Чёрт Илья. Тори

   И тут я увидел что на том месте где кончались следы возник Тори. Не то чтобы он просто возник, сперва задрожал воздух, как бывает от жаркого костра, а затем стал появляться он. Его `изображение` становилось из размазанного все более четким, и вот он уже стоял передо мной и удивленно смотрел на меня.
   — Вот оно! — подумал я. Вот то, что когда-нибудь должно было произойти и чего я так боялся.
   — Где ты был?!
   Он пожал плечами и недоумевающе уставился на меня. Потом ткнул пальцами себе под ноги.
   — Тебя не было здесь! Что ты делал последнюю минуту?
   Он ответил, что стоял и смотрел на небо. Я посмотрел на небо, хотя уже знал что ничего там не увижу.
   — Пойдем-ка домой. Мне надо серьезно с тобой поговорить.
   Так началась наша вторая жизнь. Многие люди рождаются с отклонениями и впоследствии начинают обладать разными странными способностями, такими, например, как телепатия, телекинез, предвидение или еще что-нибудь в этом роде. Да, Тори тоже обладал, точнее начал обладать некой странной способностью. Именно это предсказывали мне его врачи, и именно этого они так ждали. Но, боже мой, разве я мог представить такое?! Пять лет ничего не происходило и вдруг…
   Тори умел исчезать! Исчезать совсем, без следа и, как я понял, без особых усилий. Правда, это произошло один раз, но я был уверен, что этот раз далеко не последний. И если, не дай Бог, кто увидит ЭТО, то жизнь Тори мне представлялась в весьма не розовых тонах.
   Закрытый режим, секретные лаборатории и, в конце концов, запрос Пентагона на использование в качестве оружия.
   Я постарался в тот же вечер выяснить все и потребовал от Тори подробнейших объяснений. Объяснения эти были весьма туманными. Он сам толком ничего не знал. Мало того, он долго не мог поверить, что он исчезал. В конце разговора я все же понял, что это как-то связано с его нарушениями в восприятии цвета. Это было старой проблемой Тори. Он иногда путал цвета, а на приеме у врача при проверке на дальтонизм и вовсе нес несусветную чушь, но мы давно уже не возвращались к этому. Тем более, что долгие дни занятий не дали никаких результатов. В итоге мы все списали на его `странности` и этим дело кончилось. Как оказалось на деле, все только этим начиналось. После долгой беседы мы приняли решение уехать. Это было далеко не просто, так как мы все еще находились под негласным наблюдением медицины, которая все более и более часто стала являться вместе с непонятными людьми в штатском.
   Итак, бежать. Куда? Эти вопросы встали неожиданно и остро. Тем более, что ни я, ни Тори понятия не имели повторится ли ЭТО еще раз и когда это произойдет. Вообщем, мы сели на `бомбу`. Ночью мы сложили вещи и тщательно подготовились покинуть этот дом, который служил нам верой и правдой все это время. Больше всего было расстройств, конечно, у Кактуса. Ему никак не улыбалось покидать родной лес и трястись в машине черт знает куда. Но он, видимо, тоже `понял` всю серьезность положения и позволил себя запаковать в корзину, куда мы набросали отогретого мха и веток.
   На следующий день я впервые оставил Тори одного, предварительно закрыв все окна и двери, и пошел искать покупателя на дом. Вечером того же дня мы продали за бесценок все, что смогли, и были готовы отчалить. Тори все воспринял мужественно и как должное. Воспоминание о мрачных людях в костюмах было еще свежо. А когда мы уверили Кактуса что искать место для дальнейшего проживания будет именно он, и его мнение о местоположении нашего дома будет ведущим, все неурядицы решились сами собой. Было половина второго ночи, когда мы выехали на дорогу и взяли курс на юго-запад.
 

Глава 5.

