Страница:
– Уже начали поговаривать, что его отряд непобедим! – язвительно заметил граф. – В следующий раз приведи мне несколько пленных. Я буду возить этих «непобедимых» по ярмаркам и показывать дуракам, которые верят в такие байки.
– Постараюсь, – ответил я.
Мы с графом сидели у камина в его Честерском замке. Несмотря на то, что наступило лето, в камине горели толстые сосновые бревна. Ранульф де Жернон любил, чтобы в холле было тепло и пахло сосной. Он вынужден находиться здесь, чтобы отражать атаки Роберта де Бомона, графа Лестерского, который основные свои силы направил на запад. Пока перевес был на стороне противника.
– Ты привел с собой сержантов, участвовавших в этой засаде? – спросил граф Ранульф.
– Да, – ответил я. – Их двадцать человек. Если считать по два за рыцаря, то мне с еще двумя рыцарями надо будет отслужить всего двадцать дней.
– Не возражаю, если отобьешь у Роберта де Бомона охоту нападать на мои владения, – сказал Ранульф де Жернон.
– У него большой отряд? – поинтересовался я.
– Рыцарей около полусотни, – ответил граф Честерский.
– А остальных?
– Пара сотен сержантов и сотен пять копейщиков и арбалетчиков, но может набрать еще столько же и даже больше, – рассказал граф.
– Мне потребуются лучники, десятка три-четыре, – выдвинул я условие.
– Нанимай, я им заплачу по два пенса в день, – согласился Ранульф де Жернон.
– Что на счет трофеев? – задал я вопрос, чтобы потом не попасть в непонятное, как с оплатой за взятие Линкольна.
– Мне они не нужны, – ответил граф и добавил вроде бы шутливо: – Разве что Роберта де Бомона захватишь!
Алена Черного, графа Ричмондского, он заковал в кандалы и продержал в темнице до тех пор, пока не захватил несколько его северо-английских замков и других владений, заставил отказаться в свою пользу от титула графа Корнуоллского и принести себе оммаж. Так что мой бывший пленник такой же, как и я, вассал графа Честерского, а теперь еще и Корнуоллского.
Через два дня четыре десятка лучников-валлийцев из моих новых деревень пришли в Честер, чтобы присоединиться к отряду. Они уже знали, что досталось тем, кто ходил со мной служить графу Линкольнскому, что получали те, кто отправлялся со мной в море, и сами мечтали поиметь не меньше. Молодые парни, не старше двадцати лет, в большинстве своем бедно одетые и голодные. Они смотрели на меня, как на единственный в жизни шанс выкарабкаться из нищеты. Я гарантированно пообещал им два пенса в день, а остальное – как получится. Они не сомневались, что получится. Им нельзя было проиграть.
Рано утром мы вышли из города. Вперед умчалась разведка из трех сержантов. Затем еще десять скакали в авангарде. Дальше гарцевали я на приведенном из замка Иноке, Умфра с Джоном и наши оруженосцы. За нами ехали три кибитки, наполненные продуктами и вином, которые нам выделил граф Честерский из расчета на двадцать дней, и инвентарь – пилы, лопаты, топоры. Следом шли пешие лучники. В арьергарде двигались остальные сержанты. Погода в последние дни немного наладилась, то есть, не было продолжительных дождей и иногда выглядывало солнце. Самое приятное время года в этих краях. Не жарко и не холодно. Только воюй.
Вскоре мы добрались до места боевых действий. Его не трудно было определить по сожженным деревням и потравленным полям. Мне здорово повезло, что получил маноры в другом конце Честерской марки. Там только по рассказам знают, что идет гражданская война. Лагерь разбили на высоком холме, откуда хорошо обозревалась пограничная с владениями графа Лестерского долина. В ней еще осталась пара не тронутых деревень графа Честерского. Оборудовали лагерь почти по всем канонам римской армии: ров, вал, частокол, двое ворот. Только вместо палаток сделали навесы от дождя. На краю холма оборудовали наблюдательную вышку, скрытую между деревьями.
Ранульф де Жернон сообщил мне, что две недели назад враг базировался возле большой деревне Эшби в типичном деревянном мотт и бейли – замке на двух высоких насыпных холмах, окруженных рвами: на одном, более низком, располагались обнесенные частоколом хозяйственные постройки, а на втором, соединенным с первым подъемным мостом, – обнесенный частоколом донжон. Я послал туда патруль из трех человек. Еще две тройки поскакали в других направлениях. Я хотел знать, где и сколько противника находится на этой территории? Патрули должны были только наблюдать, стараясь оставаться незамеченными. Тот, что был послан в Эшби, вернулся самым первым и доложил, что в замке стоит отряд. Больше, чем наш, конные и пешие. Более точные данные они не могли сообщить, поскольку умели считать только до десяти. Второй патруль, посланный на северо-восток, вернулся с известием, что там больших отрядов нет, только мелкие группы местных рыцарей.
Посланные на юго-запад не вернулись. Я прождал три дня, потом послал в том направление Умфру с четырьмя сержантами и одним из псов. Еще пять человек отправил к деревне Эшби, чтобы наблюдали за расположенным там отрядом и ежедневно докладывали мне.
Вскоре прискакал курьер, который сообщил, что примерно половина отряда пошла в сторону владений графа Честерского. Мы тоже пошли к деревне, которая, скорее всего, была их целью. Поскольку им надо было идти два с половиной дня, а нам всего полдня, успели выбрать место для засады – узкую долину между двумя поросшими лесом холмами. Раньше по обе стороны дороги было пастбище, но теперь некого и некому было пасти, потому что деревню, которой оно принадлежало, разграбили и сожгли. На пепелище только пес одичавший бродил, который, увидев нас, убежал в лес. Гражданская война становилась более жестокой. Рациональнее было бы грабить деревни время от времени, а не уничтожать их. Видимо, эмоции опять возобладали над разумом.
Отряд состоял из полутора десятков рыцарей, их оруженосцев, полсотни сержантов и около сотни пехотинцев. Последние шли в хвосте. Авангард состоял их двух сержантов, и те ехали всего метрах в тридцати впереди. Обоза не было. Видимо, больших трофеев не ждали, потому что урожай еще не собран. Рыцари в простых кольчугах и шлемах и на посредственных лошадях. Только у командира был интересный конь, не столько статью, сколько мастью – темно-буланый в яблоках: как будто поверх золотистого фона наброшена контрастно-тёмная сетка. Жаркая погода разморила рыцаря, клевал носом. Не молодой уже, явно за сорок перевалило. И не сиделось ему дома?! Мог бы сына послать. А может, и сын здесь, и не один, чтобы побольше хапнуть.
