Если хранится в нем искра святая, Ты всемогущ и всесилен, но знай, Горе тебе, коль. врагам уступая, Дашь ты похитить ее невзначай!
Профессор Стокгольмского университета Софья Ковалевская прожила на свете всего сорок один год... На кладбищенском холме Линдхаген, под высокой старой сосной,- массивный православный крест черного полированного мрамора, стоящий в грубых серых камнях.
В расщелинах постамента живут упругие зеленые камнеломки, их кто-то поливает. И что-то возвышенно-романтичное и необыкновенно трогательное было в том, что сюда пришли сегодня наши военные моряки, прибывшие в Швецию с дружеским визитом. Офицеры и матросы возложили на могилу соотечественницы венок из живых цветов...
Однако продолжим коренную нашу тему.
Среда, производство, экономика соединены между собой тончайшими взаимопроникающими связями. К сожалению, мы не всегда умеем улавливать их. Какое отношение на первый взгляд к проблеме охраны природы имеет, скажем, снижение веса автомашины, удлинение срока ее службы, "ходимости" узлов? Самое непосредственное. Мы затратим меньше энергии и труда на добычу руды, выплавку и обработку чугуна и стали, сбережем уголь и кокс, использовав силы и материалы в другом месте, сохраним в атмосфере много кислорода, уменьшим выброс в воздушный бассейн вредных газов, а в водоемы - жидких отравляющих отходов и тепла.
В Стокгольме эту тему - среда и экономика - мы долго обсуждали с . господином Хённингером. Ему как заместителю генерального директора Управления по охране среды часто приходится сталкиваться с технологическими и финансовыми аспектами проблемы.
- Мы не собираемся забить насмерть нашу промышленность чрезмерно жесткими санитарными нормами,- говорит он. - Иначе она не сможет конкурировать с соседями. И единых запретительных норм в Швеции нет. В каждом отдельном случае мы устанавливаем свою норму - она зависит от вредности .отходов, характеристики водоема, его географического положения. Недавно одна компания затеяла построить под Стокгольмом дрожжевую фабрику. Мы запретили это строительство, потому что маломощный водоем, куда они собирались сливать отходы, мог не выдержать нагрузки, погибнуть.
А в другом месте строить им экономически невыгодно. Надо искать выход. Одно дело - как с подобными проблемами справляется плановое хозяйство, и совсем другое - рыночная экономика. где все усложнено противоречиями, связанными с частным предпринимательством...
Политика? Выходит, так.
- Берем самый простой пример - тигры.
Их становится мало, растет цена шкур. Охотники рискуют, стараясь заработать побольше,- убивают запретньк тигров^ которых становится еще меньше, и цены на шкуры все растут, и так далее. Итог - исчезновение великолепного зверя. Я убежден, что человечество проживет и без тигров, но земля беднеет, лишаясь любого биологического вида, и свободная инициатива здесь не знает выхода...
Верно, подумал я. А у нас все-таки и тигры хорошо охраняются. После войны оставалось всего тридцать штук. а сейчас, несмотря на их отлов для зоопарков и отдельные случаи браконьерства, бегают на свободе худо-бедно - почти полтораста зверей, и за пятьдесят лет на Дальнем Востоке не отмечено ни одного случая нападения тигра на человека.
Разговор - через тигров, китов и дельфинов - поворачивается к сложным проблемам охраны среды, имеющим международное значение.
- Мы свои самые вредные отходы пока прячем в лесах, - говорит господин Хённинrep. - Подождем, что в будущем подскажет наука. И считаем, что сбрасывание таких отходов в океаны, как это делают, например, американцы, эгоистично и неправомочно. Видимо, пора заключать серьезные общепланетные и региональные соглашения по охране среды, в частности, атмосферы и морей...
Лет десять назад шведы заметили, что в атмосфере и осадках резко возросло содержание летучих соединений серы. Без приборов эти вредные газы не ощущаются, однако, попадая даже мизерными дозами в легкие, они незаметно, постепенно подрывают здоровье людей, отравляют животных и рыб. разлагают краски и ткани. Перед этими активными веществами пасуют даже металлы. Установлено, например, что металлы в Стокгольме в пятнадцать раз сильнее подвергаются коррозии, чем на севере, в Кируне.
Откуда такая напасть? Газы приносятся ветрами из промышленных районов стран Западной /Европы - Англии, Бельгии, ФРГ, Франции, Люксембурга. На железоделательных и иных предприятиях там поставили высоченные вытяжные трубы, и газы, основу которых составляют двуокись серы и серный ангидрид, образующиеся от сгорания угля, нефти, мазута, брикетов, газы. отходящие при металлургическом и коксохимическом процессах, подхватываются воздушными течениями и легко переносятся на большие расстояния. Шведы считают, что половина всех соединений серы наносится из Англии, на территории которой выпадает лишь одна шестая выбросов британской промышленности. Вредные газы Западной Европы захватывают в зону своего влияния все скандинавские страны, Финляндию, часть Советского Союза, акватории Северного Балтийского и даже Белого морей, причем на наши воды и земли выпадает еще и шведская сера...
Особую озабоченность у шведов вызывают химические анализы почв и вод. Дело в том, что соединения серы легко вступают в реакцию с водой, образуя сильные кислоты и повышая кислотность почв. Отравляется живность в озерах и реках, снижается урожайность полей.
В некоторых районах Скандинавии показатель кислотности достиг предельной величины. Ежегодные убытки от кислородных соединений серы в Швеции уже сейчас составляют сотни миллионов крон. Если так пойдет далее, то будущее не обещает ничего утешительного. По расчетам, к 2000 году половина озер страны станут безрыбными, прирост лесов значительно уменьшится. Не обойдет своими напастями это "добро" и другие страны. Серьезная международная проблема, и все равно придетс-я искать ключи к ее решению.
Океаны и моря тоже принадлежат всем, и, наверное, поэтому все начинают тревожиться за их состояние. Известно, что Тур Хейердал во время своего последнего путешествия на тростниковом корабле сорок суток плыл по атлантическим водам, сплошь загрязненным нефтяными конкрекциями и другими отходами.
