Страница:
ГЛАВА XIII
В просторном зале Главпочтамта посетителей было мало, Антон сразу приметил обрюзгшего лысого мужчину c отеками под глазами. Облокотившись на край овального стола в центре зала, мужчина поминутно вытирал грязным носовым платком потную лысину и нетерпеливо поглядывал, на светящиеся цифры настенных электрических часов. Бирюков умышленно подошел к одному из пустующих окошек с табличкоА "Выдача телеграмм до востребования", недолго постоял возле него в вроде бы в ожидании, сел рядом с мужчиной. Тот ничуть не встревожился. Промокнув платком мокрый лоб, он как ни в чем не бывало повернулся к Барюкову, с тяжелой астматической одышкой спросил; - Папиросочки или сигаретки не найдется? - Не курю, - равнодушно ответил Антон. - Жаль... Тоже деньги ждете? - Телеграмму. - В деньгах, значица, не нуждаетесь? - Нет. - Хорошо вам... А я вот поиздержался так, что и на курево не осталось... - Мужчина несколько раз кряду глубоко вздохнул. - Не можете на полчасика... одолжить пару рублевок? - Почему не могу, - Антон сунул руку в карман, но вдруг словно спохватился: - Только хотелось бы знать, кому даю в долг. Тоскливые глаза мужчины азартно оживились, и он, будто опасаясь, как бы собеседник не изменил благое намерение, торопливо протянул пухлую руку: - Будем знакомы!.. Тюрин Макар Григорьевич - мастер по ремонту кассовых аппаратов из "Рембыттехники". - Видимо, заметив на лице Бирюкова недоверие, быстро достал паспорт с вложенным в него листком. - Вот, документ... Через полчаса получу по доверенности целую сотенку, рассчитаюсь" Бирюков вроде из любопытства заглянул в паспорт, прочитал написанную каллиграфических почерком доверенность Коробченко в сделал вид, что усомнился: - Почему этот товарищ сам не получает деньги? - Говорит, паспорт потерял... А без паспорта какая раззява ему сотнягу выдаст?.. Завладев двумя рублями, Тюрин прытко устремился к выходу. Через окно Бирюкову было видно, как он, не обращая внимания на красный огонь светофора, перебежал улицу, угрожающе показал кулак чуть не сбившему его таксисту и безоглядно двинулся к летнему кафе с вывеской "Ветерок". Следом за Тюриным к "Ветерку" направились два рослых дружинника. Почти тотчас из служебной двери в операционный зал вошел Шахматов и сел рядом с Бирюковым. С едва приметной улыбкой спросил: - Финансируешь винную монополию? - Побоялся, что задохнется без похмелки и отрубит концы к Коробченко, ответил Антон. - К слову, сотрудникам БХСС надо заняться буфетчицей из "Ветерка" - содержит тайный похмел-бар. - Это как сорняки: вроде бы и вырвешь, а корни остаются. Со временем, конечно, жизнь наладится... - Шахматов вздохнул: - Я только что из второго гастронома, где Тюрин заверил доверенности. Директор говорит, прекрасный мастер по кассовым аппаратам, но без спиртного жить не может. - На каком основании ему печать поставили? - Без всяких оснований, по знакомству шлепнули. Ротозеи... Есть новости. Анжелика Харочкина слышала, как утром Кудряшкина заказала с квартирного телефона междугородный переговор с Минском; а потом быстренько сняла заказ. Мы проверили. Леля хотела разговаривать с квартирой Вожеговых... - Это Коробченко хотел говорить со своим бывшим дружком, но Кудряшкина, видимо, его предупредила, чтобы к ней больше не показывался. - Тоже так считаю. Что узнал от Тюрина о Коробченко? - Случайное знакомство на почве выпивки. Сейчас "подлечится", попробую узнать, где у них назначена встреча. Дружинники не испортят нам дело с "Ветерком"? - Ребята надежные, проинструктированы. Кстати, до выяснения личности Коробченко прокурор санкционировал арест на поступающие ему переводы, если, разумеется, они поступят. Чтобы Тюрин. не торчал здесь без толку, девушка-оператор ему скажет, что до следующего утра поступления денег не будет. По нашим предположениям, Коробченко, не дождавшись ничего от Шурика Ахмерова, попытается все-таки дозвониться до Савелия Вожегова. Не от скуки же он заказывал через Кудряшкину разговор с Минском. Поэтому берем под наблюдение все пункты междугородных переговоров. На твоей совести центральный пункт... - Шахматов, кинув взгляд в окно, поднялся. - Мастер по кассовым аппаратам, кажется, закончил лечебную процедуру. В случае чего звони в дежурную часть. Я там буду. - Понятно. Бирюков тоже посмотрел в окно. Тюрин неторопливо шел по противоположной стороне улицы К Главпочтамту. На углу он остановился у светофора, дождался зеленого огня и вместе с другими пешеходами степенно миновал перекресток. - Как здоровье? - с улыбкой спросил Бирюков, когда Тюрин подошел к нему. - Терпимо! А ты все сидишь, ждешь? - Жду. - Переводы не приносили, не видел? - Не приносили. - Будем ждать вместе, - Тюрин грузно опустился на стул и с облегчением вздохнул: - Спасибо, друг, выручил... Ты, к слову спросить, новосибирец или приезжий? - Приезжий. - В гостинице, поди, обосновался? - В гостинице. - На черта тебе деньги впустую платить? Перебирайся ко мне, бесплатно на раскладушке спать будешь. Баба с сыном недавно от меня ушли, королем