Страница:
Дон д`Аммасса
ЦЕЛИТЕЛЬ
* * *
Марокко никак не походило на то место, где следует искать чудесное исцеление, и в первую ночь Мастерсон гадал, уж не зря ли он тратит считанное время, отпущенное ему.
По прибытии в Рабат он испытал легкое разочарование оттого, что столица Марокко почти ничем не отличалась от городов южной Испании или Франции. Флаги иные, здания не столь высоки, но большинство жителей носят европейскую одежду, а женщин в парандже на улицах Мадрида он видел ничуть не меньше, чем по дороге из аэропорта.
Клерк в отеле говорил по-английски почти без акцента, правда, поздравил его с прибытием в Аль-Магриб, а не в Марокко. Номер оказался чуть старомодным, но чистым и комфортабельным, а в ресторане отеля ему предложили прекрасный рыбный обед. Стены были увешаны плакатами, рекламировавшими романтические красоты Марракеша и Касабланки, где недавно открылся тематический парк Хэмфри Богарта, впрочем, Мастерсон приехал в Африку не ради развлечения.
Смертоносно мутировавшие раковые клетки в его организме быстро размножались. Имплантаты могли замедлить процесс на несколько недель, может быть, даже месяцев, но это были лишь арьергардные бои с неумолимым врагом.
На следующее утро он встретился с Хакимом Рашидом. За завтраком, состоявшим из рыбы в кляре и чая со специями, он разложил перед Мастерсоном несколько карт, билетов и прочих документов, способных приблизить его к цели путешествия. Оба говорили по-арабски, но берберский акцент Рашида иной раз ставил Мастерсона в тупик, и ему то и дело приходилось просить собеседника повторить сказанное. Когда разговор был закончен, деньги перекочевали из кармана в карман, мужчины отвесили друг другу полупоклоны, и Рашид исчез на улице, а Мастерсон взял свой единственный чемодан и покинул отель.
Во время дальнейшего путешествия было по большей части слишком шумно, грязно и неизменно утомительно. До Азру по железной дороге он добрался в сравнительно приличных условиях, хотя дважды случались серьезные задержки из-за мусора, устилавшего рельсы. В Азру он пересел на другой поезд и оказался в вагоне, куда набилось людей намного больше допустимого, а сам вагон был зажат двумя товарными, заполненными железной рудой и марганцем с севера. В начале года произошло несколько землетрясений, шахты долго не работали, и это тяжело сказалось на торговом балансе Марокко.
В Кенифре он сменил вид транспорта, и в автобусе ему даже удалось доехать сидя до Бен Мелы, однако потом он уступил место беременной женщине и простоял всю оставшуюся часть пути до Азилала. Там он рассчитывал арендовать автомобиль, но в офисе прокатного агентства света не было, а дверь оказалась на замке. Мастерсон навел справки у кожевника и у горшечника, но либо по-арабски он говорил не так бегло, как ему казалось, либо торговцы сделали вид, что попросту не понимают нетерпеливого иностранца. Ему очень хотелось выпить, но открыто алкоголь продавался лишь в туристических центрах, а это место к ним решительно не относилось, так что ему пришлось довольствоваться прохладной, но никак не холодной, цитрусовой водичкой. Ею торговала молодая женщина, скорчившаяся из-за огромной шишки на шее.
Агент появился через два часа, спокойный, невозмутимый. Мастерсон не выказал раздражения даже тогда, когда арендная плата оказалась на 20 процентов выше обещанной. Деньги волновали его в последнюю очередь. К его удивлению, оказалось, что машине всего три года. Это был массивный европейский джип «лэнд-ровер», за которым, судя по всему, неплохо ухаживали. Он вернулся в офис потребовать полный бак горючего. И вовсе не потому, что уже заплатил за него, а просто потому, что ему совсем не улыбалось остаться без бензина где-то между Азилалом и Кварзазате. Агент обвинил во всем своего ненадежного, а возможно, и несуществующего, ассистента и через несколько минут уже махал рукой вслед исчезающему в облаке песка клиенту.
Это была скорее тропа, чем дорога. Иногда ветер налетал с такой силой, что Мастерсон боялся, как бы его не сдуло о дороги и он бы не затерялся где-нибудь в пустыне. Дважды на его пути встречались заржавевшие танки, напоминавшие о войне в Западной Сахаре 2009 года. Один был марокканский, другой — алжирский. Миротворческие силы ООН все еще стояли на спорных территориях, но волнения после засухи 2010-го, приведшие в следующем году к свержению короля Мохамеда VII, отвлекли внимание марокканцев. Алжирцы вновь занялись собственной гражданской войной, забыв о внешнем неприятеле.
В Кварзазате существовало нечто, напоминающее гостиницу, но когда Мастероон глянул на нее снаружи, внутрь заходить уже не захотелось. На эаднем сиденье «лэнд-ровера» лежали свернутая палатка и прочее снаряжение, запас еды и питья на две недели. Прежде чем выехать из города, он заправился, и все это время два босоногих, лет десяти, мальчугана глядели на него немыслимо большими глазами, а умудренная опытом старушка стояла под покосившимся навесом, что-то злобно бормоча себе под нос, и с подозрением наблюдала за приезжим.
Он-то считал, что хуже дороги из Азилала и быть не может, но следующий этап путешествия заставил в этом усомниться. «Лэнд-ровер» подпрыгивал и трясся, подвеска громко жалобно скрипела, и если он не включал «дворники», стекло покрывалось тонким слоем красноватой пыли. С той поры скрежещущий звук стал достоянным аккомпанементом. Когда солнце подошло к горизонту, он неохотно припарковался на ночь между двумя холмами. Видимо, имплантаты молча делали свое дело, потому что, выйдя из автомобиля, он ощутил непривычную слабость и в конце концов заснул, растянувшись поперек сидений, — сил поставить палатку уже не было.
Рано утром он увидел домики городка Тувареш, примостившегося под невысоким холмом.
Когда врачи объявили ему свой приговор, Мастерсон отказался сдаваться. «Смиритесь с неизбежным, — один за другим настаивали специалисты. — Болезнь зашла слишком далеко, и надежды на излечение почти нет».
