Страница:
Оптические, акустические и тепловые средства были сразу отвергнуты. Только радиотехника может привести перехватчик в зону надежного визуального контакта с противником. Дальнейшее будет зависеть от летчика.
Идея использования радиолокационных средств для самолетов ВВС в 1940 году уже интенсивно разрабатывалась. Уроки воздушной битвы за Англию подтвердили необходимость обеспечения самолетов средствами навигации в условиях ночного боя.
Известные и применявшиеся нами на дальних бомбардировщиках радиополукомпасы, полеты по радиомаякам, разрабатывавшиеся гиперболические системы радионавигации для нашего случая были непригодны.
К этому времени усилиями ученых и инженеров Ленинградского физико-технического института, НИИ-9, НИИСКА и других организаций были созданы опытные наземные радиолокационные станции.
Мне посоветовали вначале ознакомиться с этой новейшей наземной радиотехникой.
Нет худа без добра. Изучая только еще зарождавшуюся у нас технику радиолокации, я не только проникался новыми идеями, но встречал интереснейших людей, энтузиастов и фанатиков радиолокации. С некоторыми из них мне довелось через несколько лет встретиться и работать уже на новом, чисто ракетном, поприще. Встречи 1940 года в этом смысле оказались очень полезными.
В радиотехнических кругах шло соревнование между сторонниками импульсного и непрерывного способов излучения. Разрабатывались мощные генераторные лампы — магнетроны и клистроны. Их названия только еще внедрялись в научную терминологию.
В 1940 году появились первые опытные радиолокационные станции «Редут» и РУС-2. Станции РУС-2 предстояло произвести большие перемены в ПВО страны. Но как все это связать с нашим перехватчиком? Кто способен создать бортовые средства, было совершенно неясно.
НИИ ВВС именно в этот период впервые сформулировал требования на бортовую станцию обнаружения самолета противника. В НИИ радиопромышленности, будущем НИИ-20, мне назвали ориентировочную массу такой станции. По предварительным расчетам полный комплект с источниками питания, кабелями, антеннами должен был составить 500 кг.
Этого не мог выдержать не только наш перехватчик, но и любой другой истребитель. В институте предполагали, что испытания станции начнутся на самолете Пе-2. Дело было не только в килограммах. Летчику-истребителю одновременно пилотировать самолет, управлять станцией обнаружения и вести огонь просто невозможно. Бортовая станция требовала к себе большего внимания, чем противник!
Уже весной 1941 года Березняк, следивший за моими изысканиями, сказал, что они с Исаевым имели несколько объяснений с патроном. В конце концов они нашли с ним общий язык и теперь работы пойдут открыто и полным ходом. Мне предстоит доклад по итогам разработки системы наведения и навигации.
Не помню точно, в марте или в апреле 1941 года я сделал по этому поводу сообщение Болховитинову, Березняку, Исаеву. Рассказав о состоянии работ в этой области, я сделал вывод, что в ближайшие два-три года создать для подобного перехватчика бортовую радиосистему наведения при тех ограничениях, которые мы накладываем по массе и размещению, нереально. Максимум, что пока можно сделать, это разработать радиосистему, упрощающую поиск своего аэродрома для посадки. Пока надо создать миниатюрную радиостанцию для управления с земли.
К неудовольствию Березняка и Исаева Болховитинов отреагировал на это очень спокойно. Он сказал, что мы забежали вперед и нет ничего удивительного в том, что радиотехника к обслуживанию таких самолетов еще не готова. Надо поскорее начать летать, чтобы всем стала очевидна абсолютная потребность в принципиально новой системе наведения и управления перехватом.
А пока для меня есть более актуальная задача. Предлагается отложить все текущие работы, изучить схему запуска и управления ЖРД, автоматизировать все, что можно, придумать надежный метод зажигания и контроля работы двигателя.
Получив такие указания, я отыскал приобретенную еще в 1936 году книгу Лангемака и Глушко «Ракеты, их устройство и применение».
Ранее меня интересовал раздел о пороховых снарядах. В 1937 году проводилась разработка чертежей в КОСТРе завода № 22 по установке реактивных снарядов на самолет СБ. Глава «Устройство пороховых ракет» была написана Лангемаком. Теперь я изучал главу «Устройство ракетного двигателя на жидком топливе», написанную Глушко. Никакой другой литературы по ЖРД, а тем более автоматизации их управления, в доступных мне библиотеках не обнаружилось.
— Поезжайте в НИИ-3 и разберитесь на месте, — напутствовал меня Болховитинов, подписывая письмо на имя начальника института Андрея Костикова.
Это было в начале весны 1941 года. Так я впервые посетил НИИ-3. «Институт сельскохозяйственного машиностроения» — гласили крупные буквы на стене главного корпуса, обращенного на Михалковское шоссе. Никакого трепета и даже уважения к этому учреждению я не испытал. Не суждено мне тогда было знать, что впервые посещаю территорию, которая войдет в историю космонавтики.
Все историки нашей ракетно-космической техники считают обязательным упомянуть об основополагающей роли РНИИ — Реактивного научно-исследовательского института в зарождении отечественной космонавтики. Чтобы не отсылать читателя к разрозненным и противоречивым публикациям, коротко изложу историю РНИИ — НИИ-3 в своей интерпретации.
21 сентября 1933 года Михаил Тухачевский издал приказ Реввоенсовета СССР об организации Реактивного научно-исследовательского института. РНИИ был первой в мире государственной научно-исследовательской и опытно-конструкторской организацией, объединившей различные направления теоретической и практической разработки проблем ракетной техники. Уже через полтора месяца постановлением Совета Труда и Обороны РНИИ передается из ведения Наркомата по военным и морским делам в Наркомат тяжелой промышленности.
Корпус Реактивного научно-исследовательского института РНИИ был создан на базе двух организаций: ленинградской Газодинамической лаборатории (ГДЛ) и Московской Группы изучения реактивного движения (ГИРД). Имена отечественных пионеров ракетной техники связаны с этими первыми небольшими группами первопроходцев.
В 1921 году для разработки изобретений Николая Тихомирова в Москве была создана лаборатория, которая после перевода в Ленинград получила наименование Газодинамической. Николай Тихомиров предложил использовать реакцию газов, получающихся при сгорании взрывчатых веществ, для «самодвижущихся мин для воды и воздуха». Деятельность ГДЛ сосредоточилась на создании снарядов на бездымном порохе и технологии изготовления шашек для него.
