Страница:
– Так точно, товарищ капитан! – бойко ответил солдат, но таким тоном, будто говорил: «Всё равно я его поймаю».
Сидоренко подавил улыбку: Кусакин был хорошим солдатом, но отличался упрямством и главное – редкой, непреодолимой скупостью на слова.
Угрожающая записка была написана на хорошей бумаге нарочито корявым почерком, по-русски и пока что никаких нитей следователю не давала.
Допрос священника и господина Шабеца тоже ничего нового, не принёс: первый смог лишь обрисовать, как выглядела церковь до грабежа, а второй дублировал уже известное от коменданта.
Тем не менее Сидоренко не унывал и даже был весел.
– Ваня! – позвал он Бойкова. – Ну, что мы вынесли из осмотра места происшествия? Только – главное.
Бойков покраснел и начал:
– Первое. Грабёж показной, «с демонстрацией», – просто грабителям незачем было бы терять время на кощунство, издеваться над сторожем, оставлять открытой дверь. Наоборот: уходя, они обязательно закрыли бы вход, чтобы как можно дольше не обнаружилось преступление…
– Верно. Хорошо. Дальше!
– Второе. Похищены почти все ценности, взломаны хранилища со сложными замками – взломщики «технически грамотные». Ещё – сигарета: грабители были «ряженые»…
– А если б не было сигареты – ты тогда, что же, сомневался бы?
– Нет.
– Почему? А может, сигарета нарочно подброшена?
– Н-не знаю… – смешался Бойков.
– Ну, вот: смотреть ты научился, а «видеть» – ещё нет. Так слушай. Сигарета – улика: курили все, а окурок бросил один, – забылся. Второе – хранилища взломаны действительно «грамотно», но лишь те, в которых что-то было. Пустые не тронуты. Вывод: преступники заранее знали, где что лежит. Эти детали надо замечать… Третье – винтики, которыми было привинчено к доске иконы золотое сияние вокруг головы божьей матери: они не выдраны, а вывинчены, причём с намерением скрыть это. Зачем? Прямой вывод: чтобы, не повредив сияния, снять его, симулируя отрыв. Также симулирован грубый отрыв ценных украшений и на других иконах. Общий вывод: грабили е обдуманным расчётом реализовать награбленное не как драгоценный лом, а как опять-таки дорогую церковную утварь. Ясно? Подумай, куда и кому в таком виде её можно сбыть. И четвёртое: следы на паперти. Ночью было сухо, и преступники следов не оставили. Утром было тоже сухо, и комендант следов тоже не оставил. А кто-то один, судя по всему, выше среднего роста, в очень коротких брюках, шёл по росе, – значит, уже после ухода грабителей, – потом поднялся на паперть, приблизился к двери, но в церковь не зашёл, а вернулся обратно. А дверь была не заперта. В церкви лежал сторож и стонал. Но подошедший не испугался, не подбежал, не поднял шума, а спокойно удалился. Вывод: кто-то подходил к двери специально проверить, состоялось преступление или нет. Для чего? Вероятно, для того, чтобы сообщить об этом кому-то ещё. Вот это, да и, пожалуй, пилотка, и есть самое главное для нас. А теперь – за дело. Я и так на тебя пять минут истратил, – улыбнулся Сидоренко и вышел с Бойковым на улицу.
– …И тем не менее у нас нет ничего, что отвечало бы на основной для нас вопрос: где искать и кого именно искать? – на ходу пояснил следователь. – Пока что у нас, если мы не придумаем ничего другого, есть три отправные точки, а именно: наклейка на щеке одного из бандитов, пилотка и возможность обнаружения спрятанных где-то ценностей. Однако надо прямо сказать, все эти отправные точки – одна другой ненадёжней…
Сидоренко вдруг обнаружил шедшего за ним Кусакина. Следователь остановился – Кусакин тоже стал, равнодушно глядя вдоль улицы. Повторив такой манёвр, Сидоренко в сердцах погрозил Кусакину и пошёл, уже не оборачиваясь.
В те дни некоторые наши солдаты, особенно любители пофрантить, пользуясь случаем, заказывали в мастерских форменные фуражки, а пилотки нередко оставляли мастеру «на память». К большому неудовольствию Сидоренко, таких частных мастерских в городке оказалось немало. Переходя из одной в другую, следователь опрашивал мастеров, поступали ли к ним такие заказы, не покупал ли кто-нибудь у них оставленные заказчиками пилотки советского образца и куда мастера вообще девают такие пилотки?
Ответы разнились лишь степенью вежливости, а в остальном были стереотипны: да, есть, но никто не покупал.
«Домой» следователь с Бойковым вернулись уже под вечер и ни с чем.
Через минуту явился и Кусакин.
– О вашем поведении мы завтра поговорим, – многообещающе предупредил его Сидоренко. – А вы, Бойков, завтра же отправляйтесь в канцелярию! – и, не взглянув на ужин, ушёл в свою комнату-кабинет, откуда позвонил полковнику Серебрякову.
– Товарищ полковник! Докладывает Сидоренко… Да, ничего, то есть буквально ничего… А я и не вешаю… У меня большая просьба – я с этим делом один не справлюсь: надо срочно запросить «хозяйства» и выяснить, кто из наших военнослужащих сменил на новую фуражку старую суконную пилотку танкиста, не имеющую инициалов, размер пятьдесят восьмой, кант выгоревший, и в какой мастерской оставил пилотку… Да? Спасибо… Конечно, маловероятно, но, может, и клюнет… Больше ничего… Обязательно позвоню!
Сидоренко сидел допоздна, строя различные гипотезы. Наконец он потёр виски и вышел. Найдя в кухне кусок холодного пирога, съел его, потом постоял над спящим Зинченко и, махнув рукой, прошёл к телефону:
– Девятнадцатый. Дежурный?.. А-а, доброй ночи, Олег, как дежурство?.. Слушай, ты всё равно не спишь – позвони мне в четыре. Не забудешь?.. Ну и что ж, всё-таки два часа…
Положив трубку, Сидоренко потянулся, быстро лёг в кровать и тут же уснул.
– Зинченко! Бойков! Подъём!..
Пять минут на одеванье, столько же на сборы и вызов солдата вместо Кусакина, которого Сидоренко в наказание за вчерашние «фортели» решил не брать с собой, – и группа во главе со следователем вышла из дома.
Надев ватную стёганку и подпоясавшись, Кусакин взял автомат, вышел на улицу и… спокойно зашагал вслед за капитаном.
На церковной площади Сидоренко остановил свою группу и посмотрел на часы: четыре тридцать пять.
– Так, – сказал он. – Я думаю, что сторожа мы тревожить не будем. Зйнченко, ступайте, подежурьте у его домика: если сторож всполошится, успокойте его, но из сторожки не выпускайте: незачем посвящать его в наши дела. Выполняйте!
Вполголоса, так, чтобы их не слышал солдат, Сидоренко поставил задачу Бойкову:
– Вот вам ключ от церкви. Войдите, закройте за собой дверь, лягте на плащаницу, как лежалн «а ней сторож, и… сколько на ваших?., ровно через три минуты застонете с закрытым ртом. Немного погодя повторите стон, открыв рот, а ещё чуть позже – легонько вскрикните. Через короткую паузу повторите всё снова, в том же порядке. Ясно? Идите.
Побродив с солдатом по тротуару, Сидоренко отыскал в потёмках то место, на которое указывал господин Шабец, и остановился.