Неисчислимы беды от аварий крупных танкеров, их грузоподъемность все растет, а японцы считают возможным построить судно, способное вместить миллион тонн нефти! А ну как авария с таким гигантом? Во мивгих районах континентального шельфа уже пробурены скважины и произошли первые крупные аварийные выбросы-загрязняются пляжи, гибнет морская рыба, птица, ракообразные, планктон. Завладевшая морем нефть грозит еще одной бедой, обычно не учитываемой: даже одна ее капелька, расплываясь, покрывает обширные акватории, прерывая обмен газами и влагой между океаном и околоземной атмосферой...
Чрезвычайно волнует шведов положение, сложившееся на Балтике. В последние минуты нашей беседы господин Хённингер только и говорил что о море да еще о какой-то Чаппале.
Я бы охотно поинтересовался и Балтикой, и этой Чаппалой. но времени у меня практически не оставалось.
6. НАШЕ МОРЕ
Все присматриваюсь к Стокгольму, уже не пытаясь привыкнуть к его шуму и пестроте.
Незнакомую эту пестроту создают на здешних улицах крохотные магазинчики - каждый со своей витринкой и рекламкой, а также почти неправдоподобное обилие дорожных знаков и указателей. Если, скажем, у нас висит над перекрестком вертикальная указующая стрелка, то твердо знаешь, что можно ехать только прямо. А тут, кроме такой стрелки, обязательно красуются по бокам знаки, запрещающие повороты направо и налево, да еще на въездах в проулки - известные всем водителям "кирпичи". В центре города на одной маленькой круглой площади диаметром не более двадцати метров я насчитал восемнадцать дорожных указателей - настенных, висящих, на столбиках, тумбах и кронштейнах. Зачем засорять глаза этим многослойным дублированием? Неужто стокгольмские автомобилисты столь непонятливы? Когда я спросил об этом у таксиста, он рассмеялся:
- Да нет! Дело, говорят, совсем в другом.
Когда мы переходили на правостороннее движение, то заменили все знаки. А фирма, выполнявшая заказ города, будто бы перестаралась - наделала их слишком много. И вот, чтобы добро не пропадало... Мы, шведы, бережливый народ!
Шутка есть шутка, но вообще Стокгольм можно полюбить за одних белок. Совсем ручные, они, пронзительно поцокивая, бегают повсюду, доверчиво спускаются с деревьев тебе на плечи, берут из рук печенье и конфеты, предпочитая, конечно, орехи любого вида.
Если б белки жили во всех городах!..
Хорош Стокгольм, когда смотришь на него с высокой точки, этак метров с трехсот над уровнем моря. Подробности, пестрота исчезают - только зелень и камень, вода и камень, дома и камень. Мне хотелось увезти отсюда это общее впечатление. Билет домой лежал в кармане пиджака, я временами нежно притрагивался к тому месту, где он покоился, - мыслями я был уже дома и совсем не думал, не гадал, что мне еще доведется попасть в сердцевину каменной плиты, на которой стоит Стокгольм, опуститься на сорок метров ниже уровня моря и это приведет меня к Балтике. Дело было так.
Перед последним приемом я попросил его организаторов устроить меня рядом с кем-нибудь из работников коммунального хозяйства Стокгольма. Ну, чтоб не терять даром времени в общих разговорах. Хотел порасспросить напоследок о зеленом строительстве Стокгольма, о шуме и дорожных знаках, о птицах и белках...
- Московская вода вкусней? - спросил сосед, с улыбкой наблюдая за мной.
- Нет. эта тоже ничего. Из Меларена?
- Да.
- Хорошая, - окончательно решил я.
- Совсем недавно была хуже,
- Почему?
И снова, уже в который раз за эту мою поездку, завязался разговор о воде и связанных с нею проблемах,
Вообще-то вода, истинное чудо земной природы, заслуживает, быть может, великой поэмы - так интересна она сама по себе, так велика ее роль в нашей жизни, так драматична и сложна судьба этого драгоценного жидкого минерала. Некоторые на первый взгляд простые физико-химические свойства воды настолько нам привычны, что мы не задумываемся об их истинном значении. Взять, например, ее четырехррадусную тепловую константу.
При этой температуре вода обнаруживает поразительное свойство становится почему-то наиболее тяжелой и плотной. И когда осенью остывает какой-либо водоем, то холодная вода опускается с поверхности вниз. на ее место поднимается более теплая-и так далее, пока вся водная среда не перемешается и не примет четырехградусную температуру. Но вот холодает все больше, поверхностный слой воды остывает еще на один-два градуса. И тут-то с водой происходит странная метаморфоза: подчиняясь тончайшим молекулярным законам, она разжижается и легчает. Этот холодный легкий слой, как бы плавая на поверхности водоема, создает своего рода тепловую подушку и не позволяет охлаждаться нижележащей толще.
Образующийся при нуле градусов лед еще легче и потому не тонет. Поистине сказочное свойство! Кусок легкого олова, тяжелого свинца или, скажем, аморфного воска тонет в собственном расплаве, а лед чудесным образом держится на поверхности воды. Не будь этого, наши водоемы промерзали бы до дна. Все живое там погибло бы, да и сама Земля не вырвалась бы из ледяного плена.
Отметим также огромную теплоемкость воды, выделяющую ее из ряда всех остальных веществ. Нагревание равного количества свинца на то же число градусов требует в тридцать раз меньше калорий, железа - в девять, льда в два раза. Катастрофические замерзания и таяния обрушивались бы каждый год на Землю, если бы у воды, льда и снега не было такой особой теплоемкости. Это свойство, а также высокая теплота парообразования выравнивают климат планеты. Забирая на экваторе огромное количество солнечного тепла, водяные пары разносят его по Земле и, конденсируясь, отдают умеренным и приполярным широтам.
Вода также прекрасный растворитель. Кроме того, у нее необыкновенно сильное поверхностное натяжение, благотворная самоочиститель ная способность, а свое свойство капиллярности она даже как бы противопоставляет закону всемирного тяготения. Отними у воды хоть одно из этих или других, не упомянутых здесь важных свойств, и всякая жизнь на Земле прекратится - не будут зеленеть луга, расти леса, исчезнут животные, птицы, насекомые, умрет почва, погибнет сам человек, почти на три четверти состоящий из воды. Вот что она такое - вода-то!
Невозможно переоценить значение воды для промышленных, энергетических, бытовых нужд человека. И я не буду приводить данных, характеризующих все эти быстро возрастающие потребности, подытожу в общей форме результаты Многих исследований по всему земному шару. Запасы воды на нашей планете неисчерпаемы - одно из самых замечательных свойств ее заключается " в том, что она неистребима, вечна и практически не уменьшается в своем количестве, чего бы мы с нею ни вытворяли.