Ближайшим сотрудником и соавтором Тихомирова в разработках первых пороховых ракетных снарядов был Владимир Артемьев. Он был конструктором первой ракеты на бездымном порохе и автором многих изобретений в области пороховых ракет.
В 1930 году после смерти Тихомирова руководителем ГДЛ был назначен военный инженер-артиллерист Борис Петропавловский. По его инициативе в ГДЛ разрабатывались пусковые устройства в виде простых ажурных труб, крепящихся под крыльями самолета, для стрельбы реактивными снарядами. Петропавловский был профессором Военно-технической академии и активно пропагандировал среди слушателей идеи ракетного оружия.
В конце 1932 года Петропавловский тяжело заболел и в 1933 году умер. Начальником ГДЛ был назначен Иван Клейменов. До поступления на работу в ГДЛ он учился на физико-математическом факультете Московского университета, откуда был откомандирован в Военно-воздушную академию имени Жуковского. Окончив академию, Клейменов получил назначение в ГДЛ и принял эстафету разработки ракетных снарядов на бездымном порохе для самолетов и многоствольных минометов.
Вместе с Клейменовым и Артемьевым одним из основных руководителей разработки ракетных снарядов в ГДЛ был Георгий Лангемак. Он так же, как Петропавловский и Клейменов, во время гражданской войны вступил добровольцем в Красную армию, а затем был командирован на учебу. Окончив Военно-техническую академию, он выбрал своей специальностью внутреннюю баллистику.
В 1929 году по окончании Ленинградского университета в ГДЛ поступил Валентин Глушко. Один из самых молодых сотрудников ГДЛ, он увлекался идеями космонавтики с юношеских лет. Глушко организовал в ГДЛ подразделение для разработки электроракетных и жидкостных ракетных двигателей и ракет на жидком топливе. Он разработал уникальный электротермический ракетный двигатель и первые отечественные ЖРД на высококипящем топливе. С тех пор по праву Глушко считается основателем отечественной школы ЖРД.
В 1930 году ГДЛ добилась первых практических результатов при полигонных испытаниях ракетных снарядов калибра 82 и 132 мм. В 1932 году в присутствии Михаила Тухачевского — заместителя председателя Реввоенсовета и начальника вооружения Красной Армии — были успешно проведены первые официальные стрельбы в воздухе снарядами РС-82 с самолета И-4, вооруженного шестью пусковыми установками. Успешно разрабатывались также реактивные пороховые устройства, облегчающие взлет самолетов ТБ-1 и ТБ-3. Эти работы для самолетов в ГДЛ проводились Вячеславом Дудаковым.
К началу 1933 года ГДЛ насчитывала около 200 человек. Она находилась в непосредственном подчинении Военно-исследовательского комитета при Реввоенсовете СССР.
Значительно позднее состоялось объединение московских энтузиастов ракетной техники. Осенью 1931 года при Осоавиахиме — богатой общественной организации — была создана Группа изучения реактивного движения. Первым руководителем ГИРД был Фридрих Цандер — ученый, изобретатель и романтик межпланетных полетов. Цандера увлекали проблемы полетов на другие планеты, вопросы движения космических аппаратов в гравитационном поле планет, определение траекторий и продолжительность полетов. Он занимался также разработкой теории и расчетами различных схем двигателей, не нуждающихся в атмосферном кислороде. Цандер был типичный ученый — энтузиаст и мечтатель, целиком отдававшийся идеям межпланетных сообщений.
В 1932 году Сергей Королев сменил Цандера на посту руководителя ГИРД. Цандер нуждался в хорошем санаторном лечении. Королев добился для него путевки в Кисловодск, что по тем временам сделать было непросто. Однако в Кисловодске Цандер заболел и в декабре скоропостижно скончался. Через 23 года после смерти Цандера Королев с большим трудом отыскал в Кисловодске его могилу, и в 1957 году, когда отмечалось семидесятилетие Цандера, на Кисловодском кладбище было установлено надгробие с его бюстом.
В Московской ГИРД работали Юрий Победоносцев, Михаил Тихонравов, Владимир Ветчинкин, Евгений Щетинников и другие талантливые инженеры, экспериментировавшие с первыми советскими жидкостными ракетами.
М.К. Тихонравов
Королевым разрабатывались проекты стратосферных самолетов с ЖРД. Тихонравов руководил в ГИРД бригадой, создавшей первую ракету на гибридном топливе и ракеты на кислородно-бензиновом топливе. Победоносцев увлекался проблемами прямоточных воздушно-реактивных двигателей. В 1932 году на работу в ГИРД пришел окончивший Военно-воздушную академию имени Жуковского Андрей Костиков. Он включился в работу бригад Победоносцева и Тихонравова.
В МосГИРД было около 60 сотрудников. Финансировали работы президиум Осоавиахима и управление военных изобретений РККА.
В 1932 году в Ленинграде состоялись встречи сотрудников ГДЛ с руководящими работниками ГИРД Королевым, Цандером, Тихонравовым и Победоносцевым. Руководители вооружения РККА, ознакомившись с работами ГДЛ и ГИРД, пришли к твердому убеждению о необходимости их объединения и создания на их базе Реактивного научно-исследовательского института. Организационные решения, направленные на укрепление обороноспособности, в те годы принимались быстро.
В Москве была отобрана территория Института сельскохозяйственного машиностроения, найдена жилплощадь для ленинградцев, выделены большие средства для строительства и лабораторного оснащения будущего института.
При создании РНИИ его начальником был назначен руководитель ГДЛ Клейменов, а заместителем — начальник МосГИРД Королев. Однако расхождения технических интересов молодого Королева и руководства РНИИ вскоре послужили причиной назначения на должность заместителя начальника института Лангемака. Формально научное руководство РНИИ осуществлял технический совет, председателем которого также был Лангемак.
В совет входили Глушко, Королев, Победоносцев, Тихонравов, Дудаков. Разработки велись по многим направлениям ракетной техники. Однако в производстве преимущество отдавалось боевым пороховым реактивным снарядам и пусковым установкам для их использования.
