Чижъ Антон. Формула преступления

   Господин Донской был скуп в домашних мелочах до крайности. Квартира была снята вместе с меблировкой, и ни одной безделушки, никаких личных вещичек, вроде трубки или записных книжек, не нашлось. Ничего, что помогло бы определить вкусы, интересы или занятия господина Донского. В такой недешевой квартире не оказалось даже завалящих драгоценностей вроде серебряного портсигара или золотых запонок. Или хозяин не имел привычки держать их в кабинете?
   На пустом письменном столе – слой пыли. Лишь в глубине верхнего ящика нашлись смятые корешки от приходных ордеров известных петербургских банков: Сибирского, Первого коммерческого, Азовско-Донского и Частного. Судя по записям, Иван Иванович получил в каждом из них довольно солидные суммы. Причем вчера. Все вместе – на пятьдесят четыре тысячи. Цифра просто гигантская. Жалованье чиновника полиции за пятьдесят лет, не меньше. Как видно, господин Донской был не стеснен в средствах.
   Но зачем такая куча денег сразу? От статуи откупаться? Так ведь каменный истукан равнодушен к земным богатствам. Или пару домов на Невском проспекте захотелось купить? Еще и на пароходик останется. Если деньги ему выдали сторублевками, «кирпичик» получился солидный, размером со среднее полено. В карман не запихнешь. Но в кабинете денег не нашлось.
   Появление в гостиной чиновника полиции, хоть и юного, камердинер встретил резвым подскоком, изъявив всю преданность, на какую был способен.
   – Что с Иваном Ивановичем? – спросил он, будто сидел у постели умирающего родственника и теперь ждал окончательный диагноз врача в тайной надежде на чудо или наследство. Но в ответ получил строгий вопрос:
   – В котором часу ушли из дома?
   – После девяти, – вежливо напомнил Лопарев.
   – Прошу точнее.
   – Быть может, без четверти десять или что-то вроде того.
   – Когда вернулись в квартиру?
   – Около полуночи.
   – Где провели время?
   – В «Мадриде», чтобы далеко не ходить. Трактир закрывался, я и вернулся. А почему вы задаете такие странные вопросы, господин полицейский? Что с господином Донским, ответьте же, наконец…
   Но мольбу Ванзаров пропустил мимо ушей.
   – Когда вернулись, свет в окнах кабинета горел?
   – Позвольте… Дайте вспомнить… В прихожей свет горел, да и в других комнатах, как я оставил. Наверняка и в кабинете горел.
   – Слышали оттуда какой-то шум или удары?
   – Да как же я мог слышать, когда меня здесь не было! – искренно поразился камердинер.
   – В вашем присутствии шум был?
   – Какой шум! Иван Иванович по кабинету гуляли-с и о чем-то размышляли-с. Мне даже рукой не махнули-с. Я сам входную дверь запер.
   – А после вашего возвращения?
   – Нет, тихо было.
   – И вас не удивило, что из кабинета не раздается смех или звон бокалов?
   Лопарев всем видом выказал глубокое удивление:
   – С чего мне беспокоиться?
   – Может, постояли у двери, послушали. Дело обычное…
   – Не имею таких привычек, господин Ванзаров…
   – Не стоит обижаться, Василий Николаевич, я должен был об этом спросить. Объясните: если в квартире было тихо, как вы поняли, что Иван Иванович дома?
   – Что ж тут странного: пальто на вешалке, дверь я сам открыл, да и про ключ изволите знать.
   – А в спальню заглядывали?
   Василий Николаевич взглядом дал понять, какое гнусное оскорбление ему нанесено, и добавил:
   – Камердинером служу-с, а не любопытной горничной…
   Примирительно помахав ладошкой, словно гася разгоравшийся пламень, Родион спросил:
   – Где господин Донской хранит деньги?
   – Наверное, в банке, он мне не докладывает. Небольшая сумма на хозяйство лежит в кухонном буфете, если изволите…
   – Вчера утром Иван Иванович получил более пятидесяти тысяч. Вы можете предположить, на что он собирался их потратить?
   Строгие бровки камердинера полезли на лоб, выражая глубочайшее удивление:
   – Сколько?!
   Родион повторил.
   – Ума не приложу! Это поразительно! – Лопарев никак не мог справиться с чувствами, даже шлепнул по жилетке. – Нет, ну только подумайте! А мне заявил, что стеснен в средствах. Жалованье за две недели задерживал… Пятьдесят тысяч!
   – Донской сделал значительную покупку? Дом? Акции?