Проблема ныне заключается в том, что почти повсеместно наблюдается нехватка чистой пресной воды. Промышленность и сельскохозяйственное производство нуждаются в незагрязненной и мягкой воде, хорошая вода нужна для питья. И нехватку ее человек ощущает прежде всего.
Немало уже на свете городов, районов и целых государств, даже в умеренном поясе испытывающих ныне затруднения с питьевой водой. Потребность населения ФРГ, например, удовлетворяется из подземных источников, загрязненных пока в меньшей степени, чем наземные водоемы. Однако в этой стране, как пишут сами немцы, нет полных и точных данных о водных подземных запасах, и питьевая вода во все возрастающем количестве будет забираться из рек и озер, куда с атмосферными осадками, паводками и сливными отходами попадает все больше вредных веществ. Во многих странах ключевую воду продают уже в пакетах и бутылках. В Нью-Йорке литровый пакет, по последним данным^ стоит шестьдесят центов.
Шведы располагают большими резервами хорошей воды, особенно на севере. Там же, где за последние десятилетия бурно развивалась промышленность, интенсивное сельское хозяйство и увеличивалось население, водоемы начали заметно загрязняться, стало не хватать чистой пресной воды южной трети страны, где проживает около восьмидесяти процентов населения Швеции. Недавно муниципалитеты Мальмё, Лунда, Хельсингборга и других городов крайнего юго-западного района пришли к соглашению о необходимости выделения больших капитальных средств для доставки питьевой воды издалека. Намечено пробить из чистого пока озера Больмен магистральный туннель длиною восемьдесят километров и на триста километров раскинуть по району ветви основных водоводов.
Главный источник потребительской воды страны - пресное озеро Меларен, подступившее к Стокгольму. За последние сто лет. население вокруг этого озера увеличилось в двадцать раз, и из всех озер Швеции оно испытывает наибольшую нагрузку солями, вредными промышленными стоками, жидкими бытовыми отходами. В озеро поступает за год около восьмисот тонн фосфора в соединениях и десять тысяч тонн азота. А водой Меларена пользуются для бытовых нужд почти полтора миллиона человек.
- Всего несколько лет назад, - говорит мой собеседник, - вода была хуже, потому что многие районы города сливали бытовые и производственные отходы в Меларен. Недавно в строй вступила Чаппала.
- Что это такое?
- Прекрасная вещь! Новинка.
- Нельзя ли взглянуть? У меня, правда, всего полдня до самолета...
- Не советую,- поморщился сосед.
- Отчего?
Собеседник замялся. .Узнав, однако, что это вовсе не секретный объект, я твердо решил побывать на Чаппале - новой очистительной системе, только что сооруженной под .Стокгольмом. Когда-то я слышал об оригинальной установке в Ослофьорде. изобретенной норвежским ученым Фойном. Она очищает бытовые стоки посредством разбавления их соленой морской водой и пропускания -через эту токопроводящую смесь сильных электрических разрядов.
Отходящим хлором обеззараживают выпускную воду, а твердые вещества отделяются и вывозятся на удобрения. Я думал увидеть нечто подобное в Чаппале. Особенно увлекательно было бы посмотреть, как работает электричество, облагораживающее воду. Выяснилось, однако, что Чаппала смешивает бытовые и промышленные стоки, морская вода к ним не добавляется. очищающие электрические разряды не применяются, в технологической схеме использован западногерманский и американский опыт. Что ж, посмотрим.
На дальней окраине города стоит в густой зелени огромная труба с колпаком- огромная не в высоту, а в толщину, и ее из города не видно. Возле трубы небольшое кирпичное помещение производственно-административное управление очистной станции. На схеме города, которая висят в кабинете руководителя этого хозяйства Ларса Халя. видно, как сбегаются сюда водосборные коллекторы, проложенные под городом. Станция обслуживает население северной части Стокгольма и прилегающих к ней пригородов^ а также промышленность .этого района.
Хозяйство станции расположено глубоко в скальном основании города. Мы медленно спускаемся в большом, грузовом лифте. Становится все прохладней, влажней и запашистей, однако терпеть можно. И вот мы у выходного отверстия главного туннеля. К нему примыкают боковые туннели, коллекторы, а здесь, в конце его, очистное производство. Этот туннель сечением в десять квадратных метров на выходе - плод замечательного мастерства стокгольмских скальных проходчиков, основа всей системы и главная ее ценность. Мы увидели и автоматизированное управление всем процессом очистки отходов, и залы над бассейнами, сравнимые по размерам с самыми большими станциями метро, и электрические шламоподъемники. Все хозяйство Чаппалы обошлось в семьдесят пять миллионов крон. А стоимость туннеля - сто миллионов. Строители его везде выдержали проектный уклон, вышли точно на заданную отметку, миллионы кубометров камня были подняты на поверхность, раздроблены на щебенку для дорог и бетонных заводов. Тянется туннель в крепчайшей скальной породе на шестьдесят километров и рассчитан на далекую перспективу - в случае нужды он сможет обслуживать жилой район с населением в миллион человек.
Сливаясь самотеком и проходя подъемные насосные станции, бытовые и промышленные отходы на своем долгом пути к очистным сооружениям хорошо перемешиваются. По выходе из туннеля смесь проходит очистительные решетки, где отделяется бумага, пластмасса, тряпье. Затем вода проходит через три песчаные ловушки и шесть осадочных бассейнов - наверх всплывают масла, а шлам оседает. Максимальная глубина бассейна одиннадцать метров, ширина двенадцать. Далее идет активная шламовая лестница, на которой в воду вдувается воздух и вводятся микроорганизмы. Отсюда вода возвращается к началу цикла, и в ней уничтожаются фосфаты. На одном из этапов очистки смесь выделяет метан, который сжижается и отапливает производственные помещения Чаппалы. Перед выпуском вода хлорируется. Производственные помещения и переходные туннели, вырубленные в камне, так велики, что обслуживающий персонал ездит по ним на велосипедах. По стенам тянутся белоснежные трубы и провода в надежной изоля ции. Тут даже красиво - горят мощные лампы дневного света, сияют перила из нержавейки, стены покрыты бетонным раствором в распыл, имеют приятный матовый цвет. Повсюду сплошная каменная твердь, лишь кое-где проступают грунтовые воды -красные потеки от соединений железа, белые от извести.