Перешедшие из ГДЛ в РНИИ Клейменов, Лангемак и Артемьев имели уже большой опыт в создании и производстве реактивных снарядов. К концу 1937 года под их руководством были отработаны снаряды РС-82 и PC-132. Военно-воздушные силы приняли эти снаряды на вооружение для самолетов И-16, И-15, И-153 и СБ.
Азотнокислотными ЖРД занимался отдел под руководством Глушко. Коллектив Глушко продолжал разрабатывать ЖРД под индексом ОРМ. Среди разработок были однокамерные и двухкамерные двигатели тягой до 600 кгс на азотной кислоте — тетронитрометане и азотнокислотно-керосиновом топливе. В период 1934-1937 годов был отработан азотнокислотно-керосиновый двигатель ОРМ-65 для крылатой ракеты 212 и ракетоплана РП-318-1 конструкции Королева. В отдел Глушко пришли Д. Шитов, В. Галковский, С. Ровинский.
Королев возглавлял отдел крылатых ракет типа воздушных торпед, предназначенных для пуска с самолета ТБ-3. Но основной работой Королева в РНИИ было проектирование и строительство ракетоплана.
Кислородно-спиртовые ЖРД и жидкостные ракеты разрабатывались Тихонравовым. В этом отделе работал и Костиков.
Победоносцев вначале работал над проблемами прямоточных воздушно-реактивных двигателей, а затем подключился к тематике пороховых снарядов.
РНИИ — НИИ-3 вошел в историю вместе с легендарными «катюшами» — боевыми пусковыми установками реактивной артиллерии, находившимися на вооружении в годы Великой Отечественной войны. Приоритет НИИ-3 в создании этого нового вида вооружения неоспорим.
После организации РНИИ его работе был придан необходимый размах, начались совместные работы с авиацией и Главным артиллерийским управлением — ГАУ.
Работы по широкому спектру ракетной тематики в 1930-х годах пользовались государственной поддержкой только в СССР и Германии. Однако немцы в период 1932-1935 годов от нас сильно отставали, особенно в области реактивных снарядов.
С 1935 года немцы начинают догонять, а затем и опережать нас в разработках ЖРД и, главным образом, на компонентах кислород — спирт.
В трагические 1937-1938 годы НИИ-3 был обезглавлен.
Клейменов и Лангемак в 1937 году были арестованы и в январе 1938 года расстреляны. Начальником был назначен вернувшийся из Испании военный инженер Борис Слонимер. Костиков был назначен главным инженером — заместителем начальника.
В 1938 году был арестован Глушко, а вслед за ним Королев. В конце 1939 года сняли с работы Слонимера. Главный инженер Костиков стал единоначальным руководителем НИИ-3. Он получил свободу деятельности по всем тематическим направлениям: научно-технический совет больше не руководил институтом. Репрессии в отношении руководителей создали в институте тяжелую психологическую обстановку, подавлявшую инициативу и смелый творческий поиск.
И все же удивительно, сколь велик был интеллектуальный потенциал коллектива РНИИ! Люди нашли в себе силы от подавленного настроения перейти снова к лихорадочно напряженной работе. Сколько подобных драм разыгрывалось в те годы!
Реактивные снаряды были приняты на вооружение в авиации, было организовано их серийное производство, оружие получило высокую оценку ВВС. Это направление требовало внимания и укрепления руководства. Костиков поручил контроль за этими работами Победоносцеву. Надо отдать должное Юрию Александровичу. В это трудное время он оценил перспективность PC и много сделал для того, чтобы после гибели Лангемака дать второе дыхание этой тематике. Победоносцев, как мог, поддерживал также работы по ЖРД, поручив их Леониду Душкину. Тихонравову Костиков поручил тематику Королева по самолету с реактивным двигателем, продолжение работ по кислородно-керосиновым ЖРД и жидкостным ракетам.
Однако, несмотря на успехи в авиации, создание наземных пусковых установок для сухопутных сил затягивалось.
Большую роль в отработке и конечном принятии на вооружение пусковых установок для сухопутных войск сыграл старший военпред ГАУ при РНИИ Василий Аборенков.
Масштабы этих работ под сильным нажимом Аборенкова существенно расширились. К работам по снарядам подключались военные инженеры Шварц, Соркин, а по самоходным пусковым установкам — Гвай, Павленко, Галковский, Попов. В 1939 году были изготовлены первые самоходные пусковые установки на базе автомобиля ЗИС-6.
В 1940 году НИИ-3 был передан в Наркомат боеприпасов, которым руководил Борис Ванников.
Ведомственная принадлежность определяла приоритет тематики ракетных снарядов над ЖРД, жидкостными ракетами и ракетными самолетами. Идеолог жидкостных ракет Тихонравов доказать их актуальность как оружия в то время не имел возможности. Работы над кислородными ЖРД, которые пытался развернуть Тихонравов, должной поддержки не получили. Следует оговориться, что никакой информацией о размахе работ по жидкостным двигателям и ракетам в Германии наша разведка не располагала.
А в Германии разворачивалось строительство грандиозного по тем временам ракетного центра в Пенемюнде. Главной задачей этого центра являлось создание управляемых жидкостных ракет дальнего действия.
Параметры ЖРД, разрабатывавшихся в период 1935-1940 годов в НИИ-3, не шли ни в какое сравнение с тем, на что немцы замахнулись в это же время в Пенемюнде. Перед войной мы уступили приоритет в разработках жидкостных управляемых ракет.
В то же время в области малых пороховых реактивных снарядов мы были далеко впереди немцев. Однако этот инженерный задел был доведен до массового производства и боевого использования только в процессе войны.
Высокое военное руководство: заместители наркома обороны, быстро меняющиеся начальники Генерального штаба Б.М. Шапошников, К.А. Мерецков, а затем и Г.К. Жуков, нарком обороны С.К. Тимошенко не представляли себе тактических возможностей этого нового оружия и никаких планов его использования в будущей войне не предусматривали.
Обычно Сталину докладывали о всех новинках в области вооружений. Но о сухопутных реактивных снарядах Сталин до 1941 года информации не имел.