 
   …Ветер стихал. Высокая зеленая трава начинала постепенно поднимать свои стебли навстречу ночному затишью. Голубые молнии еще продолжали чертить свои причудливые узоры на горизонте, но капли дождя уже редели и большая фиолетовая туча медленно уползала к Розовым скалам. Скалы эти стояли неприступной крепостью на пути всех возможных бурь и штормов. Маленький остров из розового пористого камня, который так мало весил, что сильный шторм иногда сдвигал двухсотметровые скалы, что доставляло немало хлопот степным кошкам, которые ютились под ними. Если темнота наваливалась быстро, им приходилось бежать до ближайших скал несколько десятков лиг. Бояться, конечно, было некого. Никому в голову-то не придет мысль напасть ночью, да и зачем? Уже много лет действовал Закон, распространяющийся на всю планету о неприкосновенности после захода второго солнца. Птицам-то было все равно, но кошкам и слепнякам приходилось трудновато с охотой. Зато ночью можно было спать где угодно, никого не боясь. Кошки же обладали неким стадным инстинктом, который и гнал их каждую ночь под громады скал, где жили Птицы.
   Вот и сейчас, с высоты шестого яруса, Птица смотрела как бежали от надвигающейся тьмы стаи кошек. Некоторые метались посередине `меж двух огней`. Ближайшие скалы были на расстоянии сорока лиг и они не могли решить бежать ли до Розовых скал или до Желтых. Иногда приходилось брать в лапы `светляков` и лететь спасать замешкавшихся, а не то ночью они поднимут дикий вой.
   На подходе была уже зима, и Птицы начинали готовиться к Межрайдерному перелету. Кошки на время зимы оставались хозяевами Скал и Птицы позволяли им селиться в теплых пещерах на первых двух ярусах, которых с лихвой хватало на количество зимующих. Шкура кошек была приспособлена для зимы, но они все равно предпочитали быть поближе к теплу.
   — Кошки — они на всех райдерах кошки! Лишь бы поесть, погреться да помурлыкать, — подумала Птица, развернула огромные крылья и сорвалась вниз с карниза, держа в лапах двух ярко сиявших отдохнувших `светляков`. Далеко внизу, в долине, разнесся жалобный вой заплутавшей кошки. Тут же сверху раздался ответный крик и, освещенные двумя огнями, мелькнули серебрянные крылья, отразив последний зеленый луч уходящего второго солнца. Пятый райдер готовился встретить долгую двухдневную ночь.
   — Где ты был?! — вскричал отец. Я и не увидел как он подбежал с другой стороны. Я удивленно посмотрел на него и переступил лыжами через сук, затем показал себе под ноги. Этим я говорил что был здесь.
   — Тебя не было здесь! Что ты делал последнюю минуту?
   Я `сказал` что смотрел на небо. Оно все еще было слегка оранжевым, но уже приобретало знакомый синий оттенок. Встающее солнце тоже постепенно становилось из зеленого привычно розово-голубым. Отец взял меня за руку и повел, вернее потащил домой. Я и понятия тогда не имел, что совершил свой первый Переход.
   Лично для меня тогда ничего не показалось необычным. Мы шли по лесу. Все было до ужаса однотонным и скучным. Встречать солнце я, конечно, очень любил, но сейчас мне стало скучно, и я попробовал играть цветами. Вот розово-голубой снег стал постепенно желтым, встающее солнце стало зеленым и деревья окрасились бирюзой. Но отец все время что-то говорил и это меня сбивало с толку. Я теряла контроль над цветами все опять становилось хаотичным. Я впервые додумался попробовать застабилизировать вторую половину соцветия, но так как долгое время я старался держать перед глазами первую половину, которая была более-менее привычна отцу, теперь было очень сложно вспомнить как остановить ту. Я, сославшись на любознательность, разделился с отцом, зашел за бурелом и сосредоточился. Краски стали ярче и насыщенней. Тогда я `сделал` воздух слегка оранжевым и послал сильный сигнал застабилизировать эту гамму цветов. На секунду помутнело в глазах, воздух вокруг странно качнулся и все стало опять нормально. То есть был оранжевый воздух, очень насыщенный у земли и редеющий выше, желтый снег и темно-зеленое солнце, заливающее зеленью все вокруг и тысячью зеленых искр играющее на лимонном снегу. Единственное, что меня озадачило это то, что цвета были очень стабильны. Скажем чересчур. Я видел исключительно `вторичные’ цвета. И мертвая тишина. Я стоял и смотрел на чуть оранжевое небо. Не знаю сколько это продолжалось, как вдруг откуда-то послышался голос отца, зовущий меня по имени. Я опустил глаза и увидел перед собой его. И еще мне показалось; когда я опускал глаза воздух опять как-то странно дернулся. Он стоял и с неподдельным удивлением смотрел на меня. Цвета сразу же стали возвращаться к `двух цветности`.