Контрольный пункт. Пульты, электронновычислительные машины, лампочки на табло.
Какие-то аппараты чертят какие-то кривые. Господин Халь объясняет, что автоматы контролируют заполнение резервуаров, содержание примесей на каждом производственном этапе, характеристики шлама.
- Шлама много отходит?
- Тридцать тысяч кубометров в год, - ответил Ларе Халь. - Мы обезвоживаем его и в контейнеры. Посмотрим?
- Посмотрим.
Вязкая маслянисто-черная масса стекает с барабанов. В ней много еще микробов и неуничтожимых активных элементов, сопутствующих отходам современной развитой индустрии.
Куда деваются эти ежегодные двадцать железнодорожных эшелонов шлама?
- Вывозим на поля. Пятнадцать крон кубометр. Рассыпаем вокруг города. Микроорганизмы погибают в почве, запах за два-три дня исчезает. Это замечательное удобрение. На нашем шламе хорошо растут овощи.
- Но все-таки это концентрированные соединения, остатки тяжелых металлов...
- Дело новое, не проверенное, - соглашается господин Халь. - Пока землевладельцы берут шлам. но мы в точности не знаем последствий. ..
Да, к сожалению, не знаем. Станция отменная, самая современная, но я, так же как, наверное, господин Халь, если увижу две лежащие рядом морковки, конечно, предпочту из них ту, что выращена подальше от города и этих замечательных шламовых удобрений. Только вот различить их невозможно. Критерием при таком выборе на Западе становится цена.
Западногерманские хозяйки покупают овощи, снятые с полей орошения, с тридцатипроцентной скидкой. Нам же вряд ли потребуется делать выбор - в Советском Союзе на полях орошения, куда сливаются сточные воды, очищенные от механических примесей, выращиваются только кормовые культуры.
- Вы редкий гость в нашей преисподней, - сказал господин Халь, когда мы поднялись наверх.
- Не заметил никакой преисподней, - возразил я. - У вас интересно и ново.
- Но, так сказать, аромат...
- Однако вы-то тут работаете, - сказал я.
- Спасибо.
После такого обмена комплиментами мы пожали друг другу руки, и я полюбопытствовал на прощание:
- А куда девается вся эта сливная вода после вашей сепарации?
- В море. Причем в ней может жить рыба, а в Балтике не везде. Пропадает наше море.
- Балтика не только ваша,-возразил я,- но и наша.
- Вот я и говорю - наше море.
И господин Халь еще раз протянул мне руку. Почему Балтика пропадает?
Балтика... Слово это относится к ряду серьезных, весомых, не поминаемых всуе слов.
О том, что такие слова существуют, я заметил еще мальчишкой, в войну, когда пришел в паровозное депо учеником слесаря. По гудку черные котельщики садились у теплых батарей, молча жевали картошку или немногословно вспоминали прошлое. Будто сейчас вижу и слышу, как один старый рабочий, отрешенно глядя в темноту цеха. уходил весь в себя и торжественно произносил: "Сормово!" И все почему-то задумывались вместе с ним.
Балтика! Многовековой ратный труд моего народа, великая северная столица на берегу залива, торговля со всем светом, отечественное кораблестроение, громкие свершения русских мореходов, Петр Первый и Михаил Ломоносов, Пушкин и Ленин, славные питерцы и кронштадтцы, революция. Отечественная война, блокада...
Зная Балтийское море по книгам да кинофильмам, я лишь недавно познакомился с ним лично. Увидел его проливы и шхеры, зеленосерый прибой, белесые горизонты, поплавал по Финскому заливу, пролетел над Ботническим.
Это на карте он такой широкий, Ботническийто, а когда летишь над ним, под тобой совсем будто бы рядом шведские и финские берега с дробной россыпью островов и червячками фиордов. Но вообще Балтийское море довольно внушительно - его береговая линия составляет половину длины земного меридиана, двадцать тысяч километров! Правда, мелковато! оно - средняя его глубина всего шестьдесят метров, да и водички в нем маловато - двадцать две тысячи кубокилометров, меньше, чем в любимом моем Байкале. В отличие от славного сибирского моря, Балтика соединена проливами с мировым океаном, но геологическая и гидрологическая природа ее тоже очень любопытна.
Раньше я думал, что все моря на свете имеют одинаковый уровень, и с удивлением узнал, что Балтика исключение, на полтора. десятка сантиметров она выше уровня Атлантического океана - из-за обилия притока речной воды и малой пропускной способности сливного пролива. Мне всегда представлялось, что печально знаменитые петербургско-ленинградские навод. нения происходили из-за балтийских ветров, нагоняющих воду в Финский залив и невское устье. Оказывается, это не так. Наводнения вызываются чрезвычайным понижением атмосферного давления над Балтикой, своего рода выпучиванием ее вод и их последующим грозным растеканием, для защиты от которого мы скоро начнем строить в заливе гигантскую плотину. С интересом я узнал о том, что в конце ледникового периода шведские озера Венерн и Меларен, наша Ладога и Онега составляли одно море, что и сейчас берега Балтики быстро поднимаются во многих местах, в частности, в самом дальнем углу Ботнического залива, у шведского города Лулео, в котором растут сибирские кедры, и что морская вода там почти пресная...
Однако больше всего меня заинтересовали и взволновали сегодняшние будни Балтики. Ее судьба, которая, как выяснилось при более близком знакомстве с морем, оказалась непростой, трудной, можно сказать - мучительной.
И слово Балтика рождает теперь у меня новые, совсем другие ассоциации. Мне показалось, что я заболел Балтикой, как когда-то неизлечимо заболел Байкалом..
Балтика поистине наша - это общее и неделимое достояние всех народов Северной Европы. С этим полузакрытым морем неразрывно связана тысячелетняя гражданская и военная история, экономика и образ жизни датчан, латышей, литовцев, немцев, поляков, русских, финнов, шведов, эстонцев. И вот уже не первый год представители семи государств - Советского Союза, ГДР, Польши, Швеции. Дании, ФРГ и Финляндии - встревоженно собираются то в Стокгольме, то в Киле. то в Хельсинки или другом городе побережья, чтобы обдумать положение, в каком оказалось ныне это море, обсудить конкретные и непременно совместные меры, ибо состояние Балтики катастрофически ухудшается, хотя и на сегодняшний день оно таково, что неизвестно, можно ли устранить уже нанесенный морю вред.