– А теперь молчите и слушайте, – приказал он солдату.
Автоматчик насторожился. Он ожидал чего-то интересного. Следователь встал позади него, и плотно прислонясь к стене дома, тоже превратился в слух. Шли минуты. Начало светлеть небо. Наконец раздался какой-то звук.
– Вроде крикнули где-то, – неуверенно высказался автоматчик.
– Слушайте, слушайте, – оборвал его Сидоренко и осторожно пошёл к церкви: «Сейчас повторит. Интересно, с какого расстояния слышен стон?»
Но вместо стона следователь вдруг услышал совсем близко от себя выстрел. Затем возню, крик и автоматную очередь у церкви, топанье ног – и всё опять стихло.
Сидоренко стоял, сжимая в руке пистолет, рядом с ним тяжело дышал подбежавший автоматчик с оружием на изготовку.
«Так это он топал», – подумал следователь.
Оба напряжённо вслушивались в тишину. Поблизости кто-то шевельнулся, мигнул фонариком.
– Стой! Стрелять буду! Ложись! – скомандовал автоматчик и шагнул в темноту.
– Грязно тут, – донёсся вскоре неторопливо-спокойный голос Кусакина, и тут же раздалось – но уже со всех сторон – топанье бегущих людей. «Что это ещё за чертовщина?» – насторожился следователь, но знакомый оклик заставил его опустить пистолет: то были наши патрули.
Через минуту всё выяснилось.
Следуя всё время по пятам Сидоренко, Кусакин заметил ещё кого-то, занятого тем же. Улучив удобный момент, неизвестный покушался убить следователя, но выстрел был предупреждён ударом кусакинского автомата, а сам неизвестный очутился скрученным по рунам и ногам телефонным кабелем.
Зинченко же объяснил выстрелы у церкви.
– Стою я у сторожки, слышу – сержант идёт. Он приблизился, открыл дверь, вошёл… И тут же – опять шаги. Притаился – нет, тихо всё. «Послышалось», – думаю, но сам не шевелюсь. А стою-то недалеко от угла церкви, и вижу, как большое окно, что в боковой стене, чуть засветилось. Тут, значит, Бойков застонал, вскрикнул, а я стою и смеюсь про себя на огонёк. «Наверно, – думаю, – сержант сдрейфил маленько и свечку зажёг». Вдруг – опять шаги, и вижу на окне тень: кто-то в гражданском в окно заглядывает. Тут в вашей стороне выстрел, – этот, в гражданском, как услыхал, тоже пистолет поднимает, а я ему: «Стой! Руки вверх!» Он бежать, а я ему вдогонку – р-раз – и готово!.. И тут я сообразил: дверь-то Бойков за собой запер, этот поцарапался, ан-нет, не войти. Тогда и решил у двери ждать, а потом, наверное, через скважину свет заметил и – к окну…
Пока суть да дело – рассвело. В убитом наповал у церкви сторож быстро опознал одного из участников вчерашнего ночного «визита».
– А этот? – Сидоренко указал сторожу на задержанного.
Старик внимательно всмотрелся в хмурую физиономию с оттопыренной, как у карася, нижней губой и решительно мотнул головой: «Нет».
– Рассыльный, – сказал следователю Кусакин.
– Какой рассыльный? – не понял Сидоренко.
– Из горуправы, – лаконично пояснил автоматчик.
При убитом и у задержанного ничего, кроме пистолетов, не оказалось. Но результатом произведённого следственного эксперимента Сидоренко был доволен и «домой» возвратился в том расположении духа, когда работается с особым подъёмом.
В отведённом ему особняке Сидоренко крепко пожал руки солдатам – своим помощникам. Зинченко – молча, Кусакину – со словами: «Спасибо, Кусакин! Ну что ж, как говорится, – кто старое помянет… Однако впредь, когда я не разрешаю, за мной не ходите. Взыщу строго! Ясно?»
Кусакин промолчал.
На все вопросы следователя «карась» только таращил глаза, потом вдруг заявил, что на убийство «зелёного чёрта» его послал Саваоф, меланхолично сжевал промокашку, запил её чернилами и, видя, что следователь с ироническим любопытством выжидает, что будет дальше, – запел псалмы. «Ничего, вот припру тебя фактами, – иначе запоёшь, собака!» – решил про себя Сидоренко.
– Люблю хорошее пение, – мечтательно вздохнул он. – Зинченко! Отведите этого «Карузо», потом дослушаю, – приказал Сидоренко и отправился с докладом к полковнику.
От Серебрякова следователь вернулся очень скоро и в прихожей обнаружил подтянутого ефрейтора в новенькой фуражке, тщетно пытавшегося втянуть Кусакина в разговор.
– Я уже знаю о вас, – перебил ефрейтора следователь, – идёмте…
Сидоренко получил ценные сведения: опознав свою, положенную перед ним пилотку, ефрейтор сообщил следователю, что он, ефрейтор, оставил пилотку в мастерской маленького, толстого и весёлого шапочника.
Взяв «на прокат» новую фуражку, Сидоренко отпустил солдата, снабдив его на время собственной пилоткой. Сам собрался в мастерскую. Но его задержал приход сопровождаемого солдатом комендатуры вихрастого черноглазого мальчишки. Очень боясь опоздать к открытию мастерской, подмастерье торопливо рассказал, что был вчера свидетелем разговора следователя с мастером и что маленький толстый весельчак обманул господина русского офицера: за день до того шапочник продал штук шесть пилоток администратору здешнего театра.
Запротоколировав показание, Сидоренко поклялся мальчику, что не выдаст его, и подмастерье умчался. «Вот так неожиданная удача! – обрадовался Сидоренко. – Но почему толстяк скрыл продажу? Просто побоялся «впутываться» или… Тогда он и сейчас от всего откажется. Ничего, сделаю так, как решил».
Занятый обдумыванием своих логических выводов, предположений и намеченных тактических действий, Сидоренко на полдороге вдруг хлопнул себя по лбу. «Ах, ты, чёрт, как это я…» – спохватился он и, повернув обратно, наткнулся на Кусакина. «Опять он… хотя, – на этот раз я же ему не запрещал, – усмехнулся Сидоренко. – А что, если…» – и, объяснив автоматчику предстоящую задачу, следователь попросил Кусакина честно сказать, сможет ли он её выполнить или нет.
– Понимаете: меня он, наверное, запомнил и, конечно, не откроется, – пояснил Сидоренко.
Кусакин подумал, затем молча взял у следователя фуражку ефрейтора и решительно зашагал вперёд. Мастерская только что открылась. Кусакин вошёл внутрь.
– Пожалуйста, господин солдат! Чем могу служить? – сладенько встретил Кусакина хозяин.
– Фуражку. Заказать.
– Ради бога! Пожалуйста, я вам любую…
– Нет, чтобы точно, как вот эта. Вы шили?
– Дайте, пожалуйста… Конечно, я! Такие фуражки только я один и могу сделать. А, какова! Да вот, кстати, и меточка моя… Постойте, куда же вы, господин солдат? – опешил толстяк, когда Кусакин молча направился к двери. Но тут она открылась, и вошёл улыбающийся Сидоренко.
– Доброе утро, господин мастер! Как спалось? Вы мне вчера забыли рассказать, кому всё-таки вы продали вот эту пилотку, а?..