   — Где ты был?!
   Вот уже год как мы живем на новом месте. Когда мы приехали сюда, я была в полной уверенности что это и есть `край света`. Три четверти взора занимали горы, тянувшиеся на неопределенное расстояние, четверть занимал океан, раскинувшийся куда хватало глаз, и лишь какую-нибудь сотую часть пейзажа занимала аллея, которая тянулась вдоль самого океана, отрезанная с одной стороны горами, с другой стороны водой и заканчивающаяся металлической сеткой примерно в двух километрах от дома. Дом был двухэтажный, с верандой, выходящей на побережье. Старый, тяжелый, деревянный дом. Это была родина моей матери. Это была ее земля, ее горы, ее океан. Впервые в жизни я вспомнила о матери. Рассказы отца о ней были всегда очень туманны, и он всячески старался уйти от этой темы, и было видно, что это доставляет ему неприятные воспоминания. Я недолго упорствовал. Не то чтобы я был совсем равнодушен к этому вопросу, но, поймите правильно, я никогда ее не видел, а поэтому моя мать была лишь частью прошлой жизни отца.
   Я сразу полюбила море. Я могла часами сидеть на берегу и просто смотреть на волны. Иногда, когда отца рядом не было, я снова пробовала играть цветами, но с волнами это хуже получалось, так как они пребывали в постоянном движении. Зато закат! Видели ли вы когда ни будь темно-фиолетовый закат? Сначала небо было слегка фиолетовым, а солнце зеленым, а потом они начинали меняться цветами, и чем ниже спускалось солнце в горизонт, тем более фиолетовым оно становилось. А лиловые чайки! Ничего красивей я до сих пор не видела.
   Кактус. Тот вообще потерял голову. Если перевести его возраст на человеческий, то ему уже было пора на пенсию. Но он как сбросил все свои года и чуть ли не с гиканьем носился вдоль берега, а то с победным шипением кидался на крабов или на маленьких черных змеек, которые вырывали себе норы в песчаных основаниях карьеров. Он был готов с утра до вечера не вылезать с берега, что, в принципе, и делал.
   До ближайшего соседа было около четырех миль и, кроме как на моторной лодке, туда добраться было крайне трудно. Мы изредка ездили к старому Тому и ловили рыбу. Вернее я ловил рыбу, Кактус ее драл своими когтями, а папа с Томом сидели на берегу, пили пиво и сплетничали о спорте и политике. Том знал несколько десятков способов ловли рыбы, а может и больше, и каждый наш приезд он мне показывал новый способ. Мы тут же начинали его осуществлять, а Том стоял в сторонке и посмеивался над нашей неуклюжестью. Как-то раз я подвергла сомнению его мастерство, и он с одной-то удочкой в руках за час обеспечил нас ведром рыбы. После этого случая я стал верить Тому как самому себе. Он этим, конечно, пользовался и, как я теперь понимаю, рассказывал мне всяческие сказки про то как он дрался с пиратами, как он плавал чуть ли не капитаном, ну и естественно про километровых акул. Я же сидела и впитывала эту лапшу, все принимая за чистую монету. У Тома была старенькая малюсенькая яхта, на которой он нас катал в солнечные дни. Он был тоже очень рад, что наконец-то у него появились соседи и есть кому высказать свое неодобрение по поводу проведения очередных выборов местного шерифа, а так же поведать свою напичканную приключениями жизнь.