живу. Сам себе хозяин. Квартира хоть и однокомнатная, но с культурными удобствами. Ванна, туалет и все такое... - У вас уже есть один постоялец, - намекнул Антон. - Жорка?.. Не велика шишка - на кухне переспит. К тому же он сегодня ночью уезжает. - Куда? - Болтуна без поллитры не поймешь. Выпьет - кругом друзья: в Красноярске, в Минске, в нашей области и даже в Москве. А когда протрезвеет, молчит. Озирается, вроде мешком из-за угла пришибленный. У него от хронического выпивона... эта... как ее... мания преследования. Чуть постарше моего сына, а уже законченный алкаш... - Тюрин почти не задыхался. Умолкал он лишь тогда, когда терял нить мысли или подыскивал нужное слово. - Вот, слушай, наградил меня бог сынком. Ростом под потолок вымахал, а ума - как у дебила. Представляешь, значица, раскопал мою заначку - на черный день я две бутылочки "Агдама" припрятал. И что?.. Обе бутылки, зараза, в унитаз выплеснул! Меня кондрашка с расстройства хватила. "Скорую" пришлось вызывать, чтоб сердце не лопнуло, а ему хоть бы черт... - Тюрин, закрыв глаза, огорченно покачал головой. - Почему Коробченко собрался уезжать? - вклинился в паузу Антон. - Говорю, от хронического выпивона - мания преследования. А может, тунеядец - мотается из города в город. Ну, переселишься ко мне?.. Давай не пожалеешь! Мужик я компанейский, много интересного могу рассказать. Было время, работал начальником цеха в "Рембыттехнкке". Вот когда в моем распоряжении спирту имелось, хоть ноги мой... Краем уха слушая пьяную болтовню Тюрина, Бирюков старался мысленно представить Коробченко. Из всех свидетельских показаний выходило, что Жора - трусливый хвастунишка, рано пристрастившийся к спиртному. Такие люди обычно бывают слабовольными... А если трус завладеет оружием?.. - Макар Григорьевич, - внезапно обратился к Тюрину Антон, - Коробченко не хвастался наганом? - Нет! От сырости у него наган заведется?.. - Тюрин уставился на Антона. - Ты, слушай, не из милиции?.. - С чего вы взяли? - Очень занозисто про Жорку расспрашиваешь. - Это из любопытства. - Ну, да... Бирюков улыбнулся! - Если бы я сотрудником милиции был, разве опохмелил бы вас?.. Тюрнн задумчиво погладил лысину: - Пожалуй, нет... Милицейские сотрудники сразу - под ручку и: "Гражданин, пройдемте в спецмашину!" Ты, наверно, боишься, что Жорка ночью ограбит? Плюнь! С твоей комплекцией можно щелчком его на лопатки уложить. Ну, если сомневаешься, чего еще об этом сверчке тебе рассказать? - Как он одет? - Говоря по-японски, кимоно-то плоховато. Старые джинсы с заплатанными коленками, рубаха синяя - так себе. Правда, куртка болоньевая и шляпа фетровая - ничего. И черные очки - тоже, видать, дорогие, в желтой оправе. - Всегда в очках ходит? - Очки у него вроде маскировки: то снимет, то наденет. Вот шляпу на улице не снимает - позорной прически стыдится. С другом, говорит, поспорил на коньяк и обкорнался наголо, как уголовник. Алкаш! На трезвую голову такую глупость не отмочишь, - Почему он вместе с вами за переводом не пришел? - Поехал к знакомой. Мы с ним договорились сойтись в семь вечера за рестораном "Садко", - Тюрин глянул на часы. - О-ей! Время-то седьмой час кажет. Надо пощекотать выдавалыцицу переводов... - И, поднявшись с места, торопливо ушел к окошечку, где выдавались денежные переводы. Несколько минут он что-то доказывал "выдавалыцице", совал в окошечко паспорт с доверенностью, но в конце концов сердито махнул рукой и мрачнее тучи вернулся к Бирюкову. Возмущенно заговорил: - Вот расплодилось бюрократов! До утра, мурлычит, ждать бесполезно. Извини, друг, не смогу долг отдать. Ну ты, правда, переселяйся из гостиницы ко мне. Запомни: улица Фабричная.. - Тюрин назвал номер дома и квартиры и тяжело задышал. Видно действие "Агдама" внезапно иссякло. - Или заходи вечерком Просто так. Бутылочку приноси, покалякаем... Когда Тюрин, сгорбившись, вышел из почтамта, Бирюков подошел к телефону-автомату и набрал 02. Попросив дежурного передать трубку Шахматову, сказал: - В семь вечера Коробченко наметил встречу с Тюриным за рестораном "Садко". - Ух, вовремя позвонил! - облегченно сказал Шахматов. - Наконец-то появился Жора Коробченко. У макулатурного склада встретился с Анжеликой Харочкиной. Похоже, взял у нее сколькото денег. После этого намеревался зайти в пункт междугородной связи, что на Восходе, но, вероятно, заметив там дружинников, направился к центру города. Сейчас пережидает ливень в кабине телефона-автомата рядом с автовокзалом. - Там задержать нельзя? - спросил Антон. - В кабинку никого не впускает. Правую руку держит в кармане куртки. Даже когда Харочкина передавала ему деньги, не вынул руку из кармана. Сторонится прохожих, особенно мужчин. - Понятно. Одет Коробченко как? - Желтые старые туфли, джинсы с крупными заплатами на коленях, коричневая синтетическая куртка с капюшоном и надвинутая на глаза зеленая фетровая шляпа. Без очков. - Рост какой? - От силы метр шестьдесят... - Шахматов помолчал. Вот подсказывают, на полголовы ниже Анжелики Харочкиной. - Понятно. Опергруппа