мир…
Выслушав свою ученицу, старый маг, которого женщина знала под именем Мар‑Гаддон, глубоко задумался.
– Да, это может быть выходом, – изрек он наконец. – Ты хоть и человек, но моя ученица и чему‑то я тебя научил… Как скоро ты думаешь приступить?
– Прямо сейчас, – молвила Файервинд. – Завтра утром неподалеку отсюда пройдет обоз торговцев мехами. Я к нему присоединюсь и через месяц буду в Хельмгарде. А оттуда до Куявии – рукой подать…
Старик впервые улыбнулся:
– Жаль, что так скоро… Думается мне, месяц‑другой в шкуре некритто тебе не повредил бы. Твое счастье, что мы не можем терять время. Вот, – протянул он ей небольшой узелок. – Тут пара фунтов жемчуга, не слишком хорошего, чтобы не привлечь внимания, и драгоценные камни огранки наших мастеров. Тебе еще что‑то нужно?
– Господин, мне бы пригодился новый Амулет Силы. Мар‑Гаддон дернулся, словно ошпаренный.
– Обойдешься! У меня и так их мало осталось! На вас не напасешься. Ты б еще Дивьих Ключей попросила, коих всего‑то и есть четыре на весь Геб, да и то два где‑то затерялись.
Колдунья жалостливо шмыгнула носом.
«Жлоб!» – подумала она, но тут же поспешила прогнать обидные для Учителя мысли, чтоб не вызвать новой грозы. Чародей славился своей мнительностью.
– Ладно, вот тебе мой приказ: иди и действуй. Будет очень неплохо, если против них удастся использовать их собственную силу. Собирай тех, кто еще остались. А я займусь своим делом. И смотри мне! Еще одной ошибки я тебе могу и не простить! Подумай, что будет, если я отлучу тебя от служения? Ты ведь еще не научилась варить эликсир жизни?
– Я исполню, великий, я все исполню! – В голосе горделивой ведьмы звучал неприкрытый страх.
– Ступай!..
Маг Высшего Круга народа ти‑уд, известного как «чудь белоглазая» и почитаемого за легенду даже великими посвященными Египта, проводив взглядом удаляющуюся волшебницу, сплюнул.
Он не любил людей – и это мягко сказано. Но, увы, древнему народу без них уже не обойтись.
Мысленным взором проник за магическую завесу, в глубь уходящих в камень пещер.
К залам, убранным драгоценными каменьями. Настоящим дворцам, освещенным вечными лампами, секрет которых похитили у них когда‑то жрецы страны пирамид. Сказочные гроты, причудливые колонны оранжевого, красного и коричневого цветов, где подземный жар мягко согревает воздух, а струи подземных водопадов играют на искусно выточенных в незапамятной древности каменных флейтах, рождая чудесную музыку.
Но лишь немногие из созданных его предками подземных жилищ ныне населены, и почти не слышно там, внизу, детского смеха.
Если так пойдет дальше, то одни дряхлые старики и старухи ощупью будут бродить внизу, вылавливая в подземных реках бледно‑кремовую рыбешку бокоплавку.
Чтобы возродить могущество ти‑уд, нужна Сила.
Сила магических источников земли и сила мечей, сила женщин, способных к зачатию, и сила мужчины для еще способных рожать женщин.
А еще необходима свежая кровь.
Да, свежая кровь нужна им прежде всего.
Кровь лучших из этих разумных полуживотных, именуемых людьми. И та, что будет течь в жилах детей нового поколения ти‑уд, и та, что прольется на алтарях Вечных Владык.
И если те откликнутся, то затрепещут не только людские царьки, но и их презренные боги…
Часть первая
ХВОРЫЕ ЗЕМЛИ
Глава 1
НА ПЕРЕПУТЬЕ
Артания, маеток Большое Дупло под Ракшавой, июнь того же года
Танцовщица изо всех сил пыталась изобразить подобие танца живота. Выходило это у нее, надо признаться, на редкость неуклюже.