Мастерсон ухватился за слово «почти» и потребовал разъяснений. Оказалось, лишь шести пациентам удалось справиться с распространившейся в их теле болезнью Гластонбери, обнаруженной в 2005 году. Двое из них были детьми, чьи иммунные системы оказались настолько сильны, что смогли выиграть сражение, хотя за это ребятам многие годы пришлось провести подключенными к искусственной системе жизнеобеспечения. «Лечение, которое применялось в их случае, не годится для взрослого человека. Зрелый организм крепче, но он не столь гибок». Из оставшихся четверых двое скончались по не связанным с этой болезнью причинам, двое же здравствовали и поныне, однако ни один из них не пожелал разговаривать с Мастерсоном. Причем не было и никаких сведений о том, чтобы они лечились в каком-либо из известных медицинских учреждений после того, как им был поставлен диагноз, вплоть до чудесного исцеления.
«Вероятно, это самопроизвольное выздоровление, — предположил очередной медик. — Признаю, в вашем случае это слишком невероятно, но, как явствует из подготовленных нами документов, все четверо прекратили лечение за некоторое время до выздоровления. Человеческое тело все еще хранит немало сюрпризов, мистер Мастерсон, но с моей стороны было бы нечестно говорить, что у вас много шансов».
Не удовлетворившись ответом и не желая смириться с тем, что его жизнь оказалась в руках слепой судьбы, Мастерсон истратил часть своего состояния на приобретение информации, которую, как он считал, ему должны были бы предоставить задаром. В течение нескольких недель он собрал об этих четверых больше сведений, чем они сами о себе знали. Сыщики и компьютерные гении просматривали данные, искали повторяющиеся модели, сходства и кое-что нашли. Наиболее любопытным оказался тот факт, что в течение нескольких месяцев перед своим чудесный исцелением все они хотя бы раз побывали в Марокко. Первые два случая никакого интереса, с этой точки зрения, не представляли: один человек оказался марокканцем, работавшим в посольстве в Вашингтоне, другой — испанским военным офицером, расквартированным в одном из прибрежных анклавов, все еще управлявшихся Мадридом. Последний недавно погиб в авиакатастрофе.
Мастерсон искал дополнительные точки пересечения и нашел их. Испанец дважды наведывался в небольшую деревушку к северу от Неаполя, где лежала, как все предполагали, на своем смертном одре малютка Мария Томасси, исцелившаяся номер три. Как ни странно, между этими двумя визитами семья свозила обреченную девятилетнюю дочку в путешествие по Марокко, после чего она полностью поправилась. Ему еще предстояло найти прямую связь с четвертым исцелившимся, женой иорданского переводчика, который два года работал в ООН, но марокканский дипломат вполне мог встречаться с этой парой в обществе, если уж не по службе. Женщина отказалась разговаривать с Мастерсоном, а девочка Томасси и вся ее семья погибли, когда их деревня в буквальном смысле провалилась сквозь землю во время землетрясения.
Проследить передвижения исцеленных по территории Марокко оказалось намного сложнее, поскольку интервал между каждыми двумя поездками составлял больше года. Хотя все главные города Северной Африки в той или иной степени стали космополитическими, в глубинке же ни о каком порядке говорить уже не приходилось. Двое из четверых побывали в Марракеше, все провели хотя бы одну ночь в Рабате. Система резервирования мест и платежей по кредитным карточкам существовала в отеле в электронном виде, а значит, эти сведения можно было нелегально получить и проанализировать. Во внутренних же частях страны все записи обыкновенно велись вручную, если вообще велись. Мастерсон продал еще часть своего дела, и его агенты потянулись в пустыню, в деревни, в поисках информации. Время сравнительного благополучия для него явно заканчивалось, Мастерсон дошел до грани отчаянии и уже подумывая о самоубийстве, когда наконец получил сообщение, сулившее надежду.
Все четверо побывали в одной и той же захолустной южной деревне.
Медленно продвигаясь в глубь городка, Мастерсон встречал разных прохожих. Большинство бросало в его сторону безразличные взгляды, несколько человек яростно грозили кулаками вслед поднявшему пыльную бурю автомобилю. Тувареш представлял собой захолустное поселение, обитатели которого едва сводили концы с концами, кормясь плодами скудного урожая или продавая предметы грубых ремесел. Агенты Мастерсона сообщили, что своей полиции здесь нет. Если стражи порядка все же требовались, их можно было вызвать по рации. Впрочем, это еще не гарантировало, что они и впрямь приедут. Больницы как таковой не было, только лечебница с единственным врачом, тоже местным жителем, который учился в Европе, но отказался от места в Рабате и вернулся в родную деревню.
Мастерсон колесил вокруг деревни, пока не уперся в Холм. Составив общее представление о местности, он вернулся назад, на маленькое открытое плато, и остановил «лэнд-ровер» на самом виду как раз над рыночной площадью. Он запер двери, включил сигнализацию и электронных «сторожей», удостоверившись, что наблюдавшие за ним мальчишки видели его действия, равно как и револьвер, который он сунул в карман пиджака.
Рынок представлял собой кладезь материала для изучения контрастов. Его пестрые ряды словно сошли с экрана старого кинематографа: владельцы торговых палаток расхваливали красочную материю, резьбу по дереву, глиняные горшки или какую-нибудь снедь. Одни торговцы выглядели вполне традиционно, точно перенеслись сюда из далеких веков. Другие же имели весьма современный вид. Возле некоторых жужжали или шипели портативные электрогенераторы, там покупатели могли выбрать электронные игры, западные пиратские видеокассеты или музыкальные CD. Там же можно было выйти в интернет, чтобы посмотреть порно-cайты.
Чтобы пройти по рынку, потребовалось всего несколько минут, ничего Особенно интересного Мастерсон не заметил. Он попробовал заговорить по-арабски с девушкой, которая либо не поняла его, либо была слишком застенчива и не отвтила, потом купил фруктов у одного из торговцев, пялившегося на него, не скрывая любопытства.
— Не подскажете, где я могу найти доктора Масуда? — спросил он, медленно выговаривая слова.
Торговец, худой, но вполне здоровый на вид человек средних лет, медленно кивнул.
— Через две улицы после авторемонта, месье, — ответил он на сносном французском, явно ошибившись относительно национальности Мастерсона. — Над дверью красный полумесяц.
Мастерсон поблагодарил его и вернулся к «лэнд-роверу», который, слава Богу, никто не тронул, хотя теперь вокруг него сидело и стояло не меньше дюжины подростков. Мастерсон вдруг сообразил, что никто из них еще не обращался к нему за милостыней, что было крайне необычно. Они смотрели, как он отключает охранное поле, и не выказали ни удовольствия, ни разочарования, когда машина уехала.