   Отец никогда ему не рассказывал откуда мы и кто, и поэтому я понял что они уже знакомы давно, а также я узнал что Том хорошо знал мою мать, и, при случае, я решил расспросить его. Я не хотел, чтобы отец знал об этом, а язык жестов был пока плохо понятен Тому и расспросы мои откладывались по чисто техническим причинам, если можно так выразиться. Времени у меня было впереди предостаточно и я стала учить его разговаривать, чтобы общаться напрямую. Тому это было очень интересно, и он с жаром кинулся изучать все мои `приемы` речи. Он же в свою очередь учил меня шипеть по змеиному, объясняя это тем, что если я встречу на пути змею, надо быть вежливым и уметь ей сказать: `Милая, не пошла бы отсюда куда подальше!` А также, после этого, согласно правилам хорошего поведения, пожелать ей приятно провести время в этом `отдаленном месте`. С этими шутками и весельями шел к концу пятый год моей жизни…
 

Глава 6.

 
   Жить вдали от людей оказалось намного легче, чем я думал. Одиночество редко давало о себе знать. Я был все время занят Тори. В частности, изучал его поведение, его реакции на различные раздражители и многое другое, пытаясь выяснить природу его отклонений. Хорошо помня о связи его `исчезновений` с изменениями цвета его зрения, я большое внимание уделял этим скачкам, выявляя когда у него это происходило. За последние полгода его `фокус` повторился еще два раза, и это только те разы, что я сам увидел. Я думаю, что в мое отсутствие их было еще больше. Было видно как у Тори загораются глаза при всех этих экспериментах. Он не меньше моего хотел разобраться, как он это делает и побаловаться как следует.
   Однажды он меня этим сильно напугал. Я пошел на берег, чтобы позвать его к ужину. Вечер был теплым и вода была покрыта туманом. Легкий ветер разрывал его пелену у основания гор и заходящее солнце просвечивало все бордовым светом, который весьма смахивал на какой-то магический огонь. В общем обстановка, сами понимаете, мистическая. На пляже дальше восьми-десяти метров было ни черта не видать. Я сложил руки рупором и пошел вдоль прибоя зовя его. Пройдя примерно метров двести я обнаружил песчаный замок, слепленный Тори. Он был довольно внушительных размеров и весьма таинственно вырисовывался на общем фоне тумана и уже багрового солнца. Я прикинул, что Тори мог вполне пойти гулять на аллею. Он очень любил там бывать. К слову сказать, я не очень равнодушно к этому относился, так как существовала весьма неприятная история, которой Тори не знал; его мать внезапно потеряла рассудок прямо перед его рождением, и, хуже всего, что никто не знал как это произошло. Ее нашли именно в этой аллее. Она стояла там, обнимая одно из пожелтевших к осени деревьев, открыв беззвучно рот, и в глазах ее стоял ужас. Больше никто не услышал от нее ни слова…
   Я повернулся и зашагал к аллее. Не знаю даже, что заставило меня оглянуться. Волосы у меня на голове, как говорят `зашевелились`. Туман сконденсировался на моих глазах в подобие маленького облака, из которого вытянулись руки и стал дрожать и пульсировать. В этот момент я понял что происходит и побежал к нему. Перед моими глазами воздух полыхнул волной, обдавшей меня горячим паром и… передо мной стоял Тори. Вид у него был крайне испуганный и виноватый. Он объяснил что не хотел меня испугать, а надумал просто попробовать пошутить и очень был огорчен, что меня это напугало. Испугался я, конечно, порядочно, но интерес взял верх, и я попросил мне все объяснить. Каково же было мое удивление, когда я услышал эти объяснения.