Живот‑то у артистки имелся. И даже с избытком – внушительных размеров шар, прыгающий вверх‑вниз, влево‑вправо. А вот, мягко говоря, мастерства не хватало. Ведь танец живота – это что? Не просто прыжки то на одной, то на второй ноге, чтоб заставить колебаться жировые складки, а некий ритмический ритуал, таинство, понуждающее мужскую кровь ускоренно бегать по жилам, а сердце биться в бешеном ритме, который способно успокоить лишь старое доброе вино в непомерных количествах.
От подобного же представления тоже хотелось в стельку наклюкаться. Чтоб поскорее залить глаза, дабы не глядели на подобное поношение святого искусства.
Однако местное вино было еще гаже танцев. Кислющее до оскомины и к тому же изрядно отдающее сивухой. Наверняка хозяин для пущей забористости подлил в бочонок с вином браги. Выпьешь кружку такого пойла, ударит оно тебе по мозгам до отшиба памяти, а там уже и трава не расти. Порция за порцией – держись кошелек!.. Хорошо если к браге какой‑нибудь дурман‑травы не подмешано. Нет, тут надобно держать ухо востро.
Забросили же боги в дырищу. Прямо задворки просвещенного мира. Или скорее задница цивилизации. Одно название чего стоит.
Большое Дупло.
Оно и видно, что дупло. От местного «дупа», что на лешском наречии означает ту же таки задницу.
– Ты чего такой мрачный, брат? – хлопнул Гавейна по плечу неунывающий блондинчик.
Вот уж кому все как с гуся вода. Унесли с поля боя ноги и головы целыми – и то ладно.
– А чего веселиться, елы‑палы? – огрызнулся Гавейн. – Как загнанные в угол крысы сидим здесь, боимся нос наружу высунуть.
– Хотел бы лежать там, в пустыне, вместе с остальными? – кивнул куда‑то в неопределенную сторону Парсифаль. – По мне, так лучше быть в бегах, чем биту…
– И доколе драпать будем? Покуда не дойдем до конца Ойкумены?
– Не бери в голову, – беспечно посоветовал красавчик. – Где‑нибудь да остановимся. Не повсюду же могут дотянуться загребущие руки августа. К тому же у старика короткая память…
– А у волчонка? – нахмурился крепыш и добавил, кривляясь: – У цезаря Птолемея Юлия Кара? Хлебнул он из‑за нас с батюшкой Мерланиусом лиха. Да и цепной пес Потифар вряд ли скоро забудет…
Да уж, натворили они дел в Империи полгода назад.
А все сгинувший невесть куда верховный понтифик Британии, чтоб ему (если он, разумеется, жив) весь оставшийся век пить такое вот артанийское вино!..
Стукнуло старому дуралею в голову замутить заговор против божественного августа Птолемея Сорок Четвертого и посадить вместо него на александрийский престол своего питомца Артория – британского префекта‑наместника.
И чего старикашке не хватало, спрашивается? Член Высшей Жреческой Коллегии, хозяин тысяч рабов, владелец бессчетных угодий и замков. Один Круг Стоячих Камней чего стоил! Древнее святилище, восстановленное и отстроенное Мерланиусом с помощью магии и превращенное в неприступную твердыню‑цитадель.
А орден Крута?
Лучшие воины из подчиненных Арторию Десятого и Одиннадцатого легионов. Цвет имперского рыцарства! Ланселат, Галахад с двумя клинками на поясе, вечно меланхоличный Гарет, Мелегант, способный одним ударом копья проткнуть двух воинов в доспехах, Пелеас, Саграмор Потаскун с его огромной палицей… Ну и, конечно, лазутчики, Парсифаль с Гавейном. Сколько славных подвигов, воспеваемых вдохновенными скальдами, совершили они.
И где герои прежних лет, спрашивается? Иных уж нет, а те далече…
Начали с того, что втихую прикарманили один из богатейших городов Империи – Серапис. Командор Ланселат провернул там блестящую операцию с контрабандой наркотиков и драгоценных камней, свалив всю вину за государственные преступления на местный магистрат и возглавив «временную» администрацию.
Дальше – больше. Ибо, как говорят галлы, аппетит приходит во время еды. Воспользовавшись династическими спорами в Тартессе, Арторий поддержал одну из сторон и завоевал это древнее царство – осколок некогда славной и великой державы атлантов. Но законный царь тартесситов, малолетний Кар XXX, не смирившись, подался искать управы сначала в священные Дельфы, а затем и в Александрию.