Профессор Стокгольмского университета Софья Ковалевская прожила на свете всего сорок один год... На кладбищенском холме Линдхаген, под высокой старой сосной,- массивный православный крест черного полированного мрамора, стоящий в грубых серых камнях.
В расщелинах постамента живут упругие зеленые камнеломки, их кто-то поливает. И что-то возвышенно-романтичное и необыкновенно трогательное было в том, что сюда пришли сегодня наши военные моряки, прибывшие в Швецию с дружеским визитом. Офицеры и матросы возложили на могилу соотечественницы венок из живых цветов...
Однако продолжим коренную нашу тему.
Среда, производство, экономика соединены между собой тончайшими взаимопроникающими связями. К сожалению, мы не всегда умеем улавливать их. Какое отношение на первый взгляд к проблеме охраны природы имеет, скажем, снижение веса автомашины, удлинение срока ее службы, "ходимости" узлов? Самое непосредственное. Мы затратим меньше энергии и труда на добычу руды, выплавку и обработку чугуна и стали, сбережем уголь и кокс, использовав силы и материалы в другом месте, сохраним в атмосфере много кислорода, уменьшим выброс в воздушный бассейн вредных газов, а в водоемы - жидких отравляющих отходов и тепла.
В Стокгольме эту тему - среда и экономика - мы долго обсуждали с . господином Хённингером. Ему как заместителю генерального директора Управления по охране среды часто приходится сталкиваться с технологическими и финансовыми аспектами проблемы.
- Мы не собираемся забить насмерть нашу промышленность чрезмерно жесткими санитарными нормами,- говорит он. - Иначе она не сможет конкурировать с соседями. И единых запретительных норм в Швеции нет. В каждом отдельном случае мы устанавливаем свою норму - она зависит от вредности .отходов, характеристики водоема, его географического положения. Недавно одна компания затеяла построить под Стокгольмом дрожжевую фабрику. Мы запретили это строительство, потому что маломощный водоем, куда они собирались сливать отходы, мог не выдержать нагрузки, погибнуть.
А в другом месте строить им экономически невыгодно. Надо искать выход. Одно дело - как с подобными проблемами справляется плановое хозяйство, и совсем другое - рыночная экономика. где все усложнено противоречиями, связанными с частным предпринимательством...
Политика? Выходит, так.
- Берем самый простой пример - тигры.
Их становится мало, растет цена шкур. Охотники рискуют, стараясь заработать побольше,- убивают запретньк тигров^ которых становится еще меньше, и цены на шкуры все растут, и так далее. Итог - исчезновение великолепного зверя. Я убежден, что человечество проживет и без тигров, но земля беднеет, лишаясь любого биологического вида, и свободная инициатива здесь не знает выхода...
Верно, подумал я. А у нас все-таки и тигры хорошо охраняются. После войны оставалось всего тридцать штук. а сейчас, несмотря на их отлов для зоопарков и отдельные случаи браконьерства, бегают на свободе худо-бедно - почти полтораста зверей, и за пятьдесят лет на Дальнем Востоке не отмечено ни одного случая нападения тигра на человека.
Разговор - через тигров, китов и дельфинов - поворачивается к сложным проблемам охраны среды, имеющим международное значение.
- Мы свои самые вредные отходы пока прячем в лесах, - говорит господин Хённинrep. - Подождем, что в будущем подскажет наука. И считаем, что сбрасывание таких отходов в океаны, как это делают, например, американцы, эгоистично и неправомочно. Видимо, пора заключать серьезные общепланетные и региональные соглашения по охране среды, в частности, атмосферы и морей...
Лет десять назад шведы заметили, что в атмосфере и осадках резко возросло содержание летучих соединений серы. Без приборов эти вредные газы не ощущаются, однако, попадая даже мизерными дозами в легкие, они незаметно, постепенно подрывают здоровье людей, отравляют животных и рыб. разлагают краски и ткани. Перед этими активными веществами пасуют даже металлы. Установлено, например, что металлы в Стокгольме в пятнадцать раз сильнее подвергаются коррозии, чем на севере, в Кируне.
Откуда такая напасть? Газы приносятся ветрами из промышленных районов стран Западной /Европы - Англии, Бельгии, ФРГ, Франции, Люксембурга. На железоделательных и иных предприятиях там поставили высоченные вытяжные трубы, и газы, основу которых составляют двуокись серы и серный ангидрид, образующиеся от сгорания угля, нефти, мазута, брикетов, газы. отходящие при металлургическом и коксохимическом процессах, подхватываются воздушными течениями и легко переносятся на большие расстояния. Шведы считают, что половина всех соединений серы наносится из Англии, на территории которой выпадает лишь одна шестая выбросов британской промышленности. Вредные газы Западной Европы захватывают в зону своего влияния все скандинавские страны, Финляндию, часть Советского Союза, акватории Северного Балтийского и даже Белого морей, причем на наши воды и земли выпадает еще и шведская сера...
Особую озабоченность у шведов вызывают химические анализы почв и вод. Дело в том, что соединения серы легко вступают в реакцию с водой, образуя сильные кислоты и повышая кислотность почв. Отравляется живность в озерах и реках, снижается урожайность полей.
В некоторых районах Скандинавии показатель кислотности достиг предельной величины. Ежегодные убытки от кислородных соединений серы в Швеции уже сейчас составляют сотни миллионов крон. Если так пойдет далее, то будущее не обещает ничего утешительного. По расчетам, к 2000 году половина озер страны станут безрыбными, прирост лесов значительно уменьшится. Не обойдет своими напастями это "добро" и другие страны. Серьезная международная проблема, и все равно придетс-я искать ключи к ее решению.
Океаны и моря тоже принадлежат всем, и, наверное, поэтому все начинают тревожиться за их состояние. Известно, что Тур Хейердал во время своего последнего путешествия на тростниковом корабле сорок суток плыл по атлантическим водам, сплошь загрязненным нефтяными конкрекциями и другими отходами.
Неисчислимы беды от аварий крупных танкеров, их грузоподъемность все растет, а японцы считают возможным построить судно, способное вместить миллион тонн нефти! А ну как авария с таким гигантом? Во мивгих районах континентального шельфа уже пробурены скважины и произошли первые крупные аварийные выбросы-загрязняются пляжи, гибнет морская рыба, птица, ракообразные, планктон. Завладевшая морем нефть грозит еще одной бедой, обычно не учитываемой: даже одна ее капелька, расплываясь, покрывает обширные акватории, прерывая обмен газами и влагой между океаном и околоземной атмосферой...