меня подстрахует? - Обязательно. Будь осторожен, Антон Игнатьевич. - Постараюсь... Небольшой вестибюль переговорного пункта плотно заполнили укрывшиеся от дождя. Через полчаса ливень утих и вестибюль опустел. Время приближалось к десяти часам, однако из-за пасмурной погоды казалось, будто уже наступила глубокая ночь. Поубавилось народу и в зале, появились свободные стулья. Бирюков выбрал место с таким расчетом, чтобы не выделяться среди ожидающих и в то же время видеть входную дверь. Раздражавший вначале скрипучий динамик со временем словно нейтрализовался, и Антон почти механически теперь улавливал только названия городов да номера кабин, в которые приглашались для переговоров абоненты. На освободившийся рядом с Бирюковым стул присела худощавая женщина с поблекшим лицом и, видимо, от нечего делать доверительно стала жаловаться на свою дочь Милочку. Окончив пединститут. Милочка в прошлом году уехала на Байкало-Амурскую магистраль, в Тынду, и не написала с той поры маме ни одного письма, вот только раз в месяц, регулярно, вызывает на телефонный разговор. Междугородная связь с Тындой, вероятно, работала не так хорошо, как с крупными городами Союза, и женщина дважды нетерпеливо уходила к окну заказов, чтобы "поторопить разговор". Вернувшись, она снова и снова начинала говорить о Милочке. - Не выпуская из видавходвую дверь, Антон механически поддакивал женщине... Почти интуитивно Бирюков узнал Коробченко - настороженного, в надвинутой на глаза шляпе, с правой рукой в кармане куртки. Около минуты Жора напряженно - изучал переговорный зал из вестибюля через стеклянную дверь. Затем исподтишка огляделся и, напружинясь, медленно вошел в зал. Направился к окну заказов. Облокотившись левой рукой на полированный барьер перед окном, он с напускным равнодушием еще раз огляделся. Не поворачивая головы к сидящей за барьером блондинке, о чем-то тихо спросил. - В течение часа, - равнодушно ответили ему через микрофон. Коробченко опять что-то сказал, и опять через микрофон послыщалось: - Если хотите раньше, разменяйте деньги на пятнадцатикопеечные монеты и сами набирайте Минск по автомату из восьмой кабины. При упоминании Минска, как показалось Антону, Коробченко испуганно подался вперед, однако от окна не отошел. Что-то бубнила под ухо Бирюкову разговорчивая соседка. Бирюков машинально кивал ей в ответ. Краем глаза Антон видел, как Жора левой рукой протянул блондинке трехрублевую купюру, зажал в кулак полученную горсть мелочи и по-кошачьи осторожно, готовый каждую секунду среагировать на малейшее движение в зале, пошел к кабине № 8. Боком протиснувшись в кабину, он плотцо закрыл за собой дверь и немигающим взглядом исподлобья уставился через стекло в зал. "Какую же еще беду ты хочешь сотворить на свою несчастную голову?" - с внезапной жалостью подумал Антон о Коробчеико и заметил, как в вестибюль вошли два крепких парня из оперативников, подстраховывающих его. Главным сейчас было - не просчитаться ни на долю секунды, не замешкаться. Рано или поздно Коробченко станет набирать номер. Значит, волей-неволей он отвернется от зала, чтобы смотреть на цифровой диск телефона. "Только бы не упустить этот момент... Только бы Жора повернулся к телефону... Только бы не сунулись прежде времени в зал оперативники..." - озабоченно билось в мозгу Бирюкова, хотя со стороны, казалось, что он продолжает беседовать со своей разговорчивой соседкой. Наконец Коробчеико левой рукой опустил в автомат монету,- снял телефонную трубку, поднес ее к ужу и, по-прежнему глядя в зал, замер, как манекен в витрине. Бирюков ощутимо чувствовалпристальный Жорин взгляд - видимо, иэ всех посетителей, находящихся в зале, Коробченко с особым подозрением присматривался к его рослой фигуре. - Тында по приглашению, двадцатая кабина, - без малейшей интонации, скрипуче разнеслось по залу из динамика. Собеседница Антона резво вскочила на нога, словно оглушенная, закрутила головой. Тотчас поднялся и Бирюков. Мгновенно заметив, что двадцатая кабина-расположена почти напротив восьмой он еще толком не знал, каким образом поступит дальше. Единственным стремлением Антона в этот момент было хоть чемто притупить настороженность Коробченко. - Можно, я скажу вашей Милочке несколько воспитательных слов? - внезапно спросил женщину Антон. Та - обрадованно схватила его за рукав: - Ради Бога... Однако "воспитывать" Милочку Бирюкову не пришлось. Как только он следом за женщиной вошел в переговорную кабину, Коробченко повернулся к укрепленному на стене аппарату междугородной связи н указательным пальцем левой руки, не выпуская из нее телефонной трубки, стал резко накручивать диск. Реакция Бирюкова была мгновенной. После Антон и сам не мог вспомнить в деталях, каким образом очутился в кабине №8, за спиной Коробченко. Отчетливо в его памяти запечатлелся лишь тот момент, когда он почувствовал в своей ладони горячую Жорину руку с зажатой в ней рукояткой нагана. И еще запомнились Антону безумно расширенные глаза Жоры на белом, как мел, мальчишеском лице.