Им, Гавейну и Парсифалю, было поручено любой ценой воспрепятствовать тому, чтобы изгнанный владыка завершил свою миссию. Они и старались. И, верно, преуспели бы в этом неблаговидном поручении, данном рыцарям лично Мерланиусом. Если бы…
Ох уж это «если бы». Чего только не оправдывают им. От позорной слабости в постели до мировых катаклизмов. И каждый раз придумываются такие веские причины, что прямо дух захватывает. Чаще всего валят на богов. Дескать, ИХ воля. Боги и терпят. До поры до времени.
В судьбе рыцарей Круга Стоячих Камней роль «богов из машины» сыграли две сестры‑близняшки из Сераписа. Орланда и Орландина – так их звали. Хотя лично Гавейн склонен был считать, что главным виновником приключившихся с ним бед были не девчонки, а их четвероногий приятель говорящий осел. (Эх, не надо было понтифику связываться с жалким поэтишкой; прирезали бы парня и баста; так захотелось же покрасоваться перед подчиненными, поиграть в метаморфозы, тьфу!)
Близняшки и ушастый выручили Кара в Дельфах, а затем проводили пацана до самого Египта, где вблизи великих пирамид и произошла решающая битва, в которой сошлись маги и люди. Понтифик Мерланиус против августова советника Потифара, рыцари Круга Стоячих Камней против девчонок и их свиты. И хотя перевес был явно на стороне британцев, победили египтяне. Не помогли даже вызванные батюшкой драконы. Наоборот, один из них унес неведомо куда своего повелителя. С тех пор больше его никто на Гебе не видел…
Может, оно и к лучшему? Потому как не пришлось великому чародею узреть, во что обратились все его начинания.
Командора Ланселата и его оставшихся в живых соратников сначала хотели отдать под суд, но потом император (вернее Потифар) сменил гнев на милость. Ибо отправить в тюрьму и на плаху столько знатных бриттов и галлов было чревато осложнениями. И на этот счет был издан эдикт о роспуске ордена Круга Стоячих Камней «за неимением нужды в таковом». А сформированная из его остатков Тридцать Первая Британская когорта тут же отправилась на эфиопскую границу – разумеется, сугубо добровольно.
Дело Артория тоже замяли – просто послали полководцу письмо с императорской печатью, где недвусмысленно посоветовали заговорщику сидеть себе тихо в Британии и довольствоваться тем, что имеет. Естественно, предварительно убрав из Тартесса, родовой вотчины наследника престола, цезаря Птолемея Юлия Кара, свои войска.
В отношении же «пропавших без вести бунтовщиков» Гавейна и Парсифаля в том же таки эдикте было сказано, что им «прощения нет, и любой подданный августа, кому станет известно об их месторасположении, обязан донести в соответствующие инстанции, за что по заслугам награжден будет». (Чувствовалась рука канцеляриста Потифара.)
Вот и петляют уже полгода, словно затравленные зайцы, кочуя из провинции в провинцию. Уже у самых границ Империи очутились. Дальше только дикие Скандинавия с Куявией…
Как они бежали – это и вспомнить жутко. Сначала на провонявшем рыбой старом кораблике до Пирея – капитан и матросы, кажется, не сдали их страже только потому, что пили не просыхая весь рейс. Затем через разоренные земли, где два десятка лет назад порезвились авары. В Карпатах им повезло – крестьяне какой‑то забытой не только богами, но и чертями деревушки вбили себе в голову, что в окрестностях завелся песиголовец, и наняли двух прохожих воинов поохотиться на него. Взяв половину платы вперед, Гавейн и Перси дали тягу со всей скоростью, на которую были способны их кони. Возвращать задаток за мифического песиголовца они не собирались. А если против ожидания какой‑то хомолюпус обыкновенный, чудом доживший до сего дня, и обретается в горных лесах, то тем более надо как можно быстрее уносить ноги. Ибо, как свидетельствуют древние мудрецы, твари опаснее сыскать было трудно.
