Страница:
– Даже если бы было сложно, за такой срок уже бы взял Лиссабон, – самоуверенно заявил я.
– Ты получишь любую помощь, какая только потребуется, – заверил меня король Афонсу. – Я готов передать тебе командование армией на время штурма.
Я посмотрел на коммодора Жана де Вимьера. Мне было заранее жаль его орден. Какой-то из французских королей, набрав у тамплиеров слишком много денег в долг, обвинит их в ереси, сожжет на кострах, а богатства ордена конфискует. Его примеру последуют другие короли. Нет банкира – нет долгов. Но сейчас мне нужно было его согласие передать в мое подчинение своих рыцарей. Тамплиеры, как я слышал, были более дисциплинированы, чем обычные рыцари.
– Мы готовы послужить богу под командованием любого, кого назначит король, – сделав над собой усилие и ударение на словах «бог» и «король», произнес коммодор.
Интересно, сколько им пообещал король Афонсу за взятие Лиссабона, если они готовы ради этого подчиниться мне? Папа Иннокентий Второй издал буллу, согласно которой тамплиеры освобождались от налогов и подчинялись только ему. А тут какому-то новоиспеченному графу…
– Слышал, что тамплиеры самые организованные и отважные рыцари, – сказал я, чтобы подсластить пилюлю Жану де Вимьеру. – Именно такие мне и понадобятся во время штурма.
Тамплиер купился и прямо таки расцвел от самодовольства. Это каким надо быть закомплексованным, чтобы повестись на такую грубую лесть?! Впрочем, нормальный человек в рыцари-монахи не пойдет. Надо, как минимум, страдать раздвоением личности, чтобы быть одновременно и грабителем, и попрошайкой.
Мой отряд разместился в стороне от всех, там, где трава еще была не вытоптана и не загажена. Вскоре вокруг нас расположились рыцари-брабантцы под командованием Марка. Они сидели под стенами города с июня месяца. Рыцарю Марку за помощь в вербовке крестоносцев пообещали щедрое вознаграждение после взятия Лиссабона, поэтому он готов был пойти на штурм даже без подготовки.
– Я пообещал жене, что к зиме переселимся в Лиссабон, – поделился он со мной.
– А чем ей в Алкобасе не нравится? – поинтересовался я.
– Говорит, слишком скучно там, – ответил Марк.
Да, не завидую я брабантцу. Лучшим средством от женской скуки является любовник. Подозреваю, что жена преподнесет много сюрпризов на его глупую голову.
На следующее утро я в сопровождении Марка, четырех его рыцарей и десятка бывших своих лучников, а теперь португальских кавалейру, отправился на осмотр города. Кто-то уже распустил слух среди осаждавших, что я крупный специалист по взятию городов. Все приветствовали меня радостными возгласами, а несколько португальцев, владеющим арабским языком, взобрались на вал и стали орать лиссабонцам, что теперь им хана. Осажденные стояли на крепостных стенах и молча смотрели на мой отряд. Они устали от осады еще больше, чем наше войско. В городе голод. Помощь ждать неоткуда. Лиссабонцы посылали в Эвору гонца с просьбой о помощи, которого крестоносцы перехватили на обратном пути, а потом отпустили, чтобы отнес осажденным горькое известие. Теперь еще одна неприятная новость: к осаждающим прибыл командир, благодаря которому Сантарен был захвачен за сутки.
Я наметил место с восточной стороны города, где можно будет попробовать взобраться на стены ночью. Оно располагалось на горе, неподалеку от цитадели. Там стена проходила по краю обрыва. Скорее всего, этот участок охранялся хуже остальных. От него можно будет пройти по стене, зачищая от защитников, в сторону моря до того места, где подход к ней был удобнее. Надо только подождать несколько дней, потому что недавно было полнолуние, слишком светлые ночи.
Чтобы отвлечь внимание лиссабонцев от этого участка стены, я приказал в другом месте, ближе к морю, начать насыпать холм из обломков домов и прочих строений пригородных слобод. Делать его начали в двух сотнях метров от городской стены, куда маврские стрелы долетали, почти потеряв убойную силу. Когда холм станет выше стены, мои лучники начнут обстреливать защитников на ней. Валлийские луки с такой дистанции прошибают любой доспех. Под прикрытием лучников насыплем второй у стены и по этому холму поднимемся на нее. Такой план я предложил на военном совете.
– Слишком долго придется насыпать эти холмы, – высказал сомнение коммодор тамплиеров Жан де Вимьер.
– Надо же чем-то занять войска, пока идет подготовка к штурму, – ответил я, улыбнувшись.
Король Афонсу и сенешаль Родригу де Коста поняли намек и ничего не стали спрашивать. Если я не рассказываю всё, значит, у меня есть для этого причины. Главное – взять город. Коммодор хотел что-то еще сказать, но его опередил король:
– Сегодня начнем насыпать холм.
Я думал, что работать будут только португальские солдаты, но к ним присоединились и крестоносцы, и тамплиеры. Всем надоело сидение под городскими стенами. Теперь появилась цель. Меня поразила их вера в то, что холм поможет взять город. Хотя чего ждать от людей, которые поверили, что отправляются спасать Святую Землю, а не защищать шкурные интересы короля Иерусалимского?! Насыпали холм, не обращая внимания на обстрел с городских стен и башен. Были, конечно, установлены щиты, но они закрывали не на всех участках. Несколько человек были ранены маврскими лучниками.
На четвертый день холм стал выше стены, и я послал на него трех валлийских лучников и трех португальских копейщиков с большими щитами, чтобы прикрывали их. Мавры выпустили по ним по паре стрел – и исчезли со стены, оставив на ней несколько трупов. Только из башни продолжали стрелять, но она была метрах в двухстах пятидесяти, стрелы не причиняли вреда. Наблюдавшие за этим процессом осаждающие заорали так, будто стена рухнула, открыв проход в город. Насыпка холма пошла намного быстрее.
Лиссабонцы быстро придумали ответный ход – ночью сделали навесы из щитов и слабо натянутого войлока, который стрелы не пробивали. Валлийские лучники встали на холме чуть ниже и стали стрелять не сверху вниз, а по прямой, поражая тех, кто появлялся между зубками или в бойницах башен. Длинные луки были дальнобойнее, мощнее. Вскоре никто не мешал насыпать второй холм под стеной города. Точнее, не холм, а насыпь, которая поднималась к верхушке стены. Еще два-три дня – и легко можно будет попасть внутрь города. Поняли это и лиссабонцы.