Чрезвычайно волнует шведов положение, сложившееся на Балтике. В последние минуты нашей беседы господин Хённингер только и говорил что о море да еще о какой-то Чаппале.
Я бы охотно поинтересовался и Балтикой, и этой Чаппалой. но времени у меня практически не оставалось.
6. НАШЕ МОРЕ
Все присматриваюсь к Стокгольму, уже не пытаясь привыкнуть к его шуму и пестроте.
Незнакомую эту пестроту создают на здешних улицах крохотные магазинчики - каждый со своей витринкой и рекламкой, а также почти неправдоподобное обилие дорожных знаков и указателей. Если, скажем, у нас висит над перекрестком вертикальная указующая стрелка, то твердо знаешь, что можно ехать только прямо. А тут, кроме такой стрелки, обязательно красуются по бокам знаки, запрещающие повороты направо и налево, да еще на въездах в проулки - известные всем водителям "кирпичи". В центре города на одной маленькой круглой площади диаметром не более двадцати метров я насчитал восемнадцать дорожных указателей - настенных, висящих, на столбиках, тумбах и кронштейнах. Зачем засорять глаза этим многослойным дублированием? Неужто стокгольмские автомобилисты столь непонятливы? Когда я спросил об этом у таксиста, он рассмеялся:
- Да нет! Дело, говорят, совсем в другом.
Когда мы переходили на правостороннее движение, то заменили все знаки. А фирма, выполнявшая заказ города, будто бы перестаралась - наделала их слишком много. И вот, чтобы добро не пропадало... Мы, шведы, бережливый народ!
Шутка есть шутка, но вообще Стокгольм можно полюбить за одних белок. Совсем ручные, они, пронзительно поцокивая, бегают повсюду, доверчиво спускаются с деревьев тебе на плечи, берут из рук печенье и конфеты, предпочитая, конечно, орехи любого вида.
Если б белки жили во всех городах!..
Хорош Стокгольм, когда смотришь на него с высокой точки, этак метров с трехсот над уровнем моря. Подробности, пестрота исчезают - только зелень и камень, вода и камень, дома и камень. Мне хотелось увезти отсюда это общее впечатление. Билет домой лежал в кармане пиджака, я временами нежно притрагивался к тому месту, где он покоился, - мыслями я был уже дома и совсем не думал, не гадал, что мне еще доведется попасть в сердцевину каменной плиты, на которой стоит Стокгольм, опуститься на сорок метров ниже уровня моря и это приведет меня к Балтике. Дело было так.
Перед последним приемом я попросил его организаторов устроить меня рядом с кем-нибудь из работников коммунального хозяйства Стокгольма. Ну, чтоб не терять даром времени в общих разговорах. Хотел порасспросить напоследок о зеленом строительстве Стокгольма, о шуме и дорожных знаках, о птицах и белках...
- Московская вода вкусней? - спросил сосед, с улыбкой наблюдая за мной.
- Нет. эта тоже ничего. Из Меларена?
- Да.
- Хорошая, - окончательно решил я.
- Совсем недавно была хуже,
- Почему?
И снова, уже в который раз за эту мою поездку, завязался разговор о воде и связанных с нею проблемах,
Вообще-то вода, истинное чудо земной природы, заслуживает, быть может, великой поэмы - так интересна она сама по себе, так велика ее роль в нашей жизни, так драматична и сложна судьба этого драгоценного жидкого минерала. Некоторые на первый взгляд простые физико-химические свойства воды настолько нам привычны, что мы не задумываемся об их истинном значении. Взять, например, ее четырехррадусную тепловую константу.
При этой температуре вода обнаруживает поразительное свойство становится почему-то наиболее тяжелой и плотной. И когда осенью остывает какой-либо водоем, то холодная вода опускается с поверхности вниз. на ее место поднимается более теплая-и так далее, пока вся водная среда не перемешается и не примет четырехградусную температуру. Но вот холодает все больше, поверхностный слой воды остывает еще на один-два градуса. И тут-то с водой происходит странная метаморфоза: подчиняясь тончайшим молекулярным законам, она разжижается и легчает. Этот холодный легкий слой, как бы плавая на поверхности водоема, создает своего рода тепловую подушку и не позволяет охлаждаться нижележащей толще.
Образующийся при нуле градусов лед еще легче и потому не тонет. Поистине сказочное свойство! Кусок легкого олова, тяжелого свинца или, скажем, аморфного воска тонет в собственном расплаве, а лед чудесным образом держится на поверхности воды. Не будь этого, наши водоемы промерзали бы до дна. Все живое там погибло бы, да и сама Земля не вырвалась бы из ледяного плена.
Отметим также огромную теплоемкость воды, выделяющую ее из ряда всех остальных веществ. Нагревание равного количества свинца на то же число градусов требует в тридцать раз меньше калорий, железа - в девять, льда в два раза. Катастрофические замерзания и таяния обрушивались бы каждый год на Землю, если бы у воды, льда и снега не было такой особой теплоемкости. Это свойство, а также высокая теплота парообразования выравнивают климат планеты. Забирая на экваторе огромное количество солнечного тепла, водяные пары разносят его по Земле и, конденсируясь, отдают умеренным и приполярным широтам.
Вода также прекрасный растворитель. Кроме того, у нее необыкновенно сильное поверхностное натяжение, благотворная самоочиститель ная способность, а свое свойство капиллярности она даже как бы противопоставляет закону всемирного тяготения. Отними у воды хоть одно из этих или других, не упомянутых здесь важных свойств, и всякая жизнь на Земле прекратится - не будут зеленеть луга, расти леса, исчезнут животные, птицы, насекомые, умрет почва, погибнет сам человек, почти на три четверти состоящий из воды. Вот что она такое - вода-то!
Невозможно переоценить значение воды для промышленных, энергетических, бытовых нужд человека. И я не буду приводить данных, характеризующих все эти быстро возрастающие потребности, подытожу в общей форме результаты Многих исследований по всему земному шару. Запасы воды на нашей планете неисчерпаемы - одно из самых замечательных свойств ее заключается " в том, что она неистребима, вечна и практически не уменьшается в своем количестве, чего бы мы с нею ни вытворяли.