Он «проклевал» полет болта. Умереть во сне – разве пожелаешь доблестному рыцарю лучшую смерть?! Следующими попадали с лошадей, пронзенные стрелами, остальные рыцари и большая часть сержантов. Я не стал перезаряжать арбалет, решил, что без меня управятся. Однако пехотинцы оказались более стойкими, чем я ожидал. Примерно половина их сбилась в кучу, присела и закрылась щитами. Стрелы пробивали щиты, но часто застревали в них, не поражали пехотинцев. Вооруженные арбалетами начали отстреливаться, высовываясь из-за щитов. Этих, правда, перебили быстро. Остальных тоже убьем. Вопрос времени.
Поняли это и за щитами.
– Не стреляйте, мы сдаемся! – прокричали оттуда громко и немного истерично.
– Прекратить обстрел! – приказал я своим, а врагам крикнул: – Бросьте оружие и щиты и встаньте с поднятыми вверх руками!
Стена из щитов упала на землю. Пехотинцы, бросая копья и снимая ремни с мечами, встали. Освободившись от оружия, они подняли руки вверх, но не на уровне плеч, а над головами. Не видели они голливудские фильмы, не знают, как надо держать руки, сдаваясь.
– Пройдите вперед! – приказал я. Когда они отошли от кучи из оружия и щитов, скомандовал: – Стой!
Мы вышли из леса. Пленным, двадцати девяти человекам, которых обыскали и освободили от шлемов, кожаных доспехов, башмаков и ценных вещей, если имели, я распорядился стать на колени и положить руки на шею. Судя по фильмам, из такой позы трудно напасть на охрану или броситься бежать. Пятерых бойцов назначил охранять их. Остальные занялись сбором трофеев и оказанием помощи двум лучникам, которых ранили арбалетчики. Одного убили. Все трое были из новых моих деревень, не имели опыта перестрелок с арбалетчиками. Теперь приобрели.
– Один рыцарь живой, – доложил Нудд.
Этим рыцарем оказался никто иной, как Тибо Кривой. Стрела попала ему в грудь слева у плеча. Рана не смертельная. Видимо, опыт подсказал старому солдату свалиться с лошади и затаиться. Теперь он сидел на земле без шлема и смотрел на торчавшую в теле стрелу. Мокрые от пота пряди редких темно-русых волос прилипли ко лбу. Одна прядь закрывала старый шрам почти до рассеченной брови.
– Ты как оказался в этом отряде? – поинтересовался я.
– Да как всегда: деньги нужны были, – признался он, попытавшись улыбнуться. – Вот и получил!
– Да уж, досталось тебе, – согласился я. – Будем вытаскивать или помирать решил?
– Давай попробуем вытащить, – кривя губы то ли в улыбке, то ли от боли, предложил Тибо. Кстати, кривили он их в другую сторону, чем шел шрам, отчего зрелище было забавным.
Я обрезал наконечник стрелы и выдернул древко из тела Кривого. Он тихо вскрикнул и сразу обмяк, потеряв сознание. Его вытряхнули из кольчуги, положили на постеленный на землю плащ, который был приторочен к седлу ближней лошади, дезинфицировали рану акульим жиром и перебинтовали. Когда завязывали бинты, рыцарь очнулся. Лицо побледнело, а из как бы прищуренного левого глаза вытекла слеза. Тибо Кривой вытер ее правой рукой и тихо произнес:
– Невезучая у меня левая сторона: всё время ранят в нее.
– На коне сможешь ехать? – спросил его.
– Вряд ли, – ответил он.
– Сделайте и ему носилки, – приказал я бойцам.
Между двумя палками привязывают длинный плащ из грубой толстой ткани. Потом концы этих палок крепят к седлам двух лошадей, чтобы плащ с раненым висел между ними. Придется раненому перемещаться не в очень удобной позе и покачиваясь, зато не своим ходом.
Пленные перетащили трупы убитых в ложбину, которая находилась чуть дальше нашей засады, закидали их камнями и ветками. Даже крест соорудили из двух палок.
– Джон, возьми двадцать человек на лошадях и отведи их в замок, – приказал я своему рыцарю.
Замок – тоже деревянный мотт и бейли – принадлежала графу Честерскому и располагалась примерно в дне пути отсюда. Там нес службу отряд из двух рыцарей и двух десятков пехотинцев, основной задачей которых было сообщать графу, какую еще его деревню разграбили люди Роберта де Бомона.
– Предупреди их, что эти солдаты нужны мне живыми и здоровыми, заберу недели через две, расходы на питание компенсирую, – проинструктировал Джона.
4
5
– Постараюсь, – ответил я.
Мы с графом сидели у камина в его Честерском замке. Несмотря на то, что наступило лето, в камине горели толстые сосновые бревна. Ранульф де Жернон любил, чтобы в холле было тепло и пахло сосной. Он вынужден находиться здесь, чтобы отражать атаки Роберта де Бомона, графа Лестерского, который основные свои силы направил на запад. Пока перевес был на стороне противника.
– Ты привел с собой сержантов, участвовавших в этой засаде? – спросил граф Ранульф.
– Да, – ответил я. – Их двадцать человек. Если считать по два за рыцаря, то мне с еще двумя рыцарями надо будет отслужить всего двадцать дней.
– Не возражаю, если отобьешь у Роберта де Бомона охоту нападать на мои владения, – сказал Ранульф де Жернон.
– У него большой отряд? – поинтересовался я.
– Рыцарей около полусотни, – ответил граф Честерский.
– А остальных?
– Пара сотен сержантов и сотен пять копейщиков и арбалетчиков, но может набрать еще столько же и даже больше, – рассказал граф.
– Мне потребуются лучники, десятка три-четыре, – выдвинул я условие.
– Нанимай, я им заплачу по два пенса в день, – согласился Ранульф де Жернон.
– Что на счет трофеев? – задал я вопрос, чтобы потом не попасть в непонятное, как с оплатой за взятие Линкольна.
– Мне они не нужны, – ответил граф и добавил вроде бы шутливо: – Разве что Роберта де Бомона захватишь!
Алена Черного, графа Ричмондского, он заковал в кандалы и продержал в темнице до тех пор, пока не захватил несколько его северо-английских замков и других владений, заставил отказаться в свою пользу от титула графа Корнуоллского и принести себе оммаж. Так что мой бывший пленник такой же, как и я, вассал графа Честерского, а теперь еще и Корнуоллского.