В итоге мой отвлекающий маневр стал основным. После полудня алькальд Лиссабона прислал парламентеров. Они предлагали сдать город на условии, что жители уйдут, оставив осаждавшим все золото, серебро и прочие ценности. Король Афонсу готов был согласиться на такие условия. Зато большинству крестоносцев условия не понравились. Во-первых, сами жители – тоже добыча, особенно девушки и женщины. Во-вторых, осажденные наверняка унесут часть сокровищ. В-третьих, непонятно было, кому все достанется? Скорее всего, королю и его приближенным, а крестоносцам перепадут крохи. А вот если возьмут город штурмом, тогда каждый получит то, что найдет первым, и, может быть, отдаст крохи королю. Меньшая часть крестоносцев поддерживала короля. В итоге начались разборки. Пока я с Марком и четырьмя брабантскими рыцарями добирался от своего лагеря до королевского шатра, видел несколько стычек, причем в одной участвовало человек по десять с каждой стороны.
Король Афонсу в окружении своей свиты стоял возле шатра в полной растерянности. Он смотрел на лагерь крестоносцев, которые, не обращая на короля внимания, выясняли отношения друг с другом. Португальские войска в полной боевой готовности расположились рядом с Афонсу и тоже смотрели на дерущихся франков, как здесь называли выходцев с севера Европы, не понимая, из-за чего те дерутся. Мой небольшой отряд, который спокойно двигался среди этого бурлящего людского моря, показался им чем-то нереальным. Даже король Афонсу посмотрел на меня так, словно увидел привидение.
– Почему они дерутся? – спросил он.
– Делят добычу, – ответил я и рассказал, что именно не нравится крестоносцам.
– Когда договаривались, я поклялся им, что добыча будет поделена поровну! – возмутился король Афонсу.
– Они не знают, что такое поровну. Кто сильней, тот и получит больше. Сейчас они устраняют слабых, – объяснил я. – Если позволишь, наведу порядок.
– Наведи, – произнес он равнодушно, будто потерял веру в разум.
– Дай мне четырех трубачей, – обратился я к сенешалю Родригу де Коста.
Сопровождавшим меня четырем брабантским рыцарям указал направление движения каждого и текст, который они должны произнести, после того, как протрубит трубач: Текст гласил:
– Король Афонсу не даст никакого ответа лиссабонцам, пока в лагере не прекратятся беспорядки и командиры всех отрядов не прибудут к нему на совещание об условиях сдачи города.
Брабантские рыцари с португальскими трубачами отправились в разные стороны лагеря осаждающих, чтобы донести до них королевское послание. Оно было быстро услышано. Лагерь затих. К королевскому шатру потянулись со всех сторон командиры отрядов. Их набралось около сотни. В отряд входило от пяти до пятидесяти рыцарей, проживавших в одном графстве, и несколько десятков сопровождавших их сержантов, пехотинцев, оруженосцев и слуг. Все войско крестоносцев насчитывало тысячи три человек. Точную цифру никто сказать не мог. В войске короля Португалии, включая мой отряд и тамплиеров, было примерно столько же.
Командиры встали полукругом напротив короля Афонсу в два, а кое-где и в три ряда. Грязные, небритые, с голодными и злыми глазами. Они молчали, всем своим видом показывая, что их не проведешь. Они не зря сидели под стенами города столько месяцев. Полагающуюся им добычу получат любой ценой. Если король Португалии попробует помешать этому, пусть обижается на себя.
Король Афонсу понял их настроение. Наверное, королю было обидно, что ему не доверяют и в грош не ставят, но Афонсу сумел подавить эмоции и спокойно сказать:
– Я вам обещал, что добыча будет поделена справедливо, каждый получит свою долю.
– А как мы узнаем, справедливо или нет, если неизвестно, сколько будет добычи?! – ехидно произнес один из командиров, одетый в старую ржавую кольчугу. Скорее всего, командует отрядом паршивых наемников, которых перестали нанимать на родине.
– Как только мы соберем и пересчитаем ее, вам сообщат, – ответил король.
– Знаем мы, как вы считаете! – насмешливо бросил командир наемников.
Судя по ухмылкам остальных, он выразил общее мнение.
– Меня король еще ни разу не обманул, – сообщил я.
– Тебя и на этот раз не обманет! – крикнул кто-то с заднего ряда.
Шутку оценили – на заросших лицах появились улыбки.
Я тоже улыбнулся, но решил надавить на них и заявил не совсем по теме, но жестко, положив правую руку на рукоять сабли:
– Если кто-то сомневается в моей честности, он может сказать это мне в лицо.
Я надеялся, что найдется смельчак. Его смерть заставит остальных послушаться меня. Эти люди понимают и уважают только силу.
Насупила пауза. Видимо, они знали обо мне больше, чем я думал. Никто не захотел умирать.
Паузу прервал король Афонсу:
– Чтобы у вас не было никаких сомнений, предлагаю от каждого отряда выделить по несколько человек. Они войдут в город, займут цитадель. Остальные будут ждать здесь. Жители принесут в цитадель все драгоценности, после чего будут выпущены из города. Когда всё будет пересчитано в присутствии представителей всех отрядов, поделим согласно договору. Такие условия вас устраивают?
– А по сколько человек? – спросил командир наемников.
Они не доверяли даже друг другу!
– Думаю, по три, – ответил король Афонсу.
– Пожалуй, так будет лучше, – сказал кто-то из задних рядов.
Остальные промолчали. На их лицах читалось: дайте нам зайти в город, а там посмотрим…
Я хотел предупредить короля Афонсу о сущности крестоносцев, о том, что их ни в коем случае нельзя впускать в город, но подумал, что он не поверит мне. Пусть учится на собственной ошибке.
Осажденные приняли условия сдачи. А что им оставалось делать?! Пока шли переговоры, я проинструктировал своих людей, валлийцев и брабантцев. Была у меня уверенность, что крестоносцы плюнут на договор. Рыцари верны слову до наступления форс-мажорных (непреодолимой силы) обстоятельств, к которым относились во вторую очередь стихийные бедствия, а в первую – материальная выгода.
Возле восточных ворот, которые должны были открыть лиссабонцы, собрались три сотни рыцарей. Я решил, что каждый из моих четырех отрядов – двух валлийских, ставших местными кавалейру и прибывших со мной, и двух брабантских, рыцарей и кавалейру, – должен иметь по три представителя. В итоге со мной было одиннадцать человек: пятеро валлийцев и шестеро брабантцев, включая рыцаря Марка. В отличие от крестоносцев, которые скоро поплывут дальше, моим людям здесь жить. Им нет смысла напрягать отношения с королем. Я им рассказал, как надо действовать при различных вариантах развития событий, чтобы не остаться без добычи, но и сильно не беспредельничать. Они, вроде бы, согласились со мной.