ГЛАВА XIV
При обыске в карманах Коробченко нашли заверенную нотариусом расписку Владимира Олеговича Милосердова в том, что тот получил от Геннадия Митрофановича Зоркальцева семь тысяч рублей наличными деньгами, полпачки измятых сигарет "Прима", винную пластмассовую пробку и два рубля восемьдесят пять копеек пятнадцатикопеечными монетами. Изъятый у него наган с пятью оставшимися патронами, судя по номеру, принадлежал охраннику Колчину, труп которого, завернутый в брезент, обнаружили под вездеходом тюменские железнодорожники 12 июня. Первый допрос, сразу после задержания, проводила следователь Маковхина в присутствии прокурора, Шахматова и Антона Бирюкова. Низко опустив стриженую голову и зажав между плотно стисвутыми коленями в заплатанных джинсах трясущиеся ладони, Коробченко обреченным голосом давал показания, тут же записывавмые на магнитофонную ленту. Он ни в чем не запирался, не лгал напропалую, как это обычно делают на первом допросе, пытаясь выиграть время, уголовники-рецидивисты. Напротив, чистосердечным признанием Жора хотел "облегчить душу и избавиться от кошмара, накрученного глупой гастролью - в Минск и обратно". Многое из рассказанного им в дальнейшем надо было подтверждать свидетельскими показаниями к тщательными экспертизами, но главное сейчас заключалось в том, что задержан именно тот преступник, которого искали и который с оставшимися в нагане патронами мог безрассудно натворить еще немало серьезных бед. ...Жизнь Жоры Коробченко, по его словам, складывалась, как у всех, но сам Жора, сколько себя помнил, не хотел быть "инкубаторным". Единственвый сын у матери-учительницы, он получил хорошую дошкольную подготовку и в начальных классах считался лучшим учеником. Чтобы не прослыть среди соклассников "паинькой", рано начал покуривать, бравируя, отведал спиртного. Неудержимо хотелось быть лидером во всем. В старших классах учиться, стало труднее, однако завоеванное лидерство уже не давало Жоре покоя, и он решил "лидировать" там, где легче. Природа не наделила его физической силой и смелостью, но после стакана вина эти недостатки словно исчезали. С отъездом Коробченко на учебу в художественное училище исчезло и сдерживающее влияние требовательной мамы, контролировавшей дома чуть не каждый Жорин шаг. В училище Жоре понравилось. Учащиеся в группе подобрались способные, а преподавание специальных дисциплин вели профессиональные художники, знающие толк в своем деле. Почти на четыре месяца Жора забыл о вине. Пытался даже бросить курить, но не смог - не хватило силы воли. Перед Новым годом Коробченко захандрил. Причиной плохого настроения явился в общем-то пустяк: в красочной предновогодней стенгазете в числе лучших пяти учащихся курса фамилия Жоры оказалась не на первом месте, а на пятом. "Плохо - становлюсь серым", - мрачно решил Жора н почувствовал непреодолимое, нутряное желание "тонизироваться". В первое утро нового года Коробченко очнулся с раскалывающейся от боли головой в незнакомой квартире. Мучительно соображая, как здесь очутился, с трудом узнал в вышедшем из ванной в одних плавках высоком мускулистом парне с белыми до плеч волосами бармена Стаса, за стойкой которого вчера исподфишка, вместо кофе, глотал "виски с содовой" и которому шутя бросил, кажется, последнюю десятку за длинную пачку фирменных сигарет "Честерфилд". Стас сладко потянулся, поиграл загоревшими мускулами. Подойдя к дивану, где лежал Жора, усмешливо сказал: - Ну, художник, волосы болят? Вставай, полечим твою лихую голову. Жора через силу поднялся. Когда он, кое-как ополоснув лицо, вышел нэ ванной в комнату, бармен в роскошном персидском халате сидел в кресле у журнального столика и, покачивая белой головой в такт мелодии, слушал стереомузыку, утробно льющуюся из импортного радиоприемника с подсветкой, переливающейся всеми цветами радуги. - Какой дурак научил тебя жрать виски одним глотком? - с улыбочкой спросил Стас. Коробченко смущенно пожал плечами. - Дикарь, воспитанные люди употребляют этот напиток маленькими глотками, - назидательно заговорил бармен. - Нам, лапотникам, надо учиться искусству пития у цивилизованной заграницы... Но привез я тебя в свой дом, разумеется, не для обучения хорошему тону. Помнишь вчерашний разговор?.. Забыл. Вот дурной... Что ж, вернемся к прошлой теме: нужен приличный портрет моей собственной персоны, чтобы украсить эти голые плоскости, Стас широко провел рукой, будто показывая комнатные стены с хаотически развешанными по ним разномастными иконками. - Портрет, уточняю, нужен на холсте, масляными красками, в реалистической манере. Дебильного абстракционизма в живописи я не признаю. Способен создать такой шедевр? - Можно попробовать, - неуверенно ответил Жора. Стас опять улыбнулся: - Вчера ты был решительнее. Подлечить, дикарь?.. Жора хотел отказаться, но не смог. Он уже привык "клин вышибать клином". "Подлечившись", Коробченко вдохновенно начал перечислять, какие понадобятся краски и материалы, чтобы задуманный портрет получился "на уровне": Бармен удивительно быстро раздобыл все, перечисленное Жорой, и на следующей неделе Коробченко принялся набрасывать эскиз будущего художественного полотна. Вначале Стас хотел запечатлеться в фирмовых джинсах с зеленой строчкой и в ковбойской рубахе навыпуск, но на "художественном совете", в котором, кроме Стаса и Жоры, приняли самое активное участие бесцеремонные девицы с кошачьими именами - Муся, Киса и Люся, окончательно было решено, что Коробченко изобразит бармена в персидском халате, задумчиво сидящим у журнального столика. Работал Стас в баре посменно. Три раза в неделю, после занятий в училище, Жора приезжал к нему домой писать с натуры. После каждого сеанса бармен доставал из холодильника импортную бутылку.