Проблема ныне заключается в том, что почти повсеместно наблюдается нехватка чистой пресной воды. Промышленность и сельскохозяйственное производство нуждаются в незагрязненной и мягкой воде, хорошая вода нужна для питья. И нехватку ее человек ощущает прежде всего.
Немало уже на свете городов, районов и целых государств, даже в умеренном поясе испытывающих ныне затруднения с питьевой водой. Потребность населения ФРГ, например, удовлетворяется из подземных источников, загрязненных пока в меньшей степени, чем наземные водоемы. Однако в этой стране, как пишут сами немцы, нет полных и точных данных о водных подземных запасах, и питьевая вода во все возрастающем количестве будет забираться из рек и озер, куда с атмосферными осадками, паводками и сливными отходами попадает все больше вредных веществ. Во многих странах ключевую воду продают уже в пакетах и бутылках. В Нью-Йорке литровый пакет, по последним данным^ стоит шестьдесят центов.
Шведы располагают большими резервами хорошей воды, особенно на севере. Там же, где за последние десятилетия бурно развивалась промышленность, интенсивное сельское хозяйство и увеличивалось население, водоемы начали заметно загрязняться, стало не хватать чистой пресной воды южной трети страны, где проживает около восьмидесяти процентов населения Швеции. Недавно муниципалитеты Мальмё, Лунда, Хельсингборга и других городов крайнего юго-западного района пришли к соглашению о необходимости выделения больших капитальных средств для доставки питьевой воды издалека. Намечено пробить из чистого пока озера Больмен магистральный туннель длиною восемьдесят километров и на триста километров раскинуть по району ветви основных водоводов.
Главный источник потребительской воды страны - пресное озеро Меларен, подступившее к Стокгольму. За последние сто лет. население вокруг этого озера увеличилось в двадцать раз, и из всех озер Швеции оно испытывает наибольшую нагрузку солями, вредными промышленными стоками, жидкими бытовыми отходами. В озеро поступает за год около восьмисот тонн фосфора в соединениях и десять тысяч тонн азота. А водой Меларена пользуются для бытовых нужд почти полтора миллиона человек.
- Всего несколько лет назад, - говорит мой собеседник, - вода была хуже, потому что многие районы города сливали бытовые и производственные отходы в Меларен. Недавно в строй вступила Чаппала.
- Что это такое?
- Прекрасная вещь! Новинка.
- Нельзя ли взглянуть? У меня, правда, всего полдня до самолета...
- Не советую,- поморщился сосед.
- Отчего?
Собеседник замялся. .Узнав, однако, что это вовсе не секретный объект, я твердо решил побывать на Чаппале - новой очистительной системе, только что сооруженной под .Стокгольмом. Когда-то я слышал об оригинальной установке в Ослофьорде. изобретенной норвежским ученым Фойном. Она очищает бытовые стоки посредством разбавления их соленой морской водой и пропускания -через эту токопроводящую смесь сильных электрических разрядов.
Отходящим хлором обеззараживают выпускную воду, а твердые вещества отделяются и вывозятся на удобрения. Я думал увидеть нечто подобное в Чаппале. Особенно увлекательно было бы посмотреть, как работает электричество, облагораживающее воду. Выяснилось, однако, что Чаппала смешивает бытовые и промышленные стоки, морская вода к ним не добавляется. очищающие электрические разряды не применяются, в технологической схеме использован западногерманский и американский опыт. Что ж, посмотрим.
На дальней окраине города стоит в густой зелени огромная труба с колпаком- огромная не в высоту, а в толщину, и ее из города не видно. Возле трубы небольшое кирпичное помещение производственно-административное управление очистной станции. На схеме города, которая висят в кабинете руководителя этого хозяйства Ларса Халя. видно, как сбегаются сюда водосборные коллекторы, проложенные под городом. Станция обслуживает население северной части Стокгольма и прилегающих к ней пригородов^ а также промышленность .этого района.
Хозяйство станции расположено глубоко в скальном основании города. Мы медленно спускаемся в большом, грузовом лифте. Становится все прохладней, влажней и запашистей, однако терпеть можно. И вот мы у выходного отверстия главного туннеля. К нему примыкают боковые туннели, коллекторы, а здесь, в конце его, очистное производство. Этот туннель сечением в десять квадратных метров на выходе - плод замечательного мастерства стокгольмских скальных проходчиков, основа всей системы и главная ее ценность. Мы увидели и автоматизированное управление всем процессом очистки отходов, и залы над бассейнами, сравнимые по размерам с самыми большими станциями метро, и электрические шламоподъемники. Все хозяйство Чаппалы обошлось в семьдесят пять миллионов крон. А стоимость туннеля - сто миллионов. Строители его везде выдержали проектный уклон, вышли точно на заданную отметку, миллионы кубометров камня были подняты на поверхность, раздроблены на щебенку для дорог и бетонных заводов. Тянется туннель в крепчайшей скальной породе на шестьдесят километров и рассчитан на далекую перспективу - в случае нужды он сможет обслуживать жилой район с населением в миллион человек.
Сливаясь самотеком и проходя подъемные насосные станции, бытовые и промышленные отходы на своем долгом пути к очистным сооружениям хорошо перемешиваются. По выходе из туннеля смесь проходит очистительные решетки, где отделяется бумага, пластмасса, тряпье. Затем вода проходит через три песчаные ловушки и шесть осадочных бассейнов - наверх всплывают масла, а шлам оседает. Максимальная глубина бассейна одиннадцать метров, ширина двенадцать. Далее идет активная шламовая лестница, на которой в воду вдувается воздух и вводятся микроорганизмы. Отсюда вода возвращается к началу цикла, и в ней уничтожаются фосфаты. На одном из этапов очистки смесь выделяет метан, который сжижается и отапливает производственные помещения Чаппалы. Перед выпуском вода хлорируется. Производственные помещения и переходные туннели, вырубленные в камне, так велики, что обслуживающий персонал ездит по ним на велосипедах. По стенам тянутся белоснежные трубы и провода в надежной изоля ции. Тут даже красиво - горят мощные лампы дневного света, сияют перила из нержавейки, стены покрыты бетонным раствором в распыл, имеют приятный матовый цвет. Повсюду сплошная каменная твердь, лишь кое-где проступают грунтовые воды -красные потеки от соединений железа, белые от извести.