Заместителем наркома обороны по артиллерии был маршал артиллерии Кулик. Он отвечал за деятельность Главного артиллерийского управления, за оценку и принятие на вооружение новых минометных средств. Он обязан был лично докладывать, если не Сталину, то наркому Тимошенко. Но он недооценил это новое оружие. Тогда Аборенков, совершенно убежденный в эффективности реактивных снарядов по опыту использования в авиации, через голову своего начальника маршала Кулика сообщил об этой разработке в докладной записке Сталину. Аборенков рисковал если не головой, то карьерой. Надо отдать должное его смелости.
Г.К. Жуков в своих мемуарах вспоминает, что вскоре после назначения его начальником Генерального штаба Сталин спросил, знаком ли он с реактивными минометами. Жуков ответил, что только слышал о них, но не видел.
Сталин сказал: — Ну, тогда с Тимошенко, Куликом и Аборенковым вам надо в ближайшие дни поехать на полигон и посмотреть их стрельбу.
В это время Аборенков был начальником отделения в ГАУ. По чину никак не положено ему было общение со Сталиным. Тем более интересно, что Сталин о нем знал.
Как было выполнено поручение Сталина, я узнал из рассказов и записок непосредственных участников создания и производства «катюш». Одним из знавших дальнейшие события был генерал-майор Павел Трубачев. Он окончил Ленинградский горный институт и затем в 1940 году Артиллерийскую академию. По окончании учебы был направлен в ГАУ и с первых дней службы имел прямое отношение к испытаниям, производству и принятию на вооружение ракетных установок для сухопутных войск. Я с ним познакомился в 1945 году в Германии. В то время он был в звании инженер-полковника. Впоследствии Трубачев был военным районным инженером в НИИ-88, королевском ОКБ-1 и начальником отдела в Главном управлении ракетного вооружения. Во внеслужебной обстановке я общался с вышедшим в отставку Павлом Ефимовичем на Пироговском водохранилище, где мы оба имели садовые участки. Вот что он рассказал по поводу поручения Сталина.
Еще в марте под руководством Аборенкова были успешно проведены полигонные стрельбы. Уверенность в надежности и эффективности реактивных минометов не вызывала сомнения. Однако показ ракетных снарядов высшему командованию откладывался со дня на день. Наконец он состоялся 15 июня 1941 года.
Министр обороны Тимошенко пожелал, чтобы на полигоне была произведена демонстрация всех новейших образцов артиллерийского вооружения. Подготовка такого мероприятия заняла гораздо больше времени, чем предполагалось, потому что на полигон для показа стремились представить в лучшем виде новые пушки и минометы все именитые главные конструкторы. Установки для стрельбы реактивными снарядами были в НИИ-3 смонтированы на базе шасси автомашин ЗИС-6. Среди большого количества артиллерийских экспонатов два грузовика своим внешним видом не внушали особого уважения.
У каждого артиллерийского орудия находился его главный конструктор, иногда вместе с директором завода и военными представителями. Все были готовы доложить наркому обороны не только тактические преимущества нового образца, но и готовность к массовому производству.
Две пусковые установки типа БМ-13 с 24 снарядами каждая скромно стояли в стороне от главных экспонатов. При них не было ни главного конструктора, ни уполномоченного представителя промышленности. Все хлопоты взяли на себя полковник Аборенков, инженеры и мастеровые НИИ-3, готовившие пусковые установки к смотру.
Демонстрация реактивного оружия по расписанию была последней. Эффект ураганного огня с воем летящих 48 снарядов произвел на маршалов и генералов потрясающее впечатление. В районе цели поднялись тучи пыли и бушевало пламя. Ничто живое, казалось, не должно выдержать такой огневой налет.
Тимошенко в резкой форме обратился к Кулику: «Почему о наличии такого оружия молчали и не докладывали?» Кулик оправдался тем, что оружие еще не доработано, не проводились войсковые испытания.
Жуков в своих мемуарах, пытаясь объяснить затяжку с принятием на вооружение многих новых образцов, вынужден был признать, что перед войной маршал Кулик не оценил возможностей ракетной артиллерии. Впрочем, аналогичный упрек можно было адресовать и новому командующему Военно-Воздушными Силами Рычагову, который не оценил перспективности штурмовиков Ил-2, и еще многим другим высоким военным руководителям, которые предпочитали в подобных случаях получать указания лично от Сталина.
По свидетельству Галковского, одного из участников испытаний, Жукова на смотре при этих стрельбах не было. Может быть, поэтому и в мемуарах он больше не возвращался к событиям, последовавшим за упомянутым разговором со Сталиным.
Тимошенко и Аборенков проявили после смотра необходимую настойчивость и оперативность. За сутки до нападения фашистской
Германии вышло постановление, подписанное Сталиным, о серийном производстве снарядов и пусковых установок.
Теперь вновь вернемся к событиям, непосредственным участником которых я являлся.
Впервые входя в главное здание НИИ-3, я не знал его истории и не обладал даром предвидения, чтобы оценить историческую роль широкой лестницы, ведущей к кабинетам руководителей института. Через 50 лет фасад здания и эту лестницу увидят миллионы телезрителей в историко-документальных фильмах. В этом здании в разное время работали люди, чьи имена только через десятки лет будут открыты для истории космонавтики.
Не зная прошлого и не предвидя будущее, я в марте 1941 года спокойно вошел в кабинет начальника института.
Костиков гостеприимно встал и вышел из-за директорского стола. На нем была военная форма с четырьмя шпалами в петлицах, что соответствовало чину инженер-полковника. Он, любезно улыбаясь, сказал, что от Болховитинова и его представителей у него никаких секретов не будет. По директорской команде заместитель Душкина инженер Штоколов увел меня к себе в лабораторию, а потом показал стенд огневых испытаний ЖРД.
Со слов Штоколова я понял, что двигателя, который можно поставить на самолет Березняка, пока еще нет. Идут экспериментальные работы, и я появился вовремя, чтобы мы вместе вырабатывали процедуры запуска, контроля и управления будущим двигателем в полете. При последующих посещениях НИИ-3 мы обсуждали уже конкретные задачи электрического зажигания, дистанционного контроля давления в камере сгорания, магистралях горючего и окислителя.
Я сразу отверг идею устройства сигнализации наличия пускового факела с помощью вакуумного фотоэлемента. Эта автоматика была достойна уважения как лабораторный эксперимент, но для боевого самолета кустарное, любительское устройство могло только скомпрометировать благородные идеи электронной автоматики.