В просторном зале Главпочтамта посетителей было мало, Антон сразу приметил обрюзгшего лысого мужчину c отеками под глазами. Облокотившись на край овального стола в центре зала, мужчина поминутно вытирал грязным носовым платком потную лысину и нетерпеливо поглядывал, на светящиеся цифры настенных электрических часов. Бирюков умышленно подошел к одному из пустующих окошек с табличкоА "Выдача телеграмм до востребования", недолго постоял возле него в вроде бы в ожидании, сел рядом с мужчиной. Тот ничуть не встревожился. Промокнув платком мокрый лоб, он как ни в чем не бывало повернулся к Барюкову, с тяжелой астматической одышкой спросил; - Папиросочки или сигаретки не найдется? - Не курю, - равнодушно ответил Антон. - Жаль... Тоже деньги ждете? - Телеграмму. - В деньгах, значица, не нуждаетесь? - Нет. - Хорошо вам... А я вот поиздержался так, что и на курево не осталось... - Мужчина несколько раз кряду глубоко вздохнул. - Не можете на полчасика... одолжить пару рублевок? - Почему не могу, - Антон сунул руку в карман, но вдруг словно спохватился: - Только хотелось бы знать, кому даю в долг. Тоскливые глаза мужчины азартно оживились, и он, будто опасаясь, как бы собеседник не изменил благое намерение, торопливо протянул пухлую руку: - Будем знакомы!.. Тюрин Макар Григорьевич - мастер по ремонту кассовых аппаратов из "Рембыттехники". - Видимо, заметив на лице Бирюкова недоверие, быстро достал паспорт с вложенным в него листком. - Вот, документ... Через полчаса получу по доверенности целую сотенку, рассчитаюсь" Бирюков вроде из любопытства заглянул в паспорт, прочитал написанную каллиграфических почерком доверенность Коробченко в сделал вид, что усомнился: - Почему этот товарищ сам не получает деньги? - Говорит, паспорт потерял... А без паспорта какая раззява ему сотнягу выдаст?.. Завладев двумя рублями, Тюрин прытко устремился к выходу. Через окно Бирюкову было видно, как он, не обращая внимания на красный огонь светофора, перебежал улицу, угрожающе показал кулак чуть не сбившему его таксисту и безоглядно двинулся к летнему кафе с вывеской "Ветерок". Следом за Тюриным к "Ветерку" направились два рослых дружинника. Почти тотчас из служебной двери в операционный зал вошел Шахматов и сел рядом с Бирюковым. С едва приметной улыбкой спросил: - Финансируешь винную монополию? - Побоялся, что задохнется без похмелки и отрубит концы к Коробченко, ответил Антон. - К слову, сотрудникам БХСС надо заняться буфетчицей из "Ветерка" - содержит тайный похмел-бар. - Это как сорняки: вроде бы и вырвешь, а корни остаются. Со временем, конечно, жизнь наладится... - Шахматов вздохнул: - Я только что из второго гастронома, где Тюрин заверил доверенности. Директор говорит, прекрасный мастер по кассовым аппаратам, но без спиртного жить не может. - На каком основании ему печать поставили? - Без всяких оснований, по знакомству шлепнули. Ротозеи... Есть новости. Анжелика Харочкина слышала, как утром Кудряшкина заказала с квартирного телефона междугородный переговор с Минском; а потом быстренько сняла заказ. Мы проверили. Леля хотела разговаривать с квартирой Вожеговых... - Это Коробченко хотел говорить со своим бывшим дружком, но Кудряшкина, видимо, его предупредила, чтобы к ней больше не показывался. - Тоже так считаю. Что узнал от Тюрина о Коробченко? - Случайное знакомство на почве выпивки. Сейчас "подлечится", попробую узнать, где у них назначена встреча. Дружинники не испортят нам дело с "Ветерком"? - Ребята надежные, проинструктированы. Кстати, до выяснения личности Коробченко прокурор санкционировал арест на поступающие ему переводы, если, разумеется, они поступят. Чтобы Тюрин. не торчал здесь без толку, девушка-оператор ему скажет, что до следующего утра поступления денег не будет. По нашим предположениям, Коробченко, не дождавшись ничего от Шурика Ахмерова, попытается все-таки дозвониться до Савелия Вожегова. Не от скуки же он заказывал через Кудряшкину разговор с Минском. Поэтому берем под наблюдение все пункты междугородных переговоров. На твоей совести центральный пункт... - Шахматов, кинув взгляд в окно, поднялся. - Мастер по кассовым аппаратам, кажется, закончил лечебную процедуру. В случае чего звони в дежурную часть. Я там буду. - Понятно. Бирюков тоже посмотрел в окно. Тюрин неторопливо шел по противоположной стороне улицы К Главпочтамту. На углу он остановился у светофора, дождался зеленого огня и вместе с другими пешеходами степенно миновал перекресток. - Как здоровье? - с улыбкой спросил Бирюков, когда Тюрин подошел к нему. - Терпимо! А ты все сидишь, ждешь? - Жду. - Переводы не приносили, не видел? - Не приносили. - Будем ждать вместе, - Тюрин грузно опустился на стул и с облегчением вздохнул: - Спасибо, друг, выручил... Ты, к слову спросить, новосибирец или приезжий? - Приезжий. - В гостинице, поди, обосновался? - В гостинице. - На черта тебе деньги впустую платить? Перебирайся ко мне, бесплатно на раскладушке спать будешь. Баба с сыном недавно от меня ушли, королем живу. Сам себе