Администратор, элегантный брюнет с классическим пробором и нагловатым лицом, чертыхаясь и кипятясь, возмущался задержанием его особы. Он решительно заявил, что не покупал никаких пилоток в мастерской, и порывался уйти, но ему не дали, и он сел на стул с видом оскорблённого достоинства.
– А вы не обижайтесь, гражданин Деднер, – миролюбиво заметил Сидоренко и вдруг пристально всмотрелся в причёску администратора:– Ай-ай-ай, кто же это вас так подстриг?
Разрешите… – Сидоренко быстро наклонился и отрезал с головы «гостя» торчащие волоски и пригладил причёску. – Вот так, теперь хорошо, – не замечая удивления администратора, мило улыбнулся следователь.
– Товарищ капитан, вызванный прибыл! – доложил Зинченко и вышел, «прибрав» со стола следователя пепельницу с остриженными волосами.
В кабинет вкатился весёлый толстячок.
– Вы знакомы? – обратился к нему Сидоренко, указывая на Деднера.
– Почти. Так сказать, буквально шапочное знакомство. Этот господин на днях купил у меня пилотки.
– Так. А вы знаете этого гражданина? – обратился следователь к администратору.
– А он кто – принц датского короля? – вызывающе нагло бросил тот в ответ.
– Он шапочный мастер, – спокойно пояснил следователь.
– А-а… нет, первый раз вижу.
В дверь просунулся Зинченко:
– Свидетель явился, товарищ капитан.
В кабинет вошёл церковный сторож. Следователь отпустил шапочника и пригласил сторожа присесть.
– Так вы категорически утверждаете, что не знаете и никогда не были у него? – спросил Сидоренко администратора, указывая на дверь, за которой только что скрылся шапочник.
– Категорически утверждаю. Он обознался.
Услыхав знакомый голос, сторож вздрогнул и уставился на администратора.
– Ну, что ж, – вздохнул Сидоренко, – бывают ошибки. Пожалуй, вы можете идти домой…
– То есть как это «домой»! – вскипел вдруг сторож. – Да ведь это – тот самый, что «лейтенантом» был!…
…Оставшись один на один со следователем, администратор пуще прежнего возмутился и стал настойчиво убеждать капитана, что шапочник и сторож ошиблись.
– Возможно, – неожиданно согласился следователь, – но я обязан был проверить, и вы напрасно волнуетесь. Давайте лучше закурим, – предложил он и любезно протянул Деднеру портсигар.
Тот взялся за папиросу – пустая, пощупал вторую, третью – все они оказались такими же.
– Разрешите уж лучше предложить вам мои, – смеясь, явно успокоенный, предложил он следователю и вынул из кармана пачку американских сигарет. – Прошу. Сигареты замечательные – здесь вы таких нигде не найдёте…
– Спасибо, но, представьте себе, – нашёл… И знаете где? В церкви! – приятно улыбнулся Сидоренко и, достав из ящика стола окурок, показал его администратору.
Наступившую тишину нарушил зуммер телефона. Следователь поднял трубку.
– Да. Уже? Замечательно! Ну и как?.. Спасибо.
Положив трубку и глядя уже на администратора, Сидоренко продолжал:
– И ещё одна «ошибка»: экспертиза сейчас установила, что волосы, обнаруженные на пилотке, которая использовалась как кляп, абсолютно тождественны с волосами, которые я только что остриг с вашей головы. А теперь тушите свою сигарету и рассказывайте. Хватит играть в обиженного.
«Администратор» начал врать, но скоро запутался и был отослан следователем подумать и «вспомнить».
Сидоренко выбросил из портсигара пустые папиросы, наполнил его хорошими, закурил и подошёл к окну. Приподнятой взволнованности уже не ощущалось: ей на смену пришло уверенное, деловое спокойствие.
Капитан посмотрел на улицу и увидел бодро шагавшего к нему племянника господина Шабеца. Рядом со свидетелем, чуть позади, шёл Бойков. Молодые люди о чём-то оживлённо беседовали.
Сидоренко разглядывал племянника – его рост, фигуру, походку. Особенно привлёк внимание следователя костюм свидетеля: чулки, брюки «гольф» и светлый спортивный пиджак. Внезапно мысль капитана заработала быстро-быстро, выхватывая из дела отдельные факты, данные, увязывая их меж собой. Зрительная Память вынесла из тьмы ночи вид церковной паперти, фантазия услужливо оживила этот вид фигурой мужчины, осторожно и торопливо взбегающего по ступеням. «Только в таком костюме и можно было пройти по росе, не замочив обшлага брюк, – определил следователь. – А что, если…» – неожиданно пришла дерзкая волнующая догадка. Сидоренко круто повернулся и вышел из кабинета:
– Зинченко! Ведро, тряпку и… Быстро! Понял?..
Возле особняка Бойков и племянник господина Шабеца были встречены Зинченко, который яростно мыл каменные ступени крыльца.
– Пожалуйста, пожалуйста, – посторонился солдат и бросил под ноги племяннику мокрую тряпку, – проходите, не стесняйтесь, – незаметно он сделал какой-то знак Бойкову.
Свидетель вытер ноги о тряпку, прошёл по мокрым ступеням в полутёмную прихожую, где был встречен суровым автоматчиком, молча указавшим ему место в другой комнате.
Бойков, следовавший по пятам свидетеля, приостановился на пороге прихожей. Когда тот скрылся в комнате, сержант нагнулся и осторожно поднял с пола большой лист обёрточной бумаги со свежими отпечатками следов племянника господина Шабеща. Аккуратно скатав лист, Бойков прошёл в кабинет Сидоренко и вскоре вернулся, сообщив свидетелю, что следователь сейчас занят и просит немного обождать…
– Извините, что задержал. Садитесь и рассказывайте, – предложил Сидоренко племяннику господина Шабеца.
– Да я уже всё рассказывал. Разве какую мелочь забыл…
– Во-во! Именно мелочь. Я вам напомню: расскажите, например, как в четыре часа десять минут вы подошли к церкви, перелезли через ограду, приблизились к дверям, послушали, вернулись. Ну и так далее, – пошёл ва-банк следователь и выиграл: уставленные на него глаза делались всё шире, шире, лицо племянника побледнело, покрылось испариной, а полуоткрытые губы вмиг пересохли:
– Вы узнали? Кто… Нет – не верю! Провокатор! – истерично взвизгнул племянник.
Сидоренко не шелохнулся, только глаза его сузились, и под их взглядом племянник тут же разжал пальцы, весь как-то обмяк и безвольно опустился на стул.
– Провокатор? – спокойно и тихо переспросил Сидоренко. – Хоть и не обязан делать это, но так и быть я вам докажу обратное. Так оказать, для вашего успокоения, – усмехнулся следователь. – Встаньте! Кусакин, проводите нас, пожалуйста…
Подведя племянника господина Шабеца к одной из дверей, Сидоренко открыл в ней маленькое окошко, так, чтобы племянник увидел сидевшего на койке «администратора» и тут же захлопнул снова.
– Ну-с, а теперь рассказывайте, – предложил Сидоренко племяннику, когда тот снова уселся перед столом следователя.
Уверенный в том, что следователю уже всё известно, племянник господина Шабеца повёл рассказ о гнуснейшей подлости.
Сидевшему под присмотром Бойкова в соседней комнате самому Шабецу пришлось довольно долго ожидать того момента, когда следователь, закончив допрос, выдал его племяннику ордер на занятие пустующего по соседству с «администратором» и «карасём» помещения.