В город Лиссабон первым въехал король Афонсу. Он был более величественен, чем при вступлении в Сантарен. Еще пара захваченных городов – и он станет похож на настоящего короля. Следом за ним ехали архиепископ Паю Мендиш, сенешаль Родригу де Коста. Затем я и Жан де Вимьер. За мной ехал Марк с брабантцами и валлийцы, а за коммодором – тамплиеры. За ними – представители отрядов крестоносцев. Тоннель-проезд в надворотной башне только недавно освободили от земли и камней, которыми он был завален. Убрали не всё, поэтому наш отряд продвигался медленно. От ворот поднималась вверх вымощенная камнем улица, на которой могли разъехаться две повозки. По обе стороны стояли дома, прилепившиеся друг к другу и как бы образовывавшие две стены. Вдоль домов по обе стороны улицы проходили сточные канавы, закрытые плитами. Встречал такие во многих бывших римских городах. Между городскими стенами и первыми домами было свободное пространство метров двадцать шириной, которое тоже служило улицей. Вокруг было пусто. Уверен, что за нами наблюдают через зарешеченные окна, но никто не встречал радостными криками, даже христиане.
Вот тут и случилось то, что я не мог предусмотреть. Непонятно откуда появилась и кинулась ко мне старуха в черном платке, повязанном по самые седые брови. У нее было узкое лицо с крючковатым носом, под которым росли седые усы. Мне показалось, что я где-то видел ее раньше.
Старуха вцепилась в стремя и зачастила эмоционально на ломаном местном диалекте латыни:
– Сеньор, сеньор, твоя жена Латифа и сын ждут тебя! Моя госпожа приказала привести тебя! Они ждут тебя, мой сеньор!
– Какая жена? – не понял я, придержав коня.
– Твоя жена Латифа! И твой сын Али! – ответила старуха.
– Отстань, женщина, ты меня с кем-то спутала! – попробовал отогнать ее.
– Нет, я тебя хорошо помню, ты наш замок захватил… – настойчиво продолжала она.
Я вспомнил, где видел старуху, и отвернул в влево, в ее сторону, чтобы не задерживать движение отряда, и там остановился. Мои люди последовали за мной и замерли рядом.
– Я пошлю с тобой своих людей, они вас будут охранять, пока я не освобожусь, – сказал старухе и жестом подозвал одного из валлийцев.
В это время следовавшие за нами крестоносцы, увидев, что впереди освободилось место, пришпорили коней, чтобы занять его. Следовавшие за ними тоже пришпорили, надавили на передних – и все вместе поскакали вперед, обгоняя короля.
– Город наш! – радостно завопил кто-то.
Часть рыцарей повернула направо и поскакало вдоль городских стен. Цитадель их уже мало интересовала.
Я услышал, как за городскими стенами раздались такие же полные алчности вопли и услышал топот копыт. Скоро в городе будет все войско крестоносцев.
– Оставайся здесь! – приказал я одному из брабантцев. – Покажешь нашим, куда скакать!
Он хотел возразить, но я упредил:
– Не бойся, не обделим! – и приказал одному из валлийцев: – Посади старуху перед собой, пусть показывает дорогу!
Мы поскакали вдоль городских стен налево. Обогнули почти четверть города, когда старуха показала, что теперь надо ехать по улице вверх.
– Занимай две следующие улицы. Двух человек оставь внизу, одного отправь наверх. Когда приедут наши, усиль наряды человек до двадцати, – приказал я Марку.
– Понял! – ответил он и пришпорил коня.
Я оставил двух валлийцев охранять въезд на улицу, а сам с остальными начал подниматься вверх. Самые нижние дома по обе стороны были пятиэтажные. Потом шли по два трехэтажных, а дальше начинались двухэтажные. Чем выше поднимались по улице, тем больше были дома и дворы. Старуха указала на дом, который был на верхнем конце улицы, неподалеку от стены цитадели. Отсюда открывался отличный вид на залив Мар-да-Палья. Я оставил двоих валлийцев охранять въезд на улицу со стороны цитадели, а того, что вез старуху, ссаженную возле дома, отправил вниз. Там будет горячее. Я слышал рев крестоносцев, которые растекались по Лиссабону подобно воде, прорвавшей плотину.
Вслед за старухой я, ведя коня на поводу, вошел во двор, вымощенный в шахматном порядке светло-коричневыми и темно-коричневыми плитами. На первом этаже находились хозяйственные помещения – конюшня и еще какие-то, в которые вели двери, закругленные сверху, и в которых имелись узкие окна, закрытые решетками с мелкими ромбовидными ячейками. Вдоль второго этажа шла деревянная галерея, которую поддерживали круглые каменные столбы. От плоской крыши отходили наклоненные немного вниз, деревянные козырьки, защищающие галереи от солнца. Окна на втором этаже были шире и выше. В каждое крыло вела дверь. Старуха повела меня в правую. Там стояли два низких дивана, кушетка и два низеньких столика на изогнутых ножках. Пол выстелен большим ковром. На стене висели два щита, а под ними – по сабле.
– Госпожа, я привела его! – крикнула старуха на арабском и ушла в дверь, которая вела в среднюю часть дома.
Я подошел к висевшей на стене сабле, вытащил из ножен. Обычная сталь, ничего стоящего. Когда засовывал ее в ножны, увидел входящую в комнату молодую женщину в белой шелковой приталенной рубашке навыпуск и розовых шелковых шароварах. На голое белая кисейная косыночка, повязанная так, чтобы были видны длинные густые волосы. Личико довольно таки красивое и знакомое и незнакомое одновременно. Если бы встретил ее на улице, долго бы вспоминал, где ее раньше видел? Наверное, и она меня не сразу узнала, потому что смотрела немного удивленно. Видимо, в ее памяти я сохранился моложе и красивее. Или намечтала молодого и красивого. Чем дольше женщина не видит тебя, тем ты становишься лучше во всех отношениях. И наоборот.
– Здравствуй, мой господин! – поклонившись, поприветствовала она на плохом нормандском.
– Здравствуй, Латифа! – поздоровался с ней на арабском. – Ты стала еще красивее!
– Спасибо, мой господин! – улыбнувшись радостно, сказала она на арабском. – Твой сын Али спит. Если прикажешь, я разбужу его.