хозяин. Квартира хоть и однокомнатная, но с культурными удобствами. Ванна, туалет и все такое... - У вас уже есть один постоялец, - намекнул Антон. - Жорка?.. Не велика шишка - на кухне переспит. К тому же он сегодня ночью уезжает. - Куда? - Болтуна без поллитры не поймешь. Выпьет - кругом друзья: в Красноярске, в Минске, в нашей области и даже в Москве. А когда протрезвеет, молчит. Озирается, вроде мешком из-за угла пришибленный. У него от хронического выпивона... эта... как ее... мания преследования. Чуть постарше моего сына, а уже законченный алкаш... - Тюрин почти не задыхался. Умолкал он лишь тогда, когда терял нить мысли или подыскивал нужное слово. - Вот, слушай, наградил меня бог сынком. Ростом под потолок вымахал, а ума - как у дебила. Представляешь, значица, раскопал мою заначку - на черный день я две бутылочки "Агдама" припрятал. И что?.. Обе бутылки, зараза, в унитаз выплеснул! Меня кондрашка с расстройства хватила. "Скорую" пришлось вызывать, чтоб сердце не лопнуло, а ему хоть бы черт... - Тюрин, закрыв глаза, огорченно покачал головой. - Почему Коробченко собрался уезжать? - вклинился в паузу Антон. - Говорю, от хронического выпивона - мания преследования. А может, тунеядец - мотается из города в город. Ну, переселишься ко мне?.. Давай не пожалеешь! Мужик я компанейский, много интересного могу рассказать. Было время, работал начальником цеха в "Рембыттехнкке". Вот когда в моем распоряжении спирту имелось, хоть ноги мой... Краем уха слушая пьяную болтовню Тюрина, Бирюков старался мысленно представить Коробченко. Из всех свидетельских показаний выходило, что Жора - трусливый хвастунишка, рано пристрастившийся к спиртному. Такие люди обычно бывают слабовольными... А если трус завладеет оружием?.. - Макар Григорьевич, - внезапно обратился к Тюрину Антон, - Коробченко не хвастался наганом? - Нет! От сырости у него наган заведется?.. - Тюрин уставился на Антона. - Ты, слушай, не из милиции?.. - С чего вы взяли? - Очень занозисто про Жорку расспрашиваешь. - Это из любопытства. - Ну, да... Бирюков улыбнулся! - Если бы я сотрудником милиции был, разве опохмелил бы вас?.. Тюрнн задумчиво погладил лысину: - Пожалуй, нет... Милицейские сотрудники сразу - под ручку и: "Гражданин, пройдемте в спецмашину!" Ты, наверно, боишься, что Жорка ночью ограбит? Плюнь! С твоей комплекцией можно щелчком его на лопатки уложить. Ну, если сомневаешься, чего еще об этом сверчке тебе рассказать? - Как он одет? - Говоря по-японски, кимоно-то плоховато. Старые джинсы с заплатанными коленками, рубаха синяя - так себе. Правда, куртка болоньевая и шляпа фетровая - ничего. И черные очки - тоже, видать, дорогие, в желтой оправе. - Всегда в очках ходит? - Очки у него вроде маскировки: то снимет, то наденет. Вот шляпу на улице не снимает - позорной прически стыдится. С другом, говорит, поспорил на коньяк и обкорнался наголо, как уголовник. Алкаш! На трезвую голову такую глупость не отмочишь, - Почему он вместе с вами за переводом не пришел? - Поехал к знакомой. Мы с ним договорились сойтись в семь вечера за рестораном "Садко", - Тюрин глянул на часы. - О-ей! Время-то седьмой час кажет. Надо пощекотать выдавалыцицу переводов... - И, поднявшись с места, торопливо ушел к окошечку, где выдавались денежные переводы. Несколько минут он что-то доказывал "выдавалыцице", совал в окошечко паспорт с доверенностью, но в конце концов сердито махнул рукой и мрачнее тучи вернулся к Бирюкову. Возмущенно заговорил: - Вот расплодилось бюрократов! До утра, мурлычит, ждать бесполезно. Извини, друг, не смогу долг отдать. Ну ты, правда, переселяйся из гостиницы ко мне. Запомни: улица Фабричная.. - Тюрин назвал номер дома и квартиры и тяжело задышал. Видно действие "Агдама" внезапно иссякло. - Или заходи вечерком Просто так. Бутылочку приноси, покалякаем... Когда Тюрин, сгорбившись, вышел из почтамта, Бирюков подошел к телефону-автомату и набрал 02. Попросив дежурного передать трубку Шахматову, сказал: - В семь вечера Коробченко наметил встречу с Тюриным за рестораном "Садко". - Ух, вовремя позвонил! - облегченно сказал Шахматов. - Наконец-то появился Жора Коробченко. У макулатурного склада встретился с Анжеликой Харочкиной. Похоже, взял у нее сколькото денег. После этого намеревался зайти в пункт междугородной связи, что на Восходе, но, вероятно, заметив там дружинников, направился к центру города. Сейчас пережидает ливень в кабине телефона-автомата рядом с автовокзалом. - Там задержать нельзя? - спросил Антон. - В кабинку никого не впускает. Правую руку держит в кармане куртки. Даже когда Харочкина передавала ему деньги, не вынул руку из кармана. Сторонится прохожих, особенно мужчин. - Понятно. Одет Коробченко как? - Желтые старые туфли, джинсы с крупными заплатами на коленях, коричневая синтетическая куртка с капюшоном и надвинутая на глаза зеленая фетровая шляпа. Без очков. - Рост какой? - От силы метр шестьдесят... - Шахматов помолчал. Вот подсказывают, на полголовы ниже Анжелики Харочкиной. - Понятно. Опергруппа