Врача он нашел без труда. Лечебница стояла на окраине деревни и вплотную примыкала к тому самому холму, который ранее преграждал ему путь. Она выглядела чуть лучше, чем деревенские лачуги, но это еще ни о чем не говорило. Крыша производила впечатление новой и прочной. Современные ставни на окнах были в хорошем состоянии, в металлическом сарайчике сбоку мирно урчал генератор. Однако оштукатуренные стены местами облупились, а неряшливые пятна на них отдаленно напоминали грозовые тучи. Над дверью была прилажена электрическая лампочка, сквозь тонкие занавеси изнутри проникал яркий свет.
Поскольку звонка не обнаружилось, Мастерсон постучал, раздумывая, не лучше ли просто открыть дверь и войти.
Он уже собрался это сделать, когда услышал какой-то звук внутри. Через секунду дверь распахнулась, и в проеме появился неестественно высокий человек с длинной седой бородой. На нем была европейская фланелевая рубашка, никак не вязавшаяся с мешковатыми шелковыми шароварами.
Он окинул Мастерсона оценивающим взглядом, потом обратился к нему по-испански:
— Могу я вам чем-то помочь, сеньор?
— Я ищу доктора Масуда, — ответил гость по-арабски, — И я не испанец. Меня зовут Карл Мастерсон, я американец.
В то время испанцы не вызывали особого дружелюбия в Марокко. Главным образом из-за своей несговорчивости в вопросах передачи арабам последних маленьких анклавов на континенте и горстки островов в Средиземном море.
— Я Масуд, — лицо человека оставалось настороженным, хотя и чуть менее враждебным. — Вам нужна медицинская помощь?
— Да. Можно мне войти?
— В таком случае добро пожаловать. — Масуд отступил, и Мастерсон вошел в лечебницу.
Вопреки ожиданиям, она оказалась пустой, если не считать самого Масуда. Странным казалось даже не отсутствие каких-либо других сотрудников или пациентов, удивляло, скорее, ощущение необычного запустения. Комната не выглядела грязной, но кровати стояли голые — без простыней или покрывал, медицинских инструментов не было видно, на всем лежал тонкий слой пыли. Воэможно, Мастерсон пришел как раз в то время, когда тяжело больных уже выписали из клиники, но, поразмышляв на эту тему, он вспомнил, что все попадавшиеся ему обитатели Тувареша производили впечатление людей здоровых, в отличие от жителей других городов и деревень, которые проезжал путешественник. На улицах он не заметил попрошаек — ни дряхлых стариков, ни детей, намеренно изувеченных родителями, чтобы выжимать слезу из богатых европейцев. В Тувареше люди, возможно, тоже затягивали пояса, как и по всей Северной Африке, но эндемические заболевания, поражавшие соседей, обошли их стороной. Придя к такому выводу, Мастерсон испытал первый с той поры, как вышел из самолета в Рабате, прилив оптимизма.
Его провели в небольшой, слабо освещенный и не слишком гостеприимный офис, но там хотя бы ощущалось присутствие человека. Масуд подождал, пока Мастерсон уселся на шатающийся деревянный стул.
— Чем я могу вам помочь?
— У меня далеко зашедшая болезнь Гластонбери. Это новая форма рака, при которой…
Масуд нетерпеливо махнул рукой.
— Мы здесь не настолько отрезаны от мира, чтобы не быть в курсе профессиональных новостей. Примите мои глубочайшие соболезнования, мистер Мастерсон, но, надеюсь, вы понимаете, что я ничего не могу здесь для вас сделать. Может быть, в Рабате? Там есть хорошая больница, одна из лучших на континенте.
— Меня не интересуют традиционные больницы, доктор Масуд.
Они уже отказались от меня. Вас, мне порекомендовала Сарина Фарук. Насколько я понимаю, вы лечили ее от такой же болезни всего несколько месяцев назад.
Масуд моргнул, но лицо его осталось неподвижным.
— Боюсь, вы ошибаетесь, мистер Мастерсон. В Тувареше нет человека с таким именем, а сам я дальше Таруданта не ездил уже целый год, да и там просто навещал родственников.
— Я знаю, что Сарина здесь не живет, однако в ноябре прошлого года она приезжала в эту клинику. Сюда она прибыла в безнадежном состоянии, но по возвращении в Каир полностью выздоровела.
— Без сомнения, Аллах улыбнулся страждущей. Вполне возможно, что эта женщина побывала в Тувареше, как вы говорите, хотя мало кто заглядывает в нашу глушь. Однако уверяю вас, я не лечил эту женщину, насколько я понимаю, египтянку, ни от какой болезни, не говоря уже о столь серьезном недуге. — Он обвел комнату красноречивым жестом. — Как вы видите, мы здесь живем бедно, у нас есть лишь самое необходимое. Даже представить не могу, зачем эта женщина прислала вас сюда.
— Она выражалась совершенно ясно, — настаивал гость. За свое исцеление Мастерсон готов был озолотить всю общину. Смущало его лишь то, что ни одного из четверых выздоровевших даже отдаленно нельзя было назвать состоятельным человеком. Мастерсон чувствовал: это как раз тот редкий в его жизни случай, когда за деньги он не может получить желаемое. — Я в полном отчаянии.
— Повторяю, я вам очень сочувствую, однако ничем не могу помочь. Это не в моей власти. — Он поднял вверх ладони с растопыренными пальцами в подтверждение своих слов.
— Так, может быть, кто-то еще?
— Только не в Тувареше, мистер Мастерсон. Здесь вам оставаться бессмысленно. — Лекарь, поднялся, явно намекая, что гостю пора уходить. — Если хотите, я могу дать вам обезболивающего, но я не всесилен.
— Мне имплантировали блокаторы, — нетерпеливо сказал Мастерсон, вставая. — Мне нужно полное излечение, а не временное облегчение.
— Здесь вы этого не найдете.
— Может быть, и не найду. Спасибо, что уделили мне время, доктор Масуд.
Мастерсон разбил лагерь на том же месте, где и в первый раз. Если разложить заднюю часть «лэнд-ровера», получалось небольшое ложе. Он не стал включать генератор, чтобы заработал кондиционер, зато тщательно собрал биохимический туалет, дабы не пользоваться общественным на углу рыночной площади. Горстка парней таращилась на него, но потеряла интерес, как только надежда на новые чудеса иссякла.
В этот вечер он гулял по маленькой деревне, невзначай заговаривая со всяким, кто был готов мириться с присутствием иностранца. Многие отходили, не ответив на его приветствие, другим же было любопытно, они с удовольствием беседовали, особенно после того, как он давал понять, что он не француз и, что еще лучше, не испанец. Мастерсон старательно избегал разговоров о своей болезни или о причинах своего приезда в Тувареш. Непросто было удержаться от попыток раздобыть информацию, но свое состояние Мастерсон сколотил, потому что был терпелив и методичен, и даже под угрозой скорой смерти он не лишился своего лучшего оружия.