– Не надо, – произнес я.
Мне надо было привыкнуть к неожиданному отцовству.
– Чей это дом? – спросил я.
– Моего дяди Карима, – ответила она. – Он хотел уйти в цитадель, чтобы сдаться твоему королю, но я уговорила Карима остаться. Ты ведь не убьешь его?
– Зачем мне убивать его?! – удивился я.
– Говорят, что крестоносцы убивают всех мусульман, – ответила она.
– Я – не крестоносец, и мне без разницы, верит человек в бога или нет, а если верит, то в какого, – признался я. – А как ты узнала, что я здесь?
– Карим увидел тебя и узнал, когда ты объезжал город. Говорили, что ты великий воин, который захватил много городов, вот Карим и пошел посмотреть на тебя, – рассказала Латифа.
– Откуда он меня знает?! – удивился я.
– Карим был у тебя в плену вместе с отцом. Ты захватил их галеру, когда они плыли в Лиссабон. Эмир обменял их на знатного христианина, – сообщила она.
– Ну-ка, позови его сюда, – попросил я.
Карим, видимо, подслушивал наш разговор, потому что появился сразу после того, как племянница позвала его. Это бы тот самый молодой мавр, которого я победил в каюту галеры, но не стал убивать. Он старался казаться равнодушным, не боящимся смерти, но во сем его теле чувствовалось внутреннее напряжение. Дядя был всего на несколько лет старше своей племянницы, что в эту эпоху не удивительно. Представляю, как их род раньше клял меня. Наверное, считали меня своим проклятием. А теперь я спасу им жизнь.
– Я сейчас уйду, важные дела ждут, – сказал Кариму. – Из дома не выходите. Ничего не бойтесь, мои люди будут охранять вас.
Карим, стараясь казаться гордым, слегка кивнул головой.
– Слушаю и повинуюсь, мой господин! – поклонившись, молвила за дядю племянница.
– Не называй меня «мой господин», – попросил я ее и назвал свое имя.
– Хорошо, мой господин, – выполнила мою просьбу Латифа.
Со всех сторон доносились крики и плач убиваемых и насилуемых жителей Лиссабона и радостный рев упоенного беспределом, вооруженного быдла, которое потом будут называть благородными рыцарями. Я проехал на коне в нижний конец улицы. Как раз вовремя, потому что туда подошел отряд крестоносцев, человек двадцать. Они уже кого-то грабанули, но взяли маловато. Мои три валлийца вряд ли смогли бы остановить их.
– Это моя улица, – заявил я крестоносцам, – и следующие две тоже заняты. Так что поспешите, пока есть свободные.
И они ломанулись дальше. Следом за ними прискакали брабантцы и конные валлийцы. Первых я отправил на следующие две улицы, а вторых разбил на два отряда, чтобы охраняли нашу улицу с обеих сторон. За ними подошли пешие валлийцы и приехали три мои кибитки с имуществом и продуктами. Одну кибитку, из которой выпрягли лошадей, я приказал поставить поперек улицы внизу, загородив таким образом вход на нее, вторую – вверху, а третью, с моими вещами и самыми ценными продуктами, отправил во двор дома Латифы. Подошедшим лучникам приказал шмонать дома. Охранявшим улицу, новоиспеченным кавалейру наказал впускать всех лиссабонцев, которые захотят здесь укрыться, но только не крестоносцев, и никого не выпускать. Чем больше захватим лиссабонцев, тем больше у нас будет арендаторов. Те, кому выпало обыскивать дома, должны были все ценное выносить на улицу и складывать рядом с входом. Золото, серебро и драгоценные камни отдавать мне. Девушек и молодых женщин собрать в одном дворе, а мужчин согнать в другой.
Самый верхний дом, расположенный напротив Каримовского, был намного больше, а сад его тянулся до следующей улицы, то есть, занимал два участка. Хозяев в нем не оказалось. Старшим среди оставленных в доме слуг был евнух по имени Самир – тридцатисемилетний тип, которого мой язык не поворачивался назвать мужчиной. Он был пухлым и низкорослым. Волосы черные, густые и кучерявые. Кожа смугловатая. На круглом безволосым лице живые карие глаза.
– Откуда ты родом? – поинтересовался я.
– Не знаю, – ответил Самир. – Меня захватили и продали в рабство совсем маленьким. Хозяин говорил, что я из Генуи.
– Кем был твой хозяин? – спросил я.
– Главным сборщиком налогов в городе, очень важный и богатый человек. В самом начале осады ночью уплыл вместе с семьей и всем самым ценным в Алкасер, – рассказал Самир.
– А три арабских скакуна – это не ценности?! – подначил я.
– Тоже ценность, но в рыбацкой лодке их не вывезешь, – пояснил евнух.
– Почему вы их не съели? – задал я вопрос.
– Арабских скакунов?! – у Самира от возмущение даже дыхание перехватило.
В доме была большая баня с мраморными стенами, полами и полками и бассейном метра три на три и глубиной около полутора. Мрамор был голубовато-белого цвета. Не знаю, откуда его привезли, но я такой нигде раньше не встречал. Сад был большой, ухоженный, с беседкой, обвитой виноградом. Я решил, что этот дом станет моим. Поскольку из итальянцев, лишенных сексуальных потребностей, получаются хорошие управляющие, назначил евнуха Самира на эту должность.
Расположенные ниже шесть двухэтажных домов были уменьшенной копией Каримовского. Из них забрали только драгоценности, дорогие ткани и посуду и вывели из конюшен четырех арабских жеребцов, которых хозяева тоже не съели. Ковры и мебель я приказал не трогать. Надеюсь, эти дома достанутся нам. Если нет, тогда и выгребем из них все. Жеребцов отвели в конюшню моего нового дома, а в кладовые и во дворе сложили ценные вещи. Завтра пересчитаем и поделим.
Взрослых мужчин среди обитателей верхних домов не нашлось. Обнаружили только одного старика. Зато в многоэтажках их было много. Всех мужчин согнали в один дом, а женщин – в другой. Девушек и молодых женщин распределил между моими воинами. Первыми выбирали кавалейру, у которых не было жен. Остальным доставались по жребию, по одной на каждого, и можно было поменяться. Пусть ребята разговеются. Глядишь, кто-нибудь свое счастье найдет.
Когда сносили со всей улицы добычу и складывали во дворе и в кладовые верхнего дома, я услышал громкие голоса на улице. Отряд из четырнадцати крестоносцев, нагруженных барахлом, собрался пограбить на моей улице. Все забрызганы кровью, будто сражались несколько часов. Валлийцы не пускали их, пытались остановить словами.