меня подстрахует? - Обязательно. Будь осторожен, Антон Игнатьевич. - Постараюсь... Небольшой вестибюль переговорного пункта плотно заполнили укрывшиеся от дождя. Через полчаса ливень утих и вестибюль опустел. Время приближалось к десяти часам, однако из-за пасмурной погоды казалось, будто уже наступила глубокая ночь. Поубавилось народу и в зале, появились свободные стулья. Бирюков выбрал место с таким расчетом, чтобы не выделяться среди ожидающих и в то же время видеть входную дверь. Раздражавший вначале скрипучий динамик со временем словно нейтрализовался, и Антон почти механически теперь улавливал только названия городов да номера кабин, в которые приглашались для переговоров абоненты. На освободившийся рядом с Бирюковым стул присела худощавая женщина с поблекшим лицом и, видимо, от нечего делать доверительно стала жаловаться на свою дочь Милочку. Окончив пединститут. Милочка в прошлом году уехала на Байкало-Амурскую магистраль, в Тынду, и не написала с той поры маме ни одного письма, вот только раз в месяц, регулярно, вызывает на телефонный разговор. Междугородная связь с Тындой, вероятно, работала не так хорошо, как с крупными городами Союза, и женщина дважды нетерпеливо уходила к окну заказов, чтобы "поторопить разговор". Вернувшись, она снова и снова начинала говорить о Милочке. - Не выпуская из видавходвую дверь, Антон механически поддакивал женщине... Почти интуитивно Бирюков узнал Коробченко - настороженного, в надвинутой на глаза шляпе, с правой рукой в кармане куртки. Около минуты Жора напряженно - изучал переговорный зал из вестибюля через стеклянную дверь. Затем исподтишка огляделся и, напружинясь, медленно вошел в зал. Направился к окну заказов. Облокотившись левой рукой на полированный барьер перед окном, он с напускным равнодушием еще раз огляделся. Не поворачивая головы к сидящей за барьером блондинке, о чем-то тихо спросил. - В течение часа, - равнодушно ответили ему через микрофон. Коробченко опять что-то сказал, и опять через микрофон послыщалось: - Если хотите раньше, разменяйте деньги на пятнадцатикопеечные монеты и сами набирайте Минск по автомату из восьмой кабины. При упоминании Минска, как показалось Антону, Коробченко испуганно подался вперед, однако от окна не отошел. Что-то бубнила под ухо Бирюкову разговорчивая соседка. Бирюков машинально кивал ей в ответ. Краем глаза Антон видел, как Жора левой рукой протянул блондинке трехрублевую купюру, зажал в кулак полученную горсть мелочи и по-кошачьи осторожно, готовый каждую секунду среагировать на малейшее движение в зале, пошел к кабине № 8. Боком протиснувшись в кабину, он плотцо закрыл за собой дверь и немигающим взглядом исподлобья уставился через стекло в зал. "Какую же еще беду ты хочешь сотворить на свою несчастную голову?" - с внезапной жалостью подумал Антон о Коробчеико и заметил, как в вестибюль вошли два крепких парня из оперативников, подстраховывающих его. Главным сейчас было - не просчитаться ни на долю секунды, не замешкаться. Рано или поздно Коробченко станет набирать номер. Значит, волей-неволей он отвернется от зала, чтобы смотреть на цифровой диск телефона. "Только бы не упустить этот момент... Только бы Жора повернулся к телефону... Только бы не сунулись прежде времени в зал оперативники..." - озабоченно билось в мозгу Бирюкова, хотя со стороны, казалось, что он продолжает беседовать со своей разговорчивой соседкой. Наконец Коробчеико левой рукой опустил в автомат монету,- снял телефонную трубку, поднес ее к ужу и, по-прежнему глядя в зал, замер, как манекен в витрине. Бирюков ощутимо чувствовалпристальный Жорин взгляд - видимо, иэ всех посетителей, находящихся в зале, Коробченко с особым подозрением присматривался к его рослой фигуре. - Тында по приглашению, двадцатая кабина, - без малейшей интонации, скрипуче разнеслось по залу из динамика. Собеседница Антона резво вскочила на нога, словно оглушенная, закрутила головой. Тотчас поднялся и Бирюков. Мгновенно заметив, что двадцатая кабина-расположена почти напротив восьмой он еще толком не знал, каким образом поступит дальше. Единственным стремлением Антона в этот момент было хоть чемто притупить настороженность Коробченко. - Можно, я скажу вашей Милочке несколько воспитательных слов? - внезапно спросил женщину Антон. Та - обрадованно схватила его за рукав: - Ради Бога... Однако "воспитывать" Милочку Бирюкову не пришлось. Как только он следом за женщиной вошел в переговорную кабину, Коробченко повернулся к укрепленному на стене аппарату междугородной связи н указательным пальцем левой руки, не выпуская из нее телефонной трубки, стал резко накручивать диск. Реакция Бирюкова была мгновенной. После Антон и сам не мог вспомнить в деталях, каким образом очутился в кабине №8, за спиной Коробченко. Отчетливо в его памяти запечатлелся лишь тот момент, когда он почувствовал в своей ладони горячую Жорину руку с зажатой в ней рукояткой нагана. И еще запомнились Антону безумно расширенные глаза Жоры на белом, как мел, мальчишеском лице.