К вечеру следующего дня ему начало изменять самообладание: труднее давались досужие разговоры с ремесленниками или солдатами. Он начал намекать встречным на истинную причину своего приезда, наблюдая, не клюнет ли кто-нибудь. К его удивлению, реагировали все. И дети, и взрослые становились холодными и замкнутыми, а иной раз начинали заметно нервничать, стоило ему вскользь упомянуть, что он приехал в Тувареш в поисках исцеления. Мастерсон думал, что кто-то из местных скрывает чудесный секрет, но никак не предполагал, что этим «кто-то» может оказаться вся община целиком.
По мере того, как расспросы иностранца становились настойчивее, отклики делались менее дружелюбными. Никто ему не угрожал, но на третий день он уже явно перестал быть здесь желанным гостем. Торговцы на рынке отпускали ему товар, но не азартно, небрежно. А дети и вовсе его побаивались.
Имя местной народной целительницы Мастерсон узнал еще до того, как его подвергли остракизму. Стало понятно: ее уважают не меньше, чем доктора Масуда. Вечером третьего дня старуха вернулась в Тувареш в запряженной быками повозке вместе с двумя внуками — мальчиком и девочкой, обоим было чуть больше десяти лет. Ралия продавала амулеты и целебные травы, давала советы, ее почитали куда больше, чем так называемого правителя городка Мохамеда Бин Даюда.
Мастерсон дождался позднего вечера, чтобы отправиться к целительнице и легонько постучаться в дверь маленького дома. Он уже поднял руку, чтобы постучать еще раз, когда дверь отворилась.
— Входите, сеньор Мастерсон! Я вас ждала.
Прежде чем войти, он смахнул песок с одежды, потопал ногами. Внутри было сравнительно темно, горели лишь две масляные лампы, но все казалось на удивление чистым и опрятным. Тут и там в комнате лежали горы подушек, стульев не было, а дверь, которая вела в другое помещение, закрывала занавеска из бусинок.
Гость приветствовал хозяйку по-арабски, однако на всем протяжении встречи женщина продолжала говорить по-испански, возможно, в знак недоверия. Мастерсон начал, по сути, тот же рассказ, что и у Масуда, но Ралия быстро его прервала.
— Я знаю, зачем вы здесь и что ищете. Вы зря теряете время. Вам не следовало приезжать. Для вас здесь ничего нет. Мы не можем вам помочь. Лучше вам вернуться домой. Оставайтесь с теми, кого вы любите, все то время, что вам еще отпущено.
— Этого я сделать не могу. — Несколько мгновений он молчал, поняв, что неверно оценил ситуацию. — Я готов на все, лишь бы найти средство. Я состоятельный человек и мог бы помочь вам и вашему народу.
Женщина покачала головой.
— Мы довольствуемся малым. Аллах заботится о нас. Не в нашей власти дать вам то, что вы ищете, даже если бы мы желали получить ваше богатство. Возвращайтесь домой, сеньор Мастерсон. В Тувареше вы помощи не найдете.
Мастерсон вздохнул, сунул руку в карман пиджака и вынул револьвер, не наводя его на женщину, но удостоверившись, что она поняла угрозу.
— Я умираю, старуха. Я сделаю все, чтобы спасти свою жизнь.
Ни выражение лица, ни голос ее ничуть не изменились;
— Я слишком стара, чтобы бояться смерти. Делайте, что вам угодно, и уходите: у меня было утомительное путешествие, и сейчас я желаю так или иначе отдохнуть.
Его рука, сжимавшая пистолет, напряглась и разжалась. Оружие скользнуло обратно в карман, и Мастерсон ушел, не проронив больше ни слова.
Следующий день Мастерсон провел как прежде, гуляя по улицам. Взрослые все еще сторонились его, как и большинство детей, но на сей раз он прихватил с собой подарки — целую сумку сюрпризов, включая компьютерные игры, которые купил за бешеные деньги на рынке, плитки шоколада из холодильника в «лэнд-ровере», еще несколько предметов из своего багажа. Девочки и мальчишки постарше относились к нему с опаской, но малыши не устояли перед соблазном и даже вступили с незнакомцем в беседу. Мастерсон внимательно следил за своими словами, чтобы не спугнуть ребятишек.
Он вернулся к себе в лагерь и погрузился в долгий, освежающий сон. Ночь обещала быть бурной.
На сей раз Ралия долго не отзывалась на стук, а открыв дверь, показалась Мастерсону удивленной. Она не пригласила гостя войти, пока он не настоял на этом. Комната выглядела в точности, как предыдущим вечером.
— Вы не послушались моего совета, — произнесла она. Говорила она уже не по-испански, а по-арабски.
— Я вам сказал. Я в отчаянии. Мне некуда больше идти.
— А я сказала, что не могу вам помочь.
— Не можете или не хотите?
— А какая разница? — Выражение лица старухи озадачило его. Было ли то презрением, злостью, страхом или состраданием? Видимо, и то, и другое, и третье, но это не имело значения, ничто не имело значения, Кроме отчаянной попытки вырваться из капкана болезни, гнездившейся в теле.
— Я хочу вам кое-что показать. Думаю, это может переубедить вас. — Рука скользнула в карман пиджака.
Глаза хозяйки немного расширились, и он понял: она подумала о револьвере. Но его пальцы миновали холодный металл и сжали кое-что еще. Он передал ей эту вещь.
Ралия неохотно приняла ее и прищурилась, чтобы рассмотреть детали фотографии при плохом свете.
— Алина, — прошептала она.
— Да, — тихо сказал он. — Это ваша внучка. Не беспокойтесь, ей немного неудобно и она очень напугана, но непосредственная опасность ей не грозит. Я запер машину, установил защитное поле. Всякий, кто попробует проникнуть внутрь, получит болезненный удар током, если у него не будет вот этого. — Из другого кармана он извлек пульт управления.
— Не следовало вам этого делать. — Голос хозяйки все еще оставался низким, но теперь гость различил в нем гнев и угрозу.
— Вообще-то это очень хитрое устройство. — Мастерсон подбросил пульт в воздух и снова поймал. — Небольшой сверток на коленях девочки — бомба. — Голова старухи дернулась, и он торопливо продолжил: — Не волнуйтесь. Если устройство не трогать, оно не сработает почти целые сутки. Предостаточно времени, чтобы обезвредить. — Он поднял пульт. — Мне нужно только ввести соответствующий код и нажать на кнопку передачи.