– Ты получишь любую помощь, какая только потребуется, – заверил меня король Афонсу. – Я готов передать тебе командование армией на время штурма.
Я посмотрел на коммодора Жана де Вимьера. Мне было заранее жаль его орден. Какой-то из французских королей, набрав у тамплиеров слишком много денег в долг, обвинит их в ереси, сожжет на кострах, а богатства ордена конфискует. Его примеру последуют другие короли. Нет банкира – нет долгов. Но сейчас мне нужно было его согласие передать в мое подчинение своих рыцарей. Тамплиеры, как я слышал, были более дисциплинированы, чем обычные рыцари.
– Мы готовы послужить богу под командованием любого, кого назначит король, – сделав над собой усилие и ударение на словах «бог» и «король», произнес коммодор.
Интересно, сколько им пообещал король Афонсу за взятие Лиссабона, если они готовы ради этого подчиниться мне? Папа Иннокентий Второй издал буллу, согласно которой тамплиеры освобождались от налогов и подчинялись только ему. А тут какому-то новоиспеченному графу…
– Слышал, что тамплиеры самые организованные и отважные рыцари, – сказал я, чтобы подсластить пилюлю Жану де Вимьеру. – Именно такие мне и понадобятся во время штурма.
Тамплиер купился и прямо таки расцвел от самодовольства. Это каким надо быть закомплексованным, чтобы повестись на такую грубую лесть?! Впрочем, нормальный человек в рыцари-монахи не пойдет. Надо, как минимум, страдать раздвоением личности, чтобы быть одновременно и грабителем, и попрошайкой.
Мой отряд разместился в стороне от всех, там, где трава еще была не вытоптана и не загажена. Вскоре вокруг нас расположились рыцари-брабантцы под командованием Марка. Они сидели под стенами города с июня месяца. Рыцарю Марку за помощь в вербовке крестоносцев пообещали щедрое вознаграждение после взятия Лиссабона, поэтому он готов был пойти на штурм даже без подготовки.
– Я пообещал жене, что к зиме переселимся в Лиссабон, – поделился он со мной.
– А чем ей в Алкобасе не нравится? – поинтересовался я.
– Говорит, слишком скучно там, – ответил Марк.
Да, не завидую я брабантцу. Лучшим средством от женской скуки является любовник. Подозреваю, что жена преподнесет много сюрпризов на его глупую голову.
На следующее утро я в сопровождении Марка, четырех его рыцарей и десятка бывших своих лучников, а теперь португальских кавалейру, отправился на осмотр города. Кто-то уже распустил слух среди осаждавших, что я крупный специалист по взятию городов. Все приветствовали меня радостными возгласами, а несколько португальцев, владеющим арабским языком, взобрались на вал и стали орать лиссабонцам, что теперь им хана. Осажденные стояли на крепостных стенах и молча смотрели на мой отряд. Они устали от осады еще больше, чем наше войско. В городе голод. Помощь ждать неоткуда. Лиссабонцы посылали в Эвору гонца с просьбой о помощи, которого крестоносцы перехватили на обратном пути, а потом отпустили, чтобы отнес осажденным горькое известие. Теперь еще одна неприятная новость: к осаждающим прибыл командир, благодаря которому Сантарен был захвачен за сутки.
Я наметил место с восточной стороны города, где можно будет попробовать взобраться на стены ночью. Оно располагалось на горе, неподалеку от цитадели. Там стена проходила по краю обрыва. Скорее всего, этот участок охранялся хуже остальных. От него можно будет пройти по стене, зачищая от защитников, в сторону моря до того места, где подход к ней был удобнее. Надо только подождать несколько дней, потому что недавно было полнолуние, слишком светлые ночи.
Чтобы отвлечь внимание лиссабонцев от этого участка стены, я приказал в другом месте, ближе к морю, начать насыпать холм из обломков домов и прочих строений пригородных слобод. Делать его начали в двух сотнях метров от городской стены, куда маврские стрелы долетали, почти потеряв убойную силу. Когда холм станет выше стены, мои лучники начнут обстреливать защитников на ней. Валлийские луки с такой дистанции прошибают любой доспех. Под прикрытием лучников насыплем второй у стены и по этому холму поднимемся на нее. Такой план я предложил на военном совете.
– Слишком долго придется насыпать эти холмы, – высказал сомнение коммодор тамплиеров Жан де Вимьер.
– Надо же чем-то занять войска, пока идет подготовка к штурму, – ответил я, улыбнувшись.
Король Афонсу и сенешаль Родригу де Коста поняли намек и ничего не стали спрашивать. Если я не рассказываю всё, значит, у меня есть для этого причины. Главное – взять город. Коммодор хотел что-то еще сказать, но его опередил король:
– Сегодня начнем насыпать холм.
Я думал, что работать будут только португальские солдаты, но к ним присоединились и крестоносцы, и тамплиеры. Всем надоело сидение под городскими стенами. Теперь появилась цель. Меня поразила их вера в то, что холм поможет взять город. Хотя чего ждать от людей, которые поверили, что отправляются спасать Святую Землю, а не защищать шкурные интересы короля Иерусалимского?! Насыпали холм, не обращая внимания на обстрел с городских стен и башен. Были, конечно, установлены щиты, но они закрывали не на всех участках. Несколько человек были ранены маврскими лучниками.
На четвертый день холм стал выше стены, и я послал на него трех валлийских лучников и трех португальских копейщиков с большими щитами, чтобы прикрывали их. Мавры выпустили по ним по паре стрел – и исчезли со стены, оставив на ней несколько трупов. Только из башни продолжали стрелять, но она была метрах в двухстах пятидесяти, стрелы не причиняли вреда. Наблюдавшие за этим процессом осаждающие заорали так, будто стена рухнула, открыв проход в город. Насыпка холма пошла намного быстрее.
Лиссабонцы быстро придумали ответный ход – ночью сделали навесы из щитов и слабо натянутого войлока, который стрелы не пробивали. Валлийские лучники встали на холме чуть ниже и стали стрелять не сверху вниз, а по прямой, поражая тех, кто появлялся между зубками или в бойницах башен. Длинные луки были дальнобойнее, мощнее. Вскоре никто не мешал насыпать второй холм под стеной города. Точнее, не холм, а насыпь, которая поднималась к верхушке стены. Еще два-три дня – и легко можно будет попасть внутрь города. Поняли это и лиссабонцы.