Идея использования радиолокационных средств для самолетов ВВС в 1940 году уже интенсивно разрабатывалась. Уроки воздушной битвы за Англию подтвердили необходимость обеспечения самолетов средствами навигации в условиях ночного боя.
Известные и применявшиеся нами на дальних бомбардировщиках радиополукомпасы, полеты по радиомаякам, разрабатывавшиеся гиперболические системы радионавигации для нашего случая были непригодны.
К этому времени усилиями ученых и инженеров Ленинградского физико-технического института, НИИ-9, НИИСКА и других организаций были созданы опытные наземные радиолокационные станции.
Мне посоветовали вначале ознакомиться с этой новейшей наземной радиотехникой.
Нет худа без добра. Изучая только еще зарождавшуюся у нас технику радиолокации, я не только проникался новыми идеями, но встречал интереснейших людей, энтузиастов и фанатиков радиолокации. С некоторыми из них мне довелось через несколько лет встретиться и работать уже на новом, чисто ракетном, поприще. Встречи 1940 года в этом смысле оказались очень полезными.
В радиотехнических кругах шло соревнование между сторонниками импульсного и непрерывного способов излучения. Разрабатывались мощные генераторные лампы — магнетроны и клистроны. Их названия только еще внедрялись в научную терминологию.
В 1940 году появились первые опытные радиолокационные станции «Редут» и РУС-2. Станции РУС-2 предстояло произвести большие перемены в ПВО страны. Но как все это связать с нашим перехватчиком? Кто способен создать бортовые средства, было совершенно неясно.
НИИ ВВС именно в этот период впервые сформулировал требования на бортовую станцию обнаружения самолета противника. В НИИ радиопромышленности, будущем НИИ-20, мне назвали ориентировочную массу такой станции. По предварительным расчетам полный комплект с источниками питания, кабелями, антеннами должен был составить 500 кг.
Этого не мог выдержать не только наш перехватчик, но и любой другой истребитель. В институте предполагали, что испытания станции начнутся на самолете Пе-2. Дело было не только в килограммах. Летчику-истребителю одновременно пилотировать самолет, управлять станцией обнаружения и вести огонь просто невозможно. Бортовая станция требовала к себе большего внимания, чем противник!
Уже весной 1941 года Березняк, следивший за моими изысканиями, сказал, что они с Исаевым имели несколько объяснений с патроном. В конце концов они нашли с ним общий язык и теперь работы пойдут открыто и полным ходом. Мне предстоит доклад по итогам разработки системы наведения и навигации.
Не помню точно, в марте или в апреле 1941 года я сделал по этому поводу сообщение Болховитинову, Березняку, Исаеву. Рассказав о состоянии работ в этой области, я сделал вывод, что в ближайшие два-три года создать для подобного перехватчика бортовую радиосистему наведения при тех ограничениях, которые мы накладываем по массе и размещению, нереально. Максимум, что пока можно сделать, это разработать радиосистему, упрощающую поиск своего аэродрома для посадки. Пока надо создать миниатюрную радиостанцию для управления с земли.
К неудовольствию Березняка и Исаева Болховитинов отреагировал на это очень спокойно. Он сказал, что мы забежали вперед и нет ничего удивительного в том, что радиотехника к обслуживанию таких самолетов еще не готова. Надо поскорее начать летать, чтобы всем стала очевидна абсолютная потребность в принципиально новой системе наведения и управления перехватом.
А пока для меня есть более актуальная задача. Предлагается отложить все текущие работы, изучить схему запуска и управления ЖРД, автоматизировать все, что можно, придумать надежный метод зажигания и контроля работы двигателя.
Получив такие указания, я отыскал приобретенную еще в 1936 году книгу Лангемака и Глушко «Ракеты, их устройство и применение».
Ранее меня интересовал раздел о пороховых снарядах. В 1937 году проводилась разработка чертежей в КОСТРе завода № 22 по установке реактивных снарядов на самолет СБ. Глава «Устройство пороховых ракет» была написана Лангемаком. Теперь я изучал главу «Устройство ракетного двигателя на жидком топливе», написанную Глушко. Никакой другой литературы по ЖРД, а тем более автоматизации их управления, в доступных мне библиотеках не обнаружилось.
— Поезжайте в НИИ-3 и разберитесь на месте, — напутствовал меня Болховитинов, подписывая письмо на имя начальника института Андрея Костикова.
Это было в начале весны 1941 года. Так я впервые посетил НИИ-3. «Институт сельскохозяйственного машиностроения» — гласили крупные буквы на стене главного корпуса, обращенного на Михалковское шоссе. Никакого трепета и даже уважения к этому учреждению я не испытал. Не суждено мне тогда было знать, что впервые посещаю территорию, которая войдет в историю космонавтики.
Все историки нашей ракетно-космической техники считают обязательным упомянуть об основополагающей роли РНИИ — Реактивного научно-исследовательского института в зарождении отечественной космонавтики. Чтобы не отсылать читателя к разрозненным и противоречивым публикациям, коротко изложу историю РНИИ — НИИ-3 в своей интерпретации.
21 сентября 1933 года Михаил Тухачевский издал приказ Реввоенсовета СССР об организации Реактивного научно-исследовательского института. РНИИ был первой в мире государственной научно-исследовательской и опытно-конструкторской организацией, объединившей различные направления теоретической и практической разработки проблем ракетной техники. Уже через полтора месяца постановлением Совета Труда и Обороны РНИИ передается из ведения Наркомата по военным и морским делам в Наркомат тяжелой промышленности.
Корпус Реактивного научно-исследовательского института РНИИ был создан на базе двух организаций: ленинградской Газодинамической лаборатории (ГДЛ) и Московской Группы изучения реактивного движения (ГИРД). Имена отечественных пионеров ракетной техники связаны с этими первыми небольшими группами первопроходцев.
В 1921 году для разработки изобретений Николая Тихомирова в Москве была создана лаборатория, которая после перевода в Ленинград получила наименование Газодинамической. Николай Тихомиров предложил использовать реакцию газов, получающихся при сгорании взрывчатых веществ, для «самодвижущихся мин для воды и воздуха». Деятельность ГДЛ сосредоточилась на создании снарядов на бездымном порохе и технологии изготовления шашек для него.