Господин Шабец оказался человеком решительным и быстрым: он, не задумываясь, отверг всё рассказанное племянником, отказался от знакомства с «администратором» и категорически утверждал лишь то, о чём говорил на первом допросе.
– Вот и помоги Советской Армии – получишь «спасибо», – притворно-обиженно съязвил он напоследок.
Взяв его и понятых, Сидоренко направился в церковь, где приставил часть понятых к сторожу, а с остальными пошёл туда, куда вёл их «свидетель».
– Вот тут, – указал господин Шабец. Все остановились.
Понятые через пять минут вышли из церкви и вместе со сторожем, подойдя к «слухачам», спросили так, как их проинструктировал следователь:
– Стонал сейчас сторож или нет?
– Конечно, нет, – ответил господин Шабец. Понятые со сторожем вернулись в церковь и попросили старика застонать ещё раз, громко, с открытым ртом, – тот загудел, как пароход…
– А теперь? – повторили свой вопрос понятые.
– Н-не знаю, – неуверенно сказал господин Шабец.
– Что-то не слыхать было, – подтвердили понятые.
Первая группа не выдержала и расхохоталась.
– Ну так как же?. – спросил господина Шабеца Сидоренко.
Тот махнул рукой, вздохнул, постучал себя кулаком по лысине и лишь после этого заговорил начистоту.
Всё остальное для следователя уже не составляло трудностей.
Седовласый попик каждое утро и вечер приходил к начальнику политотдела и, мигая скорбными глазками, спрашивал Гаркушу, не внял ли господь молитвам, чем порядком уже надоел полковнику. Вечером на третьи сутки Гаркуша решил вообще не принимать липкого попа, но всё же принял.
На четвёртые сутки при виде елейно-смиренной физиономии Гаркуша вздохнул и, помня свой разговор с Серебряковым, взялся за телефон. Серебрякова у себя не оказалось. Подумав минутку, Гаркуша решил:
– Едемте со мной. Я сам хочу знать, как там идёт расследование.
Капитана Сидоренко начальник политотдела застал за подшивкой документов в «дело». Ответив на приветствие, полковник разрешил следователю сидеть, сел сам и без предисловий спросил:
– Разыскали бандитов, капитан?
– Так точно, товарищ полковник.
– Всех пятерых?
– Никак нет: двух организаторов, одного организатора-исполнителя, пятерых рядовых исполнителей и одного пособника. Желаете взглянуть?
– Есть на что любоваться. А впрочем, давай, показывай. Итого, значит, девять, а если покопаться, то за их спинами ещё нашлись бы организаторы, – заключил Гаркуша.
– Ниточка, конечно, далеко тянется, да полномочий нет, – задумчиво произнёс Сидоренко. – Зинченко! Приведите арестованных!
Полковник закурил.
Дверь открылась, и в кабинет вошли автоматчики и стали по углам комнаты. За ними Кусакин, Зинченко и ещё один ввели разномастных преступников.
– Разрешите представить, – начал Сидоренко, подходя к маленькому человечку. – Господин Шабец, местный гражданин, в прошлом адвокат, помещик, лидер здешних национал-социалистов, правая рука гитлеровского гаулейтера.
Сидоренко подошёл к «администратору»!
– Назвавший себя Деднером – американский подданный, международный бандит и шпион. А вот этот молодой человек в спортивном костюме «гольф» – «племянник» господина Шабеца. В действительности же – сын местного фабриканта, учился в Америке, окончил юридический факультет. Отец во время войны тоже перекочевал в США. Для прохождения «практики» сынок был направлен, причем не только папашей, к господину Шабецу, но способностей к политическому разбою не проявил и «засыпался» на первом же «деле». Следующий: человек, известный под кличкой «Мышонок», прозванный так, вероятно, из-за оригинального родимого пятна на щеке, которое, отправляясь «на дело», имеет привычку маскировать марлевой наклейкой. Рецидивист, взломщик, специалист по «мокрым» делам, служил в гестапо…
Сидоренко подошёл к «карасю», замялся и махнул рукой:
– Ну, этот и остальные – просто паразиты своего народа. Особого интереса собой не представляют.
– По данному делу, – продолжал следователь, – господин Шабец проходит как идейный вождь и организатор местных «сил» и преступления. Американский «администратор» – как отобравший посредством небольшого путча идейное руководство у господина Шабеца и вожак банды, одетый в форму лейтенанта Советской Армии. «Племянник своего дяди» пытался стать «фюрером» антисоветской пропаганды и как таковой участвовал в «разработке» первой «операции». «Мышонок» – ближайший помощник «лейтенанта», специалист. Остальные – исполнители.
– Извините, товарищ полковник, – Сидоренко вдруг оглянулся и позвал: – Сержант Бойков!
В дверь просунулась белобрысая голова сержанта и, понимающе кивнув, скрылась.
Гаркуша сидел и молча жевал мундштук погасшей папиросы. С нескрываемой ненавистью переводил он свой свинцовый взгляд с одного негодяя на другого. «Раз, два… семь», – пересчитал он.
– Послушай, Николай Иванович, а где же ещё двое?
– Исполнитель и пособник? Один бандит был убит при вооружённом столкновении.
– Ах, вот даже до чего доходило? Ну, а этот… пособник?
В глазах Сидоренко мелькнула весёлая-искорка.
– Товарищ полковник, вы же сами его привезли! Пожалуйста! – в дверях стоял седенький попик, сопровождаемый Бойковым. – Вот вам смиренный служитель культа. Это он благословил политический разбой и теперь хранит во славу божью всё награбленное в подвале своей «скромной» двухэтажной обители.
Нимало не удивясь, Гаркуша только крякнул и с гадливостью махнул рукой, чтобы всю эту компанию побыстрее водворили на место.
– В общем-то ларчик просто открывается, – продолжал Сидоренко, когда они остались один на один с Гаркушей. – Сколотили эти господа свою бандитскую фалангу, притаились, ждут. Приход советских войск совпал с приездом из Америки «племянника», который по пути получил, уже в Югославии, – по документу видно, – от тайного лидера группы Беларковича приказ активизироваться. А тут попик уже жаловался как-то на упадок церковных дел и доходов – попик-то жадноват. Господа фашисты и обрадовались – чего же лучше придумаешь? Попа соблазнили быстро: религиозные чувства у прихожан воспрянут – раз, церковные денежки прикарманишь – два, авторитет церкви упрочишь – три, на восстановление разграбленного «большевиками» деньгу немалую вытянешь, а «восстановишь» старое – и денежки опять в карман – четыре, А остальное, мол, не твоё дело. Ну, тот и согласился, да не только согласился, а и внёс существенные коррективы, так сказать, поставил всю эту интермедию.
– Да, теперь всё ясно. Но врачи говорят, что успех операции гарантируется смелостью и искусством хирурга, – в данном деле вы показали себя именно искусным хирургом. От лица службы благодарю вас, товарищ капитан! – крепко пожал полковник руку Сидоренко.
– Служу Советскому Союзу!
Через день весь город снова забурлил. Снова народ запрудил площадь. Снова взволнованность людей вылилась в стихийный митинг.
Рабочие, ремесленники, молодые конторщики и пожилые честные интеллигенты всходили на трибуну и бросали в толпу жаркие слова, полные ненависти к проклятому фашизму, полные братской любви к русским и восхищения народом-освободителем.