В конце концов, кружным путем добрались они до Аллемании, надеясь, что все улеглось. Не тут‑то было! Дядя Парсифаля, старый Арнольд Негриус, захлопнул дверь перед носом племянника, заявив, что их род даже при Атаульфе Бесноватом хранил верность Империи, и если беспутного племянника угораздило впасть в государственную измену, то пусть он сам и выпутывается.
Сколько раз уж кляли они себя, что не попытались бежать сразу в Персию – как поступил их товарищ по службе у Мерланиуса Стратопедавт Хитрец, сумасшедший механик. Сумасшедший‑то, может, и сумасшедший, а бумаги хозяина прихватить догадался – об этом тоже говорилось в эдиктах… Но уж если кому не повезет, так и не повезет…
Несколько последних дней Гавейна не покидало ощущение, что им наступают на пятки. Попробовал он поделиться своими опасениями с Парсифалем, но юноша только презрительно скривил пухлые алые губы и отмахнулся. При этом его лазоревые глаза, сводящие с ума прелестниц (и не только их), излили на соратника столько жалости и участия, что тому стало неловко и он поспешил заткнуться.
Блондинчику что? Даже если и поймают, он сумеет выйти сухим из воды. Как‑никак родня царствующему августу. Хоть и седьмая вода на киселе, какой‑то там троюродный внучатный племянник, а все же не хухры‑мухры – «голубая кровь», патриций в надцатом колене. Не то, что сам Гавейн. Тоже не из быдла, но с Перси меряться предками не стал бы.
Однако чувство опасности не оставляло.
Попытался залить его вином. Помогало плохо. Особенно если выпивка такого качества. Эх, где вы, златые дни, когда Гавейн презрительно отмахивался от фалернского и кипрского…
– Цикута, елы‑палы! – гадливо сплюнул на пол крепыш, выплескивая туда же остатки пойла из своего кубка. – Лучше простой воды напиться!
На глаза вновь попалась неуклюжая танцовщица.
Бр‑р!!
И откуда ее только выдрал хозяин заведения? Нечего сказать, сокровище! Массивное, лоснящееся от жира туловище, руки‑ноги, напоминающие грабли. А рожа!..
Истинный крокодил.
В голове даже зазвучала известная шуточная песенка:
Гавейн сотворил знак, отгоняющий мороки. Крокодилиха исчезла.
Надо же. Сам бог Себек в своей женской ипостаси привиделся. С чего бы? Это из‑за неприятных воспоминаний о превращенном в осла поэте да о Египте или местное вино‑брага в голову бросилось? Надо бы сходить на воздух проветриться.
Скосил глаза на Перси и встретился с его взглядом, в котором читался легкий испуг. Что, ужель и ему рептилия помстилась?
Нет, косит голубыми буркалами куда‑то в сторону, мол, обрати внимание. Чего он там любопытного надыбал?
Ну, крестьяне и крестьяне. Закусывают тем, на что денег хватило, ведя неспешную беседу.
Крепыш поневоле прислушался.
– А цо, то правда, цо наш пан скоро тутай бенде?
«Какое жуткое наречие!» – содрогнулся Гавейн.
Он и сам на классической латыни шпарить не мастак, не в пример своему ученому соратнику, но такое небрежение правилами и акцентуацией коробило даже его.
– Бей меня Перкунас своими молниями! – забожился мужик. – Як пана бога кохам!
– Як то он млоденчика крулевича кинет едного? – всполошился его собеседник. – А ну как тен здрайца Мерлин знов прийде?
«И батюшкино имя на свой лад переиначили! – вяло возмутился крепыш, дергая себя за козлиную бородку. – А здрайца вроде как предатель?»
– Наш пан Будря тему Мерлину так дав под дулу, цо ен пташкой улетел с Геба! – грохнул кружкой о столешницу мужик. – Бенде знать, як збродню робить!
«Збродня? Это что‑то типа заговора? Чудной язык!»
Танцовщица изо всех сил пыталась изобразить подобие танца живота. Выходило это у нее, надо признаться, на редкость неуклюже.