Ближайшим сотрудником и соавтором Тихомирова в разработках первых пороховых ракетных снарядов был Владимир Артемьев. Он был конструктором первой ракеты на бездымном порохе и автором многих изобретений в области пороховых ракет.
В 1930 году после смерти Тихомирова руководителем ГДЛ был назначен военный инженер-артиллерист Борис Петропавловский. По его инициативе в ГДЛ разрабатывались пусковые устройства в виде простых ажурных труб, крепящихся под крыльями самолета, для стрельбы реактивными снарядами. Петропавловский был профессором Военно-технической академии и активно пропагандировал среди слушателей идеи ракетного оружия.
В конце 1932 года Петропавловский тяжело заболел и в 1933 году умер. Начальником ГДЛ был назначен Иван Клейменов. До поступления на работу в ГДЛ он учился на физико-математическом факультете Московского университета, откуда был откомандирован в Военно-воздушную академию имени Жуковского. Окончив академию, Клейменов получил назначение в ГДЛ и принял эстафету разработки ракетных снарядов на бездымном порохе для самолетов и многоствольных минометов.
Вместе с Клейменовым и Артемьевым одним из основных руководителей разработки ракетных снарядов в ГДЛ был Георгий Лангемак. Он так же, как Петропавловский и Клейменов, во время гражданской войны вступил добровольцем в Красную армию, а затем был командирован на учебу. Окончив Военно-техническую академию, он выбрал своей специальностью внутреннюю баллистику.
В 1929 году по окончании Ленинградского университета в ГДЛ поступил Валентин Глушко. Один из самых молодых сотрудников ГДЛ, он увлекался идеями космонавтики с юношеских лет. Глушко организовал в ГДЛ подразделение для разработки электроракетных и жидкостных ракетных двигателей и ракет на жидком топливе. Он разработал уникальный электротермический ракетный двигатель и первые отечественные ЖРД на высококипящем топливе. С тех пор по праву Глушко считается основателем отечественной школы ЖРД.
В 1930 году ГДЛ добилась первых практических результатов при полигонных испытаниях ракетных снарядов калибра 82 и 132 мм. В 1932 году в присутствии Михаила Тухачевского — заместителя председателя Реввоенсовета и начальника вооружения Красной Армии — были успешно проведены первые официальные стрельбы в воздухе снарядами РС-82 с самолета И-4, вооруженного шестью пусковыми установками. Успешно разрабатывались также реактивные пороховые устройства, облегчающие взлет самолетов ТБ-1 и ТБ-3. Эти работы для самолетов в ГДЛ проводились Вячеславом Дудаковым.
К началу 1933 года ГДЛ насчитывала около 200 человек. Она находилась в непосредственном подчинении Военно-исследовательского комитета при Реввоенсовете СССР.
Значительно позднее состоялось объединение московских энтузиастов ракетной техники. Осенью 1931 года при Осоавиахиме — богатой общественной организации — была создана Группа изучения реактивного движения. Первым руководителем ГИРД был Фридрих Цандер — ученый, изобретатель и романтик межпланетных полетов. Цандера увлекали проблемы полетов на другие планеты, вопросы движения космических аппаратов в гравитационном поле планет, определение траекторий и продолжительность полетов. Он занимался также разработкой теории и расчетами различных схем двигателей, не нуждающихся в атмосферном кислороде. Цандер был типичный ученый — энтузиаст и мечтатель, целиком отдававшийся идеям межпланетных сообщений.
В 1932 году Сергей Королев сменил Цандера на посту руководителя ГИРД. Цандер нуждался в хорошем санаторном лечении. Королев добился для него путевки в Кисловодск, что по тем временам сделать было непросто. Однако в Кисловодске Цандер заболел и в декабре скоропостижно скончался. Через 23 года после смерти Цандера Королев с большим трудом отыскал в Кисловодске его могилу, и в 1957 году, когда отмечалось семидесятилетие Цандера, на Кисловодском кладбище было установлено надгробие с его бюстом.
В Московской ГИРД работали Юрий Победоносцев, Михаил Тихонравов, Владимир Ветчинкин, Евгений Щетинников и другие талантливые инженеры, экспериментировавшие с первыми советскими жидкостными ракетами.
Королевым разрабатывались проекты стратосферных самолетов с ЖРД. Тихонравов руководил в ГИРД бригадой, создавшей первую ракету на гибридном топливе и ракеты на кислородно-бензиновом топливе. Победоносцев увлекался проблемами прямоточных воздушно-реактивных двигателей. В 1932 году на работу в ГИРД пришел окончивший Военно-воздушную академию имени Жуковского Андрей Костиков. Он включился в работу бригад Победоносцева и Тихонравова.
В МосГИРД было около 60 сотрудников. Финансировали работы президиум Осоавиахима и управление военных изобретений РККА.
В 1932 году в Ленинграде состоялись встречи сотрудников ГДЛ с руководящими работниками ГИРД Королевым, Цандером, Тихонравовым и Победоносцевым. Руководители вооружения РККА, ознакомившись с работами ГДЛ и ГИРД, пришли к твердому убеждению о необходимости их объединения и создания на их базе Реактивного научно-исследовательского института. Организационные решения, направленные на укрепление обороноспособности, в те годы принимались быстро.
В Москве была отобрана территория Института сельскохозяйственного машиностроения, найдена жилплощадь для ленинградцев, выделены большие средства для строительства и лабораторного оснащения будущего института.
При создании РНИИ его начальником был назначен руководитель ГДЛ Клейменов, а заместителем — начальник МосГИРД Королев. Однако расхождения технических интересов молодого Королева и руководства РНИИ вскоре послужили причиной назначения на должность заместителя начальника института Лангемака. Формально научное руководство РНИИ осуществлял технический совет, председателем которого также был Лангемак.
В совет входили Глушко, Королев, Победоносцев, Тихонравов, Дудаков. Разработки велись по многим направлениям ракетной техники. Однако в производстве преимущество отдавалось боевым пороховым реактивным снарядам и пусковым установкам для их использования.