В итоге мой отвлекающий маневр стал основным. После полудня алькальд Лиссабона прислал парламентеров. Они предлагали сдать город на условии, что жители уйдут, оставив осаждавшим все золото, серебро и прочие ценности. Король Афонсу готов был согласиться на такие условия. Зато большинству крестоносцев условия не понравились. Во-первых, сами жители – тоже добыча, особенно девушки и женщины. Во-вторых, осажденные наверняка унесут часть сокровищ. В-третьих, непонятно было, кому все достанется? Скорее всего, королю и его приближенным, а крестоносцам перепадут крохи. А вот если возьмут город штурмом, тогда каждый получит то, что найдет первым, и, может быть, отдаст крохи королю. Меньшая часть крестоносцев поддерживала короля. В итоге начались разборки. Пока я с Марком и четырьмя брабантскими рыцарями добирался от своего лагеря до королевского шатра, видел несколько стычек, причем в одной участвовало человек по десять с каждой стороны.
Король Афонсу в окружении своей свиты стоял возле шатра в полной растерянности. Он смотрел на лагерь крестоносцев, которые, не обращая на короля внимания, выясняли отношения друг с другом. Португальские войска в полной боевой готовности расположились рядом с Афонсу и тоже смотрели на дерущихся франков, как здесь называли выходцев с севера Европы, не понимая, из-за чего те дерутся. Мой небольшой отряд, который спокойно двигался среди этого бурлящего людского моря, показался им чем-то нереальным. Даже король Афонсу посмотрел на меня так, словно увидел привидение.
– Почему они дерутся? – спросил он.
– Делят добычу, – ответил я и рассказал, что именно не нравится крестоносцам.
– Когда договаривались, я поклялся им, что добыча будет поделена поровну! – возмутился король Афонсу.
– Они не знают, что такое поровну. Кто сильней, тот и получит больше. Сейчас они устраняют слабых, – объяснил я. – Если позволишь, наведу порядок.
– Наведи, – произнес он равнодушно, будто потерял веру в разум.
– Дай мне четырех трубачей, – обратился я к сенешалю Родригу де Коста.
Сопровождавшим меня четырем брабантским рыцарям указал направление движения каждого и текст, который они должны произнести, после того, как протрубит трубач: Текст гласил:
– Король Афонсу не даст никакого ответа лиссабонцам, пока в лагере не прекратятся беспорядки и командиры всех отрядов не прибудут к нему на совещание об условиях сдачи города.
Брабантские рыцари с португальскими трубачами отправились в разные стороны лагеря осаждающих, чтобы донести до них королевское послание. Оно было быстро услышано. Лагерь затих. К королевскому шатру потянулись со всех сторон командиры отрядов. Их набралось около сотни. В отряд входило от пяти до пятидесяти рыцарей, проживавших в одном графстве, и несколько десятков сопровождавших их сержантов, пехотинцев, оруженосцев и слуг. Все войско крестоносцев насчитывало тысячи три человек. Точную цифру никто сказать не мог. В войске короля Португалии, включая мой отряд и тамплиеров, было примерно столько же.
Командиры встали полукругом напротив короля Афонсу в два, а кое-где и в три ряда. Грязные, небритые, с голодными и злыми глазами. Они молчали, всем своим видом показывая, что их не проведешь. Они не зря сидели под стенами города столько месяцев. Полагающуюся им добычу получат любой ценой. Если король Португалии попробует помешать этому, пусть обижается на себя.
Король Афонсу понял их настроение. Наверное, королю было обидно, что ему не доверяют и в грош не ставят, но Афонсу сумел подавить эмоции и спокойно сказать:
– Я вам обещал, что добыча будет поделена справедливо, каждый получит свою долю.
– А как мы узнаем, справедливо или нет, если неизвестно, сколько будет добычи?! – ехидно произнес один из командиров, одетый в старую ржавую кольчугу. Скорее всего, командует отрядом паршивых наемников, которых перестали нанимать на родине.
– Как только мы соберем и пересчитаем ее, вам сообщат, – ответил король.
– Знаем мы, как вы считаете! – насмешливо бросил командир наемников.
Судя по ухмылкам остальных, он выразил общее мнение.
– Меня король еще ни разу не обманул, – сообщил я.
– Тебя и на этот раз не обманет! – крикнул кто-то с заднего ряда.
Шутку оценили – на заросших лицах появились улыбки.
Я тоже улыбнулся, но решил надавить на них и заявил не совсем по теме, но жестко, положив правую руку на рукоять сабли:
– Если кто-то сомневается в моей честности, он может сказать это мне в лицо.
Я надеялся, что найдется смельчак. Его смерть заставит остальных послушаться меня. Эти люди понимают и уважают только силу.
Насупила пауза. Видимо, они знали обо мне больше, чем я думал. Никто не захотел умирать.
Паузу прервал король Афонсу:
– Чтобы у вас не было никаких сомнений, предлагаю от каждого отряда выделить по несколько человек. Они войдут в город, займут цитадель. Остальные будут ждать здесь. Жители принесут в цитадель все драгоценности, после чего будут выпущены из города. Когда всё будет пересчитано в присутствии представителей всех отрядов, поделим согласно договору. Такие условия вас устраивают?
– А по сколько человек? – спросил командир наемников.
Они не доверяли даже друг другу!
– Думаю, по три, – ответил король Афонсу.
– Пожалуй, так будет лучше, – сказал кто-то из задних рядов.
Остальные промолчали. На их лицах читалось: дайте нам зайти в город, а там посмотрим…
Я хотел предупредить короля Афонсу о сущности крестоносцев, о том, что их ни в коем случае нельзя впускать в город, но подумал, что он не поверит мне. Пусть учится на собственной ошибке.
Осажденные приняли условия сдачи. А что им оставалось делать?! Пока шли переговоры, я проинструктировал своих людей, валлийцев и брабантцев. Была у меня уверенность, что крестоносцы плюнут на договор. Рыцари верны слову до наступления форс-мажорных (непреодолимой силы) обстоятельств, к которым относились во вторую очередь стихийные бедствия, а в первую – материальная выгода.
Возле восточных ворот, которые должны были открыть лиссабонцы, собрались три сотни рыцарей. Я решил, что каждый из моих четырех отрядов – двух валлийских, ставших местными кавалейру и прибывших со мной, и двух брабантских, рыцарей и кавалейру, – должен иметь по три представителя. В итоге со мной было одиннадцать человек: пятеро валлийцев и шестеро брабантцев, включая рыцаря Марка. В отличие от крестоносцев, которые скоро поплывут дальше, моим людям здесь жить. Им нет смысла напрягать отношения с королем. Я им рассказал, как надо действовать при различных вариантах развития событий, чтобы не остаться без добычи, но и сильно не беспредельничать. Они, вроде бы, согласились со мной.