Живот‑то у артистки имелся. И даже с избытком – внушительных размеров шар, прыгающий вверх‑вниз, влево‑вправо. А вот, мягко говоря, мастерства не хватало. Ведь танец живота – это что? Не просто прыжки то на одной, то на второй ноге, чтоб заставить колебаться жировые складки, а некий ритмический ритуал, таинство, понуждающее мужскую кровь ускоренно бегать по жилам, а сердце биться в бешеном ритме, который способно успокоить лишь старое доброе вино в непомерных количествах.
От подобного же представления тоже хотелось в стельку наклюкаться. Чтоб поскорее залить глаза, дабы не глядели на подобное поношение святого искусства.
Однако местное вино было еще гаже танцев. Кислющее до оскомины и к тому же изрядно отдающее сивухой. Наверняка хозяин для пущей забористости подлил в бочонок с вином браги. Выпьешь кружку такого пойла, ударит оно тебе по мозгам до отшиба памяти, а там уже и трава не расти. Порция за порцией – держись кошелек!.. Хорошо если к браге какой‑нибудь дурман‑травы не подмешано. Нет, тут надобно держать ухо востро.
Забросили же боги в дырищу. Прямо задворки просвещенного мира. Или скорее задница цивилизации. Одно название чего стоит.
Большое Дупло.
Оно и видно, что дупло. От местного «дупа», что на лешском наречии означает ту же таки задницу.
– Ты чего такой мрачный, брат? – хлопнул Гавейна по плечу неунывающий блондинчик.
Вот уж кому все как с гуся вода. Унесли с поля боя ноги и головы целыми – и то ладно.
– А чего веселиться, елы‑палы? – огрызнулся Гавейн. – Как загнанные в угол крысы сидим здесь, боимся нос наружу высунуть.
– Хотел бы лежать там, в пустыне, вместе с остальными? – кивнул куда‑то в неопределенную сторону Парсифаль. – По мне, так лучше быть в бегах, чем биту…
– И доколе драпать будем? Покуда не дойдем до конца Ойкумены?
– Не бери в голову, – беспечно посоветовал красавчик. – Где‑нибудь да остановимся. Не повсюду же могут дотянуться загребущие руки августа. К тому же у старика короткая память…
– А у волчонка? – нахмурился крепыш и добавил, кривляясь: – У цезаря Птолемея Юлия Кара? Хлебнул он из‑за нас с батюшкой Мерланиусом лиха. Да и цепной пес Потифар вряд ли скоро забудет…
Да уж, натворили они дел в Империи полгода назад.
А все сгинувший невесть куда верховный понтифик Британии, чтоб ему (если он, разумеется, жив) весь оставшийся век пить такое вот артанийское вино!..
Стукнуло старому дуралею в голову замутить заговор против божественного августа Птолемея Сорок Четвертого и посадить вместо него на александрийский престол своего питомца Артория – британского префекта‑наместника.
И чего старикашке не хватало, спрашивается? Член Высшей Жреческой Коллегии, хозяин тысяч рабов, владелец бессчетных угодий и замков. Один Круг Стоячих Камней чего стоил! Древнее святилище, восстановленное и отстроенное Мерланиусом с помощью магии и превращенное в неприступную твердыню‑цитадель.
А орден Крута?
Лучшие воины из подчиненных Арторию Десятого и Одиннадцатого легионов. Цвет имперского рыцарства! Ланселат, Галахад с двумя клинками на поясе, вечно меланхоличный Гарет, Мелегант, способный одним ударом копья проткнуть двух воинов в доспехах, Пелеас, Саграмор Потаскун с его огромной палицей… Ну и, конечно, лазутчики, Парсифаль с Гавейном. Сколько славных подвигов, воспеваемых вдохновенными скальдами, совершили они.
И где герои прежних лет, спрашивается? Иных уж нет, а те далече…
Начали с того, что втихую прикарманили один из богатейших городов Империи – Серапис. Командор Ланселат провернул там блестящую операцию с контрабандой наркотиков и драгоценных камней, свалив всю вину за государственные преступления на местный магистрат и возглавив «временную» администрацию.
Дальше – больше. Ибо, как говорят галлы, аппетит приходит во время еды. Воспользовавшись династическими спорами в Тартессе, Арторий поддержал одну из сторон и завоевал это древнее царство – осколок некогда славной и великой державы атлантов. Но законный царь тартесситов, малолетний Кар XXX, не смирившись, подался искать управы сначала в священные Дельфы, а затем и в Александрию.