   Технику `перехода` Тори в точности не знал. Получалось это у него спонтанно (по его словам), но с каждым разом все лучше подчинялось его желанию. Он научился понимать и чувствовать свое `исчезновение`. Он нарисовал мне берег, аллею и горы, но нарисовал все размытым и нечетким, как бы смазанным в перспективе. Потом он объяснил, показав на часы, что это происходит только в момент его `исчезновения` и `появления` и длится не более секунды, и по этим признакам он узнает что `исчез`. Но более всего меня удивило его предположение по поводу его силы. Оказывается, Тори был не единственным, кто обладал подобными возможностями. Когда он был `там`, то по его рассказу, он чувствовал, что кто-то тоже `переходит` границы видимости. Но что самое интересное: `видно` это было только `оттуда` и эти `кто-то` не показывались, а манипулировали этой силой из состояния невидимости. Они были невидимы и для меня и для Тори тоже! У меня появился большой повод бояться за него. И я его настоятельно попросил не делать этого больше в мое отсутствие. Я пообещал более не ругать его за эти `шутки`, но объяснил что в его же интересах эти опыты проводить в моем присутствии. В конце концов, может и я чего увижу и подскажу. Тори был только рад и сразу же согласился со мной.
   И вот, через две недели, наступил день, когда мы решились с Тори на опыт. Долгое время мы обсуждали условия эксперимента, а также задачу, которую он должен был там выполнить. Он должен был уйти туда на минуту. Мы сверили часы, сели вокруг стола (так как присутствие ежа тоже оговаривалось, нас было трое) и начали. Бог мой, как я боялся! Я поставил перед Тори три больших листа бумаги, которые были полностью закрашены в различные три цвета, и попросил его сосредоточится. Он сел глубоко в кресло, откинулся на спинку, глубоко вздохнул и взглянул на бумагу…
   Прошло десять минут. Мы сидели не двигаясь и ждали. Тори был неподвижен и если бы не открытые глаза, я подумал бы, что он заснул. Пошла четырнадцатая минута и я взглянул на Тори; не пора ли кончить опыт и попробовать в другой раз. Но Тори казался глубоко отрешенным и буквально впился взглядом в лист бумаги. Когда стрелка часов коснулась пятнадцати минут, воздух около него слегка колыхнулся и пахнуло теплом, а потом все стало опять нормальным.
   — Ну вот и все! — сказал я.
   С последним моим словом он исчез! Это произошло так неожиданно и быстро, что я и не успел ничего заметить. Мгновенная волна теплого ветра и его нет! Еж ощерился иголками и зашипел, а потом и вовсе отскочил подальше и там залег, мигая глазками и недовольно шипя. Секундомер отсчитал минуту и пошел отсчитывать вторую. Я вскочил и закричал: `Тори! Обратно!`
   Толчок горячего воздуха был мне ответом и секундой спустя появился он. Он стоял рядом и держал меня за руку! Взяв мою руку он удивленно поводил по ней пальцами, покачал головой и присвистнул. Потом обошел обратно стол и повалился в кресло.
   `Разговоров` было до вечера. Тори `говорил` путано и сбивчиво и было видно, что он много попридержал для себя. Единственное, что я хорошо понял, было удивление по поводу моей руки. Он утверждал, что как только почувствовал что `исчез`, он подошел ко мне и взял за руку. Его пальцы схватили воздух! Я был для него недосягаем `оттуда`. Его руки проходили сквозь меня, не встречая никакого сопротивления. Однако все остальное не поменяло своих свойств. Стол был как стол, кресло креслом и даже тепло от кончика моей сигареты было вполне нормальным. Создавалась весьма странная картина. Я его вообще не видел, он же меня видел, но подобно голограмме, не имеющей материальности. Все это нисколько не объяснило ничего, а еще больше запутало и без того непонятную загадку.