Сидоренко подавил улыбку: Кусакин был хорошим солдатом, но отличался упрямством и главное – редкой, непреодолимой скупостью на слова.
Угрожающая записка была написана на хорошей бумаге нарочито корявым почерком, по-русски и пока что никаких нитей следователю не давала.
Допрос священника и господина Шабеца тоже ничего нового, не принёс: первый смог лишь обрисовать, как выглядела церковь до грабежа, а второй дублировал уже известное от коменданта.
Тем не менее Сидоренко не унывал и даже был весел.
– Ваня! – позвал он Бойкова. – Ну, что мы вынесли из осмотра места происшествия? Только – главное.
Бойков покраснел и начал:
– Первое. Грабёж показной, «с демонстрацией», – просто грабителям незачем было бы терять время на кощунство, издеваться над сторожем, оставлять открытой дверь. Наоборот: уходя, они обязательно закрыли бы вход, чтобы как можно дольше не обнаружилось преступление…
– Верно. Хорошо. Дальше!
– Второе. Похищены почти все ценности, взломаны хранилища со сложными замками – взломщики «технически грамотные». Ещё – сигарета: грабители были «ряженые»…
– А если б не было сигареты – ты тогда, что же, сомневался бы?
– Нет.
– Почему? А может, сигарета нарочно подброшена?
– Н-не знаю… – смешался Бойков.
– Ну, вот: смотреть ты научился, а «видеть» – ещё нет. Так слушай. Сигарета – улика: курили все, а окурок бросил один, – забылся. Второе – хранилища взломаны действительно «грамотно», но лишь те, в которых что-то было. Пустые не тронуты. Вывод: преступники заранее знали, где что лежит. Эти детали надо замечать… Третье – винтики, которыми было привинчено к доске иконы золотое сияние вокруг головы божьей матери: они не выдраны, а вывинчены, причём с намерением скрыть это. Зачем? Прямой вывод: чтобы, не повредив сияния, снять его, симулируя отрыв. Также симулирован грубый отрыв ценных украшений и на других иконах. Общий вывод: грабили е обдуманным расчётом реализовать награбленное не как драгоценный лом, а как опять-таки дорогую церковную утварь. Ясно? Подумай, куда и кому в таком виде её можно сбыть. И четвёртое: следы на паперти. Ночью было сухо, и преступники следов не оставили. Утром было тоже сухо, и комендант следов тоже не оставил. А кто-то один, судя по всему, выше среднего роста, в очень коротких брюках, шёл по росе, – значит, уже после ухода грабителей, – потом поднялся на паперть, приблизился к двери, но в церковь не зашёл, а вернулся обратно. А дверь была не заперта. В церкви лежал сторож и стонал. Но подошедший не испугался, не подбежал, не поднял шума, а спокойно удалился. Вывод: кто-то подходил к двери специально проверить, состоялось преступление или нет. Для чего? Вероятно, для того, чтобы сообщить об этом кому-то ещё. Вот это, да и, пожалуй, пилотка, и есть самое главное для нас. А теперь – за дело. Я и так на тебя пять минут истратил, – улыбнулся Сидоренко и вышел с Бойковым на улицу.
– …И тем не менее у нас нет ничего, что отвечало бы на основной для нас вопрос: где искать и кого именно искать? – на ходу пояснил следователь. – Пока что у нас, если мы не придумаем ничего другого, есть три отправные точки, а именно: наклейка на щеке одного из бандитов, пилотка и возможность обнаружения спрятанных где-то ценностей. Однако надо прямо сказать, все эти отправные точки – одна другой ненадёжней…
Сидоренко вдруг обнаружил шедшего за ним Кусакина. Следователь остановился – Кусакин тоже стал, равнодушно глядя вдоль улицы. Повторив такой манёвр, Сидоренко в сердцах погрозил Кусакину и пошёл, уже не оборачиваясь.
В те дни некоторые наши солдаты, особенно любители пофрантить, пользуясь случаем, заказывали в мастерских форменные фуражки, а пилотки нередко оставляли мастеру «на память». К большому неудовольствию Сидоренко, таких частных мастерских в городке оказалось немало. Переходя из одной в другую, следователь опрашивал мастеров, поступали ли к ним такие заказы, не покупал ли кто-нибудь у них оставленные заказчиками пилотки советского образца и куда мастера вообще девают такие пилотки?
Ответы разнились лишь степенью вежливости, а в остальном были стереотипны: да, есть, но никто не покупал.
«Домой» следователь с Бойковым вернулись уже под вечер и ни с чем.
Через минуту явился и Кусакин.
– О вашем поведении мы завтра поговорим, – многообещающе предупредил его Сидоренко. – А вы, Бойков, завтра же отправляйтесь в канцелярию! – и, не взглянув на ужин, ушёл в свою комнату-кабинет, откуда позвонил полковнику Серебрякову.
– Товарищ полковник! Докладывает Сидоренко… Да, ничего, то есть буквально ничего… А я и не вешаю… У меня большая просьба – я с этим делом один не справлюсь: надо срочно запросить «хозяйства» и выяснить, кто из наших военнослужащих сменил на новую фуражку старую суконную пилотку танкиста, не имеющую инициалов, размер пятьдесят восьмой, кант выгоревший, и в какой мастерской оставил пилотку… Да? Спасибо… Конечно, маловероятно, но, может, и клюнет… Больше ничего… Обязательно позвоню!
Сидоренко сидел допоздна, строя различные гипотезы. Наконец он потёр виски и вышел. Найдя в кухне кусок холодного пирога, съел его, потом постоял над спящим Зинченко и, махнув рукой, прошёл к телефону:
– Девятнадцатый. Дежурный?.. А-а, доброй ночи, Олег, как дежурство?.. Слушай, ты всё равно не спишь – позвони мне в четыре. Не забудешь?.. Ну и что ж, всё-таки два часа…
Положив трубку, Сидоренко потянулся, быстро лёг в кровать и тут же уснул.
– Зинченко! Бойков! Подъём!..
Пять минут на одеванье, столько же на сборы и вызов солдата вместо Кусакина, которого Сидоренко в наказание за вчерашние «фортели» решил не брать с собой, – и группа во главе со следователем вышла из дома.
Надев ватную стёганку и подпоясавшись, Кусакин взял автомат, вышел на улицу и… спокойно зашагал вслед за капитаном.
На церковной площади Сидоренко остановил свою группу и посмотрел на часы: четыре тридцать пять.
– Так, – сказал он. – Я думаю, что сторожа мы тревожить не будем. Зйнченко, ступайте, подежурьте у его домика: если сторож всполошится, успокойте его, но из сторожки не выпускайте: незачем посвящать его в наши дела. Выполняйте!
Вполголоса, так, чтобы их не слышал солдат, Сидоренко поставил задачу Бойкову:
– Вот вам ключ от церкви. Войдите, закройте за собой дверь, лягте на плащаницу, как лежалн «а ней сторож, и… сколько на ваших?., ровно через три минуты застонете с закрытым ртом. Немного погодя повторите стон, открыв рот, а ещё чуть позже – легонько вскрикните. Через короткую паузу повторите всё снова, в том же порядке. Ясно? Идите.
Побродив с солдатом по тротуару, Сидоренко отыскал в потёмках то место, на которое указывал господин Шабец, и остановился.