Через два дня четыре десятка лучников-валлийцев из моих новых деревень пришли в Честер, чтобы присоединиться к отряду. Они уже знали, что досталось тем, кто ходил со мной служить графу Линкольнскому, что получали те, кто отправлялся со мной в море, и сами мечтали поиметь не меньше. Молодые парни, не старше двадцати лет, в большинстве своем бедно одетые и голодные. Они смотрели на меня, как на единственный в жизни шанс выкарабкаться из нищеты. Я гарантированно пообещал им два пенса в день, а остальное – как получится. Они не сомневались, что получится. Им нельзя было проиграть.
Рано утром мы вышли из города. Вперед умчалась разведка из трех сержантов. Затем еще десять скакали в авангарде. Дальше гарцевали я на приведенном из замка Иноке, Умфра с Джоном и наши оруженосцы. За нами ехали три кибитки, наполненные продуктами и вином, которые нам выделил граф Честерский из расчета на двадцать дней, и инвентарь – пилы, лопаты, топоры. Следом шли пешие лучники. В арьергарде двигались остальные сержанты. Погода в последние дни немного наладилась, то есть, не было продолжительных дождей и иногда выглядывало солнце. Самое приятное время года в этих краях. Не жарко и не холодно. Только воюй.
Вскоре мы добрались до места боевых действий. Его не трудно было определить по сожженным деревням и потравленным полям. Мне здорово повезло, что получил маноры в другом конце Честерской марки. Там только по рассказам знают, что идет гражданская война. Лагерь разбили на высоком холме, откуда хорошо обозревалась пограничная с владениями графа Лестерского долина. В ней еще осталась пара не тронутых деревень графа Честерского. Оборудовали лагерь почти по всем канонам римской армии: ров, вал, частокол, двое ворот. Только вместо палаток сделали навесы от дождя. На краю холма оборудовали наблюдательную вышку, скрытую между деревьями.
Ранульф де Жернон сообщил мне, что две недели назад враг базировался возле большой деревне Эшби в типичном деревянном мотт и бейли – замке на двух высоких насыпных холмах, окруженных рвами: на одном, более низком, располагались обнесенные частоколом хозяйственные постройки, а на втором, соединенным с первым подъемным мостом, – обнесенный частоколом донжон. Я послал туда патруль из трех человек. Еще две тройки поскакали в других направлениях. Я хотел знать, где и сколько противника находится на этой территории? Патрули должны были только наблюдать, стараясь оставаться незамеченными. Тот, что был послан в Эшби, вернулся самым первым и доложил, что в замке стоит отряд. Больше, чем наш, конные и пешие. Более точные данные они не могли сообщить, поскольку умели считать только до десяти. Второй патруль, посланный на северо-восток, вернулся с известием, что там больших отрядов нет, только мелкие группы местных рыцарей.
Посланные на юго-запад не вернулись. Я прождал три дня, потом послал в том направление Умфру с четырьмя сержантами и одним из псов. Еще пять человек отправил к деревне Эшби, чтобы наблюдали за расположенным там отрядом и ежедневно докладывали мне.
Вскоре прискакал курьер, который сообщил, что примерно половина отряда пошла в сторону владений графа Честерского. Мы тоже пошли к деревне, которая, скорее всего, была их целью. Поскольку им надо было идти два с половиной дня, а нам всего полдня, успели выбрать место для засады – узкую долину между двумя поросшими лесом холмами. Раньше по обе стороны дороги было пастбище, но теперь некого и некому было пасти, потому что деревню, которой оно принадлежало, разграбили и сожгли. На пепелище только пес одичавший бродил, который, увидев нас, убежал в лес. Гражданская война становилась более жестокой. Рациональнее было бы грабить деревни время от времени, а не уничтожать их. Видимо, эмоции опять возобладали над разумом.
Отряд состоял из полутора десятков рыцарей, их оруженосцев, полсотни сержантов и около сотни пехотинцев. Последние шли в хвосте. Авангард состоял их двух сержантов, и те ехали всего метрах в тридцати впереди. Обоза не было. Видимо, больших трофеев не ждали, потому что урожай еще не собран. Рыцари в простых кольчугах и шлемах и на посредственных лошадях. Только у командира был интересный конь, не столько статью, сколько мастью – темно-буланый в яблоках: как будто поверх золотистого фона наброшена контрастно-тёмная сетка. Жаркая погода разморила рыцаря, клевал носом. Не молодой уже, явно за сорок перевалило. И не сиделось ему дома?! Мог бы сына послать. А может, и сын здесь, и не один, чтобы побольше хапнуть.
Он «проклевал» полет болта. Умереть во сне – разве пожелаешь доблестному рыцарю лучшую смерть?! Следующими попадали с лошадей, пронзенные стрелами, остальные рыцари и большая часть сержантов. Я не стал перезаряжать арбалет, решил, что без меня управятся. Однако пехотинцы оказались более стойкими, чем я ожидал. Примерно половина их сбилась в кучу, присела и закрылась щитами. Стрелы пробивали щиты, но часто застревали в них, не поражали пехотинцев. Вооруженные арбалетами начали отстреливаться, высовываясь из-за щитов. Этих, правда, перебили быстро. Остальных тоже убьем. Вопрос времени.
Поняли это и за щитами.
– Не стреляйте, мы сдаемся! – прокричали оттуда громко и немного истерично.
– Прекратить обстрел! – приказал я своим, а врагам крикнул: – Бросьте оружие и щиты и встаньте с поднятыми вверх руками!
Стена из щитов упала на землю. Пехотинцы, бросая копья и снимая ремни с мечами, встали. Освободившись от оружия, они подняли руки вверх, но не на уровне плеч, а над головами. Не видели они голливудские фильмы, не знают, как надо держать руки, сдаваясь.
– Пройдите вперед! – приказал я. Когда они отошли от кучи из оружия и щитов, скомандовал: – Стой!
Мы вышли из леса. Пленным, двадцати девяти человекам, которых обыскали и освободили от шлемов, кожаных доспехов, башмаков и ценных вещей, если имели, я распорядился стать на колени и положить руки на шею. Судя по фильмам, из такой позы трудно напасть на охрану или броситься бежать. Пятерых бойцов назначил охранять их. Остальные занялись сбором трофеев и оказанием помощи двум лучникам, которых ранили арбалетчики. Одного убили. Все трое были из новых моих деревень, не имели опыта перестрелок с арбалетчиками. Теперь приобрели.
– Один рыцарь живой, – доложил Нудд.