Перешедшие из ГДЛ в РНИИ Клейменов, Лангемак и Артемьев имели уже большой опыт в создании и производстве реактивных снарядов. К концу 1937 года под их руководством были отработаны снаряды РС-82 и PC-132. Военно-воздушные силы приняли эти снаряды на вооружение для самолетов И-16, И-15, И-153 и СБ.
Азотнокислотными ЖРД занимался отдел под руководством Глушко. Коллектив Глушко продолжал разрабатывать ЖРД под индексом ОРМ. Среди разработок были однокамерные и двухкамерные двигатели тягой до 600 кгс на азотной кислоте — тетронитрометане и азотнокислотно-керосиновом топливе. В период 1934-1937 годов был отработан азотнокислотно-керосиновый двигатель ОРМ-65 для крылатой ракеты 212 и ракетоплана РП-318-1 конструкции Королева. В отдел Глушко пришли Д. Шитов, В. Галковский, С. Ровинский.
Королев возглавлял отдел крылатых ракет типа воздушных торпед, предназначенных для пуска с самолета ТБ-3. Но основной работой Королева в РНИИ было проектирование и строительство ракетоплана.
Кислородно-спиртовые ЖРД и жидкостные ракеты разрабатывались Тихонравовым. В этом отделе работал и Костиков.
Победоносцев вначале работал над проблемами прямоточных воздушно-реактивных двигателей, а затем подключился к тематике пороховых снарядов.
РНИИ — НИИ-3 вошел в историю вместе с легендарными «катюшами» — боевыми пусковыми установками реактивной артиллерии, находившимися на вооружении в годы Великой Отечественной войны. Приоритет НИИ-3 в создании этого нового вида вооружения неоспорим.
После организации РНИИ его работе был придан необходимый размах, начались совместные работы с авиацией и Главным артиллерийским управлением — ГАУ.
Работы по широкому спектру ракетной тематики в 1930-х годах пользовались государственной поддержкой только в СССР и Германии. Однако немцы в период 1932-1935 годов от нас сильно отставали, особенно в области реактивных снарядов.
С 1935 года немцы начинают догонять, а затем и опережать нас в разработках ЖРД и, главным образом, на компонентах кислород — спирт.
В трагические 1937-1938 годы НИИ-3 был обезглавлен.
Клейменов и Лангемак в 1937 году были арестованы и в январе 1938 года расстреляны. Начальником был назначен вернувшийся из Испании военный инженер Борис Слонимер. Костиков был назначен главным инженером — заместителем начальника.
В 1938 году был арестован Глушко, а вслед за ним Королев. В конце 1939 года сняли с работы Слонимера. Главный инженер Костиков стал единоначальным руководителем НИИ-3. Он получил свободу деятельности по всем тематическим направлениям: научно-технический совет больше не руководил институтом. Репрессии в отношении руководителей создали в институте тяжелую психологическую обстановку, подавлявшую инициативу и смелый творческий поиск.
И все же удивительно, сколь велик был интеллектуальный потенциал коллектива РНИИ! Люди нашли в себе силы от подавленного настроения перейти снова к лихорадочно напряженной работе. Сколько подобных драм разыгрывалось в те годы!
Реактивные снаряды были приняты на вооружение в авиации, было организовано их серийное производство, оружие получило высокую оценку ВВС. Это направление требовало внимания и укрепления руководства. Костиков поручил контроль за этими работами Победоносцеву. Надо отдать должное Юрию Александровичу. В это трудное время он оценил перспективность PC и много сделал для того, чтобы после гибели Лангемака дать второе дыхание этой тематике. Победоносцев, как мог, поддерживал также работы по ЖРД, поручив их Леониду Душкину. Тихонравову Костиков поручил тематику Королева по самолету с реактивным двигателем, продолжение работ по кислородно-керосиновым ЖРД и жидкостным ракетам.
Однако, несмотря на успехи в авиации, создание наземных пусковых установок для сухопутных сил затягивалось.
Большую роль в отработке и конечном принятии на вооружение пусковых установок для сухопутных войск сыграл старший военпред ГАУ при РНИИ Василий Аборенков.
Масштабы этих работ под сильным нажимом Аборенкова существенно расширились. К работам по снарядам подключались военные инженеры Шварц, Соркин, а по самоходным пусковым установкам — Гвай, Павленко, Галковский, Попов. В 1939 году были изготовлены первые самоходные пусковые установки на базе автомобиля ЗИС-6.
В 1940 году НИИ-3 был передан в Наркомат боеприпасов, которым руководил Борис Ванников.
Ведомственная принадлежность определяла приоритет тематики ракетных снарядов над ЖРД, жидкостными ракетами и ракетными самолетами. Идеолог жидкостных ракет Тихонравов доказать их актуальность как оружия в то время не имел возможности. Работы над кислородными ЖРД, которые пытался развернуть Тихонравов, должной поддержки не получили. Следует оговориться, что никакой информацией о размахе работ по жидкостным двигателям и ракетам в Германии наша разведка не располагала.
А в Германии разворачивалось строительство грандиозного по тем временам ракетного центра в Пенемюнде. Главной задачей этого центра являлось создание управляемых жидкостных ракет дальнего действия.
Параметры ЖРД, разрабатывавшихся в период 1935-1940 годов в НИИ-3, не шли ни в какое сравнение с тем, на что немцы замахнулись в это же время в Пенемюнде. Перед войной мы уступили приоритет в разработках жидкостных управляемых ракет.
В то же время в области малых пороховых реактивных снарядов мы были далеко впереди немцев. Однако этот инженерный задел был доведен до массового производства и боевого использования только в процессе войны.
Высокое военное руководство: заместители наркома обороны, быстро меняющиеся начальники Генерального штаба Б.М. Шапошников, К.А. Мерецков, а затем и Г.К. Жуков, нарком обороны С.К. Тимошенко не представляли себе тактических возможностей этого нового оружия и никаких планов его использования в будущей войне не предусматривали.
Обычно Сталину докладывали о всех новинках в области вооружений. Но о сухопутных реактивных снарядах Сталин до 1941 года информации не имел.