– А теперь молчите и слушайте, – приказал он солдату.
Автоматчик насторожился. Он ожидал чего-то интересного. Следователь встал позади него, и плотно прислонясь к стене дома, тоже превратился в слух. Шли минуты. Начало светлеть небо. Наконец раздался какой-то звук.
– Вроде крикнули где-то, – неуверенно высказался автоматчик.
– Слушайте, слушайте, – оборвал его Сидоренко и осторожно пошёл к церкви: «Сейчас повторит. Интересно, с какого расстояния слышен стон?»
Но вместо стона следователь вдруг услышал совсем близко от себя выстрел. Затем возню, крик и автоматную очередь у церкви, топанье ног – и всё опять стихло.
Сидоренко стоял, сжимая в руке пистолет, рядом с ним тяжело дышал подбежавший автоматчик с оружием на изготовку.
«Так это он топал», – подумал следователь.
Оба напряжённо вслушивались в тишину. Поблизости кто-то шевельнулся, мигнул фонариком.
– Стой! Стрелять буду! Ложись! – скомандовал автоматчик и шагнул в темноту.
– Грязно тут, – донёсся вскоре неторопливо-спокойный голос Кусакина, и тут же раздалось – но уже со всех сторон – топанье бегущих людей. «Что это ещё за чертовщина?» – насторожился следователь, но знакомый оклик заставил его опустить пистолет: то были наши патрули.
Через минуту всё выяснилось.
Следуя всё время по пятам Сидоренко, Кусакин заметил ещё кого-то, занятого тем же. Улучив удобный момент, неизвестный покушался убить следователя, но выстрел был предупреждён ударом кусакинского автомата, а сам неизвестный очутился скрученным по рунам и ногам телефонным кабелем.
Зинченко же объяснил выстрелы у церкви.
– Стою я у сторожки, слышу – сержант идёт. Он приблизился, открыл дверь, вошёл… И тут же – опять шаги. Притаился – нет, тихо всё. «Послышалось», – думаю, но сам не шевелюсь. А стою-то недалеко от угла церкви, и вижу, как большое окно, что в боковой стене, чуть засветилось. Тут, значит, Бойков застонал, вскрикнул, а я стою и смеюсь про себя на огонёк. «Наверно, – думаю, – сержант сдрейфил маленько и свечку зажёг». Вдруг – опять шаги, и вижу на окне тень: кто-то в гражданском в окно заглядывает. Тут в вашей стороне выстрел, – этот, в гражданском, как услыхал, тоже пистолет поднимает, а я ему: «Стой! Руки вверх!» Он бежать, а я ему вдогонку – р-раз – и готово!.. И тут я сообразил: дверь-то Бойков за собой запер, этот поцарапался, ан-нет, не войти. Тогда и решил у двери ждать, а потом, наверное, через скважину свет заметил и – к окну…
Пока суть да дело – рассвело. В убитом наповал у церкви сторож быстро опознал одного из участников вчерашнего ночного «визита».
– А этот? – Сидоренко указал сторожу на задержанного.
Старик внимательно всмотрелся в хмурую физиономию с оттопыренной, как у карася, нижней губой и решительно мотнул головой: «Нет».
– Рассыльный, – сказал следователю Кусакин.
– Какой рассыльный? – не понял Сидоренко.
– Из горуправы, – лаконично пояснил автоматчик.
При убитом и у задержанного ничего, кроме пистолетов, не оказалось. Но результатом произведённого следственного эксперимента Сидоренко был доволен и «домой» возвратился в том расположении духа, когда работается с особым подъёмом.
В отведённом ему особняке Сидоренко крепко пожал руки солдатам – своим помощникам. Зинченко – молча, Кусакину – со словами: «Спасибо, Кусакин! Ну что ж, как говорится, – кто старое помянет… Однако впредь, когда я не разрешаю, за мной не ходите. Взыщу строго! Ясно?»
Кусакин промолчал.
На все вопросы следователя «карась» только таращил глаза, потом вдруг заявил, что на убийство «зелёного чёрта» его послал Саваоф, меланхолично сжевал промокашку, запил её чернилами и, видя, что следователь с ироническим любопытством выжидает, что будет дальше, – запел псалмы. «Ничего, вот припру тебя фактами, – иначе запоёшь, собака!» – решил про себя Сидоренко.
– Люблю хорошее пение, – мечтательно вздохнул он. – Зинченко! Отведите этого «Карузо», потом дослушаю, – приказал Сидоренко и отправился с докладом к полковнику.
От Серебрякова следователь вернулся очень скоро и в прихожей обнаружил подтянутого ефрейтора в новенькой фуражке, тщетно пытавшегося втянуть Кусакина в разговор.
– Я уже знаю о вас, – перебил ефрейтора следователь, – идёмте…
Сидоренко получил ценные сведения: опознав свою, положенную перед ним пилотку, ефрейтор сообщил следователю, что он, ефрейтор, оставил пилотку в мастерской маленького, толстого и весёлого шапочника.
Взяв «на прокат» новую фуражку, Сидоренко отпустил солдата, снабдив его на время собственной пилоткой. Сам собрался в мастерскую. Но его задержал приход сопровождаемого солдатом комендатуры вихрастого черноглазого мальчишки. Очень боясь опоздать к открытию мастерской, подмастерье торопливо рассказал, что был вчера свидетелем разговора следователя с мастером и что маленький толстый весельчак обманул господина русского офицера: за день до того шапочник продал штук шесть пилоток администратору здешнего театра.
Запротоколировав показание, Сидоренко поклялся мальчику, что не выдаст его, и подмастерье умчался. «Вот так неожиданная удача! – обрадовался Сидоренко. – Но почему толстяк скрыл продажу? Просто побоялся «впутываться» или… Тогда он и сейчас от всего откажется. Ничего, сделаю так, как решил».
Занятый обдумыванием своих логических выводов, предположений и намеченных тактических действий, Сидоренко на полдороге вдруг хлопнул себя по лбу. «Ах, ты, чёрт, как это я…» – спохватился он и, повернув обратно, наткнулся на Кусакина. «Опять он… хотя, – на этот раз я же ему не запрещал, – усмехнулся Сидоренко. – А что, если…» – и, объяснив автоматчику предстоящую задачу, следователь попросил Кусакина честно сказать, сможет ли он её выполнить или нет.
– Понимаете: меня он, наверное, запомнил и, конечно, не откроется, – пояснил Сидоренко.
Кусакин подумал, затем молча взял у следователя фуражку ефрейтора и решительно зашагал вперёд. Мастерская только что открылась. Кусакин вошёл внутрь.
– Пожалуйста, господин солдат! Чем могу служить? – сладенько встретил Кусакина хозяин.
– Фуражку. Заказать.
– Ради бога! Пожалуйста, я вам любую…
– Нет, чтобы точно, как вот эта. Вы шили?
– Дайте, пожалуйста… Конечно, я! Такие фуражки только я один и могу сделать. А, какова! Да вот, кстати, и меточка моя… Постойте, куда же вы, господин солдат? – опешил толстяк, когда Кусакин молча направился к двери. Но тут она открылась, и вошёл улыбающийся Сидоренко.
– Доброе утро, господин мастер! Как спалось? Вы мне вчера забыли рассказать, кому всё-таки вы продали вот эту пилотку, а?..