В город Лиссабон первым въехал король Афонсу. Он был более величественен, чем при вступлении в Сантарен. Еще пара захваченных городов – и он станет похож на настоящего короля. Следом за ним ехали архиепископ Паю Мендиш, сенешаль Родригу де Коста. Затем я и Жан де Вимьер. За мной ехал Марк с брабантцами и валлийцы, а за коммодором – тамплиеры. За ними – представители отрядов крестоносцев. Тоннель-проезд в надворотной башне только недавно освободили от земли и камней, которыми он был завален. Убрали не всё, поэтому наш отряд продвигался медленно. От ворот поднималась вверх вымощенная камнем улица, на которой могли разъехаться две повозки. По обе стороны стояли дома, прилепившиеся друг к другу и как бы образовывавшие две стены. Вдоль домов по обе стороны улицы проходили сточные канавы, закрытые плитами. Встречал такие во многих бывших римских городах. Между городскими стенами и первыми домами было свободное пространство метров двадцать шириной, которое тоже служило улицей. Вокруг было пусто. Уверен, что за нами наблюдают через зарешеченные окна, но никто не встречал радостными криками, даже христиане.
Вот тут и случилось то, что я не мог предусмотреть. Непонятно откуда появилась и кинулась ко мне старуха в черном платке, повязанном по самые седые брови. У нее было узкое лицо с крючковатым носом, под которым росли седые усы. Мне показалось, что я где-то видел ее раньше.
Старуха вцепилась в стремя и зачастила эмоционально на ломаном местном диалекте латыни:
– Сеньор, сеньор, твоя жена Латифа и сын ждут тебя! Моя госпожа приказала привести тебя! Они ждут тебя, мой сеньор!
– Какая жена? – не понял я, придержав коня.
– Твоя жена Латифа! И твой сын Али! – ответила старуха.
– Отстань, женщина, ты меня с кем-то спутала! – попробовал отогнать ее.
– Нет, я тебя хорошо помню, ты наш замок захватил… – настойчиво продолжала она.
Я вспомнил, где видел старуху, и отвернул в влево, в ее сторону, чтобы не задерживать движение отряда, и там остановился. Мои люди последовали за мной и замерли рядом.
– Я пошлю с тобой своих людей, они вас будут охранять, пока я не освобожусь, – сказал старухе и жестом подозвал одного из валлийцев.
В это время следовавшие за нами крестоносцы, увидев, что впереди освободилось место, пришпорили коней, чтобы занять его. Следовавшие за ними тоже пришпорили, надавили на передних – и все вместе поскакали вперед, обгоняя короля.
– Город наш! – радостно завопил кто-то.
Часть рыцарей повернула направо и поскакало вдоль городских стен. Цитадель их уже мало интересовала.
Я услышал, как за городскими стенами раздались такие же полные алчности вопли и услышал топот копыт. Скоро в городе будет все войско крестоносцев.
– Оставайся здесь! – приказал я одному из брабантцев. – Покажешь нашим, куда скакать!
Он хотел возразить, но я упредил:
– Не бойся, не обделим! – и приказал одному из валлийцев: – Посади старуху перед собой, пусть показывает дорогу!
Мы поскакали вдоль городских стен налево. Обогнули почти четверть города, когда старуха показала, что теперь надо ехать по улице вверх.
– Занимай две следующие улицы. Двух человек оставь внизу, одного отправь наверх. Когда приедут наши, усиль наряды человек до двадцати, – приказал я Марку.
– Понял! – ответил он и пришпорил коня.
Я оставил двух валлийцев охранять въезд на улицу, а сам с остальными начал подниматься вверх. Самые нижние дома по обе стороны были пятиэтажные. Потом шли по два трехэтажных, а дальше начинались двухэтажные. Чем выше поднимались по улице, тем больше были дома и дворы. Старуха указала на дом, который был на верхнем конце улицы, неподалеку от стены цитадели. Отсюда открывался отличный вид на залив Мар-да-Палья. Я оставил двоих валлийцев охранять въезд на улицу со стороны цитадели, а того, что вез старуху, ссаженную возле дома, отправил вниз. Там будет горячее. Я слышал рев крестоносцев, которые растекались по Лиссабону подобно воде, прорвавшей плотину.
Вслед за старухой я, ведя коня на поводу, вошел во двор, вымощенный в шахматном порядке светло-коричневыми и темно-коричневыми плитами. На первом этаже находились хозяйственные помещения – конюшня и еще какие-то, в которые вели двери, закругленные сверху, и в которых имелись узкие окна, закрытые решетками с мелкими ромбовидными ячейками. Вдоль второго этажа шла деревянная галерея, которую поддерживали круглые каменные столбы. От плоской крыши отходили наклоненные немного вниз, деревянные козырьки, защищающие галереи от солнца. Окна на втором этаже были шире и выше. В каждое крыло вела дверь. Старуха повела меня в правую. Там стояли два низких дивана, кушетка и два низеньких столика на изогнутых ножках. Пол выстелен большим ковром. На стене висели два щита, а под ними – по сабле.
– Госпожа, я привела его! – крикнула старуха на арабском и ушла в дверь, которая вела в среднюю часть дома.
Я подошел к висевшей на стене сабле, вытащил из ножен. Обычная сталь, ничего стоящего. Когда засовывал ее в ножны, увидел входящую в комнату молодую женщину в белой шелковой приталенной рубашке навыпуск и розовых шелковых шароварах. На голое белая кисейная косыночка, повязанная так, чтобы были видны длинные густые волосы. Личико довольно таки красивое и знакомое и незнакомое одновременно. Если бы встретил ее на улице, долго бы вспоминал, где ее раньше видел? Наверное, и она меня не сразу узнала, потому что смотрела немного удивленно. Видимо, в ее памяти я сохранился моложе и красивее. Или намечтала молодого и красивого. Чем дольше женщина не видит тебя, тем ты становишься лучше во всех отношениях. И наоборот.
– Здравствуй, мой господин! – поклонившись, поприветствовала она на плохом нормандском.
– Здравствуй, Латифа! – поздоровался с ней на арабском. – Ты стала еще красивее!
– Спасибо, мой господин! – улыбнувшись радостно, сказала она на арабском. – Твой сын Али спит. Если прикажешь, я разбужу его.
– Не надо, – произнес я.
Мне надо было привыкнуть к неожиданному отцовству.