Заместителем наркома обороны по артиллерии был маршал артиллерии Кулик. Он отвечал за деятельность Главного артиллерийского управления, за оценку и принятие на вооружение новых минометных средств. Он обязан был лично докладывать, если не Сталину, то наркому Тимошенко. Но он недооценил это новое оружие. Тогда Аборенков, совершенно убежденный в эффективности реактивных снарядов по опыту использования в авиации, через голову своего начальника маршала Кулика сообщил об этой разработке в докладной записке Сталину. Аборенков рисковал если не головой, то карьерой. Надо отдать должное его смелости.
Г.К. Жуков в своих мемуарах вспоминает, что вскоре после назначения его начальником Генерального штаба Сталин спросил, знаком ли он с реактивными минометами. Жуков ответил, что только слышал о них, но не видел.
Сталин сказал: — Ну, тогда с Тимошенко, Куликом и Аборенковым вам надо в ближайшие дни поехать на полигон и посмотреть их стрельбу.
В это время Аборенков был начальником отделения в ГАУ. По чину никак не положено ему было общение со Сталиным. Тем более интересно, что Сталин о нем знал.
Как было выполнено поручение Сталина, я узнал из рассказов и записок непосредственных участников создания и производства «катюш». Одним из знавших дальнейшие события был генерал-майор Павел Трубачев. Он окончил Ленинградский горный институт и затем в 1940 году Артиллерийскую академию. По окончании учебы был направлен в ГАУ и с первых дней службы имел прямое отношение к испытаниям, производству и принятию на вооружение ракетных установок для сухопутных войск. Я с ним познакомился в 1945 году в Германии. В то время он был в звании инженер-полковника. Впоследствии Трубачев был военным районным инженером в НИИ-88, королевском ОКБ-1 и начальником отдела в Главном управлении ракетного вооружения. Во внеслужебной обстановке я общался с вышедшим в отставку Павлом Ефимовичем на Пироговском водохранилище, где мы оба имели садовые участки. Вот что он рассказал по поводу поручения Сталина.
Еще в марте под руководством Аборенкова были успешно проведены полигонные стрельбы. Уверенность в надежности и эффективности реактивных минометов не вызывала сомнения. Однако показ ракетных снарядов высшему командованию откладывался со дня на день. Наконец он состоялся 15 июня 1941 года.
Министр обороны Тимошенко пожелал, чтобы на полигоне была произведена демонстрация всех новейших образцов артиллерийского вооружения. Подготовка такого мероприятия заняла гораздо больше времени, чем предполагалось, потому что на полигон для показа стремились представить в лучшем виде новые пушки и минометы все именитые главные конструкторы. Установки для стрельбы реактивными снарядами были в НИИ-3 смонтированы на базе шасси автомашин ЗИС-6. Среди большого количества артиллерийских экспонатов два грузовика своим внешним видом не внушали особого уважения.
У каждого артиллерийского орудия находился его главный конструктор, иногда вместе с директором завода и военными представителями. Все были готовы доложить наркому обороны не только тактические преимущества нового образца, но и готовность к массовому производству.
Две пусковые установки типа БМ-13 с 24 снарядами каждая скромно стояли в стороне от главных экспонатов. При них не было ни главного конструктора, ни уполномоченного представителя промышленности. Все хлопоты взяли на себя полковник Аборенков, инженеры и мастеровые НИИ-3, готовившие пусковые установки к смотру.
Демонстрация реактивного оружия по расписанию была последней. Эффект ураганного огня с воем летящих 48 снарядов произвел на маршалов и генералов потрясающее впечатление. В районе цели поднялись тучи пыли и бушевало пламя. Ничто живое, казалось, не должно выдержать такой огневой налет.
Тимошенко в резкой форме обратился к Кулику: «Почему о наличии такого оружия молчали и не докладывали?» Кулик оправдался тем, что оружие еще не доработано, не проводились войсковые испытания.
Жуков в своих мемуарах, пытаясь объяснить затяжку с принятием на вооружение многих новых образцов, вынужден был признать, что перед войной маршал Кулик не оценил возможностей ракетной артиллерии. Впрочем, аналогичный упрек можно было адресовать и новому командующему Военно-Воздушными Силами Рычагову, который не оценил перспективности штурмовиков Ил-2, и еще многим другим высоким военным руководителям, которые предпочитали в подобных случаях получать указания лично от Сталина.
По свидетельству Галковского, одного из участников испытаний, Жукова на смотре при этих стрельбах не было. Может быть, поэтому и в мемуарах он больше не возвращался к событиям, последовавшим за упомянутым разговором со Сталиным.
Тимошенко и Аборенков проявили после смотра необходимую настойчивость и оперативность. За сутки до нападения фашистской
Германии вышло постановление, подписанное Сталиным, о серийном производстве снарядов и пусковых установок.
Теперь вновь вернемся к событиям, непосредственным участником которых я являлся.
Впервые входя в главное здание НИИ-3, я не знал его истории и не обладал даром предвидения, чтобы оценить историческую роль широкой лестницы, ведущей к кабинетам руководителей института. Через 50 лет фасад здания и эту лестницу увидят миллионы телезрителей в историко-документальных фильмах. В этом здании в разное время работали люди, чьи имена только через десятки лет будут открыты для истории космонавтики.
Не зная прошлого и не предвидя будущее, я в марте 1941 года спокойно вошел в кабинет начальника института.
Костиков гостеприимно встал и вышел из-за директорского стола. На нем была военная форма с четырьмя шпалами в петлицах, что соответствовало чину инженер-полковника. Он, любезно улыбаясь, сказал, что от Болховитинова и его представителей у него никаких секретов не будет. По директорской команде заместитель Душкина инженер Штоколов увел меня к себе в лабораторию, а потом показал стенд огневых испытаний ЖРД.
Со слов Штоколова я понял, что двигателя, который можно поставить на самолет Березняка, пока еще нет. Идут экспериментальные работы, и я появился вовремя, чтобы мы вместе вырабатывали процедуры запуска, контроля и управления будущим двигателем в полете. При последующих посещениях НИИ-3 мы обсуждали уже конкретные задачи электрического зажигания, дистанционного контроля давления в камере сгорания, магистралях горючего и окислителя.
Я сразу отверг идею устройства сигнализации наличия пускового факела с помощью вакуумного фотоэлемента. Эта автоматика была достойна уважения как лабораторный эксперимент, но для боевого самолета кустарное, любительское устройство могло только скомпрометировать благородные идеи электронной автоматики.