Администратор, элегантный брюнет с классическим пробором и нагловатым лицом, чертыхаясь и кипятясь, возмущался задержанием его особы. Он решительно заявил, что не покупал никаких пилоток в мастерской, и порывался уйти, но ему не дали, и он сел на стул с видом оскорблённого достоинства.
– А вы не обижайтесь, гражданин Деднер, – миролюбиво заметил Сидоренко и вдруг пристально всмотрелся в причёску администратора:– Ай-ай-ай, кто же это вас так подстриг?
Разрешите… – Сидоренко быстро наклонился и отрезал с головы «гостя» торчащие волоски и пригладил причёску. – Вот так, теперь хорошо, – не замечая удивления администратора, мило улыбнулся следователь.
– Товарищ капитан, вызванный прибыл! – доложил Зинченко и вышел, «прибрав» со стола следователя пепельницу с остриженными волосами.
В кабинет вкатился весёлый толстячок.
– Вы знакомы? – обратился к нему Сидоренко, указывая на Деднера.
– Почти. Так сказать, буквально шапочное знакомство. Этот господин на днях купил у меня пилотки.
– Так. А вы знаете этого гражданина? – обратился следователь к администратору.
– А он кто – принц датского короля? – вызывающе нагло бросил тот в ответ.
– Он шапочный мастер, – спокойно пояснил следователь.
– А-а… нет, первый раз вижу.
В дверь просунулся Зинченко:
– Свидетель явился, товарищ капитан.
В кабинет вошёл церковный сторож. Следователь отпустил шапочника и пригласил сторожа присесть.
– Так вы категорически утверждаете, что не знаете и никогда не были у него? – спросил Сидоренко администратора, указывая на дверь, за которой только что скрылся шапочник.
– Категорически утверждаю. Он обознался.
Услыхав знакомый голос, сторож вздрогнул и уставился на администратора.
– Ну, что ж, – вздохнул Сидоренко, – бывают ошибки. Пожалуй, вы можете идти домой…
– То есть как это «домой»! – вскипел вдруг сторож. – Да ведь это – тот самый, что «лейтенантом» был!…
…Оставшись один на один со следователем, администратор пуще прежнего возмутился и стал настойчиво убеждать капитана, что шапочник и сторож ошиблись.
– Возможно, – неожиданно согласился следователь, – но я обязан был проверить, и вы напрасно волнуетесь. Давайте лучше закурим, – предложил он и любезно протянул Деднеру портсигар.
Тот взялся за папиросу – пустая, пощупал вторую, третью – все они оказались такими же.
– Разрешите уж лучше предложить вам мои, – смеясь, явно успокоенный, предложил он следователю и вынул из кармана пачку американских сигарет. – Прошу. Сигареты замечательные – здесь вы таких нигде не найдёте…
– Спасибо, но, представьте себе, – нашёл… И знаете где? В церкви! – приятно улыбнулся Сидоренко и, достав из ящика стола окурок, показал его администратору.
Наступившую тишину нарушил зуммер телефона. Следователь поднял трубку.
– Да. Уже? Замечательно! Ну и как?.. Спасибо.
Положив трубку и глядя уже на администратора, Сидоренко продолжал:
– И ещё одна «ошибка»: экспертиза сейчас установила, что волосы, обнаруженные на пилотке, которая использовалась как кляп, абсолютно тождественны с волосами, которые я только что остриг с вашей головы. А теперь тушите свою сигарету и рассказывайте. Хватит играть в обиженного.
«Администратор» начал врать, но скоро запутался и был отослан следователем подумать и «вспомнить».
Сидоренко выбросил из портсигара пустые папиросы, наполнил его хорошими, закурил и подошёл к окну. Приподнятой взволнованности уже не ощущалось: ей на смену пришло уверенное, деловое спокойствие.
Капитан посмотрел на улицу и увидел бодро шагавшего к нему племянника господина Шабеца. Рядом со свидетелем, чуть позади, шёл Бойков. Молодые люди о чём-то оживлённо беседовали.
Сидоренко разглядывал племянника – его рост, фигуру, походку. Особенно привлёк внимание следователя костюм свидетеля: чулки, брюки «гольф» и светлый спортивный пиджак. Внезапно мысль капитана заработала быстро-быстро, выхватывая из дела отдельные факты, данные, увязывая их меж собой. Зрительная Память вынесла из тьмы ночи вид церковной паперти, фантазия услужливо оживила этот вид фигурой мужчины, осторожно и торопливо взбегающего по ступеням. «Только в таком костюме и можно было пройти по росе, не замочив обшлага брюк, – определил следователь. – А что, если…» – неожиданно пришла дерзкая волнующая догадка. Сидоренко круто повернулся и вышел из кабинета:
– Зинченко! Ведро, тряпку и… Быстро! Понял?..
Возле особняка Бойков и племянник господина Шабеца были встречены Зинченко, который яростно мыл каменные ступени крыльца.
– Пожалуйста, пожалуйста, – посторонился солдат и бросил под ноги племяннику мокрую тряпку, – проходите, не стесняйтесь, – незаметно он сделал какой-то знак Бойкову.
Свидетель вытер ноги о тряпку, прошёл по мокрым ступеням в полутёмную прихожую, где был встречен суровым автоматчиком, молча указавшим ему место в другой комнате.
Бойков, следовавший по пятам свидетеля, приостановился на пороге прихожей. Когда тот скрылся в комнате, сержант нагнулся и осторожно поднял с пола большой лист обёрточной бумаги со свежими отпечатками следов племянника господина Шабеща. Аккуратно скатав лист, Бойков прошёл в кабинет Сидоренко и вскоре вернулся, сообщив свидетелю, что следователь сейчас занят и просит немного обождать…
– Извините, что задержал. Садитесь и рассказывайте, – предложил Сидоренко племяннику господина Шабеца.
– Да я уже всё рассказывал. Разве какую мелочь забыл…
– Во-во! Именно мелочь. Я вам напомню: расскажите, например, как в четыре часа десять минут вы подошли к церкви, перелезли через ограду, приблизились к дверям, послушали, вернулись. Ну и так далее, – пошёл ва-банк следователь и выиграл: уставленные на него глаза делались всё шире, шире, лицо племянника побледнело, покрылось испариной, а полуоткрытые губы вмиг пересохли:
– Вы узнали? Кто… Нет – не верю! Провокатор! – истерично взвизгнул племянник.
Сидоренко не шелохнулся, только глаза его сузились, и под их взглядом племянник тут же разжал пальцы, весь как-то обмяк и безвольно опустился на стул.
– Провокатор? – спокойно и тихо переспросил Сидоренко. – Хоть и не обязан делать это, но так и быть я вам докажу обратное. Так оказать, для вашего успокоения, – усмехнулся следователь. – Встаньте! Кусакин, проводите нас, пожалуйста…
Подведя племянника господина Шабеца к одной из дверей, Сидоренко открыл в ней маленькое окошко, так, чтобы племянник увидел сидевшего на койке «администратора» и тут же захлопнул снова.
– Ну-с, а теперь рассказывайте, – предложил Сидоренко племяннику, когда тот снова уселся перед столом следователя.
Уверенный в том, что следователю уже всё известно, племянник господина Шабеца повёл рассказ о гнуснейшей подлости.
Сидевшему под присмотром Бойкова в соседней комнате самому Шабецу пришлось довольно долго ожидать того момента, когда следователь, закончив допрос, выдал его племяннику ордер на занятие пустующего по соседству с «администратором» и «карасём» помещения.
