Честертон Гилберт Кийт. Призрак Гидеона Уайза

   Там, где скала, выветрившись, обнажила мел, словно сияющая тень, высилась непонятная бледная фигура.
   Внезапно Генри Хорн, оставив позади охранников, обогнал отца Брауна и с пронзительным криком упал на колени перед привидением.
   — Я во всем сознался! Зачем же являться нам? — воскликнул поэт. — Вы пришли сказать, что я убил вас?
   — Я пришел сказать, что вы меня не убили, — ответил призрак и протянул руку.
   Вскочив на ноги, Хорн снова вскрикнул, но уже совсем по-иному, так что все поняли — рука, коснувшаяся его, была вовсе не бестелесна.
   Такого не испытывали даже много повидавшие сыщик и журналист. Что же произошло? От скалы постепенно отслаивались мелкие камешки и падали в расщелину. Часть из них задерживалась в широкой трещине. Так со временем вместо пропасти здесь образовалось нечто вроде уступа в форме карниза. Старик Уайз был еще достаточно крепок.
   Он упал как раз на эту небольшую площадку и провел там страшные двадцать четыре часа, пытаясь выбраться наверх по скале, которая постоянно крошилась и осыпалась под ним, пока, наконец, не образовала некое подобие лестницы.
   Это кое-как объясняло и описанный Хорном зрительный обман с белой волной, то появлявшейся, то исчезавшей и в конце концов застывшей на месте.
   Таким образом, перед ними стоял собственной персоной Гидеон Уайз из плоти и крови, с седыми волосами и грубым лицом, в белой пропылившейся одежде. Правда, на сей раз старик был не столь груб, как обычно. Вероятно, миллионерам иногда полезно провести сутки на скалистом обрыве, всего в каких-то тридцати сантиметрах от вечности. Во всяком случае Уайз не только отказался обвинять Генри Хорна в преступлении, но и совершенно по-иному описал случившееся. Оказывается, его совсем не сбросили вниз, просто край скалы обвалился под его тяжестью, а Хорн даже пытался прийти ему на помощь.
   — Там, на уступе, ниспосланном мне Провидением, я поклялся прощать своих врагов, — торжественно произнес Уайз. — И таить злобу на Хорна за подобный проступок было бы совсем непорядочно.
   Молодому поэту, правда, все же пришлось удалиться в сопровождении полицейских. Но Неарс был уверен, что тот скоро выйдет на свободу, отделавшись в худшем случае легким наказанием. Ведь не так часто обвиняемый в убийстве имеет возможность пригласить в суд саму жертву в качестве свидетеля защиты.
   Когда сыщик и его спутники двинулись в город по тропе вдоль обрывистого берега, Бирн неожиданно сказал:
   — Очень необычный случай!
   — Да, — согласился отец Браун. — Возможно, это вовсе не наше дело, но хотелось бы кое-что обсудить с вами. Давайте немного постоим здесь.
   После недолгого раздумья журналист согласился.
   — Значит, вы уже подозревали Хорна, когда сказали, что еще не каждый рассказал все, что знает? — поинтересовался он.
   — Нет. Говоря так, я имел в виду неправдоподобно молчаливого мистера Поттера, секретаря преждевременно оплаканного Гидеона Уайза.
   — Мне пришлось разговаривать с Поттером один-единственный раз, — задумчиво произнес Бирн. — Он производил впечатление сумасшедшего, но кто бы мог подумать, что это — соучастник преступления? Поттер болтал какую-то чепуху о морозильнике.
   — Да? Естественно, я предполагал, что он догадывался о многом, однако никогда и не помышлял обвинить его в причастности к убийству, — возразил отец Браун. — Меня больше интересует, достаточно ли силен Гидеон Уайз, чтобы выбраться из пропасти.
   — Как прикажете вас понимать? — спросил удивленный репортер. — Разумеется, старик Уайз выбрался наверх, он же только сейчас стоял перед нами.
   Вместо ответа священник поинтересовался:
   — А каково ваше мнение о Хорне?
   — Понимаете, его, в сущности, даже нельзя назвать преступником, — ответил Бирн. — Да Генри вовсе и не похож ни на одного из убийц, которых я видел. А у меня, поверьте, имеется некоторый опыт.
   — А я, напротив, могу представить его лишь в подобном качестве, — спокойно произнес отец Браун. — В преступниках вы разбираетесь лучше. Но есть одна категория людей, о которой я знаю столько, сколько не известно ни вам, ни даже Неарсу. Я часто сталкиваюсь с ними и до мелочей изучил их привычки.
   — Другая категория людей? — повторил озадаченный журналист. — Какая же именно?
   — Кающиеся, — просто ответил отец Браун.
   — Я не совсем понял. Вы хотите сказать, что не поверили в преступление Генри Хорна?