По прибытии в Рабат он испытал легкое разочарование оттого, что столица Марокко почти ничем не отличалась от городов южной Испании или Франции. Флаги иные, здания не столь высоки, но большинство жителей носят европейскую одежду, а женщин в парандже на улицах Мадрида он видел ничуть не меньше, чем по дороге из аэропорта.
Клерк в отеле говорил по-английски почти без акцента, правда, поздравил его с прибытием в Аль-Магриб, а не в Марокко. Номер оказался чуть старомодным, но чистым и комфортабельным, а в ресторане отеля ему предложили прекрасный рыбный обед. Стены были увешаны плакатами, рекламировавшими романтические красоты Марракеша и Касабланки, где недавно открылся тематический парк Хэмфри Богарта, впрочем, Мастерсон приехал в Африку не ради развлечения.
Смертоносно мутировавшие раковые клетки в его организме быстро размножались. Имплантаты могли замедлить процесс на несколько недель, может быть, даже месяцев, но это были лишь арьергардные бои с неумолимым врагом.
На следующее утро он встретился с Хакимом Рашидом. За завтраком, состоявшим из рыбы в кляре и чая со специями, он разложил перед Мастерсоном несколько карт, билетов и прочих документов, способных приблизить его к цели путешествия. Оба говорили по-арабски, но берберский акцент Рашида иной раз ставил Мастерсона в тупик, и ему то и дело приходилось просить собеседника повторить сказанное. Когда разговор был закончен, деньги перекочевали из кармана в карман, мужчины отвесили друг другу полупоклоны, и Рашид исчез на улице, а Мастерсон взял свой единственный чемодан и покинул отель.
Во время дальнейшего путешествия было по большей части слишком шумно, грязно и неизменно утомительно. До Азру по железной дороге он добрался в сравнительно приличных условиях, хотя дважды случались серьезные задержки из-за мусора, устилавшего рельсы. В Азру он пересел на другой поезд и оказался в вагоне, куда набилось людей намного больше допустимого, а сам вагон был зажат двумя товарными, заполненными железной рудой и марганцем с севера. В начале года произошло несколько землетрясений, шахты долго не работали, и это тяжело сказалось на торговом балансе Марокко.
В Кенифре он сменил вид транспорта, и в автобусе ему даже удалось доехать сидя до Бен Мелы, однако потом он уступил место беременной женщине и простоял всю оставшуюся часть пути до Азилала. Там он рассчитывал арендовать автомобиль, но в офисе прокатного агентства света не было, а дверь оказалась на замке. Мастерсон навел справки у кожевника и у горшечника, но либо по-арабски он говорил не так бегло, как ему казалось, либо торговцы сделали вид, что попросту не понимают нетерпеливого иностранца. Ему очень хотелось выпить, но открыто алкоголь продавался лишь в туристических центрах, а это место к ним решительно не относилось, так что ему пришлось довольствоваться прохладной, но никак не холодной, цитрусовой водичкой. Ею торговала молодая женщина, скорчившаяся из-за огромной шишки на шее.
Агент появился через два часа, спокойный, невозмутимый. Мастерсон не выказал раздражения даже тогда, когда арендная плата оказалась на 20 процентов выше обещанной. Деньги волновали его в последнюю очередь. К его удивлению, оказалось, что машине всего три года. Это был массивный европейский джип «лэнд-ровер», за которым, судя по всему, неплохо ухаживали. Он вернулся в офис потребовать полный бак горючего. И вовсе не потому, что уже заплатил за него, а просто потому, что ему совсем не улыбалось остаться без бензина где-то между Азилалом и Кварзазате. Агент обвинил во всем своего ненадежного, а возможно, и несуществующего, ассистента и через несколько минут уже махал рукой вслед исчезающему в облаке песка клиенту.
Это была скорее тропа, чем дорога. Иногда ветер налетал с такой силой, что Мастерсон боялся, как бы его не сдуло о дороги и он бы не затерялся где-нибудь в пустыне. Дважды на его пути встречались заржавевшие танки, напоминавшие о войне в Западной Сахаре 2009 года. Один был марокканский, другой — алжирский. Миротворческие силы ООН все еще стояли на спорных территориях, но волнения после засухи 2010-го, приведшие в следующем году к свержению короля Мохамеда VII, отвлекли внимание марокканцев. Алжирцы вновь занялись собственной гражданской войной, забыв о внешнем неприятеле.
В Кварзазате существовало нечто, напоминающее гостиницу, но когда Мастероон глянул на нее снаружи, внутрь заходить уже не захотелось. На эаднем сиденье «лэнд-ровера» лежали свернутая палатка и прочее снаряжение, запас еды и питья на две недели. Прежде чем выехать из города, он заправился, и все это время два босоногих, лет десяти, мальчугана глядели на него немыслимо большими глазами, а умудренная опытом старушка стояла под покосившимся навесом, что-то злобно бормоча себе под нос, и с подозрением наблюдала за приезжим.
Он-то считал, что хуже дороги из Азилала и быть не может, но следующий этап путешествия заставил в этом усомниться. «Лэнд-ровер» подпрыгивал и трясся, подвеска громко жалобно скрипела, и если он не включал «дворники», стекло покрывалось тонким слоем красноватой пыли. С той поры скрежещущий звук стал достоянным аккомпанементом. Когда солнце подошло к горизонту, он неохотно припарковался на ночь между двумя холмами. Видимо, имплантаты молча делали свое дело, потому что, выйдя из автомобиля, он ощутил непривычную слабость и в конце концов заснул, растянувшись поперек сидений, — сил поставить палатку уже не было.
Рано утром он увидел домики городка Тувареш, примостившегося под невысоким холмом.
Когда врачи объявили ему свой приговор, Мастерсон отказался сдаваться. «Смиритесь с неизбежным, — один за другим настаивали специалисты. — Болезнь зашла слишком далеко, и надежды на излечение почти нет».
Мастерсон ухватился за слово «почти» и потребовал разъяснений. Оказалось, лишь шести пациентам удалось справиться с распространившейся в их теле болезнью Гластонбери, обнаруженной в 2005 году. Двое из них были детьми, чьи иммунные системы оказались настолько сильны, что смогли выиграть сражение, хотя за это ребятам многие годы пришлось провести подключенными к искусственной системе жизнеобеспечения. «Лечение, которое применялось в их случае, не годится для взрослого человека. Зрелый организм крепче, но он не столь гибок». Из оставшихся четверых двое скончались по не связанным с этой болезнью причинам, двое же здравствовали и поныне, однако ни один из них не пожелал разговаривать с Мастерсоном. Причем не было и никаких сведений о том, чтобы они лечились в каком-либо из известных медицинских учреждений после того, как им был поставлен диагноз, вплоть до чудесного исцеления.