Господин Шабец оказался человеком решительным и быстрым: он, не задумываясь, отверг всё рассказанное племянником, отказался от знакомства с «администратором» и категорически утверждал лишь то, о чём говорил на первом допросе.
– Вот и помоги Советской Армии – получишь «спасибо», – притворно-обиженно съязвил он напоследок.
Взяв его и понятых, Сидоренко направился в церковь, где приставил часть понятых к сторожу, а с остальными пошёл туда, куда вёл их «свидетель».
– Вот тут, – указал господин Шабец. Все остановились.
Понятые через пять минут вышли из церкви и вместе со сторожем, подойдя к «слухачам», спросили так, как их проинструктировал следователь:
– Стонал сейчас сторож или нет?
– Конечно, нет, – ответил господин Шабец. Понятые со сторожем вернулись в церковь и попросили старика застонать ещё раз, громко, с открытым ртом, – тот загудел, как пароход…
– А теперь? – повторили свой вопрос понятые.
– Н-не знаю, – неуверенно сказал господин Шабец.
– Что-то не слыхать было, – подтвердили понятые.
Первая группа не выдержала и расхохоталась.
– Ну так как же?. – спросил господина Шабеца Сидоренко.
Тот махнул рукой, вздохнул, постучал себя кулаком по лысине и лишь после этого заговорил начистоту.
Всё остальное для следователя уже не составляло трудностей.
Седовласый попик каждое утро и вечер приходил к начальнику политотдела и, мигая скорбными глазками, спрашивал Гаркушу, не внял ли господь молитвам, чем порядком уже надоел полковнику. Вечером на третьи сутки Гаркуша решил вообще не принимать липкого попа, но всё же принял.
На четвёртые сутки при виде елейно-смиренной физиономии Гаркуша вздохнул и, помня свой разговор с Серебряковым, взялся за телефон. Серебрякова у себя не оказалось. Подумав минутку, Гаркуша решил:
– Едемте со мной. Я сам хочу знать, как там идёт расследование.
Капитана Сидоренко начальник политотдела застал за подшивкой документов в «дело». Ответив на приветствие, полковник разрешил следователю сидеть, сел сам и без предисловий спросил:
– Разыскали бандитов, капитан?
– Так точно, товарищ полковник.
– Всех пятерых?
– Никак нет: двух организаторов, одного организатора-исполнителя, пятерых рядовых исполнителей и одного пособника. Желаете взглянуть?
– Есть на что любоваться. А впрочем, давай, показывай. Итого, значит, девять, а если покопаться, то за их спинами ещё нашлись бы организаторы, – заключил Гаркуша.
– Ниточка, конечно, далеко тянется, да полномочий нет, – задумчиво произнёс Сидоренко. – Зинченко! Приведите арестованных!
Полковник закурил.
Дверь открылась, и в кабинет вошли автоматчики и стали по углам комнаты. За ними Кусакин, Зинченко и ещё один ввели разномастных преступников.
– Разрешите представить, – начал Сидоренко, подходя к маленькому человечку. – Господин Шабец, местный гражданин, в прошлом адвокат, помещик, лидер здешних национал-социалистов, правая рука гитлеровского гаулейтера.
Сидоренко подошёл к «администратору»!
– Назвавший себя Деднером – американский подданный, международный бандит и шпион. А вот этот молодой человек в спортивном костюме «гольф» – «племянник» господина Шабеца. В действительности же – сын местного фабриканта, учился в Америке, окончил юридический факультет. Отец во время войны тоже перекочевал в США. Для прохождения «практики» сынок был направлен, причем не только папашей, к господину Шабецу, но способностей к политическому разбою не проявил и «засыпался» на первом же «деле». Следующий: человек, известный под кличкой «Мышонок», прозванный так, вероятно, из-за оригинального родимого пятна на щеке, которое, отправляясь «на дело», имеет привычку маскировать марлевой наклейкой. Рецидивист, взломщик, специалист по «мокрым» делам, служил в гестапо…
Сидоренко подошёл к «карасю», замялся и махнул рукой:
– Ну, этот и остальные – просто паразиты своего народа. Особого интереса собой не представляют.
– По данному делу, – продолжал следователь, – господин Шабец проходит как идейный вождь и организатор местных «сил» и преступления. Американский «администратор» – как отобравший посредством небольшого путча идейное руководство у господина Шабеца и вожак банды, одетый в форму лейтенанта Советской Армии. «Племянник своего дяди» пытался стать «фюрером» антисоветской пропаганды и как таковой участвовал в «разработке» первой «операции». «Мышонок» – ближайший помощник «лейтенанта», специалист. Остальные – исполнители.
– Извините, товарищ полковник, – Сидоренко вдруг оглянулся и позвал: – Сержант Бойков!
В дверь просунулась белобрысая голова сержанта и, понимающе кивнув, скрылась.
Гаркуша сидел и молча жевал мундштук погасшей папиросы. С нескрываемой ненавистью переводил он свой свинцовый взгляд с одного негодяя на другого. «Раз, два… семь», – пересчитал он.
– Послушай, Николай Иванович, а где же ещё двое?
– Исполнитель и пособник? Один бандит был убит при вооружённом столкновении.
– Ах, вот даже до чего доходило? Ну, а этот… пособник?
В глазах Сидоренко мелькнула весёлая-искорка.
– Товарищ полковник, вы же сами его привезли! Пожалуйста! – в дверях стоял седенький попик, сопровождаемый Бойковым. – Вот вам смиренный служитель культа. Это он благословил политический разбой и теперь хранит во славу божью всё награбленное в подвале своей «скромной» двухэтажной обители.
Нимало не удивясь, Гаркуша только крякнул и с гадливостью махнул рукой, чтобы всю эту компанию побыстрее водворили на место.
– В общем-то ларчик просто открывается, – продолжал Сидоренко, когда они остались один на один с Гаркушей. – Сколотили эти господа свою бандитскую фалангу, притаились, ждут. Приход советских войск совпал с приездом из Америки «племянника», который по пути получил, уже в Югославии, – по документу видно, – от тайного лидера группы Беларковича приказ активизироваться. А тут попик уже жаловался как-то на упадок церковных дел и доходов – попик-то жадноват. Господа фашисты и обрадовались – чего же лучше придумаешь? Попа соблазнили быстро: религиозные чувства у прихожан воспрянут – раз, церковные денежки прикарманишь – два, авторитет церкви упрочишь – три, на восстановление разграбленного «большевиками» деньгу немалую вытянешь, а «восстановишь» старое – и денежки опять в карман – четыре, А остальное, мол, не твоё дело. Ну, тот и согласился, да не только согласился, а и внёс существенные коррективы, так сказать, поставил всю эту интермедию.
– Да, теперь всё ясно. Но врачи говорят, что успех операции гарантируется смелостью и искусством хирурга, – в данном деле вы показали себя именно искусным хирургом. От лица службы благодарю вас, товарищ капитан! – крепко пожал полковник руку Сидоренко.
– Служу Советскому Союзу!
Через день весь город снова забурлил. Снова народ запрудил площадь. Снова взволнованность людей вылилась в стихийный митинг.
Рабочие, ремесленники, молодые конторщики и пожилые честные интеллигенты всходили на трибуну и бросали в толпу жаркие слова, полные ненависти к проклятому фашизму, полные братской любви к русским и восхищения народом-освободителем.