   Проснувшись утром и позавтракав, мы решили дать себе отдых в наших изысканиях и отправились к Тому. Том был старый мой знакомый еще с тех времен, когда мы жили в этом доме с Пат. На самом деле, он всегда был другом нашей семьи с того момента, как я переехал к ней, и говорил что наконец-то он видит нормального мужчину рядом со своей любимой крошкой. Сообщение о сумасшествии и смерти Пат он воспринял очень тяжело, и мне пришлось его отпаивать неделю прежде чем он поднял глаза выше земли и в них не стояли слезы. Долгое время у него не было никого, кроме нее, с кем бы он мог вообще общаться. Тот факт, что мы собирались здесь жить неопределенно долго, его очень обрадовал и вскоре мы стали лучшими друзьями. Тому было, наверное, за шестьдесят, но его боевой дух с этим мириться не хотел, и он постоянно был как заведенный мальчишка. И уж, естественно, Тори в нем души не чаял. Они, как дети, носились по берегу наперегонки, прыгали `кто дальше`, строили замки из песка и ракушек и чувствовали себя абсолютно на равных. Том нисколько не отставал от Тори в избытке энергии. К тому же Том взялся со своей стороны за `учебу` Тори, и они часами учились загонять крабов на берег, насаживать приманку на хитроумные приспособления, которые Том называл `удочками` и еще много чего в таком роде. Через некоторое время Тори надоело все время `отвечать` ему через меня, и он взялся учить старика своему `языку`. Надо сказать, он делал в этом большие успехи.
   В тот день мы, как обычно, приплыли к нему, я отправил Тори с Кактусом развлекаться, а сам пошел с Томом на маленький пирс поговорить, посидеть и сыграть партию в шахматы. Очень аккуратно я стал расспрашивать его; не видал ли он чего необычного поблизости. Среди рассказов о морских чудищах и черепах древних переселенцев были и очень интересные факты. Например, он поведал мне о чудных огнях, что появляются около гор, обычно зимой, и по ночам светят как маленькие маячки. И еще он рассказал о присущей этой местности огромной молнии, которую видели многие местные жители в округе, и которая бывает только два раза в год, в одно и то же время, во время осенних и весенних штормов. Он говорил, что она похожа на сверкающую дорогу, уходящую за горизонт, за что и получила от жителей прозвище `дорога в рай`, а также утверждал что когда эта молния возникает, свет от нее подобен тысячи тысяч солнц и все море видно до горизонта как на ладони. Меня это очень позабавило, и я вознамерился обязательно подловить этот момент и посмотреть на это чудо, тем более до осенних штормов оставалось совсем немного. Том также обещал показать мне `маячки` в горах, если таковые появятся. Но ни о каких привидениях, призраках он не слышал. Когда я сказал ему, что видел, якобы, неких прозрачных невидимых `призраков` около моря, он очень удивился и подтвердил еще раз, что ни о чем похожем он не слышал. Я не мог, не имел права рассказать ему о Тори, но и из этого разговора было ясно, что ничего подобного он здесь не видел. Странные `гости`, которых чувствовал Тори, оставались полнейшей загадкой, ответ на которую мог дать только сам Тори и неизвестно чего это ему стоило бы.
 

Глава 7.

 
   Стояла глубокая ночь. Все было спокойно и ничто не предвещало никакой угрозы, как вдруг уши патрульной Птицы уловили еле различимую вибрацию воздуха. Вибрация из глухой и тяжелой постепенно стала повышать свою частоту, и вот уже возник еле слышный характерный писк инфразвука, слышимый только Птичьим слухом. Сигнал опасности нападения не заставил себя ждать. Тучи серебряных птиц поднялись со скал в воздух и выстроились там в боевом порядке. Они зависли неподвижно на высоте полу лиги и приготовились к обороне. Мохнатые степные кошки полусонные выползали из-под скал и испуганно таращились в небо, понимая что Птицы зря такие парады устраивать не будут. Вибрация в считанные секунды выросла до тонкого писка, потом воздух над степью внезапно скрутился в вихрь, из которого стала видна еле различимая черная точка, растущая на глазах. В следующее мгновение все пространство, куда хватало взора, осветилось тысячью солнц и из черного провала ударила ослепительная белая молния, широкой лентой изогнувшись над степью, и ушла куда-то в горизонт. В ту же секунду из бездонного `колодца` посыпались градом бурые комья, ощетинившиеся длинными блестящими иглами.