«Вероятно, это самопроизвольное выздоровление, — предположил очередной медик. — Признаю, в вашем случае это слишком невероятно, но, как явствует из подготовленных нами документов, все четверо прекратили лечение за некоторое время до выздоровления. Человеческое тело все еще хранит немало сюрпризов, мистер Мастерсон, но с моей стороны было бы нечестно говорить, что у вас много шансов».
Не удовлетворившись ответом и не желая смириться с тем, что его жизнь оказалась в руках слепой судьбы, Мастерсон истратил часть своего состояния на приобретение информации, которую, как он считал, ему должны были бы предоставить задаром. В течение нескольких недель он собрал об этих четверых больше сведений, чем они сами о себе знали. Сыщики и компьютерные гении просматривали данные, искали повторяющиеся модели, сходства и кое-что нашли. Наиболее любопытным оказался тот факт, что в течение нескольких месяцев перед своим чудесный исцелением все они хотя бы раз побывали в Марокко. Первые два случая никакого интереса, с этой точки зрения, не представляли: один человек оказался марокканцем, работавшим в посольстве в Вашингтоне, другой — испанским военным офицером, расквартированным в одном из прибрежных анклавов, все еще управлявшихся Мадридом. Последний недавно погиб в авиакатастрофе.
Мастерсон искал дополнительные точки пересечения и нашел их. Испанец дважды наведывался в небольшую деревушку к северу от Неаполя, где лежала, как все предполагали, на своем смертном одре малютка Мария Томасси, исцелившаяся номер три. Как ни странно, между этими двумя визитами семья свозила обреченную девятилетнюю дочку в путешествие по Марокко, после чего она полностью поправилась. Ему еще предстояло найти прямую связь с четвертым исцелившимся, женой иорданского переводчика, который два года работал в ООН, но марокканский дипломат вполне мог встречаться с этой парой в обществе, если уж не по службе. Женщина отказалась разговаривать с Мастерсоном, а девочка Томасси и вся ее семья погибли, когда их деревня в буквальном смысле провалилась сквозь землю во время землетрясения.
Проследить передвижения исцеленных по территории Марокко оказалось намного сложнее, поскольку интервал между каждыми двумя поездками составлял больше года. Хотя все главные города Северной Африки в той или иной степени стали космополитическими, в глубинке же ни о каком порядке говорить уже не приходилось. Двое из четверых побывали в Марракеше, все провели хотя бы одну ночь в Рабате. Система резервирования мест и платежей по кредитным карточкам существовала в отеле в электронном виде, а значит, эти сведения можно было нелегально получить и проанализировать. Во внутренних же частях страны все записи обыкновенно велись вручную, если вообще велись. Мастерсон продал еще часть своего дела, и его агенты потянулись в пустыню, в деревни, в поисках информации. Время сравнительного благополучия для него явно заканчивалось, Мастерсон дошел до грани отчаянии и уже подумывая о самоубийстве, когда наконец получил сообщение, сулившее надежду.
Все четверо побывали в одной и той же захолустной южной деревне.
Медленно продвигаясь в глубь городка, Мастерсон встречал разных прохожих. Большинство бросало в его сторону безразличные взгляды, несколько человек яростно грозили кулаками вслед поднявшему пыльную бурю автомобилю. Тувареш представлял собой захолустное поселение, обитатели которого едва сводили концы с концами, кормясь плодами скудного урожая или продавая предметы грубых ремесел. Агенты Мастерсона сообщили, что своей полиции здесь нет. Если стражи порядка все же требовались, их можно было вызвать по рации. Впрочем, это еще не гарантировало, что они и впрямь приедут. Больницы как таковой не было, только лечебница с единственным врачом, тоже местным жителем, который учился в Европе, но отказался от места в Рабате и вернулся в родную деревню.
Мастерсон колесил вокруг деревни, пока не уперся в Холм. Составив общее представление о местности, он вернулся назад, на маленькое открытое плато, и остановил «лэнд-ровер» на самом виду как раз над рыночной площадью. Он запер двери, включил сигнализацию и электронных «сторожей», удостоверившись, что наблюдавшие за ним мальчишки видели его действия, равно как и револьвер, который он сунул в карман пиджака.
Рынок представлял собой кладезь материала для изучения контрастов. Его пестрые ряды словно сошли с экрана старого кинематографа: владельцы торговых палаток расхваливали красочную материю, резьбу по дереву, глиняные горшки или какую-нибудь снедь. Одни торговцы выглядели вполне традиционно, точно перенеслись сюда из далеких веков. Другие же имели весьма современный вид. Возле некоторых жужжали или шипели портативные электрогенераторы, там покупатели могли выбрать электронные игры, западные пиратские видеокассеты или музыкальные CD. Там же можно было выйти в интернет, чтобы посмотреть порно-cайты.
Чтобы пройти по рынку, потребовалось всего несколько минут, ничего Особенно интересного Мастерсон не заметил. Он попробовал заговорить по-арабски с девушкой, которая либо не поняла его, либо была слишком застенчива и не отвтила, потом купил фруктов у одного из торговцев, пялившегося на него, не скрывая любопытства.
— Не подскажете, где я могу найти доктора Масуда? — спросил он, медленно выговаривая слова.
Торговец, худой, но вполне здоровый на вид человек средних лет, медленно кивнул.
— Через две улицы после авторемонта, месье, — ответил он на сносном французском, явно ошибившись относительно национальности Мастерсона. — Над дверью красный полумесяц.
Мастерсон поблагодарил его и вернулся к «лэнд-роверу», который, слава Богу, никто не тронул, хотя теперь вокруг него сидело и стояло не меньше дюжины подростков. Мастерсон вдруг сообразил, что никто из них еще не обращался к нему за милостыней, что было крайне необычно. Они смотрели, как он отключает охранное поле, и не выказали ни удовольствия, ни разочарования, когда машина уехала.
Врача он нашел без труда. Лечебница стояла на окраине деревни и вплотную примыкала к тому самому холму, который ранее преграждал ему путь. Она выглядела чуть лучше, чем деревенские лачуги, но это еще ни о чем не говорило. Крыша производила впечатление новой и прочной. Современные ставни на окнах были в хорошем состоянии, в металлическом сарайчике сбоку мирно урчал генератор. Однако оштукатуренные стены местами облупились, а неряшливые пятна на них отдаленно напоминали грозовые тучи. Над дверью была прилажена электрическая лампочка, сквозь тонкие занавеси изнутри проникал яркий свет.