   – Не могу знать, он мне не докладывал.
   – Подскажите, где в доме можно спрятать такие деньги. Сейф или крепко запирающийся тайник здесь есть?
   Лопарев довольно откровенно выразился: если б знал, то проблему с жалованьем давно решил бы без лишних напоминаний. Слаб человек до наличных денег, особенно бумажных. Что поделать. Оценив искренность слуги, Ванзаров спросил:
   – Когда Донской вернулся днем, был ли при нем саквояж или сверток?
   Ответил камердинер не задумываясь:
   – Пальто у него принял, да и только.
   – Кто еще прислуживает в доме?
   – Никого-с, один справляюсь. Иван Иванович в этом вопросе изрядно прижимист, да и к чему нам кухарка? Обедает он в ресторанах, прачка заходит за бельем. Особых забот нет.
   – Прошу разрешить осмотр квартиры. Не возражаете?
   Лопарев не только не возражал, но постарался оказать посильную помощь. Открывал двери, рассказывал, что где находится, и всячески старался быть полезным розыску. Но старания были напрасны. Кроме собранных в дорогу чемоданов и пустой чековой книжки банка «Лионский кредит», не нашлось ничего любопытного. Безделушек вроде запонок или брильянтовой заколки так и не попалось.
   – Иван Иванович планировал уехать? – отряхивая ладони, спросил Родион.
   – Говорили-с, что на днях в Москву собирались. Точнее не знаю. Мне укладываться не приказывались-с.
   – Куда ведет дверь из его кабинета?
   Не готовый к резким поворотам, Лопарев замешкался:
   – На черную лестницу-с.
   – У кого находится ключ?
   – На кухне висит. Изволите взглянуть?
   Юный чиновник забрал кольцо, на котором болтались два ключа: большой, старый, проржавевший, и маленький, новенький, блестящий, от французского замка. И, как бы между прочим, спросил, не желает ли господин камердинер взглянуть, что стало с его хозяином. Лопарев заметно присмирел, но отказаться не посмел.
   Велев городовому посторониться, Родион впустил испытуемого. Василий Николаевич только заглянул и выскочил как ошпаренный, часто-часто крестясь и шепча молитву, и даже покрылся крупной испариной.
   – Кто же такое сотворил? – шепотом спросил он.
   Родион и сам не прочь был это узнать.
   – А сами что думаете?
   – Да как же… Откуда мне… Какое несчастье!.. Что теперь с жалованьем будет?
   – Не заметили в кабинете чего-то странного или необычного?
   На лице Лопарева читалось: да куда уж больше странности! Пришлось разъяснить:
   – Господина Донского изувечили каменной перчаткой, отломанной от какой-то статуи…
   – Свят! Свят! Свят! – эхом отозвался камердинер, осеняя себя крестным знаменем. Такой суеверный, прямо как барышня, начитавшаяся готических романов.
   – Иван Иванович упоминал что-то подобное?
   Слуга вытаращил глаза:
   – Это чего же-с?
   – Может, рассказывал про статую рыцаря?
   – Никак нет-с!
   – Быть может, кто-то пошутил подобным образом? Не припоминаете среди друзей господина Донского любителей статуй?
   – Не могу знать. К нам друзья не заходили-с.
   – Совсем гостей не было? Какая досада. Вам, наверно, скучно без гостей. Сколько у Донского прослужили?
   – Нанял месяц назад. По газетному объявлению… Какое несчастье! Куда меня после такого происшествия возьмут… Пятно несмываемое. Скажут: не уберег хозяина. Пропало мое доброе имя! Что теперь будет? Что за рок такой…
   – Значит, до этого не были знакомы.
   – Не имел чести-с.
   Вытряхнув из камердинера все, что смог, Родион оставил его сидеть на кухне и припоминать любую мелочь или странность, которые случились за последние дни. Умственными упражнениями заниматься не отходя от плиты, то есть не выходя из кухни. Что Василий Николаевич исполнил с большой охотой.
   А Ванзаров вернулся к занавешенной двери. Ключ был такой древний, словно попал сюда из антикварной лавки, но вошел в замочную скважину мягко, повернулся легко. Наверняка пользовались часто. На лестничной клетке Родион первым делом посмотрел под ноги. Еле заметные крупинки нашлись у порога. Как видно, гость слегка осыпался. В остальном служебная лестница для прислуги с корзинами или особых гостей, каких неудобно провести через парадный подъезд, приятно удивила чистотой, что нечасто встретишь и в дорогих домах. А тут порядок держали строго. Еще час-другой, и каменная пыль исчезнет под веником.