Этим рыцарем оказался никто иной, как Тибо Кривой. Стрела попала ему в грудь слева у плеча. Рана не смертельная. Видимо, опыт подсказал старому солдату свалиться с лошади и затаиться. Теперь он сидел на земле без шлема и смотрел на торчавшую в теле стрелу. Мокрые от пота пряди редких темно-русых волос прилипли ко лбу. Одна прядь закрывала старый шрам почти до рассеченной брови.
– Ты как оказался в этом отряде? – поинтересовался я.
– Да как всегда: деньги нужны были, – признался он, попытавшись улыбнуться. – Вот и получил!
– Да уж, досталось тебе, – согласился я. – Будем вытаскивать или помирать решил?
– Давай попробуем вытащить, – кривя губы то ли в улыбке, то ли от боли, предложил Тибо. Кстати, кривили он их в другую сторону, чем шел шрам, отчего зрелище было забавным.
Я обрезал наконечник стрелы и выдернул древко из тела Кривого. Он тихо вскрикнул и сразу обмяк, потеряв сознание. Его вытряхнули из кольчуги, положили на постеленный на землю плащ, который был приторочен к седлу ближней лошади, дезинфицировали рану акульим жиром и перебинтовали. Когда завязывали бинты, рыцарь очнулся. Лицо побледнело, а из как бы прищуренного левого глаза вытекла слеза. Тибо Кривой вытер ее правой рукой и тихо произнес:
– Невезучая у меня левая сторона: всё время ранят в нее.
– На коне сможешь ехать? – спросил его.
– Вряд ли, – ответил он.
– Сделайте и ему носилки, – приказал я бойцам.
Между двумя палками привязывают длинный плащ из грубой толстой ткани. Потом концы этих палок крепят к седлам двух лошадей, чтобы плащ с раненым висел между ними. Придется раненому перемещаться не в очень удобной позе и покачиваясь, зато не своим ходом.
Пленные перетащили трупы убитых в ложбину, которая находилась чуть дальше нашей засады, закидали их камнями и ветками. Даже крест соорудили из двух палок.
– Джон, возьми двадцать человек на лошадях и отведи их в замок, – приказал я своему рыцарю.
Замок – тоже деревянный мотт и бейли – принадлежала графу Честерскому и располагалась примерно в дне пути отсюда. Там нес службу отряд из двух рыцарей и двух десятков пехотинцев, основной задачей которых было сообщать графу, какую еще его деревню разграбили люди Роберта де Бомона.
– Предупреди их, что эти солдаты нужны мне живыми и здоровыми, заберу недели через две, расходы на питание компенсирую, – проинструктировал Джона.
4
Мой отряд теперь весь был конный, и мы могли намного быстрее перемещаться в нужное место. Тибо Кривой рассказал мне, что их отрядом, собранным из наемников и вассалов графа Лестерского, командует рыцарь Бодуэн из Фландрии, приятель Вильгельма Ипрского, графа Кентского. В отряде было около пятисот человек, но все вместе никогда не нападали. Часть отряда, примерно полторы сотни, где-то южнее грабят владения графа Глостерского или его сторонников.
– Там в основном фламандцы, – сообщил он. – Наши здесь остались, чтобы, если ситуация изменится, без проблем перейти на сторону графа Глостерского. Он пригрозил, что не будет нанимать тех, кто воевал против него.
– Тогда ему скоро не с кем будет воевать! – произнес я.
– Да, – согласился Тибо, – всем стало наплевать, кто король по праву, а кто нет, лишь бы хапануть побольше, пока война не кончилась. – Он тяжело вздохнул. – Сам надеялся разбогатеть, а потом купить домик в крепком городе и дожить последние годы спокойно.
– Рана заживает хорошо, может, еще успеешь, – утешил я. – У меня большое подозрение, что война не скоро закончится.
– Кому я нужен без коня и доспеха?! – резонно заметил рыцарь.
– Выздоравливай, а там подумаем на счет коня и доспеха, – сказал я.
Тибо Кривой сразу приободрился:
– Я слышал, Гилберт у тебя служит.
– Да. Женился на сестре моей жены, и я дал ему манор в Линкольншире, – рассказал ему.
– Повезло парню! – с завистью воскликнул Тибо и как бы шутливо спросил: – А больше сестер на выданье нет?
– Увы! – ответил я. – Но и для тебя что-нибудь придумаем. Главное, выздоравливай.
– Теперь должен выздороветь! – произнес он повеселевшим голосом и посмотрел на меня, как ребенок на Деда Мороза, принесшего подарки.
Людям двенадцатого века, жестокого, безжалостного, мои проявления человечности кажутся удивительными. Через восемь с небольшим веков в Западной Европе таких, как я сейчас, будут считать извергами. Помню, на курсах английского на Мальте со мной в группе занимались студенты из Испании. Им правительство оплачивает три недели обучения. Они были уверены, что у верблюда в горбу вода. Я рассказал, что мой приятель тоже так думал. Воюя в Афганистане, он решил проверить и прострелил горб. Оттуда потекла кровь. Закончив рассказ, почувствовал, как изменилось отношение ко мне: от меня все как бы внутренне отодвинулись. Они почему-то решили, что я тоже воевал, а значит, убийца.
Вернулся Умфра со всей своей группой. В последнее время он начал вживаться в роль рыцаря, покрикивать на подчиненных – в общем, пальцы растопыривать. Сейчас он был притихший, будто зарождавшуюся спесь солнцем припалило.
– Чуть не попались, – сообщил Умфра. – Следили за их отрядом, который базируется в деревянном замке на холме возле деревни, и не заметили, что нас окружают. Хорошо, пес залаял. Через лес ускакали.
Видимо, первая группа тоже не заметила.
– Как они узнали, что вы за ними следите? – спросил я.
– Понятия не имею, – ответил Умфра.
– Хорошенько подумай, – потребовал я.
– Близко мы к ним не приближались, – начал вспоминать он. – Костер жгли только ночью и в ложбинах…
– А зачем жгли? – перебил его.
– Мясо жарили, – ответил Умфра. – Ягненка подстрелили, он от стада отбился.
– Из-за ягненка вы чуть и не погибли, – пришел я к выводу.
– Нас никто не видел! – заверил Джон.
– Это не важно. Они поняли, что в округе появились воры, и выследили вас, как и предыдущих, – объяснил ему.