– Чей это дом? – спросил я.
– Моего дяди Карима, – ответила она. – Он хотел уйти в цитадель, чтобы сдаться твоему королю, но я уговорила Карима остаться. Ты ведь не убьешь его?
– Зачем мне убивать его?! – удивился я.
– Говорят, что крестоносцы убивают всех мусульман, – ответила она.
– Я – не крестоносец, и мне без разницы, верит человек в бога или нет, а если верит, то в какого, – признался я. – А как ты узнала, что я здесь?
– Карим увидел тебя и узнал, когда ты объезжал город. Говорили, что ты великий воин, который захватил много городов, вот Карим и пошел посмотреть на тебя, – рассказала Латифа.
– Откуда он меня знает?! – удивился я.
– Карим был у тебя в плену вместе с отцом. Ты захватил их галеру, когда они плыли в Лиссабон. Эмир обменял их на знатного христианина, – сообщила она.
– Ну-ка, позови его сюда, – попросил я.
Карим, видимо, подслушивал наш разговор, потому что появился сразу после того, как племянница позвала его. Это бы тот самый молодой мавр, которого я победил в каюту галеры, но не стал убивать. Он старался казаться равнодушным, не боящимся смерти, но во сем его теле чувствовалось внутреннее напряжение. Дядя был всего на несколько лет старше своей племянницы, что в эту эпоху не удивительно. Представляю, как их род раньше клял меня. Наверное, считали меня своим проклятием. А теперь я спасу им жизнь.
– Я сейчас уйду, важные дела ждут, – сказал Кариму. – Из дома не выходите. Ничего не бойтесь, мои люди будут охранять вас.
Карим, стараясь казаться гордым, слегка кивнул головой.
– Слушаю и повинуюсь, мой господин! – поклонившись, молвила за дядю племянница.
– Не называй меня «мой господин», – попросил я ее и назвал свое имя.
– Хорошо, мой господин, – выполнила мою просьбу Латифа.
Со всех сторон доносились крики и плач убиваемых и насилуемых жителей Лиссабона и радостный рев упоенного беспределом, вооруженного быдла, которое потом будут называть благородными рыцарями. Я проехал на коне в нижний конец улицы. Как раз вовремя, потому что туда подошел отряд крестоносцев, человек двадцать. Они уже кого-то грабанули, но взяли маловато. Мои три валлийца вряд ли смогли бы остановить их.
– Это моя улица, – заявил я крестоносцам, – и следующие две тоже заняты. Так что поспешите, пока есть свободные.
И они ломанулись дальше. Следом за ними прискакали брабантцы и конные валлийцы. Первых я отправил на следующие две улицы, а вторых разбил на два отряда, чтобы охраняли нашу улицу с обеих сторон. За ними подошли пешие валлийцы и приехали три мои кибитки с имуществом и продуктами. Одну кибитку, из которой выпрягли лошадей, я приказал поставить поперек улицы внизу, загородив таким образом вход на нее, вторую – вверху, а третью, с моими вещами и самыми ценными продуктами, отправил во двор дома Латифы. Подошедшим лучникам приказал шмонать дома. Охранявшим улицу, новоиспеченным кавалейру наказал впускать всех лиссабонцев, которые захотят здесь укрыться, но только не крестоносцев, и никого не выпускать. Чем больше захватим лиссабонцев, тем больше у нас будет арендаторов. Те, кому выпало обыскивать дома, должны были все ценное выносить на улицу и складывать рядом с входом. Золото, серебро и драгоценные камни отдавать мне. Девушек и молодых женщин собрать в одном дворе, а мужчин согнать в другой.
Самый верхний дом, расположенный напротив Каримовского, был намного больше, а сад его тянулся до следующей улицы, то есть, занимал два участка. Хозяев в нем не оказалось. Старшим среди оставленных в доме слуг был евнух по имени Самир – тридцатисемилетний тип, которого мой язык не поворачивался назвать мужчиной. Он был пухлым и низкорослым. Волосы черные, густые и кучерявые. Кожа смугловатая. На круглом безволосым лице живые карие глаза.
– Откуда ты родом? – поинтересовался я.
– Не знаю, – ответил Самир. – Меня захватили и продали в рабство совсем маленьким. Хозяин говорил, что я из Генуи.
– Кем был твой хозяин? – спросил я.
– Главным сборщиком налогов в городе, очень важный и богатый человек. В самом начале осады ночью уплыл вместе с семьей и всем самым ценным в Алкасер, – рассказал Самир.
– А три арабских скакуна – это не ценности?! – подначил я.
– Тоже ценность, но в рыбацкой лодке их не вывезешь, – пояснил евнух.
– Почему вы их не съели? – задал я вопрос.
– Арабских скакунов?! – у Самира от возмущение даже дыхание перехватило.
В доме была большая баня с мраморными стенами, полами и полками и бассейном метра три на три и глубиной около полутора. Мрамор был голубовато-белого цвета. Не знаю, откуда его привезли, но я такой нигде раньше не встречал. Сад был большой, ухоженный, с беседкой, обвитой виноградом. Я решил, что этот дом станет моим. Поскольку из итальянцев, лишенных сексуальных потребностей, получаются хорошие управляющие, назначил евнуха Самира на эту должность.
Расположенные ниже шесть двухэтажных домов были уменьшенной копией Каримовского. Из них забрали только драгоценности, дорогие ткани и посуду и вывели из конюшен четырех арабских жеребцов, которых хозяева тоже не съели. Ковры и мебель я приказал не трогать. Надеюсь, эти дома достанутся нам. Если нет, тогда и выгребем из них все. Жеребцов отвели в конюшню моего нового дома, а в кладовые и во дворе сложили ценные вещи. Завтра пересчитаем и поделим.
Взрослых мужчин среди обитателей верхних домов не нашлось. Обнаружили только одного старика. Зато в многоэтажках их было много. Всех мужчин согнали в один дом, а женщин – в другой. Девушек и молодых женщин распределил между моими воинами. Первыми выбирали кавалейру, у которых не было жен. Остальным доставались по жребию, по одной на каждого, и можно было поменяться. Пусть ребята разговеются. Глядишь, кто-нибудь свое счастье найдет.
Когда сносили со всей улицы добычу и складывали во дворе и в кладовые верхнего дома, я услышал громкие голоса на улице. Отряд из четырнадцати крестоносцев, нагруженных барахлом, собрался пограбить на моей улице. Все забрызганы кровью, будто сражались несколько часов. Валлийцы не пускали их, пытались остановить словами.