   Спустившись на два пролета, до самого выхода, Родион повернул новым ключиком французский замок и выглянул на Екатерининский канал. Парадный вход отсюда почти не заметен, изгиб дома прячет его. Но если швейцар гуляет снаружи, ничто не мешает приглядывать и за черным ходом.
   Вернувшись проторенной дорожкой, Ванзаров запер потайную дверь и бочком, чтобы лишний раз не глядеть на жертву, пробрался в прихожую.
   Городовой почтительно ждал распоряжений, и они уже почти сорвались с языка, когда что-то больно впилось в плечо. Его крепко тряхнули, а громовой бас у него над ухом разразился отборными проклятиями, печатными из которых были «негодяй», «подлец» и «проходимец». Обращаться так с незнакомым человеком некрасиво, а уж с сыщиком при исполнении – чревато. Тем более Ванзаров не мог вспомнить поступков, за которые его стоило так чехвостить. А за те, что стоило, – уже получил в детстве от матушки.
   Сбросив с плеча хваткие пальцы, он развернулся, готовый дать решительный отпор, и в нос ему шибанул смешанный запах перегара и дорогого одеколона. Статный господин почтенных лет с лицом, искаженным злобой, пребывал в той стадии бешенства, когда человек за свои поступки не отвечает. Увидев лицо врага, Родион ощутил странное спокойствие.
   – В чем дело? – спросил он таким ледяным тоном, что в воздухе блеснули морозные узоры… Ну, хорошо приврали для художественного эффекта. Все равно строго осадил, что уж тут скромничать.
   Дородный господин (Родион успел заметить рубиновую заколку на его галстуке) зарычал нечленораздельно, от чего городовой малость остолбенел, и уже занес было над юным чиновником рукоятку зонта, но присмотрелся…
   – Да вы кто такой? Мальчишка!
   – Коллежский секретарь Ванзаров, чиновник сыскной полиции. С кем имею честь?
   Мгновенно спрятав зонт, грозный сеньор резво сдулся, отступил на шаг и заискивающе улыбнулся:
   – Прошу простить… Ошибся… Не в ту квартиру, как видно…
   – Кого же хотели зонтиком угостить?
   – Ах это… Ха-ха… Прошу извинить, так, дружеская шутка, знаете ли… Разрешите откланяться…
   – Для начала извольте назваться, – совсем уж полицейским образом потребовал Родион. Городовой же, в отместку за растерянность, хмурился и присматривался, как бы ловчее скрутить наглеца. А может, и шашкой жахнуть для успокоения души.
   – Не стоит беспокойства… Просто ошибка… Мои извинения, господа… – И незваный гость стал пятиться к двери.
   – Стоять! – без всяких сантиментов приказал Ванзаров.
   Господин с рубином застыл как статуя.
   – Не извольте беспокоиться… – только выдавил он.
   С него потребовали имя и звание.
   – Карлов Дмитрий Иванович, мещанин, – сообщил он, приятно улыбнувшись. И куда только смелость подевалась. Перед мальчишкой готов на вытяжку стоять, ох уж эти обыватели…
   – К кому шли с сюрпризом? – напомнил Родион.
   Господин Карлов засмущался, забормотал об ошибке, но в конце концов сознался, что желал бы видеть господина Донского лично и немедленно.
   – Могу в этом помочь, – ответил Ванзаров. – Извольте следовать за мной.
   Вежливо пропустив гостя вперед, Родион позволил ему насладиться зрелищем во всей красе, а сам наблюдал за реакцией господина Карлова.
   Разглядев среди объедков раскинутое тело, господин Карлов охнул и закрылся пухленькими ладошками. На фаланге упитанного пальчика сверкнул массивный перстенек.
   – Можете опознать убитого?
   Дмитрий Иванович болезненно застонал, но выжал из себя нечто похожее на «да».
   – Кто жертва? – продолжилось истязание.
   – Он…
   – Извольте уточнить, кто «он».
   – Донской… – выдохнул Карлов. – Умоляю, господин сыщик, разрешите выйти, не могу на это смотреть…
   – Да вы же только что намеревались сделать с покойником нечто подобное.
   Солидный господин застонал:
   – О боже! За что же мне эти терзания…
   Неопытность полицейского, а скорее, человеческая жалость не позволила Родиону мучить человека дольше. Он только спросил:
   – Как же узнали, даже не взглянув?