Им, Гавейну и Парсифалю, было поручено любой ценой воспрепятствовать тому, чтобы изгнанный владыка завершил свою миссию. Они и старались. И, верно, преуспели бы в этом неблаговидном поручении, данном рыцарям лично Мерланиусом. Если бы…
Ох уж это «если бы». Чего только не оправдывают им. От позорной слабости в постели до мировых катаклизмов. И каждый раз придумываются такие веские причины, что прямо дух захватывает. Чаще всего валят на богов. Дескать, ИХ воля. Боги и терпят. До поры до времени.
В судьбе рыцарей Круга Стоячих Камней роль «богов из машины» сыграли две сестры‑близняшки из Сераписа. Орланда и Орландина – так их звали. Хотя лично Гавейн склонен был считать, что главным виновником приключившихся с ним бед были не девчонки, а их четвероногий приятель говорящий осел. (Эх, не надо было понтифику связываться с жалким поэтишкой; прирезали бы парня и баста; так захотелось же покрасоваться перед подчиненными, поиграть в метаморфозы, тьфу!)
Близняшки и ушастый выручили Кара в Дельфах, а затем проводили пацана до самого Египта, где вблизи великих пирамид и произошла решающая битва, в которой сошлись маги и люди. Понтифик Мерланиус против августова советника Потифара, рыцари Круга Стоячих Камней против девчонок и их свиты. И хотя перевес был явно на стороне британцев, победили египтяне. Не помогли даже вызванные батюшкой драконы. Наоборот, один из них унес неведомо куда своего повелителя. С тех пор больше его никто на Гебе не видел…
Может, оно и к лучшему? Потому как не пришлось великому чародею узреть, во что обратились все его начинания.
Командора Ланселата и его оставшихся в живых соратников сначала хотели отдать под суд, но потом император (вернее Потифар) сменил гнев на милость. Ибо отправить в тюрьму и на плаху столько знатных бриттов и галлов было чревато осложнениями. И на этот счет был издан эдикт о роспуске ордена Круга Стоячих Камней «за неимением нужды в таковом». А сформированная из его остатков Тридцать Первая Британская когорта тут же отправилась на эфиопскую границу – разумеется, сугубо добровольно.
Дело Артория тоже замяли – просто послали полководцу письмо с императорской печатью, где недвусмысленно посоветовали заговорщику сидеть себе тихо в Британии и довольствоваться тем, что имеет. Естественно, предварительно убрав из Тартесса, родовой вотчины наследника престола, цезаря Птолемея Юлия Кара, свои войска.
В отношении же «пропавших без вести бунтовщиков» Гавейна и Парсифаля в том же таки эдикте было сказано, что им «прощения нет, и любой подданный августа, кому станет известно об их месторасположении, обязан донести в соответствующие инстанции, за что по заслугам награжден будет». (Чувствовалась рука канцеляриста Потифара.)
Вот и петляют уже полгода, словно затравленные зайцы, кочуя из провинции в провинцию. Уже у самых границ Империи очутились. Дальше только дикие Скандинавия с Куявией…
Как они бежали – это и вспомнить жутко. Сначала на провонявшем рыбой старом кораблике до Пирея – капитан и матросы, кажется, не сдали их страже только потому, что пили не просыхая весь рейс. Затем через разоренные земли, где два десятка лет назад порезвились авары. В Карпатах им повезло – крестьяне какой‑то забытой не только богами, но и чертями деревушки вбили себе в голову, что в окрестностях завелся песиголовец, и наняли двух прохожих воинов поохотиться на него. Взяв половину платы вперед, Гавейн и Перси дали тягу со всей скоростью, на которую были способны их кони. Возвращать задаток за мифического песиголовца они не собирались. А если против ожидания какой‑то хомолюпус обыкновенный, чудом доживший до сего дня, и обретается в горных лесах, то тем более надо как можно быстрее уносить ноги. Ибо, как свидетельствуют древние мудрецы, твари опаснее сыскать было трудно.