ГЛАВА XIV
При обыске в карманах Коробченко нашли заверенную нотариусом расписку Владимира Олеговича Милосердова в том, что тот получил от Геннадия Митрофановича Зоркальцева семь тысяч рублей наличными деньгами, полпачки измятых сигарет "Прима", винную пластмассовую пробку и два рубля восемьдесят пять копеек пятнадцатикопеечными монетами. Изъятый у него наган с пятью оставшимися патронами, судя по номеру, принадлежал охраннику Колчину, труп которого, завернутый в брезент, обнаружили под вездеходом тюменские железнодорожники 12 июня. Первый допрос, сразу после задержания, проводила следователь Маковхина в присутствии прокурора, Шахматова и Антона Бирюкова. Низко опустив стриженую голову и зажав между плотно стисвутыми коленями в заплатанных джинсах трясущиеся ладони, Коробченко обреченным голосом давал показания, тут же записывавмые на магнитофонную ленту. Он ни в чем не запирался, не лгал напропалую, как это обычно делают на первом допросе, пытаясь выиграть время, уголовники-рецидивисты. Напротив, чистосердечным признанием Жора хотел "облегчить душу и избавиться от кошмара, накрученного глупой гастролью - в Минск и обратно". Многое из рассказанного им в дальнейшем надо было подтверждать свидетельскими показаниями к тщательными экспертизами, но главное сейчас заключалось в том, что задержан именно тот преступник, которого искали и который с оставшимися в нагане патронами мог безрассудно натворить еще немало серьезных бед. ...Жизнь Жоры Коробченко, по его словам, складывалась, как у всех, но сам Жора, сколько себя помнил, не хотел быть "инкубаторным". Единственвый сын у матери-учительницы, он получил хорошую дошкольную подготовку и в начальных классах считался лучшим учеником. Чтобы не прослыть среди соклассников "паинькой", рано начал покуривать, бравируя, отведал спиртного. Неудержимо хотелось быть лидером во всем. В старших классах учиться, стало труднее, однако завоеванное лидерство уже не давало Жоре покоя, и он решил "лидировать" там, где легче. Природа не наделила его физической силой и смелостью, но после стакана вина эти недостатки словно исчезали. С отъездом Коробченко на учебу в художественное училище исчезло и сдерживающее влияние требовательной мамы, контролировавшей дома чуть не каждый Жорин шаг. В училище Жоре понравилось. Учащиеся в группе подобрались способные, а преподавание специальных дисциплин вели профессиональные художники, знающие толк в своем деле. Почти на четыре месяца Жора забыл о вине. Пытался даже бросить курить, но не смог - не хватило силы воли. Перед Новым годом Коробченко захандрил. Причиной плохого настроения явился в общем-то пустяк: в красочной предновогодней стенгазете в числе лучших пяти учащихся курса фамилия Жоры оказалась не на первом месте, а на пятом. "Плохо - становлюсь серым", - мрачно решил Жора н почувствовал непреодолимое, нутряное желание "тонизироваться". В первое утро нового года Коробченко очнулся с раскалывающейся от боли головой в незнакомой квартире. Мучительно соображая, как здесь очутился, с трудом узнал в вышедшем из ванной в одних плавках высоком мускулистом парне с белыми до плеч волосами бармена Стаса, за стойкой которого вчера исподфишка, вместо кофе, глотал "виски с содовой" и которому шутя бросил, кажется, последнюю десятку за длинную пачку фирменных сигарет "Честерфилд". Стас сладко потянулся, поиграл загоревшими мускулами. Подойдя к дивану, где лежал Жора, усмешливо сказал: - Ну, художник, волосы болят? Вставай, полечим твою лихую голову. Жора через силу поднялся. Когда он, кое-как ополоснув лицо, вышел нэ ванной в комнату, бармен в роскошном персидском халате сидел в кресле у журнального столика и, покачивая белой головой в такт мелодии, слушал стереомузыку, утробно льющуюся из импортного радиоприемника с подсветкой, переливающейся всеми цветами радуги. - Какой дурак научил тебя жрать виски одним глотком? - с улыбочкой спросил Стас. Коробченко смущенно пожал плечами. - Дикарь, воспитанные люди употребляют этот напиток маленькими глотками, - назидательно заговорил бармен. - Нам, лапотникам, надо учиться искусству пития у цивилизованной заграницы... Но привез я тебя в свой дом, разумеется, не для обучения хорошему тону. Помнишь вчерашний разговор?.. Забыл. Вот дурной... Что ж, вернемся к прошлой теме: нужен приличный портрет моей собственной персоны, чтобы украсить эти голые плоскости, Стас широко провел рукой, будто показывая комнатные стены с хаотически развешанными по ним разномастными иконками. - Портрет, уточняю, нужен на холсте, масляными красками, в реалистической манере. Дебильного абстракционизма в живописи я не признаю. Способен создать такой шедевр? - Можно попробовать, - неуверенно ответил Жора. Стас опять улыбнулся: - Вчера ты был решительнее. Подлечить, дикарь?.. Жора хотел отказаться, но не смог. Он уже привык "клин вышибать клином". "Подлечившись", Коробченко вдохновенно начал перечислять, какие понадобятся краски и материалы, чтобы задуманный портрет получился "на уровне": Бармен удивительно быстро раздобыл все, перечисленное Жорой, и на следующей неделе Коробченко принялся набрасывать эскиз будущего художественного полотна. Вначале Стас хотел запечатлеться в фирмовых джинсах с зеленой строчкой и в ковбойской рубахе навыпуск, но на "художественном совете", в котором, кроме Стаса и Жоры, приняли самое активное участие бесцеремонные девицы с кошачьими именами - Муся, Киса и Люся, окончательно было решено, что Коробченко изобразит бармена в персидском халате, задумчиво сидящим у журнального столика. Работал Стас в баре посменно. Три раза в неделю, после занятий в училище, Жора приезжал к нему домой писать с натуры. После каждого сеанса бармен доставал из холодильника импортную бутылку.