   – Перстень…
   Действительно, на безымянном пальце левой руки Донского красовалось кольцо массивного золота с зеленым камешком. Игрушка мужского самолюбия, так сказать.
   – Владеете ювелирной мастерской? Разбираетесь в брильянтах?
   – Это мой перстень! – словно в отчаянии, бросил Карлов.
   – Украден у вас?
   – Да подарил его Донскому!.. Подарил!.. Умоляю, разрешите выйти, господин… Нарзанов…
   – Ванзаров, – поправил его Родион и проводил в гостиную.
   Легко оправившись от испуга, Дмитрий Иванович расположился в широком кресле, словно у себя дома. Такие натуры быстро загораются, но так же быстро и отходят, везде чувствуя себя в своей тарелке. Родион старался следить за деталями мимики, которые, как знал от древних авторов, выдают не только характер, но и то, что человек пытается скрыть или попросту солгать. Однако Карлов держался вполне свободно, глаз не прятал. Во всяком случае, поймать фальшь Родиону не удавалось. На вопрос «как часто здесь бывал?» Карлов сообщил, что пришел впервые, потому и решил, что перепутал квартиру.
   Тогда Родион зашел с другого конца и спросил, как давно Карлов знаком с Донским.
   – Не так чтобы очень… Месяц, может, два, – неохотно сознался тот.
   – Проясните ваши общие интересы. Деловые начинания…
   – Да какое там… Так… Особо никаких. Приезжал в гости.
   – В таком случае постарайтесь объяснить: чем ваш друг заслужил порку зонтом? Или предпочли бы что-то более тяжелое?
   Карлов отмахнулся, как от ночного кошмара:
   – Да что вы такое говорите… Разве способен убить человека? Посмотрите на меня!
   Строго говоря, такой господин способен на многое. Комплекции хватит и подкову погнуть, и личико в кровавый студень обратить. Даже каменной перчатки не понадобится.
   – Я бы желал услышать ответ, – напомнил строгий юноша.
   – Раз настаиваете… – Дмитрий Иванович как будто скукожился, стал меньше ростом, а может, глубже провалился в кресло. – Только умоляю, дайте слово, честное и благородное, что это останется между нами. Не переживу стыда. Дело касается чести моей семьи, а это – святое.
   Родион хоть и был не чужд вопросов чести, но в этот раз коварно пробормотал что-то неопределенное. Этого оказалось достаточно. Карлов разразился исповедью…
   …Господин Донской оказался в его доме случайно. Однажды, проводя вечер в клубе, Дмитрий Иванович познакомился с очаровательным молодым человеком, острым на язык, приятным в общении и легко расстающимся с деньгами. Потому что их у него было в избытке. В общем, Карлов смекнул, что такое сокровище в полном расцветете сил, который, по его мнению, наступает как раз к тридцати годками, и есть то, что так давно ждет его обожаемая дочурка. Разумеется, тайный замысел Карлов оставил при себе, но просил заехать в гости, просто и по-дружески. Донской явился к семейному обеду и буквально очаровал всех. Супруга Дмитрия Ивановича против обыкновения была мила и добродушна, а дочка… Тут мало слов. Надо было видеть, как расцвела Лаура Дмитриевна, как загорелись ее щечки, как стыдливо прятала глазки. Надо сказать, что Донской оказался расторопным и сообразительным господином. И стал заезжать чуть не каждый день. Карлов с тихой радостью следил, как развивается роман, тем более что дочь, кажется, по-настоящему влюбилась в Донского. Что в браке по расчету всегда приятно. Будучи человеком прогрессивных взглядов, Карлов разрешил Донскому уединенные прогулки с Лаурой, позволял ему вывозить ее в театр и прочие увеселительные заведения. Время летело быстро, дочь только и говорила, что об «Иване Ивановиче», да и господин Донской, кажется, дошел до той степени любовного нетерпения, когда пора уже предложение сделать. Семья ожидала счастливого события в биографии обожаемого дитяти. Вопросы приданого на этот раз играли второстепенную роль. Донской был обеспечен, но все равно за дочерью Карлов давал десять тысяч годового дохода. И дачку в придачу.