Я оставил в лагере десять человек охранять трофеи и раненых, а с остальными поскакал рассчитаться с отрядом фламандцев. К нашему прибытию отряда на месте не оказалось. По моему приказу взяли «языка» – крестьянина из деревни. Он сообщил, что за день до этого отряд ушел на запад, где находились земли графа Глостерского. Мы захватили крестьянина с собой, пообещав отпустить живым и невредимым, если не соврал, и наоборот. Ехал он на крупе коня позади одного из лучников. Вечером ходил враскарячку и жаловался, что растер бедра до крови. Я отпустил его утром. Теперь не успеет нам помешать: до дома ему добираться не меньше двух дней.
Время уже близилось к вечеру. Закапал дождь, и я подумывал, не вернуться ли нам к сожженной деревне, которую недавно проехали? Но приискала высланная вперед разведка и доложила, что навстречу движется отряд с обозом и скотом. Кроме фламандцев, больше здесь ходить вроде бы некому.
– Они видели вас? – спросил я.
– Нет, – заверил разведчик.
А если и заметили, вряд ли испугались трех всадников. Наверняка думают, что в окрестностях промышляет небольшая шайка валлийцев. Кстати, фламандцы относятся к валлийцам без того остервенения, с каким англосаксы и норманны.
Мы свернули с дороги в лес, отъехали подальше, чтобы жеребцы не учуяли какую-нибудь кобылу и не заржали призывно. Это с ними постоянно случается. Долгое пребывание в компании одних только жеребцов повышает в них тягу к прекрасному полу.
Как я и предполагал, отряд фламандцев прошел мимо нас и остановился на нескошенном и потравленном поле рядом с сожженной, скорее всего, ими же деревней. Верховых коней и награбленный скот пустили пастись на поле, а сами отгородились от дороги четырьмя арбами с награбленным и легли спать под ними или рядом, выставив караул из двух человек. Эти двое, надвинув капюшоны почти до глаз, сидели у еле тлевшего под мелким дождем костра. Лишь иногда и ненадолго появлялись узкие язычки огня. В одном я ошибся – был уверен, что спать будут в лесу под деревьями, где меньше заливает дождем. Видимо, фламандцы уже вырубили у себя леса, поэтому и не любят их. Или привыкли к дождям.
Мы были в лесу метрах в пятистах от них. Лошадей оставили там, где прятались от отряда. И луки тоже. Дождливой ночью от луков мало проку. Поработаем ножами, если получится. Я разбил свой отряд на тройки, в которых у одного был опыт резанья спящих. Остальных показали, как надо делать. По себе знаю, что все мои наставления вылетят из их голов, когда дотронутся до спящего человека и поднесут к его горлу нож. А пока сидели под деревьями и ждали, когда у фламандцев наступит глубокий сон. Я тоже накинул на голову капюшон плаща, обычного, из грубой материи. Плащ уже промок, но даже мокрая шерсть хорошо греет, то есть, не дает уходить теплу тела.
Я смачно зевнул. Мне, «сове», захотелось спать, значит, у «жаворонков» сейчас самый сон. Я снял плащ и молча толкнул сидящих рядом со мной. Они передали сигнал по цепочке. Я встал и вышел из леса. Дождь воде бы закончился. В лесу это не заметил, потому что с деревьев еще капало. Отряд собрался позади меня. Ночи здесь не такие темные, как на юге, но все равно едва различимы были только силуэты арб. Костер часовых потух.
Я положил руки на плечи Умфры и Джона, которые стояли у меня по бокам и подтолкнул обоих вперед. Если у них не получится снять без шума часовых, остальные вернутся в лес и последуют к нашим лошадям. Нападем в другое время и в другом месте.
Чтобы не думать о том, как медленно в таких случаях тянется время, вспомнил, как работал в каботаже старшим помощником одного старого капитана. Нас было двое судоводителей, так что стояли вахту шесть часов через шесть. По уставу штурман должен приходить на мостик за десять минут до начала вахты, чтобы оценить обстановку, а ночью еще и адаптироваться к темноте. Обычно приходят минут за пять, если не меньше. Капитан требовал, чтобы я строго соблюдал устав. Когда я без десяти поднимался на мостик, капитан сразу убегал. У него к тому времени уже стояла на карте точка, где мы будем через десять минут, и сделаны все записи в судовой журнал, в том числе о сдаче вахты ровно в срок. Сам он ни разу не прибыл на вахту раньше, чем закончилась моя. Позже – частенько. Для него сокращение вахты на несколько минут были чуть ли не смыслом жизни.
Умфра и Джон возникли из темноты. Они ничего не сказали, значит, все в порядке. Я повернулся к отряду и еле слышно прошептал:
– Вперед.
Мои бойцы обогнули меня с двух сторон и бесшумно направились к лагерю фламандцев. Умфра и Джон остались рядом со мной. Мы будем прикрывать отступление в случае неудачного исхода этого мероприятия. Я бесшумно вынул из ножен саблю. Умфра и Джон достали палаши, выкованные для них кузнецом Йоро по моему заказу и моей технологии. Мы остановились метрах в десяти от арб.
Опять закапал дождь. Капли стекали по шлему на бармицу и через нее просачивались к шее и дальше под кольчугу, напитывая стеганку. Скоро она станет сырой. Потом долго будет сохнуть, а высохнув, хранить запах половых тряпок, которыми мы в мореходке мыли гектары ротных помещений.
Вдалеке коротко заржал конь. Я вздрогнул. Что-то пугливым становлюсь. Чтобы отогнать неприятные мысли, подошел ближе к арбам. Тех, кто спал под ними, уже должны упокоить. Мне показалось, что учуял запах крови. Кстати, очень энергетический продукт. Я в молодости пил теплую свиную кровь. Она настолько сытная, что от этого меня даже немного подташнивало. А потенция потом была! Впрочем, в молодости она и так не слабая.
Ребята управились где-то за полчаса. Я залез под арбу, вытянув оттуда трупы фламандцев, и заснул. Разбудили меня, когда собрали трофеи, запрягли в арбы волов, привели наших лошадей и сварили на завтрак двух козлов. Я не пью козье молоко, потому что у него «одеколонный» привкус, и козлов недолюбливаю, потому что воняют слишком сильно. Запах от них не сказал бы, что неприятный, но такой ядреный, что через несколько минут у меня начинает болеть голова. Зато козлиное мясо вкусное. После завтрака собрали стадо и сняли путы с трофейных верховых лошадей и погнали всех вместе к нашему лагерю на холме.
– Там в основном фламандцы, – сообщил он. – Наши здесь остались, чтобы, если ситуация изменится, без проблем перейти на сторону графа Глостерского. Он пригрозил, что не будет нанимать тех, кто воевал против него.
– Тогда ему скоро не с кем будет воевать! – произнес я.