Контрольный пункт. Пульты, электронновычислительные машины, лампочки на табло.
Какие-то аппараты чертят какие-то кривые. Господин Халь объясняет, что автоматы контролируют заполнение резервуаров, содержание примесей на каждом производственном этапе, характеристики шлама.
- Шлама много отходит?
- Тридцать тысяч кубометров в год, - ответил Ларе Халь. - Мы обезвоживаем его и в контейнеры. Посмотрим?
- Посмотрим.
Вязкая маслянисто-черная масса стекает с барабанов. В ней много еще микробов и неуничтожимых активных элементов, сопутствующих отходам современной развитой индустрии.
Куда деваются эти ежегодные двадцать железнодорожных эшелонов шлама?
- Вывозим на поля. Пятнадцать крон кубометр. Рассыпаем вокруг города. Микроорганизмы погибают в почве, запах за два-три дня исчезает. Это замечательное удобрение. На нашем шламе хорошо растут овощи.
- Но все-таки это концентрированные соединения, остатки тяжелых металлов...
- Дело новое, не проверенное, - соглашается господин Халь. - Пока землевладельцы берут шлам. но мы в точности не знаем последствий. ..
Да, к сожалению, не знаем. Станция отменная, самая современная, но я, так же как, наверное, господин Халь, если увижу две лежащие рядом морковки, конечно, предпочту из них ту, что выращена подальше от города и этих замечательных шламовых удобрений. Только вот различить их невозможно. Критерием при таком выборе на Западе становится цена.
Западногерманские хозяйки покупают овощи, снятые с полей орошения, с тридцатипроцентной скидкой. Нам же вряд ли потребуется делать выбор - в Советском Союзе на полях орошения, куда сливаются сточные воды, очищенные от механических примесей, выращиваются только кормовые культуры.
- Вы редкий гость в нашей преисподней, - сказал господин Халь, когда мы поднялись наверх.
- Не заметил никакой преисподней, - возразил я. - У вас интересно и ново.
- Но, так сказать, аромат...
- Однако вы-то тут работаете, - сказал я.
- Спасибо.
После такого обмена комплиментами мы пожали друг другу руки, и я полюбопытствовал на прощание:
- А куда девается вся эта сливная вода после вашей сепарации?
- В море. Причем в ней может жить рыба, а в Балтике не везде. Пропадает наше море.
- Балтика не только ваша,-возразил я,- но и наша.
- Вот я и говорю - наше море.
И господин Халь еще раз протянул мне руку. Почему Балтика пропадает?
Балтика... Слово это относится к ряду серьезных, весомых, не поминаемых всуе слов.
О том, что такие слова существуют, я заметил еще мальчишкой, в войну, когда пришел в паровозное депо учеником слесаря. По гудку черные котельщики садились у теплых батарей, молча жевали картошку или немногословно вспоминали прошлое. Будто сейчас вижу и слышу, как один старый рабочий, отрешенно глядя в темноту цеха. уходил весь в себя и торжественно произносил: "Сормово!" И все почему-то задумывались вместе с ним.
Балтика! Многовековой ратный труд моего народа, великая северная столица на берегу залива, торговля со всем светом, отечественное кораблестроение, громкие свершения русских мореходов, Петр Первый и Михаил Ломоносов, Пушкин и Ленин, славные питерцы и кронштадтцы, революция. Отечественная война, блокада...
Зная Балтийское море по книгам да кинофильмам, я лишь недавно познакомился с ним лично. Увидел его проливы и шхеры, зеленосерый прибой, белесые горизонты, поплавал по Финскому заливу, пролетел над Ботническим.
Это на карте он такой широкий, Ботническийто, а когда летишь над ним, под тобой совсем будто бы рядом шведские и финские берега с дробной россыпью островов и червячками фиордов. Но вообще Балтийское море довольно внушительно - его береговая линия составляет половину длины земного меридиана, двадцать тысяч километров! Правда, мелковато! оно - средняя его глубина всего шестьдесят метров, да и водички в нем маловато - двадцать две тысячи кубокилометров, меньше, чем в любимом моем Байкале. В отличие от славного сибирского моря, Балтика соединена проливами с мировым океаном, но геологическая и гидрологическая природа ее тоже очень любопытна.
Раньше я думал, что все моря на свете имеют одинаковый уровень, и с удивлением узнал, что Балтика исключение, на полтора. десятка сантиметров она выше уровня Атлантического океана - из-за обилия притока речной воды и малой пропускной способности сливного пролива. Мне всегда представлялось, что печально знаменитые петербургско-ленинградские навод. нения происходили из-за балтийских ветров, нагоняющих воду в Финский залив и невское устье. Оказывается, это не так. Наводнения вызываются чрезвычайным понижением атмосферного давления над Балтикой, своего рода выпучиванием ее вод и их последующим грозным растеканием, для защиты от которого мы скоро начнем строить в заливе гигантскую плотину. С интересом я узнал о том, что в конце ледникового периода шведские озера Венерн и Меларен, наша Ладога и Онега составляли одно море, что и сейчас берега Балтики быстро поднимаются во многих местах, в частности, в самом дальнем углу Ботнического залива, у шведского города Лулео, в котором растут сибирские кедры, и что морская вода там почти пресная...
Однако больше всего меня заинтересовали и взволновали сегодняшние будни Балтики. Ее судьба, которая, как выяснилось при более близком знакомстве с морем, оказалась непростой, трудной, можно сказать - мучительной.
И слово Балтика рождает теперь у меня новые, совсем другие ассоциации. Мне показалось, что я заболел Балтикой, как когда-то неизлечимо заболел Байкалом..
Балтика поистине наша - это общее и неделимое достояние всех народов Северной Европы. С этим полузакрытым морем неразрывно связана тысячелетняя гражданская и военная история, экономика и образ жизни датчан, латышей, литовцев, немцев, поляков, русских, финнов, шведов, эстонцев. И вот уже не первый год представители семи государств - Советского Союза, ГДР, Польши, Швеции. Дании, ФРГ и Финляндии - встревоженно собираются то в Стокгольме, то в Киле. то в Хельсинки или другом городе побережья, чтобы обдумать положение, в каком оказалось ныне это море, обсудить конкретные и непременно совместные меры, ибо состояние Балтики катастрофически ухудшается, хотя и на сегодняшний день оно таково, что неизвестно, можно ли устранить уже нанесенный морю вред.