   Все изменилось необъяснимо. Буквально неделю назад Донской перестал ездить в гости, а с Лаурой произошла резкая перемена. Девушка помрачнела, замкнулась и весь день сидела у себя в комнате. Замечая столь тревожные признаки, Карлов обеспокоился не на шутку и стал выяснять, что произошло. На его расспросы ответ был один – горькие слезы. Тогда за дело взялась мать. И сумела добиться правды: слабая девушка не смогла устоять перед обольстительными речами и потеряла главное достоинство невесты. Карлов, конечно, был в ярости, но про себя решил: раз теперь дело к свадьбе, то какая разница – неделей раньше, неделей позже. Однако сегодня утром было доставлено письмо от Донского, в котором он приносит глубочайшие извинения за то, что вынужден срочно уехать, быть может, навсегда. А Лауре Дмитриевне желает только счастья в жизни. Наглость «жениха» поразила Карлова настолько, что он буквально рассвирепел. Не помня себя, схватил первое, что попало под руку, и кинулся к обидчику, чтобы запороть до смерти или сделать зятем. Помня, что Донской снимает квартиру в доме на Екатерининском канале, Дмитрий Иванович ринулся напрямик.
   Терпеливый слушатель протянул ладонь:
   – Покажите письмо.
   Карлов заметно смутился:
   – Характер у меня вспыльчивый, как прочел, так разорвал на мелкие клочки и выбросил в окно.
   Можно согласиться: самое обычное дело для нервных людей разорвать такую ценную улику.
   – Неужели и конверт не пощадили? – уточнил Ванзаров.
   Дмитрий Иванович только виновато вздохнул.
   – Дату, когда отправлено, помните? Что на печати стояло?
   – Разве стал я печать разглядывать… Когда перед глазами кровавые круги… Не до того было…
   Досадная невнимательность. Почта в столице работала из рук вон плохо, тут вам не Лондон, где королевская служба доставляет письмо в течение дня. Почта у нас хоть императорская, но неторопливая. Любую корреспонденцию сначала перлюстрируют в «черном кабинете» на почтамте, а уж потом отправляют адресату. Все письма читают специально обученные чиновники. Мало ли кто какую крамолу сообщит. Враг Отечества думает, что тайна переписки священна, и доверяет свои тайны бумаге. Тут и попадается. Эта особенность столичной переписки была хорошо известна. Донской мог отправить весточку и вчера днем, и позавчера, и пять дней назад. В каждом случае просматривается особый смысл.
   – А кольцо когда ему подарили? – как бы между прочим спросил Родион.
   Карлов совсем загрустил:
   – Как раз перед разрывом с Лаурочкой… Зачем только! Как будто сглазил. Нельзя ли получить обратно?..
   Поблагодарив за полезную беседу, Ванзаров просил вечером, часам к восьми, заглянуть в сыскную полицию, чтобы подписать опознание и составить протокол как полагается. Дмитрий Иванович обещал непременно быть, он живет здесь поблизости.
   Доктор из участка, который так был нужен, как назло, не спешил прибыть. В гости к трупу пришлось идти самостоятельно. Родион пристроился рядышком, сжался, задержав дыхание, что при его комплекции и в плотном сюртуке было не так просто сделать, и бережно приподнял левую кисть. Рыжий перстенек сверкал камушком, гордо выпячивал бока, но по размеру был великоват. Стоило тронуть палец, как повернулся камнем вниз, следуя законам гравитации.
   Изучить драгоценность помешали. В прихожей началась возня, послышались невнятные голоса. В кабинет заглянул городовой и доложил, что прибыла какая-то дама, которую задержали до выяснения личности. Родион, большой специалист по дамам (правда, лишь в теории), отложил на время осмотр и отправился в коридор.
   Его смерили взглядом… а вот каким именно – сказать трудно. Черная вуалетка прикрывала лицо. Платье глубокого траура пошито отменно, разнообразные достоинства фигуры великолепно подчеркнуты, что сразу подметил острый взгляд Ванзарова. Ну, еще бы ему не заостриться, когда дело касалось таких форм!
   – В чем дело? – спросила дама таким тоном, будто Родион ворвался к ней в спальню в чем мать родила, с букетом и шампанским. Ну, или что-то вроде того.
   Пришлось пояснить, что в присутствии сыскной полиции вопросы задает только сыскная полиция. И никто больше. Это заявление не произвело эффекта. С той же брезгливо-надменной интонацией она осведомилась, где господин Донской.
   – А кем вы ему приходитесь? – тоже осведомился Родион.
   Немного замявшись, дама назвалась «знакомой». Но этого сыскной полиции было мало. От гостьи потребовали не только поднять вуалетку, но и назваться. Дама обдала мальчишку презрением, но лицо показала.