   — Не в преступление, а в раскаяние, — поправил журналиста священник. — Мне приходилось слышать множество признаний, но сегодняшнее абсолютно не похоже на неподдельно искреннее. Оно чересчур романтично. Вспомните, как он говорил о клейме Каина! Прямо по книге. Поверьте мне, нынешние преступления слишком частны и прозаичны, чтобы быстро подыскивать им исторические параллели, пусть самые подходящие, Да и зачем Хорн так усердствовал, заявляя, что не предаст своих товарищей? Ведь этим он уже выдал их!
   Отец Браун отвернулся от репортера и уставился в морскую даль.
   — И все же непонятно, куда вы клоните, — воскликнул Бирн. — Стоит ли виться вокруг Хорна с какими-то подозрениями, если он прощен жертвой? Во всяком случае, он выпутался из дела об убийстве и теперь в полной безопасности.
   Отец Браун резко, всем телом повернулся к собеседнику и в необъяснимом волнении схватил его за плащ.
   — Вот именно! — воскликнул он. — Попробуйте уцепиться за это! Хорн в полной безопасности. Он вышел из воды сухим, но как раз поэтому в нем — ключ ко всей загадке.
   — Не понимаю, — тихо произнес совершенно сбитый с толку Бирн.
   — Хорн наверняка замешан в данном деле как раз потому, что выкрутился из него. Вот и все объяснение.
   — И притом очень вразумительное, — съязвил журналист.
   Некоторое время оба стояли и молча глядели на море.
   Потом отец Браун сказал с усмешкой:
   — Тогда давайте вернемся к морозильнику. Первую ошибку вы допустили там, где ее и полагалось сделать большинству газетчиков и политиков. А все потому, что вы давно внушили себе: в современном мире богачам нечего бояться, кроме социализма. Однако это злодеяние не имеет никакого отношения к социалистам. Они служили преступникам ширмой.
   — Да, но ведь убили сразу трех миллионеров, — запротестовал Бирн.
   — О, нет! — перебил его отец Браун звонким голосом. — В том-то все и дело. Убиты не трое миллионеров, а двое.
   Третий очень даже жив и здоров и притом навсегда избавился от грозившей ему опасности. Гэллап и Стейн припугнули упрямого старомодного скрягу Уайза: если тот не войдет в их синдикат, с ним разделаются, иными словами, «заморозят». Отсюда и разговор о морозильнике.
   После некоторой паузы отец Браун продолжил:
   — В современном мире существует движение социалистов, имеющее своих сторонников и противников. Но почему-то наша пресса не замечает еще одного движения, не менее современного и мощного. Его цель — монополии и объединение всевозможных предприятий в тресты. Это тоже своего рода революция, и она во многом похожа на любую другую. Стороны, сражающиеся в ней, не останавливаются даже перед убийством. Промышленные магнаты, словно средневековые владыки, заводят себе придворных, личную охрану, наемных убийц и платных агентов в стане противника. Генри Хорн был не кем иным, как рядовым шпионом старика Уайза в среде социалистов, одном из неприятельских лагерей. Правда, в нашем случае его использовали как орудие для борьбы с другим врагом — конкурентами, попытавшимися разорить Уайза за несговорчивость.
   — И все же непонятно, как им могли воспользоваться, — вмешался журналист. — И для чего?
   — Неужели вы еще не догадались? — раздраженно воскликнул отец Браун. — Да ведь Хорн и Уайз обеспечили друг другу алиби!
   Во взгляде Бирна еще чувствовалось сомнение, но на лице его начали появляться проблески догадки.
   — Именно это я подразумевал, говоря, что они замешаны в происшедшем, так как ловко выпутались из всего. На первый взгляд они совершенно не причастны к двум другим убийствам — оба были на морском берегу! На самом же деле они, напротив, имеют прямое отношение к тем преступлениям, поскольку не могли участвовать в драме, которой вообще не было! Необычное алиби, и в этом его преимущество. Каждый поверит в искренность человека, сознающегося в убийстве или прощающего покушавшегося на его жизнь. И едва ли кому придет в голову, что никакого злодеяния на скалистом обрыве просто не было и одному не в чем каяться, а другому нечего прощать. Их не было в ту ночь здесь, на берегу. Хорн той ночью задушил в роще старого Гэллапа, в то время как Уайз убил в римской бане коротышку Стейна. Интересно, вы по-прежнему верите, что Уайз выбирался из пропасти?
   — Нет… Но рассказ Хорна просто великолепен, — с сожалением произнес Бирн. — Вся история казалась такой убедительной!
   — Даже чересчур, чтобы в нее поверить, — сказал отец Браун, покачав головой. — Как живо выглядели вскинувшиеся в лунном свете пенные брызги, превратившиеся затем в призрак. Словно в сказке! Да, Генри Хорн, конечно, негодяй и подлец, но не забывайте, что он к тому же еще и поэт.