– Да, – согласился Тибо, – всем стало наплевать, кто король по праву, а кто нет, лишь бы хапануть побольше, пока война не кончилась. – Он тяжело вздохнул. – Сам надеялся разбогатеть, а потом купить домик в крепком городе и дожить последние годы спокойно.
– Рана заживает хорошо, может, еще успеешь, – утешил я. – У меня большое подозрение, что война не скоро закончится.
– Кому я нужен без коня и доспеха?! – резонно заметил рыцарь.
– Выздоравливай, а там подумаем на счет коня и доспеха, – сказал я.
Тибо Кривой сразу приободрился:
– Я слышал, Гилберт у тебя служит.
– Да. Женился на сестре моей жены, и я дал ему манор в Линкольншире, – рассказал ему.
– Повезло парню! – с завистью воскликнул Тибо и как бы шутливо спросил: – А больше сестер на выданье нет?
– Увы! – ответил я. – Но и для тебя что-нибудь придумаем. Главное, выздоравливай.
– Теперь должен выздороветь! – произнес он повеселевшим голосом и посмотрел на меня, как ребенок на Деда Мороза, принесшего подарки.
Людям двенадцатого века, жестокого, безжалостного, мои проявления человечности кажутся удивительными. Через восемь с небольшим веков в Западной Европе таких, как я сейчас, будут считать извергами. Помню, на курсах английского на Мальте со мной в группе занимались студенты из Испании. Им правительство оплачивает три недели обучения. Они были уверены, что у верблюда в горбу вода. Я рассказал, что мой приятель тоже так думал. Воюя в Афганистане, он решил проверить и прострелил горб. Оттуда потекла кровь. Закончив рассказ, почувствовал, как изменилось отношение ко мне: от меня все как бы внутренне отодвинулись. Они почему-то решили, что я тоже воевал, а значит, убийца.
Вернулся Умфра со всей своей группой. В последнее время он начал вживаться в роль рыцаря, покрикивать на подчиненных – в общем, пальцы растопыривать. Сейчас он был притихший, будто зарождавшуюся спесь солнцем припалило.
– Чуть не попались, – сообщил Умфра. – Следили за их отрядом, который базируется в деревянном замке на холме возле деревни, и не заметили, что нас окружают. Хорошо, пес залаял. Через лес ускакали.
Видимо, первая группа тоже не заметила.
– Как они узнали, что вы за ними следите? – спросил я.
– Понятия не имею, – ответил Умфра.
– Хорошенько подумай, – потребовал я.
– Близко мы к ним не приближались, – начал вспоминать он. – Костер жгли только ночью и в ложбинах…
– А зачем жгли? – перебил его.
– Мясо жарили, – ответил Умфра. – Ягненка подстрелили, он от стада отбился.
– Из-за ягненка вы чуть и не погибли, – пришел я к выводу.
– Нас никто не видел! – заверил Джон.
– Это не важно. Они поняли, что в округе появились воры, и выследили вас, как и предыдущих, – объяснил ему.
Я оставил в лагере десять человек охранять трофеи и раненых, а с остальными поскакал рассчитаться с отрядом фламандцев. К нашему прибытию отряда на месте не оказалось. По моему приказу взяли «языка» – крестьянина из деревни. Он сообщил, что за день до этого отряд ушел на запад, где находились земли графа Глостерского. Мы захватили крестьянина с собой, пообещав отпустить живым и невредимым, если не соврал, и наоборот. Ехал он на крупе коня позади одного из лучников. Вечером ходил враскарячку и жаловался, что растер бедра до крови. Я отпустил его утром. Теперь не успеет нам помешать: до дома ему добираться не меньше двух дней.
Время уже близилось к вечеру. Закапал дождь, и я подумывал, не вернуться ли нам к сожженной деревне, которую недавно проехали? Но приискала высланная вперед разведка и доложила, что навстречу движется отряд с обозом и скотом. Кроме фламандцев, больше здесь ходить вроде бы некому.
– Они видели вас? – спросил я.
– Нет, – заверил разведчик.
А если и заметили, вряд ли испугались трех всадников. Наверняка думают, что в окрестностях промышляет небольшая шайка валлийцев. Кстати, фламандцы относятся к валлийцам без того остервенения, с каким англосаксы и норманны.
Мы свернули с дороги в лес, отъехали подальше, чтобы жеребцы не учуяли какую-нибудь кобылу и не заржали призывно. Это с ними постоянно случается. Долгое пребывание в компании одних только жеребцов повышает в них тягу к прекрасному полу.
Как я и предполагал, отряд фламандцев прошел мимо нас и остановился на нескошенном и потравленном поле рядом с сожженной, скорее всего, ими же деревней. Верховых коней и награбленный скот пустили пастись на поле, а сами отгородились от дороги четырьмя арбами с награбленным и легли спать под ними или рядом, выставив караул из двух человек. Эти двое, надвинув капюшоны почти до глаз, сидели у еле тлевшего под мелким дождем костра. Лишь иногда и ненадолго появлялись узкие язычки огня. В одном я ошибся – был уверен, что спать будут в лесу под деревьями, где меньше заливает дождем. Видимо, фламандцы уже вырубили у себя леса, поэтому и не любят их. Или привыкли к дождям.
Мы были в лесу метрах в пятистах от них. Лошадей оставили там, где прятались от отряда. И луки тоже. Дождливой ночью от луков мало проку. Поработаем ножами, если получится. Я разбил свой отряд на тройки, в которых у одного был опыт резанья спящих. Остальных показали, как надо делать. По себе знаю, что все мои наставления вылетят из их голов, когда дотронутся до спящего человека и поднесут к его горлу нож. А пока сидели под деревьями и ждали, когда у фламандцев наступит глубокий сон. Я тоже накинул на голову капюшон плаща, обычного, из грубой материи. Плащ уже промок, но даже мокрая шерсть хорошо греет, то есть, не дает уходить теплу тела.
Я смачно зевнул. Мне, «сове», захотелось спать, значит, у «жаворонков» сейчас самый сон. Я снял плащ и молча толкнул сидящих рядом со мной. Они передали сигнал по цепочке. Я встал и вышел из леса. Дождь воде бы закончился. В лесу это не заметил, потому что с деревьев еще капало. Отряд собрался позади меня. Ночи здесь не такие темные, как на юге, но все равно едва различимы были только силуэты арб. Костер часовых потух.
Я положил руки на плечи Умфры и Джона, которые стояли у меня по бокам и подтолкнул обоих вперед. Если у них не получится снять без шума часовых, остальные вернутся в лес и последуют к нашим лошадям. Нападем в другое время и в другом месте.