   — Призраки с шестого райдера! — крикнула Птица и, сложив крылья, камнем рухнула на врагов. Следом посыпался дождь серебряных крыльев и отточенных стальных клювов. Теперь уже и кошки, оскалив острые клыки, мчались к месту столкновения. Слепняки, развернув свои смертоносные парализующие глаза, летели по высокой траве на своих тонких паучьих ногах. Из нор вылезли мохнатые шершни и, с нарастающим гулом набирая скорость, неслись на таран к все более растущему числу призраков. Прошло меньше полу заката, прежде чем врагов оттеснили на предельное расстояние от межрайдерного тоннеля и они обратились в бегство. Когда последний уцелевший призрак переступил черту `перехода`, раздался вибрационный визг, перешедший мгновенно в низкий гул, и черное окно тоннеля стало стягиваться. Как только воздушный водоворот исчез, Птицы с победным криком развернулись и стали рассеиваться в разных направлениях. Воздух наполнили тысячи голосов, певших песню победы. Жители пятого райдера возвращались по своим домам. Через некоторое время все уже спали, и только патрульные Птицы барражировали над степью. Две из них сблизились, и одна пропела другой:
   — Если бы с нами по-прежнему была ОНА, у нас такие вещи происходили бы много реже!
   — Это уж точно! — подтвердила вторая и, развернувшись, полетела на более низкий ярус воздушного потока.
   — Будем надеяться, что зимой они не сунуться! — пропела ей вслед первая и стала набирать высоту. Приближалось время утренней смены патрулей. Мир мог спать спокойно…
   Я стоял на берегу и любовался фиолетовым закатом. Отец занимался делами по дому и не мог мне помешать. Я `сделала` воздух до предела оранжевым и послала сигнал закрепить этот цвет. Воздух `качнулся` вокруг меня и все стало стабильным. Я понял что исчез. Успокоив нервы, я оглянулась. Горы приобрели золотистый оттенок, деревья на аллее стали белыми, а оранжевый туман оказался намного прозрачнее, чем обычный. Опять навалилась тишина. Не было слышно ни крика чаек, ни шума ветра. Волны с пугающей безмолвностью накатывались на камни. Здесь я могла спокойно посидеть и понаблюдать. Судя по часам прошло около пяти минут. Я пыталась найти хоть какое-то отличие от `нормального` мира и не могла его найти. Я прислушался.
   Ничто не нарушало гробовой тишины, которая разлилась по миру. Хотя нет, где-то уловился еле слышный звук. Он был похож на шуршание бумаги и на треск электричества одновременно. Тут меня отвлекло изменение в пейзаже. Я увидела маленькие огни, которые, мигая, перемещались вдоль подножия гор туда-сюда. Их было не меньше двадцати. Они появлялись из ничего и в ничто превращались, пролетая какое-то расстояние. И вот тогда я увидел сцену, которая никак не поддавалась объяснениям. Шуршание и треск, про которые я забыла, стали отчетливыми, и, вдруг воздух колыхнулся метрах в ста от меня. Это было настолько похоже на мой собственный `переход`, что я сразу покрылся мурашками и от испуга присел. Однако никто не появился, а туман уплотнился в этом месте, и некое колышущееся облако зависло в метре над землей. В тот же момент я увидел мельком еще два-три появившихся таких же сгустков воздуха с характерным колыханием, при котором перспектива предметов начинала меняться. Я долго об этом рассказываю, на самом деле все произошло в считанные секунды. Почти сразу же из этих облаков сконденсировались шары. И тут из одного шара в сторону огоньков, с быстротой молнии метнулось что-то длинное и блестящее. Подобно длинному щупальцу оно ткнулось в один из огоньков и он, вспыхнув, исчез. А затем, в последующую секунду, последовала беспорядочная `стрельба` по огням. В мгновение ока все огни были `расстреляны`, и шары, полыхнув волной горячего воздуха, исчезли. Воцарилась тишина. Я, оцепенев, сидела на корточках, спрятавшись за песчаный замок, который так долго строила. Меня била нервная дрожь, зубы стучали. За этим всем я и не заметил, как со стороны дома приближался отец. Кажется, он искал меня. Я поняла, что остаться незамеченным мне не удастся, так как следы моих ног остались бы, если я надумала бы бежать. Когда отец подошел совсем близко, я отступил в набегающую волну воды, а затем, как только он повернулся спиной, `вышел` на видимую сторону.