   Такие барышни не во вкусе Ванзарова. Слишком холодная красота, слишком правильные черты образцовой статуи, слишком хорошо знает себе цену, слишком уверена, что мужчина – нечто среднее между безмозглым кобелем и домашней болонкой. В общем – гордая стерва, что уж тут стесняться.
   – Баронесса Аловарова.
   Чего-то подобного и следовало ожидать. Родион коварно ответил, что ему очень приятно и вообще весь к услугам, и даже назвал свое имя-отчество. Баронесса повела подбородком, что означало поклон вежливости, и назвалась Анной Ивановной.
   Родион тут же уступил дорогу в кабинет:
   – Извольте пройти.
   Баронесса пошла решительно, но в дверях замерла, словно наткнулась на невидимую стену. Ванзаров не мешал, ожидая, что будет дальше. Выдержав дольше, чем способно женское сердце, Анна Ивановна резко повернулась. Побледнела, но держала себя в руках.
   – Мне нужно присесть, – сказала она, тяжело дыша.
   Очевидно, в этой квартире она была впервые. Пришлось показать дорогу в гостиную, где недавно Карлов рассказывал свою историю. Юноша был столь услужлив, что лично сбегал за стаканом воды, не поручив эту честь Лопареву.
   Между тем баронесса вполне овладела собой.
   – Вы так смотрите, будто ждете от меня признаний, – сказала она, касаясь края стакана вздернутой губкой.
   Внешне смутившись, Родион выразился в том духе, что это не допрос и будет рад любой помощи.
   – Я могу быть уверена?
   Он обещал: все, что угодно. Ну, не жениться же ему предложат.
   – Все, что узнаете, должно остаться в полной тайне. Клянетесь?
   Это не входило в планы следствия, да и вообще не дело сыскной полиции клясться направо и налево, но Родион бессовестно обещал.
   – Мое условие: никаких протоколов. Только частным образом.
   Что ж, пришлось пойти и на это. Путь к истине порою усыпан капканами.
   – И еще: дайте слово верить всему, что услышите.
   Да что же такое! Буквально прижали к стене бедного юношу. И глазом не моргнув, Родион выдал новую клятву. Чтобы раскрыть преступление, он готов был присягнуть на чем угодно: хоть на томике Пушкина, хоть на сборнике приказов Департамента полиции.
   – Это случилось не так давно… – начала баронесса.
   …Год назад Анна Ивановна овдовела. Барон Аловаров был старше на десять лет, но жили душа в душу и, можно сказать, любили друг друга. Оставшись одна, баронесса ощутила такую пустоту в душе, что забыла светские развлечения, перестала ездить в гости, отказалась принимать старых друзей, вела затворнический образ жизни и вообще погрузилась в глубокую печаль. В таком безутешном состоянии пребывала почти десять месяцев. Но время – лучший лекарь, и боль утраты стала затихать. Молодой женщине захотелось выйти из клетки, в которую сама себя заточила. Не снимая траура, она начала выезжать на прогулки. И вот примерно месяц назад отправилась в Летний сад.
   Баронесса шла по тенистой тропинке мимо мраморных статуй, но порыв ветра вырвал у нее из рук зонтик. Какой-то приятный господин поднял зонтик и любезно подал его ей. Поблагодарив, она продолжила уединенную прогулку, но мужчина так ловко и мягко завязал разговор, что Анна Ивановна не заметила, как взяла его под руку. И гуляли они часа три. В тот же вечер господин Донской пригласил ее в «Донон», где устроил чудесный ужин. Роман развивался стремительно. Не прошло и трех дней, как Анна Ивановна сдалась окончательно. Донской оказался искусным любовником, что молодая женщина, к своему стыду, признала.
   Баронесса полностью подпала под власть Донского. Они проводили вместе все время, остававшееся у Донского от занятий делами. Вчера он как раз был свободен. Но вчера была годовщина смерти мужа, и Анна Ивановна должна была посетить его могилу. Донской увязался с ней. Они приехали на Воскресенское кладбище. Баронесса возложила к памятнику цветы и стала молиться, а Донской принялся глумиться над покойным, обнимать и целовать вдову, а потом, обозвав мужа Анны Ивановны «рогоносцем», пригласил его к себе на ужин. Анна Ивановна рассердилась и хотела его одернуть. Донской помрачнел, объяснив, что ему надо срочно уехать. Она стала расспрашивать, что случилось, но Донской отказался объясниться и буквально бежал. Еле успели договориться о встрече поздно вечером. Но он не приехал ни вечером, ни утром. Тревожась и не зная, что происходит, Анна Ивановна приехала сама.