Чтобы не думать о том, как медленно в таких случаях тянется время, вспомнил, как работал в каботаже старшим помощником одного старого капитана. Нас было двое судоводителей, так что стояли вахту шесть часов через шесть. По уставу штурман должен приходить на мостик за десять минут до начала вахты, чтобы оценить обстановку, а ночью еще и адаптироваться к темноте. Обычно приходят минут за пять, если не меньше. Капитан требовал, чтобы я строго соблюдал устав. Когда я без десяти поднимался на мостик, капитан сразу убегал. У него к тому времени уже стояла на карте точка, где мы будем через десять минут, и сделаны все записи в судовой журнал, в том числе о сдаче вахты ровно в срок. Сам он ни разу не прибыл на вахту раньше, чем закончилась моя. Позже – частенько. Для него сокращение вахты на несколько минут были чуть ли не смыслом жизни.
Умфра и Джон возникли из темноты. Они ничего не сказали, значит, все в порядке. Я повернулся к отряду и еле слышно прошептал:
– Вперед.
Мои бойцы обогнули меня с двух сторон и бесшумно направились к лагерю фламандцев. Умфра и Джон остались рядом со мной. Мы будем прикрывать отступление в случае неудачного исхода этого мероприятия. Я бесшумно вынул из ножен саблю. Умфра и Джон достали палаши, выкованные для них кузнецом Йоро по моему заказу и моей технологии. Мы остановились метрах в десяти от арб.
Опять закапал дождь. Капли стекали по шлему на бармицу и через нее просачивались к шее и дальше под кольчугу, напитывая стеганку. Скоро она станет сырой. Потом долго будет сохнуть, а высохнув, хранить запах половых тряпок, которыми мы в мореходке мыли гектары ротных помещений.
Вдалеке коротко заржал конь. Я вздрогнул. Что-то пугливым становлюсь. Чтобы отогнать неприятные мысли, подошел ближе к арбам. Тех, кто спал под ними, уже должны упокоить. Мне показалось, что учуял запах крови. Кстати, очень энергетический продукт. Я в молодости пил теплую свиную кровь. Она настолько сытная, что от этого меня даже немного подташнивало. А потенция потом была! Впрочем, в молодости она и так не слабая.
Ребята управились где-то за полчаса. Я залез под арбу, вытянув оттуда трупы фламандцев, и заснул. Разбудили меня, когда собрали трофеи, запрягли в арбы волов, привели наших лошадей и сварили на завтрак двух козлов. Я не пью козье молоко, потому что у него «одеколонный» привкус, и козлов недолюбливаю, потому что воняют слишком сильно. Запах от них не сказал бы, что неприятный, но такой ядреный, что через несколько минут у меня начинает болеть голова. Зато козлиное мясо вкусное. После завтрака собрали стадо и сняли путы с трофейных верховых лошадей и погнали всех вместе к нашему лагерю на холме.
5
Последняя треть отряда рыцаря Бодуэна не желала далеко отходить от замка. Наверное, ждали возвращения своих товарищей. Или еще чего-то. Я подумывал, не штурмануть ли замок, но слишком много там народа, причем не городской стражи, а профессиональных вояк. Подумав немного, пришел к выводу: если враг не идет в засаду, засада идет к врагу. Я отобрал три десятка валлийцев, которые выглядели постарше, и послал их по командованием Умфры и Джона напасть на деревню Шеллбрук, которая расположена рядом Эшби. Первый должен был руководить конфискацией имущества, а второй следить за временем. Я дал ему песочные часы, которые отмеряли примерно час. По прибытию в деревню Джон должен был начать отсчет. Между деревнями километров пять. Крестьянин пробежит эту дистанцию самое быстрое за полчаса. Пока объяснит, что на них напали, пока примут решение, пока отряд соберется, пройдет еще полчаса. Плюс на дорогу минут сорок, потому что с оружием и доспехами пехота много не побегает, а без нее всадники не нападут на отряд непонятно какой численности и из кого состоящий. Вот когда они узнают, что нападавших всего три десятка, и это легковооруженные валлийцы, которые медленно уводят награбленный скот… Надеюсь, рыцарь Бодуэн примет смелое решение.
Засаду устроили километрах в четырех от деревни. Здесь дорога поворачивала, а потом метров пятьсот проходила по открытому участку. Отряд валлийцев умудрился за час изрядно прибарахлиться. Не знаю, что они отнимали у бедных крестьян, но к каждому седлу было притачано по паре больших узлов. Они знают, что я всякое говно не беру, только ценные вещи, поэтому что-то стоящее берут в последнюю очередь, хотя им достанется доля побольше, чем со всего остального. То, чем не надо делиться, кажется дороже. Они привязали коней в лесу и заняли позиции. Долго ждать не пришлось.
Рыцарь Бодуэн скакал первым. На нем был шлем с плюмажем из ярких фазаньих перьев, которые местные рыцари не жалуют. На плечах бордовый плащ. Одет в бордовое сюрко, на котором изображено золотом какое-то странное животное, «то ли буйвол, то ли бык, то ли тур». Слева висел щит с бордовым полем, на котором было нарисовано тоже, что и на сюрко. Конь у него был редкой в этих местах изабелловой масти – шерсть цвета топленого молока, а кожа на всем теле розовая. У таких лошадей глаза должны быть голубые. После боя проверю. Метрах в семидесяти от засады возле дороги, слева, паслась телка. Ее специально там оставили, чтобы изображала отбившуюся от стада. Рыцарь Бодуэн обернулся к своим, показал на копьем, которое держал в правой руке, и что-то сказал. Поэтому и не увидел полет болта. Попал я ему в верхнюю правую часть груди. Бодуэн вздрогнул, но не потерял сознание и не упал.
– Засада! – крикнул он и начал разворачивать коня вправо.
Одна стрела пробила его щит, а вторая попала в глаз. Остальные стрелы посбивали всех шестнадцать рыцарей и большую часть из полусотни сержантов, которые скакали за ним. Я перезарядил арбалет и успел послать болт вдогонку улепетывающему сержанту. Вроде бы попал. Ему в спину сразу прилетело еще штук пять стрел, поэтому трудно определить, кто свалил его. Этот был последним. Никто не ушел, значит, продолжаем операцию.
– Вперед! – крикнул я и побежал к дороге, а потом по ней – навстречу отряду пехотинцев.