Поскольку звонка не обнаружилось, Мастерсон постучал, раздумывая, не лучше ли просто открыть дверь и войти.
Он уже собрался это сделать, когда услышал какой-то звук внутри. Через секунду дверь распахнулась, и в проеме появился неестественно высокий человек с длинной седой бородой. На нем была европейская фланелевая рубашка, никак не вязавшаяся с мешковатыми шелковыми шароварами.
Он окинул Мастерсона оценивающим взглядом, потом обратился к нему по-испански:
— Могу я вам чем-то помочь, сеньор?
— Я ищу доктора Масуда, — ответил гость по-арабски, — И я не испанец. Меня зовут Карл Мастерсон, я американец.
В то время испанцы не вызывали особого дружелюбия в Марокко. Главным образом из-за своей несговорчивости в вопросах передачи арабам последних маленьких анклавов на континенте и горстки островов в Средиземном море.
— Я Масуд, — лицо человека оставалось настороженным, хотя и чуть менее враждебным. — Вам нужна медицинская помощь?
— Да. Можно мне войти?
— В таком случае добро пожаловать. — Масуд отступил, и Мастерсон вошел в лечебницу.
Вопреки ожиданиям, она оказалась пустой, если не считать самого Масуда. Странным казалось даже не отсутствие каких-либо других сотрудников или пациентов, удивляло, скорее, ощущение необычного запустения. Комната не выглядела грязной, но кровати стояли голые — без простыней или покрывал, медицинских инструментов не было видно, на всем лежал тонкий слой пыли. Воэможно, Мастерсон пришел как раз в то время, когда тяжело больных уже выписали из клиники, но, поразмышляв на эту тему, он вспомнил, что все попадавшиеся ему обитатели Тувареша производили впечатление людей здоровых, в отличие от жителей других городов и деревень, которые проезжал путешественник. На улицах он не заметил попрошаек — ни дряхлых стариков, ни детей, намеренно изувеченных родителями, чтобы выжимать слезу из богатых европейцев. В Тувареше люди, возможно, тоже затягивали пояса, как и по всей Северной Африке, но эндемические заболевания, поражавшие соседей, обошли их стороной. Придя к такому выводу, Мастерсон испытал первый с той поры, как вышел из самолета в Рабате, прилив оптимизма.
Его провели в небольшой, слабо освещенный и не слишком гостеприимный офис, но там хотя бы ощущалось присутствие человека. Масуд подождал, пока Мастерсон уселся на шатающийся деревянный стул.
— Чем я могу вам помочь?
— У меня далеко зашедшая болезнь Гластонбери. Это новая форма рака, при которой…
Масуд нетерпеливо махнул рукой.
— Мы здесь не настолько отрезаны от мира, чтобы не быть в курсе профессиональных новостей. Примите мои глубочайшие соболезнования, мистер Мастерсон, но, надеюсь, вы понимаете, что я ничего не могу здесь для вас сделать. Может быть, в Рабате? Там есть хорошая больница, одна из лучших на континенте.
— Меня не интересуют традиционные больницы, доктор Масуд.
Они уже отказались от меня. Вас, мне порекомендовала Сарина Фарук. Насколько я понимаю, вы лечили ее от такой же болезни всего несколько месяцев назад.
Масуд моргнул, но лицо его осталось неподвижным.
— Боюсь, вы ошибаетесь, мистер Мастерсон. В Тувареше нет человека с таким именем, а сам я дальше Таруданта не ездил уже целый год, да и там просто навещал родственников.
— Я знаю, что Сарина здесь не живет, однако в ноябре прошлого года она приезжала в эту клинику. Сюда она прибыла в безнадежном состоянии, но по возвращении в Каир полностью выздоровела.
— Без сомнения, Аллах улыбнулся страждущей. Вполне возможно, что эта женщина побывала в Тувареше, как вы говорите, хотя мало кто заглядывает в нашу глушь. Однако уверяю вас, я не лечил эту женщину, насколько я понимаю, египтянку, ни от какой болезни, не говоря уже о столь серьезном недуге. — Он обвел комнату красноречивым жестом. — Как вы видите, мы здесь живем бедно, у нас есть лишь самое необходимое. Даже представить не могу, зачем эта женщина прислала вас сюда.
— Она выражалась совершенно ясно, — настаивал гость. За свое исцеление Мастерсон готов был озолотить всю общину. Смущало его лишь то, что ни одного из четверых выздоровевших даже отдаленно нельзя было назвать состоятельным человеком. Мастерсон чувствовал: это как раз тот редкий в его жизни случай, когда за деньги он не может получить желаемое. — Я в полном отчаянии.
— Повторяю, я вам очень сочувствую, однако ничем не могу помочь. Это не в моей власти. — Он поднял вверх ладони с растопыренными пальцами в подтверждение своих слов.
— Так, может быть, кто-то еще?
— Только не в Тувареше, мистер Мастерсон. Здесь вам оставаться бессмысленно. — Лекарь, поднялся, явно намекая, что гостю пора уходить. — Если хотите, я могу дать вам обезболивающего, но я не всесилен.
— Мне имплантировали блокаторы, — нетерпеливо сказал Мастерсон, вставая. — Мне нужно полное излечение, а не временное облегчение.
— Здесь вы этого не найдете.
— Может быть, и не найду. Спасибо, что уделили мне время, доктор Масуд.
Мастерсон разбил лагерь на том же месте, где и в первый раз. Если разложить заднюю часть «лэнд-ровера», получалось небольшое ложе. Он не стал включать генератор, чтобы заработал кондиционер, зато тщательно собрал биохимический туалет, дабы не пользоваться общественным на углу рыночной площади. Горстка парней таращилась на него, но потеряла интерес, как только надежда на новые чудеса иссякла.
В этот вечер он гулял по маленькой деревне, невзначай заговаривая со всяким, кто был готов мириться с присутствием иностранца. Многие отходили, не ответив на его приветствие, другим же было любопытно, они с удовольствием беседовали, особенно после того, как он давал понять, что он не француз и, что еще лучше, не испанец. Мастерсон старательно избегал разговоров о своей болезни или о причинах своего приезда в Тувареш. Непросто было удержаться от попыток раздобыть информацию, но свое состояние Мастерсон сколотил, потому что был терпелив и методичен, и даже под угрозой скорой смерти он не лишился своего лучшего оружия.