В конце концов, кружным путем добрались они до Аллемании, надеясь, что все улеглось. Не тут‑то было! Дядя Парсифаля, старый Арнольд Негриус, захлопнул дверь перед носом племянника, заявив, что их род даже при Атаульфе Бесноватом хранил верность Империи, и если беспутного племянника угораздило впасть в государственную измену, то пусть он сам и выпутывается.
Сколько раз уж кляли они себя, что не попытались бежать сразу в Персию – как поступил их товарищ по службе у Мерланиуса Стратопедавт Хитрец, сумасшедший механик. Сумасшедший‑то, может, и сумасшедший, а бумаги хозяина прихватить догадался – об этом тоже говорилось в эдиктах… Но уж если кому не повезет, так и не повезет…
Несколько последних дней Гавейна не покидало ощущение, что им наступают на пятки. Попробовал он поделиться своими опасениями с Парсифалем, но юноша только презрительно скривил пухлые алые губы и отмахнулся. При этом его лазоревые глаза, сводящие с ума прелестниц (и не только их), излили на соратника столько жалости и участия, что тому стало неловко и он поспешил заткнуться.
Блондинчику что? Даже если и поймают, он сумеет выйти сухим из воды. Как‑никак родня царствующему августу. Хоть и седьмая вода на киселе, какой‑то там троюродный внучатный племянник, а все же не хухры‑мухры – «голубая кровь», патриций в надцатом колене. Не то, что сам Гавейн. Тоже не из быдла, но с Перси меряться предками не стал бы.
Однако чувство опасности не оставляло.
Попытался залить его вином. Помогало плохо. Особенно если выпивка такого качества. Эх, где вы, златые дни, когда Гавейн презрительно отмахивался от фалернского и кипрского…
– Цикута, елы‑палы! – гадливо сплюнул на пол крепыш, выплескивая туда же остатки пойла из своего кубка. – Лучше простой воды напиться!
На глаза вновь попалась неуклюжая танцовщица.
Бр‑р!!
И откуда ее только выдрал хозяин заведения? Нечего сказать, сокровище! Массивное, лоснящееся от жира туловище, руки‑ноги, напоминающие грабли. А рожа!..
Истинный крокодил.
В голове даже зазвучала известная шуточная песенка:
Ага‑ага, точно! Вон и хвост сзади волочится. И золотой крест‑анх на мощных дынях‑грудях подпрыгивает в такт заунывной музыке.
У вод священных Нила
Гуляла крокодила.
Она, она
Зеленая была.
В лапище анх зажала
И жертв себе искала.
Она, она
Голодная была…
Гавейн сотворил знак, отгоняющий мороки. Крокодилиха исчезла.
Надо же. Сам бог Себек в своей женской ипостаси привиделся. С чего бы? Это из‑за неприятных воспоминаний о превращенном в осла поэте да о Египте или местное вино‑брага в голову бросилось? Надо бы сходить на воздух проветриться.
Скосил глаза на Перси и встретился с его взглядом, в котором читался легкий испуг. Что, ужель и ему рептилия помстилась?
Нет, косит голубыми буркалами куда‑то в сторону, мол, обрати внимание. Чего он там любопытного надыбал?
Ну, крестьяне и крестьяне. Закусывают тем, на что денег хватило, ведя неспешную беседу.
Крепыш поневоле прислушался.
– А цо, то правда, цо наш пан скоро тутай бенде?
«Какое жуткое наречие!» – содрогнулся Гавейн.
Он и сам на классической латыни шпарить не мастак, не в пример своему ученому соратнику, но такое небрежение правилами и акцентуацией коробило даже его.
– Бей меня Перкунас своими молниями! – забожился мужик. – Як пана бога кохам!
– Як то он млоденчика крулевича кинет едного? – всполошился его собеседник. – А ну как тен здрайца Мерлин знов прийде?
«И батюшкино имя на свой лад переиначили! – вяло возмутился крепыш, дергая себя за козлиную бородку. – А здрайца вроде как предатель?»
– Наш пан Будря тему Мерлину так дав под дулу, цо ен пташкой улетел с Геба! – грохнул кружкой о столешницу мужик. – Бенде знать, як збродню робить!
«Збродня? Это что‑то типа заговора? Чудной язык!»