Им полагалась индивидуальная засада, метрах в трехстах от открытого пространства, до поворота дороги, где не будет видно, что случилось впереди. Десять лучников остались добить раненых и поймать лошадей.
Пехотинцы шли быстрых шагов. Впереди шагал пожилой вояка с багровым лицом, которое украшали длинные густые усы, которые были шире лица, острые кончики торчали, как у таракана. Обычно в Англии лицо или полностью бреют, или отращивают усы и бороду. Скорее всего, обладатель одних только усов был брабантцем. Он обернулся и что-то крикнул на языке, похожем на немецкий. Наверное, подгонял своих. Не пойму, как он увидел мой болт и успел отскочить. Наверное, интуиция и опыт помогли. Плохие наемники так долго не живут. Мой болт все равно попал в шедшего сзади копейщика, но неприятный осадок у меня остался. Усача завалили мои лучники, которые были с другой стороны засады. Я научил парней стрелять не в тех, кто ближе, а в тех, кто спиной к ним. Всех пехотинцев перебить не успели. Они сперва ломанулись по дороге, а затем – в лес, где не страшны были стрелы. Десятка два ускользнуло. Пусть бегут. Роберт де Бомон, граф Лестерский должен знать, куда подевался посланный им отряд.
На рыцаре Бодуэне было что-то типа бригантины, которую я принял за сюрко. Пластин было четыре – две спереди и две сзади. И там, и там они располагались встык, но по бокам между ними было незащищенное пространство. Пластины трапециевидные, со скошенными верхними сторонами. К толстой материи крепились проволокой, продетой через тонкие дырочки по краям пластин. Оказалось, что на бригантине и щите был нарисован золотой краской длиннолапый медведь, высунувший длинный и извивающийся язык. Шел справа налево, что по закону рекламы значило движение назад, в прошлое. У многих баронов на гербе разные звери идут в прошлое, высунув такие же длинные и извивающиеся языки. У Ранульфа де Жернона это золотой лев на алом поле. Мой болт пробил бригантину и кольчугу, но влез в тело рыцаря всего сантиметров на пять. Поэтому Бодуэн и прожил на несколько мгновений дольше, пока не получил стрелу в глаз. Глаза у его коня, действительно, были голубые.
Засаду устроили километрах в четырех от деревни. Здесь дорога поворачивала, а потом метров пятьсот проходила по открытому участку. Отряд валлийцев умудрился за час изрядно прибарахлиться. Не знаю, что они отнимали у бедных крестьян, но к каждому седлу было притачано по паре больших узлов. Они знают, что я всякое говно не беру, только ценные вещи, поэтому что-то стоящее берут в последнюю очередь, хотя им достанется доля побольше, чем со всего остального. То, чем не надо делиться, кажется дороже. Они привязали коней в лесу и заняли позиции. Долго ждать не пришлось.
Рыцарь Бодуэн скакал первым. На нем был шлем с плюмажем из ярких фазаньих перьев, которые местные рыцари не жалуют. На плечах бордовый плащ. Одет в бордовое сюрко, на котором изображено золотом какое-то странное животное, «то ли буйвол, то ли бык, то ли тур». Слева висел щит с бордовым полем, на котором было нарисовано тоже, что и на сюрко. Конь у него был редкой в этих местах изабелловой масти – шерсть цвета топленого молока, а кожа на всем теле розовая. У таких лошадей глаза должны быть голубые. После боя проверю. Метрах в семидесяти от засады возле дороги, слева, паслась телка. Ее специально там оставили, чтобы изображала отбившуюся от стада. Рыцарь Бодуэн обернулся к своим, показал на копьем, которое держал в правой руке, и что-то сказал. Поэтому и не увидел полет болта. Попал я ему в верхнюю правую часть груди. Бодуэн вздрогнул, но не потерял сознание и не упал.
– Засада! – крикнул он и начал разворачивать коня вправо.
Одна стрела пробила его щит, а вторая попала в глаз. Остальные стрелы посбивали всех шестнадцать рыцарей и большую часть из полусотни сержантов, которые скакали за ним. Я перезарядил арбалет и успел послать болт вдогонку улепетывающему сержанту. Вроде бы попал. Ему в спину сразу прилетело еще штук пять стрел, поэтому трудно определить, кто свалил его. Этот был последним. Никто не ушел, значит, продолжаем операцию.
– Вперед! – крикнул я и побежал к дороге, а потом по ней – навстречу отряду пехотинцев.
Им полагалась индивидуальная засада, метрах в трехстах от открытого пространства, до поворота дороги, где не будет видно, что случилось впереди. Десять лучников остались добить раненых и поймать лошадей.
Пехотинцы шли быстрых шагов. Впереди шагал пожилой вояка с багровым лицом, которое украшали длинные густые усы, которые были шире лица, острые кончики торчали, как у таракана. Обычно в Англии лицо или полностью бреют, или отращивают усы и бороду. Скорее всего, обладатель одних только усов был брабантцем. Он обернулся и что-то крикнул на языке, похожем на немецкий. Наверное, подгонял своих. Не пойму, как он увидел мой болт и успел отскочить. Наверное, интуиция и опыт помогли. Плохие наемники так долго не живут. Мой болт все равно попал в шедшего сзади копейщика, но неприятный осадок у меня остался. Усача завалили мои лучники, которые были с другой стороны засады. Я научил парней стрелять не в тех, кто ближе, а в тех, кто спиной к ним. Всех пехотинцев перебить не успели. Они сперва ломанулись по дороге, а затем – в лес, где не страшны были стрелы. Десятка два ускользнуло. Пусть бегут. Роберт де Бомон, граф Лестерский должен знать, куда подевался посланный им отряд.
На рыцаре Бодуэне было что-то типа бригантины, которую я принял за сюрко. Пластин было четыре – две спереди и две сзади. И там, и там они располагались встык, но по бокам между ними было незащищенное пространство. Пластины трапециевидные, со скошенными верхними сторонами. К толстой материи крепились проволокой, продетой через тонкие дырочки по краям пластин. Оказалось, что на бригантине и щите был нарисован золотой краской длиннолапый медведь, высунувший длинный и извивающийся язык. Шел справа налево, что по закону рекламы значило движение назад, в прошлое. У многих баронов на гербе разные звери идут в прошлое, высунув такие же длинные и извивающиеся языки. У Ранульфа де Жернона это золотой лев на алом поле. Мой болт пробил бригантину и кольчугу, но влез в тело рыцаря всего сантиметров на пять. Поэтому Бодуэн и прожил на несколько мгновений дольше, пока не получил стрелу в глаз. Глаза у его коня, действительно, были голубые.