К вечеру следующего дня ему начало изменять самообладание: труднее давались досужие разговоры с ремесленниками или солдатами. Он начал намекать встречным на истинную причину своего приезда, наблюдая, не клюнет ли кто-нибудь. К его удивлению, реагировали все. И дети, и взрослые становились холодными и замкнутыми, а иной раз начинали заметно нервничать, стоило ему вскользь упомянуть, что он приехал в Тувареш в поисках исцеления. Мастерсон думал, что кто-то из местных скрывает чудесный секрет, но никак не предполагал, что этим «кто-то» может оказаться вся община целиком.
По мере того, как расспросы иностранца становились настойчивее, отклики делались менее дружелюбными. Никто ему не угрожал, но на третий день он уже явно перестал быть здесь желанным гостем. Торговцы на рынке отпускали ему товар, но не азартно, небрежно. А дети и вовсе его побаивались.
Имя местной народной целительницы Мастерсон узнал еще до того, как его подвергли остракизму. Стало понятно: ее уважают не меньше, чем доктора Масуда. Вечером третьего дня старуха вернулась в Тувареш в запряженной быками повозке вместе с двумя внуками — мальчиком и девочкой, обоим было чуть больше десяти лет. Ралия продавала амулеты и целебные травы, давала советы, ее почитали куда больше, чем так называемого правителя городка Мохамеда Бин Даюда.
Мастерсон дождался позднего вечера, чтобы отправиться к целительнице и легонько постучаться в дверь маленького дома. Он уже поднял руку, чтобы постучать еще раз, когда дверь отворилась.
— Входите, сеньор Мастерсон! Я вас ждала.
Прежде чем войти, он смахнул песок с одежды, потопал ногами. Внутри было сравнительно темно, горели лишь две масляные лампы, но все казалось на удивление чистым и опрятным. Тут и там в комнате лежали горы подушек, стульев не было, а дверь, которая вела в другое помещение, закрывала занавеска из бусинок.
Гость приветствовал хозяйку по-арабски, однако на всем протяжении встречи женщина продолжала говорить по-испански, возможно, в знак недоверия. Мастерсон начал, по сути, тот же рассказ, что и у Масуда, но Ралия быстро его прервала.
— Я знаю, зачем вы здесь и что ищете. Вы зря теряете время. Вам не следовало приезжать. Для вас здесь ничего нет. Мы не можем вам помочь. Лучше вам вернуться домой. Оставайтесь с теми, кого вы любите, все то время, что вам еще отпущено.
— Этого я сделать не могу. — Несколько мгновений он молчал, поняв, что неверно оценил ситуацию. — Я готов на все, лишь бы найти средство. Я состоятельный человек и мог бы помочь вам и вашему народу.
Женщина покачала головой.
— Мы довольствуемся малым. Аллах заботится о нас. Не в нашей власти дать вам то, что вы ищете, даже если бы мы желали получить ваше богатство. Возвращайтесь домой, сеньор Мастерсон. В Тувареше вы помощи не найдете.
Мастерсон вздохнул, сунул руку в карман пиджака и вынул револьвер, не наводя его на женщину, но удостоверившись, что она поняла угрозу.
— Я умираю, старуха. Я сделаю все, чтобы спасти свою жизнь.
Ни выражение лица, ни голос ее ничуть не изменились;
— Я слишком стара, чтобы бояться смерти. Делайте, что вам угодно, и уходите: у меня было утомительное путешествие, и сейчас я желаю так или иначе отдохнуть.
Его рука, сжимавшая пистолет, напряглась и разжалась. Оружие скользнуло обратно в карман, и Мастерсон ушел, не проронив больше ни слова.
Следующий день Мастерсон провел как прежде, гуляя по улицам. Взрослые все еще сторонились его, как и большинство детей, но на сей раз он прихватил с собой подарки — целую сумку сюрпризов, включая компьютерные игры, которые купил за бешеные деньги на рынке, плитки шоколада из холодильника в «лэнд-ровере», еще несколько предметов из своего багажа. Девочки и мальчишки постарше относились к нему с опаской, но малыши не устояли перед соблазном и даже вступили с незнакомцем в беседу. Мастерсон внимательно следил за своими словами, чтобы не спугнуть ребятишек.
Он вернулся к себе в лагерь и погрузился в долгий, освежающий сон. Ночь обещала быть бурной.
На сей раз Ралия долго не отзывалась на стук, а открыв дверь, показалась Мастерсону удивленной. Она не пригласила гостя войти, пока он не настоял на этом. Комната выглядела в точности, как предыдущим вечером.
— Вы не послушались моего совета, — произнесла она. Говорила она уже не по-испански, а по-арабски.
— Я вам сказал. Я в отчаянии. Мне некуда больше идти.
— А я сказала, что не могу вам помочь.
— Не можете или не хотите?
— А какая разница? — Выражение лица старухи озадачило его. Было ли то презрением, злостью, страхом или состраданием? Видимо, и то, и другое, и третье, но это не имело значения, ничто не имело значения, Кроме отчаянной попытки вырваться из капкана болезни, гнездившейся в теле.
— Я хочу вам кое-что показать. Думаю, это может переубедить вас. — Рука скользнула в карман пиджака.
Глаза хозяйки немного расширились, и он понял: она подумала о револьвере. Но его пальцы миновали холодный металл и сжали кое-что еще. Он передал ей эту вещь.
Ралия неохотно приняла ее и прищурилась, чтобы рассмотреть детали фотографии при плохом свете.
— Алина, — прошептала она.
— Да, — тихо сказал он. — Это ваша внучка. Не беспокойтесь, ей немного неудобно и она очень напугана, но непосредственная опасность ей не грозит. Я запер машину, установил защитное поле. Всякий, кто попробует проникнуть внутрь, получит болезненный удар током, если у него не будет вот этого. — Из другого кармана он извлек пульт управления.
— Не следовало вам этого делать. — Голос хозяйки все еще оставался низким, но теперь гость различил в нем гнев и угрозу.
— Вообще-то это очень хитрое устройство. — Мастерсон подбросил пульт в воздух и снова поймал. — Небольшой сверток на коленях девочки — бомба. — Голова старухи дернулась, и он торопливо продолжил: — Не волнуйтесь. Если устройство не трогать, оно не сработает почти целые сутки. Предостаточно времени, чтобы обезвредить. — Он поднял пульт. — Мне нужно только ввести соответствующий код и нажать на кнопку передачи.